Кот госпожи Брюховец Вересов Дмитрий
– Уж не впервой, – взор молодой бабы был бессмысленным, – какой раз из окна бросает...
Вскоре городовой, держа за шиворот, вывел из-под арки здоровенного мужика в замызганной косоворотке и утерявшем первоначальный цвет жилете; сам страж порядка, росту в котором было не менее двух аршин и семи вершков, семенил за пойманным преступником на цыпочках – мужик был огромен.
– В кутузку обоих! – распорядился городовой.
Дворник приподнял бабу: стоять на ногах она не могла. Доктор пожалел, что оставил саквояж дома. Городовой, не выпускавший захваченного им преступника, гаркнул:
– Добился своего? Нюхнешь арестантских рот из-за драного кота!
– Нюхну, – пробурчал мужик. – Как же, кота, гадина, звала! Держи карман шире!
– Врет он, – заныла скорчившаяся бабенка, – врет. От этой рвани пьяной кой год побои терплю. Одно утешение – Васька, котик мой, усатенький, ласковый.
– Знамо утешение, – буркнул преступник.
– Ты подтверждаешь, что бабу свою из-за кота хотел жизни лишить?! – насел городовой.
– Из-за него, проклятого. Из-за ее полюбовника, – злобно оскалился мужик, сплюнул и добавил еще несколько слов.
Городовой побледнел и испуганно уставился на оцепеневшего доктора.
Глава 12
Следователь Вирхов был невысокого мнения об умственных способностях популярных шансонеток, но Дашка-Зверек – в трезвом виде, разумеется! – мыслила вполне логично и здраво. В поле ее зрения попадали, конечно, всякие глупости – наряду с существенными деталями. Но в том-то и состояло искусство дознавателя, чтобы отделить зерна от плевел, найти жемчужину в горе мусора.
Размышляя о вчерашнем происшествии в Воздухоплавательном парке, он все более склонялся к мысли, что несчастный случай, повлекший за собой гибель отца Онуфрия и Степана Студенцова, мог быть хорошо спланированной преступной акцией, хотя, по его сведениям, военные следователи, опросившие и священнослужителей Мироновской церкви, по-прежнему настаивали на несчастном случае. В глазах Вирхова особенно подозрительным выглядело исчезновение господина Глинского – не скрывается ли злодей от возмездия? На нехорошие мысли наводило и мимолетное Дашкино упоминание, что господин Оттон, служащий банка Вавельберга, – насмешник и скрытый социалист. В таком случае он прекрасно маскируется.
Вирхов крякнул: да ведь социалистические взгляды, тем более, тайные, встречаются сплошь и рядом, мода такая. Особенно в среде людей мыслящих, интеллигентных, образованных. И как это они не задумываются о последствиях таких настроений, почему не видят дальше собственного носа? Но приверженность социалистическим взглядам – еще не доказательство умышленного убийства священника и гостинодворца!
Жаль, что господин Глинский пока недоступен для дознания. Жаль, что неуместный ночной визит грека-коммерсанта помешал следователю побеседовать с Марией Николаевной Муромцевой. На ее наблюдательность Вирхов возлагал большие надежды. И вот на тебе – с утра пораньше барышни нет дома... Вирхов решил, если владелица частного бюро «Господин Икс» не появится в его кабинете в течение дня, то вечером он сам нанесет визит в Пустой переулок. А к тому времени кандидат Тернов, возможно, разыщет Платона Глинского – чувство вины придаст юнцу силы, чтобы прочесать вдоль и поперек весь Эрмитаж, да и Петербург в придачу!
–Господин следователь! – в дверь кабинета просунулась голова дежурного курьера. – Чрезвычайное происшествие! Покушение на убийство! Преступник доставлен. Велите пустить?
– Что еще? – Вирхов в полном недоумении приподнялся с кресла. – Пусть введут.
Голова курьера исчезла, дверь широко раскрылась, и в ее проеме один за другим появились доктор Коровкин, придерживающий какую-то стенающую бабенку, здоровенный смурной мужик и старый знакомый Вирхова: младший помощник пристава из родной Адмиралтейской части.
– Разрешите доложить, господин следователь! – Помощник пристава, капитан Билетов выступил вперед и вытянул руки по швам.
– Докладывай.
Вирхов медленно выходил из-за стола, не спуская глаз с растерянного доктора Коровкина, на лице которого застыла брезгливая гримаса.
– Сей лудильщик выбросил бабу свою из окна на мостовую. Убить хотел. Свидетель подтверждает.
– Убить? – Вирхов воззрился на хмурого мужика. – За что?
– За Ваську, ее проклятого кота, – злобно ответил непротрезвевший лудильщик. – При живом муже кота звать, орать на всю улицу, семью позорить.
– Врет он, господин следователь, – плаксиво запричитала растрепанная баба, одутловатое лицо которой было в свежих и радужных кровоподтеках. – Изверг он, кажинный день смерти жду, кажинный день пьянствует, кулаками машет... Одно утешение – Васенька, хоть синяки залижет...
– Нишкни, дура, – лудильщик повернул кудлатую голову к жене, – все равно убью. С каторги вернусь, прибью тварь поганую.
– Молчать! –рявкнул Вирхов. – Развели здесь черт знает что...
– Женщина нуждается в медицинской помощи, – сказал доктор Коровкин, – кажется, у нее сломаны ребра.
– Все равно убью, – мрачно уставившись на свои стоптанные сапоги, повторил лудильщик. – Думаете, вам все дозволено? Так вот вам – выкусите.
Он поднял к своему носу огромный кукиш.
– Никак и этот марксистской белены объелся?
О степени охватившей Вирхова ярости свидетельствовала мертвенная бледность, разлившаяся не только по его лбу и щекам, но и по едва двигающимся губам.
– Дождется бомбы папаша, – зарычал мужик. – А сынка его сам зарежу!
– Вон! – Вирхов, вне себя от гнева, отступил назад и нажал кнопку электрического звонка. – Вон! С глаз моих!
– Не нравится, правда? – выкрикнул мужик. – Глаза колет? Значится, власти все дозволено? Значится, сынок могет чужими бабами пользоваться?
Вирхов смотрел на наглую рожу мужика с омерзением, смешанным с оторопью.
Капитан Билетов кашлянул.
– Сей мужик утверждает, что баба его гуляет с сынком самого... – громким шепотом сказал он и, шагнув к Вирхову, едва слышно произнес имя высокопоставленной персоны. – За то и из окошка ее выбросил.
Вирхов побагровел. Только теперь он понял, почему младший помощник пристава, ответственный за арестантскую часть на своем участке, приволок пьяницу в следственную камеру: дело приобретало государственный характер. Увидев в открытых дверях кабинета дежурного курьера, Вирхов стукнул кулаком по столу и, судорожно заикаясь, выговорил, тыча пальцем в присутствующих:
– Э... э... э... бабу в больницу. А э... э... его на экспертизу, к Николаю Чудотворцу... Да глаз не спускать...
Курьер кликнул подмогу, и через минуту в кабинете Вирхова остались лишь помощник пристава Билетов и доктор Коровкин. Вирхов прикрыл веки, глубоко вдохнул. Потом повернулся к капитану:
– Составить донесение по всей форме. В соседней комнате бумага. Пока ведем расследование, никому ни слова – дело деликатное. Секретность должна быть полной.
– Так точно, господин следователь! Слушаюсь. – Помощник пристава, пятясь и бессмысленно кланяясь, выскользнул из кабинета.
– Присядьте, дорогой Клим Кириллович. – Вирхов указал доктору на диван. – Как вас-то угораздило попасть в эту безумную историю?
– Случайно, Карл Иваныч, совершенно случайно, – оправляя пиджак, который хотелось немедленно отправить к прачке, старинный друг следователя опустился в кожаные объятия. – Навещал сестер Шнейдер, известных акварелисток. Одна из них страдает «египетской болезнью». Нашел для нее лекарство. Да и сам едва не погиб...
– Надеюсь, лудильщик на вас не покушался? – поднял белесые брови Вирхов.
– Бог миловал, – ответил доктор, – но бабу свою едва ли не мне на голову выкинул, я чудом увернулся. Не мог оставить пострадавшую без медицинской помощи, а в кутузке пристав распорядился к вам ехать. Какой контраст с тем, что я видел в квартире своих пациенток! Кстати, они говорили о господине Глинском. Помните такого?
– Не только помню, – Вирхов встрепенулся, – но уже вторые сутки ищу. Где ж он прячется?
– Насколько я понял, он в имении князя Путятина, в Бологом. Князь занимается археологией, ведет раскопки. Господин Глинский приезжает по мере надобности для экспертиз. Он крупный специалист по материальной культуре древних времен.
– Не знаете ли случайно, когда вернется в столицу? – с надеждой спросил Вирхов.
– Вроде бы пробудет там дня два, – припомнил доктор, – скоро появится. Может быть, завтра.
– А Павел Миронович этого узнать не мог... – то ли с сожалением, то ли с укором протянул Вирхов. – Где-то прохлаждается, небось опять за Дашкой ухлестывает. А мне мифологию преподносит – якобы сотрудников Эрмитажа расспрашивает. Ни на кого положиться нельзя.
– Сочувствую вам, Карл Иваныч. Трудно работать, когда кругом безалаберность и безумие. Вам, наверное, некогда заняться Воздухоплавательным парком.
–Истинно так, – ответил тронутый сочувствием Вирхов. – Лето – пора благодатная, в столице преступлений немного, весь сброд в дачную местность перемещается. Думал, разберусь быстро. А вон как выходит. И у Марии Николаевны нет минутки, чтобы поделиться своими наблюдениями?
– Занята собственным расследованием. Карл Иваныч, если вы не возражаете, я сейчас же отправлюсь в ее бюро и попрошу, если застану, посетить вас. Да и мне надо выяснить, когда она освободится, чтобы сопроводить ее на дачу.
– Буду вам весьма признателен. Если Марию Николаевну не застанете, помогите старику еще разок – загляните в «Аквариум». Только вам и могу довериться, по старой дружбе обращаюсь со щепетильной просьбой: если обнаружите в этом логове разврата моего помощника, кандидата Тернова, гоните поганой метлой на службу.
Доктор улыбнулся, встал и кивнул в знак согласия.
– В наше время молодежь была другой, – пожаловался Вирхов. – А сейчас все считают возможным дерзить, объяснять пренебрежение службой – низким жалованьем. Как будто никогда не слышали о долге! О чувстве ответственности!
Вирхов проводил доктора Коровкина до дверей и вернулся к столу. Он посидел несколько минут в полной тишине. Затем велел письмоводителю связаться по телефону с железнодорожной станцией Бологое и выяснить, куплен ли господином Глинским билет до Петербурга. А сам, надев фуражку и оправив китель, решил наведаться к господину Оттону, благо присутственный день в банке уже закончился. Так сказать, прощупать его политическую благонадежность, своими собственными глазами убедиться, что служащий банка Вавельберга не причастен к преступному деянию. Вирхов знал, что личный визит следователя всегда вносит смятение в душу человека – иной раз тот невольно выдает себя из страха. Кроме того, личный осмотр иногда дает ключ к разгадке преступления – вещи хозяина, предметы обстановки и обихода сами говорят о том, что хозяин желает скрыть. А если Дашка-Зверек не ошиблась в своих предположениях, если деревянный футляр в руках Студенцова был замаскированным взрывным устройством и если получен он из рук Густава Оттона, то Оттона должно взять под наблюдение. Решение принимать ему, следователю.
Густав Оттон снимал квартиру в Дмитровском переулке. Опытный взгляд следователя сразу прикинул стоимость жилья – не меньше ста рублей в месяц. Господин Оттон жил на широкую ногу. Дожидаясь хозяина в гостиной, Вирхов оглядывал модное убранство: дубовый резной шкаф, где рядом с Брокгаузом и Эфроном разместились книги с тщательно подобранными переплетами, диван, кресло-качалка, телефон под орех. В деревянной резьбе мебели и в мелких безделушках, в шторах и сиреневато-серой обивке дивана и кресел повторялся узор из неведомых плодов и растений фантастической формы: искусственно вытянутых, надломленных, причудливо соединенных друг с другом.
На тумбе орехового дерева, с резными накладками, изображавшими увитых водорослями морских чудовищ, стоял граммофон с жемчужно-серым раструбом, рядом лежали пластинки. Вирхов взял одну, с наклейкой ярко-красного цвета, какими граммофонные фирмы обычно метили пластинки самых лучших, самых известных певцов – и стал разглядывать этикетку с фамилией знаменитой Вяльцевой. Тяжелый, глухой удар за спиной заставил его резко обернуться: черный котище с белыми лапками спрыгнул с широкого подоконника и, скользя брюхом по ковру, подбирался к его сапогам.
– Добрый день, господин следователь!
Хозяин квартиры, в легкой домашней куртке, появился незаметно –благодаря мягким бархатным туфлям двигался он совершенно бесшумно.
Вирхов заметил, что хозяин слегка встревожен: отводит взор, поглядывает на картонную коробку, придвинутую к когтистой лапе – ножке шкафа.
– Прошу садиться. – Господин Оттон указал Вирхову на кресло, и пока гость устраивался, попытался задвинуть ногой коробку за дубовую когтистую лапу. – Чем обязан столь дорогому гостю?
– Хотелось бы уточнить некоторые детали расследования, связанного со вчерашним происшествием.
Самоуверенный кот уселся у ног Вирхова и внимательно следил за руками следователя.
– Всегда к вашим услугам.
– Не припомните ли, господин Оттон, – косясь на кота, продолжил Вирхов, – откуда у покойного Студенцова взялся деревянный футляр? Что в нем было?
– Если не ошибаюсь, вчера вы уже спрашивали об этом. Увы, проявил постыдное равнодушие, не полюбопытствовал. И минувшей ночью все припоминал – ничего нового в памяти не забрезжило. Если б что вспомнил – счел бы за долг гражданина явиться на Литейный. – Господин Оттон сыпал пустопорожними, ничего не значащими словесами слишком поспешно. – А так сижу здесь в обществе кота. Благодарение Богу, одного. Хотели родственники еще одного всучить, едва отбоярился. Согласитесь, кота нынче пристроить непросто – разве что подкинуть кому-нибудь.
– А я слышал, – осторожно продолжил Вирхов, пропуская мимо ушей кошачий вздор и отодвигая ногу, о которую шеей терся кот, – что подобные забавные футлярчики водились и у вас.
– Вы про чертиков? – Банковский служащий скривился. – Как-то в «Аквариуме» выиграл в карты у одного балбеса – он отдал мне долг такими шкатулочками. Я его на дуэль вызвал. Не явился, конечно.
– А шкатулочки где? Взглянуть бы...
– Раздарил подружкам, – выпалил без запинки господин Оттон. – Одну даже самой Вяльцевой преподнес. Кстати, не хотите ли послушать!
Хозяин дома проворно вскочил с кресла и устремился к граммофону.
– Такое развлечение не всем доступно, – заметил Вирхов, – пластинка-то рублей шесть стоит, дороже серебряных карманных часов.
– Мой двоюродный дядюшка оставил мне порядочные средства, могу поддерживать достойное существование.
Нахваливая исполнительское искусство знаменитой певицы, господин Оттон поставил диск и опустил на него иглу. Насторожившийся Вирхов все более укреплялся в подозрении, что хозяин желает всячески отвлечь его внимание. Но от чего?
– Васька! – Густав Оттон неожиданно хлопнул в ладоши. – Алле!
Кот с неохотой оставил ногу Вирхова и уселся у столика с граммофоном, уставившись на простертую к серому раструбу руку хозяина.
Раздался дивный голос, низкий, грудной, чуть в нос, протяжный:
Ты не спрашивай, не выпытывай,
От меня не узнаешь ни слова...
Оттон взмахнул рукой, кот задрал голову.
Не прочесть тебе, что в душе моей,
– Мяу-мяу...
Ты ли мне, иль другой милей!
– Мяу-мяу-мяу...
Одуревший от кошачьего пения Вирхов поднялся и сделал хозяину знак – прекратить неуместный концерт. Густав Оттон повиновался.
– А Дарья смеялась до упаду, – сказал он, пряча глаза. – Дрессированные коты не так часто встречаются. А мой имеет способности необычные.
– Отдайте его в цирк, – нелюбезно предложил Вирхов. – А за сим позвольте откланяться.
– Всегда готов служить вашему благородию, –заглядывая в глаза Вирхову и направляясь с ним к дверям, хозяин говорил без умолку, преувеличенно льстивым тоном. – Весьма тронут высочайшим визитом. Скорблю, что потратили на меня драгоценное время. Если возникнет надобность в моей скромной персоне, прошу не утруждаться, извольте телефонировать, примчусь быстрее ветра...
Вирхов остановился, сурово взглянул в бегающие глаза:
–И против осмотра возражать не будете?
– Никак нет, ваше благородие, – заверил гостя хозяин. – Никак нет.
–В таком случае позвольте взглянуть вон на ту коробочку. – Вирхов указал на картонку, наполовину высовывающуюся из-под шкафа. – Не возражаете?
Хозяин побледнел и сглотнул слюну.
– Так вы позволите? – насупил белесые брови Вирхов.
Хозяин кивнул, но с места не сдвинулся.
Вирхов направился к картонке. Выдвинув ее из-под шкафа, он осторожно приподнял крышку и воззрился внутрь: содержимое коробки было весьма необычным – холщовый фартук, мастерок и молоток.
Глава 13
Смущенная Мура, сопровождаемая Эросом Ханопулосом, покинула Демьянов трактир. Лысый трактирщик с бегающими глазками невнятно бормотал что-то им вслед насчет ошибочки: он-де и помыслить не мог, что такая красивая барышня ищет обычного кота. Василий человек благородный, генеральских кровей, не любит, когда его котом зовут, да и вообще котов не жалует, а кличка пристала: красивый малый пользуется успехом у женщин. Да и топаз на серебряной цепочке носит.
– Мне в голову не пришло, что у человека может быть такая кличка! – с досадой призналась растерянному греку Мура.
– У нас, греков, так не принято, – коммерсант обворожительно улыбнулся, – да ведь это и понятно. Когда мы строили Парфенон, русские прыгали по веткам.
– А я так надеялась, что его найду. – Мура пропустила мимо ушей самохвальство спутника.
– Зачем вам кот? Ушел – и слава Богу. В вашем цветущем возрасте надо думать о любви! Хотел бы я, чтобы вы с такой настойчивостью искали меня!
Мура покраснела.
– Пить хочется. Сейчас бы стакан содовой.
– Ни в коем случае! Содовая снижает любовное влечение!
Мура ощущала, что алчный взгляд грека обегает выразительную линию ее талии и бедра, хотя легкое, муслиновое платье быстро просохло на горячем солнышке и приняло приличные очертания.
– Хороший асфальт кладут на петербургских улицах. – Коммерсант постукивал каблуком светлого ботинка по тротуару. – Когда мы с вами увидимся?
Мура постаралась скрыть огорчение – вопрос свидетельствовал, что грек намерен с ней проститься.
– Сегодня я собиралась посетить велодром, – нарочито равнодушно произнесла она. – Меня пригласил известный велогонщик Родосский.
– Родосский? Не знаю такого. Из греков? – рассеянно переспросил Ханопулос. – Извините, мадемуазель. Срочное дело. Коммерческий интерес. Сами понимаете. Но ни одно дело не должно мешать любви. Дай мне любви, Афродита, дай мне тех сладких желаний, коими ты покоряешь сердца бессмертных и смертных...
Последние слова он выкрикнул, взбираясь в остановленную энергичным жестом пролетку.
Мура почувствовала себя брошенной и несчастной. Какое неудачное утро! И где искать треклятого любимца госпожи Брюховец? Может быть, Софрона Ильича посетила свежая идея?
Плетясь пешком по тихим зеленым улочкам и проулкам к Тучкову мосту, она с грустью думала, что вряд ли когда-нибудь сумеет превзойти «дикую кошку нью-йоркской полиции», любимую мамину героиню из рассказа Ната Пинкертона. А что будет, когда появятся серьезные клиенты с настоящими поручениями – грабежами, убийствами, шантажом?
Сосредоточиться на поисках кота ей мешала и мысль о том, что делал утром Клим Кириллович в районе Посадских. Неужели у него тайный роман? Может быть, поэтому он и не едет на дачу – а для обитателей «Виллы Сирень» сочинил басню о недомогании купца Астраханкина?
В конторе ее ждала новая неприятность: перед Софроном Бричкиным восседала несокрушимая госпожа Брюховец!
– Вы-то, милочка, нам и нужны. – Клиентка обернулась на звук хлопнувшей двери. – Где вы изволите разгуливать?
За массивной спиной котовладелицы Бричкин строил Муре яростные гримасы, подмигивал, шевелил щеточкой усов. Мура бочком прокралась за столик, на котором были разложены письменные принадлежности, и сунула корзиночку с рыбой в верхний ящик.
– Итак, милостивый государь, – провозгласила госпожа Брюховец. – Сегодня вы идете на собрание масонской ложи. Вы приготовились?
– Так точно! –быстро ответил Бричкин. – Адрес установлен, пароль выяснен, костюм имеется. Есть и оружие.
– Очень хорошо. – Клиентка благосклонным кивком одобрила рвение детектива. – Но масоны не единственные котоненавистники. А нам нельзя терять время: Василий нервный, утонченный, может не выдержать потрясений. У вас есть фонарь и резиновые сапоги?
– Мы обладаем внушительным гардеробом для любой экипировки, – отрапортовал Бричкин.
– Милочка, а у вас хорошее зрение?
Из-за узкого, подпиравшего двойной подбородок воротничка с мелкой оборкой, шея клиентки походила на горлышко графина, крышкой которому служила голова, увенчанная огромной блинообразной шляпой, обильно украшенной перьями и чучелами птичек. Мура заворожено уставилась на повернутую к ней «стайку за минуту до взлета».
– На зрение не жалуемся, – бодро ответил за Муру Бричкин. – Кроме того, у нас есть сильный морской бинокль. А что нужно рассматривать?
– Вам, господин Икс, ничего, – отрезала клиентка. – Вы отправляетесь в масонскую ложу. А ваша помощница пойдет сегодня ночью на встречу с Крысиным Королем.
Госпожа Брюховец окинула презрительным взглядом наряд Муры: светлую юбку, легкую муслиновую блузку, соломенную шляпку с жалкими фиалками.
– Надеюсь, вы в обморок не упадете? Если она припадочная, господин Икс, – клиентка ткнула сложенным шелковым зонтиком в сторону Бричкина, – увольняйте сразу же, и без выходного пособия.
– Нет-нет, госпожа Брюховец, – смутился Бричкин, – мадемуазель крепкая, не из боязливых.
– Слава Богу, – успокоилась клиентка. – Тогда, милочка, вам предстоит заглянуть в петербургскую канализацию, в столичные подземелья, в царство крыс. У крыс есть король –белый, ростом с теленка. Он сам ходить не может, его носят на живом помосте из тысяч крысиных спин. Племянник говорит, что ему приносят в жертву котов: самых крупных, самых видных. Возможно, для подземного заклания крысы похитили и моего Василия.
Мура не спускала глаз с зелененькой пичужки на устрашающей шляпке.
– Подземные палаты короля находятся под Зимним дворцом или под Гостиным двором. Выясните сами. Проберитесь в логово и смело стреляйте прямо в жирное чудовище. Всадите в него всю обойму. Вы стрелять умеете?
– Умею, – прошептала Мура.
– Остальные крысы разбегутся сами, – уверенно, будто сто лет прожила в лабиринтах петербургской канализации, заявила госпожа Брюховец. – Тогда и берите моего бедного Василия. И выносите его из мрачного подземелья.
– А... а... а... если он откажется идти со мной? –пролепетала Мура. – Если он мне не поверит, будет сопротивляться...
– Он не глупее вас, –заверила ее клиентка, – он поймет. Я все хорошо обдумала. – Она с нежностью вынула из ридикюля сверточек в станиоле. – Вы возьмете с собой вот это.
Мура осторожно приняла сверток.
– Куриное крылышко, тушенное в сметане, – победоносно изрекла дама и встала, строго воззрившись на Бричкина, который тут же энергично закивал.
– Желание клиента для нас закон, –льстиво заверил он, направляясь к дверям, чтобы предупредительно открыть их перед потерпевшей. – Уверен, утром мы вас обрадуем. Или у масонов, или у крыс – но найдем драгоценного Василия, вырвем из преступных рук, то есть лап... Спасем...
– Смотрите, – госпожа Брюховец погрозила в дверях коротеньким пальчиком, – я прослежу за вашей деятельностью!
Взмокший от напряжения Бричкин вернулся к своему столу, Мура сидела все так же неподвижно и держала в руках сверток в станиоле.
– Она утверждает, что будет за нами присматривать, – сказал он с досадой. – Неужели она наняла кого-то, чтобы контролировать наш поиск?
– С нее станет. – Голос Муры дрожал. – Мне кажется, она сумасшедшая. Какие шкурки на Сенной?! Разве за те четыре дня, что кот сбежал от нее, можно выделать шкурку? Софрон Ильич! – Крупные слезы выкатились из глаз младшей дочери профессора Муромцева. – Я ее боюсь... И крыс боюсь... Неужели мне обязательно лезть в канализацию?
– Мария Николаевна, – сочувственно сказал Бричкин, – не огорчайтесь. Все поправимо. Решили же мы с вами вопрос о масонах. Пока вы отсутствовали, я отчет почти составил. Послушайте.
Он достал из ящика письменного стола листки бумаги и стал читать: «В полночь в сизых сумерках на Аничковом мосту ко мне подошел высокий господин, верхнюю часть лица его скрывала низко надвинутая на лоб шляпа, нижнюю – пышные борода и усы, скорее всего, накладные. Глухим голосом он произнес пароль:
Мы бродим в неконченном здании
По шатким, дрожащим лесам,
В каком-то тупом ожидании
Пароль и отзыв на него я узнал от человека, который и свел меня с масонами, но чье имя поклялся не называть, поэтому быстро произнес в ответ:
О думы упорные, вспомните!
Вы только забыли чертеж!
После чего высокий господин сделал знак рукой, тут же подъехала закрытая карета, мы сели в нее, на лицо мне набросили черный шелковый платок...»
По мере чтения слезы на щеках Муры высыхали, она представляла в числе участников масонского собрания то Моцарта, то Пушкина, то Гете...
– А стихи тоже ваши, Софрон Ильич?
–Нет, господина Брюсова сочиненьице. Осталось немного дописать, финал не придумал. – Бричкин отложил листки. – Не беспокойтесь, через часик все будет готово. А там и за отчет о битве с Крысиным Королем примусь.
– Софрон Ильич! Мы опять встаем на путь фальсификации. Папа бы меня осудил.
– Профессор выгнал бы госпожу Брюховец, – возразил Бричкин. – А мы ее ублажаем, подыгрываем психопатке.
– А где наш Рамзесик? – Мура огляделась. – Может, и он не откажется от куриного крылышка? Я ему и рыбки принесла. Кажется, настоящей.
– Рамзес гуляет, – ответил Бричкин. – Обещал скоро вернуться.
– Вы шутите, Софрон Ильич, – Мура улыбнулась, – и за это я вам благодарна. Сегодня несчастливый день. Если б сейчас оказаться на «Вилле Сирень»!
– Езжайте, Мария Николаевна, езжайте! – согласился Бричкин. – Я здесь сам разберусь. Надо дамочку как-то улещивать. Я уж и придумал, чем. Как топазик с цепочкой выглядят, мы знаем, закажем ювелиру. А затем и бросим на дно Карповки.
– Зачем?
– Или в фонтан какой-нибудь поглубже. Убедим клиентку, что котик утонул, а сердобольный монах похоронил его. С этим я управлюсь, будьте уверены. Такие турусы разведу! Госпожа Брюховен будет довольна. А топазик с цепочкой останется ей на память. Все лучше, чем шкурка с Сенной. Зачем вам время терять? Отдыхайте, Мария Николаевна, гуляйте по взморью, грейтесь на солнышке, короче, смело отправляйтесь на дачу!
– Очень хотелось бы, – вздохнула Мура, – но не удастся. Нет ли у вас, Софрон Ильич, заветной папочки с газетными публикациями о мужской моде?
– А что именно вас интересует, сударыня?
В глазах Бричкина появился блеск охотничьего азарта, но хозяйка детективного бюро, словно испытывая умственное проворство своего подчиненного, ответила коротко:
– Мужские браслеты.
– С топазом? – хитро прищурился Бричкин. – Из серебра? Вы видели такой браслет у кого-то? Уверены, что камень не поддельный?
Мура рассмеялась.
– В том-то и дело, что не уверена, – призналась она, – и был он на руке странного типа, смутно похожего на кого-то очень знакомого. На кого –не пойму. Этого типа зовут Васька-Кот, увидев меня, он выпрыгнул в окно. Откуда у него взялась серебряная цепочка с топазом винно-желтого цвета? Не с убитого ли кота нашей клиентки снял?
Бричкин задумчиво почесал щеточку усов.
– Васька-Кот? Кличка известная, воровская, кое-что о нем слышал. Дерзкая персона. Но душить котов даже ради браслета – слишком мелко для мошенника его ранга. Так что этот след – ложный. Не думайте о нем. Отдыхайте! А я займусь мифом о фонтане и монахе.
– Но я не могу оставить вас наедине с сумасшедшей! – возразила Мура. – Все-таки «Господин Икс» – это я! И потом, вы уверены, что она не потребует вскрыть могилку?
– Не уверен, – вздохнул Бричкин. – Эксгумация кота – это серьезно. Хорошо, что подсказали. Но и этот подводный риф мы обойдем.
– Вообще-то меня пригласили сегодня на велодром, – задумчиво произнесла Мура. – А на дачу мы собирались ехать вместе с доктором Коровкиным. Но он забыл о своих обещаниях. Я на него сержусь. Если он придет, скажите, что меня нет и не будет.
– Непременно, – ответил Бричкин, откидывая голову бронзового сфинкса и нацеливая стальное перо в чернильницу. – Когда я служил в артиллерии, был у нас один доктор, то есть дантист, из вольнонаемных, по фамилии Кошкин. Он утверждал, что кошачье мясо по вкусу напоминает кроличье, а тушки почти неотличимы...
Дальше Мура слушать не стала, отправилась в смежную комнату. Ей хотелось побыть одной, хотелось отдохнуть от кошачьего безумия, обступившего ее со всех сторон, а после встречи с трактирным Васькой-Котом в разговорах о кошатине было нечто каннибальское...
Мура рассматривала в зеркале свое отражение и размышляла. Не стоит ли чуть-чуть подсурьмить брови? Если она поедет на велодром, ее ждет встреча с великолепным греком: он богат, неплохо образован, знает древнюю историю и литературу. А его оливковые глаза! А запястья его сильных смуглых рук! На одном серебряный браслет, белоснежные манжеты эффектно оттеняют черный густой пушок. В воображении Муры возник пленительный образ: полуобнаженный, волосатый грек в длинных сиреневых носках на стройке Парфенона...
Приглушенный звук дверного колокольчика возвестил, что в помещение бюро кто-то вошел. Неужели вернулась госпожа Брюховец? Мура на цыпочках пробралась к двери и приложила ухо к замочной скважине.
– Могу ли я видеть Марию Николаевну?
– К сожалению, в данный момент ее нет.
– Жаль. Появится ли она к вечеру?
– Не обещала.
– Попробую позвонить ей на квартиру.
– Если желаете, оставьте записку, я передам.
– В этом нет надобности. Я буду дома, лишь ненадолго заеду в «Аквариум». Об «Аквариуме» Марии Николаевне можно не сообщать.
Голос посетителя Мура узнала сразу – он принадлежал доктору Коровкину! С трудом совладав с нахлынувшим желанием выбежать из своего убежища и осыпать неверного друга убийственными упреками, Мура в изнеможении опустилась на диванчик. Мало того, что в тайне от всех доктор прогуливается по утрам с хорошенькой мещанкой, так он еще и «Аквариум» посещает!
Возмущению Муры не было предела. Она жалела милую Полину Тихоновну, которая, жертвуя собой, вместо достойного человека воспитала ханжу и лицемера! Что толку в его внешней благопристойности? То ли дело прекрасный Эрос! Он говорит о своих чувствах во всеуслышание, не прикрываясь приличиями, прямо заявляет, что любит и красоту души, и красоту тела. Греки – большие дети: все в них открыто, солнечно, жизнерадостно!
Мура, чувствуя необыкновенный прилив сил и невесть откуда взявшуюся злость, металась по гардеробной комнате детективного бюро «Господин Икс».
Старательный Софрон Ильич Бричкин полностью погрузился в сочинение кульминационной части отчета о собрании петербургской масонской ложи. Время для него, как для Создателя в момент творения, перестало существовать. И только каким-то седьмым чувством он понял, что перед ним явилась его юная повелительница. Он поднял голову и обомлел.
Глава 14
Карл Иванович Вирхов вышел от Густава Оттона разочарованным. Какой смысл в чрезмерном волнении банковского служащего? По всей видимости, к взрыву воздушного шара он не причастен. Про деревянные футляры объяснил вполне логично. Вирхов не заметил в речах хозяина и ничего социалистического: вряд ли тот думал о равенстве и братстве. Правда, имелся кот, но вряд ли Мура имела в виду именно этого жирного урода: никто из других участников праздника не упоминал, что Густав Оттон привозил хвостатое чудовище полюбоваться на подъем «Генерала Банковского». И напрасно господин Оттон смущался содержимого своей картонки – эка невидаль! Масонские побрякушки! В Петербурге куда ни плюнь – всюду в масона попадешь.
Впрочем, не одними масонскими заботами жива империя. Хранит ее православная вера да заступничество Божьей Матери со святыми. И не скудеет земля русская на подвижников духа – являет титанов веры. Скромных, кротких да всесильных – и после кончины своей народ воодушевляют, простирают молитву свою благодатную над оставшимися в юдоли земной.
Мягчают нравы русские, душа добром и милосердием преисполняется. О, если б можно было все население за казенный счет отправить в тамбовскую землю, поклониться Саровской обители! Не случайно к старцу и при жизни его не гнушались заглядывать величайшие люди. Семьдесят лет прошло с кончины великого пустынника и молитвенника земли русской Батюшки Серафима, а память о нем никогда не забывалась, терпеливо ждали открытия многоцелебных мощей. Конечно, вокруг останков много недоброжелательного шума – словесного и литературного. Оно и понятно, Николай II и Александра Федоровна большие надежды возлагают, надеются наследника вымолить. Шумят либеральные умники, а простой православный люд с душевной радостью встретил определение Синода о грядущем прославлении Серафима. Комиссия Синода признала свыше ста исцелений от недугов душевных и телесных, полученных по молитве на могиле святого чудотворца.
Размышляя о судьбе последнего русского святого, в миру Прохора Исидоровича Мошнина, сына курского купца, избравшего подвижническую жизнь отшельника, представляя грядущие через две недели Саровские торжества, Карл Иванович так расчувствовался, что не заметил, как оказался у «Гигиены», располагавшейся в этом же Дмитровском переулке. Он не считал ниже своего достоинства заглянуть в гостиницу – испытывал некоторую вину перед приезжим греком.
В вестибюле гостиницы следователя Вирхова встретил портье, и встретил настороженно.