Кинслер отдыхает Чернобровкин Александр

1

У Вима Снарпа белая горячка: в какую комнату его дворца ни зайди, в каждой черти бегают. Разумеется, зайти надо вместе с ним, больше никто их не видит, даже мне ни разу не удавалось, хотя в день прилета на Вимову планету набрался с ним до чертиков. В ту ночь, а точнее, под утро, Иолия тоном прокурора, измученного геморроем и неблагодарными подсудимыми, огласила свои права на мое ночное время, и больше я не проводил таких экспериментов. Проглотив в компании Вима Снарпа и Родроба энное количество взрывоопасных смесей и дождавшись, когда последняя порция сдетонирует не в желудке, а где-то чуть выше кадыка, я отправлялся оправдывать подпись под брачным контрактом. И каждый раз завидовал Родробу, что наяда не умеет разговаривать. По утверждению Вима, Родраб выпадает в осадок ровно в четыре-тридцать, ни раньше, ни позже, и к возлюбленной попадает только благодаря нежной помощи стальных клешней робота-слуги. В последнее верю, потому что каждое утро вижу двухметровое, обросшее курчавой шерстью, безжизненное тело Родроба словно распятое на берегу бассейна, что в парке перед дворцом.

Вижу эту картину и сегодня утром. Рядом с Родробам наяда. Изогнувшись дугой, она завершает утренний туалет, вылизывая и перебирая зубами шерсть около хвоста. Время от времени наяда тыкается мордочкой в волосатую грудь Родроба, то ли проявляя нежные чувства, то ли сравнивая, у кого шерсть гуще. Боюсь, что сравнение будет не в ее пользу. Ладно, пусть милуются, а мне пора на физиологическую разминку – накормить антистрахинов.

Путь мой по дворцу лежит мимо Снарпового кабинета, где хозяин обычно проводит истребление запасов винного погреба. Кабинет обставлен чучелами и обвешан фотографиями морских чудищ. Особенно впечатляет одно – зубасто-шипастая уродина, занимающая четверть комнаты. Напротив нее и сидит Вим Снарп. Не мудрено, что ему черти мерещатся.

– Привет, Вим!

Он нагрузился уже выше кадыка, поэтому рта не открывает, отделывается дружеским жестом руки.

– Не скучно одному?

В ответ его рука показывает на чучело рядом с уродиной. То, что там стояло, было настолько похоже на своего соседа, что я не сразу узнал в нем Тука. Эка он себя изуродовал! Если судить по габаритам, мой Санчо Пансо и Росинант в одном лице выпил ночью сразу за три лица. Сейчас уточним:

– И на сколько уменьшилось за ночь твое наследство?

Вим безнадежно махнул рукой. Хотел в придачу выдавить из горла тихий, грустный, сожалеющий вздох, но вдруг громко, боевито икнул. Робот-слуга понял клич по-своему – на столе появились еще две бутылки.

– Слушай, Вим, давай я взорву твою планету, а? Сразу станешь нормальным человеком – нищим и никому не нужным. Как тебе такой вариант?

– Никак, – тоскливо промычал Вим. – Во-первых, она застрахована на… – тут он назвал такую цифру, что я присвистнул и подумал было, что передо мной сидит старший брат Леба Девкальда, “мультимиллиардера”. – А во-вторых, остаются наличные в нескольких банках. Ежегодных процентов с этих денег хватит на две таких планеты. В-третьих, есть небольшой золотой запас и что-то еще в-четвертых.

Да, Виму Снарпу можно только посочувствовать. Это трагедия, когда вырастаешь в бедности, а к тридцати годам – в расцвет дерзости, честолюбия и предприимчивости – вдруг получаешь больше, чем мечтал, и без особых усилий. Не мудрено, что теперь мечтой Вима стала нищета. – Ну, ладно, борись с богатством в одиночку, а мы с Туком прогуляемся.

– А я все равно не один. Тут эти… – Вим проткнул пальцем воздух перед собой. Палец загнулся крючком, будто удерживал бублик. – Пить будешь?.

– Когда вернусь, – ответил я.

– Не тебя спрашиваю.

Все ясно! Пора уводить Тука: он доверчивый, может принять за чистую монету. Или подыграть?

Я постучал по одной из костяных пластинок Тука, давая команду погонять непрошеных гостей. Видимо фаготекс вместе с алкоголем наглотался и чувства юмора, потому что выставил вперед два отростка и запрыгал по кабинету, напоминая ожившую вилку. Поймать кого-то или что-то ему не удалось, поэтому фаготекс замотылял в воздухе сразу десятком отростков, выгоняя “чертей” из кабинета. Я было засмеялся, но вполне серьезное и очень довольное выражение на лице Вима Снарпа остановило меня. Я попытался понять, кто из нас троих кого разыгрывает: мы с Туком – Вима, они – меня, Вим – нас с Туком или Тук – людей. Получался любой вариант, кроме первого. Тьфу, черт! Кажется, и я скоро начну кого-нибудь гонять!

– Пойдем, бросай это грязное дело!

– Он уже закончил. Спасибо, Тук! – поблагодарил Вим. – Ваше здоровье! – провозгласил он и влил грамм сто “здоровья” в собственный желудок.

С таким наследством приходится Виму заботиться о себе, подумал я, садясь во флайер. Позади меня устроился Тук. Запашище от него – как от невыпаренной винной бочка, даже стрелки на приборах поползли к противоположным концам циферблатов с пьяной стремительностью.

2

Земельная собственность, если можно так выразиться, представлена у Вима Снарпа маленькой и молодой по космическим меркам планетой. На семь восьмых она покрыта водой. Суша состоит из трех материков: два приблизительно круглых расположены на полюсах и один, похожий на огурец, вытянулся по экватору, а также нескольких архипелагов. На полюсах жить слишком холодно, на экваторе – слишком жарко, поэтому первые два материка вообще не используются, а на третьем разбиты сельскохозяйственные угодья и построены заводы по переработке сельхозпродукции. Все автоматизировано и компьютеризировано, продукция отвозится беспилотными кораблями на другие планеты, и Виму Снарпу остается только барыши подсчитывать. И пропивать. Делает он это на самом большом из островов, расположенном чуть 6лиже к экватору, чем к южному полюсу, и на приличном расстоянии от всех трех материков. Остров этот похож на кратер огромного потухшего вулкана. По периметру его идут высокие и почти вертикально обрывающиеся в океан, островерхие горы, напоминающие с высоты птичьего полета раззявленную акулью пасть. Внутри пасти, в западной ее части, находится небольшое озеро с темно-синей водой. На восток от озера остров постепенно повышается. На идущих друг за другом террасах расположены несколько служебных построек, парк с бассейном и дворец. Озеро сообщается под землей с океаном, и в часы прилива вода вплотную подступает к служебным помещениям и бассейну. Сейчас как раз начался прилив, и, пролетая над озером, я успеваю заметить, что вода уже отвоевала часть суши, подбиралась к бассейну.

Зато океану не слишком везет. Он бьется волнами о скалы чуть выше, чем пару часов назад, но ни на сантиметр не продвинулся вперед. Может, поэтому поверхность его покрыта более светлыми, изогнутыми полосами, похожими на морщины гнева, собравшиеся на лбу рассерженного старика. Тень от флайера быстро скользит по ним, приближаясь к другому острову, круглому, пологому и покрытому зеленью. Растут на нем густая сочная трава, низкорослые кустарники с разноцветными ягодами и что-то среднее между кустарником и деревьями – высокие гибкие стволы с маленькими круглыми листочками, беленькими цветами и желтыми ягодами, свисающими полуметровыми гроздьями. Стволы эти почти невозможно сломать или срубить, зато ягоды обсыпаются при малейшем прикосновении или сотрясении. Растительность острова служит пищей множеству птиц, мелких грызунов и крупных морских животных. Вспугнутые флайером, птицы взмывают в небо, а морские животные с ревом бросаются в воду, освобождая мне место для посадки. Флайер опускается чуть дальше досягаемости прилива, я выпрыгиваю из кабины и успеваю покричать вслед сдрейфившему стаду.

Но прилетел я на остров не ради этих ленивых мирных вегетарианцев. На острове обитают странные существа, я называю их летучими крысами или попрыгунчиками, потому что похожи одновременно и на крупных летучих мышей, и на лягушек. Длинное узкое тело их покрыто салатовой бородавчатой кожей, задние конечности чуть длиннее тела и мускулистые, а передние – маленькие, как бы неразвитые и с перепонками, позволяющими летучим крысам планировать. А катапультой крысам служат гибкие стволы. Цепляясь задними конечностями за землю, они перехватывают передними ствол все выше и выше, наклоняя верхушку к траве, и в нужный момент позволяют стволам разогнуться и швырнуть себя на жертву. Жертвами служат морские животные, изредка – крупные птицы. На голове у попрыгунчика три острых шина, по-видимому, выделяющие нервно-паралитический яд. Мне довелось видеть парализованную жертву. Животное из семейства ластоногих лежало неподвижно с открытыми глазами. Зрачки сужались и расширялись, однако тело словно задубело, не оживили его и мои пинки. Шкура на спине, чуть ниже шеи, была испорота, в каждой их трех кровоточащих бороздок копошилось по синевато-розовой личинке. Чем они питались – я не понял, но явно не мясом и не кровью животного. Через десять дней личинок уже не было в ранах, вместе с ними ушла и жизнь из неподвижного тела, которое сразу же стало добычей грызунов и насекомых, до этого даже не приближающихся к нему. Жуткая смерть. Такая же участь ожидает и меня, если не отражу нападение попрыгунчика.

А вот и очередное предупреждение. В ложбинке с примятой, пожухшей травой копошились три личинки. Вели они себя так, словно пируют на теле жертвы, а тела как раз и не было. Понаблюдав за этими тварями и справившись с искушением разрядить в них пистолет, я пошел в гущу гибких стволов.

Теперь все мое тело превратилось в уши. Я слушал головой, руками, туловищем, ногами, но особенно – затылком. Удар нанесут сзади. Перед ударом послышится щелчок разогнувшегося ствола и иногда – тихая дробь обсыпавшихся ягод. У меня будут доли секунды, чтобы развернуться на звук и выстрелить в маленькую, движущуюся мишень. Промах равносилен смертному приговору, ведь найдут меня не скоро, никто не знает, где я развлекаюсь. По официальной версии я летаю над океаном в прямо противоположном направлении, отрабатывая фигуры высшего пилотажа.

Впереди меня идет Тук. Он уже видел врага и теперь ковыляет на огромных задних лапах, помогая себе маленькими перепончатыми передними. Идет бесшумно, не задевая стволы. За него я спокоен: глаза и уши у фаготекса везде, а реакция лучше моей: ни один попрыгунчик уже размозжил голову о высунувшуюся навстречу ему костяную пластину. Шипы летучих крыс не ломались, основаниями вылезли между задними конечностями.

Тишина-то какая! Ни шелеста листьев, ни крика птиц, ни писка грызунов. И ни одного нападения. Если не случилась ожидаемая маленькая неприятность, значит, жди большую.

Я взобрался на холм, настороженно огляделся. Тихо и 6езжизненно. Небо чистое, никаких предвестий урагана. Океан тоже спокоен, накатывается на берег невысокими валами, не спеша отползает и снова накатывается. На горизонте синева океана слилась с голубизной неба, а посередине между островом и горизонтом, вода изогнулась, будто на гладкой дороге неожиданно вспучились длинные поперечные кочки. Эти кочки медленно, однако с привораживающим упорством подкрадывались к острову, и расстояние между кочками увеличивалось, а сами они вспучивались все выше. Красивое зрелище!

И вдруг и понял. Нет, сначала почувствовал блаженство, вспрыснутое в тело накормленными антистрахинами, а потом уже угадал причину испуга. Пока я прикидывал расстояние от холма до флайера и от кочек до острова, пока подсчитывал и сравнивал время на преодоление обеих дистанций, страх успел накормить всех моих внутренних хищников и откладывался про запас, как жир, в клеточках моего тела: добежать до флайера не успею…

– Тук, за мной!

Я побежал к противоположному берегу, подальше от опасности. Мне нужны были пещера или расщелина. Фаготекс прикроет, он сильный, выдержит.

Цунами уже поднималось, словно привставало с коленей, на мелководье перед островом. Искрящаяся на солнце, с белопенной гривой вершина волны нависла над вершиной холма, с которого я сбежал, и ясно было, что никакое убежище не поможет против такой силищи. Тем более, что укрыться было негде.

А цунами все подымалось и подымалось. Вздыбившись на высоту метров сорок, бесшумно наклонилось оно над островом, вот-вот рухнет, и тысячи тонн воды перемелют все, сдерут с острова шкуру – землю вместе с растительностью.

От воды меня могла спасти только вода. Надо было добежать до берега, а потом отплыть от него как можно дальше. На суше цунами – смерть, в воде – всего лишь высокая волна, которая плавно закинет тебя на свой горб и плавно опустит в ложбину позади себя.

Я успел добежать до полосы прибоя, когда услышал за спиной грохот рухнувшего небоскреба. Ноги мои вязли в воде, каждый шаг давался с трудом, а грохот все приближался и приближался. Вот я забрался в океан по колени, вот – по пояс, вот – нырнул. Вынырнув, успел сделать пару гребков – и грохот догнал меня и закрутил, как в центрифуге. Последним, что я запомнил, были горький вкус океанской воды и два темно-зеленых круга с красными ободками, вспыхнувшие у меня в мозгу…

3

– Френк, милый!

Голос Иолии. Значит, жив.

– Любимый мой, скажи что-нибудь!

Какие слова! Раньше на вопрос: “Любишь меня?” она отвечала все, что угодно, кроме “люблю”. Видимо, мужу не положено знать правду. Если это правда…

– Френк, ну, скажи что-нибудь!

– Зачем?

Вдруг наступила такая тишина, что я подумал, будто голос жены – слуховая галлюцинация, и открыл глаза.

Иолия сидела рядом с кроватью, на которой покоилось мое забинтованное тело, и использовала свои огромные зеленые глазищи как поливальные установки. Поливала щеки. Слева от Иолии и чуть дальше от забинтованного тела стоял Вим Снарп с удивительно трезвым выражением лица. Держу пари на пустую бутылку, что последний стакан он принял не менее двух часов назад. Справа и еще дальше от кровати громоздился Родроб. Ну, у этого и в спокойном состоянии видок мрачноватый, а сейчас и вовсе траурный. Можно подумать, что любуется собственным телом, лежащим в гробу.

– Как дела, Родроб?

В ответ послышалось маловразумительное мычание.

– Что-то случилось?

Допрос был настолько неожиданным, что Иолия и Вим позабыли о сочувствии мне и переключились на Родроба.

– Наяда пропала, – печально сообщил Снарп. – Цунами подняло уровень воды в озере до бассейна, наяда перебралась в озеро, а оттуда – в океан.

– Поздравляю с избавлением, Родроб! – вполне серьезно заявил я, но заметив выражение лица жены, поспешно добавил: – Не беспокойся, найдем ее. Вот немного подлечусь…

– Что значит – немного?! – возмущенно перебила Иолия. – Будешь лечиться, пока не выздоровеешь полностью!

– Слушаюсь, мой командир! – гаркнул я и попытался лечь по стойке “смирно”. – 0-уу!.. – взвыл я от боли, пронзившей тело, точно от ног к голове прокатились внутри него все морские ежи, какие только есть на океанском дне.

– Вот видишь?! Я же говорила! – торжествующе заявила Иолия.

Я так и не понял, какое именно “говорила” она имеет в виду, но спорить бесполезно, потому что истина рождается в споре с умным, в споре с дураком рождаются неприятности, а в споре с женщиной – неприятности истины.

– Вы, – Иолия посмотрела на Вима и Родроба, – можете идти. Отвлекаете его от лечения.

Те выполнили ее распоряжение с такой покорностью, будто Иолия была их женой и очень давно. В комнате еще был Тук. Я ожидал, что и его выставят за дверь, ведь он сумеет “отвлечь” меня лучше, чем люди, за четыре года на “Семиярусной карусели” научился это делать. Нет, на Тука врачебные указания не распространились. Я даже заметил, что за дни моего беспамятства фаготекс умудрился сменить в Иолии неприязнь к нему на вполне дружеское отношение. Примерно так женщины относятся к оружию: лучше бы его выкинуть, но оно помогает мужчине, значит, надо осторожно взять его двумя пальцами и отнести в сухое прохладное место.

– Кстати, давно я здесь валяюсь?

– Четвертые сутки.

– Здорово… А как вы меня нашли?

– Флайер повредило цунами, сработала аварийная система, подала сигнал бедствия. Мы нашли флайер под водой, метрах в трехстах от берега. А тебя – на берегу, ты лежал на спине фаготекса. Он закрыл тебя собой?

– Это бы не помогло. Меня утащило в океан, потерял сознание, вроде бы утонул.

– Значит, он нашел тебя и притащил на берег? – Иолия посмотрела на фаготекса, как на бегемота, вставшего на задние лапы после долгих уговоров. – Умница!

– Да, он спас меня, – подтвердил я, хотя это была половина правды, но остальное казалось слишком нереальным – фантазией, родившейся в потерявшем сознание мозге. Я закрыл глаза и попытался поотчетливей вспомнить эту фантазию.

– Устал? Ну, отдыхай, я ухожу. – Она поцеловала меня в кончик носа, и я решил, что обязательно куплю ей собаку, чтобы было на кого тратить излишки эмоций. – Спи, Френк.

– Не называй меня Френком, – попросил я, открыв глаза. – Это имя красиво звучит в устах судьи, но не в твоих.

– Оно не настоящее?! – она еще не разучилась удивляться.

– Кажется, нет. Я уже перепутал, какие имена у меня настоящие, а какие нет.

– Но хоть помнишь, как назвали родители?

– Нет, – соврал я.

Имя, данное мне родителями, выражало их представление о счастливой жизни, оно ассоциировалось с уютным коттеджем посреди лужаек с подстриженной травой и деревьями; с семейными обедами, долгими и нудными, когда говорить, кроме погоды, больше не о чем, но все равно болтают и никто никого не слушает; со спокойной работой, которую ненавидят чуть меньше, чем своего начальника; и с отчаянным приключением раз в месяц – поездкой в компании таких же добропорядочных подвыпивших семьянинов в самый дешевый бордель, где удивят проституток тяжестью на подъем и быстротой удовлетворения желаний. Моих родителей можно понять, ведь сотворили меня на планете Дегиз, где приключений было более, чем достаточно, однако меня такое имя не устраивало, по крайней мере, сейчас.

– Как же тебя называть?

– Зови просто – Кинслер, – сказал я и добавил шутливо, – если рядом не будет полиции.

– Хорошо, милый. Кинслер. – Она еще раз чмокнула меня в кончик носа (обязательно куплю собаку!) и вышла из комнаты.

Я закрыл глаза. Память вернула на остров, потом в “центрифугу”. Дальше был обрыв пленки. Следующая часть начиналась с солнца – оно слепило в глаза. Закроешь глаза – сразу появляются красные с зелеными ободками сигнальные огни жизни. Я точно помню, что не двигался, но каким-то образом держался на воде. Фаготекса рядом не было, он появится позже. Я покачивался на волнах, ноги свисали книзу, и я думал, не отхватит ли их какая-нибудь острозубая погань. По моим прикидкам в океане найдутся желающие и на мои мосластые окорока. Поднять бы ноги повыше. Это, конечно, не спасет их, но хоть немного успокоит меня.

Поднять не удавалось, потому что от мало-мальского движения тело пронизывала острая, до потери сознания, боль. Правда, я мог вертеть головой, и воспользовался этим, чтобы узнать, кто поддерживает меня снизу, не дает утонуть.

Вода была чистой, наполненной солнечными лучами, растворенными в океане и похожими на сильно разбавленное молоко. Кроме лучей и воды подо мной ничего и никого не было. Оставалось предположить, что именно в этой точке океана плотность воды настолько велика, что моя тяжесть ей нипочем. Иначе придется предполагать что-нибудь еще менее неправдоподобное. Я вздохнул с облегчением: поддерживает что-то – и хорошо, одной опасностью меньше. Оставалась вторая – нападение морских хищников. Я привык встречаться с опасностью лицом к лицу, поэтому время от времени поворачивал голову влево или вправо и всматривался в темноту на глубине.

И вскоре высмотрел. Ко мне приближалось толстое и короткое существо с открытой огромной пастью, похожее на бочку без крышки, но с хвостом и плавниками. Существо описало вокруг меня несколько кругов, постепенно сужая их. И не надоело ему плавать с открытой пастью?!

Наверное, надоело, потому что развернулось прямо на меня и атаковало снизу. Я прикинул, что войду в распахнутую беззубую пасть не сгибаясь. Значит, не будут рвать на куски – и на том спасибо!

Я задрыгал ногами, надеясь отбить у нападающего желание пообедать мной. И вовремя: поддержка вдруг исчезла, и я пошел ко дну, навстречу рыбине. Пасть защелкнулась в дюйме от меня. Шершавое существо ободрало мне левое бедро и шлепнуло хвостом по спине, отчего я вылетел из воды. Подлетел высоко – метров на десять, точно не помню, потерял сознание, но когда очнулся, падать предстояло еще метров пять. Тогда я и заметил плававшего неподалеку фаготекса.

– Тук! – успел крикнуть я, не соображая, что фаготексу эти звуки ни о чем не говорят.

Ударившись об воду, я взвыл от боли и пошел ко дну, и вскоре почувствовал во рту горький вкус воды и увидел вспыхнувшие в мозгу два огонька смерти – зеленые с красными ободками. На этот раз меня спас Тук.

Но кто же спас в первый раз? В том, что этот кто-то был, я не сомневался.

4

Когда делать нечего, учись. Такое решение я принял во время первой отсидки. Чуть не сдурев от скуки, я составил распорядок дня, в котором большую часть времени занимали занятия по различнейшим наукам и видам спорта, и заставил себя придерживаться его. Изучал все подряд, благо тюремное начальство поощряет тягу к знаниям. В итоге за четыре года я стал если не мастером, то подмастерьем во многих науках и кандидатом в мастера во многих видах спорта. К сожалению, океанология и ихтиология в этом списке не значились, точнее, я лишь мимоходом ознакомился с ними, потому что на втором “ярусе” не было водоемов. Во время лечения и решил я восполнить этот пробел.

– Слушай, Вим, а кому раньше принадлежала планета? – поинтересовался я на следующее утро.

– Моему дядюшке по матери, – сообщил он, отхлебывая прямо из бутылки какую-то дрянь с повышенным содержанием алкоголя. – Родственники считали его чудаком. При светлой голове и наличии предпринимательской жилки он сумел заработать лишь четверть того, что мог, если не меньше. Все из-за своих капризов.

– Каких?

– Был помешан на океане, считал, что человечество должно жить под водой. Это, мол, идеальная среда для людей. Наверное, тяга к жидкостям у нас семейная, – произнес он и отхлебнул из бутылки. – Все, что я сейчас имею, осталось после него. Такие же доли получили мои двоюродные брат и сестра. В свое время дядюшка сделал несколько открытий, которые до сих пор применяют в ракетостроении и почему-то в фармакологии. Видимо, между человеком и ракетой есть много общего. Образовав с одним шустрым предпринимателем фирму, дядюшка наладил практическое использование своих изобретений, через пять лет выкупил долю компаньона, построил еще несколько заводов и через десять лет был едва ли не самым богатым человеком во Вселенной. А потом вдруг распродал все, купил эту планету, остальные деньги положил в банки и, перебравшись сюда, превратил планету в своеобразный отшельнический скит. И умер чудно: заранее сообщил день смерти и завещал развеять его прах над океаном.

– А чем он здесь занимался? – перевел я разговор поближе к нужной мне теме.

– Скорее всего, океаном. Ты же видел часть его коллекции в кабинете. Остальное в подвале под дворцом, несколько комнат забиты ящиками со всякой засушенной и заспиртованной дрянью. Подарил бы это все какому-нибудь музею, но по завещанию не имею права. Кстати, имеются еще и какие-то рукописи, фотографии, видеофильмы. Не хочешь посмотреть? – словно угадав мое желание, предложил Вим.

– Конечно, хочу.

– Выздоровеешь, покажу, где они лежат.

– Мне бы сейчас: хочу объединить неприятное с бесполезным.

– Как хочешь, – пожав плечами, сказал Вим. Допив остатки жидкости из бутылки, он сунул ее за медицинский компьютер и тяжело поднялся из кресла. – Распоряжусь, чтобы принесли сюда.

Валяясь неделю на больничной койке под бдительным надзором Иолии, я пришел к выводу, что болезни созданы для того, чтобы мужчины оказывались по уши в долгу у женщин. Впрочем, единственная плата, которая им нужна в подобных случаях, – их собственная любовь к больному и… страдания, ведь одно без другого ничего не стоит. Ну, это я предоставлю ей с лихвой, особенно последнее. Заодно я изучил научное наследие Виминого дядюшки и знал теперь об океане не меньше какого-нибудь седенького профессора с козлиной бородкой. У меня сложилось впечатление, что планета не так уж проста, как кажется. И это при том, что самой интересной информации не хватало, видимо, была уничтожена дядюшкой. А может, планета самая заурядная, а непростым было отношение к океану ее предыдущего владельца. Например, та бочка с хвостом и плавниками, гуэт, числится врагом, хотя человечинкой брезгует, а чем питается – неведомо, а нодерб – зубасто-шипастая уродина, чучело которой стоит в кабинете, – схарчивший бы меня без раздумий, числился в стане друзей, видимо, потому, что ест гуэтов и не давится. Но особенно заинтриговала меня одна карта океанского дна, исписанная непонятными условными обозначениями. Не смог их расшифровать и компьютер.

– Тебе эта карта ничего не говорит? – спросил я Вима.

– У меня врожденная глухота к подобному.

– Жаль. Мне бы хотелось, чтобы она заговорила. Для этого надо прогуляться по океанскому дну. У тебя нет желания совершить подводную прогулку по собственным владениям?

– Ни малейшего.

– А у меня есть. Подводную лодку, купленную дня этого дела, я оставлю тебе на память.

– У меня такого добра навалом – целых две, могу подарить одну. Или обе.

– Ловлю на слове! – торопливо произнес я. – Дарить их не надо, а вот доверить на время – можешь.

Вим Снарп положил левую руку на горлышко бутылки, правую поднял, как для клятвы и суровым голосом отчеканил:

– Доверяю.

– Послезавтра прокачусь на ней. Составишь компанию?

Он посмотрел на озеро за окном, на больничную койку, на бутылку.

– Не знаю… Если быстро вернемся…

Как всегда не вовремя в комнату влетела Иолия и, услышав последнюю фразу, накинулась на меня:

– Куда это вы собрались? На что ты его подбиваешь?

– Причем здесь я?! Это Вим предлагает осмотреть на подводной лодке его планету, – отплатил я ему за нерешительность.

Иолия посмотрела на него так, что Вим стал зеленее бутылки, которую поднес ко рту. Обиженно похлопав ресницами, но не отказавшись от навязанной ему роли, отхлебнул он для храбрости слоновью дозу и пролепетал:

– Да, хочу прокатить вас на подводной лодке – экзотика. Поедешь с нами?

– Мне хватает своей экзотики, – Иолия сделала в мою сторону жест, наводящий на мысль, что среди ее предков была, как минимум, дюжина прокуроров и не было ни одного адвоката.

– Мы поплывем на поиски наяды, – сообщил я. – Сама же говорила, что Родроб умирает без нее, что на нем лица уже нет.

Насколько я помню, лица на Родробе и раньше не было, только нос, усы и борода, а уже где-то под бородой подразумевались глаза, рот и щеки. Впрочем, поручиться за их наличие я бы не решился.

Мой аргумент надломил непоколебимость Иолии. Любовь дня женщины – оправдание любого преступления и даже благородного поступка. Иолия посмотрела на меня, затем на Вима, ожидая, что поколеблется в своем (моем!) намерении.

– Само собой, ты поплывешь с нами, – добавил я.

– Ну, если на поиски наяды, тогда я согласна, – решилась Иолия и стрельнула в Вима глазами: какая я, а?!

Вим отразил удар поднесенной ко рту бутылкой, причем отбивался до последней капли. Что-то у него появилась дурная привычка допивать бутылки в моей комнате. Надо перебираться в другую, пока он выход не завалил.

5

Оказывается, один из домиков на берегу озера – вход и подземную гавань. Там мы увидели ошвартованные к стенке подводные лодки – девятиметровую однокорпусную водоизмещением тонн двадцать и пятидесятиметровый катамаран водоизмещением полторы тысячи тонн. Корпуса обеих лодок были покрыты веществом, похожим на резину, какое применяется, чтобы не обнаружили гидролокаторы. Интересно, от кого скрывался бывший владелец лодок?!

– Нанесли, значит, нужно, – выдвинула Иолия самое простое и самое бесспорное предположение.

Возразить никто не отважился. И лодку выбрали без спора – большую. Запасов погрузили на нее на сотню кругосветных путешествий. Половину запасов составляли ящики со спиртным и наряды Иолии.

– Ты когда-нибудь водил подводную лодку? – как бы между прочим спросил Вим, когда мы с ним поднялись на ходовой мостик, расположенный в надстройке, соединяющей корпуса.

– Нет. Но я много чего делал, имея лишь смутное представление о том, как оно делается. В каждом современном средстве передвижения обязательно имеются три составные части – компьютер и две кнопки – “Пуск” и “Стоп”, – ответил я и показал эти кнопки на панели управления. – Больше мне ничего не надо знать, для всего остального есть он, – похлопал я по экрану компьютера. – Ну, что – все на борту, можно поднимать черный флаг с Веселым Роджером?

– Опускать, – уточнил Вим Снарп. – Под водой флаг не нужен.

– Как сказать, – возразил я по привычке возражать всем и всегда и приказал: – Команде занять места согласно штатного расписания! – и сел в кресло перед пультом, так как был единственным членом команды, все остальные числились пассажирами.

Введя в компьютер дядюшкину карту, я дал команду идти в район, отмеченный наибольшим количеством условных обозначений.

– Отдать швартовы! Курс – океан! – приказал я самому себе и нажал кнопку “Пуск”.

Субмарина погрузилась в воду и медленно поплыла по узкому тоннелю в озеро. Я включил забортные прожектора. Косяк мелких рыбешек испуганно шарахнулся в разные стороны от двух лучей, направленных прямо по курсу, лишь одна пучеглазая и полосатая рыбина, похожая на раздавленный арбуз, проверила на прочность лобовой иллюминатор и только после этого уступила дорогу.

На мостик поднялись Иолия и Родроб. Следом за ними пришлепал Тук. На этот раз он был похож на ежика, причесанного на пробор. Где он успел увидеть такую мерзость?! Хоть к иллюминатору не подпускай!

Подводная лодка пересекла озеро. Перед нами появился второй тоннель, загороженный решеткой с крупными ячейками. Наяда протиснется в такую ячейку, искать ее надо в океане. Впрочем, она интересовала меня во вторую очередь. Сначала разберемся с планетой, а наяда подождет. Если ее до сих пор не сожрали, значит, и через неделю не сожрут.

Решетка поднялась вверх, пропуская субмарину, и опустилась, едва мы прошли ее. В конце тоннеля была еще одна, сработавшая так же четко. Всё – мы в океане.

Тут живности было побольше и растительность погуще. Иолия и Вим прильнули к иллюминатору. Охи, ахи и ухтыхи слышались почти без перерыва. Даже Родроб позабыл о роли покинутого любовника и изобразил на физиономии подобие улыбки, по крайней мере, борода на уровне рта стала шире и выпуклей. А Тук, бедненький, аж почернел от натуги, не успевая имитировать впервые увиденных рыб и морских животных. Хорошо, что нам не попался никто, больший по размерам, чем ходовой мостик.

Чтобы очистить служебное помещение, я объявил:

– Пассажирам пора обедать. В кают-компании тоже есть иллюминатор.

Приманка не сработала.

– И не помешало бы выпить по рюмочке за отплытие.

В рядах зрителей наметилась трещина – Вим Снарп.

– Что-то у меня во рту пересохло, – сообщил я и шумно сглотнул слюну.

Вим сглотнул следом, похлопал по карманам, убеждаясь, что нет в них полной емкости, и решительно двинулся на штурм кают-компании. Я отстукал фаготексу команду идти за Вимом. За Туком потопал Родроб, потому что они братья по разуму и один без другого жить не могут. А может, братья по количеству ума и вдвоем составляют те самые два полушария, которые принято считать идеальной формой мозга. За ними пошел и я. Иолию не позвал: откажется из желания поломаться, а так – сама прибежит, ведь рыбам ее наряды до… до хвоста.

Открывая дверь в кают-компанию, я услышал за спиной торопливое постукивание каблучков. Из висевшей на стене икебаиы и вытянул растение, больше других похожее на цветок, и приготовился вручить его, пока Иолия не открыла ротик, иначе количество обвинений в невнимательности превысит допустимо возможную величину.

6

Извержение подводного вулкана я видел впервые. Находился он на юго-восточной оконечности плато, которое было целью моих исследований. Красная лава, казалось, вытекала из клубов пара и пузырьков, рвущихся к поверхности океана. Лава быстро остывала, фиолетово-коричневыми подтеками замирала на склонах, напоминая любимое мною в детстве шоколадно-фруктовое мороженое. Иногда подтек обламывался и, утягивая за собой шлейф пузырьков, катился во впадину, окружающую плато. Вот, оказывается, кто наслал цунами на мою голову и тело.

На мостике собрались все пассажиры. Наблюдали молча: зрелище, действительно, было впечатляющим.

– Посмотрим со всех сторон?

Никто не возражал.

Я дал команду компьютеру обвести лодку вокруг вулкана. Каково же было мое удивление, когда субмарина, проплыв немного над плато, вдруг замерла, словно наткнулась на преграду. Я включил гидролокатор.

А ведь точно – преграда. Да еще какая! Она была собрана из прозрачных шестигранных щитов, и представляла из себя ангар или теплицу с высокими стенами и выпуклой крышей. Кажется, я где-то видел подобное сооружение.

– Дядина работа. В кабинете стоял макет этой хибары, – подтвердил Вим. – Я его куда-то засунул, не помню куда.

– Пить надо меньше, – посоветовала Иолия.

В ответ Вим наполнил рюмки, ее и свою.

– За память! – предложил он.

Иолия выпила быстрее Снарпа. Если так будет и дальше продолжаться, из нее получится достойная пара Виму Снарпу.

– Давай обплывем вокруг, – насладившись напитком предложила Иолия.

Я дал команду компьютеру.

Сооружение было грандиозным, ограждало все плато, несколько сот квадратных миль. Внутри плавали всевозможнейшие рыбы, благо пищи – растительности – на плато, как на альпийском лугу. На одной из лужаек нежилось стадо гуэтов. Рты у всех были закрыты. Жаль, а то я хотел рассказать о последствиях моей встречи с цунами и с помощью живого экспоната пообразней описать эпизод, в котором чувствовал себя холодной закуской.

В одном месте стена сооружения была повреждена. Поработала здесь огромная глыба, обломок взорвавшегося вулкана. Пробоина была большой, субмарина пройдет.

– Проникнем внутрь?

– Спрашиваешь! – одновременно воскликнули Иолия их Вим.

Сходство их мыслей успокоило возникшую было во мне ревность: чтобы получилась пара, кто-то должен быть умнее.

Не успела подводная лодка втиснуться носом внутрь сооружения, как началось черт знает что – со всех сторон на лодку посыпались гидроакустические удары. У меня появилось впечатление, будто сижу в железной бочке, а несколько придурков вразнобой молотят по ней кувалдами. Теперь я понял, зачем прорезинен корпус лодки. Представляю, что бы творилось внутри ее, не будь этой защиты.

Из сооружения мы выскочили с такой скоростью, что едва не врезались в вулкан.

– Есть желающие повторить попытку?

Дружное молчание. Тишину нарушил фаготекс, защелкавший пластинами по палубе, улепетывая с ходового мостика. То ли надеется, что внизу будет не так шумно, то ли хочет быть поближе к вулкану: раскаленная лава согреет если не тело, так душу.

– Будем осматривать только снаружи, – решил я.

Мы поплыли вокруг сооружения. Пробоин нигде больше не было. Зато в одном месте, там, где сооружение опускалось чуть ниже по склону и преграждало широкое ущелье, стена была собрана из прямоугольных щитов. Я посмотрел на карту. Напротив ущелья были нарисованы три закорючки. Я перерисовал их на экран компьютера.

Подводная лодка клюнула носом, прижимаясь ко дну ущелья, и пошла на сооружение. Щиты расступились, пропуская ее. Я не останавливал лодку, решив посидеть в железной бочке еще раз. Пока шли по ущелью, придурки с кувалдами не объявлялись, но едва мы выбрались на плато, как застучали даже громче, чем в первый наш визит. Я дал задний ход.

– Зачем же дядюшка соорудил все это? Чтобы время от времени наслаждаться грохотом? – спросив Вим.

– Ты же сам говорил, что он был со странностями.

– Вообще-то да, но не думаю, что с такими… – он повертел в воздухе рукой, будто ощупывал словцо, каким хотел обозвать странности родственника. Словцо, видимо, оказалось слишком шершавым, поэтому и не было вымолвлено. – Ну, что – на сегодня хватит? Пойдем промочим горло? – предложил Вим, убедившийся, что бутылка, которую он держал в руке, пуста. Бутылка, как и невымолвленное словцо, была спрятана подальше – за компьютер. Подозреваю, что пить Вима Снарпа научил компьютер, которому теперь мстят пустыми бутылками.

– Идите, – ответил я. – У меня тут мыслишка появилась, хочу проверить.

Когда Иолия, Вим и Родроб ушли с ходового мостика, я перенес с карты на экран компьютера все пометки и обозначения. Затем набрал слово, написанное на карте возле ущелья, и дал расшифровку этого слова – “Вход”. Через несколько секунд компьютер расшифровал остальные слова.

Я прочел – и присвистнул.

7

– Друзья, нам предстоит небольшая работенка: надо срочно заделать пробоину в сооружении, – объявил я, заходя в кают-компанию.

– Зачем? – спросил Вим.

– Чтобы памятник твоему дядюшке стоял как можно дольше.

– А если серьезно?

– Пока не могу ответить: сам не все понял. Обещаю объяснить, когда вернемся домой.

– Придется поверить, – за всех согласился Вим. – А как и чем будем заделывать?

– В грузовом трюме я нашел несколько щитов и ремонтного робота. Ему надо помочь, иначе будет возиться часов десять. Пойдем вчетвером: я, Вим, Родроб и…

– …и я! – перебила Иолия.

–..и Тук, – закончил я. – Скафандров всего три, придется тебе остаться, присмотреть за лодкой, – добавился поцеловал надувшиеся Иолины губки, не давая высказаться.

Работали споро. Вим и Родроб таскали с лодки щиты, я подавал их роботу, а тот приваривал взамен разбитых. Тук болтался без дела и мешал то мне, то Родробу. Я взял его потому, что в каждом трудовом коллективе должен быть лодырь. Если не сачкует один, значит, все работают плохо. В нашей же работе результат был довольно внушительным – за час пробоина уменьшилась наполовину.

Я подал роботу очередной щит, обернулся к лодке – и увидел нодерба. Обнажив добрую сотню зубов и растопырив все шипы, он стремительно летел на Вима и Родроба, собираясь одним махом проглотить обоих. Ну и друзья у дядюшки! Имей такого друга – и врагов не надо!

– Вим, Родроб, сзади опасность! – крикнул я и нырнул ко дну, где лежало мое подводное ружье.

Когда опять повернулся к друзьям, стрелять уже было поздно, мог задеть людей. Нодербу больше понравился Вим, а у Снарпа зубасто-шипастая уродина взаимной симпатии не вызвала, поэтому он пытался спрятаться за щит и отмахивался руками, как будто это могло спасти. У меня свело скулы, когда представил, что сейчас будет: лохмотья скафандра, лишенные мяса кости, желтоватые шлейфы крови…

Нодерб выгнал Вима из-за щита и кинулся на него. У самой жертвы он вдруг врезался во что-то невидимое, чуть не переломился напополам и взмыл круто вверх. И раздвоился. Я чуть было не всадил по заряду каждому. Выстрелил все-таки по настоящему, а в адрес фальшивого выругался: ох и допросится у меня фаготекс со своей дурацкой привычкой изображать всякую мразь!

Подстреленный нодерб плавно опустился на дно. Шипов на его теле было столько, что я еле нашел между ними гарпун. Заряд гарпуна парализующий, но слабенький, на час, не больше. Что ж, нам хватит этого времени. Я посмотрел на стадо гуэтов внутри сооружения, на нодерба. Почему бы не поручить трудную работенку врагу? Особого желания слушать грохот у меня не было, а гуэтов надо выгнать из сооружения.

– Берите нодерба, – приказал я Виму и Родробу, – затащим его внутрь сооружения.

– Посадим в клетку и будем иметь собственный подводный зоопарк?! – еще подрагивающим, но уже веселым голосом спросил Вим.

– Почти угадал, – ответил я, хватаясь за самый длинный шип.

На траспортировку нодерба и заделку второй половины пробоины ушло пятьдесяг минут. Вернувшись на подводную лодку, я предложил всем собраться на ходовом мостике.

– Сейчас будет жуткое шоу. Впечатлительные могут удалиться, – объявил я.

Предупреждение только подогрело интерес. Все расположились в креслах поудобней и потянулись к сандвичам. Меняется только мир, а людские страстишки вечны. Ожидая зрелища, я и сам потянулся за хлебом.

Нодерб уже очухался. Медленно, словно боясь причинить себе боль, пошевелил плавниками и хвостом. Убедившись, что с телом все в порядке, вздыбил шипы и рванулся на стадо гуэтов. Первый был перекушен слету. Оставив его опускаться на дно, нодерб погнался за вторым. Через несколько минут по всему плато, напоминая дымящиеся костры, валялись истекающие кровью куски гуэтов. Нодерб вернулся к первой жертве, “потухшей”, и в два приема проглотил ее.

– Дальше будет не так интересно, – сообщил я. – Можно плыть домой.