Ашхабадский вор Бушков Александр
– Что вариант, согласен. Но если погранцы в замазке – а так, я думаю, оно и есть, кто-нибудь из командования заставы наверняка работает на Неджа, – то все накроется качественным медным тазом. И сами спалимся, и женщин погубим. К тому же что мы скажем пограничникам? Что есть такой канал? Я думаю, они и сами в курсе. А одних наших уверений, что наркотики находятся в стойбище, ясное дело, будет недостаточно, чтобы ворваться в кочевье и переворошить его вверх дном.
– Двигай свое, начальник.
Карташ не торопясь свинтил крышку с фляжки, сделал два глотка, налил немного воды на ладонь, смочил лицо. Передал фляжку Гриневскому.
Аккурат в этот момент над озерцом раздался протяжный, полный муки стон… Хотя нет, не муки: то шах завершил, наконец, начатое и, как говаривали все те же китайцы, принялся изливать семя своего рубинового жезла в яшмовые кладовые прелестниц. А может, и нефритового. А может, и не в яшмовые, хрен упомнишь…
– Знаешь, Петюня, а ведь можно попробовать уделать этого шаха и выжить, – задумчиво сказал Алексей, наблюдая за агоническими конвульсиями владыки. – Если тебя, конечно, не останавливает, что придется лишать жизни ни в чем перед тобой неповинного человека.
– Да пошел ты! – скрежетнул зубами Таксист. – Гони дело, а не пургу мети!
Шах наконец опустошил свои закрома и в изнеможении откинулся на ковер. Рабыни ибн Изауры принялись хлопотать вокруг утомленного повелителя – кто опять маслицем растирает, кто благодарно ласкает опаловый-опалый жезл…
– А ты не кипи чайником зазря. Я размышляю на ходу, прикидываю варианты. Полного плана пока нет. Итак, давай исходить из того, что присоветовал нам Недж. Но чуть подправим сценарий. Во-первых, ты вступишьтогда, когда я окажусь рядом с шахом, и будешь работать по телохранителям, шаха оставив мне. Это первое отличие от плана Неджа. Во-вторых, касаемо отхода, то есть самого щекотливого момента…
– Ты очумел, начальник? – так отреагировал Таксист, когда Карташ изложил ему весь план до конца.
– Есть немножко, – не стал возражать Карташ. – Но без, как ты говоришь, чумынаше дело гиблое, мы не победим. Короче, иначе не прокатит. Не те фраера…
Гриневский с сомнением покачал головой. Однако более приемлемого выхода предложить не смог.
В полдень солнце зависло точно над озером. И сразу стало ясно, из-за чего ритуал приурочили к двенадцати пополудни. Возникло полное ощущение, что солнце затопило скальную чашу расплавленным желтым металлом. Ничего дурного не сказать, что красиво – то красиво. Хотя и слишком жарко. И в эту красоту стали прыгать шах и его верные гурии-наяды, поднимая фонтаны золотистых брызг.
– Ну… я пошел.
Алексей спустился вниз, туда, где громоздились камни, больше похожие на маленькие скалы, стал петлять между ними. Долгонько бы ему пришлось петлять, не действуй он, как было предписано инструкциями Неджа, а именно каждый раз сворачивая вправо, только вправо, никуда кроме как вправо. Увидев под ногами щель, он протиснулся в нее и очутился в неожиданно просторной пещерке. Где и увидел тот самый колодец. В колодце стояла вода.
Не мешкая, он разделся. Оставил на себе лишь пояс с ножнами. Даже плавки снял, чтобы разительно не выделяться на общем фоне и, может быть, выиграть на этом мгновение-другое.
– В таких случаях, наверное, следует перекреститься, – самому себе сказал Карташ вслух. Но богохульствовать все-таки не стал, некрещеный – значит, нельзя.
Он сел на край колодца, опустил ноги в воду... Еханый мамай, холодрыга-то какая!!!
«Ничего, ничего, – успокаивал он себя, – на солнце вода прогрелась, там теплее, всего-то минуту перетерпеть, фигню какую-то продержаться». Под этот аккомпанемент Карташ вошелв колодец головой вперед.
Холод обжег, точно кипятком. Ба-лин!.. Вот как любители зимних купаний, сиречь моржи, зарабатывают свои инфаркты! Когда сердце проваливается такглубоко, оно может и не вернуться на прежнее место, заблудиться в дебрях организма...
Он быстро достиг колодезного дна. Здесь туннель – или как его назвать, чтоб было правильно – совершал плавный изгиб и становился горизонтальным, поне-многу, очень плавно забирая вверх.
Легонько, чтобы не влепиться лбом в камень, отталкивался Карташ пятками от дна. Хватался руками за выступы. Естественно, не видно было ни зги. Хорошо, никаких тебе ответвлений и развилок. Только вперед или назад, не запутаешься.
Холод постепенно давал о себе знать: проникал в каждую клетку тела, змеей полз по позвоночнику, сдавливал череп. На случай судорог, конечно, имеется острие ножа. Но ведь нет у него с собой баллонов со сжатым воздухом, у него с собой только легкие, простые человеческие легкие!
Проход стал расширяться. Над головой забрезжило светлое пятно – бесспорно выход в озеро. Карташ заработал руками и ногами изо всех сил.
И – выскочилв озерную чашу.
Сразу же увидел над головой, не прямо над собой, а чуть правее, голые тела. А где-то под ним блеснул со дна, словно подмигивая, некий металлический предмет – наверное, из числа древних. Который давешнего охотничьего азарта не вызвал.
Как не велико было желание вырваться на поверхность немедленно, глотнуть кислорода, он заставил себя подниматься под углом. Чтобы оказаться аккурат посреди этого нудистского праздника Нептуна.
Одно хорошо – вода в озере, как он и ожидал, была малость потеплее подземной. И чем выше к солнцу, тем теплее становились озерные слои.
Пожалуй, его еще не обнаружили. Нет, возможно, какие-то женщины и заметили плывущего внизу голого человека, но так вот сходу сообразить что к чему, почуять опасность и поднять тревогу... тут надо быть уж очень подозрительным и очень собранным. А они все расслаблены уж дальше некуда. Плюс к тому – он, Алексей, гол и наг, а нагой человек не увязывается мозгом с опасностью, сигнальная система молчит. А вот шах точно его пока не видит – этот бы среагировал мгновенно.
Главное, чтобы его сейчас видел Таксист. Потому что если Гриня промедлит со своим снайперским выходом, то... Короче, лучше об этом не думать.
Он вынырнул точно посреди группового безобразия. Взмыл над водой, несколько раз торопливо хапнул ртом воздух, насыщая легкие.
Уходя вновь под воду, мотнул головой и увидел, как колоритный бородач в английской портупее подламывается в коленях, медленно оседает. В каждой его лопате-ладони торчало по пистолету. Он бессмысленно, агонически жал на курки и, уже не в силах поднять оружие, стрелял себе под ноги. Пули щелкали по скальной поверхности, вышибая мелкую крошку и фонтанчики пыли.
Алексей ухнул под воду и тут же вытолкнул себя вновь, подняв тучу брызг. Еще один глубокий вдох. Нормально, дыхалку вернул в порядок.
А вокруг уже творилось такое... Уши закладывало от визга. Загорелые женские тела выскакивали на берег, матово блестя и отекая водой.
Мужская сущность, как не забивай ее внушением, жила своей параллельной, несовместимой с текущим моментом жизнью. Ну, казалось бы, насквозь не место всяким глупостям и иным мыслям, помимо боевых. Но вот рядышком пролетело, изогнувшись стеблем бамбука, гибкое тело первой флейтистки,с выбритым лобком, и взгляд невольно поволочился за ней. Вот Алексей опередил красавицу в индийском стиле – круглобедрую, пухлощекую, пышногрудую, – которая вдруг поскользнулась, на секунду приняв такую позу, что... А вот его обнаженного плеча коснулась небольшая острая грудь, и ворохнулось внутри... да и снаружи тоже. Так, глядишь, примут не за диверсанта, а за сексуального террориста, блин...
Так, а где, собственно, шах?
А, вот он, ублажитель и повелитель. Шах выскочил на берег, окруженный своими наложницами (или кто они ему там). Прикрывается, гад. Грамотно. Таксисту его не выцелить. Даже если Гриня начнет лупить по женщинам, у шаха все равно будет время.
Второго шахского телохранителя Алексей увидел, когда следом за всей купальной братией выскочил на берег. Блондин лежал, опрокинувшись навзничь, входное пулевое отверстие располагалось точно посреди его лба. Молоток Гриня, здорово сработал. Надо думать, этого умельца он снял первым – как наиболее опасного.
Наперерез Карташу выскочила разъяренная фурия. Распущенные волосы, широко распахнутые яростью глаза – черт побери, прям шамаханская царица, пышущая яростью на вторженца, потревожившиего покой ее возлюбленного! «Как ты прекрасна в гневе, любовь моя», – абсолютно не к месту вспомнилось откуда-то. Но – не до церемоний теперь и не до классических цитат. Увернувшись, Алексей подсек ее под обольстительно голую лодыжку и понесся дальше.
А вот еще одна еммануель бросилась на защиту своего обожаемого повелителя. С нею Карташ обошелся жестче – полоснул лезвием по предплечью. Хватило. Она охнула, отпрыгнула и выпала, вытаращив полные испуга глаза на рану.
«Извини, красавица, таковы условия игры, – мысленно сказал ей Алексей. – Рана пустяшная, заживет – не заметишь как. Искупаешься еще разок в чудо-озере, и на глазах затянется розовенькой кожицей».
Что не позволено шаху – разрешено старлею. В том смысле, что шаха Гриневский, в отличие от Карташа, к телохранительским пистолетам подпустил, но и не пристрелил, как падлу. Так что Алексей скоренько выдрал из ладони бородача в английской портупее девяносто вторую «беретту», модель «Ф» на пятнадцать патронов. А что, классный шпалер перепал! Из жесткого неподатливого кармашка на кобуре он выхватил запасную обойму, тут же на бегу вставил ее, выщелкнув старую. Кто знает, сколько раз успел нажать на курок бородач, может, и все пятнадцать…
А Гриневский не подпускал к бесхозному оружию не только шаха. Та самая флейтисточкапопробовала было подобраться к снайперскому винтарю, валяющемуся рядом с блондином, но дважды у ее ног дзенькнули пули, и она отступилась.
Алексей преследовал шаха. Но преследовал гораздо медленнее, чем мог бы. Как ни странно, Карташ опасался простоты. Потому что стань все просто, то есть бухнись шах на колени, начни просить пощады или просто молиться, вот так взять да за здорово живешь пристрелить несопротивляющегося человека – это, знаете ли, не всякий... Распаляй не распаляй себя, что этот моджахед гонит наркоту, губит наших детей, на их смертях делает деньги, что во имя спасения близкого человека можно… и так далее, а палец может просто-напросто закостенетьна курке, и не сдвинешь, как ни пытайся. Карташ боялся в себе потомственного офицера, генов деда и отца с их понятием чести, засевшим в подкорке. Одно дело грохнуть вражину в бою, во имя идеи или когда реальноспасаешь близкого человека, и совсем другое – когда условия спасения близких и самого себя опосредованыи ты фактически исполняешь малопочтенную роль палача. Таким образом, мы имеем еще один психологический барьер, который надо сломать или перехитрить.
Короче, Алексей, отставая, давал шаху возможность добраться до своей одежды. А под ней у него не может не быть оружия.
Все карташские проблемы мог бы снять метким выстрелом Таксист – если б не три наложницы, бегущие следом и нагими телами его заслоняющие. А по женщинам Гриня не стрелял. Тоже мне благородный, блин.
Пестрый ворох шаховых шмоток валялся посреди молельни, точно в углублении для жертвенника. Шах влетел в круглую беседку, прыжком одолел последние метры, опустился на колени и сунул руку под одежду на полу. Одна из обнаженных гурий, что вбежали в молельню вместе с повелителем, сразу обессилела – видимо, подкосил нежданно-негаданно обрушившийся… точнее, всплывший из озера кошмар, – опустилась на каменный пол, прижалась к стене и обхватила колени руками, дрожа, что твой заяц. Две другие, молельню пробежав, выскочили наружу с другой стороны и понеслись вдоль колоннады.
Алексей взлетел по выбеленным солнцем, растрескавшимся от времени каменным ступеням. «Ну чем не натуральное античное приключение, – отстраненно подумалось ему. – Голые в руинах, Тацит отдыхает…»
Шах повернулся ко входу, в его руке матово блеснул металл. Пушка. Вот это другое дело…
Алексей вскинул трофейную «беретту» и выстрелил. Дернулась в ладони огнестрельная машинка, рыбкой отскочила гильза…
И впервые в жизни Алексей увидел прелести рикошета. Он промазал первым выстрелом. Однако пуля, отбив кусок исторически бесценных руин прямо перед стоящим на коленях шахом, срикошетила и угодила тому в живот. Шах так и не успел вдавить курок. Он выронил массивный, какие любят использовать в гангстерских фильмах, инкрустированный золотыми пластинами пистолет и завалился ничком.
Второй выстрел Алексея Карташа оказался уже излишним, оказался контрольным.
Теперь последний, но обязательный штрих. Без которого, как было сказано, нам не поверят. Карташ нагнулся над шахом. Вот он, тот знаменитый медальон на цепочке. Действительно, никакого замочка, снять можно только с головой. Ну это, извините, восточные крайности. Мы люди западные, нам ближе иные способы. Благо подходящим инструментарием мы вооружены. Армейский нож – это вам не только чтоб пырять, это вам много чего в одном флаконе…
Состыковав клинок и ножны соответствующим образом, простейшими и одновременно действенными кусачками он перекусил цепочку. Без всякой брезгливости сунул медальон в рот и помчался к озеру. Бултыхнулся с разбегу в озерную воду.
Он уже почти добрался до каменного дна, когда его дважды, с интервалом в секунду, долбануло под лопатку и в ногу. Это было больно. Будто со всего маху кто-то влепил ломом. А рядом пронеслись, обогнав Карташа, похожие на тугой белесый жгут струи.
Пули.
Пули, выпущенные из обычного стрелкового оружия, в воде теряют убойную силу. Было бы не так – всплывал бы уже Алешенька Карташ на поверхность с пулевыми пробоинами под лопаткой и в ноге. Толщи воды сработали как бронежилет, смягчили удары. Правда, попади эти вильгельмы телли в голову – послали бы старлея в форменный нокаут. А нокаут под водой – это совсем не то, что продлевает жизнь и делает ее веселой и беззаботной.
Не приходилось сомневаться, что за стрелки такие свалились на нашу голову. Подоспели шахские охраннички, что стерегли подступы к священному озеру. Быстро подоспели, надо сказать, еще б немного, и все стало бы гораздо горячее.
Но чего не случилось, того не случилось, а с неслабой, но все же выносимой болью он мог плыть дальше. И плыл. Прежним, освоенным маршрутом. Выход в горизонталь колодца, темнота, в которой он вновь отталкивался пятками и хватался за выступы руками, вертикальный подъем… Все. Воздух. Тепло жаркого дня.
Карташ выбрался на камни, оставляя мокрый след. Поднялся наверх, к Гриневскому, тем же, петляющим меж камней путем. Таксист, просунув в естественную амбразуру ствол автомата, вел прицельный огонь.
– Еще двух срезал, – сообщил он, не оглядываясь.
Алексей быстро, перевыполнив все солдатские нормативы, оделся.
– Уходим.
– Уходим так уходим, начальник.
– Сколько их там, не определил? – спросил Карташ, подхватывая вещмешок.
– Десяток точно. А может, и поболе.
– Ну ладно…
В диверсантском деле главное – суметь уйти. Подобраться, покуролесить вволю – это ровно полдела, фифти процентов от общей победы. Никто не говорит, что первая половина дела проста, но когда ты себя уже обнаружил, когда поднял на уши всех кого можно, тогда все сразу многократно усложняется.
Алексей видел только один шанс выскочить из петли, в которую они просунули собственные головы. Дело даже не в том, чтобы преподнести преследователям нечто неожиданное. Шаховы хлопчики, думается, готовы к неожиданному, поскольку один сюрприз в виде колодца, сообщающегося с озером, они уже получили. Значит, не должны сомневаться, что и трасса отхода заранее продумана хитромудрыми и чересчур информированными киллерами. Шаховы хлопчики станут землю рыть со всем прилежанием, проверять даже самые бредовые предположения. Причем в прямом смысле станут рыть – если диверсантам известен один потайной проход, запросто могут быть и другие, не менее потайные лазы.
Поэтому следовало преподнести им на блюдечке нечто совсем уж бредовое, немыслимое. Нечто уж совсем запредельно дикое, что никак не сможет прийти в головы боевикам. А самым диким и немыслимым было…
Никуда не отходить, остаться на месте. То есть там, куда непременно и очень даже скоро нагрянут боевики. Ну, не совсем уж в точности там же, не тютелька в тютельку, можно ведь чуть-чуть подкорректировать дислокацию, перебравшись двумя камнями выше. Как бы забраться на крышу того укрытия, в котором они находились допрежь, и затаиться там до темноты.
Косность мышления – вещь, что ни говори, сильная. Представьте себе такую картину: какой-нибудь снайпер застрелил с крыши дома депутатишку. Ясно, что понаехало милиции, коя быстро обнаружила позицию стрелка, нашла стреляные гильзы, брошенную снайперку. Так вот: станут ли менты искать снайпера на крыше, когда у того была уйма времени уйти и скрыться? Маловероятно. Разве что у них найдется собачка… Да, если у шаховых боевиков вдруг прихвачен с собой мухтар, тогда да… тогда шансы выжить покатятся к нулю, как пушечное ядро с горы.
Стараясь не думать о потенциальной собаке, они перебрались двумя камнями выше. Кстати, пришлось попотеть – высота невелика, но лесенки с собой, звиняйте, нету. Больше всего Карташ боялся оставить след на выступах – куда ставил ногу, за что хватался рукой – но вроде обошлось. Забрались. И залегли на очень узкой и неровной, полной острых граней поверхности. Но тут уж не до удобств.
Шаховы боевики разыскали их предыдущую позицию не очень-то и быстро. Вроде и видели, откуда стрелял неизвестный гад, но поди разыщи проход к тому самому месту. В конечном счете разыскали, конечно.
Внизу, в пугающей близи раздались голоса. Шестерки шаха – а кто еще? – обменивались короткими злыми репликами. Что-то зазвенело, покатилось – гильзы, конечно. Потом один голос донесся чуть издали, несколько раз повторив одну и ту же фразу. От колодца, догадался Карташ. Зовет за собой остальных. Голоса тех, кого позвали, тоже стали удаляться в сторону колодца. («Человека три-четыре, – прикинул Карташ, – обнаружь они внезапно мое с Таксистом укрытие, можно еще потрепыхаться…») Потом обладатели гортанных голосов вернулись, с минуту потоптались возле щели, через которую стрелял Таксист, и ушли…
И больше никто не тревожил их диверсантский покой до самой ночи. Да и никаких звуков не доносилось до них – за исключением двух коротких автоматных очередей.
Когда стемнело, они спустились с камней. Естественно, не удержались – бросили взгляд в смотровую амбразуру. Озеро блестело, как оловянное блюдце, тихое и покойное. Трупов возле него, ясный хрен, уже не было. А белеющие в ночи руины выглядели сейчас именно тайной веков – и ничем иным. «А может, нырнуть еще разок и достать что-нибудь со дна?» – пришла в голову Карташа шальная мысль. Но Карташ ее отогнал, как назойливого и бестолкового ночного мотылька.
Они могли налететь на засаду, выставленную на тропе. Очень даже могли… Но – не налетели.
Ясно, что часть людей шаха отправилась восвояси, унося трупы убиенных. Им задерживаться было никак нельзя – по мусульманским обычаям, надо предать тело земле то ли в течение суток, то ли до захода солнца, Алексей точняком не помнил. Другие же боевики, видимо, ограничились осмотром ближних окрестностей и, решив, что скрывшиеся в неизвестном направлении диверсанты уже недосягаемы, тоже отправились по домам. Вероятно, забираться слишком далеко людей шаха не тянуло еще и по той простой причине, что столь хорошо подготовившиеся к акции диверсанты запросто могли прихватить с собой и группу подстраховки…
Словом, как бы там ни было, а обратный путь для Карташа с Гриневским вышел всего лишь прогулкой. Нервной, не позволяющей ни на секунду забыть об опасности, но – прогулкой… А любая прогулка имеет свойство заканчиваться.
Глава 12
Лекарство от скуки
Двадцать первое арп-арслана 200* года, 21.56
То, что в кочевье что-то изменилось, они поняли издалека, неким восемнадцатым чувством ощутили. И переглянулись. Проводник из лагеря, молчаливый и невозмутимый, как статуя Будды, дождавшись их, вот спасибо, после выполнения задания, ни о чем не спросил и обратно пер без остановок и задержек. До стойбища они добрались, что характерно, опять же к вечеру и еще на подходе почувствовали: что-то не так. Некое напряжение было разлито в воздухе, что-то неуловимое переменилось в настроении кочевников. Въехали в лагерь, и Карташ сразу приметил огромный черный внедорожник, стоящий возле загона для лошадок – раньше его не было. На всякий случай он снял «Глок» с предохранителя, отметив краем глаза, что Гриневский положил автомат поперек седла. Значит, не одному Алексею показалось…
Хан Неджметдин ждал их возле своего шатра, в окружении целой толпы сподвижников, освещенной колеблющимся светом костров, все таращились на вернувшихся диверсантов и молчали – словно с радостным нетерпением ждали чего-то, что они сейчас отмочат убойную шутку. Маша и Джумагуль тоже были тут, стояли по обе стороны от хана, и выражение их бледных лиц очень Карташу не понравилось. Машка была перепугана. До смерти перепугана. Она смотрела на приближающуюся троицу с видом человека, которому уже зачитали смертный приговор и уже намылили веревку.
Присутствовало в толпе и несколько новых субъектов исключительно славянской внешности, человек пять, которых Алексей раньше не встречал, однако их вид не понравился Карташу еще больше. Например, по правую руку от Неджа, за спиной Маши стоял высокий и худющий, словно высушенный хлыщ с лицом, изборожденным морщинами вдоль и поперек. Взгляд цепкий, колючий, настороженный. Знакомый взгляд. Слишком хорошо знакомый…
Они спешились, обернулись к замершей толпе. Кто-то тут же оттеснил проводника в сторонку и что-то азартно зашептал на ухо. Проводник посмотрел на Алексея, и в его взгляде проявились наконец-таки человеческие эмоции – точнее, только одна: заинтересованность. Неджметдин несколько раз хлопнул в ладоши и провозгласил:
– Браво. А я почему-то был уверен, что вы не справитесь.
– Мы справились, – сказал Карташ, достал амулет и бросил его хану. Хан поймал цацку на лету, посмотрел, удовлетворенно хмыкнул. – Теперь твоя очередь, Недж.
– Это они? – не оборачиваясь, спросил хан.
– А кто ж еще-то! – хохотнул высокий хлыщ. И подмигнул Карташу. – Они, с-сучары, крысятники гнойные…
– Может, ты объяснишь, что тут происходит? – спросил Гриневский у хана.
– Ты обещал отпустить женщин, если мы принесем тебе амулет, – напомнил Карташ.
– Разумеется, – сказал хан. – Я дал слово и готов сдержать его. Я не говорил раньше, однако за вами всю дорогу следил мой человек, он видел, как ловко вы разделались с шахом. И я искренне восхищен. Так что можете покинуть лагерь прямо сейчас, никто не посмеет вас задерживать. Но… Быть может, я сначала отвечу твоему другу и расскажу, что происходит?
– Говори, Недж, – сказал Карташ.
– Только умоляю, не надо хвататься за стволы и палить вокруг без разбора. Будем разговаривать, как цивилизованные люди…
Карташ невольно усмехнулся.
– Дело вот в чем. Через несколько часов после того, как вы изволили отправиться на увлекательную прогулку во владения моего друга, шаха Мансуда, здесь появились вот эти люди, – небрежный кивок в сторону хлыща. – Они приехали на большом автомобиле, они искали вас. Они сказали, что вы – воры, которые украли у них то, что принадлежит им и не принадлежит вам…
– Ложь, – быстро сказал Алексей, ощущая сосущую тоску под ложечкой. Итак, братья-уголовнички таки вышли на их след. И нагнали.
Хан поднял руку.
– Меня не интересуют ваши дела. Меня не интересует, кто говорит правду, а кто лжет. Я не судья и не прокурор. Поскольку смертью шаха вы расплатились со мной за уничтоженный караван, то можете немедленно покинуть лагерь и разбираться друг с другом за пределами территории, где действуют мои законы.
– Хан, у меня вопрос, – хриплым голосом осведомился приземистый, почти квадратный урка, стриженный наголо, с острыми, почти крысиными чертами.
– Говори, Доширак, – позволил Неджметдин.
– Почему у нас ты волыны отобрал, а эти ходят при стволах? Ты же обещал, что все будет по-честному… Мы их от самого Шантарска гоним, обидно будет, если…
– Потому что я им доверяю. Устраивает?
– Нет, – сказал квадратный с погонялом Доширак. – Но я умолкаю.
– Они хотят убить нас, – сказал Карташ.
– Пока вы в лагере, вам ничего не грозит.
– Мы можем остаться здесь? – быстро спросил Алексей.
– К сожалению, только до утра. Утром мы снимаемся, а куда направимся, не должен знать никто.
– Но если мы уйдем, они не отстанут…
– За пределами лагеря это не мои проблемы. А внутри лагеря никто не поднимет оружия без моего разрешения.
– Блядь, да что ты с ними муму трахаешь, командир! – истерично вскинулся за спиной хана еще один уголок– невысокий рыжий парнишка с дергаными, как у марионетки, движениями. – Мы же тебе за ним отслюним, без балды! Хошь баксами, хошь рыжевьем…
– Захлопни пасть, пидор, когда старшие разговаривают! – крикнул хан. И вновь посмотрел на Карташа. – Ты мне нравишься, Яланчы. И я пребывал в сомнении. Здесь остаться ты не можешь, а едва ты выйдешь за границу лагеря, тебя схватят эти, – презрительный кивок на уголков. – Выхода у тебя нет…
И Карташ решился. В конце концов, жизнь дороже любой платины…
– У меня есть выход, – сказал он. – Помоги нам, Недж. Если ты поможешь мне избавиться от этих… людей, я заплачу столько, сколько они даже представить себе не могут…
– Че такое?! – заорал дерганый пацан за спиной Неджа. – Ты, мудила вертухайская, ты че на чужие бабки…
И больше он ничего сказать не успел: хан сделал резкий, почти незаметный взмах сжатым кулаком, напоминающий знаменитый жест «рот-фронт», и сопляк повалился на спину, зажимая сломанный нос ладошкой и тихонько поскуливая. Среди урок возник ропот, но шевельнуться никто не посмел. Глаза хлыща превратились в щелочки. Ясно было, что, будь его воля, он бы лично размазал кочевье по пескам со всеми его обитателями.
– Прости, Яланчы, я не стану тебе помогать, – спокойно, будто ничего не случилось, продолжал хан.
– Ну тогда дай нам фору, – почти взмолился Карташ. – Задержи их до рассвета, а мы пока…
– Я не стану помогать тебе, – повторил Недж. – Я не стану помогать им. Я не вмешиваюсь в чужие дела и мне не нужны чужие сокровища. Так что выхода у тебя нет... Зато выход могу предложить я. Желаешь послушать?
– Валяй, – обреченно кивнул Карташ.
– Не уверен, что он тебе понравится, но иного я не вижу… Нашим новым гостям такой вариант тоже по душе не пришелся, однако они согласились. Короче. Я не знаю, кто из вас прав, кто виноват. Я не знаю, кто из вас врет, а кто говорит правду. И предлагаю вам решить спор так, как решали его наши предки. В поединке. Я выберу по бойцу с каждой стороны, они сойдутся в круге, и пусть исход честного боя, без оружия, без доспехов решит Аллах. А проигравшие навсегда останутся здесь.
– Об этом мы не договаривались! – позволил себе реплику с места хлыщ.
– Я так решил, – твердо сказал хан. – Я не хочу, чтобы проигравшие потом вернулись и стали мне мстить. Или ты не согласен?
– Ну… как скажешь, начальник…
На стороне Неджа была сила и оружие, так что хлыщ решил пока не спорить. Но держался он уверенно, ухмылялся во весь свой щербатый рот, точно в победе своей команды не сомневался.
– Итак, я жду твоего решения, Яланчы. Либо утром вы покидаете мой лагерь, либо сегодня один из вас дерется в круге. Думай.
Карташ глянул на Гриневского. Тот выругался одними губами, оценивающе посмотрел на уголовников и нерешительно кивнул. Лицо его было сосредоточенным, оскаленным, словно он уже готовился к поединку. Алексей вспомнил, как лихо Таксист разделал снайпера там, еще под Пармой, на мосту… Но снайпер-то был из бичей, а это же битые, матерые, настоящиеволчары, прошедшие сотни драк в тюрьмах и зонах! И всякими каратэ-шмаратэ их не пробить…
– Я выбираю бой, Недж, – сказал Алексей. – И я сам буду драться – потому что мои люди не виноваты в том, что произошло в Уч-Захмете…
Захохотали все – и кочевники, и угловые. Не смеялись только, ясное дело, четверо обладателей платинового сокровища.
– Ты не понял, Яланчы, – мягко возразил Неджметдин, когда смех утих. – Бойцов и с той, и с другой стороны выбираю я. И я уже сделал выбор... Видишь ли, Яланчы, в моем лагере по вечерам скучно, заняться особо нечем, развлечений никаких. Поэтому я и хочу, как у вас говорят, убить двух зайцев – и ваш спор решить, и занять приятным зрелищем моих людей. А какое развлечение, скажи пожалуйста, в том, что двое мужиков выйдут в круг и начнут мутузить друг друга почем зря? Да мои люди забавляются этим каждый день, а я и не препятствую – воин всегда должен быть в форме… Нет, Яланчы, я решил, что сегодня мужчины драться не будут. Сегодня будут драться жен… Хач!!!
Оказывается, несколько местных стояли на стреме, пасли поляну с самого начала разговора, и не успел он коснуться рукояти «Глока», как повален в пыль, оглушен, обезоружен… Рядом взвыл Гриневский – его тоже скрутили.
– Ай-ай-ай, Яланчы, – как сквозь вату донесся до него голос хана. – Я просил не хвататься за стволы, я сказал, что доверяю вам… Итак, твое слово сказано: ты выбрал бой. Признаться, я рад. Вставай.
Их поставили на ноги, крепко придерживая за локти. Хлыщ веселился уже совершенно в открытую, разве что грабки не потирал от удовольствия.
– Гнида! – крикнул Гриневский, отплевываясь кровью.
– Продолжаем, – не обратил на него внимания Неджметдин. – Бойцы назначены, время и место определены – здесь и сейчас. Правила просты: нельзя пользоваться оружием, нельзя прибегать к помощи друзей-товарищей. Соперникам нельзя помогать, но можно подбадривать криком из зала. Поверженного противника можно убить, можно оставить в живых. Вот и все... А теперь попрошу милых дам на сцену.
От толпы отделился квадратный урка, вышел на середину, шутовски поклонился и помахал зрителям ручонкой толщиной чуть ли не с телеграфный столб. Или надо говорить – поклониласьи помахала? Карташ всмотрелся и аж передернулся от отвращения: ну точно, это ж баба! Вон и бедра кое-какие просматриваются, а характерный бугорок на штанах спереди, напротив, отсутствует напрочь... Мужеподобная, здоровенная корова несколько раз ударила себя кулаком по раскрытой ладони другой руки, попрыгала на месте…
А потом, на негнущихся ногах, как испорченный робот, на арену шагнула Маша.
.........
Несколько последующих минут выпали из памяти Алексея Карташа. Кажется, он снова вырывался, орал что-то, угрожал и молил. Потом наступило полное отупение, он мог только стоять и смотреть в безысходной тоске, в беспомощной ярости, как аборигены запалили еще несколько костров в бочках из-под бензина и споро расселись в кружок, как в центр этого круга вышли Доширак и Маша. Боевая подруга на Карташа не смотрела, она была сосредоточенна и серьезна. Она дрожала, ее буквально колотило, но она держалась. Пока держалась.
Полностью же в реальность Алексей вернулся, когда Джумагуль взяла его руку в свою и зашептала на ухо:
– Не бойся, не бойся, все будет хорошо…
Оказывается он сидел на голой земле, в первом, так сказать, ряду зрительного зала, все кочевье, казалось, собралось здесь, а Гриневский удерживал его за плечи и безостановочно матерился шепотом.
– Я убью тебя, Недж, – внятно сказал Карташ. Хан, сидящий на подушках на противоположной стороне площадки, его игнорировал.
Маша подумала и стащила через голову свитер, оставшись только в лифчике и джинсах, даже кроссовок на ней не было, видно, сняла еще раньше. Доширак презрительно фыркнула, но ее примеру последовала – скинула ветровку, надетую прямо на голое тело. Бюста под курткой не обнаружилось – так, две какие-то несерьезные выпуклости с огромными сосками на бочкообразной грудной клетке, зато бледный торс был столь щедро изукрашен татуировками, что производил впечатление майки. Краешком сознания Карташ машинально разгадывал их значения: активная лесбиянка, разбойное нападение с убийством, пять лет отсидки, три года отсидки, глухая отказка, побег, нападение на сотрудника зоны… М-да уж, биография… Тяжеленные говнодавы она стаскивать не стала.
Неджметдин осклабился и хлопнул в ладоши.
И Доширак тут же танком поперла вперед, работая руками, как снегоуборочная машина, без всякой техники, но одного такого удара для неподготовленного человека хватило бы, чтобы свалиться в глубоком нокауте. Маша была человеком неподготовленным, однако почему-то первая атака бабищи цели не достигла – ее удары месили воздух в том месте, где вот только что, миг назад стояла хрупкая городская девушка… Толпа выла от восторга, топала ногами, орала, свистела. Карташ на какое-то время даже забыл о своих страхах и включилсяв процесс – столь невероятным было зрелище. Маша работала, никаких сомнений, может быть, не слишком уверенно и четко, но работала, причем в совершенно незнакомой Алексею манере! Она извивалась, крутилась на месте, казалось, беспорядочно махая руками-ногами, но ни один удар соперницы пока цели не достиг. Доширак завизжала, попыталась схватить ее в охапку, сжать в объятиях, задушить, сломать кости, Маша выскользнула из кольца, легким перемещением очутилась за спиной бабы-терминатора, взмах руки – и кулачок влепился в почки уркаганши.
Доширак пошатнулась, но на ногах удержалась. С разворота ударила Машу ногой, и та покатилась по импровизированной арене.
Джумагуль что-то выкрикнула по-туркменски, что-то вроде: «Гылыч-гельды!», и Маша вскочила на ноги. Рот ее был в крови, в глазах появился незнакомый, страшный блеск.
– Я тебе п…ду порву, сука!!! – заорала Доширак и вновь ринулась в бой.
Удар, уход, нырок под локоть, удар, блок, захват! Прыгающие языки костров скрадывали движения гладиаторш, не позволяли уследить за всеми маневрами и перемещениями. Доширак визгливо выплевывала всевозможные угрозы, брызжа слюной и кровью (значит, пропустила удар в голову, никто и не заметил – когда), но добраться до верткой соперницы не могла. Она уже вымоталась – с самого начала, уверенная в быстрой победе, взяла слишком большой темп, и теперь постепенно выдыхалась. Толпа ревела. Джумагуль время от времени выкрикивала непонятные слова, адресованные несомненно Маше. «Мочи ее, мочи!!!» – вопил хлыщ… А Маша молчала. Молчала и танцевалапо арене. Карташ понял, чего она добивается, и восхитился – ну да, все правильно, уголовная корова весит не меньше сотни кэгэ, она должна быстро уставать, значит, надо навязать затяжной бой. И корова купилась, купилась!
И теперь настал черед Маши. Крутанувшись на одной ноге в полуприседе, она непонятно каким макаром вдруг переместилась почти вплотную к Доширак, резко выпрямилась... Бендерша не преминула воспользоваться моментом, с реакцией у нее было неплохо, и ткнула растопыренными пальцами Маше в глаза – но вот беда, не попала, лишь чиркнула по щеке: Маша успела отклониться, а потом сложенными лодочкой ладонями резко ударила Доширак в горло, сделала шаг назад…
Никто не понял, что все уже кончилось. Зрители продолжали орать, даже невозмутимый хан Неджметдин что-то кричал, рубя воздух кулаком, а Маша просто стояла, опустив руки, и смотрела на противника исподлобья. Стояла неподвижно и Доширак, в бесконечном изумлении вылупив зенки. Потом издала булькающий звук, пошатнулась, поднесла руки к перебитому горлу… и грянулась всеми своими телесами ничком к ногам дочери начальника зоны.
И опять в памяти Алексея случился провал – он вдруг понял, что уже обнимает Машку, гладит судорожно по волосам, шарит по плечам, спине, талии – нет ли переломов и вывихов, и шепчет бессвязно и глупо: «Ну, все, все, все закончилось, умница ты моя…», – а вокруг неистовствует толпа, и хлыщ яростно вырывается из кольца вооруженных аборигенов, срывая глотку в проклятиях, а Маша все так и стоит, безучастно глядя на труп Доширак…
.........
– …Скажи, ты уже не хочешь меня убить? – прищурился Недж.
Они стояли на окраине лагеря, всходило солнце, и от барханов протянулись длинные черные тени.
– Если бы с Машкой что-то случилось, я бы до тебя добрался, – честно ответил Карташ. – Сам бы сдох, но добрался.
– Почему-то верю… Что ж, я искренне рад, что все завершилось именно так. – Он наклонился к открытому окну внедорожника, спросил у Джумагуль: – Как, ты говоришь, называется эта борьба?
– Гуйч-дженг, – ответила туркменка.
– Никогда не слышал.
– Никто не слышал. Ее забыли. Может быть, только старики в далеких аулах помнят, что это такое, но сами приемы уже забылись…
Карташ передернулся, вспомнив о старике Ханджаре в плаще с бритвами, и посмотрел на солнце. Спасибо дедушке Ханджару, что воспитал такую ученицу... Когда Недж объявил, что на арене будут драться Маша и слоноподобная Доширак, Джумагуль, способная ученица Ханджара, двое суток, от зари до зари обучала боевую подругу азам гуйч-дженга, точнее, рукопашному его варианту. И обучила. Невероятно, но факт. Видать, и в самом деле крутая борьба – ежели можно овладеть ею за два дня.
Неджметдин выпрямился, хлопнул ладонью по крыше внедорожника.
– Что ж… Теперь это ваша машина, ваше оружие и ваше сокровище. Да поможет вам Аллах, до свидания, Яланчы.
– А вот это уж дудки, – подала голос Маша, полулежащая на заднем сиденье. Она уже оклемалась после вчерашнего боя и теперь хотела только одного: поскорее убраться из кочевья. – Прощайте… хан.
– Оружие оставьте себе, – сказал Алексей. – Пригодится, а мы в цивилизованные места едем, там со стволами не очень-то походишь.
– А что будет с нашими уркаганскими приятелями? – спросил Гриневский, куря возле открытой водительской дверцы.
– О, на этот счет не беспокойтесь, – сказал хан. – Мы уже позаботились о них, больше они вас не побеспокоят.
Распрощались. Недж вернулся в кочевье, Карташ сел в машину.
– Куда едем, начальник? – спросил Таксист.
За него ответила Джумагуль:
– Куда и собирались, в Миксату, там на поезд – и к Дангатару… Бензину хватит?
– Хватит и обратно вернуться, если забыли чего. Тачка правильная, запасные канистры есть, по песку как по асфальту пойдет. К вечеру долетим.
И он включил зажигание.
Часть 3
Танцы вокруг трона
Глава 13
У самого синего моря
Двадцать третье арп-арслана 200* года, 10.05
С билетами на вокзале в Миксате им не слишком повезло – не оказалось полностью свободного купе. Однако вопрос удалось разрулить еще до отправления. В их распоряжении оказалось собственное купе, в котором хоть пей, хоть пляши, хоть оборону держи.
Они отсыпались. Они проспали добрых две трети пути. Остальную часть пути отлеживались и отъедались. То есть поступали совершеннейше по-солдатски. Оконные занавески отодвигали редко, в окна не глядели почитай до самого Небит-Дага. Разве что – когда поезд подъезжал к какому-нибудь городу. А разглядывать окружающие железную дорогу пейзажи после недельного странствия в «теплушке» – нет уж, увольте, наелись.
Ничего особо экзотического в туркменском поезде не было, если не считать, что в одежде пассажиров преобладал национальный кутюр. Порядки же – в точности сохранившиеся с советских железнодорожных времен: и чай подают, причем в старых добрых подстаканниках, и не забывают будить пассажиров перед станцией назначения, и подметают вагон два раза в день. Ну, разве что одно отличие имелось. Карташ, токмо интересу ради, спросил у проводницы про водку, та ответила, что водка есть в вагоне-ресторане или в буфетах на станциях, а они сами, видишь ли, не торгуют.
За восемнадцать часов они пересекли Туркменистан с востока на запад и сошли с поезда в городе Небит-Даг. В Небит-Даге пробыли всего полчаса, за которые успели добраться на попутке до автовокзала, съесть по чебуреку (что размером с добрый лаваш, а уж стоит, в рубли переводя, такие гроши, что слеза прошибает от умиления) и занять места в отправляющемся автобусе.
До места они добирались на старом добром «львовском», которыми в советские времена была укомплектована большая часть маршрутов и которые нынче в России уже и не встретишь, разве только в совершеннейшей глухомани. Как и положено «львовским» автобусам, в салоне припахивало бензином, а в районе заднего сиденья так и просто нещадно воняло. Старое железо громыхало, как гвозди в ведре, словно заранее предупреждая: «Если я рассыплюсь, не судите меня строго, о люди».
Смотреть на пески мочи уж не было. А за окном мельтешили в основном они, проклятые. Это желтоватое однообразие разбавляли лишь аулы и небольшие города, куда заезжал автобус, не пропускавший ни одного населенного пункта.
В туркменском автобусе – сколько бы людей не входило, сколько бы не выходило – стойко держалось молчание. Карташу припомнились грузинские автобусы с их несмолкаемой многоголосицей, с кочующими по салону перебранками, с бурной жестикуляцией. Что ж, разная ментальность – разные автобусы.
Ехали, ехали...
И вдруг увидели Большую Воду.
Как-то так просто без фанфар, без предупреждения водителя по громкой и какого бы то ни было оживления пассажиров автобус обогнул очередной бархан, и они увидели лазурную бескрайность Каспия.
И мигом на душе посвежело.
В городе, в котором автобус высадил пассажиров возле обшарпанного бетонного сарая под большими буквами «Автовокзал», они не задержались ни на одну лишнюю минуту. Прошли его насквозь быстрым шагом, спустились к морю. Маша тут же скинула кроссовки, засучила штаны и вошла в воду по щиколотку.
– Как хорошо-то, господи! – она зачерпнула ладонями воду и вылила на себя, запрокинув лицо. – Как хочется купаться!
– Вот мы и на месте, – сказала Джумагуль, оглядываясь. Сказала, как показалось Карташу, не без грусти в голосе. – Почти на месте.
.........
Карташу отчего-то представлялось, что Дангатар скрывается от врагов или в бетонном бункере, выстроенном в годы холодной войны для местных партийных бонз, или в пещере навроде али-бабаевской. Но все оказалось куда как прозаичнее.
– Мы пришли, – сказала Джумагуль.
Этот дом на берегу был из тех, что побогаче. Прочные железные ворота, глиняная ограда высотой в два человеческих роста, за ней высокие деревья. Последнее очевидней прочего говорило о достатке хозяина. Много воды для полива – значит, богатый дом. Карташ подумал, подходя к воротам и готовясь постучать по железу, что непременно увидит шатающихся по саду павлинов-мавлинов, но – в результате так и не увидел ни одного. Даже громыхнуть кулаком по металлическим листам, и то не вышло. Воротная калитка распахнулась, едва они к ней приблизились.
Проем перекрывал, держась рукой за отведенную створу, невысокий молодой туркмен в светлых поношенных джинсах, белой рубахе и сандалиях на босу ногу. Ни комплекцией, ни возрастом на серьезного охранника он не походил. Да и оружия при нем что-то не наблюдалось. Молодой человек внимательно разглядывал гостей, ни о чем не спрашивая.
– Заходи, – сказал он наконец и отступил в сторону.
Читать бесплатно другие книги:
