Кот госпожи Брюховец Вересов Дмитрий
Швейцар услужливо подозвал извозчика, и железнодорожный инженер помог новоявленному знакомцу подняться в пролетку.
– Профессор Муромцев – отец хорошенькой барышни, что вместе с вами была в Воздухоплавательном парке?
– А вы – наблюдательны и памятливы, – неверным языком проговорил Клим Кириллович и откинулся на сиденье.
Фрахтенберг, видимо, не собирался усаживаться в один экипаж с доктором.
– Езжай, братец, – крикнул он кучеру. – К Тучкову?
– Нет, не к Тучкову! – поправил доктор. – К Троицкому!
Извозчик взмахнул кнутом, и экипаж тронулся с места. От мерного покачивания доктора мутило. Прохладный, порывистый ветер приятно обвевал разгоряченное лицо. Он постарался собраться, выпрямил спину и задрал лицо к небесам – прямо над его головой висела зловещая комета Боррелли.
Доктор с отчаянием подумал, что предвещает хвостатая небесная странница – болезнь Муры, ее похищение, ее гибель от рук бандитов? Почему господин Фрахтенберг с такой гадкой улыбочкой спросил, куда ехать доктору? Он намекал, что знает адрес Муры? Тучков ведь ведет на Васильевский...
Его передернуло. Самые безумные мысли посещали его усталый мозг. Он представил Муру, предающуюся разнузданному эротическому танцу на столе, среди тарелок и бутылок. А что, если она на квартире кандидата Тернова? Оба отсутствуют! И оба должны были явиться в «Аквариум»! А что, если и она соблазнилась бриллиантами дома Тэт и готова за какой-нибудь розовый топаз идти с кем угодно в темный сад «Аквариума»?
Он жаждал устроить Муре ловушку. Он не помчится к профессорской квартире, а сначала навестит контору бюро «Господин Икс», убедится, что Муры там нет. И только тогда – на Васильевский. Если она дома, да не одна, а с господином Фрахтенбергом...
Доктор Коровкин был преисполнен решимости. Он приказал извозчику ехать в другую сторону, к Пустому переулку, там велел ждать и нырнул в арку, справа от которой висела вывеска детективного бюро. На его стуки и звонки в дверь ответа не последовало. Света в окнах не было. У ступенек крыльца сидел кот и внимательно наблюдал за доктором: настороженно мерцали два зеленых огонька. Доктора охватила жуть. «Брысь!» – он взмахнул рукой, и кот мгновенно исчез.
Слегка протрезвевший доктор вновь взобрался в пролетку. У него болела голова, во рту было сухо – облизывая губы, доктор ощущал вкус лошадиного копыта. Он велел извозчику ехать медленно и окольной дорогой.
На Четвертой линии Клим Кириллович издали заметил слабый свет в знакомом окне. Отпустив извозчика, доктор, не сводя глаз с парадных дверей, постоял на противоположной стороне от дома – из дверей выскользнула мужская фигура. Разглядеть незнакомца не удалось, но сомнений не оставалось – на голове его была фуражка. Незнакомец быстро свернул за угол.
Доктор Коровкин перевел дыхание и на заплетающихся ногах решительно двинулся к парадным дверям дома, в котором за несколько лет знакомства с профессорским семейством пережил, может быть, самые радостные, самые светлые минуты своей жизни. Теперь этот уголок чести, достоинства, благородства, чистоты и духовной целомудренности осквернен, испачкан, разрушен. Свет померк в его глазах. Он не обратил внимания на бессонного дворника, будто ожидавшего ночного визита доктора.
Взлетев по лестнице на второй этаж, доктор нажал кнопку электрического звонка.
Дверь открылась мгновенно: на пороге стояла растерянная, прячущая глаза Глаша.
– А! Глафира! – Доктор не смог справиться со своим голосом, восклицание прозвучало грозно и торжествующе злорадно. – Что все это значит? Вы тоже в сговоре?
– Я? Я? Я ни при чем, – залепетала Глаша и отступила в глубь передней.
–Мужчина, только что вышедший из вашего дома, был с Марией Николаевной? – грозно спросил доктор.
– Да, Клим Кириллович, с барышней. – Глаша испуганно уставилась на нетрезвого доктора.
– Где она?!
– Но... Но... Вы... я не могу вас пустить! – взвизгнула Глаша. – Она спит...
– Вы лжете! Лжете мне в глаза! Вы в сговоре! Водите всех за нос! Как вы могли предать своих хозяев? Как могли стать сообщницей порока?
Глаша застыла с открытым ртом и выпученными глазами.
– Я разнесу это чертово логово! Бесстыжий притон разврата! – шипел доктор. – Где Маша?
– Вы хотите убить ее? – выдохнула Глаша.
Доктор, оглушенный неожиданным вопросом, потерял дар речи – за дверью гостиной, которую горничная заслоняла своей спиной, он слышал странные звуки: хлопки, топотки, скрипы...
– Теперь я поняла, – Глаша дрожала от ужаса, – почему мне сказано не звонить доктору. Не звонить, сказал он, это бедняжку убьет.
– Кто сказал? –Внезапный приступ бешенства овладел доктором Коровкиным.
Он шагнул к съежившейся Глаше и схватил ее за плечо.
– Кто? Гнусный Фрахтенберг? Признавайтесь! Я за себя не ручаюсь!
Глаша зарыдала в голос.
Доктор в ярости оттолкнул горничную и ворвался в гостиную. В зашторенной комнате царил полумрак: на столике у дивана в канделябре горела одинокая свеча. Ее свет не позволял разглядеть смутное пятно, судорожно мечущееся между столиками и креслами. Доктор нашарил выключатель. Щелчок кнопки мгновенно осветил гостиную – возле приоткрытого окна в одном нижнем белье стоял... Софрон Ильич Бричкин.
– А-а-а-а! Караул! Спасите!
Доктор вздрогнул от вопля Глаши. Обезумевшая горничная смела его с дороги и бросилась на Бричкина, окаменевшего в позе совершившего грехопадение Адама.
– Убивец! Злодей! Где Мария Николаевна? Он выбросил бедняжку из окна! Доктор! Звоните в полицию! Бегите вниз! Я задержу бандита! – Пальцы горничной ловко вцепились в шевелюру злоумышленника.
Доктор очнулся и поспешил ему на выручку, с трудом оттащив разъяренную горничную от служащего детективного бюро.
– Спокойненько, Глаша, спокойненько, – приговаривал он, косясь на раздетого Бричкина, – это не бандит.
– Где Мария Николаевна?! – Глаша не желала отступать. – Она лежала без чувств на диване!
Доктор усадил горничную на стул и встал между ней и Софроном Ильичом.
– Господин Бричкин, – ноздри доктора раздувались, – извольте объясниться. Каким образом вы оказались здесь в ночное время да еще в одном нижнем белье?
–Тайна следствия, – хрипло ответил Бричкин.
– Пусть скажет, куда девал Марию Николаевну! – выкрикнула из-за спины доктора Глаша. – Что я скажу Елизавете Викентьевне? Чуяло материнское сердце, что дитя в опасности.
– Марии Николаевны здесь нет, – потупил синие глазки Бричкин. – И не было.
– Как не было? – возопила Глаша. – Я своими глазами ее видела! Ее спас из рук похитителей господин Вирхов! Он с ног падал. Она здесь лежала – я своими руками делала бедняжке уксусный компресс...
– Погодите, погодите, Глафира. – Доктор отер испарину со лба. – Значит, здесь был Вирхов. А еще кто?
– Никого! – взвизгнула Глаша. – А вы хотели убить бедняжку!
Бричкин кашлянул и показал подбородком на кресло – доктор заметил что-то серое, бесформенное...
– Что это?
– Дамское платье, – прошептал Бричкин. – Пришлось надеть. Причина была, но сообщить подробности в силу конфиденциальности поручения не имею права.
Доктор двумя пальцами, брезгливо подобрал корсет от госпожи Розали. Ему присылали рекламные проспекты: такие корсеты продавались на углу Владимирского и Невского, предназначались для нервных, гарантировали грациозность полным. Из корсета выпал ситцевый платочек с линялыми колокольчиками.
– А где ваши усы?
– Пожертвовал во имя дела.
– Значит, – растерялся доктор, – это вас принес сюда на руках Карл Иваныч Вирхов?
– Загримировался я слишком хорошо, – виновато подтвердил Бричкин.
– Смешно. – Доктор впервые за этот вечер улыбнулся и повернулся к Глаше. – Вот ваша Мария Николаевна. Надо было внимательней смотреть. Свет большой включить. Панике не поддаваться.
– А компресс?.. – Глаша поднесла ладони к открытому рту.
– Смешно, – без намека на улыбку повторил доктор. – Но, милостивый государь, если вы не можете сказать, зачем надели женский наряд... А вот зачем вы его сняли?
– Хотел бежать по водосточной трубе. – Бричкин хитровато прищурился. – В юбках неудобно.
– Очень интересно.
Доктор задумчиво оглядел Бричкина: как же он пойдет по городу в нижнем белье? Или опять облачится в дамское платье?
– Я очень тороплюсь. – Бричкин проницательно прочитал мысли доктора Коровкина. – Согласно нашему плану действий, сейчас я должен быть на заседании петербургской масонской ложи.
– В таком виде? – усомнился доктор.
– Я должен проникнуть туда неузнанным.
– А где согласно плану ваших действий должна быть сейчас Мария Николаевна? – с вызовом спросил доктор. – В «Аквариуме»?
– Что вы говорите, Клим Кириллович! – Глаша подскочила от возмущения. – Барышня не такая!
– Откуда вы знаете? – возразил доктор.
– Мария Николаевна может пойти только в приличное заведение, – обиделась Глаша.
– В приличное? – насупился доктор. – Почему же господин Бричкин не отвечает на мой вопрос?
– Вы не даете мне ответить. – Бричкин смущенно переступил с ноги на ногу. – Я хотел бы одеться, – сказал он, пряча глаза, –все-таки в присутствии дамы неудобно.
Глаша зарделась и украдкой взглянула на Софрона Ильича – он казался ей более симпатичным. Она отвернулась и отошла к приоткрытому окну.
Доктор Коровкин, прилагая изрядные усилия, чтобы не дать выход душившим его эмоциям, с усмешкой наблюдал, как Бричкин облачается в дамское платье. Делал он это весьма споро и даже умудрился застегнуть все пуговицы и крючки самостоятельно – без посторонней помощи.
– Мария Николаевна! – внезапно закричала Глаша. – Барышня! Идите скорее домой!
Она обернулась и возбужденно затараторила:
– Стоит, бедняжка, напротив дома, войти не решается. А мы-то, глупые, не подумали, что свет в окне ее испугает. Она меня не ждала.
Через несколько минут Мария Николаевна появилась в гостиной.
– Слава Богу, жива, здорова, – крестилась Глаша, – а мы-то страху натерпелись.
– Где же вы, Мария Николаевна, пропадали в столь позднее время? С кем встречались? – Голос Клима Кирилловича звучал миролюбиво, ласково.
– Я? – Мура недоуменно уставилась на Бричкина: в дамском платье, но без парика, заплетенного в длинную, темную косу, выглядел он комично. – Я... я... вела розыскные мероприятия... Что за допрос? –Мура перешла в наступление. – Я же не спрашиваю вас, что вы делали на Большой Посадской.
Доктор выпучил глаза и задохнулся от возмущения.
– Вы за мной следили? Вы меня в чем-то подозреваете?
– Извините, уважаемый Клим Кириллович. – Бричкин бросился на выручку. – За вами никто не следит. А вот за Марией Николаевной... Стоило мне выйти в дамском платье из бюро, как на меня напали, затолкали в фургон. Вирхов спас меня от неминуемой гибели.
– А зачем вы вырядились в юбки? Зачем гримировались? – наступал доктор.
– Дело в том, – поглядывая на Муру, осторожно начал Бричкин, – что наша клиентка грозилась устроить за нами слежку... Я вынужден был инсценировать поход в подземелье.
Глаша, хлопая глазами, переводила непонимающий взгляд с одного мужчины на другого. Но доктор Коровкин не дал сбить себя с толку.
– Судя по страху, который клиентка нагнала на вас обоих, это госпожа Брюховец. – Мура и Бричкин подавленно молчали. – Вы уверены, что она не сумасшедшая? – продолжил доктор и после паузы, которую расценил как утвердительный ответ, добавил: – Так это она на вас напала, Софрон Ильич?
– Что вы, – возразил Бричкин, – нападение совершил Васька-Кот, известный вор. Особая примета – браслет с топазом. Мария Николаевна вспугнула его в одном из трактиров. Думаю, сообщники проследили ее до конторы, испугались, что она ведет сыск, и прибегли к устрашению.
– Час от часу не легче! – воскликнул доктор.
– А поскольку господин Вирхов одним выстрелом разогнал их как крыс, – завершил, улыбнувшись испуганной Глаше, Бричкин, – вероятно, бандиты не оставят в покое Марию Николаевну. Тем более что теперь ей, то есть мне, то есть нам, известно об их проделках на Рижской железной дороге.
– Черт с ней, с железной дорогой, – повысил голос доктор, – пусть полиция ворами занимается!
–Значит, мне нельзя появляться в бюро? Меня хотят убить? – Мура растерялась. – Как же следствие?
– Наконец-то до вас дошло, какую кашу вы заварили! – Доктор Коровкин гневался. – Откажитесь от дела, верните денежный залог и срочно отправляйтесь на дачу! Там вы будете в безопасности.
– Пожалейте вашу матушку, вашу сестру, если уж себя не жалеете, – запричитала Глаша, – послушайтесь доктора, поедемте на дачу. Я знала, добра не будет... Это вам не Нью-Йорк, где девушка может стать сыщиком и прославиться...
– Нет, бросить дело я не могу. Папа будет надо мной смеяться.
– Но зато вы останетесь живы! – воскликнул доктор.
Мура упрямо молчала.
– Обещайте мне, что в ближайшие дни не появитесь в своей конторе! – Доктор воздел руки к потолку. – Обещайте! Ясно, как Божий день, вы перешли дорогу преступникам! Они постараются вас убрать!
– Пожалуй, вы правы, – смягчилась Мура. – Лезть в пасть хищника я не намерена. А Софрон Ильич вне опасности – он никуда не ходит...
Она лукаво улыбнулась, и Софрон Ильич зарделся, поняв намек хозяйки на свою слабость – склонность к фальсификации отчетов.
– Я должен откланяться. – Бричкин смущенно покосился на темноглазую Глашу. – Все так неожиданно.
– Я поеду с вами, – решительно заявил доктор. – Неровен час, опять нападут.
– Клим Кириллович, – Мура подалась вперед, – возьмите с собой мой пистолет. На случай опасности. Потом отдадите или оставите в конторе.
Девушка достала из ридикюля оружие, передала его доктору и обратилась к Бричкину, уже напялившему на голову парик с длинной косой:
– Софрон Ильич, в ближайшие дни я не буду приходить в контору. Звоните или пересылайте записки с посыльными.
– Буду звонить каждый вечер, – кивнул Бричкин, – докладывать о результатах. Могу я узнать о ваших планах на завтрашний день?
– Завтра, то есть уже сегодня, я отправлюсь в Спас на Сенной. На отпевание Степана Студенцова.
Глава 18
Уже неумолчно гомонили ранние птички, когда Карл Иванович добрался до здания Окружного суда на Литейном. После двух бессонных ночей подряд он чувствовал, будто плывет в колеблющемся тумане. В его воспаленном сознании проносились беспорядочные мысли. Бесполезно было затевать облаву на Варшавском вокзале – и шайка бандитская наверняка уже обтяпала свое дело на Псковско-Рижской железной дороге, и рвение служебное могло привести к непредсказуемым последствиям. Он мечтал об одном: прикорнуть на служебном диване хотя бы пару часиков – домой ехать было уже поздно.
Но служебный диван Карла Ивановича оказался занятым – под шинелью, свернувшись калачиком, спал непутевый кандидат Тернов.
Разъяренный Вирхов бесцеремонно растолкал молодого нахала. Заставил его сесть, протереть глаза и немедленно отчитаться перед начальником.
Павел Миронович виноватым не выглядел. Профессиональный нюх Вирхова не уловил и следа винных паров.
– Где вы изволили обретаться весь присутственный день?
Вирхов насупил плоские белесые брови и, тяжело дыша, опустился в свое кресло.
– Съездил в Бологое, – горделиво доложил Тернов. – Предупредить не успел, едва на поезд вскочил. Служащие Эрмитажа сообщили, что господин Глинский отбыл в имение князя Путятина.
– Это мне известно, – оборвал его Вирхов. – И что же вам удалось выяснить в Бологом?
– Ничего особенного, – замялся Тернов. – Только странно, что князь в нынешнем сезоне к раскопкам еще и не приступал.
– Что же здесь странного?
– Обычно господин Глинский вызывается к князю для экспертиз. А если ничего не выкопано, что же подвергать экспертизе?
– Ваше глубокомыслие весьма поверхностно, – снова оборвал своего помощника Вирхов. – Они могли договариваться на будущее. Кроме того, князь мог что-то купить у таких же коллекционеров и призвать специалиста для оценки.
– А может, он хотел оценить вещь, которую, наоборот, собирается продать? – подхватил Тернов. – Какой я дурак! Князь нуждается в деньгах. Имение в упадке.
– Вот видите, – смягчился Вирхов, – вариантов много. Если начнем перебирать все, жизни не хватит. А время не терпит. Надо включать интуицию.
– Я и пытаюсь. –Тернов провел рукой по взъерошенным волосам. Я походил вокруг да около усадьбы, поспрошал народец. Успел сесть на хвост господину Глинскому.
– Что за жаргон, милостивый государь? – посуровел следователь. –Выбирайте выражения. Как ваши слова понимать?
– В том же поезде, в котором ехал и я, следовал груз для князя – сундук с индийскими коврами. Мужичок в местном трактире проболтался, что хозяин ждет сундук – как прибудет, так и выдворят петербургского гостя.
– И он уже выехал из Бологого?
– Здесь, голубчик, в столице. Вместе со мной возвращался, в одном вагоне. Ночью прибыли. Я за ним проследил – на квартиру отправился. А я к вам.
Вирхов обхватил голову ладонями.
–И еще один моментец, – продолжал Тернов, – когда я сюда примчался, дежурный передал важный документ на ваше имя по делу в Воздухоплавательном парке. На словах сказал – принес какой-то молодой человек, назваться не пожелал. Оставил заявление. Обещал еще зайти.
Вирхов с неохотой перевел взгляд на синюю папку. Тяжело вздохнув, достал бумагу, исписанную мелким аккуратным почерком.
– По палеографическим признакам – свидетель из чиновников, – изрек Вирхов. – Больно все чистенько, ровненько, по линеечке...
Он погрузился в чтение. «Довожу до вашего сведения, что происшествие в Воздухоплавательном парке могло иметь под собой не ту причину, которую выдвигает официальное следствие. В деле могут быть замешаны международные организации, связанные с подготовкой зарубежного съезда террористических групп. Следует проверить сохранность банковских вложений купца второй гильдии Студенцова, что держит в Гостином дворе лавку ковровых изделий за № 49. Обратите внимание на полемику Ленина и Аксельрода».
– Что это такое? – отпрянул Вирхов. – Какой Ленин? Какой Аксельрод? Вы что-нибудь об этом знаете в силу своей прогрессивности?
– Э, да, слышал, – замялся Тернов, стараясь тщательно подобрать слова. – Полемика между социалистами в левой прессе... по земельному вопросу...
– Но при чем здесь отец Онуфрий? – Вирхов в ярости вскочил. – И воздушный шар?
– Не могу знать. – Тернов на всякий случай шагнул назад.
– Что за тип писал эту бумагу? Опять сумасшедший?
– По описанию курьера, – прошелестел Тернов, – интеллигентный юноша, приятной наружности, стеснительный...
– Не буйный, а тихий сумасшедший, – Вирхов рухнул в кресло. – Я навидался их на своем веку. Во всем виновата комета Боррелли. От нее на Землю мчатся микробы безумства.
– Мне кажется, в записке есть что-то здравое, – осторожно заметил Тернов. – Интересно, кому достанутся капиталы купца Студенцова после гибели его беспутного сынка? Может быть, купец завещает свои банковские вклады Ленину с Аксельродом?
– Что здесь здравого? – Вирхов негодующе уставился на кандидата. – Вас самого следует отправить на экспертизу к Николаю Чудотворцу...
– А где хранит свои капиталы Студенцов? – не уступал Тернов. – Не в кубышке же!
– Вот и выясните, батенька, выясните. – Вирхов махнул рукой. – Ковры его индийские обследуйте, может быть, он их сплавляет за границу, а в них контрабандой социалистов перевозит?
Тернов обиделся. Да, конечно, он виноват, предавшись разгулу с Дашкой, но это было позавчера. Он постарался искупить свою вину! И Эрмитаж облазил, и в Бологое съездил, и кое-что интересное узнал, и версии выдвигает, посреди ночи служебными проблемами занимается – и все мало старому брюзге!
– Могу ли я идти? – Кандидат надул губы.
– Ступайте с Богом, – усмехнулся Вирхов и оглядел с ног до головы молодого юриста: «Небось думает, представят к ордену за обычную, следственную работу. Ничего, годик-другой, и испарятся прогрессивные иллюзии, что работа практического юриста – это шерлокхолмсовское поигрывание на скрипочке да интеллектуальные раздумья в кресле у камина...» – Наведайтесь, голубчик, домой. Поспите немного. Берегите здоровье смолоду.
Кандидат Тернов выслушал напутствие с оскорбленным видом – в речах начальника ему слышалась издевка. Понуро юрист направился к двери, но до двери дойти не успел: она сама распахнулась перед ним, и в проеме появилась внушительная фигура в сером сюртуке – тучноватый господин, за спиной которого маячила фигура дежурного по коридору курьера, снял шляпу и поклонился, обнажив тонзурообразную плешь.
– Вы позволите? – Он искоса взглянул на смутившегося Тернова и шагнул к столу. – Позвольте представиться. Глинский, Платон Симеонович. Служащий музейного хранилища Эрмитажа.
Вирхов медленно поднялся из-за стола.
– Чем обязан? – растерянно спросил он.
– Счел своим долгом явиться для проведения следственных мероприятий, – проникновенно сказал Глинский. – По пути из Бологого заметил за собой наблюдение, думал, от напряжения нервов мерещится. А в собственной квартире выяснил, что моей персоной интересовалась полиция. Счел за лучшее явиться без промедления.
– Очень хорошо, что сочли.
Вирхов сделал приглашающий жест. Гость прошел к столу и сел. Поймав взгляд выкатившихся от злости глаз следователя, кандидат Тернов юркнул за дверь.
– Итак, господин Глинский, поясните следствию, отчего это у вас происходит напряжение нервов?
– В наше время приличному человеку перемещаться по государству российскому опасно, – ответил Глинский, – всюду террористы орудуют... Того и гляди на воздух взлетишь.
– Кстати, о воздухе. – Вирхов потер лоб ладонью. – Что вы можете сказать о происшествии в Воздухоплавательном парке?
– Ничего не могу. – Глинский пожал мощными плечами. – По-видимому, несчастный случай.
– Вы не заметили ничего подозрительного?
– Абсолютно ничего. Если говорить начистоту, я не особенно интересовался зрелищем. Боялся опоздать на поезд, ибо имел договоренность с князем Путятиным: ему поступило предложение пополнить коллекцию уникальным приобретением.
Чувствуя, что Глинский сейчас заговорит на далекую от дела тему, Вирхов прервал:
– А что за шкатулка была в руках у Степана Студенцова? Не ваш ли подарок?
– Что вы, господин следователь! Я такими дешевыми предметами не интересуюсь. Брезгую. Научная совесть не позволяет.
– Вы проводите экспертизу восточных ковров?
Глинский смутился.
– Вы это спрашиваете потому, что отец Степана торгует коврами? Подозреваете меня в чем-то?
– Пока еще вы вне подозрений, – ответил Вирхов. –А как вы относитесь к земельному вопросу?
– К чему? – Глинский изумился. – К какому вопросу?
– Я говорю о полемике Ленина и Аксельрода, – впился взглядом в эксперта Вирхов.
– Прошу прощения, но эти люди мне неизвестны, – ответил смущенно Глинский. – Это имеет отношение к земле, на которой разместился Воздухоплавательный парк?
– Пока не знаю, – сказал задумчиво Вирхов. – Каковы ваши планы, господин Глинский, на ближайшее будущее? Нам бы хотелось в случае необходимости знать, где вас можно найти?
– Петербург покидать не собираюсь. В любой момент явлюсь на ваш зов.
– Благодарю вас за готовность помочь следствию. Не смею вас больше задерживать, господин Глинский.
Вирхов с каждой минутой все более ощущал бесполезность разговора и с трудом боролся с желанием заснуть. Он встал и протянул руку гостю. Рукопожатие Глинского было сильным и уверенным. Когда гость вышел, Вирхов незамедлительно отправился к вожделенному дивану и рухнул в его кожаные объятия. Он подумал, что надо бы установить наблюдение за эрмитажным экспертом, но тут же погрузился в глубокий и крепкий сон.
Проснулся он оттого, что Поликарп Христофорович осторожно тряс его за плечо.
– Господин следователь! Ваше благородие! Очнитесь!
Вирхов с трудом разлепил каменные веки и принял вертикальное положение.
– Пора вставать, Карл Иваныч. – Письмоводитель с виноватым видом уселся на свое обычное место.
Вирхов кряхтя отправился в смежную комнату, где с минуту держал голову под струей холодной воды, мысленно проклиная Воздухоплавательный парк и господина Глинского.
Когда он добрался до своего письменного стола, письмоводитель робко привстал.
– Господин следователь! Вас в приемной дожидается человек. Из гостиницы «Гигиена» .
– Что он хочет?
– Говорит, имеет важное сообщение.
– Впусти, – велел Вирхов и напрягся.
– Ну, что у вас там стряслось? – нелюбезно начал Вирхов разговор с курносым портье.
– Еще ничего, – ответил тот, – но боюсь, что случится. Очень подозрительный постоялец.
– Господин Ханопулос? Эрос Орестович?
– Совершенно верно, – шепнул портье. – Я все написал. Словами могу подтвердить для протокола. Явившись, грек попросил затопить печь.
Глава 19
– Я знал, моя богиня, что встречу вас здесь! – вскричал господин Ханопулос, завидев Марию Николаевну Муромцеву в толпе у Спаса на Сенной.
Грек, не смущаясь явного осуждения окружающих, оглядывал девушку восхищенным раздевающим взглядом. Пригнувшись, он шепнул в девичье ушко:
– Вы никогда не замечали, что смерть разжигает любовную страсть?
Муре не нравилось, что они привлекают к себе внимание. От самого дома за ней в некотором отдалении неотступно следовал неприметный господин – его неприметность и настораживала. Значит, неизвестные преследователи установили не только местонахождение ее детективной конторы, но и место проживания. Или сумасшедшая госпожа Брюховец наняла соглядатая? Чувствуя на спине чужой взгляд, Мария Николаевна с запоздалым сожалением думала, что напрасно отдала доктору Коровкину оружие. Теперь она озиралась, ожидая каждую минуту нападения, и радость от встречи с Эросом Ханопулосом была безвозвратно испорчена.
Гибкий, стройный брюнет ее волновал – сладкая тревога отзывалось неизвестным прежде томлением каждой клеточки тела. Ей хотелось видеть грека, слушать его страстные речи, ловить на себе сияющий взор оливковых глаз, смотреть на контрастную линию, отделяющую белоснежный воротник рубашки от смуглой шеи, сильной, мускулистой, точеной...
– Я был вчера на велодроме, – взволнованно говорил грек. – Вас там не было. Вы всех обманули, не пришли. Я не знал, где вас искать, иначе давно бы был у ваших ног.
– Зато у вас появилась возможность заняться неотложными коммерческими делами, – приглушив голос, кокетливо заметила Мура, намекая на неожиданный отъезд спутника после посещения Демьянова трактира.
– Ничуть не бывало! – излишне громко возразил грек. – Дела надо делать, только когда они могут принести быстрейшую и значительную прибыль. Я предпочитаю те, что позволяют обогатиться максимум за три дня. Вчерашний день для меня полностью пропал.
– Вы скучали? – с затаенной надеждой, не поднимая глаз, спросила Мура.
– Разумеется! – Эрос Ханопулос все больше воодушевлялся. – Как скучал о своей возлюбленной кормчий Менелая Каноп во время самого дальнего морского путешествия. Папа мне рассказывал...
Мура испугалась, что последуют очередные, слишком громогласные, комплименты грека.
– Вы весь вечер просидели взаперти в гостинице?
– Нет, дорогая Мария Николаевна, нет! – Эрос снова приблизил чувственные губы к девичьему ушку. – Гораздо хуже. Управился с неотложными делами и весь вечер в «Аквариуме» слушал писк тощей шансонетки... Разве это голос? Разве это женщина? Мечтал о встрече с вами, не отходил от вашего знакомого Родосского. Надеялся, что встречу вас здесь.
Читать бесплатно другие книги:
