Молчание солдат Самаров Сергей
ПРОЛОГ
1
Гаити. 1990 год.
Достаточно низко над морем, непривычно низко и с большой скоростью, словно сильные птицы, несутся три светлых призрачных облачка. Чуть в стороне и выше летит еще одно, но не такое стремительное, движется почти в темпе океанской волны, и при этом выбрало совсем другое направление на перекрестке небесных дорог.
– Мы здесь со дня на день ждем урагана... – доктор Нганга, покачиваясь в тростниковом кресле-качалке на веранде собственного большого белого дома, смотрит на море и из высокого мутно-белого стакана пьет холодный чай с замороженным соком грейпфрута. Белый стакан на ярком солнце резко контрастирует с черной кожей доктора. Как у всех негров, ладони у него не черные, а розовые, но этого не видно, потому что мутное стекло внутреннюю сторону руки закрывает.
– Да... Ураган... Это неприятно... – говорит его собеседник, высокий и еще молодой, в сравнении с пожилым доктором, светловолосый человек с маленькими, близко посаженными внешне подслеповатыми глазами. Эффект подслеповатости возникает от привычки часто моргать и вовсе не говорит о слабости зрения. – Это беда. Последний здесь прошелся, кажется, лет восемь назад. Я помню трагические сообщения, было много жертв...
– Девять. Девять лет назад очень большой ураган был. Я тогда понес большие убытки, и пришлось начинать жизнь, по сути дела, заново. И внук у меня погиб... Старший. Потом и другие ураганы были. В наших местах без них не обходится и года, но эти послабее. Больше пугают, чем крушат. А поломанные деревья не в счет...
Собеседник согласно кивает.
– Кстати, я вчера в посольстве смотрел карту космической съемки. Ураган движется по непонятной траектории. Какую-то замысловатую, сложную спираль рисует. Уже основательно переворошил Бермуды – дважды туда заглядывал, оттуда к Флориде направился, но свернул у самого Майами и прогулялся по северному кубинскому побережью. По прогнозу, он до нас, скорее всего, не дойдет, спираль должна закрутиться на новый виток...
– Я сегодня звонил министру сельского хозяйства, – не соглашается доктор Нганга. – В министерстве говорят, что краешком нас все же хорошенько саданет. Как раз южную оконечность острова, где мы с вами сейчас находимся...
– Вы предлагаете мне уехать, не завершив дела? – Гость насмешливо поднимает белесые брови. – А вы останетесь здесь?
– Может быть. Временно... Вам, мистер Маккинрой, возможно, следует перебраться куда-то в глубь острова, там спокойнее. Я же предпочитаю остаться дома и здесь переждать. Уедешь, поверьте мне, от дома ничего не останется. Такой народ. Все растащат. Не говоря уже о том, что после урагана необходимо будет распорядиться о сборе кокосов на плантации. Иначе и их унесут вместе с остатками пальм. Пальмы-то уж точно все переломает...
– А эти... Ваши «уроды»? Вы же можете им приказать охранять дом. Они-то никого сюда не подпустят...
– Мои «уроды» будут делать то, что им прикажут. Беда всех «уродов» в том, что они не одного хозяина слушаются, а всех, кто с ними разговаривает. Слушаются, повторяю, безоговорочно и выполняют все тоже безоговорочно. Каждый новый приказ выбивает из памяти предыдущий...
– Да, – соглашается Пол. – Это плохо. И никак нельзя оградить их от чужого влияния?
– Никак. Они просто не могут ослушаться. Если им прикажут в мое отсутствие разломать дом по дощечке, они его разломают. Даже если прикажет незнакомый человек. И соберут все кокосы с земли. Более того, даже в ящики уложат, загрузят в грузовик и отправят, как им будет велено... За всем нужен хозяйский глаз. Кокосовая плантация – мое единственное средство к существованию.
Доктор Нганга лениво поднимается и подходит к холодильнику, установленному здесь же, на веранде. Наливает в стакан новую порцию охлажденного чая и добавляет кусочки грейпфрутового льда. В воздухе стоит влажная липкая духота, и доктор спасается от нее только чаем.
В руке у Маккинроя бутылка пива. Как всякий американец, он предпочитает в такую погоду ледяное пиво. Но Пол никогда не пьет его в таких количествах, в каких хозяин дома пьет чай.
– А когда приедет ваш ньянга[1]?
– Я послал ему вежливое приглашение по электронной почте. Кто знает, как часто он выходит в Интернет. И только он сам решает, когда ему появиться...
– По электронной почте? В Интернет?
– Да... Колдуны не пренебрегают компьютером. Наш ньянга окончил университет в Бостоне и человек почти цивилизованный. Имеет, как и я, докторскую степень. Только я – доктор экономики, а он – доктор психологии.
– Это даже интереснее, чем я предполагал. Но уже пора бы ему, говоря честно, и вежливость цивилизованного человека проявить. Третий день жду. А если я уеду, испугавшись урагана, а он появится?
Доктор в ответ только плечами пожимает.
– Думаю, в следующий раз пригласить его будет труднее. В следующий раз он может просто проигнорировать мои аргументы. Несмотря на схожесть звучания моего имени и его профессии. Ньянга – люди непредсказуемые. Говорят, что они не совсем люди...
– А ураган?
Доктор усмехается.
– Честно говоря, вам уезжать не следовало бы. Это я просто из вежливости предупредил. Долг исполнил. Ураган – это самое подходящее время для появления колдуна. Все ньянга любят эффекты. Все мы, африканцы, любим эффекты, а для ньянга они являются атрибутом профессии.
Ньянга не приезжает, а приходит пешком перед закатом солнца.
Маккинрой как раз рассматривает кроваво-розовые полоски облаков на горизонте – предвестники завтрашней непогоды, а возможно, и приход того самого урагана, которого со страхом ждет весь остров. Красный закат всегда и во всех краях земного шара предвещает ветер. И на Гаити хорошо понимают, что, если ветер идет с запада, оттуда, где сейчас кружит над Карибским морем ураган, это не сделает настроение радужным.
Доктор Нганга в это время уходит по зову телефонного звонка в дом. А этот человек с раскрашенным лицом и весь увешанный амулетами появляется со стороны ворот, невидимых с веранды, и сразу направляется по боковой аллее, посыпанной красным гравием, к Маккинрою.
Маккинрой слышит шаги и оборачивается. Рассматривает пришельца с любопытством, а тот, в свою очередь, рассматривает его. И удовлетворенно фыркает, как старый буйвол, вдосталь напившийся грязной воды из лужи.
– Вы что-то хотите? – спрашивает Маккинрой, не уверенный еще, что это пришел человек, которого он устал ждать, но надеющийся именно на это – слишком странно и даже для Гаити непривычно выглядит пришелец. Спрашивает и по привычке часто моргает. Это ошибочно делает выражение его лица неуверенным.
– Это ты хочешь, думаю я. Власти, конечно. Белые люди всегда рвутся к власти. И все твои желания направлены только на это... Даже маленькие желания. Как сегодняшнее. То самое, что привело меня сюда... – Язык пришельца – почти хороший английский. Голос хриплый, с многочисленными трещинками и оттого слегка вибрирующий.
На голос выходит из дома доктор Нганга. И стремительно спускается на аллею, чтобы поприветствовать нового гостя. Они говорят на каком-то непонятном наречии, и Маккинрой улавливает только отдельные слова. Он знает много языков, в том числе даже такие экзотические, как суахили[2]. Но сейчас разговор двух негров ведется на странной смеси английского и французского, суахили и еще какого-то непонятного гортанного языка, скорее всего, вымершего карибского[3]. Маккинрою перед поездкой сюда говорили, что на Гаити еще говорят иногда на каком-то странном местном негритянском наречии, непонятном для белого человека.
Доктор Нганга под руку вводит ньянгу на веранду. Очень уважительно вводит. Почти поддерживает, чтобы гость не оступился. Ньянга поворачивается к Маккинрою.
– Ты сегодня должен уехать. Машину заправь полностью. Тебе не скоро придется снова заправлять ее... – сразу и решительно говорит колдун, уставив палец в грудь американцу.
– Куда уехать?
– Лучше в Порт-о-Пренс.
– Там сейчас беспорядки. Машину разобьют. Еще и сожгут... Ваши соотечественники любят беспорядки. Они их веселят...
– Туда вчера ввели войска ООН. Если не хочешь в столицу, поезжай в Доменику[4].
– Еще не легче...
– А ты можешь не уезжать, – добавляет ньянга, оборачиваясь к Нганге. – Ты все равно погибнешь в ураган. Здесь ли... В другом ли месте... Я потому и поспешил. Я тебя похороню. Ты был хорошим человеком и не очень злым...
Маккинрой с любопытством наблюдает реакцию хозяина дома.
Доктор Нганга, несмотря на основательную черноту своей кожи, не бледнеет, а сереет от обращения к нему в прошедшем времени. Но удивительно быстро смиряется с судьбой, не решаясь бороться за жизнь, если ньянга уже предрек ему смерть. Только голову склоняет в почти светском поклоне. И ни минуты не сомневается в предрешенности своей судьбы.
– А теперь оставь нас, – продолжает колдун.
Доктор Нганга уходит торопливо, на ходу полуоборачиваясь через плечо, словно надеясь еще что-то услышать от колдуна. Но тот занят белым человеком.
– Ты приехал за средством...
– Ты знаешь?
– Я все знаю... Я бы мог убить тебя только за это желание, но мне будут нужны деньги после урагана. Слишком нужны будут, потому что я знаю его последствия. Плати десять тысяч американских долларов, забирай и уезжай как можно быстрее. Пока я не передумал...
Ньянга вытаскивает из-за пояса маленький пузырек. На дне его, чуть-чуть прикрывая поверхность, засохло какое-то черное смолистое вещество. Колдун объясняет:
– Это ставится в кипящую воду. Десять минут греется, потом сюда опускается острие...
– Острие чего? – не понимает Маккинрой.
– Любое острие... То самое острие, что оцарапает человека, хозяином которого ты хочешь быть. Человек умрет и воскреснет через трое суток. Ровно через трое суток. Через семьдесят два часа. Он весь воскреснет. Только ум его останется мертв... Ты станешь хозяином. Человек будет выполнять все, что ты прикажешь...
– Как долго острие остается опасным?
– Несколько человеческих жизней. Смола почти не испаряется...
– Это хорошо. А как же... Танцы, бой барабанов, скопление людей? Я слышал...
Ньянга усмехается, как может усмехаться человек, имеющий докторское звание, над предрассудками, свойственными темному люду.
– Это только ритуал. Он нужен только ньянга, чтобы люди больше в него верили. Ты же не собираешься стать ньянга... Все. Уходи...
– Я хотел бы попрощаться с доктором Нганга...
– Это необязательно. Доктор сейчас оплакивает свою смерть... Уходи. Уезжай.
Маккинрой вытаскивает из кармана чековую книжку и торопливо выписывает чек.
– Если обманешь, – получив в руки сиреневую бумажку, помахивает ею ньянга, – один из «уродов» найдет тебя и убьет. Это не шутка...
Он торопливо убирает чек за пояс.
«Если б ты был в самом деле провидец, – с усмешкой думает про себя американец, – ты бы знал, что мне в тридцать тысяч баксов обошлась операция, заставившая тебя искать деньги... И не надо говорить мне про ураган. Ураган здесь ни при чем. И не надо убеждать меня, что ты видишь насквозь все мои желания и стремления. Ты просто психолог. Плохой психолог, пригодный только для работы со своими соотечественниками. Пусть доктор Нганга верит тебе и готовится к смерти. Ты уже всем рассказал, что идешь хоронить его, потому что никому не расскажешь, что дал мне снадобье... И ты убьешь доктора, чтобы ничего не сказал и он, и чтобы твое предсказание сбылось, и люди больше в тебя верили. Ты убьешь его во время урагана... Видишь, я лучший предсказатель, чем ты...»
2
Колумбия. 1991 год.
Москиты пищат так громко, что приходится повышать голос, иначе тебя просто не услышат. Но ничего не поделаешь – сезон такой... Впрочем, дон Хорхе Энрике давно привык не обращать внимания на москитов. Кусают, ну и пусть кусают. Главное, не чесаться, и зуд проходит быстро.
– Сколько таких «уродов» обещает поставить нам твой знакомый?
– Он может сделать их столько, сколько нам понадобится, – отвечает довольный Бальтазар. – Предлагает за год подготовить хоть сотню. Правда, предупреждает, что они непригодны для использования в качестве солдат, потому что лишены инстинкта самосохранения.
– Ну и пусть. Ни один солдат, я думаю, не заработает для нас столько, сколько эти «уроды». Солдатам надо хорошо платить, тогда они хорошо служат. А этих только слегка подкармливать. Я доволен. Меня интересует цена.
– По тысяче долларов за человека.
У дона Энрике вопросительно поднимаются брови.
– Только и всего-то? Бизнес, прямо скажем, небольшой... – Он морщится слегка презрительно. Сам он не ведет переговоры с людьми, которые занимаются таким мелким бизнесом. Это все равно что самому покупать продукты, когда в доме есть отвечающие за это слуги. Но при этом дон Энрике понимает, какие деньги можно делать, обладая секретом гаитянских ньянга. Однако если человек не умеет делать деньги даже тогда, когда они сами идут к нему в руки, если сам не понимает, какое богатство у него под носом вертится, то этого человека можно лишь пожалеть. И если представится возможность, следует забрать у такого глупца строго охраняемый секрет.
– Ты человек опытный. Я знаю. И наверняка подумал, как отобрать у него яд?
Бальтазар от похвалы готов расплыться в довольной улыбке. Дон Энрике нечасто бывает щедрым на доброе слово.
– Он, конечно, глуповат, но осторожный. Даже слегка трусоват. Постоянно испуганно моргает и оглядывается. Я предлагал ему поработать у нас под защитой и сделать «уродов» из нашего «материала». Говорил, что деревень вокруг много, и в каждой деревне есть сильные парни, из которых получатся прекрасные работники... Я как раз подумал о том, что вы, дон Энрике, предлагаете.
– И что?
Бальтазар качает головой.
– Он не хочет. Мне кажется, он просто боится. И так без конца проверяет, не подслушивает ли кто под дверью. И предпочитает привозить нам «уродов» сюда. Но я подумаю, как прибрать этого парня к рукам. Я понимаю, как это необходимо. На будущей неделе он обещал привезти сразу десять штук, как я и заказал. В настоящих гробах... «Уроды» воскреснут у нас на глазах вечером, не раньше восьми часов, а до этого мы сумеем убедиться в том, что они абсолютно мертвы. Я всегда предпочитаю проверять людей, с которыми работаю... Вы сможете пригласить врача для освидетельствования?
– Для такого дела можно и врачу заплатить. И даже гостей можно пригласить на небольшой коктейль, как это делают янки. Просто любопытно. Прекрасно! Я доволен тобой! Сейчас я хочу рассмотреть поближе первого.
– Пожалуйста, дон Энрике. «Урод» сейчас как раз работает во дворе...
Они через кухню проходят из большого дома в фабричный двор. Дон Энрике даже с крыльца спускаться не желает. Просто смотрит. Среди низкорослых колумбийских индейцев, распаковывающих тюки со свежей марихуаной, выделяется фигура немолодого великана негра с мощной мускулатурой.
– Позвать его? – спрашивает Бальтазар.
– Позови. Он безопасен?
– Безопаснее деревенской козы. У той, по крайней мере, есть рога. А у этого голова абсолютно пуста... Единственные принадлежности головы, которые ему нужны, – это уши, чтобы слышать команды, и глаза, чтобы не спотыкаться... Морган!
Негр медленно оборачивается, смотрит, откуда его зовут.
– Иди сюда! – командует Бальтазар.
Великан подходит.
– Видишь вон ту собаку... – показывает Бальтазар на облезлого пса, дремлющего в тени, прикрыв грязным хвостом нос от назойливых москитов.
– Вижу, – отвечает негр без всякого выражения в лице и в голосе.
– Подойди к ней, поймай и укуси за ляжку. Но не сильно. Собака нам еще сгодится... – Бальтазар улыбается, довольный своей выдумкой.
Великан молча отправляется выполнять задание. В глазах его по-прежнему полная пустота. Он просто не умеет думать... Собака при приближении негра сначала поднимает голову, потом и сама неторопливо поднимается. Она чувствует угрозу от этого странного человека, не пахнущего, как другие, человеком. Но великан прыгает вперед быстро, ловит собаку, поднимает и в самом деле кусает. Слышится собачий визг и рычание. Собака в ответ умудряется укусить негра за локоть. Но он больше ее не держит. Просто отпускает и стоит на месте. Обиженная собака вертится вокруг, лает, но не решается напасть. Негр на животное даже не смотрит.
– Что он там встал, как статуя? – спрашивает дон Энрике.
– Ему была дана только одна команда, – поясняет Бальтазар. – Если не дать следующую, он так простоит до тех пор, пока не умрет с голода.
Дон Энрике задумчиво чешет подбородок.
– Это интересно... Интересно. Да. Я доволен. Мне такие «уроды» определенно нужны... Позвони, когда будет следующая партия. Я привезу с собой врача... А сейчас, – он смотрит на часы, – найди моего пилота. Мне пора лететь.
И уже через десять минут маленький вертолет главы большого наркокартеля описывает над фабричным двором круг. Рабочие-индейцы задирают головы. Негр Морган продолжает работать, выполняя команду, которую получил. Вертолет его не интересует, как не интересует ничто вокруг...
Он «мертв».
Дон Хорхе Энрике прилетает через три дня уже на большом вертолете. Он привозит с собой многих добрых друзей, почти всех помощников и семейного врача, чтобы тот освидетельствовал тела, доставленные на фабрику в закрытых гробах. Гробы выставлены посреди фабричного двора. Простые деревянные ящики. Поставщик не пожелал тратиться на приличные, соответствующие траурному случаю. Он, должно быть, не посчитал случай слишком траурным. Сам, соблюдая осторожность, получил с Бальтазара десять тысяч долларов и остался в городе.
На этот раз дон Энрике даже с крыльца сходит. И вся свита спускается за ним.
– Траурная церемония, – смеется врач, уже знающий, что ему предстоит. – Мы забыли пригласить священника...
– Вскрывайте гробы! – командует дон Энрике. – Священника приглашать рано. Воскресение состоится только вечером. Тогда можно и позвать.
Два индейца из числа рабочих приближаются к гробам с топориками в руках. Но начать работу они не успевают. Крышки сами слетают с деревянных ящиков. Мертвецы «воскресают» раньше времени и оказываются вовсе не послушными бессловесными неграми-зомби, а готовыми к бою, полностью вооруженными спецназовцами.
Разговоры никого не интересуют... Одновременно звучат, сливаясь в мощный гром, десять выстрелов из подствольных гранатометов. И следом за этим рассыпаются короткие автоматные очереди. Дон Энрике вместе со всей свитой не успевает среагировать, не успевает ничего предпринять, даже попытки спрятаться не предпринимает – так внезапно нападение. Вся верхушка наркокартеля уничтожена за несколько секунд.
Спецназовцы выпрыгивают из «гробов», где претерпели немало неудобств во время транспортировки и перегрузки, перекатываются, добираясь до укрытия, чтобы осмотреться и принять правильное решение. Стрельба перемещениям не мешает и не прекращается ни на минуту. По внутренней связи звучит команда. Группа быстро сдвигается в сторону фабричного корпуса.
А откуда-то сбоку нарастает гул. Низко над плантациями марихуаны летят на помощь передовому отряду три длинных десантных вертолета...
3
Ленгли, штат Вирджиния, США. Шестой департамент ЦРУ. 1991 год.
Пол Маккинрой возвращается из Колумбии героем, с полным основанием рассчитывая на повышение в должности. Разработанная им лично и проведенная под его непосредственным руководством операция по уничтожению влиятельного колумбийского наркокартеля завершилась полным успехом. Даже не расстроил тот факт, что колумбийские власти заявили протест против залета боевых вертолетов США в воздушное пространство Колумбии. Протест был принят с вежливыми дипломатическими извинениями, а правительство Колумбии благосклонно приняло объяснение посла США. Поскольку ЦРУ в данном случае работало не только на благо своей страны, но и на благо Колумбии, инцидент посчитали исчерпанным. Единственное: колумбийские власти, сохраняя хорошую мину, в очередной раз попросили впредь согласовывать подобные действия с ними. Так всегда бывает, так повторяется из раза в раз, и ситуация никого не беспокоит...
Разорвана плотная и действенная цепочка в поставках марихуаны в Соединенные Штаты. Теперь и в самих Штатах что-то должно произойти, поскольку «свято место пусто не бывает», и начнется передел сфер влияния. Это тоже не обойдется без стрельбы, но там уже пусть работают спецы ФБР. ЦРУ свою миссию выполнило и предоставило фронт работ смежникам. В ФБР свое дело тоже знают и готовятся.
Но самого Маккинроя последствия операции вообще мало волнуют. Его беспокоят другие и достаточно далекие планы, выходящие за рамки работы в собственном департаменте. Не случайно снадобье гаитянского ньянга было использовано только один раз, чтобы превратить в зомби приговоренного к «электрическому стулу» бывшего профессионального боксера-тяжеловеса. Оно не осталось в третьем департаменте, занятом работой против поставщиков наркотиков, а ушло в шестой, где ведутся опыты над человеческой психикой. Именно туда планирует перейти работать и сам Пол Маккинрой. Ему предлагают должность с большой перспективой роста. И даже с перспективой власти, что для него лично еще более важно.
И потому сразу по приезде, доложив результаты операции своему начальству и выслушав стандартные слова благодарности, Маккинрой отправляется в соседнее крыло большого корпуса, чтобы поинтересоваться результатами химической и радионуклеидной экспертизы состава препарата ньянга, который уже назвали красиво «поцелуем двузуба». Это уникальный препарат, значительно отличающийся от «пудры зомби», которую ньянга подсыпают в пищу. «Пудра зомби», согласно исследованиям ЦРУ, дает семьдесят процентов осечек. То есть семьдесят процентов принявших ее не могут «воскреснуть». «Поцелуй двузуба», судя по информации, которую Маккинрою удалось раздобыть на Гаити, действует безотказно, но есть только единицы ньянга, которые умеют препарат делать. И хранят свое умение в глубокой тайне...
– Я вчера разговаривал с профессором Зин-Мухаммадом, – говорит Маккинрою сотрудник шестого департамента Джастин Юм. – Пока они достаточно точно выделили яд двузуба – это рыба такая, если помните... Яд в пятьсот раз опаснее цианистого калия. И еще стопроцентно определили какие-то нейтрализующие яд коренья и даже синтезированные химикаты. Ньянга тоже наукой занимаются. Полностью заключение будет готово только к концу недели.
Маккинрой два месяца собирал легенды о «поцелуе двузуба» и лучше других знает его возможности, которые он, благодаря своему опыту разведчика, открыл перед ЦРУ. Пока он никому не рассказывал о том, что удалось записать. ЦРУ располагает лишь простейшей информацией по использованию.
– Что они говорят, можно ли будет полностью синтезировать препарат?
– Зин-Мухаммад предполагает, что это не станет проблемой. Более того, один из ассистентов профессора сказал мне, что Зин-Мухаммаду удалось путем дозировки отдельных составляющих добиться различных эффектов воздействия. Правда, опыты ставились только над собаками. Эксперименты с людьми пока еще не планируются... Но и это говорит о широте применения. То есть появилась возможность создать что-то типа «зомби на час». Иначе говоря, это позволяет управлять любым человеком в любых обстоятельствах по мере необходимости. В остальное время это будет нормальный человек...
Маккинрой морщится. Это как раз и есть то, что он пока не пожелал открыть.
– Кто такой этот Зин-Мухаммад? – интересуется Маккинрой.
– Кажется, по происхождению – саудовец или египтянин. А может, даже иорданец... Не помню... Но родился в Штатах. Он уже шесть лет возглавляет лабораторию. До этого преподавал где-то в университете. Несколько лет работал в Европе, потом вернулся... Видный такой, красивый араб.
– Я не люблю арабов, – морщится Маккинрой. – Не верю им. У них считается доблестью обмануть неверного. То есть любого из нас. И все правоверные, в моем понятии, только и ищут случая, чтобы кого-то обмануть... Позвоните профессору, предупредите о моем желании нанести ему визит с целью совершить небольшую экскурсию по лаборатории.
Джастин Юм пожимает неширокими плечами человека, выросшего и возмужавшего за компьютером, и набирает номер. Долго ждет ответа. Потом повторяет набор.
– Наверное, куда-то вышел, – он смотрит на часы. – Конечно. Обеденное время...
– У вас есть номер его сотового телефона?
– Нет. Мы общаемся только через кабельную закрытую линию. Это необходимая мера безопасности. Советую вам время не терять и тоже пообедать, а после обеда заходите... Вместе позвоним, и вы договоритесь о встрече.
– А без звонка?
– А без звонка вас просто не пустят в лабораторный корпус. С этим там строго. Зин-Мухаммад любит порядок.
Маккинрой возвращается в шестой департамент не сразу, а лишь через четыре часа, посвятив это время не только скоротечному обеду всегда занятого человека – типично американское отношение к приему пищи, – но и составлению беглого отчета, который от него срочно затребовали в третьем департаменте. Вдоволь настучавшись по клавиатуре за рабочим столом в большой общей комнате, Пол спешит к делу, которое его сейчас интересует больше всего на свете.
Джастин Юм встречает его приветливым кивком и без разговора берется за трубку телефонного аппарата. Но опять не может дождаться ответа.
– Странно, – говорит Джастин. – Этот номер запараллелен на аппараты в рабочем кабинете и в кабинете лабораторном. Профессор может быть или там, или там...
Подумав несколько секунд, он находит в компьютерной базе данных другой номер и звонит уже с простого, не кабельного телефона.
– Вы не скажете, где я могу найти профессора Зин-Мухаммада? Да-да... Это из шестого департамента... Координатор сектора «Джи» Джастин Юм... Я звонил в кабинет... Да... Узнайте, пожалуйста... Я не кладу трубку...
Джастин отводит в сторону одну руку, поскольку вторая держит трубку у уха, показывая Маккинрою, что он прилагает все старания, и даже улыбается на всякий случай слегка виновато – слух о том, что Маккинрой переходит в шестой департамент не на самую низшую должность, уже прошел и отдался эхом... В конкретном случае эхо трансформировалось в виноватую улыбку.
Маккинрой нервно поламывает пальцы и привычно мигает. Слышно, как хрустят суставы. Вид у Пола такой, словно он растерян, и это вводит Джастина, как и всех других, кто недостаточно с Маккинроем знаком, в заблуждение.
Ждать приходится несколько минут. Наконец на другом конце провода кто-то подходит к телефону. Юм садится в кресле прямее.
– Менфред? Привет! Это Джастин. Я никак не могу добраться до мистера Зин-Мухаммада... Так... А что с ним? Никто к нему не ездил? Хорошо. Я позвоню сам...
Он кладет трубку и снова смотрит на Маккинроя слегка виновато.
– Говорят, профессор вчера вечером почувствовал легкое недомогание и ушел с работы сразу после обеда. А сегодня вообще не появился в лаборатории. Должно быть, заболел. Знаете же, сейчас грипп ходит. У нас в департаменте треть сотрудников чихает и кашляет, хотя все, кажется, сделали прививки...
Между тем Джастин за разговором не забывает о деле, быстро находит в базе данных домашний номер профессора. Звонит. Но и там телефон не желает отвечать. Маккинрой начинает чувствовать беспокойство.
– Поехали к нему, – не предлагает, а уже решительно командует он, при этом внешне выглядит по-прежнему растерянным, и несоответствие волевого голоса внешнему впечатлению заставляет Джастина Юма посмотреть на Маккинроя внимательнее.
– Поехали, – без уговоров соглашается Джастин.
Дом профессора находится в недалеком пригороде. Маккинрой гонит свой джип «Форд Бронко» на максимальной скорости. Мотор ревет, пугая прохожих. Нужная улица, нужный дом... Уже на крыльце беспокойство возрастает – дверь слегка приоткрыта.
Входят, осматриваются, и Джастин сразу начинает звонить по сотовому телефону, вызывая экспертную бригаду...
В доме все перевернуто кверху дном. По полу разбросаны вещи и бумаги. Вывалены с полок книги. Разбита посуда и оборваны телефонные провода. Черной пробоиной зияет монитор компьютера, сам компьютер стоит без кожуха. Вырван жесткий диск.
– В лабораторию! – командует Маккинрой. – Проверить там...
Джастин согласно кивает, но предварительно начинает звонить в лабораторию, предупреждая о приезде и требуя экстренных мер безопасности. Едут, не понимая почему, очень торопливо, нарушая все правила движения и рискуя жизнью, пролетают перекрестки на красный сигнал светофора.
В лаборатории их ждет новый удар. Из комендантского сектора по требованию Джастина привозят запасные ключи. Вскрывают кабинет, разблокировав систему идентификации дверного замка. Долго возятся с замком сейфа, приглашают еще одного специалиста, потому что сами справиться не могут. Сейф пуст... Не только образец препарата ньянга, но и все документы по анализу исчезли! И восстановить их, не имея препарата, возможности нет. Так однозначно говорят другие специалисты лаборатории.
Начинается обыск, который не дает результата. Только в ящике стола, среди бумаг, подготовленных к уничтожению, Маккинрой находит один листок, исписанный от руки. Документы, в том числе и этот листок, не удалось вовремя уничтожить, потому что в кабинете оказался сломанным шредер. Пол не показывает листок никому. Он разбирает остальные бумаги, а этот листок незаметно сворачивает и убирает в карман.
– Что-то интересное? – спрашивает Джастин, подойдя сбоку. – Черновики?
– Да... Но не имеющие отношения к нашему вопросу...
И только несколько часов спустя в своей небольшой квартирке Маккинрой развернет этот листок и прочитает его полностью. И поймет, что это черновик текста шифрованной телеграммы, которую собирался отправить Зин-Мухаммад. Вывод напрашивается сам собой. Никто не похищал профессора, как предполагают сотрудники ЦРУ. Профессор сам – агент иностранной разведки...
Но вот только какой?
ЧАСТЬ I
ГЛАВА 1
1
Птица кричит пронзительно и властно. Даже обиженно и слегка разочарованно... И неторопливо взмахивает тяжелыми крыльями, словно вбирает в себя высоту и неразрывно соединяется с небом. Каждый взмах – мощный толчок о невидимый воздушный поток. Так человек толкается о склон горы ногами, взбираясь вверх.
– Что кружит... Сдаст нас, стерва... – говорит кто-то справа, из-за округлого и черного с одной стороны, словно неровно подкопченного, камня-валуна. – У «волкодавов» глаз наметанный... Сразу поймут...
– Эх, мать ее! Скарифанилась с «летучими мышами»[5]... Дать бы очередь, чтоб навсегда отлеталась. Чтоб перья в воздухе покружились. Чтоб вдрызг, – озлобленно и с непонятным восторгом добавляет другой из-за соседнего камня, еще более черного. Говорит так, словно уже видит, как летят, кружатся по воздуху перья убитого орла. По-русски говорит, без акцента.
– Еще один способ сдать, – холодно комментирует Аббас, не оборачиваясь на голос. Он и без того знает, кто единственный в его группе да и во всем отряде по-русски говорит без акцента, и сам дал бы туда, откуда голос этот раздался, очередь. Тоже – чтобы перья полетели, чтобы вдрызг... Дал бы очередь только потому, что у этого Николая глаза всегда гноятся, и умываться он не любит, но очень любит деньги... И вообще, потому что он Аббаса раздражает с первого дня их знакомства. И если бы не Руслан, не позволяющий в своем отряде внутренних разборок, не было бы сейчас слышно этого «вдрызг»...
– Чем они зимой кормятся? – зевнув, не спрашивает, а просто словами выражает птице сочувствие Анвар, долго глядя на поднимающегося к вершинам хребта орла. – Несладко, наверное, живется...
– Трупами кормятся, – мрачно отвечает Аббас. Он почему-то обычно знает больше других, хотя самый молодой в группе. Наверное, потому, что дольше других учился и много читал в детстве. И сейчас читает все, что под руку подвернется, с жадностью. И отвечает первым, как и положено отвечать человеку, которого Руслан Вахович назначил эмиром в маленьком джамаате[6]. Вообще-то это даже не джамаат, потому что в каждом джамаате должны быть и снайперы, и минометчики, и гранатометчики, и все остальные специалисты. В группе таких нет. Это действительно только группа, отправленная со специальным хозяйственным заданием. Именно хозяйственным, как ни приземленно это звучит, но заданием очень важным. – Этот вот собирался подкормиться нашими с тобой трупами. Может быть, и подкормится. Как себя поведем...
– И как повезет... – добавляет Анвар, стряхивает с газовой камеры автомата налипший мокрый снег, откладывает оружие в сторону и переворачивается на спину. Анвар хладнокровно относится и к жизни, и к смерти. И уверен, что все судьбы давно расписаны где-то там, наверху. По материнской линии он сван[7] и христианин, по отцовской ичкериец[8] и абрек, не ставший сам, как отец, правоверным мусульманином. Но он верит в то, что Бог у всех един и всеми управляет одинаково, как бы люди его ни называли, каким бы способом ни произносили свои молитвы. И только Бог знает, когда и кому закончить жизнь. Только вот как – это человек сам выбирает... И потому сейчас Анвар лежит не как все, не всматривается в нижние тропы, ожидая оттуда опасности, а просто лег на спину и забросил руки за голову. На небо смотрит безмятежными, редкими для кавказцев яркими голубыми глазами.
Судьбы расписаны наверху... И Аббас тоже смотрит на небо, только не над собой, а с юго-западной стороны. Небо там хмурое – несет с моря снеговые тучи. Внизу, в долине, это предвещает дождь. Здесь, выше перевала, это должно предвещать снег. Хорошо бы... Нужен большой, обильный снегопад, чтобы скрыть следы, оставляемые отрядом, и сделать видимость нулевой, напрочь запретить полеты вертолетам. Тогда группа сделает свое дело и благополучно уйдет от преследования... Небо всегда помогало Аббасу, потому что он, как истинный правоверный, всегда почитает Аллаха. И не должно оно подвести в такой момент.
А момент действительно сложный. Руслан Вахович понимает это лучше других – он всегда все понимает лучше других: и людей с их разными характерами, и ситуации с их неодинаковым решением. И послал двадцать человек в долину, в еловое редколесье, чтобы нарезать шестов, необходимых для продвижения по леднику. Веревок на всех не хватит, и взять их уже негде. Федералы перехватили группу, что несла горное снаряжение. Значит, нужны шесты. Без шестов, считай, треть отряда рискует в трещины провалиться и там остаться. Сезон сейчас такой – ледник трескается и движется. Трещины поверху засыпаны снегом, и заметить их можно только в момент падения. А вытаскивать провалившихся – дело почти бесполезное. Каждая трещина заполнена понизу ледниковой талой водой. Конечно, можно и добрести до края трещины, иногда случается, что провалившиеся добираются туда, а по краям и взобраться можно. Но на это уходит много часов. Тех самых часов, которых в запасе у отряда нет... Но даже если и выберешься – в промокшей одежде на высокогорных морозах ты уже не жилец. Топлива минимум, только для приготовления пищи. Нет возможности разводить костер и ждать, когда просушится одежда. Что делать с человеком, вытащенным из трещины?
Руслан Вахович никогда не бросает своих, попавших в беду. И Аббас, его признательный воспитанник, или сынок, как недобро говорят за спиной те, кто не слишком Аббаса любит, к этому же воспитателем приучен. Попавшим в беду надо помогать, их надо выручать даже не думая, что они потом тебя тоже выручат. Просто выручать – это закон мужчин. Кто бросит в беде собрата, тот недостоин помощи Аллаха. И пусть федералы рассказывают небылицы про волчьи законы моджахедов. Они так и зовут их «волками». А моджахеды в ответ зовут спецназовцев «волкодавами». Но это все не так важно. Пусть говорят, пусть рассказывают. Они и волков не понимают... Сам Руслан Вахович в ответ на глупые обвинения всегда отвечает старой притчей про то, как приходит волк к шалашу пастухов, видит, что пастухи едят шашлык из только что зарезанного ими барашка, и думает, какой шум подняли бы пастухи, если бы барашка зарезал он. А пастухи на волка смотрят, ругают, горящие головешки из костра бросают, но ружья не поднимают. Почему не поднимают? Потому что, убей они волка, не на кого им будет списать только что съеденного барашка и многих других, съеденных раньше, и тех, что будут съедены в будущем...
На заготовку шестов группе Аббаса выделили только трое суток. Это те необходимые трое суток, которые определены на сбор для всего отряда, идущего отдельными штатными джамаатами разными тропами к точке сбора. Вернее, гонимого разными тропами, потому что почти за каждым джамаатом увязались преследователи...
Через трое суток соберутся все, кто дойдет. Руслан Вахович предупреждал, что ждать не будут никого. Опоздавшим предстоит самостоятельно пробиваться к границе. Соберутся. А потом сразу в марш вверх по леднику. С шестами для страховки...
Анвар лучше других знает, как ходить с шестами и какие шесты следует заготовить. Сваны в Грузии всегда пользуются шестами вместо веревок. А Анвар несколько лет жил у деда по материнской линии, горного жителя. Учился у него. И потому Руслан послал его вместе с Аббасом. Кроме того, Анвар – лучший, самый умный и умелый разведчик в отряде Имамова. И опытный, несмотря на молодость.
Но на выходе в ущелье стоят «волкодавы». Аббас, посоветовавшись с Анваром, повел группу на другую тропу, более крутую и опасную. И теперь они ждут, высматривая, – нет ли здесь засады.
Движения на тропах нет, хотя нет и гарантии, что тропы чистые. «Волкодавы» умеют прятаться так, что их не заметишь даже вблизи, пока они сами не пожелают себя показать смертельной автоматной очередью. Но тогда, как правило, бывает уже поздно сожалеть...
– Рискнем? – спрашивает Аббас.
– Рано еще, – возражает Николай. – Заметить могут...
– А потом может быть поздно, – за Аббаса отвечает Анвар. – С грузом вверх тащиться... Не для себя одного нести, не по паре палок! Плечи придавит так, что согнешься. А если снегопад хоть краешком зацепит, совсем плохо будет. Тропы придется искать под сугробами. Нельзя ждать...
– Идем! – решает Аббас и поднимается первым.
Он даже мокрый снег с колен стряхивает, чего другие не делают. Не потому, что костюм может промокнуть и это его волнует, а потому, что к тщательности и аккуратности приучен с детства. И любит, чтобы во всем и всегда был порядок. Наверное, к порядку его в детском доме приучали не больше, чем других мальчишек, аккуратными не ставших, просто он по характеру такой – точный, дотошный, старается, чтобы все было разложено по местам и в критический момент можно было найти что-то без потери времени на вспоминание и поиски. И еще он дневник ведет. Это тоже черта характера. И в дневнике все расписывает по дням и по часам. Что делал, что вокруг произошло... Много тетрадей исписал, и он никому их не доверяет.
Этот дневник очень выпрашивал у него голландский корреспондент Клаас Раундайк, что провел лето в отряде и, говорят, даже сейчас идет с каким-то из джамаатов на место общего сбора. Готовит материалы для своего журнала. Раундайк даже предлагал большие деньги. Гораздо большие, чем террористам платят за удавшиеся теракты... Но Аббас не отдал, хотя в деньгах, как всякий живой человек, не получивший большого наследства, потребность имеет всегда. Он не для кого-то это пишет. Только для себя. Хотя и позволил почитать и даже сфотографировать целые страницы. Тогда же журналист хотел посмотреть и другие тетради, более старые, но более старые пока спрятаны в надежном месте, и Аббас не скоро сможет взять их в руки, чтобы вспомнить, что и когда было с ним и с отрядом.
2
Дверь открывается с основательным скрипом.
Что уж только с этой дверью не делали! И петли по два раза в день смазывали, и косяки, и даже само дверное полотно с торцов подстругивали – результат прежний, скрипит, как заколдованная, раздражает начальство, и все тут...
Отдельная мобильная офицерская группа полковника Согрина прибывает в штаб группировки в полном своем малочисленном составе. Прибывает по срочному вызову, снятая вертолетом с поисковых мероприятий, что проводили спецназовцы в горах на границе с Ингушетией. А там места неспокойные, и разведывать есть что... Но спецназовцы не успевают даже добытые данные передать в оперативный отдел – их сразу по прибытии вызывают «на ковер». Единственное, сообщают, что для проведения срочной и вообще умопомрачительно секретной операции понадобились самые опытные спецы. А уж опытнее тех, кто начинал воевать лейтенантами в далеком Вьетнаме, сейчас во всей армии не сыскать...
Умопомрачительно секретная операция – это всегда не подарок. Опыт давно научил ориентироваться: чем больше тайны вокруг какого-то дела, тем больше людей про это дело знает. И потому работать бывает, как правило, гораздо труднее.
– Что там за чудики пожаловали? – вдохновенно почесывая свой многократно сломанный нос, спрашивает подполковник Сохно у дежурного по штабу. Сохно только что получил по дополнительной звездочке на каждый погон, и ему еще нравится показывать эти погоны знакомым.
Штабной подполковник недовольно морщится, и никому из пришедших не составляет труда прочитать его гримасу – выражение характерное, активно отражающее отношение честного армейца к разным «темнилам».
– Два московских генерала. Из тех, что всегда в штатском ходят. Сам знаешь таких. Лощеные и со льдом в мутных глазах. Как пауки смотрят... Бр-р-р... Терпеть этих персон не могу... И два депутата думы с полууголовными харями.
– Депутаты с полууголовными харями желают поставить нам боевую задачу? – чеканя слова, поднимает при этом брови в вопросе еще один новоиспеченный подполковник – Афанасьев, по прозвищу Кордебалет. Вообще-то у Кордебалета брови почти всегда подняты, за исключением случаев, когда он хмурится. Это привычка большинства бывших боксеров – поднятые брови и взгляд слегка исподлобья. А Кордебалет боксом занимался долго, стал мастером спорта еще в молодом возрасте и подавал определенные надежды даже тренерам сборной СССР. Наверное, он занимался бы и еще, если бы не помешала ему служба в спецназе, заменившая бои на ринге боями реальными, в которых кулаки тоже порой на что-то годятся...
– Я думаю, задачу вам все же будут ставить генералы, – дежурный морщится еще раз, он не расположен к шуткам, и его настроение не самое радужное. Дежурные всегда не любят, когда в штаб наведываются московские чины, потому что каждый такой визит не просто подразумевает суетливую инспекционную проверку, но и несет для самого дежурного дополнительные никому не нужные хлопоты. И без того дежурство здесь – это совсем не дежурство где-нибудь в гарнизоне под Москвой. Здесь минуту вздремнуть не сможешь, потому что сообщения поступают в день десятками, каждое сообщение следует докладывать начальству, а начальство, приняв решение, гоняет дежурного по отделам со своими распоряжениями.
Третий вызванный в штаб спецназовец постукивает накрученными на кулак перчатками по ладони, словно кулак у него чешется.
– Я думаю, что дело будет обстоять несколько иначе. Генералы будут уточнять задачу после того, как ее в общих чертах поставят депутаты, – полковник Согрин, командир отдельной мобильной офицерской группы, никогда не проявляет эмоций бурно, и по его лицу трудно понять, как он относится к тому или иному факту. – Я с такой ситуацией пару раз уже сталкивался. И не люблю, когда вместе с депутатами приезжают генералы в штатском. Генералам в штатском лучше командовать спецназом в штатском, а не боевыми офицерами, которые свой мундир носить не стесняются.
Неодобрение ситуации можно прочитать только в словах, но слова полковника обращены только к своим, за которых он сам может поручиться. Дежурный по штабу давно Согрину знаком и тоже входит в число своих и надежных. Он тоже не однажды в бой ходил до того, как после ранения застрял в штабе. А это значит много...
– И вообще, нам обещали отдых, – добавляет полковник. – Мы уже девять месяцев из Чечни не выбираемся. На пятьдесят процентов штатный режим перекрыли.
При работе в штатном режиме командировка в район боевых действий не должна превышать полугода, за исключением командировки на должность инструктора.
– Девять месяцев, – повторяет дежурный, задумчиво и с неодобрением покачивая головой. – Плод созрел. Кого вы, интересно, выродите?..
– Змеиную мудрость, – отвечает Сохно, – которая заставит нас иначе смотреть на многие вещи. Так всегда бывает. Сначала нервная усталость, а потом змеиная мудрость.
– Наверное, это полезная штука, – соглашается дежурный. – Всем бы ее заиметь. Гостям выделили шестой кабинет. Там вас ждут. У них там и начальник штаба сидит. Тоже что-то хмурится. Нервничает...
Два подполковника шагают в длинный и узкий коридор, а полковник задерживается около дежурного, смотрит на того с вопросом.
– Что?
– Какую карту запрашивали гости?
– Кажется, «восьмерку», – дежурный с порога бросает взгляд на высокую стену коридора, где вывешена большая карта Чечни, составленная из отдельных пронумерованных листов. Полковник смотрит туда же, куда и подполковник – восьмой лист.
– Понятно...
– Что понятно?
Читать бесплатно другие книги:
