Крючок для пираньи Бушков Александр

«Ярема — графоман»

и даже

«Ярема — п.з. а».

Шустрые журналисты и вообще интересующиеся кинулись листать указанные сборнички. Оказалось, все правда, так и обстоит, акростихи наличествуют, и матерный в том числе.

Вот тут Никифора стали бить всерьез, кому не лень. Карьера рухнула в одночасье, юные поэтессы переметнулись к денежным спонсорам, газеты издевались, поэтесса Травиата, раздобыв где-то красной краски, исписала весь Никишкин подъезд гневными обличениями (она бы и окна побила, но Никифор обосновался на седьмом этаже). Даже столичные критики, столько лет исправно принимавшие в презент кедровые орешки, копченое шантарское сальце и водочку «Золото Шантары», развернулись, стервецы, на сто восемьдесят градусов, щедро полив бывшего друга грязью.

В поисках спасения Яремко забился аж в Тиксон, ибо дальше бежать было некуда. Здесь было малость полегче, и Никифор прижился, устроился фельдшером в порту, иногда тискал в местной газете убогие стишата, а потом женился на единственной у экзотического народца путоранов поэтессе с непроизносимым именем. Узкоглазые тесть с тещей подкидывали оленинки и морошки, Яремко помаленьку переводил супругины вирши на нормальный русский язык — словом, так-сяк существовал…

— Ну и хрен с ним, — сказал Кацуба, выслушав душещипательную историю падения классика. — С Кристиансеном-то как?

— Как инструктировал, во всех позициях…

— Это лирика, а резюме?

— Ох, резюме… — вздохнула Света. — Если он разведчик — то разведчик супергениальный, а я что-то сомневаюсь, что этакого мастера штучной выделки пошлют сюда пакостить заштатной ракетной базе… По моему глубокому убеждению, которое готова отстаивать, — обыкновенный придурок. Повернутый на «зеленых» прибамбасах так, что дальше некуда. У него с собой толстенная папка с вырезками и снимками — как его в Бергене отрезали автогеном от ограды, когда он себя цепью приковал, как его в Бремене лупят дубинками полицаи, как он в Африке протестует против охоты на леопардов, а местные его гнилыми бананами закидывают… И так далее. Конечно, дело не в этом альбомчике — наш Глагол и почище сляпает, — а в моем опыте. Если ты за мной признаешь определенную профессиональную хватку и чутье, то уж поверь — пустышку тянем…

— Признаю, — проворчал Кацуба.

— Дальше разрабатывать? Уже замуж зовет усиленно, дурило скандинавское…

— Разрабатывай вялотекуще, — подумав, распорядился Кацуба. — На безрыбье-то… А вообще — жуйте побыстрее, соколы мои. Какой сегодня день, кто помнит?

— Суббота, — доложил Шишкодремов.

— Верно, — кивнул Кацуба. — Банный день. И грозит нам сегодня роскошная по здешним меркам банька. Понимаете ли, вчера в городской управе беседовал я с одним столоначальником — из тех, что трут жопой кресло не один десяток лет, пережили все реформы с зигзагами, да и нас с вами переживут… Так вот, оный титулярный советник возлюбил меня невероятно. И приглашал нас всех посетить сегодня его баньку с таким усердием, словно мы — грудастая восьмиклассница с ногами от ушей, а он — южный мандаринщик. Я, конечно, согласился. Когда вокруг ничем не примечательной ученой шоблы начинает вдруг порхать с изъявлениями горячей любви этакий местный ярыжка, не имеющий в нас вроде бы никакого интереса, когда он в гости на аркане тащит, словно овеянный традициями горец, — режьте мне голову, присутствует подтекст и двойное дно. Я бы понял, клюнь он на Светку, но он ее и в глаза не видел… Так что, соколы, париться мы поедем, но ухи держите востро. Место отдаленное, там можно и базар устроить вдали от лишних глаз, и скальп ласково снять…

— Мне его трахать? — деловито спросила Света.

— Поглядим по обстановке, — сумрачно сказал Кацуба. — Как бы самих не попытались трахнуть…

…По здешним меркам, заимки власть имущих располагались в приличном отдалении — километрах в десяти от Тиксона. Этакий уютный поселочек из пары дюжин небольших особнячков, обнесенных, вот удивительно, высоченными дощатыми заборами. Привилегии — вещь относительная, и обычное в других местах дерево здесь, надо полагать, служило колоритным признаком элитности. Крохотный эдемчик, затерявшийся среди голых сопок, за которые уходила линия электропередачи.

Встретил их субъект лет пятидесяти, отмеченный всеми видовыми признаками полуответственной канцелярской крысы — сытенький и крепенький, наигранно-бодрый, свой в доску. Кацубе он чуть ли не кинулся на шею, изображая пылкую радость, да и остальных приветствовал так, словно они были официальной делегацией из столицы, способной растереть карьеру крепыша в пыль. Именовался он без затей — Николай Владимирович — но тут же заявил, что для всех он просто Владимирыч.

Банька оказалась уже натопленной. Первой по-рыцарски туда отправили Свету, а остальных просто Владимирыч усадил за стол под открытым небом — угощаться пивком со всевозможной рыбою. Стол и кресла были опять-таки деревянными — что в Шантарске, надо полагать, соответствовало дорогому итальянскому гарнитуру.

Разговор, в общем, клеился — но Мазур скоро заметил, что радушный хозяин отчего-то нервничает, стараясь это бездарно маскировать. Вряд ли такое поведение местного Амфитриона осталось незамеченным Кацубой с его волчарами — и Мазур, чисто символически омачивая губы (завтра вновь предстояло идти под воду, так что они с Васей маялись пошлой трезвостью), особо не беспокоился, но был настороже.

Выслушав очередную витиеватую похвалу Кацубы мэру, просто Владимирыч изобразил на лице сложную гамму чувств, осторожненько сказал с таким видом, словно готов был в любую секунду с готовностью отречься от изрекаемого:

— Вот только романтик он у нас…

— Что ж, иногда это плюс, а иногда и минус… — кинул Кацуба иезуитскую реплику.

— Как вам сказать… даже у романтиков рождаются вполне дельные планы.

— Вы что-то конкретное имеете в виду?

— Заповедник и туристические маршруты…

Он не успел развить тему — за забором послышался шум тихо подъезжающей машины, и просто Владимирыч сразу сбился с мысли, облизнул губы, ерзнул. Мазур перехватил взгляд Кацубы, мгновенно ставший жестким, чуть заметно кивнул. Приготовился к любым неожиданностям, хотя и не представлял, что делать, ежели через забор полетят гранаты. Ну, не будем столь уж мрачно нагнетать…

Высокая калитка распахнулась от энергичного пинка, и во двор уверенно повалили крепкие ребята. Пятеро. Никакого оружия на виду. И среди них не было никого из тех, с кем Мазур недавно играл в ножички. Можно считать это обнадеживающим фактором или рано делать выводы?

Он решил, что рано. Сидел и недоуменно, как полагалось по роли, таращился на вошедших. Крепкие ребята, корпусные, один и вовсе — самоходный шифоньер…

— Позвольте, что вам тут… — пискнул было просто Владимирыч, но тут же заткнулся, когда у него перед носом замаячил ствол ТТ.

Мазур готов был душу прозакладывать черту, что удивление и испуг хозяина — наигранные. Ждал, козел, именно такого визита именно этих ребят…

Увидев пистолеты в руках двоих, кандидат наук Проценко, известный как майор Кацуба лишь половине присутствующих, повел себя, как и надлежит бородато-очкастому интеллигенту столичного розлива, столкнувшемуся с грозно-угрожающим местным колоритом, — вскочил, опрокинув пивную бутылку, громко, натурально ойкнул.

— Сидеть, рожа, — посоветовал Шифоньер, покачал на ладони зеленую рубчатую гранату и ласково пояснил: — Ты ее не бойся, профессор, она ручная…

Вообще-то, он производил впечатление. Мазур старательно ссутулился, в темпе прокачав пару вариантов дальнейшего развития событий, если от Кацубы последует условный сигнал.

Четверо рассредоточились вокруг стола. Шифоньер, безусловно главный, взялся за спинку стула Шишкодремова, стряхнул его, как котенка, уселся сам. Медленно, накачивая напряжение, обозрел присутствующих, положил гранату перед собой и, катая ее ладонью, заявил:

— Значит, так… Я буду спрашивать, а вы, соответственно, отвечать. А кто не будет отвечать, того будут бить, может, и ногами. Усекли?

«Он умнее, чем выглядит, — подумал Мазур. — Глаза хитрющие, забавляется, неандертальца лепит…»

— Ты тут старший, падла очкастая?

— Ага, — промямлил Кацуба.

Пистолеты были только у двух, остальные, если и вооружены, пока ничего не вынули. А стоят все же неграмотно, не учены кой-каким премудростям…

— Как звать?

— М-миша… Иванович…

— А я — Гриша. Агафонович. Ты не скалься, сука, моего батяню и в самом деле Агафоном крестили…

— Помилуйте, я и не скалюсь… — промямлил Кацуба.

— А то смотри у меня!

Поймав многозначительный взгляд Кацубы, Мазур понял, что настал его выход. В рамках образа. Сказал рассудительно, как и пристало обстоятельному мужику:

— Ребята, объясните хоть, в чем дело. Вроде бы никому на мозоль не наступали…

— Тоже доцент? — скривился Гриша.

— Аквалангист, — спокойно сказал Мазур. — Нам доцентов как-то не присваивают…

К некоторому его удивлению, Гриша на какое-то время перестал изображать полярного людоеда. Всерьез, не без доброжелательности улыбнулся:

— Ага, понятно… Давно ныряешь?

— Не особенно, — сказал Мазур. — Годочков поболе пятнадцати, но поменьше двадцати…

— Ну ладно, — сказал Гриша опять-таки без выпендрежа, — ты пока сиди и пей пиво, а доцент пусть поет во весь голос… Ну, Миша Иванович, яйца дверью прищемить или сам заговоришь?

Он мигнул, и тот, что стоял за спиной у Кацубы, врезал майору сплетенными ладонями — по шее, пониже спины, не вырубил, но заставил ткнуться физиономией в стол. Кацуба, опасливо оглядываясь, пробормотал:

— Ну зачем так-то…

— Говори, сука! — рявкнул Гриша во всю мощь легких. — Кто тебя сюда послал с твоей коробкой?

— Позвольте, я сейчас… — забормотал Кацуба. — Вы не подумайте, я только документы достану… — он вытащил из внутреннего кармана удостоверение, подсунул его Грише. — Вот это удостоверение, это командировка от института… Все написано…

Гриша мельком заглянул, бросил бумаги на стол:

— Я тебе сейчас эти бумажки в задницу забью и велю пердеть, пока не вылетят… Кто тебя сюда послал? И зачем?

— Там же написано…

Кацуба получил еще один удар, посильнее, вновь впечатался физиономией в стол, на сей раз основательно расквасив нос. Торопливо промокая лицо носовым платком, он зачастил:

— Честное слово, все так и есть, как в бумагах написано…

— Ни хрена они хорошего обращения не понимают, Гриша, — грустно констатировал один из подручных верзилы.

— Это точно, — кивнул Гриша. — Ни капельки не понимают. Придется воспитывать… Долго, старательно и больно. Начать, конечно, сподручнее всего с очкастого… Или нет? Девочку-то куда подевали? Девочки, они пугливее…

Как по заказу, именно в этот момент распахнулась дверь баньки, показалась Света, распаренная, облаченная в роскошный пушистый халат гостеприимного просто Владимирыча (все это время сидевшего истуканом и притворявшегося, будто ему жутко страшно). Недоумевающе пожала плечами:

— В чем дело, мальчики?

— Ага, — радостно сказал Гриша. — Вали-ка сюда, симпатичная, только не визжи, а то обижу…

Она робко приблизилась. Гриша неуклюже вылез из-за стола, взял ее за подбородок:

— Вот это — кто?

— Ученые. Из института…

— Стоп. А ты — кто?

— Я из газеты…

— Стоп, — сказал Гриша грозно-ласково, посильнее стиснув ее подбородок. — Вранье кончаем. Ты не слышала, а мы тут играем в «Поле чудес». Ответы должны быть абсолютно правильными… Вот ты мне сейчас и расскажешь, кто их сюда послал, кто тебя сюда послал, и вообще, зачем вас сюда послали…

— Да я журналистка, могу документы показать…

— Я тебя сейчас поставлю раком прямо посреди двора, кукла гребаная, так вдую, что сережки слетят!

Она выглядела невероятно испуганной, но стойко молчала.

— Значит, так, — заключил Гриша. — Толик, ком цу мир! Веди куклу назад в баньку, и там вдумчиво поспрошай. Только смотри, чтобы ротик у нее был не занят, а то знаю я тебя…

И сильным тычком отправил Свету в объятия одного из своих. Тот подхватил девушку на лету, поволок в баню, как ни визжала и ни вырывалась.

— Что за симфония! — вскрикнул вдруг Кацуба.

Это был сигнал конкретно Свете, и Мазур приготовился к тому, что вскоре будет подан второй. Дверь захлопнулась, слышно было, как в баньке отчаянно визжит Света, потом наступила полная тишина.

Гриша оглянулся чуточку удивленно — молчание его озадачивало. Но он не собирался упускать инициативу и терять темпа. Вновь уставился грозным взглядом:

— Если эта Зоя Космодемьянская окажется крепкой, придется, тварь очкастая, с тобой заниматься. Тебя-то мы трахать не будем, не педики, но от того тебе будет еще печальнее…

Хлопнула дверь. На порог вышла Света, подбросила на ладони тяжелый ТТ и недоуменно вопросила:

— Мальчики, а вы еще копаетесь?

— Бей! — взревел Кацуба.

Молниеносно уклонился, в хорошем стиле захватил руку того бугая, что торчал над ним, вмиг выкрутил пистолет, припечатал лицом о стол, развернулся, взял Гришу на прицел.

Второго «пистолеро» сшиб Шишкодремов, но Мазур не видел в точности, как это происходило — он был занят, взмыл со стула, взял на прием последнего, остававшегося на свободе, вырубил в две секунды, быстренько обыскал и стал обладателем старенького, но ухоженного нагана.

Хозяин так и не шелохнулся — с неподдельным уже страхом остолбенело наблюдал, как нахальных визитеров обыскивают в темпе, оттаскивают в угол двора. Кацуба подошел, охлопал и его, покривился:

— Ничегошеньки, впрочем, по роже видно — кабинетная шестерка.

Гриша сидел, положив на стол громадные руки — как приказал Кацуба. Без сомнения, он умел проигрывать, ни разу не дернулся, ни единого мата не выплюнул.

Кацуба уселся напротив него, поиграл пистолетом:

— Там кто-то что-то такое вякал насчет очкастой гниды…

— Извиняюсь, — угрюмо сказал Гриша. — За лишние эмоции. Ордер покажите.

— Господи ты боже мой, — скривился Кацуба. — В мои-то годы и вдруг выслушивать такое хамство… Я что, похож на человека, таскающего в кармане казенные бумажки по кличке «ордера»? — Обернулся к Шишкодремову: — Сходи посмотри тачку.

— Ну, так я же тебе и предлагал поговорить по-хорошему… — набычась, сказал Гриша.

— Ты мне хамил, славянский шкаф, — грустно сказал Кацуба. — Девушку обижал, за интеллигента меня принял… Что теперь с тобой делать? В колодце разве что топить…

— Давай поговорим по-хорошему, — предложил верзила.

Вернулся Шишкодремов, молча покачал головой и продемонстрировал пустые ладони.

— Поговорить, значит… — задумчиво протянул Кацуба. — Так зачем ты на нас устроил монголо-татарский набег?

— Ну, хотелось узнать, что вам тут надо…

— А с чего ты вообще решил, что мы не мирные ученые, а кто-то еще?

— Да так, взбрело в голову… Ведь правильно взбрело? Оказались те еще волчары…

— Не льсти, — хмуро сказал Кацуба. — Лести не выношу. «Взбрело в голову» — это глупая отговорочка. Для пацанов. Что-то ты должен был пронюхать…

Верзила с видом крайнего простодушия пожал плечами:

— Да слухи пошли…

— Ну ладно, — сказал Кацуба, хозяйственно прибрал в карман гранату. — Это я заберу, ни к чему тебе такие цацки… Смотри, ребятишки твои зашевелились. Распорядись-ка, пусть в темпе встают, поддерживая друг друга, стеная и охая. И выметайтесь.

Вот тут Гриша по-настоящему опешил:

— Чего? Куда?

— На муда, — сказал Кацуба. — Мне с тобой, Гриша, возиться нет никакого интереса. Поэтому валяйте на все четыре стороны. Но чтобы здесь больше не отирались, садитесь в тачку и бейте по газам со всем усердием. И запомни: ты сегодня немножко посмотрел, на что мы способны, но я тебя заверяю: если начнешь делать пакости, если мне в городе станет неуютно, вот тогда-то и пойдут настоящие неприятности… Усек? Усек, спрашиваю?

— Усек, — признался Гриша. — Нет, ну давай поговорим…

— Не о чем пока, — отрезал Кацуба. — Не нужен ты мне, такой толстый и красивый… Ну? Особого приглашения ждешь? Вставай и дуй…

— Не люблю непоняток, — проворчал Гриша, поднимаясь.

— Кто ж их любит-то? — пожал плечами Кацуба. — Уж не посетуй, нынче я банкую, так что сматывайся, пока честью просят… Я не требую, чтобы ты непременно оценил мое высокое благородство души, но потом, на досуге, обмозгуй нашу встречу как следует, ты ж не тот дуб, какого лепишь…

— Отдай пушки, — буркнул Гриша. — И лимонку.

— Ну… — страдальчески поморщился Кацуба. — Я, конечно, добряк, но не до идиотизма же…

— Семечки выщелкни, если очко жмет…

— С пушками потом утрясем, если вести себя будешь правильно, — отрезал Кацуба. — Ну, процессия шагает!

Он отодвинулся в сторону, оставив меж собой и разбитым морально противником порядочное пространство. Те принялись отступать. На переправу Наполеона через Березину это, в общем, не походило, но и ликования не было никакого — крепкие ребята, иногда охая и морщась при неосторожном движении, гуськом потянулись в калитку. Гриша замыкал шествие. Проходя мимо Светы, он повернул голову и проворчал:

— Он тебя только попугать должен был…

— Верю, — ослепительно улыбнулась Света. — И все равно — поросята. Шагай уж, Геракл…

Кивком головы Кацуба отправил Шишкодремова за ворота — проследить за бесславным отступлением противника. Мазур увидел Шишкодремова настоящим — собранного, грациозно-хищного, как идущий по следу тигр.

— Ну вот, — вздохнул Кацуба, оглянулся. — Теперь ваша очередь, ангел мой. Сие логично, нет?

— Михаил Иванович, это кошмар какой-то… — торопливо начал хозяин.

И умолк, получив раскрытой ладонью по уху — что довольно болезненно и на какое-то время вышибает из равновесия. Спокойно подождал, когда просто Владимирыч малость оклемается, звонко передернул затвор трофейного ТТ, приставил дуло к голове враз побелевшего хозяина заимки и с некоторой даже ленцой изрек:

— Если я тебя, козел, сейчас утоплю в колодце, ни одна сволочь не хватится… И не пожалеет навзрыд. Отвечать на вопросы!

После чего началось полное духовное испражнение. Просто Владимирыч кололся, как сухое полено без сучков, с некоторой даже извращенной радостью стукача.

Великан Гриша по кличке Нептун оказался местным «крестным отцом». По шантарским меркам он был мелкой рыбкой по имени плотва, но здесь успешно играл роль первого парня на деревне, промышляя в основном «левой» рыбкой, отправляемой в губернский град, а также, согласно традиции, взиманием дани с залетных торговцев. Были еще делишки в порту, но опять-таки мелочь. Других хлебных местечек, с которых мог бы кормиться толковый криминал, в Тиксоне попросту не имелось. Просто Владимирыч, как легко догадаться, за мелкий процент обеспечивал должное прикрытие из своего кабинета в огромном здании, осененном выцветшим триколором.

— Мы бы тоже что-нибудь приватизировали, но здесь и приватизировать-то нечего, — тоскливо вздохнул Просто Владимирыч. — Медеплавильный можно купить за гроши, только на черта он нужен, если медь выбрали?

Кацуба терроризировал его еще какое-то время, легонькими оплеухами и тычками дулом пистолета в висок побуждая выплевывать имена, даты и цифры. Наконец махнул рукой:

— Интервью окончено… Пошли, ребятки. Что-то меня не тянет нынче париться. Тебе-то хорошо, Светка, успела покайфовать…

И первым направился к калитке.

— Позвольте, как же теперь… — воззвал просто Владимирыч.

— А живи, как жил, гнида, — лениво отмахнулся Кацуба. — На хрен ты мне сдался, дурной такой? Надо будет еще поболтать, сам найду…

Они залезли в машину, проехав немного, подобрали Шишкодремова, доложившего, что «Волга» Нептуна проперла в город не мешкая. Выехав из поселка, Кацуба поинтересовался:

— Выражения недоумения последуют? Оттого, что я их отпустил?

— Следовало бы, вообще-то… — протянула Света.

— Ерунда, Светик, — энергично сказал Кацуба. — Все, что мы слышали от этого хомяка, примерно совпадает с тем, что мне об этом Нептуне было известно допрежь. Все это — деревенская самодеятельность. Прослушивание эти ребятки организовать никак не могли. И на герра Микушевича нападали не они. Против нас играет кто-то не в пример более опасный. К тому же нет при мне нужной химии… Можно было, конечно, в темпе содрать полдюжины ногтей и намотать на забор пару метров кишок — но чует мое сердце, что ничего интересного не услышали бы.

— Но кто-то же нас им заложил? — буркнул Шишкодремов.

— Реплика по делу. Однако, Робик, у меня стойкое впечатление, что ответ на сей вопрос нам неинтересен… пока. Согласитесь, я развязал все красиво. Особо их не обижал, не унижал, зато дал понять, что с нами шутки плохи. Они-то продолжают пребывать в полной растерянности — а вот мы теперь знаем, что местного «хрестного батьку» отчего-то чертовски волнует и наша ученая экспедиция, и возня вокруг некоторых странностей. Что открывает простор для комбинаций. В лоб они нас больше атаковать не будут, поищут более культурные подходы… кстати, Володя, я тебе забыл сказать, но на «Ниве» за нами как раз двое из этих орлов и рассекали… Да, сдайте-ка пистолетики. — Он затормозил. — Ни к чему нам в городе таскать стволы, сейчас я их упрячу в запаску так, что ни одна собака не отыщет. Потом, может, и хозяевам верну, если примерно будут себя вести…

— Кого-то мне напоминает этот «крестный батька», — сказал Мазур задумчиво. — Похож на кого-то, кого я видел, и не так уж давно…

— А ведь верно, — откликнулся Шишкодремов. — Лицевой угол характерный, форма носа…

— Спецы вы у меня, — растроганно сказал Кацуба, старательно протирая носовым платком сваленные на сиденье пистолеты. — Что бы я без вас делал, золотые мои…

Глава одиннадцатая

Точка рандеву[10]

Поначалу, вернувшись в гостиницу, Мазур немного опасался, что униженные местные орлы заявятся продолжить разговор, но никакой агрессии не последовало, противник в пределах прямой видимости так и не появился. Наступило время безделья, и он завалился на постель с купленной здесь потрепанной книжечкой полковника Фосетта — с удовольствием взялся перечитывать.

Вскоре приперся Кацуба, с непонятной гримасой полистал отложенную Мазуром книжку, кивком позвал в коридор. Они обосновались на привычном месте — у высокого окна, где были выбиты иные квадратики, и холодный ветерок знай себе посвистывал, врываясь в коридор.

— Тебе сегодня, как я понимаю, на встречу к вербовщику переться?

— А может, не ходить?

— Надо, Федя, надо, — сказал Кацуба. — Тут уже полгорода знает, что мы успешно сплавали и в первый раз сходили на дно. Странно только, что шизик Сережа пропал, а ведь собирался у тебя подробное интервью брать… Опять налакался, надо полагать. Словом, сходи и обскажи все как есть. У вас как с ним было договорено?

— Я ему звоню, он обговоренным образом называет время, а место заранее назначено…

— Интересно, — тихо сказал Кацуба. — Что-то он с телефоном явно осторожничает — «оговоренным образом»… Можно сделать вывод, что не он наши нумера прослушивает, вот и опасается… Ладно. Будем тебя прикрывать, вернее, постараемся сесть ему на хвост, куда-нибудь да должен привести.

— А может, взять его? — нерешительно предложил Мазур.

— Оно бы неплохо, — мечтательно сказал Кацуба. — Мило поболтать, потом — контрольный выстрел в голову… Не пойдет. Пленных нам девать некуда, а с трупом будет много возни. А главное, если это какая-нибудь контора, она ж разъярится, пакостить станет… А мы тут открыты всем ветрам. Так что придется тебе нести нелегкую стукаческую службу.

— Что говорить?

— А все как есть. Пустые трюмы и никакой отравы. — Он косо глянул на часы. — Пошли собираться, там еще Фаина рвется с тобой потолковать….

Спустившись на первый этаж, Мазур без колебаний направился прямиком к очаровательной Фаине, встретившей его с улыбкой, тут же сменившейся неприкрытой бабьей жалостью:

— Как она вас, паршивка…

— До свадьбы заживет, — философски сказал Мазур. — Одного не пойму — зачем понадобилось со мной такие номера откалывать…

Фаина оглянулась, понизила голос, хотя никого вокруг не наблюдалось:

— Я этой стерве еще устрою веселую жизнь. Придумала… И девку втянула.

— Она и в самом деле племянница?

— Ага. Сестрина дочка. Вот только зря я заранее Михаила Иваныча обнадежила…

— А что такое? — спросил Мазур.

— Запропал куда-то Никитин. Уж как его ни искали по всему городу…

— Кто?

— Знакомые. — Фаина поправила ничуть не нуждавшуюся в этом прическу, кокетливо улыбнулась: — Одинокой женщине на свете живется иногда тяжело, а порой и наоборот. Попросила знакомых, они обещали помочь…

— Загадочная вы женщина, — сказал Мазур. — Коли по одному вашему слову бегают по городу, чтобы милицейского лейтенанта за глотку взять…

— Ой, скажете тоже — за глотку! Порасспросили бы, только и всего… Хорошему человеку и помочь не грех. А то я виноватой себя чувствую — то-то не могла сообразить, отчего это Лизка так рвалась вместо меня подежурить за какой-то паршивый отгул, вроде и ни к чему ей был тот отгул…

— А сама она что говорит? — поинтересовался Мазур.

На личико Фаины словно бы набежала тень:

— Это бабские дела, вам неинтересные… Вертится. Врет мне в глаза, что вы и впрямь ее племянницу спьяну потащили в номер. — Она улыбнулась. — Только я от вас такого в жизни не ожидаю, вы мужчина положительный…

— Это я с виду такой, — сказал Мазур. — А как выпью, дурак дураком, хуже некуда…

— Скажете тоже! Повидала я пьющих…

Ей хотелось затянуть эту приятную беседу подольше, тут и дурак поймет, но за спиной Мазура возник Кацуба, покашлял:

— Поехали?

— И куда вы на ночь глядя? — огорчилась Фаина. — Я бы чаек вам поставила, варенье есть из свежей ягоды…

— Увы, — с нескрываемой печалью развел руками Кацуба. — Нужно в порт ехать, нам приходится после каждого погружения такую бумажную канитель разводить, что рехнуться можно…

— А вы потом заходите, чай никуда не денется… — но, делая это любезное предложение, она смотрела на одного Мазура.

— Эх, я бы на твоем месте… — вздохнул Кацуба, когда они оказались на улице. — Так откровенно тебя кадрят, что никаких недомолвок… Бери и пользуйся.

— А неизбежные сложности? — чуть фарисейски спросил Мазур, все же польщенный в глубине души.

— Оно, конечно, — согласился Кацуба. — У тебя уже Катюша на шее висит…

* * *

…Он остановил ветхий самодвижущийся экипаж за квартал от назначенного места, Шишкодремов со Светой проворно выскочили и, пройдя под тусклым уличным фонарем, разделились, исчезли во дворах.

— Кортик взял? — спросил Кацуба.

— Ага.

— Отдай, тебе сейчас надо быть чистым, как стеклышко…

Мазур сунул ему кортик и вылез из машины. Тихая улочка была пуста, с одной стороны тянулись кирпичные пятиэтажки, с другой — бесконечный ряд двухэтажных дощатых домишек, построенных, надо полагать, в те времена, когда еще работал лесоперевалочный завод. Вдоль них тянулась привычная теплотрасса, под ней, почуяв прохожего, вяло зашевелилась беспризорная собачня.

Свернул вправо, во двор пятиэтажки, подумав мельком: «А в тех бараках зимой, надо полагать, хреновенько…» Прошел мимо тронутого ржавчиной «Москвича» — машины тут идиллически оставлялись на ночь прямо на улице. Свернул в проход меж сараюшками — их тут лепилось неописуемое множество, сляпанных из ржавой жести, смутно белевших в полумраке облицовочных листов, раздобытых явно при строительстве теплотрассы. Посветил под ноги фонариком — консервные банки, вовсе уж неопределимый мусор, железяки какие-то…

Замер, насторожившись как зверь — впереди раздался короткий сухой треск. Именно так звучит выстрел «Макарова» на открытом пространстве — не в чистом поле, но в довольно просторном месте, не занятом строениями…

Ошибки быть не могло. Секунд двадцать он простоял, слушая тишину и гадая, что делать дальше. Пистолетной пальбы по соседству с точкой рандеву никакие инструкции не предусматривали. Может, вернуться в машину?

Военная привычка выполнять приказ, не отмененный последующим, в конце концов взяла свое. Он двинулся вперед, напрягая глаза, стараясь ступать бесшумно, лишь изредка включая фонарик на секунду.

Сараюшки кончились, открылся просторный двор с детской площадкой посередине — точка рандеву. Площадку построили очень давно и с тех времен не чинили, похоже, она пришла в полное запустение — повсюду торчат из земли толстые трубы и железные штыри, неизвестно для чего предназначенные в старое время, уже не определить. Кое-где сохранились качели, горки, сделанные из железа и потому успешно сопротивлявшиеся упадку. Большая беседка, где должен был ждать загадочный вербовщик, зияла дырами, крыша прохудилась.

Мазур двинулся туда. На пороге он вдохнул нерассеявшийся тухловатый запах пороховой гари, посветил фонариком — и все стало ясно в три секунды.

Дмитрий лежал на боку, откинув правую руку с блеснувшим в луче фонарика «Макаром». Мазур посветил еще и вскоре там, где рассчитывал, увидел коричневую гильзу. Один раз успел-таки пальнуть…

Низко наклонившись, Мазур наметанным глазом оценил то, что здесь произошло всего минуту назад. Бесшумкой работали, никаких сомнений — входное отверстие на затылке, выходное пришлось на левый глаз, зрелище не для сентиментальных барышень, но опознать Дмитрия все же можно…

Выскочил из беседки, погасил фонарик, осторожно прислушался. Поблизости определенно начинался небольшой переполох — как минимум две машины крутились по двору, взревывая моторами на первой передаче. Вдалеке, в щели меж сараюшками, Мазур увидел пронесшееся и тут же исчезнувшее сине-красное мерцание. Ну вот, милиция пожаловала, чертовски оперативно, надо отметить.

Он не изучил предварительно место, не наметил путей отхода — решили с Кацубой, что эти предосторожности излишни. Вот и лопухнулись, идиоты…

Пора было что-то предпринять. Мазур кинулся в ту сторону, откуда пришел, в темный проход меж сараев. Правильно — с противоположной стороны дворика сверкнули фары, сопровождаемые сине-красными вспышками мигалки. Сирены не воют, и на том спасибо…

Опа! Навстречу бежали, такой топот могли производить исключительно казенные сапоги. Сверкнули мечущиеся лучи сильных фонарей. А назад-то никак нельзя…

Мазур подпрыгнул, ухватился обеими руками за плоскую крышу ближайшей сараюшки, рывком взметнул туда тело, постаравшись сделать это бесшумно. Лег, распластался, прижавшись щекой к чему-то промозгло-холодному, ржавому — вопиющей противоположности пухового матраца. Ничего, не заметили бы…

Страницы: «« « 345678910 » ... »»