На то и волки Бушков Александр
Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки — и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы — Оренбургского войска, околыши фуражек — Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, каждое воскресенье таскавшими своего Учителя привязанным к кресту, и августовскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами (учение, основанное находившимся в состоянии белой горячки доцентом-историком. Потом он вылечился, но Друиды зажили сами по себе). А к неграм и японцам привыкли настолько, что негров перестали поддразнивать: «Шо, Маугли, змэрз?» — а японцев давно уже не дразнили кукишем с приговоркою: «Вот те, косоглазый, острова!»
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
— Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и вежливо сказал:
— Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабонию лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши.[4]
— Не, мужики, вам кого?
— Милый астральный брат, — сказал Данил. — Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… — Он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. — Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
— Не, ну так бы и говорили, — парнишка потерял к ним всякий интерес. — Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… — Он призадумался и с тягостным вздохом родил: — Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
— В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем — тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
Охранник, пялясь на него с ненавистью, закивал.
— Ты тут один? Или сколько?
— Один… — хрипло прошептал охранник. — Там только шизы…
— Кого пасешь?
— Ну, сторожу…
— Кто поставил? — Данил сунул ему под нижнюю челюсть ствол его же собственного «Макара». — Мочкану, как комара… Кто тебя сюда поставил?
— Хиль…
— Жорка Хилкевич?
— Ну…
— А зачем ты здесь?
— Я чо, знаю? Хиль велел смотреть, чтоб на Райку не наезжали…
— Под Хилем ходишь?
— Ну.
— А он? Под Бесом?
Охранник молча сопел.
— В жопу засунуть? — Данил показал ему хрустальный цветок. — А потом раздавить. То-то посмеются ребятки в травматологии, когда будут доставать, и сам ты прославишься на весь Шантарск — как же, тот самый, у кого из задницы стекло доставали. Ты, может, думаешь, я с тобой цацкаться буду? Или меня не знаешь?
— Знаю, — уныло протянул страж астральных врат.
— Так под кем Хиль ходит?
— Под Басалаем.
«Опаньки, — сказал себе Данил. — Вот это новости. С какой стати, скажите на милость, Басалаю выступать против Кузьмича? Очень уж неравны весовые категории, а Басалай мужик осторожный и каменные стены лбом сроду не таранил, нет у него такого обычая…»
— Что ты мне звездишь? — сказал Данил ласково-грозно. — Подвальчик этот «Крогер ЛТД» оборудовала?
— Ну.
— А откуда в «Крогере» Басалай? Его там и близко нет…
— Не мои проблемы (парень все косился на хрупкий цветок, которым Данил временами щекотал ему задницу). Только Хиль тусуется и с Крогером, и с Басалаем. И когда охрану ставили, он меня сюда и сунул…
Даже если он не врал, картину это ничуть не проясняло. Потому что и Крогер был неподходящей кандидатурой для добровольного камикадзе. Разве что его нарочно вытолкнули вперед, как тех лучников-смертников, что бежали впереди фаланги…
— Ну, полежи пока, — сказал Данил.
Встал с колен, сделал Рашиду знак стеречь пленника, а сам кивнул двум остальным и тихонько открыл ведущую в глубь подвала дверь. Чалмы они так и не сняли, некогда было.
За дверью обнаружился узкий коридорчик. И там справа и слева — по двери, и обе приоткрыты. За той, что справа, — нечто вроде крохотного офиса: стол, кресла, японский факс, на стене портреты каких-то ветхозаветных субъектов с буйными бородищами и напряженно-застывшими взглядами психопатов — судя по стоячим воротничкам с загнутыми углами и широким галстукам, звезды и патриархи спиритизма начала века.
За второй дверью оказалась довольно большая комната. Оттуда выплывал сладковато-приторный дымок каких-то благовоний — скорее всего, индийские палочки, у Данила дома тоже стояли в вазе такие как сувенир. Стены украшены разнообразнейшими мандалами, золотыми на черном и синем, красными на золотом, весьма реалистичными портретами лобастых инопланетян с глазами-плошками и диковинными пейзажами, резавшими глаз буйством красок — надо полагать, виды нептунианской глубинки, переданные братьям-землянам по телепатическому факсу…
Штук десять деток Галактики сидели на полу, подобрав ноги по-турецки, упрятав подошвы под подолы синих балахонов, а ее преподобие Астральная Матерь, устроившись на чем-то вроде тумбы, вещала проникновенно:
— Для того же, чтобы познать собственную суть, надлежит отречься от сути ради того, что не есть суть, от сущего ради несущего, и тогда обретешь покой меж крыльев Великой Птицы…[5]
— Кстати, о птичках, — сказал Данил громко, входя внутрь. — Орлы прилетели…
Физиономии с тупо-затуманенными глазами медленно-медленно поворачивались к ним. Сама Астральная Мамаша среагировала быстрее:
— Что вам здесь нужно?
— Мы из соседнего астрала, — сказал Данил. — Зашли вот чакрами потереться…
Расплывшаяся бабища с выкрашенными перекисью волосами, не особенно и теряясь, завопила:
— Толя!!!
— С ним все в порядке, — сказал Данил. — Лежит и добавки не просит.
Балахоны зашевелились. Данил кивнул своим парням. Степаша вынул из-под куртки громадный пистоль и с милой улыбкой навел на контактеров. Контактеры приутихли. Пистоль, откровенно говоря, был не более чем пластмассовой японской игрушкой, но сработан великолепно, выглядел тяжелым, настоящим и страшным.
Жора ловко прихватил Астральную Мамашу за кисть руки, сделал захват, так что она согнулась и взвыла, головой вперед вытолкал в дверь и толчком направил в комнатенку напротив. Выхватил из-за ремня короткую полицейскую дубинку с перекладиной, перехватил концы обеими руками, придавил жирную глотку президентши академии и налег как следует, вопя:
— Удавлю, еретичка поганая! Душу выпущу!
Он не особенно-то и играл, честно говоря, не играл вовсе — бывший десантный сержант, успевший хлебнуть Афгана, вышел оттуда истовым православным человеком, как и положено, исполненным лютой ненависти ко всевозможной бесовщине. У Данила таких «дерганых» ребят было несколько — порой именно их использование давало самые лучшие результаты…
Астральная Мамаша хрипела и фыркала, давясь слюной.
— Стоп, стоп, — сказал Данил, усаживаясь за стол. — Ты мне ее не удави ненароком…
— Удавлю, суку!
— Отставить, — распорядился Данил уже совсем серьезно. — Посади-ка ее…
Жора нехотя убрал дубинку и толкнул Мамашу на стул. Данил задумчиво созерцал ее, пытаясь на ходу сообразить, сколько в ней шизофрении, а сколько — хитрости.
Баба, конечно, была та еще. Определенно верила в то, что проповедовала. Только изнутри, из глубины, сквозь заливавший глаза бредовый туман все же просматривалась потаенная крестьянская хитрость. Так оно и обстоит. Рядовые пехотинцы таких шарашек, как правило, психи законченные, а вот командиры всегда оставляют свободным кусочек сознания, отвечающий за презренные материальные блага — вон и цепь с крестами (аж три нацепила) из чистого золота, столько весит, что и басалаевские ребята позавидуют…
— Короче, — сказал Данил. — Вопрос у меня один. Кто тебе, падла крашеная, велел на нас наехать?
Астральная Мамаша молчала, прожигая его ненавидящим взглядом.
Данил подошел и навис над ней:
— Ты мне тут не лепи героиню, стерва! Подвальчик этот, само собой, заполыхает через пять минут. И ты, вполне возможно, еще успеешь отсюда выскочить, если этот парнишка тебя раньше не задавит… Только и потом тебе не будет покоя, я тебя буду гнать, куда бы ты ни ткнулась… — он замахнулся, и Мамаша невольно отдернулась, налетев затылком на выставленную Жорой дубинку. — Ну? Какого хрена ты полезла в серьезные дела? Мы тебе жить мешали? Мешали, спрашиваю? — он стиснул двумя пальцами плечевой мускул так, что Мамаша взвыла, словно прищемленная дверью кошка. — Я сейчас возьму этот вот «Макаров», загоню пулю тебе в башку, а пистолет суну твоему охранничку в клешню, на нем наверняка сыщется столько всякого, что никто и сомневаться не будет… А твои кретины разве что в психушке за свидетелей сгодятся, у них же у половины прописка с Королева… — и ткнул ствол пистолета ей под нос, чтобы хорошенько прониклась.
В конце концов, она и в самом деле стояла вдалеке от игрищ деловых людей, так что давно уже пришла в состояние полной кондиции. Данил даже забеспокоился, не описалась бы.
— Ну, разевай пасть, — рявкнул он, не давая передышки. — Подумала, во что ввязалась? Мне плевать, есть ты, нет тебя. Можешь дальше парить мозги своим идиотам. Только не суйся к серьезным людям, душевно тебя прошу… Ну? Кто тебе рассказал про байкальский наркотик?
— Хилкевич.
— Наш пострел везде поспел… — жестко усмехнулся Данил. — Значит, он тебе и велел устроить у нашего особнячка заварушку?
Мамаша кивнула.
— А кто тебе дал деньги на это логово? Сам Крогер или снова Жора? Ну?
— Крогер, только решал и обговаривал все Хилкевич, он у Крогера коммерческий директор…
— Когда тебе отвалили капусты? Неделю назад? Две?
— Шестнадцатого…
Шестнадцать дней назад. Что же, пострел Жора уже тогда знал о всех будущих хохмочках? Шестнадцать дней назад контейнер еще даже не загружался в Таиланде…
— А что еще он от тебя потребовал взамен?
— Ничего, — сказала Астральная Мамаша, по-прежнему пепеля его взглядом.
— Не врешь?
Но Данил и сам чувствовал, что она, похоже, не врет.
— В таком случае расклад довольно ясен, — сказал он хмуро. — От тебя непременно потребуют еще каких-то услуг астрального плана. И если это случится, а ты, выдра, не позвонишь предварительно вот по этому телефончику и не доложишь по всей форме, я тебе чакру наизнанку выверну… Усекла?
Она закивала, явно успокаиваясь.
— Ты, гадюка, рано радуешься, — сказал Данил. — Вот тебе бумажка, вот ручка. И пиши по всей форме — как ты горишь желанием сотрудничать со службой безопасности АО «Интеркрайт» и обязуешься прилежно доносить обо всех гнусных предложениях, направленных против означенной фирмы — в особенности со стороны гражданина Хилкевича. А если что, мы ему эту бумажку покажем, он тебя первый удавит…
— Они его взяли часов в десять вечера, — говорил Хоменко, не отрывая взгляда от несущейся под колеса дороги. — Причем не дома, а у ляльки. Лялька была новая, неопытная, ее, есть сильные подозрения, хорошенько припугнули, и дежурному она набралась смелости позвонить только в субботу утром. Я к тому времени уже сам надраивал задницей нары. Ко мне влетели в пол-одиннадцатого. С ордером по всей форме. Подозрения на хранение незарегистрированного оружия. И вытащили, шкуры, тэтэшку из ванной. У понятых глаза на лоб, тут же крутился какой-то новенький из пресс-службы… Подбросили, конечно, но ловко, гады…
— В камере давили?
— И не пытались, — сказал Хоменко. — Те хари, что там квартировали, на меня и внимания не обратили. Так, порасспросили, похмыкали и потеряли всякий интерес. Зуб даю, им настрого было приказано ко мне не лезть.
— Так, — сказал Данил. — И выпустили в субботу утром?
— Извинившись по всей форме. О «ТТ» и речи не заходило, пришлось завести самому, чтобы не стоять поджав хвостик. Только ничего это не дало. Этот прокурорский козел, само обаяние, моментально со мной согласился, что ствол мне подбросили неизвестные злоумышленники, ибо моих пальчиков на нем не обнаружено, попросил оставить заявление, обещал непременно расследовать, зарегистрировал мое заявление, еще раз извинился — и пошел я оттуда, как обосранный.
— Словом, тебя просто заперли на выходные, чтобы не крутился под ногами?
— Ага. И никому ничего, ясное дело, не докажешь — они ж меня и пальцем не тронули, извинились, как джентльмены, жаловаться совершенно не на что… Я, конечно, едва выйдя, стал крутиться, как балерина на льду, но достиг немногого. Ордер на Бударина выписал областной прокурор. Мужик не ангажированный ни одной из сторон. Дочка у него недавно отдала концы от передозировки, так что на торговцев ширевом он бросается, как пес… На то и был расчет. Чтобы он выпустил Бударина, понадобится нечто большее, чем наши обычные заточки. Мы в Байкальске, не забывайте, не более чем филиал иногородней фирмы, а потому люди второсортные во всех смыслах… Не то влияние, не тот размах. Я, конечно, задействовал н а ш е г о мента, но потребуется время. Сутки по крайней мере. Потому что за таким наездом должны стоять хорошие шишки из областного УВД, и нужно еще просчитать к о т ор ы е — то ли это губернаторские пакостят, то ли купленные криминалом…
— Адвокат?
— Это не экспромт, у них все было просчитано от и до. Адвоката Бударину дали моментально — только не нашего, которого он просил, а какого-то задохлика из государственной коллегии. Толку от такого, что от козла молока, но буква закона соблюдена скрупулезнейше. Как бы мы ни крутились, а дней несколько его подержат. А за это время, при хорошей обработке, он сознается, что готовил покушение на президента, копал туннель от Куала-Джампура до Байкальска, и вообще Пабло Эскобар — это он и есть…
— Не сомневаюсь, — бросил Данил хмуро, не отрывая взгляда от дороги. — Руководство?
— В откровенном мандраже. Можно напрямую?
— Валяй.
— У меня такое впечатление, будто каждый втихомолку допускает, что порошок гоняли наши… или ваши, шантарские. Больно уж приличный груз для провокации.
— А ты?
— Ну, я…
— Не ломайся.
— Ладно, если честно, я тоже готов допустить разные глупости…
— Не допускай, — сказал Данил. — Долго объяснять, да и базируется все только на эмоциях, но я готов поклясться, что порошок не наш. Не стал бы Кузьмич гнать такой примитив. Разве что кто-то из наших втихомолку работает еще и на себя…
— Я бы знал.
— Я бы тоже, смею думать, — сказал Данил. — А что с Андреевым?
— Ноль известий. Ихние газетки тоже молчат. Послушай, это же идиотизм какой-то…
— Это ты любителям газетной клубнички объясни, — сказал Данил. — Они тебя послушают… И не поверят ни на грош. Детали насчет контейнера известны?
— Более-менее. Какой-то ретивый паршивец из новеньких решил попробовать на площадке ихнюю натасканную на порошок собачку. А этот друг человека моментально рванул к нашему контейнеру.
— Судя по твоему тону, ты в такое отчего-то не веришь?
— Как сказать… — задумчиво произнес Хоменко. — В конце-то концов, собачки такие у них есть. И пускают их по площадкам в самом деле регулярно. Только есть две странности. Во-первых, «порошковые» стульчики отыскались у самых створок. Я не великий спец по переброске героина, но еще сто лет назад слышал: чтобы отбить собачке нюх, достаточно завернуть пакет в пропотевшую рубашку.
— Верно.
— Вот… А второе: этот ретивый службист моментально куда-то слинял. Нет его ни на работе, ни дома. А прокурорские объявили прессе, что его, на американский манер, моментально где-то запрятали, скрыли от мести гангстеров до суда, бороду приклеили, бабой нарядили… Вот только жена его, по данным моего парнишки, что-то очень уж нервничает. И вполне вероятно, спрятали его под метром чернозема или на сортировочной, там у нас любят в серную кислоту окунать жмуриков — сунешь на закате, а к рассвету и вылавливать нечего…
— Ну, а твоя версия?
— Нет у меня пока версии, — сказал Хоменко. — Одно тебе скажу точно: с пятницы через байкальский филиал «Транспорта» не протащить и левого перочинного ножика. Сам филиал работает нормально, никто туда не лезет. Но нашему «Транспорту» кранты с панихидою.
— Но мы ведь и до того не пускали тем маршрутом ничего левого…
— В том-то и дело, — Хоменко поморщился. — Если мы ничего не пускали, зачем нас засвечивать? Может, вы тут собирались нечто провернуть?
— Ничего мы не собирались, — сказал Данил. — Уж пора бы знать. Никто тебя болтливой институткой не считает, так что непременно знал бы… Уж мне-то ты веришь?
— Тебе-то я верю… У тебя в машине никакой пленочки не вертится?
— Будь спокоен.
— Откровенно можно?
— Ну, валяй.
— Могли провернуть что-то такое, о чем не знали бы ни ты, ни я?
Данил подумал и сказал:
— Не усложняй, Паша, не надо. Мы с тобой, мил друг, по самые уши в деле. Кое-что иногда проходит мимо нас, но вот т а к вот нас подставлять не стали бы. И прежде всего из рациональных соображений, а не из нежной к нам любви. Очень уж рискованно для дела, если мы с тобой о таких вещах не предупреждены, а следовательно, не готовы к работе…
— Да я и сам так думаю. Все вроде бы прокачал, но — свербит…
— Почеши, где свербит, — сказал Данил. — И вообще, попала собака в колесо — пищи, да беги… Местные газеты везешь?
— Конечно. Это — для отдельного разговора…
— Я тебе заранее все скажу, — хмыкнул Данил. — Все они к происшедшему отнеслись с умеренным любопытством, но вот один-единственный листок у вас прямо-таки повис на штанах, пускал слюни, матеря на чем свет стоит поганых наркобаронов, взывая к гражданской совести байкальцев, хныча о попранных идеалах демократии… Попал в девятку?
— В десятку. Значит, уже знаешь?
— Да нет, — сказал Данил. — Просто у нас здесь гонят оперетту по тому же сценарию, и, поскольку сходство партитур настораживает и наталкивает, нам с тобой многое предстоит обговорить. А заодно и поможешь мне сегодня ночью поохотиться.
— На кого?
— А кто придет… Все равно на доклад к шефу тебе идти к одиннадцати, так что и отоспаться успеешь, если придет рано, если вообще придет… Тебя здесь не знают, это хорошо.
— Ивлева я завтра увижу? Он не в отъезде?
Данил насторожился, но глаз от дороги не оторвал:
— А что такое?
— Сделал я ему явку, как он просил.
— Та-ак… — сказал Данил. — Быстро! Что за явка, где? Зачем?
— Слушай, а ты совершенно уверен, что Кузьмич через твою голову ничего никому не поручал? Я, знаешь ли, не хочу лезть в ваши тонкости, не полагается мне по чину…
— Если бы и поручил, обязательно сказал бы. Потому что Ивлева убили. Я тебя, прости, не буду посвящать в детали, исключительно ради сбережения времени. Потом будет время. А сейчас выкладывай — что за явка? Или нет, все по порядку. Он у вас был в последний раз недели две назад, обычная проверка по его епархии…
— Ну да. Только он, помимо обычной проверки, чересчур долго толковал о чем-то с Андреевым. А потом просил меня подыскать ему надежного человека в Курумане. Не просто мужика, у которого можно проездом остановиться, собравшись на охоту или рыбалку, а надежного человека, чтобы не запивался, не болтал, не сидел прежде, не продал в случае чего… Словом, ему требовалась самая натуральная явка.
— Сделал?
— Конечно, — сказал Хоменко. — Он явственно намекал, что поручение исходит сверху, а вашу дисциплиночку мы знаем, люди мы завсегда исполнительные… Пришлось сделать. Куруман — это уже не Байкальская область, ну да повязан городок с нами даже теснее, чем со своим родимым центром — из-за особенностей географии. Понимаешь…
— К черту географию. Потом посмотрю карту. Продолжай.
— В общем, дел у нас там нет, но многие бывают часто — там начинается настоящая тайга, охота, рыбалка, кое-где ломают жадеит «Регина», но по-дилетантски, без размаха и организованности… Дал я ему одного надежного мужика. Бывший начальник леспромхоза, сейчас держит пару магазинов, ходит по бизнесу, с теми, кто контролирует Куруман, отношения хорошие. Не пахан, не под паханами — но д р у г паханов. Координаты я Вадиму нарисовал все, он туда собирался примерно через месяц.
— Зачем?
— Я ж говорю — он намекал про поручение сверху, я и не расспрашивал.
— Все?
— Ну, вообще-то… Я его плохо знаю, он так-то мужик нормальный? В смысле психики?
— А что?
— Он лошадей измерял, — сказал Хоменко. — На ипподроме. Я к нему на все время пребывания, как полагалось, приставил бодигарда — чужой город, правила безопасности… Мальчик мне потом докладывал, что Ивлев велел поискать ходы к ипподрому. Ходы ему нашли. Он туда поехал с тем же мальчиком и тщательно вымерял коня сантиметром.
— Какого коня?
— Да первого попавшегося. Проверял, какую этот конь занимает площадь. И выспрашивал у ипподромных, как лошади ходят в табуне — тесно, бок к боку, или нет, сколько занимают места. Сечешь что-нибудь?
— Ни хрена, — сказал Данил искренне. — Ну, это мы отложим на потом. Ты пока посиди и хорошенько припомни все об этом его визите. До мельчайших подробностей, что тебя учить?
И замолчал, чуть прибавив газу. Ломать сейчас голову над очередной порцией загадок он и не собирался — рано, рано… К тому же не брали еще за кислород крутого паренька Хиля, а сидевшие в засаде на квартире Вадима периодически докладывали, что вокруг все спокойно, чужих радиопереговоров не фиксируют, в квартиру никто проникнуть не пытается, а субъект цыганско-казацкого типа в окрестностях не замечен…
Он ни о чем не думал. Он ждал, совершенно точно представляя, чего ждет.
И дождался-таки. Одного из просчитанных вариантов.
Город, собственно, уже начался — вокруг густо маячили заводские корпуса, примыкавшие к железной дороге склады, высоченные трубы, длинные стены из бетонных плит. Движение было оживленное, пошли знаки ограничения скорости, светофоры, и Данил сбросил скорость.
«Зилок» вылетел справа на красный свет — но он ждал и такого, был готов… Крутанул руль, не касаясь тормозной педали, дал газу. Темно-серый «БМВ», увернувшись от массивного темно-синего капота, проскочил на другую сторону перекрестка, разминувшись в паре миллиметров с ехавшей навстречу, соблюдавшей все правила и державшей дозволенную скорость «Волгой». Выскочил на обочину и встал.
Со всех сторон возмущенно завопили клаксоны. «ЗИЛ» уносился прочь. Синяя «Хонда» рванула было за ним, но Данил успел дать два длинных гудка, и она тормознула, медленно стала выбираться из мгновенно возникшей пробки.
— Весело живете, — выдохнул Хоменко, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в фигурную боковину двери.
— Говорил же тебе — пристегнись…
— А почему вернул ребят?
— Все равно не догнали бы, — соврал Данил. — Он уже свернул за угол, там настоящий лабиринт, есть где стряхнуть любой хвост или смыться, бросив машину…
Где-то далеко позади взвыла милицейская сирена, и Данил поскорее рванул с места, благо не было ни битых машин, ни покалеченных пешеходов.
Глава восьмая
Гость в дом — черт в дом
00.45
Именно такие циферки зеленели в глазах висевшей над столом пластмассовой совы. Классический час призраков и нечистой силы уже миновал, отчего не стало ни легче, ни веселее — к нечистой силе засада не имела никакого отношения.
Данил сидел в прихожей, прямо на полу, разувшись и пряча огонек сигареты в ладони. Всем, и себе в том числе, он разрешил не более трех сигарет в час — и всем приходилось нелегко.
Света нигде не зажигали, снаружи окна казались непроницаемо черными. Пост в квартире он давно сменил, сейчас в кухне сидели Кондрат и Сема, а Хоменко, благо был во всем темном, пребывал в комнате с балконом и временами осторожно поглядывал на улицу в прибор ночного видения.
Данил вот уже два часа терзался сомнениями, разрывался меж двумя возможностями — где лучше было устраивать засаду: в квартире или снаружи?
Если «гость» придет, целей у него две, на выбор: либо забрать из квартиры что-то спрятанное (но где оно, черт побери, спрятано, если сам Данил ничего не нашел?), либо эту захоронку уничтожить. Предпочтительнее было бы разместиться на улице, дать неизвестному войти и аккуратненько взять уже в подъезде, когда соберется уходить.
Но этот вариант — самый зыбкий. С ним может нагрянуть некая группа прикрытия, получится свалка, в неразберихе искомое окажется уничтоженным, наконец, объявится совершенно случайный свидетель, какой-нибудь припозднившийся сосед, и все испортит — примеров хватает. Да и блокировать квартиру, находясь на улице, не в пример труднее — не изображать же влюбленные парочки голубых, такое прошло бы где-нибудь в Сан-Франциско, а не в консервативной Сибири. А вариант «шумная компания алкашей на скамейке» мог визитера спугнуть своей избитостью — как спугнул уже единожды…
Сидеть в квартире — надежнее во всех смыслах. Однако тут есть свои скверные стороны: брать его придется, едва войдет. Сразу же. Тут тебе не вилла из романов Агаты Кристи или кого-то из Макдональдов, где можно было бы, не вспугнув незваного гостя, украдкой следовать за ним по анфиладе покоев и позволить вскрыть тайник… Квартиры советской постройки никак не приспособлены для таких забав…
Хорошо еще, ветеран чеченской кампании давно угомонился, и на лестничной площадке царит пустота…
Мало того, к терзавшим до сих пор сомнениям в выборе места засады добавились еще раздумья над загадкой коммерческой палатки «Кинг-Конг».
Инструкции Данила были выполнены в точности. Двое лбов жутко рэкетирского облика прикатили на белом «Скорпио» и, нажевывая чуингам, хрустя кожанками, замолотили в дверь киоска, с матами-перематами призывая продавца выглянуть наружу, пока его не спалили с киоском вместе.
Выглянули целых двое (не столь жуткого облика, как прибывшие, но ребята, от дистрофии не страдавшие), не дожидаясь расспросов, предъявили один красное удостоверение, другой пистолет Макарова и злым шепотом велели убираться отсюда немедленно и насовсем, иначе неприятностей хватит на целый рэкетирский взвод.
Мнимые рэкетиры попятились, делая примирительные жесты, прыгнули в машину и отбыли. Конечно, удостоверение, которым небрежно взмахнули, могло быть и фальшивым. Конечно, эти два мента могли оказаться всего-навсего нанятыми для вящего спокойствия предусмотрительным хозяином киоска. Но Данил, как неоднократно подчеркивал сам, давно уже не верил в совпадения. В том числе и в крайне завлекательную гипотезу, будто в Светкином подъезде обосновался подпольный торговец анашой, ради которого киоск под окнами и воздвигли.
Еще в те времена, когда Вадим там обитал, Данил проверял всех соседей до единого — деликатно и долго. Так уж было заведено еще его предшественником, старательно «просвечивавшим» все подъезды, где обитали руководящие работники «Интеркрайта». И проверки периодически повторялись. Разумеется, чужая душа — потемки, на этом свете все возможно, но до сих пор проколов в этом направлении у Максима не случалось. Очень многозначительная цепочка выстраивается: Вадим — Светка — Хиль — Астральная Мамаша — «Интеркрайт»…
И в довершение можно вспомнить о небольших, но пикантных деталюшках: в квартиру может войти первым не гипотетический профи, а посланный им вперед козел отпущения, ну, а ключи от сей квартиры — вовсе не улика, с ее помощью никого в убийстве не уличишь…
Лежавшая под рукой Данила рация ожила, тихонько захрипела что-то. Он нагнулся, прибавил громкости.
— …Пусто, говорю, пусто. Ни души.
— Ладно, давайте оттуда. Только далеко не отъезжайте, ясно?
— Да чего там…
Он поднялся, бесшумно пробежал на цыпочках в кухню. Смотревший вниз Кондрат обернулся, зашептал в ухо:
— «Луноход» проехал. «Уазик». Тихонечко так.
Волна была, точно, милицейская. Но никакая милиция, выступая от имени закона и порядка, не стала бы дожидаться часа ночи, чтобы залезть в квартиру по-воровски. Для этого нужно страдать вовсе уж застарелым комплексом неполноценности, а милиция в таком комплексе не замечена. Зато какая-нибудь парочка ссученных сержантов, а то и повыше, из прикормленных тем же Бесом, вполне может прикрывать «есаула», будучи в форме, при исполнении, на служебных колесах… Это задачу если и осложняет, то ненамного, не в собесе, чай, служим…
Данил вернулся на прежнее место. Конечно, накурили они здесь изрядно (был какой-то старый рассказ, где при подобных обстоятельствах некурящий диверсант унюхал засаду), но, с другой стороны, здесь всегда курили — и Вадим, и он сам, с чего бы визитеру тревожиться, нюхнув дыма?
Данил подался вправо, скрывшись за высоким японским холодильником. Шаги на лестнице были почти бесшумными, но он все же уловил их напряженным до предела звериным чутьем. Ни один мирный обыватель так домой не крадется…
Через несколько секунд контрольная лампочка сигнализации, рубиново-красная точечка, вдруг погасла. Все правильно, в одной и той же крайне развитой промышленно стране изготовляли и хитроумную сигнализацию, и не менее изощренные устройства, способные эту сигнализацию вырубать. Покупай что душе угодно, были бы бабки…
Почти бесшумно провернулись в замках ключи — первый, второй… Нет, вряд ли первым пер пресловутый козел отпущения.
Дверь приоткрылась на хорошо смазанных петлях, от чего в прихожей не стало светлее — Данил самолично вывернул лампочку на площадке. Узкий луч сильного фонарика смахнул прихожую — пятно света не отрывалось от пола, не поднялось выше подоконника, так что снаружи совершенно незаметно…
Дверь открылась пошире. Пара секунд напряженнейшей тишины, показавшейся часом — и в прихожую скользнула темная фигура. Данил из своего укрытия видел только голову.
Вошедший не спешил. Выждал еще, прежде чем прикрыть за собой дверь — но прикрыл наконец. Стоял и ждал, когда глаза после вспышки фонарика привыкнут к темноте…
Что, если у него в руке — включенная рация? И там, в машине прикрытия, услышат шум борьбы? Даже если так, ссученные менты в квартиру не полезут… если знают, с кем имеют дело. А если нет?
Но не отступать же… Данил выпрямился и, дождавшись, когда незнакомец сделает два шага в сторону комнаты, метнулся вперед, как спущенная с тетивы стрела. В доли секунды он ощутил, как моментально напряглось сильное, тренированное тело — но незваного гостя никогда в жизни не учили охранять товарища Брежнева…
И потому он был вырублен столь быстро и надежно, что не придрался бы и генерал Медведев. Сумка в руке незнакомца глухо стукнула об пол, самого его Данил еще пару секунд прижимал к полу, но убедился по расслабленности тела, что сработал без помарок.
— Света не зажигать! — прохрипел он сквозь зубы. — Фонариком!
Кто-то посветил, вырывая из мрака запрокинутое лицо с сомкнутыми веками — чернявый, горбоносый мужик лет сорока, в самом деле, поневоле всплывает определение «казачьих кровей».
— Сема, остаешься здесь, — бросил Данил. — Дверь не открывать никому, если что, вызывай машину. Паша, Кондрат, взяли! — сам он включил рацию и крикнул: — Двадцать пять, двадцать пять!
— Понято, — моментально откликнулась рация.
Данил пошарил лучом по полу. Подхватил сумку, перекинул ремень через плечо, хозяйственно прибрал и фонарик незваного гостя, штатовский полицейский образец.
Выскочил на площадку первым. Следом Хоменко с Кондратом волокли обвисшего гостя, уже украшенного наручниками, волокли без всякой нежности, и его ноги шумно волочились по ступеням. Грохоту было изрядно, но никто, конечно, носа за дверь не высунул — а как же иначе, в духе времени, это вам не благословенные года социализма…