Темные изумрудные волны Московцев Федор

Глава 13

Рекомендованная Трезором фирма называлась «Медторг». Он отозвался о ней таким образом: «Мы её когда-то крышевали. Директор как-то соскочил. Как соскочил? Да мутный он, надоело мне с ним возиться, я сказал себе: всё, хватит. Прессовать было жалко: доктор».

Офис компании «Медторг» занимал небольшое одноэтажное здание на одной из пустынных пыльных улиц, примыкающих к Волге. Андрея принял директор – Михаил Алексеевич Синельников – невысокий коренастый мужчина пятидесяти пяти лет. Внимательно выслушав соискателя, он спросил, нет ли знакомых в лечебных учреждениях среди лиц, принимающих решения по закупкам. Андрей признался, что таких знакомых у него нет. Тогда Синельников объяснил, в чем заключается работа, и предложил условия. Обязанности сотрудника отдела сбыта – реализация фармацевтических препаратов и предметов медицинского назначения лечебным учреждениям города и области. Если есть возможности в других городах – пожалуйста! Главное – это цифры продаж, потому что от них зависит оплата. Об окладе Синельников умолчал – видимо, как такового оклада не было, сотрудники отдела сбыта сидели на голом проценте. Рабочее место не предусмотрено, так как вся работа проходит вне офиса. Менеджер может появиться на фирме только для того, чтобы взять свежий прайс-лист, отчитаться в проделанной работе, организовать отгрузку, и получить зарплату.

На вопрос, большой ли коллектив менеджеров, Синельников ответил уклончиво: «трудятся ребята», из чего Андрей сделал вывод, что постоянных «ребят» нет, так как нет мотивации, чтобы их удержать.

Беседуя с директором, Андрей попытался выяснить, на какой ежемесячный доход он может рассчитывать. Это оказалось не так-то просто. Синельников не смог внятно ответить, сколько в среднем получают его работники. Он говорил о будущем; о том, что рынок огромный, а то ли ещё будет, возможности колоссальные, и потолок доходов недосягаем. За сверхдоходами гонятся временщики, а серьёзные люди строят свою карьеру шаг за шагом, постепенно. Для наглядности он двумя пальцами правой руки – указательным и средним – прошёлся по столу:

– Вот так, step a step.

Английский его прихрамывал – так же, как и разные по длине пальцы.

И все-таки Андрею удалось вычислить эту среднюю цифру – доход, на который он может рассчитывать. Это оказалось смешная сумма – половина того, что он зарабатывал за одно дежурство в судебно-медицинской экспертизе. Он терпеливо перенес разочарование перед этим умником, от которого ожидал получить удовлетворение всех своих материальных потребностей. Но, – принялся рассуждать Андрей, – других альтернатив пока что нет. Конечно, тех денег, что удалось заработать в бюро СМЭ, на первое время хватит. Можно отдохнуть, осмотреться, и спокойно приступить к поискам новой работы. Но он не привык просто так сидеть на месте. Начав работать с четырнадцати лет, свыкся с мыслью, что должен быть постоянно чем-то занят. Была другая перспектива – начать свой собственный бизнес. Но он не имел ни малейшего понятия, что и как делать.

Андрей торопливо попрощался с Синельниковым и заверил, что условия его полностью устраивают, и что он готов приступить к работе утром следующего дня. Немного позже, когда Андрей встретился с Трезором в ресторане «Волгоград», то выразил свое неудовольствие в следующих выражениях:

– Что за богадельню ты подогнал?! Тех денег, что мне предложили, не хватит на два комплексных обеда в этом кабаке.

– Как у них там? – поинтересовался Трезор.

Андрей описал, не поскупившись на смелые сравнения.

– Все так же, – покачал головой Трезор, поправляя тяжелую золотую цепь на могучей шее. – Бедненько, но чистенько. Доходы, как обычно, все идут директору в карман.

И он наморщил свой широкий лоб, пытаясь что-то вспомнить.

– Ты не помнишь такого Глеба Гордеева? Такой же дохтур, как ты.

Да, Андрей помнил этого рыхлого, с женоподобным лицом, хлопца. Он был старше на пять лет, а в институте учился тремя курсами старше – из-за армии.

– А что Гордеев… Ходячий студень. Хочешь сказать, он у Синельникова рубит капусту, что твой козел в огороде?!

– Э-э, Разгон, почему такой догадливый сегодня?! Синельников устроил Гордеева в иностранную фирму – это раз. В «Медторге» студень зарабатывать больше тысячи в месяц – это два. Итого получается от полутора до двух тысяч в месяц. Две тысячи, Андрей, две тысячи американских рублей в месяц.

– А ты откуда знаешь? Он тебе декларацию о доходах показывал?

– Мы с ним как-то выпивали, он по синьке мне все выложил. Если ты с ним знаком, то должен знать: ужратый Гордеев болтлив, хуже бабы. Правда, мало что я понял из его рассказа – очень хитрая у него механика, хитрее, чем в твоем морге. Поэтому тебе все как есть, передаю, весь х** до копейки выкладываю. Может, ты разберешься, и у нас там что-нибудь выгорит. Подумай, друг.

– Хрен лысый выгорит. А почему ты сам туда не устраиваешься – раз там так ловко?

В ответ Трезор разразился бурным хохотом.

– Ты шутишь, едрен батон! Я ж там всех распугаю своими манерами!

Немного успокоившись, он добавил:

– Это все от недостатка воспитания. А недостаток воспитания – от бедности.

На сцене разодетый балаган исполнял шансонный тыц-тырыц. Это были шизофренические звуковые нагромождения, поверх которых накладывались стилистически резко сниженные слова, не всегда друг с другом взаимосвязанные. Возле эстрады взрослые, прилично одетые люди, совершали странные телодвижения – кто-то хаотичные, кто-то более или менее упорядоченные. Наверняка они все думали, что им весело, и что они танцуют под музыку, и что завтра им будет что вспомнить.

Так ощущал Андрей окружающую обстановку.

Принесли горячее – мясо по-французски. Мысли о еде навели Андрея на мысли о работе.

– Сколько ж мне придется париться у Синельникова, чтобы выяснить секреты его кухни?!

– Думаю, ты выяснишь все быстро. На что тебе мозги даны?! Это я, неуч, ни хрена не понимаю.

Он отправил в рот большой кусок мяса, запил яблочным соком и грустно вздохнул:

– Это все от бедности.

Благодушное настроение товарища Андрей расценил как верный признак его улучшающегося материального положения.

– Ну а твои дела, Трезор, как они продвигаются? Не пора ли тебе взять меня на буксир?

Трезор в ответ признался: жизнь играет с ним плохие шутки. Каданников работой загружает по полной программе, пахать приходится от зари до зари, а на доходах это не отражается. Чего стоила поимка того зверька, который стрелял в Кондаурова – день и ночь выслеживали его в местах, адреса которых услужливо предоставила милиция. Кто бы что ни говорил, но, когда надо, милиция работает на совесть. Двое суток без сна и отдыха. Ну и что?! Поймали, стали спрашивать: кто послал, зачем. Только все зря: слабый оказался человек, уж слишком впечатлительный. Увидел свои кишки, и оборвалось вдруг его последнее дыхание.

И снова слежка, снова погоня. Сейчас все ищут охранника из «Волгоградского индустриального банка», который пропал в день похорон Кондаурова. Только где ж его искать, если удрал он с деньгами, которые вытащил из сейфа? Наверняка не три копейки Кондауров хранил в своем сейфе, и на эти деньги можно скрываться с комфортом, ни в чем себе не отказывая.

Прервав рассказ, Трезор подозвал официантку, и попросил, чтоб повторили коньяк. Потом он вспомнил про Гордеева:

– Он, кстати, на работе не сидит, все шарахается в пампасах. Тебе бы выяснить, куда он ходит и зачем. Потом расскажешь, мы с тобой разотрем все как следует, и что-нибудь придумаем.

И, опомнившись, спросил:

– Э-э, Андрей, почему такой трезвый сегодня?!

– Да так… у меня типа свидание.

– С кем?

– Так… с девушкой одной.

– Неужели?! – воскликнул Трезор с наигранным удивлением. – А я думал, с парнем.

И снова Андрей отметил про себя, что его товарищ стал вести себя, как человек, уже добившийся в жизни определенных успехов, взявший какую-то новую высоту. И в его голосе вместе с уверенностью появились хозяйские, барские нотки.

Когда прощались, Трезор напомнил про Гордеева:

– Выясни, чем он дышит. Хочешь жить – умей шпионить.

Глава 14

Андрей шел один по широкой улице, в сумраке, усеянном огнями. В освещенных окнах, закрытых занавесками, мелькали тени, у тротуаров хлопали дверцы машин, вспыхивали фары. До встречи оставалось тридцать минут, но все равно он торопился. Во дворе он сразу увидел её, узнал издали по ритму линий и движений, свойственных только ей. Возникнув из темноты, хотел появиться перед ней неожиданно и напугать, как они еще детьми пугали друг друга. Но в последний момент она обернулась.

Он подошел к ней и обнял за плечи.

– Ты все еще любишь меня? – спросила Катя.

– Я? Люблю?! – насмешливо бросил он. – Бог с тобой…

Затянувшись сигаретой, она внимательно посмотрела ему в глаза, потом выдохнула дым.

– Я не просто люблю тебя, – горячо прошептал он, не отрывая взгляда. – Я люблю тебя безумно, я тебя обожаю. Я люблю тебя так, как только мужчина может любить женщину, и даже больше.

– Артист.

– Катюша, бог мой, разве мои мысли и сердце не открыты перед тобой, как книга сказаний?!

На её груди сверкнуло изумрудное ожерелье, словно окаменевшие капли озерной воды.

– Верю. Я тоже люблю тебя. Но ты артист, каких мало.

– Ты вышла раньше времени.

– Я скучала. Я могла находиться только в том месте, где должна была увидеть тебя.

– Ты говоришь, что я – средоточие несерьёзности, – сказал он, играя камушками на её груди. – Соответственно, моих мозговых ресурсов недостаточно, чтобы завоевать тебя. Тут такой вопрос начинается: за что мне такое счастье?

– О, да! – перебила Катя. – То, что надо было сделать, сделала я сама. Не хотела признаваться, но обычно это заслуга девушки. Вот почему, что бы ни случилось, я не буду упрекать тебя.

И она испытующе на него посмотрела. Достаточно легкое испытание.

– Кать… ну в чем дело? Я, ты, твои заслуги, мои – всё это закончилось.

Она промолчала. На её губах заиграла довольная улыбка. Они поняли друг друга. Она взяла его за руку.

– Пойдём.

Ночь, как путник, нашедший золотые монеты, торопливо собирала звезды в невидимый кисет, отчего быстро светлело небо. Млечный путь пересекал черный бархат и манил тронуться в затаенную даль. Душистый запах цветов доносился из палисадника. Там, где раньше шуршали подошвы детских сандалий, теперь цокали каблучки Катиных босоножек. Они прошли под навес.

– Ты помнишь, как вы с мальчишками забирались на этот навес и дразнили нас оттуда?

– Сейчас другие ролевые игры – вы уже нас дразните.

Андрей вспомнил школьные годы. Его отношения с Катей нельзя было назвать любовными. Не было поцелуев и жарких признаний. Просто он общался с ней больше, чем с другими девчонками. В девятом и десятом классах у него были романтические отношения с одноклассницей, Таней Демидовой. Потом она уехала в Москву. В то лето, когда Андрей закончил десятый класс и стал готовиться к поступлению в институт, а Катя закончила девятый, случилось событие, которое, как предполагал он, подтолкнуло её к решению уехать во Владивосток, к родителям. Примерно за два года до этого её отец получил туда распределение по службе, там открывались хорошие перспективы карьерного роста. Катя могла остаться с бабушкой, но она неожиданно передумала.

Тогда, в один из жарких дней Андрей встретил во дворе Риту Воронину, Катину подружку. Она была старше его на год, и уже училась в институте. Они разговорились, Рита спросила, как продвигается подготовка к вступительным экзаменам, стала что-то советовать. Потом сказала, что у неё остался учебник по биологии, очень удачное издание для поступающих в медицинский институт, и если Андрею нужен этот учебник, она с удовольствием даст ему. Когда пришли к ней, то про учебник вспомнили в последнюю очередь. Отклонившись от учебных тем, общение пошло немного по другому руслу. В самый разгар в дверь позвонили. Раз, другой, третий – длинные, требовательные звонки. Рита быстро оделась и пошла открывать. Но не открыла. Вернувшись в спальню, сказала озадаченно, что увидела в глазок Катю, и передумала:

– Мы с ней поссоримся, если она увидит тебя здесь. Ты не представляешь, как она ревнует.

Через несколько дней Катя уехала. «Может, увидела, как я выходил, или входил в подъезд?» – гадал Андрей.

Любовных свиданий с Ритой больше не было, – она встречалась с парнем, за которого собиралась выйти замуж. Говорила, что переписывается с Катей, иногда созванивается.

– Андрюша! Скажи, что у тебя с ней ничего не было, – Катин голос вывел его из задумчивости; как странно, что она тоже сейчас об этом подумала. – Скажи, и мы забудем навсегда эту историю!

Он посмотрел ей в глаза и произнёс то, что она просила. Она ответила ему долгим молчанием.

У неё дома, на кухне, он пил чай. Она играла на гитаре. Её песни, это гипнотическое капание прозрачных звуков, плыли в ночной тишине, кружились в отсветах свечи, которые, играя, замирали в складках шелковых занавесок. Катя воплощала в звуках разряды сексуального электричества, казалось, играют струны её загадочной и замкнутой души. Сигаретный дым вился вокруг свечного пламени, сливаясь с золотистыми лучиками.

Воздух качался на золотистых подвесках. Недопитая чашка кофе стояла на столе. В пепельнице лежала истлевшая сигарета. Время в Катиной вселенной текло в особенном ритме, тяжелой, тихо-спящей волной. А её волшебный взгляд порой значил больше, чем звуки её неземного голоса. Так же, как и голос, он подчинял себе своим таинственным магнетизмом.

Тихо скрипнула входная дверь. В прихожей раздались голоса, чей-то приглушенный смех.

– Это папусик. Он посидит немного и уйдет, – предупреждающе сказала Катя.

Все вместе прошли в большую комнату. Сергей Владимирович был не один. Его друг, сорокалетний, круглолицый, усатый, с большим разбойничьим носом, представился Василием. Поздоровавшись с ним, Катя извинилась, что так поспешно уехала из Москвы, никого не предупредив, но «так было надо».

– Да, конечно, – ответил Василий тоном глубокого понимания и посмотрел на Андрея со значением. – Когда меняют решения на полпути, то делают это без предупреждения.

Сергей Владимирович сообщил, что «сегодня мы гуляем», скомандовал Кате, чтобы она «сообразила какую-нибудь закуску», и принялся устанавливать в центре комнаты раздвижной стол. Потом отправился на кухню сам – видимо, знал, как она «соображает закуску».

Когда зазвенели столовые приборы, на столе, сервированном на четверых, стояли блюда с салатами, мясное ассорти, рыбные консервы, привезенные с Дальнего Востока, и красная икра. Была бутылка водки и шампанское.

– В хорошей компании небогатый стол кажется изысканным, а в окружении нелюдей нежное мясо превращается в сено, – поднял Сергей Владимирович первый тост. – Сегодня у нас дома и компания хорошая, все свои, и стол небедный. Выпьем за то, чтобы так было всегда.

Василий сообщил Кате, что его старший сын ходил на концерт известной рок-группы.

– Пришлось ему идти – чтоб не пропал твой билет. Ему понравилось. Теперь он целыми днями слушает только эту группу.

В ответ Катя сказала, что ничуть не сожалеет о своем поспешном отъезде, ведь

– …у некоторых наших поступков тот же вид, то же лицо, что и у нас, они наши дети. Иные вовсе на нас не похожи. Как негритята, прижитые во время сна.

И выпила шампанского.

Сергей Владимирович заговорил о морских путешествиях. Хождение под парусом было его подлинной страстью. Его лицо, будь оно зеркалом, отражало бы лишь небеса, тихоокеанских чаек да созвездия Старого и Нового света.

– … мы были уверены, что возьмём кубок этой регаты. Почти вровень с нами шла «Надежда». Команда зеленых юнцов на ней выбивалась из сил. Мы наблюдали за тем, сколько лишних движений они делают. Отвязывают брасы, привязывают обратно, путаются в концах, в страховочных линях… Кто-то говорил, что не бывает КПД ниже, чем у паровоза. Скажу прямо: еще как бывает! То, что доставалось им с таким трудом, мы делали в лёгкую. Вот что значит опыт.

– Кто же пришел первым в этой регате, соревновании между упорной молодостью и опытной старостью?

– «Катрин», кто ж еще?

– Ваша яхта называется «Катрин»? – спросил Андрей.

– Папусик назвал яхту в честь меня, – гордо ответила Катя, передавая Андрею намазанный бутерброд.

Разливая водку, Василий обратился к Андрею:

– С Третьяковыми все ясно: отец носится по разноцветным морям, словно дельфин; дочь гастролирует по стране, срывает встречи и договоренности, а ты у нас чем занимаешься?

– На фирме работаю, – ответил Андрей, подхватив ложкой икринки, упавшие с бутерброда на скатерть. – Продажа фармацевтической продукции.

Василий, кажется, был чем-то удивлен.

– Да ну! – сказал он, подливая Кате шампанского. – А давно ты там работаешь?

– Только устраиваюсь. Недавно уволился из судебно-медицинской экспертизы. Там я проработал семь лет.

Андрей посмотрел на Сергея Владимировича, придерживая возле рта рюмку, не скажет ли он что-нибудь, но тот слегка повел плечами, мол, что тут говорить, и выпил. Все выпили.

– А почему ушел? – спросил Сергей Владимирович заинтересованно. – Хорошая работа. Слышал, платят там неплохо.

– Надоела трупная романтика. Всё это пустое. Когда учился, эта работа меня спасала. Теперь хочу заняться бизнесом.

– Почему же? Доктор холодного тела – тоже неплохая специальность, – заметил Василий. – Была, наверное, какая-то причина уйти оттуда, какой-то мотив.

Андрей вопросительно посмотрел на него, и Василий сказал, будто спохватившись:

– Я просто спрашиваю, мне интересно, как это бывает у людей. Я, например, после Афгана служил на Дальнем Востоке, потом уволился, обосновался в Москве. Торгую медицинским оборудованием. Каждый мой жизненный период резко отличается от предыдущего. Можно сказать, сейчас я проживаю третью жизнь. И мне интересно, как ты, вот, например, пришел к этому необоримому решению – изменить свою жизнь, перейти на другой уровень.

– На последнем дежурстве вскрывали одного известного человека. Это было ночью, все шло с подачи начальника СМЭ. А знаменитости у нас проходят через руки заведующего, есть такой Фурман, интриган и талмудист. Хорошего человека на «Фу» не назовут. Вот он на нас и залупился, что не поставили его в известность, чтоб он хотя бы свою закорючку нарисовал на акте вскрытия.

– Странно, зачем ему это? – поинтересовался Василий.

– Есть у него страстишка, любит в компании ввернуть для поддержания разговора, – мол, да, это я вскрывал господина N, все думают, что его задушили, а на самом деле он был удавлен.

Сергей Владимирович немного подался вперед. Его оловянные глаза вдруг странно заблестели.

– А что, тот, кого вы вскрывали, был задушен?

– Я образно говорю. Этот заведующий, ходячая бульварная газета. Любит козырять пикантными подробностями, любит похвастаться причастностью к чему-то там. А тут его обошли, не подпустили к телу. Такое он не прощает. Мог я сгладить острый угол, но не захотел. Воспользовался случаем, уволился.

– А Кондауров был застрелен? – спросил Василий. – Или его убили из пистолета?!

Андрей метнул быстрый взгляд в сторону Кати. Она рассеяно смотрела куда-то в сторону.

«Я же не называл фамилию. Она им всё рассказала, но зачем, и какое им всем дело до этого?»

– Кто-то сел к нему в машину и застрелил из пистолета, – ответил он.

– Бандитские разборки, передел сфер влияния?

– Ну… Сергей Владимирович… что называется, пообщались на языке, понятном друг другу.

– Дальнейшее нетрудно представить тому, кто привык к запаху жареного мяса, – вставил Василий.

Андрею не нравился этот разговор, не нравились эти пошлые ярлыки – «бандиты», «бандитские разборки», «передел сфер влияния», – и он ответил уклончиво:

– Да, говорят, есть жертвы.

– Туда им всем дорога!

– Папа!

– Наливай, Вась! – скомандовал Третьяков и обратился к дочери. – Я так считаю: любое дело должно быть доведено до завершения. Выбрал свой путь – иди по нему до конца. Кто-то считает себя умнее всех, а весь ум сводится к тому, чтобы найти кратчайшую дорогу в страну, откуда нет обратного пути.

– Папа!!!

Сергей Владимирович хотел сказать что-то резкое, но передумал, и выпил, не чокаясь. Потом стал петь под гитару. То были песни «Битлз» и Джо Дассена на их родных языках. Для исполнения он выбрал не абы что, но его хриплый голос ничуть не испортил блестящий оригинал. Резким и веским звуком он создал любопытную перелицовку известных вещей.

Когда они с Василием собрались уходить, он сказал:

– Эх, молодежь… Где мои двадцать лет!? Маленький совет: чтобы кровать не скрипела… поставьте её ножки в металлические кастрюли, и она будет грохотать!

Глава 15

В тот день им вздумалось сесть на теплоход, который она так часто видела из своих окон. Берега реки стали веселее, когда освободились от горячей пыли городских построек. Теплоход плыл мимо островков, где купы деревьев бросали тень на золотистые отмели, и браконьерские лодки взрезали гладь затонов. Вышли далеко за городом. Там, где Волга делает изгиб, образуя небольшой залив, была пристань, оборудованная под гостиницу. Они направились туда. То было двухэтажное деревянное строение, установленное на бетонном дебаркадере, оно дремало на волнах среди знойной тишины в ожидании субботнего дня, который наполнит его женским смехом, криками лодочников, запахом шашлыка и осетровой ухи.

Они прошли по трапу на пристань и по деревянной лестнице, напоминавшей стремянку и скрипевшей под ногами, поднялись на второй этаж. Им в номер принесли вино и легкие закуски. Кровать была накрыта шерстяным покрывалом. В углу стоял облезлый круглый стол, на нем возвышалась простенькая фаянсовая ваза с букетом полевых цветов. У стены находился старенький трельяж с запыленными, местами треснувшими, зеркалами. В открытое окно видна была Волга, зеленые скаты берегов, далекие холмы, окутанные дымкой, и солнце, уже склонявшееся к верхушкам тополей. Над рекой кружились в пляске стаи мошкары. И небо, и земля, и вода полны были трепетным покоем летнего вечера.

Катя долго смотрела на воду. Прошел теплоход, винтом разрезая воду, и струи, расходившиеся за его кормой, достигали берега, слегка раскачивая пристань.

– Я люблю воду, – сказала Катя, обернувшись к Андрею.

– Такая же песня. Мечтаю жить на яхте, которая никуда не торопится.

Помедлив, она добавила:

– У меня был знакомый, знаешь, что он мне на это ответил, – «любить воду свойственно человеческой природе, потому что человек на 90 % состоит из воды». Убийственно скучный, нудный тип.

Андрей смотрел на неё тем внимательным взглядом, который удивлял её всегда, и вместе с тем был предельно понятен и без слов. Губы их встретились.

Для них, погруженных в зачарованную бездну любви, время отмечалось лишь легким всплеском волн, которые, когда проходило судно, разбивались о пристань под приотворенным окном.

Катя приподнялась на подушке; не поднимая с пола нетерпеливо сброшенной одежды; увидев себя в зеркале, спросила:

– Каких ты любишь девушек?

– Я люблю тебя одну.

– Ну… я спрашиваю о предпочтениях – высоких, стройных, худых, полных. Ведь должны сложиться какие-то пристрастия.

Он усмехнулся.

– Мне нравятся стрёмные, старые, толстые бабищи, с двойными животами, тяжелым студнем на пояснице, и передними задницами, – это когда слои жира закладываются двумя полушариями в области между поясом и гениталиями. Что называется, курьёзы биологии.

Увидев её удивленный взгляд, добавил:

– Вообще не понимаю, о чём ты. Тебя полюбил первую, ты у меня одна.

– Забавный ответ. Так говорят прожжённые бабники, кобели в репьях.

– А ты откуда знаешь? Богатый опыт?

Катя промолчала. Она созерцала отражение своего тела, освещенного красными лучами, которые оживляли то золотисто-розовые, то светло-пурпурные тона щек, губ, и груди.

Андрей заговорил с ней о любви – словами, которые никогда никому еще не произносил.

Да, он любил её и сам не мог себе объяснить, почему любит её так безумно, с каким-то священным неистовством. Он любил её не только за тонкую, пленительную красоту. Ей присуща была красота линий, а линия следует за движением и вечно ускользает: она исчезает и вновь выступает, вызывая радость и взрывы отчаяния. Прекрасная линия – это молния, ослепляющая взор. Мы любуемся ею и поражаемся. То, что заставляет желать и любить, – сила нежная и страшная, более могучая, чем красота. Среди тысячи женщин мы встречаем одну, которую уже не в силах покинуть, если обладали ею, и которую вечно желаем, желаем все более страстно. Цветок её тела – вот что порождает этот неизлечимый любовный недуг. И есть еще нечто иное, чего нельзя выразить словами, – душа её тела. Эта душа – вселенная неповторимых образов и ощущений. И как планете не сойти с орбиты, так же неизбежно хранить любовь, – ту самую, одну-единственную. Катя была такой женщиной, которую нельзя ни покинуть, ни обмануть. Ни для кого на всем белом свете не забьется любовным трепетом сердце.

Она радостно воскликнула:

– Так меня нельзя покинуть, нельзя?

И спросила, почему Андрей не любит фотографироваться. А еще лучше, чтобы он заказал её портрет в образе великосветской дамы – в парадном платье, на фоне дворцового интерьера, как на старинной картине.

– Самый лучший наряд – твоё колье. Но в таком виде я тебе не позволю позировать. Никто не должен видеть то, что принадлежит только мне одному. Так что придется обойтись фотографиями.

– Я хочу, чтоб ты заказал портрет с моим изображением. Фотографии – это все не то. Фотографии – это банальный fiction. Живописный портрет создает образ. Художник запечатлевает на холсте свое видение и свои ощущения. Всякое человеческое существо по-разному представляется каждому, кто на него смотрит.

– В этом смысле можно сказать, что одна и та же женщина никогда не принадлежала разным мужчинам. – шутливо сказал он. – Но я тебя понял. Но где найти нормального художника?

– Ну, знаешь… Ты как скажешь что-нибудь. Найди. Если б ты меня сильно попросил что-то найти, то уверена: из-под земли б достала.

Андрей поспешил заверить её, что выполнит это.

– Представляешь, потом, когда-нибудь… где-нибудь далеко, мы посмотрим на эту картину, поражающую своей правдивостью и жизненностью, и скажем: да-а, было дело в Волгограде.

– Мы куда-то уезжаем?

– Да, мы уедем отсюда.

Удивленный, он спросил, куда.

– Сначала в Абхазию.

– Всего-навсего?! Нельзя ли куда-нибудь подальше!? – спросил он беззаботно, как будто речь шла о том, чтобы из этой гостиницы переехать в другую.

И добавил:

– Нельзя ли с этого места поподробнее?

– Не спрашивай. Лучше погладь мне спинку.

Глава 16

«Иногда и не собираются, а неожиданно умирают вовремя».

Иосиф Григорьевич Давиденко вспоминал своего бывшего шефа с неудовольствием, – никогда не дружили. Много раз он срывал его планы, и даже смертью своей расстроил тщательно выстроенную комбинацию. И только сейчас, через месяц после убийства полковника Дубича, когда Давиденко переместился в его кабинет и был назначен начальником областного управления ОБЭП, его осенило: все складывается гораздо лучше, чем было задумано.

Дверь своего кабинета Иосиф Григорьевич всегда держал приоткрытой. Когда он слышал шаги идущих по коридору людей, то всегда мог угадать безошибочно не только идущего, но и маршрут перемещения, и даже мысли этого человека. То был результат многолетних наблюдений, и большой опыт управления людьми.

– Звали, Иосиф Григорьевич?

В кабинет вошел Павел Ильич Паперно, старинный друг новоиспеченного начальника ОБЭП, а теперь еще и зам. Несмотря на небольшую разницу в возрасте и долгую дружбу, он называл Давиденко по имени-отчеству. Так получилось, что Паперно был всегда в подчинении у Давиденко. Войдя, он сразу изогнулся:

– На вашем столе всегда идеальный порядок.

Подобострастный намек на то, что у прежнего хозяина кабинета стол был вечно завален бумагами.

Иосиф Григорьевич вынул из тумбочки копии учредительных документов фирмы «Бизнес-Плюс» и начал их листать.

– Тут трое учредителей: Кондауров, Ефремов, и Усачев.

– Уже двое, – улыбнулся Паперно.

– Про Ефремова я знаю – это племянник Каданникова, а кто такой Усачев?

– Это родственник Солодовникова.

Иосиф Григорьевич задумался. Смерть Кондаурова также не входила в его планы, и в отношении этого события он еще не определился, как его можно обернуть в свою пользу. Кондауров был единственным из трех учредителей «Бизнес-Плюса», кто имел уголовное прошлое. Да и настоящее – пока был жив. Несмотря на то, что легализовался, стал заниматься законным бизнесом, у правоохранительных органов к нему было много вопросов. И, в отличие от остальных хозяев ООО «Бизнес-Плюс», не был дружен с начальниками силовых структур, держался особняком. Двое его официальных соучредителей – добропорядочные граждане, и, хоть они реально не участвовали в разделе прибыли фирмы, с точки зрения закона к ним не подкопаться.

– Наследники у Кондаурова есть? – спросил Иосиф Григорьевич.

– Жена и двое детей.

– Все не то. Даже если она войдет в состав учредителей, это делу не поможет. Кондауровых придется забыть.

– Не войдет, – покачал головой Павел Ильич. – Есть информация, что ей дали отступные.

– Много?