Записки «черного полковника» Трахимёнок Сергей

Расим

Спутник Фарука о чем-то спросил гражданского. Тот вежливо ответил.

Они перебросились еще несколькими фразами, и гражданский обратился к Фаруку. Тот, выслушав его, кивнул головой и сказал Расиму:

— Пойдем со мной.

Они вышли из кабинета и уселись на стулья в коридоре.

— Как спалось? — спросил Фарук.

— Нормально, — ответил Расим. — Как может спаться в тюрьме?

— А чего такой смурной?

— А ты бы на моем месте веселился бы?

— Не знаю… Это мой земляк, — сказал Фарук. — Он большой босс в Каморкане, но учился в Турции и у него здесь немало друзей. Зовут его Эрдемир.

Тут дверь кабинета отворилась, и показался Эрдемир. Он что-то отрывисто произнес Фаруку и пошел прочь от кабинета.

— Все нормально, — сказал Фарук. — Тебя сейчас допросят, а потом мы поедем в отель.

Они вошли в кабинет, и гражданский (как оказалось, это был следователь) стал спрашивать Расима о том, кто он такой и как попал в Турцию. Затем вопросы стали касаться фальшивых долларов. Следователь спросил, где их покупал Расим, имел ли он когда-нибудь дело с местной полицией города Минска (следователь произносил это название как Мэнск). Говорил следователь по-турецки, а на русский язык его вопросы переводил Фарук.

— Где вы учились?

— Это так важно? — удивился Расим.

— Не я задаю вопросы, — пояснил Фарук, и тут же любезно улыбнулся гражданскому. — Ты же должен понимать, что они пытаются установить картину.

— Картину чего?

— Картину преступления.

— Какое отношение к этому имеет моя учеба?

— Ты что действительно не понимаешь? Если ты скажешь, что окончил технический или химический вуз, то у них больше оснований подозревать тебя в фальшивомонетничестве.

Следователь, недовольный долгим разговором подозреваемого и переводчика на русском языке, что-то недовольно сказал Фаруку по-турецки. Допрос продолжился. И чем дольше он продолжался, тем больше казалось Расиму, что вопросы следователя не имеют никакого отношения к вопросам, которые обычно задают или должны задавать фальшивомонетчикам.

При всей детальности допроса следователь не спросил, где купил эту купюру Расим? Есть ли у него чек обменного пункта? Был ли это обменный пункт в Турции или он находится на территории Беларуси? Зато он интересовался: кто был его преподавателями в вузе? Есть ли мечеть в городе, где он родился? Какие отношения к мусульманам в Беларуси вообще?

— Есть ли претензии к нам? — перевел последний вопрос Фарук.

— Нет, — помотал головой Расим. Он ожидал, что Фарук также коротко переведет его ответ. Но Фарук стал о чем-то пространно распространяться следователю, а тот удовлетворенно кивать ему в ответ головой.

— Все, — наконец сказал Фарук. — Сейчас небольшая процессуальная процедура, и мы свободны.

— Слава Богу, — вздохнул Расим.

В кабинет вошел человек с маленьким чемоданчиком в руке. Процедура оказалась не одна. Сначала Расиму остригли ногти на руках, а затем сняли отпечатки пальцев.

Наконец, кое-как вытерев руки салфеткой, Расим вместе с Фаруком покинул кабинет следователя.

Они сели в машину Фарука и поехали в отель. Когда выехали за город, Расим спросил:

— Слушай, я хотя и не знаю турецкого, но перевод короткого слова «нет», должен звучать как «ёк». А ты чего там говорил, чуть ли не полчаса?

— Я благодарил от твоего имени полицию, которая вела себя по отношении к тебе весьма корректно.

— Понятно… А скажи-ка мне еще, мой верный переводчик, какое дело этому специалисту по фальшивым монетам до моих преподавателей в вузе.

— Не знаю, — ответил Фарук. — Может быть, он вообще сомневался в фактах твоей биографии и задавал контрольные вопросы.

— Ну а мечеть ему зачем нужна?

— Я сказал ему, что мы одной веры.

— Это было так нужно?

— Чем больше общего у нас, тем легче найти общий язык и развязать все узелки.

— Тебе бы следователем работать, — сказал Расим.

— А я им и работал, — ответил Фарук. — Ты, думаешь, откуда я Эрдемира знаю?

— А кто такой этот Эрдемир?

— Эрдемир — это человек, который тебя вытащил из каталажки.

— Понятно. А он вытащил меня навсегда, или…

— Не знаю, все будет упираться в то, что покажет экспертиза денег, плюс анализ микрочастиц, которые были у тебя под ногтями.

— Ты полагаешь, что там…

— Правильно… Они полагают, что там есть то, что бывает у тех, кто делает фальшивые деньги.

— А если этого там не окажется, я реабилитирован?

— Да, как непосредственный изготовитель фальшивых купюр, но как распространитель…

— Твою дивизию! Что же делать?

— Пока ничего, дождемся результатов экспертиз.

— Надо позвонить начальству в Минск.

— Зачем?

— Сообщить обо всем.

— Не надо, не поднимай волну прежде времени. Может, все обойдется.

— А вдруг не обойдется?

— Девяносто процентов, что обойдется, — сказал Фарук.

— А если я попаду в оставшиеся десять процентов? Тогда мне не отмыться…

— Отпусти все, пусть эта река течет без тебя, — философски заметил Фарук. — А насчет «не отмыться», приедем в отель, возьмешь шампунь и отмоешься.

Расим так и сделал. Оказавшись в номере, он принял душ, тщательно вымыл руки, но следы от дактилокраски все же остались. Особенно его беспокоил запах «обезьянника», казалось, он не только въелся в кожу, но и проник внутрь нее. Желая как можно быстрее избавиться от следов краски и этого запаха, Расим взял свежее белье и пошел в баню. Однако сауны были на профилактике, и работал один хамам — каменная лежанка, на которой уже грелись два усатых мужика.

Расим улегся на лежанку рядом с ними, укрылся подобием покрывала, закрыл глаза и стал потеть.

Конечно, кайфа от банной процедуры он не испытывал. Мысли его были далеки от каменной лежанки, и даже гостиницы. Он ясно понимал, что вчерашнее задержание было провокацией, и по-хорошему сейчас надо взять такси и уехать в аэропорт. Возможно, там есть места на чартеры до Москвы или до Минска. А уж ежели таковых нет, то улететь в Стамбул или Анкару, а оттуда уже в Россию или Беларусь…

Тут он выругался — все его деньги остались в полицейском участке. Разумеется, его специально подставили и специально лишили средств. Что делать? Что? Хотя зачем спрашивать, его аналитический ум уже знал, что делать…

Сейчас он вылежит на каменной лежанке еще полчаса, потом помоется и, нарушив некий ритуал восточной бани, после которой нужно отдохнуть на диване, закутавшись в махровое полотенце, пойдет в номер. В номере демонстративно быстро соберет чемодан, а затем выйдет без него к стоянке такси, якобы для оценки обстановки. Если за ним ведут наблюдение, то это не пройдет незамеченным.

Предположения его подтвердились: после того как он пообщался при помощи жестов с таксистами и вернулся в отель, то сразу налетел на Фарука.

— Как самочувствие? — спросил тот.

— Прескверное, нужно платить за номер, а деньги…

— Твои деньги на экспертизе, — ответил Фарук, — и их сразу не вернут. Но не переживай, у тебя есть друзья. Побудь в холле.

Он куда-то ушел, но вскоре появился со своим старшим другом и земляком. Эрдемир оглядел Расима с ног до головы, словно оценивая его состояние и сравнивая его с тем, что он видел утром, сказал несколько слов Фаруку на непонятном языке и ушел.

— Забирай чемодан, — произнес Фарук. — Переезжаем в другой отель.

— Мне надо его собрать, — соврал Расим.

— А разве ты его уже не собрал? — съехидничал Фарук.

Виктор Сергеевич

Гонолулу, Гонолулу — столица Гавайских островов, пятьдесят первого штата США. Странное, признаться, название для русского уха.

Что он знал о Гавайях? То, что это международный курорт. То, что это рай земной, потому что там 24 градуса днем, двадцать четыре градуса ночью, и двадцать четыре градуса в средине зимы и лета. Правда, это средние температуры, а реальные могут отклоняться от этих показателей, но не намного.

Все это похоже на знания Остапа Бендера о Рио-де-Жанейро. «Там полтора миллиона жителей в основном мулаты и все в белых штанах».

Он никогда не был на Гавайях, но даже если бы и был, то вряд ли что-либо мог вспомнить. Ему приходилось бывать на многих курортах мира, и даже фотографироваться рядом со знаковыми зданиями и памятниками выдающихся людей, но все это совершалось лишь для того, чтобы подкрепить легенду туриста или журналиста, аккредитованного на каком-нибудь международном мероприятии. На самом деле он мало что помнил из того антуража, что был запечатлен на фотографиях. Потому что все его внимание там было сосредоточено на том, как уйти он наружки[7], как не попасть в поле зрения контрразведки противника, как правильно выбрать место для встречи с агентом, чтобы у его визави не было шансов ее отфиксировать и уже тем более узнать содержание их бесед.

Зачем он летел в Гонолулу? Он — старый разведчик на пенсии.

— Не ввязывайся в эту авантюру, — сказал ему друг, который догадался, зачем он появился в Москве.

Это было вечером, а днем его принял на конспиративной квартире начальник одного из отделов бывшего «американского направления».

— Вы читаете газеты? — спросил он.

— Разумеется, — ответил Виктор Сергеевич, — и знаю, что произошло в США.

— Приятно иметь дело с профессионалом, — сказал начальник.

«Хватит ходить вокруг да около», — хотелось сказать Виктору Сергеевичу.

И так, наверное, он сказал бы еще десять лет назад, но сейчас, после развала Советского Союза, он пенсионер, живущий в Минске, а его коллега и бывший ученик представляет спецслужбу России — государства хотя и дружественного, но все же другого. И ему не хочется открываться перед Виктором Сергеевичем раньше, чем тот даст согласие на некое действо. А что это действо будет предложено, Виктор Сергеевич не сомневался. Стоило его приглашать в Москву да еще с такими конспиративными предосторожностями.

— Вам приходилось работать в советские времена по главному противнику? — начал начальник.

— Коля, — сказал ему Виктор Сергеевич, — давай не будем смешить кур, даже если предположить, что наша беседа фиксируется. У вас возникла проблема, и вы пытаетесь привлечь меня к ее разрешению?

— Да.

— Форма моего участия в этом? Вам нужна консультация?

— Пока, да.

— А что, может возникнуть необходимость в реальных действиях?

— Да, Виктор Сергеевич.

— Ситуация настолько сложна, что такая мощная спецслужба не может обойтись своими силами и выходит на отставного пенсионера, да еще и проживающего на территории другого государства?

— Ситуация действительно не проста, — осторожно заключил начальник. — Но я могу изложить детали только после того, как получу от вас некое предварительное согласие поучаствовать в операции по восстановлению связи с…

— С некоторыми представителями разгромленной резидентуры?

— Да.

— Таким образом, я даю согласие участвовать в этой операции и мы переходим к конкретике?

— Да.

— Странно, раньше такого разговора не могло состояться…

— Конечно, не могло. Будь вы не отставником, да еще живущим в другом государстве, я изложил бы вам обстановку и поставил бы перед вами задачу, которую вы должны были выполнить. Но я не могу сделать это, потому что у вас есть право отказаться…

— Коля, — сказал Виктор Сергеевич, — я догадываюсь о диапазоне моего использования. Если бы речь шла о консультации, то не было бы таких предосторожностей. Скорее всего, вы хотите, чтобы я…

— Виктор Сергеевич, — сказал начальник отдела, — поскольку вы не в штате, я уполномочен обсудить конкретику только после дачи вами согласия на реальное участие в операции.

— Заманчиво тряхнуть стариной, но мне все-таки непонятно, почему я должен покупать кота в мешке. А вдруг я не смогу по состоянию здоровья выполнить поставленную задачу?

— В том-то и парадокс, — сказал начальник отдела, — сначала согласие, а потом конкретика задания. Мы полагаем, что состояние вашего здоровья вполне удовлетворительное, если судить по тому, что вы дважды в неделю посещаете баню и дважды играете в футбол на спортивной площадке возле вашего дома в Минске.

— Значит, вы изучали меня, перед тем как сделать это предложение?

— Конечно же, Виктор Сергеевич.

— Вы посылали в Минск своих людей или пользовались старыми источниками информации?

— Да стоит ли посылать туда своих людей, ведь речь идет о вещах всем известным. Вплоть до размеров той площадки, на которой вы играете в футбол.

— Коля, когда-то на этой площадке играл в футбол и ты. Хотя это было чревато взысканиями, поскольку начальник Высших курсов запрещал это делать в неучебное время. И ты понимаешь почему?

— Еще бы, там полыхали такие страсти, каких не бывает на наших национальных чемпионатах… — произнес начальник отдела, и глаза его загорелись.

— Точно, потому и травматизм от таких страстных матчей группа на группу или курс на курс был большим, чем от спаррингов во время рукопашного боя.

— Да, — ответил начальник отдела, которого звали Коля, он сам имел перелом лучезапястной кости.

— Коля, — вернул начальника из прошлого в настоящее Виктор Сергеевич, — если эту задачу не может решить никто, кроме меня, я даю согласие. Надеюсь, мне не придется прыгать с парашютом или бегать по крышам поездов.

— Не придется.

— А подписать некое обязательство о неразглашении сведений, которые станут мне известными?

— Наверное, придется.

— Коля, я кадровый сотрудник спецслужб, хотя и на пенсии, и не буду ничего подписывать. Так и доложи руководству. Я в отличие от вас остался там, в Советском Союзе и в советской разведке.

— Хорошо, встречаемся завтра. Постарайтесь решить свои бытовые проблемы за сегодняшний день. Если руководство даст добро на ваше участие в проведении операции…

— Все ясно: я буду переведен на конспиративную квартиру и любые контакты…

— Да, Виктор Сергеевич, да.

Б.Н.

Три дня из отведенного мне недельного срока прошли. А я ни на шаг не продвинулся в выполнении поставленной задачи.

Ефимов вернулся ни с чем. Все с самого начала не заладилось. Контрнаблюдение обнаружило «хвост», и Ефимов отказался от встречи. При этом он не преминул помотать наружку визави, подергать ее на отрывах, а также осуществил массу контактов со случайными лицами, прибавив «коллегам» работы по установлению и проверке этих лиц.

И сделал Ефимов это не от желания позлить противника. Иногда это срабатывало в нашу пользу. В следующий раз с ним просто не станут связываться, предположив, что он вот так демонстративно подставляет себя для того, чтобы отвлечь наружку, а где-то в другом месте будет происходить реальная операция.

Но мои вопросы остались без ответа, а время шло. Уже и Михаил Федорович намекал, что нужно искать другой канал информации. Но где его найдешь? Это только в западных СМИ у нас каждый второй в Западной Германии работает на советскую разведку. На самом деле, большая агентурная насыщенность в разведке так же неэффективна, как и малая. Здесь, как и в любой конспиративной деятельности, нужна мера. Но эта мера каждый раз зависит от такого количества слагаемых, что легче изобрести некий стандарт, чем исследовать эти слагаемые, для того, чтобы определить эту меру.

Я доложил обстановку Михаилу Федоровичу. Тот почесал затылок.

— Нужно разрабатывать резервный вариант, — сказал он. — Вдруг с «Бразильцем» не удастся встретиться в течение недели.

И я снова стал просматривать материалы, касающиеся деятельности эмигрантских организаций. Но ничего нового и интересного для себя не нашел. Правда, по сообщениям одного из агентов, проходила информация о привязке новой радиостанции к пригороду Мюнхена Пулаху, но власти ФРГ почему-то не позволили этого сделать. Агент считал, что это происки «восточных немцев», которые договорились с «западными». На самом деле руководству эмигрантов не было известно, что в Пулахе дислоцируется служба, которая до весны этого года называлась «Организацией Гелена», а с апреля была преобразована в Государственную Федеральную разведывательную службу (БНД). И власти не хотели соседства своей спецслужбы с новой организацией.

Итак, получив столь ничтожный результат, который свидетельствовал лишь о том, что в Мюнхене или возле Мюнхена радиостанцию власти разместить не разрешили, я пошел домой в прескверном настроении. И в таком же настроении вернулся на следующий день в здание аппарата Уполномоченного. Но здесь меня ждали приятные вести, Ефимову удалось-таки встретиться со своим агентом.

Читаю копию справки о беседе с «Бразильцем».

Оказывается, в последний момент власти все же разрешили разместить радиостанцию в Баварии возле города Деггендорф. И дело закрутилось настолько быстро, что уже из Америки привезено оборудование, и оно размещено в бараках бывшего лагеря для перемещенных лиц, неподалеку от реки Изар.

Но самая важная часть информации была в конце справки. Работы по созданию станции должны были по планам начаться в понедельник, тогда как на дворе была пятница. Что делать? Идти к Михаилу Федоровичу? Но к нему нужно идти с планом мероприятий. Сажусь за разработку плана, правда, ни ресурса времени, ни какого-либо иного ресурса у меня уже нет. Тем не менее пишу план, первым пунктом которого является срочная командировка в Деггендорф, и несу его на согласование начальнику отдела. Тот пытается сократить мои предложения по расходам, но я настаиваю, тогда он идет к Уполномоченному, захватив меня с собой.

Однако мне не пришлось доказывать необходимость финансирования в тех пределах, которые я указал. Начальник вышел от Уполномоченного с утвержденным планом, в углу которого стояла резолюция: «По фактическим затратам».

Подпись Уполномоченного — это тот ключ, который открывает все двери. И вот уже я сижу в кресле оперативно-технического отдела, где меня фотографируют для паспорта гражданина ФРГ Карла Шеффера.

Вот мне изготавливают документы, а точнее — купчую на участок земли в районе бывшего лагеря для перемещенных лиц в Деггендорфе.

Затем следует короткий инструктаж нашего страноведа Володи Бязева, который говорит мне об этнопсихологических особенностях баварцев.

Ночью я уже в аэропорту Западного Берлина, а утром прилетаю в Мюнхен. Мой плохой немецкий объясняется по легенде тем, что я родился в Баку, в семье немецких специалистов, которые в тридцатые годы погибли, и я воспитывался в детском доме, пока меня не нашли мои родственники из Мюнхена. Но мне не судьба была жить в Германии. Призванный на службу в вермахт, я в сорок третьем году попал в окружение и пробыл в советском плену девять лет, пока не вернулся домой и не открыл собственное дело. Моя строительная фирма называлась «Шеффер и К».

Несколько часов — и я в Деггендорфе, беру напрокат машину и некоторое время езжу по городу. Потом захожу в гаштет, заказываю пива и говорю с хозяином о бывшем лагере для перемещенных лиц. Он поясняет, как мне туда добраться. Оставляю несколько марок и обещаю зайти еще.

Бывший лагерь для перемещенных лиц представляет собой ряд хорошо сохранившихся деревянных бараков и каменное здание. И самое удивительное, что он не охраняется. Впрочем, ничего удивительного, как говорит Володя Бязев: «Немец никогда не отдаст своего, но и чужого не возьмет». В крайнем бараке складированы ящики с маркировкой на английском языке. Прекрасно. Возвращаюсь в гаштет, снова неспешно беседую с хозяином, прошу порекомендовать мне небольшую фирму для производства земляных работ. Хозяин оживляется и говорит, что таковую содержит его кузен. Обещаю ему заплатить за то, что он меня срочно сведет с ним. Хозяин соглашается, и я знаю почему. Ведь глупый приезжий немец заплатит ему, а потом и с кузена можно потребовать комиссионные.

Он звонит кузену и дает мне адрес. С большим трудом нахожу улицу и дом. И, наконец, вижу хозяина, это молодой баварец, но с солидным брюшком. Первое, о чем он мне напоминает, это то, что рабочий день уже кончился и говорить он будет за отдельную плату. Разумеется, я соглашаюсь, представляюсь ему сам и показываю документы. Но этого мало, при всей практичности, пунктуальности и меркантильности немецкого фирмача он все же — человек, а не машина.

Говорю ему, что пытался начать свое дело на севере, но народ там, о-о! Одним словом «пройсен».

Мой собеседник оживляется. И хотя слово «пройсен» означает всего лишь пруссака, этим словом южные немцы зовут немцев северных, и не просто зовут, а скорее обзывают. Особенно этим грешат баварцы, у которых своеобразные счеты с пруссаками. Они полагают, что их последний король Людвиг II был утоплен по приказу Бисмарка.

Вспоминаю инструктаж Бязева. Баварцы, несмотря на то, что являются южанами, гораздо сдержаннее северян. И там, где северяне последовательно озвучивают свои мысли, баварцы оглашают только результат мыслительного процесса.

О баварцах есть анекдот. Баварская семья за столом. Муж молча ест поданное ему. Жена спрашивает: «Вкусно?». Муж отвечает: «Если молчу, значит, вкусно».

— Правильно говорил Кини, что пруссаки — не чистокровные немцы…

— Да, да, — соглашается фирмач.

О Кини, ласковом прозвище последнего короля Баварии Людвига II, который у баварцев считается одновременно чем-то вроде святого и национального героя, я тоже слышал от Бязева.

— Только в Баварии да еще в небольших городках сохранилась традиции строительства настоящих немецких домов, — говорю я. — Я купил участок возле реки Изар, где были бараки лагеря для перемещенных лиц, и в понедельник ко мне приезжает заказчик. Мне надо к этому времени сделать планировку.

— Плохой участок, — говорит фирмач.

— Но зато земля дешевле.

— Место ам не лучшее, — упорствует фирмач. — Гораздо лучше купить участок вблизи Лукаскирхе.

— Конечно, лучше, но я связан желанием заказчика.

— Но там строения, — говорит фирмач. — Одно из них на хорошем фундаменте.

Он хорошо знает свой город и его предместья.

— Участок небольшой, — говорю я ему. — Как раз до каменного здания, поэтому работы там немного. Мы сдвигаем деревянные строения в овраг и делаем планировку.

— Не могу, — говорит фирмач. — Выходной день, рабочие отдыхают, в понедельник и начнем.

— Я тоже не могу, — говорю я ему. — У меня заказчик будет в понедельник с утра. Что я ему покажу, старые бараки? В общем, решайте, или я еду в другую фирму.

— Хорошо, — говорит фирмач. — Двойная цена за работу в выходные.

— Тройная, — отвечаю ему, — если мы все сделаем ночью.

— Правильно, — отвечает он, — за ночную работу нужно платить дороже. Я сам прослежу за работой бульдозера. А планировку завтра сделает моя жена по плану. У вас есть план?

Он садится за печатную машинку, и мы создаем договор между ним и фирмой «Шеффер и К», к которому прилагаем копию купчей на участок. Мой контрагент по сделке требует план разбивки участка, которого у меня нет.

Я обещаю ему представить его завтра утром, даю задаток, и мы разъезжаемся.

Останавливаюсь в «Паркотеле» и начинаю создавать план будущей застройки. Получается скверно, но лучшего варианта нет.

Утром еду к фирмачу, но предварительно заезжаю на участок. Там еще работает бульдозер, за рычагами которого сидит, ба, мой фирмач! Но я делаю вид, что не узнаю его и уезжаю. Примерно через час появляюсь у него дома. Он уже на месте. Передаю план, фирмач удивленно смотрит на меня.

— Это не план, — говорит он мне.

— Это рисунок заказчика, — говорю ему я, — а кто платит, тот и заказывает музыку.

— Да, да, — соглашается он со мной и приглашает жену. Мы втроем разбираемся с планом, который нарисовал мнимый заказчик, и я выкладываю деньги за работу бульдозера. Конечно, мне хотелось бы сразу расплатиться и с планировщиком, но этого делать нельзя. Это может насторожить подрядчика. Здесь все упорядочено: сначала работа, а потом деньги. Вечером принимаю работу, расплачиваюсь и спешу на поезд в Мюнхен.

И все вроде бы складывается благополучно, но из Мюнхена нужно улететь в Западный Берлин, а оттуда перебраться в Восточный. Однако погода нелетная, рейсы задерживаются и к бабушке не ходить, чтобы понять, что в Деггендорфе уже подняли тревогу и допросили фирмача. Разумеется, он показал им документы, и, разумеется, тут же было установлено, что они липовые. Теперь на всех аэропортах и вокзалах будут искать Карла Шеффера, владельца компании «Шеффер и К».

Слава Богу, если так. Немцы — народ педантичный, у них есть установочные данные, и они будут искать по ним, а уж во вторую очередь по внешним данным. Конечно, если бы в Деггендорфе не зафиксировали мою фамилию, то по станциям и аэропортам разослали бы приметы, а так можно с уверенностью сказать, что это будут данные на Карла Шеффера.

Но на этот случай у меня есть некая квартира в Мюнхене. Я отправляюсь туда и говорю хозяину слова пароля. Он стрижет меня наголо, делает фото, и через сутки из Мюнхена в Западный Берлин летит странный человек лет сорока, с рукой на перевязи и несколькими латками лейкопластыря на лице. И конечно же в паспорте значатся совершенно другие установочные данные, даже близко не напоминающие Карла Шеффера.

В Карлхорсте дядя Миша принес мне в кабинет несколько западногерманских газет.

— Приложишь к отчету, — сказал он.

Прежде чем писать отчет о командировке, я прочитал прессу. Во всех газетах была напечатана одна и та же статья. Суть ее была в том, что теперь ни один житель Западной Германии не может спать спокойно, потому что длинные руки коммунистических разведок могут дотянуться к нему в любой точке Германии. И в качестве иллюстрации этого приводилась моя операция.

Чем-чем, а способностью моментально реагировать на свои провалы и получать из них дивиденды за рубежом умели лучше, чем мы. И с чем это связано до сих пор не знаю. Возможно, у большого народа нет потребности постоянно напоминать, что он обижен и что к нему все время тянутся чьи-то руки…

Расим

В другой отель они ехали с полчаса на такси и почти не говорили. Да и о чем было говорить? Оба понимали, что они оказались пешками в чужой игре, но продолжали играть. Впрочем, чему тут удивляться? Жизнь людей — постоянная игра.

Машина миновала поле-пустырь, проехала мимо небольшой пальмовой рощи, вслед за которой простиралась огромная лужайка для игры в гольф.

— Кому принадлежит это поле? — спросил Расим просто так, чтобы прервать молчание, которое начинало тяготить обоих.

— Это поле отеля.

— Шикарный, наверное, отель?

— Семь звезд, — произнес Фарук.

— Но таких не бывает.

— Почему же, — ответил Фарук. — Пять звезд это обычная градация, а сверх ее владельцы самых крутых отелей выстраивают собственные иерархии. Есть поле для гольфа — вот тебе и шестая звезда, есть аквапарк внутри отеля, вот тебе и седьмая, а…

Что должно следовать, за этим «а», Расим не узнал, потому что такси остановилось у большой каменной арки отеля, которому принадлежало поле для игры в гольф.

— Твою мать! — выругался Расим, когда понял, что жить он будет именно здесь, и когда навстречу им из огромной арки с улыбкой выскочил вахтер с шапочкой на голове, чем-то напоминающей феску.

— Чего ругаемся? — игриво произнес Фарук.

— И сколько здесь стоит номер?

— Для тебя нисколько, — ответил Фарук. — Ты здесь гость на несколько дней, пока тебе не вернут твои деньги.

Номер был без излишеств. Но все, что было нужно для проживания, там имелось: плазменный телевизор, холодильник и даже миниатюрный сейф, где можно было хранить ценности.

После размещения они пошли осмотреться. Фарук показал Расиму ресторан, где тому предстояло питаться, затем они вышли во двор отеля, где змеилась река, создававшая прохладу. Через реку были переброшены арочные мосты. Чуть дальше был пляжный комплекс с бассейнами, в которых синела подкрашенная вода, лежаками вокруг них, и конечно, морем, выход к которому предварял пляж с чистым желтоватым песком.

— Не переживай, — сказал Расиму Фарук, — уж если попал в ощип, то получи удовольствие от пребывания в семизвездочном отеле.

— Ты полагаешь, что в этой ситуации можно получить удовольствие?

— Удовольствие можно получить в любой ситуации.

— Даже в той, что произошла со мной?

— Даже в той. Я понимаю, чего ты боишься. Но не переживай. Все дело житейское. Ты мой друг, я попросил помочь тебе моих друзей, значит, они теперь и твои друзья, а ты их.