Охота на пиранью Бушков Александр
– Пошли! – приказал он.
Никого не пришлось подгонять – все слышали вертолет...
– Бегом! – распорядился Мазур. – Трусцой, не увлекаясь...
Благо, впереди протянулось ровное место, обширный березняк – множество белых стволов с серыми подпалинами, словно гладкие колонны. Мазур мельком взглянул вверх – кроны довольно густые, и, если не искать с воздуха специально...
– Наддали! – распорядился он. – Темпы, темпы!
Они бежали меж белых колонн, березняк казался нескончаемым, по команде Мазура забирали все правее и правее. На фоне деревьев, с горечью убедился Мазур, беглецы кажутся еще более заметными, чем в кедровнике или меж сосен, но делать нечего, не обходить же наугад... Ага, вот опять кедры замелькали, одиночные пока, но впереди виднеется чащоба...
– Под деревья! – крикнул он, заслышав далекое гудение чертова вертолета.
Тяжело дыша, первым прижался к стволу, огляделся – все хрипят, словно запаленные кони, но трагических лиц пока не видно, не пролезла усталость в мозги...
Вертолет прошел слева – на сей раз еще дальше. Судя по быстро исчезнувшему рокоту мотора, он летел низко, а на такой скорости ничего различить внизу просто не сумеешь, лес выглядит сплошным размытым пятном... Значит, у вертушки пока что нет приказа их выслеживать, возвращается на базу, только и всего...
– Вперед!
Взз-зз-зиууу-фьююю!
Мать твою! Мазуру показалось, что на сей раз невидимую натяжку задел он сам. Попытался прикинуть высоту – пожалуй что, ослепительно сверкающую фиолетовым ракету можно увидеть в «точке высадки». Однако направления за это время засечь не успеют – меж беглецами и погоней оказались самое малое четыре высоких сопки...
Взз-зз-зиууу-фьююю!
Еще одна ракета взлетела в небо, слева. Капканы! Что, если будут и капканы или силки? Смотреть под ноги – потеряешь темп...
Взз-зз-зиууу-фьююю! Слева... Трава густая, то и дело на пути встают заросли ломкого папоротника – как тут ни пялься под ноги, не углядишь. А то и в самом деле – фотоэлемент. Сколько же труда и денег вбухано?
Впереди опять вздымается пологий склон. Виктория вдруг поскользнулась, поехала на животе. Мазур ухватил ее за ворот, рывком поднял на ноги, подтолкнул вперед и распорядился:
– Можно потише, шагом... Зигзагом поднимайтесь, так легче! Только не увлекайтесь зигзагами, четыре шага вправо, четыре шага влево...
– Вправо, а? – пропыхтел Чугунков, начавший помаленьку усваивать тактику Мазура.
– Нет, – отрезал Мазур. – К вершине... – звучно шлепнул по заду Ольгу, в целях ободрения, она придушенно фыркнула, не оборачиваясь.
Спирало дыхание, рюкзак за спиной и наган в кармане стали тяжеленными, словно свинцовыми. Но он упорно продвигался к вершине – пора было осмотреться. Толстяк все чаще спотыкается, да и остальные нет-нет, и оскользнутся... Пора дать им немного роздыху, четверть часа ничего не решит...
– Стоп, – скомандовал он, остановившись в подходящем месте. – Все валятся на землю, можно хлебнуть пару глотков и вытянуть сигаретку.
С самым блаженным выражением лиц все, кроме него, повалились там, где стояли. Чугунков сразу полез за флягой, присосался. Мазур бдительно следил за ним и вскоре схватил за руку:
– Стоп! Кому сказал?!
Оглядел всех, подметив, как Виктория страдальчески морщится, широко разведя ноги, шагнул к ней:
– Штаны спусти.
– Вы что...
– Штаны спусти, говорю! – прикрикнул Мазур.
Она, испуганно таращась, повиновалась. Ну да, так и есть – плавочки синтетические, узкие, тесные, впились в кожу, не рассчитаны на беготню по тайге...
– Скидывай-ка плавки быстренько, – сказал Мазур, повернулся к Ольге. – Тебя тоже касается, от жары и беготни скоро кожу натрет неимоверно... У кого еще трусы узкие и тесные, мигом стягивайте! Ну-ка, продемонстрируйте!
Сам он обожал трусы просторные, семейные – точно таких же вкусов, оказалось, придерживался и толстый Чугунков. Зато доктору пришлось снять обтягивающие плавки, раскрашенные в цвета американского флага. Весь этот стриптиз проделывался в темпе, без малейшего стеснения. Достав из рюкзака камень потяжелее, Мазур завернул его в снятые плавки, осмотрелся и запустил в сторону, подальше, вниз.
– Ну вот, полегчало? – хмыкнул он, сунул в рот сигарету. – Полежите пока...
Разделавшись с сигаретой в полдюжины жадных затяжек, Мазур отошел метров на двадцать, выискивая место, откуда смог бы глянуть на окрестный пейзаж. Отыскал.
Вот и березняк виднеется. И сопка, которую они обогнули, и сопка, которую перевалили по склону. Можно определить, откуда начался бег... Ага. Ну что же, километров десять отмахали, совсем неплохо с такой командой.
Прошел вдоль гребня еще с полсотни метров, теперь он не видел и не слышал товарищей по несчастью. Двинулся еще дальше – все не открывалось удобной точки, откуда мог бы посмотреть вперед, по ходу.
Ну, наконец-то, открытое место... Куда ни глянь – поросшие лесом сопки, словно могучие складки на коже неведомого чудовища. Кое-где виднеются обнаженные бурые утесы, мутно-белые каменные осыпи, равнины – ковры из тугой зеленой ваты. Впереди, километрах в трех, змеилась неширокая река. Обойти ее никак не удастся, придется форсировать вброд – вряд ли глубокая, отсвечивает под солнцем светло-голубым...
Со всех сторон – дикое, изначальное безлюдье. Пейзаж, не изменившийся за миллионы лет. Конечно, здесь миллионы лет назад плескалось море – но там, где тайга уже была, она выглядела точно так же, как сейчас... нет, миллионы лет назад еще не существовало вроде бы сосен и кедров, росли какие-то другие деревья, но все равно, дикий лес под равнодушным небом способен был проглотить тысячи подобных живых песчинок, даже не заметив. Только сейчас, глядя с высоты на раскинувшиеся вокруг зеленые просторы, Мазур понял, ч т о ему предстоит – и веселее от этого не стало. Нужно возвращаться и гнать их вперед, пока тоже не стали задумываться, о с о з н а в а т ь глухую безбрежность...
Что это там, позади?
Мазур напрягал глаза до рези, так, что начали слезиться. Не движение даже – тень движения, в самом начале преодоленного ими маршрута, едва заметное перемещение ухваченной не взором, а звериным инстинктом белой точки...
Положительно, белая точка существовала в реальности – но глаза уже слезились так, что дальнейших ее перемещений Мазур не мог рассмотреть. Ничего другого, только эта белая точка. Собака? Может отыскаться у Прохора в закромах хорошая лайка? Да запросто. В комплекте с парочкой таежных следопытов.
Попыхивая на ходу второй сигаретой, он быстро зашагал назад. Толстяк, сволочь такая, вновь присосался к фляжке, уже отполовиненной, и Мазур мимоходом легонько пнул его под копчик. Достал из рюкзака пачку сигарет, оторвал фильтры жменей и, опустив руку в карман, искрошил там табак вместе с бумагой – пора заняться следами...
– Поднимайтесь, – сказал он негромко. – Могу обрадовать: кажется, появились охотнички. Далеко, конечно, но с посиделками пора кончать... Трусцой под горку!
Задержался и обработал табаком следы на широком пространстве, прошел метров десять, посыпая трухой путь отхода. И вдобавок побрызгал водочкой. Собачке этого хватит выше крыши, враз сойдет со следа, болезная...
У подножия сопки повторил те же манипуляции, извел весь запас – и вывернул карман, старательно вытрясая последние крошки. Только бы речка и впрямь оказалась неглубокой – вряд ли их собачка дрессирована по спецметодике... а если все же? Ладно, об этом пока думать не стоит...
...Она оказалась неглубокой, быстрая вода едва покрывала каменистое дно, взвихрялась вокруг больших обкатанных булыжников, вспыхивала крохотными радугами. Ширина – едва с десяток метров, и по обоим берегам сплошные россыпи окатышей. Очень похоже, в прежние времена речушка была шире – или она в этих пределах разливается весной, когда в горах тают снега и потоки устремляются в низины согласно законам физики.
– Почему стоим? – пропыхтел Чугунков.
– Отдышись, – бросил Мазур через плечо.
Он боком прислонился к толстенному стволу, сторожко выглядывая из-за него. До края леса, за которым начиналась осыпь, было метров пятнадцать.
– Полная тишина, – добавил он негромко. – Все изобразили статуи.
И продолжал всматриваться, вслушиваться, держа наган стволом вверх.
Что-то здесь было не так. То ли на пределе слышимости уловил нечто, напоминающее короткий визг собаки, то ли очень уж азартно растрещались сороки – а они, известно, провожают трескотаньем, перепархивая с ветки на ветку, и крупного зверя, и человека. Сороки кричали впереди, на том берегу – и не похоже, чтобы они перемещались. А может, все дело в неописуемом словами, но знакомом каждому п о н и м а ю щ е м у человеку чутье, то ли зверином, то ли животном, то ли атавизме, то ли новом приобретении – седьмом чувстве диверсантов...
Мазур не х о т е л туда идти. А прежде в подобных случаях предчувствия всегда оправдывались, потому и привык относиться к ним серьезно. Он вовсе не был уникумом, такое случается со многими собратьями по ремеслу...
Но нельзя же торчать тут бесконечно. Одна секунда – это шаг. Сокращающий расстояние меж ними и погоней.
– Пошли, – сказал он. – Не шуметь, как можно тише...
И первым бесшумно тронулся параллельно речке. Пройдя с полсотни метров, остановился, сунул наган в карман, извлек нож и поскреб лезвием ноготь большого пальца. Осторожненько сдул невесомую пыль, позволявшую наблюдать дуновение самого легкого ветерка, наблюдал за ней во все глаза.
Ветерком тянуло от них за речку. Если там есть собака, непременно учуяла или учует в самом скором времени. Выразительно махнул рукой, приказывая двигаться вперед. Крался меж стволов, обратившись в слух.
Он не мог ошибаться – стрекотание сорок явственно с о п р о в о ж д а л о их параллельным курсом. Точнее говоря, не их, а того, кто перемещался следом за ними, двигаясь по ту сторону речки. Но какое же чутье, нюх, зрение должен иметь таящийся в засаде... или секрет тут в другом? Сам Мазур, располагая лишь данными от природы органами чувств, ни за что не смог бы столь искусно скрадывать противника – а на том берегу есть кто-то, есть, вон меж деревьев мелькнула сорока, пропала из виду, затрещала...
Аппаратура? Но какая?
Пора на что-то решаться. Легонько подтолкнув локтем толстяка, Мазур шепнул:
– Пойдешь первым...
Чугунков отчаянно замотал головой. Нехорошо осклабясь, Мазур поднял наган, чуть ли не уперев дуло в лоб. Бесполезно – толстяк трясся мелкой дрожью, потел, но все так же мотал башкой, и видно, что никакими угрозами не определить его в Александры Матросовы.
Ладно, не впервые ему приходится импровизировать на ходу...
– Пойдете через реку, – тихо сказал Мазур. – Все. Надеть куртки, капюшоны натянуть потуже, чтобы вас никак не распознали по рожам... Толстый, так и быть, идет последним.
– А ты? – спросила Ольга.
– А я переправляюсь чуть поодаль, – сказал Мазур. – И посмотрю, не вздумает ли кто вас обидеть... Устраивает такой расклад? Тогда быстренько натягивайте куртки...
– Ну, а если начнут стрелять? – прошептала Вика. Зрачки у нее были во всю радужку.
Мазур секунду подумал и сказал:
– К какой стороне окажетесь ближе, туда и кидайтесь. Только не разбегайтесь и не мечитесь. Окажетесь в лесу, бегите параллельно реке... всем ясно? Порядок такой: доктор-Вика-Ольга-толстый. И без дискуссий. Пройдете чуть вперед, речку будете переходить у во-он того камня... Марш!
Посмотрел им вслед, покривил губы. На месте толстяка он не спешил бы радоваться счастливому избавлению от печальной участи разведчика. Кто бы ни был на той стороне в такой вот ситуации, опытный охотник или опытный солдат, расклад один: первую пулю всегда получит п о с л е д н и й, того, кто ближе остальных к вражескому берегу, можно и оставить напоследок...
Вновь вынул наган, не двигаясь с места, проверил, легко ли выходит из ножен тесак. Привычно подобрался. Кроме тревоги за Ольгу, никаких чувств не было.
Сорочье стрекотание удалялось вслед за вереницей людей в красных куртках – засада, как Мазур и предвидел, перемещалась. Сам он тоже прошел несколько метров, чтобы не упускать из виду приманку, на три четверти коей ему, откровенно говоря, было наплевать...
Вот и камень, угловатым, граненым бугром черневший на том берегу у самой воды. Цепочка двинулась через реку – медленно, сторожко, словно шагала босиком по битому стеклу или минному полю...
ЕСТЬ!!
Мазур отчетливо разглядел бесшумно промелькнувший меж кедров на том берегу силуэт в камуфляже – на груди висят два черных ящичка, из-под пятнистой каскетки вьется черный провод, в руках ружье, поднятое под углом сорок пять градусов к земле. Вот и охотничек. Ага, один из ящичков – и не ящичек вовсе, а бинокль без футляра... ну, это нам как нельзя более кстати... других пока что не видно... вот он, подставив правый бок, прильнул к стволу, начал медленно поднимать ружье...
Прикинув расстояние, Мазур перекинул наган в левую руку, правой достал нож – подметив, что и у противника на поясе болтаются внушительные ножны с торчащей из них желтой массивной рукояткой – перебежал от дерева к дереву...
Мгновение – и он двигался, жил, действовал уже в другом ритме, чуть ли не вдвое быстрее обычного человека. Выкинул руку. Нож еще жужжал в воздухе, а Мазур несся вперед в отчаянном броске, шумно расплескивая воду...
Человек с торчащим из шеи ножом заваливался ему навстречу. Подбив его для верности ударом под коленную чашечку, Мазур молниеносно сорвал с шеи ремешок бинокля, накинул себе на шею, выхватил из ножен нож – выдергивать свой – кровь брызнет фонтаном, по уши уделаешься! – бросил себе в карман рукояткой вверх, вырвал ружье. В какой-то неуловимый миг успел еще разглядеть оскаленное в предсмертной гримасе лицо – жесткие усики, впалые щеки, светлые волосы, – черный прибор со шкалами и лампочками, а еще через секунду, пригнувшись, держа ружье наготове, бежал по берегу, крикнул:
– За мной!
Слева мелькнула фигура в камуфляже – Мазур нажал на спуск, целя пониже пояса, на уровне колен. Ружье дернулось в руках, оглушительно выплюнуло заряд, Мазур даванул спуск вторично – проверяя с ходу, полуавтомат у него, или что, – и грохнул второй выстрел, человека швырнуло в папоротники, как сбитую кеглю, он сразу же заорал от непереносимой боли...
– За мной, идиоты!
Мазур кинулся в лес, наискось уходя от реки, держась меж возможными опасностями и заполошно бегущей четверкой. Еще один замаячил слева – выстрел, дуло поднято не выше колен, фигура покатилась по земле...
– Капюшоны, мать вашу!
И они догадались откинуть капюшоны, из-за которых плохо видели, куда следует бежать. Слева ударила наугад автоматная очередь, пули прошли сзади, довольно высоко – ага, вслепую лупит, сука! – Мазур ответил выстрелом, догнал последнего – ну толстый, конечно, – и от души подбавил бодрости ударом приклада по хребту. Оглушительно взвизгнув, Чугунков рванул так, что враз выбился в лидеры...
Азартный собачий визг и лай – но где-то на месте, словно собака привязана. Еще одна очередь вслепую, вовсе уж в другой стороне, ветка пребольно стегнула по щеке...
– Вперед, суки, мать вашу! Бегом! – хрипел Мазур, поддавая кому-то коленом. – Туда! Мимо пня! Бегом!!!
А сам, превозмогая владевшие телом инстинкты, остановился, нырнул за дерево, изготовил ружье. Никого. Посчитав про себя до пятнадцати, бросился следом, легко высмотрев впереди красные пятна спин. И бежал замыкающим, хриплыми воплями подгоняя, едва кто-то замедлял темп, поддавая прикладом...
Казалось, это длится часами – сумасшедший бег меж деревьев, шумное хриплое дыхание, попадавшие по лицу ветки... Клятое ружье уже весило не меньше тонны, но никакая сила не заставила бы Мазура его бросить, пока он был уверен, что там еще остался хоть один патрон, бинокль колотил по ребрам, по животу – лишь бы не зацепился за сук...
– Впер-ред, блядские души! Наддай! Еще наддай!!!
Снова остановился, спрятался за деревом. Шум в ушах и удары собственного сердца мешали прислушаться – но никакой погони он не увидел. Понесся следом за неожиданно обретшей второе дыхание четверкой.
Наконец настал момент, когда поневоле пришлось разрешить привал, – сам Мазур мог бы отмахать в темпе кросса еще изрядный кусок, но его унылая гвардия все чаще спотыкалась и откровенно шаталась, налетала на деревья, усталость понемногу вытесняла страх, так их недолго и загнать...
– Стой! – прохрипел Мазур не так уж и громко.
Однако его услышали все, как подрубленные, плюхнулись, кто где стоял. Перед тем как самому рухнуть в мох, Мазур наскоро определился по солнцу и пришел к выводу, что не столь уж и отклонился от первоначального курса. Вытянулся на спине, закрыл глаза и постарался расслабиться всем телом, как был учен. На ощупь извлек из валявшегося рядом рюкзака фляжку и жадно глотнул, пролив тепловатую воду на грудь. Прислушался к хриплому, свистящему дыханию спутников – пыхтят, конечно, как паровозы, чего другого от них ждать... И поймал себя на гаденькой, однако вполне рационалистической мысли: неплохо было бы, потеряйся и отстань во время безумного бега кто-то из «балласта»...
Все же он был доволен собой: при первом же соприкосновении с противником не потерял ни одного из своих, даже легкораненых нет. А сам сумел вывести из строя как минимум двоих. Второй наверняка только ранен, но к этому Мазур и стремился. Вряд ли на т о й стороне пристреливают загнанных лошадей. Погоня вынуждена будет отвлечь на раненого часть сил, собьется с темпа хоть ненадолго. Вид раненых, как известно, деморализует, особенно здесь, не на войне, а на охоте. Благополучные импортные охотнички обязательно призадумаются, обнаружив, что с первых же часов лишились двоих...
Шарада, в общем, была нехитрая – охота разделилась с самого начала, и кто-то из них устроил засаду на пути. Убитого Мазур видел на заимке – это с ним и перемолвился там словечком. Что ж, встретились быстрее, чем оба рассчитывали...
Сел и осмотрел трофей – французская самозарядка, патрон с пластмассовой гильзой, увы, остался один-единственный. Судя по маркировке, либо самая крупная дробь, либо самая мелкая картечь – и то, и другое одинаково хреново при метком выстреле метров с пятидесяти. Впрочем, отныне охотнички, как всякий нормальный человек на их месте, непременно будут осторожничать, убедившись, что дичь попалась зубастая. И возникает вопрос: стоит ли тащить с собой эту бандуру ради одного-единственного патрона?
Стоит. Все, что способно сойти за оружие, нужно тут же взваливать на хребет. Вот только с ножом проблема: в старые ножны не лезет, придется и дальше таскать в кармане. Хороший ножичек, рукоятка из охотничьего рога, сталь не в пример лучше, чем у «подаренных»...
Отхлебнул еще глоток воды и зажег сигарету. Погони пока не слышно, вертолета тоже. Прекрасно, что есть бинокль. И крайне скверно, что засада з н а л а о всех перемещениях дичи. Если вспомнить загадочный ящичек на груди убитого, это поневоле наталкивает...
– Вы же их убили!
Мазур поднял голову – над ним стоял толстяк Чугунков в весьма растрепанном виде и полном смятении чувств.
– Одного, успокойтесь, – сказал Мазур. – Второй живехонек, хотя товарный вид, надеюсь, потерял...
– Они же теперь разъярятся...
– Да ну? – ухмыльнулся Мазур. – А до того они за нами гнались, чтобы пряниками накормить? Ты что, медвежью яму забыл?
– Но все равно...
– Что – «все равно»? – Мазур загнал в ствол свой единственный патрон, поставил ружье на предохранитель и закинул на плечо. – Общечеловеческий гуманизм одолел, или рассчитываешь, что не зарежут, если станешь на коленях ползать? Как раз и зарежут, камерад... Ладно, становитесь. Дальше двинемся.
– Поесть бы... – протянул толстяк.
– Попить бы, – в тон ему протянул Мазур. – Пописать бы. И бабу повалять... Отломите каждый по горбушке и пожуйте на ходу. А вообще жратву надо обобществить и жестко нормировать...
Толстяк прямо-таки шарахнулся, прижимая рюкзак к груди. И чета Егоршиных никакого энтузиазма не выразила. Пожав плечами, Мазур не настаивал. Переложил свои припасы в рюкзак Ольге, а сам сходил к речушке, долил флягу и набрал еще литра три в презерватив.
Егоршин подскочил к нему, схватил за отворот куртки и возбужденно зашептал на ухо:
– Нужно зайти в речку и пройти по ней подольше. Тогда собаки обязательно потеряют след, я где-то читал...
Вообще-то резон в таком предложении был, но Мазур, уже обдумавший некую гипотезу, всерьез опасался, что на сей раз этот метод не сработает. Посвящать врача в свои догадки он не стал, с ходу придумал отговорку, кстати, вполне правдоподобную:
– А вы нигде не читали, что в таких случаях собак пускают по обоим берегам? И быстренько определяют, где беглец из речки вышел...
Похлопал доктора по плечу и ободрения ради серьезно сказал:
– А голова у вас варит... Встали, подтянулись! Задачу ставлю простую: нам надо от них оторваться как можно дальше, так что нужно сделать быстрым шагом еще километров десять – каких-то два часа, нечего хныкать заранее... Потом будет большой привал, с банкетом и танцами живота, если кто захочет...
Глава десятая
Вдруг обрадован моряк – появляется маяк...
Мазур забирал правее, на юго-восток, чтобы сделать крюк и оставить в стороне место, где торчала отягощенная раненым засада. Курс верный – потому что, даже сбившись с него, обязательно упрешься в Шантару, а уж это такой ориентир, что лучше и не придумаешь. Он прилежно запоминал дорогу, кедрачи, сосняк и березняк, распадки, косогоры, ручьи, подъемы, спуски и ровные места – потому что по этому же маршруту непременно пройдет погоня, нужно все время держать в голове, где она в данный момент с высокой степенью вероятности может оказаться. И постараться выбрать наблюдательный пункт, откуда ее можно увидеть издали – тогда стоит и прикинуть, бежать дальше, или попробовать самому устроить засаду. Но предварительно следует поискать «клопов», должны быть «клопы», это единственное объяснение...
Однажды далеко позади, на пределе слышимости взлетел над тайгой знакомый воющий свист – кто-то наткнулся на очередную шумную ловушку. Должно быть, штабс, он не похож на размазню, которая будет умирать на коленях, постарается выжить во что бы то ни стало. Как поступил бы на его месте сам Мазур, вздумай догнать беглецов, чтобы малость ограбить? Да почаще взбирался бы на вершины и высматривал, движущиеся ярко-алые пятна видно за километры. Штабс гораздо мобильнее, он один, здоров, как лось, на нем-то не висят толстяки, закомплексованные эскулапы и бабы...
Пора и остановиться, осмотреть одежду. Загадочный ящичек, висевший на шее у убитого охотничка, наталкивал на вполне определенные версии. Существует масса аппаратуры, способной с высокой точностью определить перемещение биологического объекта – портативные штучки, надевавшиеся на дуло винтовки, американцы начали испытывать еще во времена вьетнамской войны, и техника с тех пор рванула семимильными шагами. Правда, при всем желании нельзя отличить человека от, скажем, оленя – но здесь, очень похоже, нет зверья, могли специально распугать.
Хорошо. С помощью некоего аппаратика охотники, сидевшие в засаде на берегу речушки, весьма даже пристально следили за добычей – но это еще не объясняет, отчего они столь безошибочно ту самую засаду устроили. Ожидали точнехонько в том месте, к которому вышел Мазур, не зная, куда идет. Как-то смогли угадать, что он именно туда и выйдет...
Эрго? Должна быть д р у г а я аппаратура. И беглецы ее, не ведая о том, несут с собой. Только поэтому Прохор с компанией мог безнаказанно развлекаться целых два сезона – одним знанием тайги, обученными лайками и натасканными по-индейски следопытами столь п о с т о я н н ы е успехи не объяснишь...
Когда прошло часа два, Мазур привала не объявил – ландшафт вокруг был неподходящий для его целей. Время от времени то Егоршины, то толстяк жалобно оборачивались на ходу, но Мазур махал рукой, приказывая двигаться дальше. Его весьма занимало, отчего с юга так и не прилетел за ранеными вертолет, точнее, почему вертолета не было слышно. То ли он прошел так далеко в стороне, что шум винта расслышать не удалось, то ли разгадка и вовсе жутковатая. Предположим, раненых тут принято добивать – и своих тоже, в первую очередь своих... Собственно, почему бы и нет? Что прикажете делать с раненым импортным туристом, у которого ноги на совесть продырявлены картечью? Везти срочно в цивилизованные места в хорошую больницу? Но к иностранцам у нас сейчас относятся нежно и трепетно, обязательно станут доискиваться, при каких таких обстоятельствах сэр или герр подвернулся под выстрел. Разве что – частная больничка где-нибудь в Шантарске, где вышколенный персонал не задает вопросов? И все равно риск засветиться есть. Заключить со своими гостями джентльменское соглашение, по которому серьезно раненый участник жестокой забавы автоматически переселяется на Небеса – вполне во вкусе Прохора Петровича с его налитыми темной водицей глазами. И ведь любители пощекотать нервы могут на это пойти, «Золотой арбалет» вполне может оказаться чем-то вроде «русской рулетки»...
Мазур чувствовал, что все это просто необходимо как следует прокрутить в уме – логику противника и его методы необходимо понять, так воевать легче... Но невероятно тяжело баловаться одними домыслами, не имея подкрепляющих домыслы фактов. И он все чаще думал о вылазке навстречу погоне, начинал потихонечку прикидывать варианты.
Ага, то, что нужно. Высоченная сопка слева, с голой вершиной – одиночные сосны торчат кое-где из темнорыжей каменистой земли...
– Туда, – показал Мазур.
– А может, стороной? – безнадежным тоном поинтересовался кандидат.
– Вперед! – рявкнул Мазур. – Зато спускаться будет легче...
На гребне, неподалеку от открытого места, он разрешил остановиться. Пока остальные жадно глотали воду, занялся своим гардеробом. Прежде всего скинул кроссовки и, чуть ли не тыкаясь в них носом, тщательно осмотрел, ощупал.
Выглядят так, словно совсем недавно покинули фабрику. Ни один шов не нарушен, в мягких участках не прощупывается твердых вкраплений. Такое впечатление – «недозволенных вложений нет»... Разве что существует специальная фабрика, где в кроссовки прямо на конвейере заделывают крохотные радиомаячки – но это уже попахивает паранойей...
Разделся до трусов и принялся за одежду. Сначала костюм. Ощупал каждый квадратный сантиметр штанов, распялил их против солнца. Тонкая синтетика, без всякой подкладки – нет, ничего не просматривается, швы, как и на кроссовках, выглядят ненарушенными. Однако Мазур предельно скрупулезно прощупал и их. Нет, костюм подозрений не вызывает...
Другое дело – куртка. Хоть и легкая, но материал гораздо толще, есть подкладка... Посмотрел сквозь куртку на солнце, принялся мять пальцами подозрительные места, где виднелось что-то вроде толстых ниточек – словно шелковинки, впрессованные в доллары...
Не колеблясь, полоснул алую ткань кончиком ножа. Словно занозу из пальца, извлек жесткую на ощупь ниточку длиной со спичку и толщиной с иголку. Повертел, подергал, пробуя на разрыв – прочная, как леска... Даванул ногтем, как вошь, – подается с едва слышным хрустом, ниточка словно бы переломилась в этом месте...
Положив ее на клинок ножа, принялся ковырять острием другого. Кто-то заглядывал через плечо, дыша в ухо, Мазур, не глядя, отмахнулся и продолжал трудиться.
Ну так и есть – в загадочной ниточке имеется вовсе уж микроскопическая н а ч и н к а. На никелированное лезвие просыпались едва заметные крошки, щепотка странной, жесткой трухи неопределенного цвета, скрипящей под обушком ножа... Вдруг обрадован моряк – появляется маяк. Чего-то в этом роде следовало ожидать – крохотные передатчики, исправно выдающие сигнал в эфир. Нельзя даже назвать последним визгом моды – есть датчики и миниатюрнее, но уж их-то никак нельзя обнаружить ни взглядом, ни на ощупь. А потому ради вящего душевного спокойствия договоримся, что их и нет. Потом будет видно, посмотрим на поведение погони...
Вторую «ниточку» он вытащил уже увереннее. У него самого кожа на пальцах была довольно загрубевшая, поэтому отдал добычу Ольге, велел пощупать и доложить о впечатлениях.
– Шершавенькая, – сказала Ольга. – Словно в крохотных заусенцах вся...
– Вот и цепляется за подкладку... – проворчал Мазур, оглядел всех, придвинувшихся близко и, затаив дыхание, наблюдавших за его манипуляциями. – Поняли мою мысль? Хотите жить – изучите всю свою одежонку с величайшим тщанием... Каждый сантиметр. Это передатчики, чтоб вам было ясно...
– Значит, они нас все время... – охнула Вика.
– Надо полагать, – сухо бросил Мазур. – Шевелитесь! Чтобы ни одной такой воши не просмотрели...
Взялся за рюкзак и очень скоро сделал печальное открытие: его небольшой пестрый «сидор» был прямо-таки нашпигован этими крохотными жесткими ниточками, как селедка – икрой. Они были повсюду, за подкладкой, в лямках, в клапане. Чтобы избавиться от всех до единой, понадобится пара часов – и труд будет сизифовым, потому что придется и подкладку вырвать полностью, и весь рюкзак изрезать в полосочки, он так и так станет совершенно непригодным...
– Рюкзаки, пожалуй, придется бросить, – сказал он сквозь зубы. – Это не рюкзаки, а Останкинская телебашня в миниатюре...
– А как же нести...
– Так и нести, – сказал Мазур. – Тушенку в карманы, хлеб наломать – и в карманы, благо карманы вместительные, фляги – в зубы... Нету другого выхода, господа. Или предпочитаете оставаться и дальше ходячими передатчиками?
Куда еще можно засунуть микромаячки? Уж конечно, не в трофейный бинокль. И не в трофейный нож. И не в трофейное ружье – вряд ли кто из охотников предполагал, что эту экипировку захватят в качестве трофея. Остаются выданные ножи...
Мазур изучал рукоятку собственного, как восхищенный ювелир, заполучивший в руки редчайший бриллиант. Осматривал, водил пальцами, прощелкивал ногтем. Показалось ему, или закругленный конец рукоятки в самом деле отзывался каким-то д р у г и м звуком? Показалось Ольге, что она нащупала подушечками пальцев шов на черной пластмассе?
Положив нож на опустошенный рюкзак, тщательно прицелился и ударил прикладом. Странный какой-то звук... Еще сильнее обрушил приклад.
Треск. Навершие рукоятки лопнуло. Мазур склонился над добычей. Примерно на две трети рукоятка была нормальная, сплошной кусок цельнолитого черного пластика, а вот треть – пустотелый колпачок, искусно приваренный к основанию и скрывавший какое-то хитрое устройство величиной с крупную вишню – по расстеленному рюкзаку разлетелись крохотные электронные чипсы, сверкающие трубочки в полсантиметра длиной, нечто напоминавшее конфетти с проволочными ножками...
– Вот так, – сказал Мазур удовлетворенно. – Арсенал браконьера. Давайте второй.
Во всех ножах рукоятки оказались с начинкой. Ай да Прохор... или это мистер Кук постарался перед тем, как спиться на русский манер? Теперь пользоваться ножами с укоротившимися рукоятками будет не в пример неудобнее, да что делать... Зато уверенности в себе прибавилось, игра пойдет хоть и не на равных, но гораздо более честно...
На радостях Мазур двумя ударами ножа вспорол одну из своих банок и распорядился:
– Подставляйте хлеб, орлы, пора и пожевать малость...
В три прикуса разделался со своим бутербродом, лишь раздразнив этим аппетит – и, чтобы хоть как-то обмануть желудок, напился вдосыт воды. Все равно его изобретение, презерватив-фляга, оказалось бесполезным – в руках этот пузырь не потащишь, значит, и водяной паек будет голодным...
Толстяк возился с консервной банкой, извлекая пальцами остатки жира, пока не порезался.
– Мать твою так, – сказал Мазур. – Как дите, не отберешь игрушку вовремя... Что кривишься? Сними трусы, отхвати кусок и затяни палец, больше нечем... Ну? Потуже затягивай, будешь кровью капать на ходу – прибью...
С кривой улыбкой кандидат сообщил:
– У меня от вида крови голова всегда кружиться начинает...
– Вот врежу – не так закружится, – пообещал Мазур. – Ты у меня, признаюсь честно, давно в печенках сидишь, смотри, чтобы окончательно не рассердил... Так. Теперь я пойду осмотрюсь, а вы все вытаскивайте из курток начинку. И чтоб до единой...
Он так и остался в одних трусах. Повесил на шею бинокль, надел пояс – трофейный нож кое-как уместился в старых ножнах, когда Мазур отломал у них конец. Представил, как выглядит со стороны, невольно хихикнул – Маугли, бля... Ничего, на большом расстоянии загорелое тело сольется с тайгой, это вам не куртка ярчайшего спектрального цвета...
– И тщательнее! – напутствовал он, видя, что все принялись возиться с куртками. – Проверю потом. – Секунду подумав, он сунул Ольге в карман куртки наган и вручил ружье. – Держи, патрон в стволе, с предохранителя снято. Посматривай тут...
И пошел по гребню, к открытому месту. Босиком шагать было чуточку непривычно, однако тут нет ни битых бутылок, ни брошенных консервных банок, так что за ноги можно не беспокоиться...
Оказавшись на лысой вершине, невольно поежился, ставши вдруг открытым всем взорам. Спрятался за сосну. Прекрасный вид – на десятки километров, дикое приволье, хоть и угнетен ситуацией и своей ролью в ней, а дух захватывает... Как он ни всматривался, – и невооруженным глазом, и в бинокль, поворачиваясь во все стороны, – Шантары так и не увидел, и «заимки» впереди не углядел. А вот тайга, если идти по прежнему курсу, будет уже другой – впереди там и сям открытые пространства, равнины, и что-то похожее на болото, определенно скопище кочек. Если двигаться зигзагами, укрываясь в перелесках, чересчур уж размашистые зигзаги придется выписывать, кучу времени потеряешь. Придется рискнуть и переть почти что напрямик – может, и не станут они поднимать вертолет в первый же день охоты. Часа четыре придется шлепать, держа ушки на макушке – зато совсем уж далеко впереди вновь начинаются чащобы, сопки, спасительные дебри... Пиранья на ветке кедра – сюрреалистическая, конечно, картина. Для того, кто не просекает, что н а ш а, родная пиранья и на твердой сухой земле может быть смертельно опасна...
Без особого труда Мазур узнавал пройденный ими путь – будто читал карту. Вон там перевалили подножие сопки, ага, а это и есть та речушка. Отличный бинокль достался от импортного жмурика – двадцатикратный, но не больше нашей «десятки»...
...Он чисто случайно поймал окулярами это шевеление зеленых точечек на зеленом фоне, сами, можно сказать, вылезли под взгляд... Повертел рубчатое черное колесико, но это ничем не помогло – судя по нанесенной на линзы разметке-масштабу, до погони более чем десять километров, ну да, часа на два и оторвались, не так уж плохо, но и не прекрасно, кровь из носу, разрыв нужно увеличивать.
Он едва различал крохотные силуэты – но все же видел, что это шагающие вереницей люди, числом не менее десяти, а впереди, не удаляясь особенно, маячат два пятнышка, белое и бело-черное. Лайки, конечно. А это хуже, чем любая овчарка, – овчарка, как ни крути, остается служебной, а лайка – з д е ш н е е животное, таежное. Огромная разница меж службой и образом жизни, сравните любого, самого ретивого вертухая и охотника-эвенка...
Время от времени там вспыхивали крохотные солнечные зайчики – солнце играло на стволах ружей, значит, они даже не озаботились навести т у с к л о с т ь на стволы, чувствуют себя хозяевами, банкометами в игре... Что ж, самому Мазуру солнце светит почти в спину, так что бликов от окуляров не будет. До темноты остается часов шесть. Вряд ли охота двинет по тайге ночью... или все же станут устраивать игры с приборами ночного видения? Как поступил бы на их месте он сам? Пожалуй что, не рискнул бы охотиться ночью на ловкого «майора», в первые же часы столь изобидевшего засаду... или тебе просто хочется так думать?
Он все еще стоял с прижатыми к лицу наглазниками из мягкой резьбы, когда поодаль, там, где оставил людей, раздался оглушительный выстрел.
Чисто инстинктивно Мазур крутнулся в ту сторону, присел за стволом. Новых выстрелов не было. По звуку – охотничье ружье. То самое, что он оставил Ольге.
Не было времени раздумывать и колебаться. С ножом в руке он рывком преодолел неширокое открытое пространство и бесшумно, как призрак, заскользил меж деревьев, забирая чуть вниз и вправо, чтобы подойти к стоянке со стороны, противоположной той, в какую уходил. Давал изрядный крюк, но иначе нельзя было. И не слышал ни новых выстрелов, ни криков, ничуть не походило на налет азартных охотников – неужели кто-то опять стал показывать характер, настолько, что Ольге пришлось...
Тихонько стал продвигаться вверх, ага, меж коричневыми стволами яркими пятнами показались желтые костюмы. Затаил дыхание, держа нож для броска. Еще дерево, еще одна перебежка, вот они уже метрах в десяти, и никто его не видит...
Мазур осторожно выглянул из-за кедра. Ольга сидела на корточках, привалившись спиной к стволу, зажимая обеими руками живот, морщилась от боли, но на раненую и умирающую, ликующе отметил Мазур, не походила. Прошипела что-то, с ненавистью глядя снизу вверх – а над ней, ухватив французское ружье за ствол, возвышался старый знакомый, неугомонный штабс-капитан. Как и Мазур, он был гол и загорел – только не в черных семейных трусах, а в коротких пестрых. Мазур мысленно провел траекторию, совмещавшую шею штабса с зажатым в руке ножом – и остался ею доволен.
– Где он, спрашиваю? – прорычал штабс.
Замахнулся. Ольга ответила ему словами, которым Мазур ее, безусловно, не учил. Ну, как только ружье дернется...
Нет, штабс отвернулся. Мазур великолепно представлял ход его мыслей и нисколечко не ошибся: штабс направился к трем остальным, сбившимся в кучку чуть поодаль. Снова рыкнул:
– Где майор, мать вашу?
Замахнулся разряженным ружьем, как дубиной, состроив невыразимо зверскую гримасу, определенно рассчитанную на моральное подавление, – Мазур видел, что этот гад насторожен, но спокоен и собран. И рассчитал мерзавец отлично: почти сразу же толстяк Чугунков торопливо вытянул руку, тыкая пальцем как раз в ту сторону, куда Мазур уходил, забормотал:
– Пошел сверху в бинокль посмотреть...
Мазур видел, как Ольга медленно-медленно, все еще морщась от боли, опускает правую руку к карману. И мысленно охнул: дуреха, там же против ствола – два пустых гнезда...
– У нее пистолет в кармане! – взвизгнул толстяк, услужливо тыча пальцем.
Штабс резко развернулся – но Мазур уже отделился от ствола, коротко взмахнул рукой, и нож с роговой ручкой, жужжа, крутясь, на мгновение ослепительно сверкнул, поймав лезвием случайный солнечный лучик...
Он еще падал, когда Мазур вырвался на поляну, выхватил из рук врага ружье, замахнулся было, но тут же сообразил, что правки не требуется. И отступил на шаг, чтобы падающий его не задел.
Истерически вскрикнула Вика – неподвижно застывшее тело с торчащей из горла желтой рукояткой ножа оказалось к ней ближе, чем к другим, она встретилась взглядом с тускнеющим взором «его благородия». «Ну вот и точка» – без всяких эмоций и уж тем более сожалений подумал Мазур, одним прыжком оказался рядом с Ольгой:
– Что? – присел рядом на корточки.
– Да ничего, – сказала она, то морщась, то пытаясь улыбнуться. – Когда он выскочил, я в него бабахнула – и промахнулась, конечно. А он мне ногой под дых, ружье вырвал...
– А остальные где были? – громко спросил Мазур, оборачиваясь.
Остальные торопливо изобразили лицами и фигурами виноватое смущение, причем больше всех старался, естественно, кандидат бесполезных сейчас наук.
– И чего я вас до сих пор не бросил? – совершенно искренне спросил Мазур вслух.
Ответа, разумеется, не дождался – да и какой тут может быть ответ? Руки чесались устроить толстяку детское наказание, но удержали не соображения гуманизма, а недостаток времени. Мазур лишь смерил его взглядом, от которого Чугункова бросило в пот, устало фыркнул и сказал:
– В общем, так – охота на хвосте. Так что в темпе продолжайте выбирать блох из одежды, на крыло подниматься пора...
Сделал два шага, выдернул нож и несколько раз воткнул его в землю, очищая от крови. Виктория принялась было закатывать глаза, но Мазур уже оказался рядом с ней и процедил веско:
– Я т-те покажу истерику... Шевелись!
Сунув в рот сигарету, присел рядом с Ольгой, погладил ее по голове:
– Порядок, малыш, ты-то у меня настоящая скво... Болит еще?
– Не особенно.
– Ну, если не особенно, тогда бери-ка все свои невеликие пожитки, да и мои тоже, завяжи все в куртку, чтобы получился приличный узел. Я тебя люблю и обожаю, но некогда утешать, жива – и слава богу...
Выпрямился, кинув мельком взгляд на мертвеца, – сволочь, конечно, был покойный, но в качестве напарника, честно говоря, подошел бы. Пер следом – и достал-таки, п о ч т и достал...
– Готово, – сказала Ольга. – Я всех «червей» вытащила, не сомневайся, чуть ли не на зуб пробовала... А колышки ты возьмешь?
– Ага, – кивнул Мазур.
Он за время пути успел уже заострить все колышки с обоих концов – попадется подходящее местечко, можно и «заминировать». Если понатыкать в высокой траве десятка три – глядишь, кто-нибудь в горячке погони и напорется, споткнется, вьетнамцы в свое время неплохой урожай собирали с помощью таких вот немудрящих подручных средств...
Будь это в кино, непременно следовало бы сгрести за шкирку пробегающую росомаху, украсить ее маячками и отпустить на волю, чтобы завела погоню в непроходимые чащобы. К сожалению, в жизни росомахи шмыгают мимо не столь уж часто, а толстяк, совершенно вышедший из доверия, играть роль приманки ни за что не согласится, хоть ты его режь...
Вон он, родимый, со страдальческим видом сгорбился над курткой, вороша ее одной рукой и вздыхая так, словно не шкуру свою спасает, а выполняет тяжкую повинность, совершенно ему ненужную...
– Все, кажется, – осторожно заметила Вика, и почти сразу же распрямился ее незадачливый муженек.
Мазур тщательно проверил работу – ну, прошляпили, конечно, в Викиной куртке отыскались еще две «ниточки», а у мужа целых три. Мазур ничего им не сказал, молча вырезал «маячки», оставив рваные дыры, мотнул головой:
Читать бесплатно другие книги:
