Молчание солдат Самаров Сергей
– А кто знает такую структуру?
– Кто-то знает. Пара человек из штаба. И кто-то в Москве... А нам подсунули людей, которые хотят под нашим прикрытием выполнять какую-то свою миссию. Тогда понятно появление генералов и, кстати, думских деятелей в ситуации, когда они совершенно не нужны. Это простая маскировка какой-то строго засекреченной операции. Такой операции, к которой вплотную даже спецназ ГРУ допускать не рискуют.
– Преувеличиваешь. Структура была бы известна. Хотя какая-то доля правды в твоих рассуждениях есть. В том, что касается прикрытия.
– У нас в стране, как я слышал, около двух десятков закрытых институтов, которыми руководят генералы в штатском. А сколько еще лабораторий...
– Это не моего ума дело – сколько у нас институтов и лабораторий. Если они есть, я рад, что нашлось финансирование для их деятельности, потому что американцы свои институты финансировать не прекращали. Я все равно не понимаю, что тебя так беспокоит.
Сохно вздыхает огорченно и столь же неопределенно. Он не может найти слов, чтобы выразить свои сомнения. И потому вынужден прибегнуть к аналогии.
– Помнишь, как к нам в группу Кордебалет пришел?
– Помню. Как вчера было – помню.
– Он в рот к нам заглядывал. Мы для него были богами. Но у него уже была классная подготовка. И по специальности, и по «физике». А эти приехали – словно ждут, что мы к ним в рот заглядывать будем. Очень в себе уверены...
– Но это же хорошо! – не понимает Согрин беспокойства подполковника.
– Наверное, – вяло соглашается Сохно. – Только все равно мне ситуация не нравится. У меня такое впечатление, будто я та самая японская рыба, что предсказывает землетрясение[11]. Мне сейчас так же метаться хочется... Не понимаю я, в чем дело, но чувствую что-то нехорошее. Словно нас в ловушку заманивают.
Согрин кладет на стол обе ладони, накрывая карты. Будто бы показывает, что разговор они ведут беспочвенный и лучше его прекратить.
– Ладно. Я пока с картами работаю, а ты с Кордебалетом проверь новичков на боевую подготовку. Сильно не бейте. Кстати, Пулат тебе не ответил?
– Пока нет. Я сказал, что через три дня нас уже не будет в пределах досягаемости связи.
– Может, ищут. Мне про Имамова обещал узнать Мочилов.
Сохно собирается выходить, но дверь открывается, и входит Кордебалет:
– Я дал ребятам пару часов на то, чтобы привести себя в порядок после дороги. Потом начнем занятия...
– Как они тебе? – интересуется полковник.
– Нормальные парни. Правда, не по годам серьезные, умудренные какие-то. Но в общем, ничего. Сработаемся.
– Иное мнение! – бросив взгляд в сторону Сохно, говорит Согрин. – Чувствую, у меня будет третье.
И пододвигает ближе к себе карты, с которыми работает, показывая, что оставляет вопрос о пополнении группы открытым.
2
Эмир Дукваха Басаров опускает бинокль.
– Вот так-так. Могу всех обрадовать. За нами не кто-то идет, а сам чеченский ОМОН... – Он не улыбается, а скалится, хотя самому ему этот оскал кажется, наверное, улыбкой. У Дуквахи челюсти так устроены, что верхний ряд зубов несколько скошен вперед. И при любой попытке улыбки это пугает людей. Должно быть, именно потому Дукваха любит улыбаться, что увереннее себя чувствует, когда его боятся. – Раундайк! Слышал?
Раундайк, несмотря на свой высокий рост и мощное телосложение, передвигается легко и быстро, словно журналист когда-то проходил квалифицированное обучение воинскому искусству. От камня к камню, пригнувшись, присев, прыжками... Можно даже сказать, что передвигается он профессионально. И через несколько секунд оказывается недалеко от Дуквахи.
Дукваха не говорит громко, хотя отряд ОМОНА, что вышел на тропу ниже по ущелью, еще так далеко, что не в состоянии услышать даже крик. И Раундайк не спрашивает, а задает вопрос простым поднятием тяжелого подбородка.
– Чеченский ОМОН, говорю, за нами увязался.
– С ними можно договориться? – Раундайк так и не научился разговаривать по-чеченски, но он почти сносно владеет русским языком.
– Нет, – скалится Басаров. – С такими не договариваются. Их надо просто уничтожать, как клопов. Давить. Чтобы кровавое пятно в память другим предателям оставалось... Они все когда-то боевиками были. Потом перекупились. Можно врага простить и отпустить под хорошее настроение. Это нормально. Это признак твоей силы. А предателям пощады нет. Предатель – он на всю жизнь останется предателем... Будешь стрелять?
Раундайк понимает, зачем его подозвал эмир. В джамаате есть два штатных снайпера. Один из них ранен в голову, и повязка мешает ему прицеливаться. Раундайк взял его винтовку. И пару дней назад уже показал, что стреляет лучше всех в джамаате.
Второй снайпер лежит по другую сторону от эмира, рядом с пулеметчиком. Пристроился на удобном камне. Рассматривает омоновцев, идущих двумя цепочками по противоположным склонам ущелья, в оптический прицел СВД. Раундайк молча занимает позицию неподалеку. Выбирает для себя подходящий камень, для чего сгоняет с места минометчика джамаата, рассматривающего в бинокль противника.
– Ты тоже готовься, – приказывает Дукваха и минометчику.
Тот сразу дает рукой знак своему помощнику.
– Стрелять по моей команде. Начинайте с задних... Как только миномет будет готов...
Подготовка миномета не занимает много времени. Главное, жестко установить опорную плиту, чтобы при выстреле и обязательной отдаче не сбивался прицел. Установишь плиту плохо, миномет может так развернуть, что и самого минометчика тяжелым стволом шарахнет, и мина полетит в противоположную сторону. Подготовка занимает семь минут, как по часам наблюдает Раундайк. Профессионально работают. Но этих семи минут хватает ОМОНу, чтобы войти в небольшой перелесок, поперечной лентой пересекающий долину и нижнюю часть обоих склонов. Теперь надо ждать, когда они снова выйдут на открытое место и от перелеска удалятся.
Ждут... Раундайк чувствует, как начинает в ускоренном темпе колотиться сердце. Это простое волнение. Что ни говори, а он не приспособлен для таких вот действий. Никто его этому не учил. Стрелять из снайперской винтовки – это пожалуйста. Это он хорошо умеет. Это индивидуальная подготовка. В любой сфере индивидуальной подготовки он любому в джамаате даст фору. А боевые действия в составе отряда – это совсем другое. И потому он чувствует некоторую неуверенность.
А омоновцы из перелеска все не показываются, словно заснули там. Время уже вышло. А они все не идут. И в бинокль сквозь густые еловые ветви невозможно рассмотреть, что там, внизу, делается. От этого начинают играть нервы, и Раундайк чувствует, что пальцы, сжимающие цевье винтовки, слегка подрагивают.
– Они могли нас заметить? – спрашивает Раундайк.
– Нет. Бинокли у них есть, но они рассматривали противоположный склон. Там старая скотоперегонная тропа. А чуть выше есть кошара и выпасные тропы...
– Что такое кошара? – спрашивает Раундайк.
– Весной снизу скот гонят на пастбища. Гонят по тропам. По дороге устраивают стоянки-кошары. Там отдыхают. Там есть выпасные тропы. Они никуда не ведут. Недалеко от кошары, и назад. На кошаре есть хижина. Омоновцы думают, мы пошли туда... – Дукваха поясняет охотно. Он надеется стать героем какого-то западного журнала и потому сам пригласил Раундайка в свой джамаат, когда Руслан хотел отправить голландца в Грузию. Руслану не хочется, чтобы о нем писали. Он даже фотографироваться не пожелал. Но это его беда, считает Басаров. Сам Дукваха мечтает подкопить денег и устроиться где-то на Западе. Фотография в журнале очень может пригодиться ему...
– Почему же они не идут? – спрашивает Раундайк, не отрывая глаз от оптики.
– Они привал устроили. Отдыхают. Курят. Полчаса отдыхать будут... ОМОН всегда отдыхает по полчаса после двух часов марша. Это «летучие мыши» отдыхают по пятнадцать минут после четырех часов. А иногда вообще не отдыхают. Я сам время отслеживал... Можно пока расслабиться. Отдыхай...
Он сам переворачивается и откидывается на спину. В небо смотрит.
Слегка примораживает, несмотря на яркое солнце. Высокогорье. От этого никуда не денешься. Приходится пальцы в рукава бушлата засовывать и с силой шевелить ими, заставляя кровь бегать интенсивнее. Иначе в нужный момент пальцы могут подвести, и вместо плавного нажатия на спусковой крючок заставят сделать неаккуратный рывок, который уведет пулю в сторону. Да что пальцы... И нос слегка подмерзает. Хоть и не перед кем в горах красоваться, а тоже не слишком приятно ходить с красным и облупленным носом. Приходится и нос рукавом потирать. Тоже до покраснения, до боли.
Время подходит, Дукваха переворачивается на живот, смотрит на часы, а потом поднимает бинокль. Звучно усмехается:
– Что я говорил? Ровно полчаса. График ОМОН выдерживает всегда. Это как раз то немногое, чему они научились на войне. Но кто-то еще ворчит на командира, что отдохнуть как следует не дает. Ворчит, значит, чувствует летящую в него пулю. Ту, которая еще и из ствола не вышла. Но она выйдет... Выйдет? Как? Раундайк!
Раундайк смотрит в оптику винтовки. Оптика меньше приспособлена для панорамного обследования, она более сильна и более «конкретна». Вот потому снайпер часто вместе с оптикой использует бинокль для рекогносцировки и предварительной подготовки. В оптику Клаас не сразу ловит среди ветвей движение. Но вот качнулась тяжелая еловая лапа, ссыпается с нее снег. Не поверху, не ветерком его сдуло, а большими кусками сваливается. Это значит, чья-то рука на лапу оперлась. Вес тела передает. Кто-то высматривает путь впереди...
Так и есть. Человек в грязно-серой «камуфляжке», но в черном бронежилете, так хорошо видимом на чистом снегу. Делает шаг вперед и смотрит вдаль. Потом и бинокль к глазам поднимает. Всматривается в противоположный склон, куда идти намерен, как правильно высчитал Дукваха. Не туда смотришь. Не туда. Тропа там, конечно, хорошая, удобная, скот много лет ее протаптывал. Но не все желают ходить хожеными тропами. Хоженая тропа – это манящая ловушка... И смотреть надо только туда, откуда эту тропу обстрелять могут. Это закон засады, который даже Раундайк успел изучить. Он и раньше успел... Изучал то есть, а вот с применением столкнулся впервые. С таким естественным для каждой войны делом, потому что раньше не войной как таковой занимался, а совсем другим делом, хотя и схожим, хотя и работающим на войну...
Прицел выравнивается. Пуля этой винтовки мощная и сильная, как объяснили Раундайку, пробивает бронежилет и тело, потом рикошетит от задней стенки бронежилета и снова возвращается в тело. Если ты без бронежилета – пуля навылет пройдет. Есть шанс выжить. Если в бронежилете – то ты уже не жилец...
Человек с биноклем оборачивается, отпускает еловую лапку, и снег совсем сваливается с нее, как от удара. Пружинящее дерево другую ветку задевает. Там тоже снег сыплется. Человек отдает команду. Это без слов понятно. Значит, это командир. Хорошо бы его сразу уничтожить...
– Дукваха! – тихо говорит журналист. – Я командира в прицел поймал...
– Потерпи, – Дукваха очень хладнокровен, это Раундайк замечал. – Пусть отойдут от зарослей. Тогда они все наши... А что нам командир... Они там все офицеры. Все командовать могут. Потерпи... И миномету поработать хочется. И пулемету не терпится...
Он почти шепчет последние слова. С шипением, со злобой. Как колдун шепчет свои заклинания. И от этого зловещего шепота становится слегка не по себе.
Раундайк от прицела так и не отрывается. И видит, как командир группы выходит из-за дерева первым. Он так и идет первым, выбираясь из снега на тропу. А за ним тянется цепочка. По другому склону, ближе к боевикам, почти под ними, выходит на тропу вторая группа. Этих можно невооруженным глазом рассматривать. У командира второй группы тоже бинокль в руках. И он тоже смотрит не туда. Скотоперегонная тропа манит их, как магнитом. Нельзя так зацикливаться на одном. Это может привести к неприятностям.
– Подпускаем вторую группу под автоматный огонь... Стрелять только по моей команде... Соблюдать маскировку... – злобно шепчет Дукваха.
Время тянется. Невыносимо долго тянется.
– Снайперы работают по дальней группе! Миномет и пулемет по противоположному склону. Обрушьте на них снег. Видишь, там козырек навис? Тонн пять будет...
– Я понял, эмир. Корректирую...
– Снайперы готовы?
Два коротких ответа. Но Дукваха понимает, что после произнесения каждого слова следует заново настроиться на выстрел. По крайней мере, дыхание перевести и задержать. И он сам делает так же – переводит дыхание, задерживает – и только после этого дает команду:
– Огонь!
Два выстрела сливаются в один. Звучат они хлестко, звучно, эхо бежит по долине стремительным рывком, угрожая обрушить со склонов снега. Два омоновца падают в снег лицом, как хорошо видно в оптику винтовок. Шли, шагали по тропе вверх, и словно споткнулись... Упали и не шевелятся... Тут же вступают в дело автоматы всего джамаата. Вторая группа под прицелом. Омоновцы близко, под ногами, и им трудно спрятаться. Внизу, на тропе, мало крупных камней. Дукваха предусмотрел все правильно.
И миномет с ревом посылает первый снаряд. Мина визжит истерично и поднимает на противоположном склоне фонтан взметнувшегося снега. Пулеметная очередь бороздит козырек, взметая фонтанчики поменьше, но любое сотрясение опасно.
– Чуть ниже! – командует эмир минометчику.
Прицел подправить – дело нескольких секунд. Новый выстрел, и мина ложится точно под увесистый снежный козырек. Козырек вздрагивает, словно не решается сорваться, но сил удержаться у него не хватает, слишком тяжела собственная масса, и он обрушивается, прихватывая по пути новые снежные массы и даже большие тяжелые камни. Пошла почти настоящая лавина, скрывающая омоновцев от глаз снайперов.
– Хорошо! – смеется, скалясь, Дукваха. – Им бы после первых выстрелов бежать... Тогда лавина не достала бы их. А они залегли. Снайперов испугались...
Снайперы слышат похвалу в свой адрес. Они уже перенесли прицельный огонь на ближнюю группу. Омоновцы пытаются отступить, добежать до спасительного леса, но они ушли слишком далеко. Дукваха не зря время выжидал...
Спастись удается только троим, обладающим самыми легкими и быстрыми ногами...
3
Ситуация однозначно кажется пробуксовывающей. Пулат, посомневавшись, вынужден сам позвонить в третье управление ГРУ полковнику Мочилову, чтобы попытаться навести справки о бывшем полковнике этого ведомства Руслане Имамове. Именно попытаться, потому что ГРУ неохотно дает справки о своих бывших сотрудниках любого уровня информированности, включая уборщиц помещений, которые знают только то, где они работают. О полковнике уже и говорить нечего. В отличие от Басаргина, Виталий не делает из своего общения с Мочиловым секрета и включает на аппарате спикерфон, чтобы разговор был слышен всем.
– Здравия желаю, Юрий Петрович. Пулатов вас беспокоит...
Легкая встречная пауза говорит о том, что полковник старается лихорадочно сообразить, чем вызван этот звонок и что он может нести.
– Рад слышать вас. Еще больше рад был бы увидеть, более того, продолжить то, что мы начинали с вами и с Ангеловым, и только жду, когда вы дадите согласие...
Несколько лет назад, когда ни Ангел, ни Пулат не имели еще статуса сотрудников международной полицейской организации, Мочилов согласия не спрашивал и действовал по своему усмотрению, сообразуясь только с графиком своего свободного времени и текущими планами ведомства. Использовал отставных капитанов, как ему было необходимо.
– Извините, товарищ полковник, пока у нас нет возможности. Начальство не отпускает... – Виталий бросает улыбчивый взгляд на задумчивого Басаргина. – У нас начальство суровое.
Полковник демонстративно вздыхает в трубку, обрисовывая этим коротким звуком собственную ситуацию с занятостью. Тем не менее от общения не отказывается.
– Тогда я догадываюсь, что вы обращаетесь ко мне с какой-то просьбой, а вовсе не с приглашением попить пивка в спокойной обстановке.
Пулат старается чуть виновато улыбаться, словно Мочилов может его видеть.
– Вы проницательны, как всегда. Хотя и от пива я не отказался бы. И просьба у меня необычная...
– Я слушаю.
– Нас интересует один из чеченских полевых командиров.
– Он имеет отношение к спецназу ГРУ?
– Он имеет отношение к ГРУ. Хотя я и не знаю, в каком управлении он служил, в одинаковом с вами, кстати, звании.
– Извините, перебью вас. Я могу только догадаться, что ваш запрос касается полковника в отставке Руслана Ваховича Имамова.
Виталий бросает взгляд вокруг. И видит, как зашевелились сотрудники бюро.
– Честное слово, Юрий Петрович, мне не очень удобно чувствовать себя попугаем – я устаю от долгого сидения на жердочке, поджав ноги, да и клеток я не люблю, но я вынужден повторить: вы проницательны, как всегда.
Мочилов некоторое время соображает и формулирует свое отношение к запросу:
– Пока, к сожалению, я ничего не могу вам сообщить, но я сейчас как раз иду к генералу Спиридонову, а Имамов служил именно в его хозяйстве, и попробую задать вопрос, если в этом возникла необходимость у такой серьезной организации, как ваша... Вам куда звонить?
– Можно в офис.
– Я позвоню... Значит, у вашего бюро есть к Имамову интерес? – повторяет он настойчиво, потому что Пулат пока заявил только о своем интересе, а Мочилову хочется уточнения.
– Есть. Я очень жду вашего сообщения...
Пулат выключает спикерфон и оглядывает сотрудников бюро взглядом победителя.
– Ситуация не намного легче, – говорит Доктор. – Значит, по двум персонам из запроса Сохно мы какие-то нити нащупываем. Хотя они очень скользкие, и рука с такой нити легко может соскользнуть. Но я надеюсь, что Мочилов не подведет. По голландскому журналисту пока ситуация более любопытная, но ничего не говорящая и не дающая никакой информации. Кто-то работает под его именем, и все... По воспитаннику Имамова вообще ничего нет, и я не представляю, откуда могут появиться подобные сведения... Что же мы будем сообщать новоиспеченному подполковнику, если мы вообще обязаны ему что-то сообщать?
– Обязаны, – неожиданно решает Басаргин. – Сегодня сообщаем мы, завтра сообщат нам... Особенности российского силового менталитета. Думаю, в Лионе нас поймут правильно. Все равно у нас сейчас нет ничего срочного в разработке.
– А может быть, мне... – вопросительным тоном задумчиво начинает Ангел и замолкает, раздумывая и не решаясь сразу высказать предложение, которое у него у самого пока еще вызывает сомнение.
– Может быть, – утвердительным тоном поддерживает его Андрей Тобако.
– Может быть, мне стоит связаться с сыном? Перешлем фотографию этого голландского журналюги. Чем черт не шутит...
– Антитеррористическое подразделение ООН «Пирамида» занимается исключительно вопросами борьбы с крупными террористами, с организаторами терактов, – пожимает плечами Басаргин. – Какое они могут иметь отношение к некоему журналисту-экономисту и его двойнику? В Чечне идут какие-то политические игры и не более. Кто-то из зарубежных недоброжелателей России собирает сведения для поднятия очередного скандала. Я так думаю...
– Тем не менее мне хотелось бы и этот шанс использовать, – не соглашается Ангел.
– Дело родственных отношений мало меня касается, – Басаргин сдается. – Доктор, у тебя есть адрес «Пирамиды»?
– Обязательно. – Доктор Смерть сразу начинает стучать своими толстыми, как бревна, пальцами по клавиатуре. Он каждый месяц вынужденно меняет клавиатуру, потому что клавиатура не бывает родственницей наковальне, но обходиться с ней более бережно просто не может научиться. – Ангел, твоим именем подписываю, чтобы Сережа пошевелился.
– Отправь обе фотографии, – подсказывает Зураб. – Чтобы сразу стала понятна причина нашего вопроса...
– Нет, я отправлю по половинке от каждой фотографии. – Доктор сердится, он не любит, когда ему напоминают об очевидном. – Верхнюю половину лица одного, и нижнюю половину другого. Пусть поломают голову...
Запрос уходит. Теперь остается только ждать и думать, что можно еще предпринять...
Но что предпринимать, когда нет данных? Когда даже неизвестно, где эти данные искать? Тыкать пальцем в небо, ожидая ответа оттуда?
Мыслей о новых путях поиска не приходит, а ждать приходится около часа. Пулат тем временем не преминул спуститься на улицу, чтобы минут двадцать покататься на своем «Геше» вокруг квартала. Остальные сотрудники поспешили в квартиру Басаргина, имеющую окна во двор, чтобы полюбоваться приобретением «маленького капитана». Оценили по достоинству. Виталию такая машина подходит...
– Я там, к сожалению, не помещусь, – находит единственное возражение Доктор Смерть.
– Это только так кажется, – не соглашается Ангел. – «Геша» снаружи маленький. Внутри он большой. Можно в шапке сидеть.
– Я не ношу шапки, – возражает Доктор.
– Тем более.
Пулат ставит машину под окнами и возвращается, довольный. Едва он усаживается в свое любимое глубокое кресло, скрывающее его почти с головой, как компьютер подает сигнал о приходе сообщения по электронной почте. Доктор принимает:
– Ангел. Это тебе... Сережи на месте нет, но Таку спрашивает, по какому поводу мы интересуемся человеком, изображенным на второй фотографии, – лжежурналистом...
Ангел соображает, как дипломатичнее обосновать интерес.
– Ответь ей, что по вопросу оперативной необходимости, – за Ангела отвечает Басаргин. – Это в меру туманно и ничего не говорит. Таку хорошо знает русский и постарается понять. А что не поймет, то додумает...
Доктор стучит по клавиатуре, усмехаясь точности формулировки.
– Добавь, что данные нужны срочно, – напоминает, позевывая, Сохатый.
Сообщение уходит, и в этот момент звонит полковник Мочилов.
– Слушаю вас, Юрий Петрович, – отвечает Доктор.
– Добрый день, Виктор Юрьевич. Я хотел бы с Пулатовым пообщаться.
– Он вас слушает, так же, как я. Мы все в курсе дела. Можете говорить.
– Хорошо. Вернее, ничего хорошего. Я поинтересовался у генерала Спиридонова личностью полковника Имамова. Генерал просто взбеленился. Его, оказывается, со всех сторон достают этим вопросом. И даже от генерала Астахова звонили. А Спиридонов не понимает существа интереса. Да, много Имамов знает, но, судя по всему, не знает ничего такого, что могло бы заинтересовать антитеррористов. Как личность характеризует Руслана Ваховича положительно, если можно положительно характеризовать полевого командира НВФ. Интеллектуален, культурен, честен. Талантливый химик, профессор, окончивший когда-то Гарвард. Занимался преподавательской деятельностью за рубежом. В Европе и в США. Долгие годы находился на нелегальной работе в Италии и в США. «Выведен» в связи с угрозой провала. Остальное, как мне было сказано, никого постороннего не касается. Вот и все, чем смог вам помочь.
– Спасибо, Юрий Петрович, и на этом.
Мочилов некоторое время молчит, проявляя смущенную корректность, но все же спрашивает:
– Если не секрет... Чем вызван ваш запрос?
– Просьбой подполковника Сохно.
– Тогда понятно. У меня есть аналогичная просьба со стороны полковника Согрина. Должно быть, Согрин и Сохно надеялись найти что-то в вашей базе данных.
– У нас, к счастью или к сожалению, ничего на этого полковника не имеется.
Через десять минут на мобильник Ангелу звонит из Нью-Йорка сын Сережа. Трубки сотовых телефонов не обладают функцией спикерфона, но старший Ангел делает звук максимальным, чтобы было хоть что-то слышно окружающим. Впрочем, им слышно только отдельные слова.
– Здравствуй, папа... Меня не было на месте, когда пришел от тебя запрос. Таку не решилась отправить ответ. Я сейчас отправлю. Это важно для тебя?
– Это важно для дела.
– Понятно. Если у вас появятся координаты этого человека, сообщи мне. Для нас это тоже может оказаться важным.
– Договорились. Но мы отправили запрос по двум людям...
– Один из них настоящий и не очень интересен. Нудный ехидный брюзга, уверенный, что он знает все на свете. Он не может быть в сфере оперативного интереса... Я думаю, и нас, и вас интересует второй. Но это не телефонный разговор. Текст идет в зашифрованном виде. Лари уже отправил его. Можешь получать. Жду от тебя сообщения.
– До встречи, сынок...
Доктор Смерть слушает издалека. Но слышит, что сообщение отправлено, и сразу проверяет почту. Зашифрованный файл появляется в почтовом ящике на его глазах. Доктор сразу запускает программу дешифратор и пускает текст с десятью снимками в распечатку, а сам вслух читает текст с экрана монитора:
«На ваш запрос сообщаю:
Нашим центральным компьютером по предоставленной вами фотографии опознан и идентифицирован Пол Маккинрой, бывший сотрудник ЦРУ. В настоящее время Пол Маккинрой находится в розыске по линии ЦРУ и ФБР за ряд преступлений, совершенных против Соединенных Штатов. В последний раз Пол Маккинрой был замечен в Афганистане во время правления страной талибами, под именем известного голландского журналиста Клааса Раундайка.
По образованию психолог-аналитик. Практикующим врачом работал всего несколько лет. В дальнейшем был завербован ЦРУ и с блеском закончил спецшколу в Ленгли. Имеет подготовку высококлассного специалиста-организатора крупномасштабных многоходовых мероприятий. Использовался ЦРУ в нескольких операциях, которые успешно завершил, и имел виды на значительное повышение по службе. Причина расставания агента с ЦРУ и последующего преследования остается неизвестной.
По данным ФБР, на территории США подозревается в организации, подготовке и совершении нескольких террористических актов, повлекших за собой многочисленные человеческие жертвы. Но не входит в число особо опасных террористов, подлежащих уничтожению любым способом. Вся фактура, собранная по делу Маккинроя, очень похожа на «подставу». По нашим данным, приписываемые ему действия были организованы и выполнены совсем другими людьми.
Согласно нашей собственной косвенной информации, Пол Маккинрой в период службы в ЦРУ завладел секретной документацией разработок по зомбированию и выкрал все материалы разработок. Данные материалы, при их попадании в руки террористов, представляют собой очевидную угрозу. Исходя из этого, «Пирамида» заинтересована в поиске и изоляции объекта или хотя бы в полном выяснении данного вопроса для прекращения розыска»...
Завершив чтение, Доктор вытаскивает из лотка и выкладывает на стол распечатку портретов Маккинроя в различных ракурсах.
– Вот теперь будем знакомиться подробнее. Кстати, Ангел, можешь смело приглашать в гости сына. Сегодня вечером по ихнему времени он сможет уже вылететь из Нью-Йорка...
Ангел кивком соглашается и берется за трубку сотового телефона.
ГЛАВА 3
1
– Вот так... – планшет, как всегда, на боку. Раскрыть, развернуть, карты туда, под защитную пленку. И привычно на бок, чуть ближе к спине. Начало большому делу положено. Теперь и потянуться не грех, разогреть уставшую от долгого сидения за столом согнутую спину.
Полковник Согрин заканчивает персональную работу с картами, просит дежурного закрыть кабинет и идет в оперативный отдел, чтобы еще и там обсудить возможные маршруты отряда Руслана Ваховича Имамова. Он хорошо знает, что в отделе сидят опытные «горники», исходившие немало сложных маршрутов. И не однажды уже, перед предыдущими операциями, полковник просиживал в этом отделе часы, разбирая участок действия мобильной группы.
К его приходу оперативники готовы. Вместе они склоняются над другой картой, аналогичной. Рассматривают, похоже, уже не в первый раз, высказывают соображения и заново соображают, подбирают аргументацию, просчитывают наиболее вероятное использование существующих скотоперегонных троп и предположительную возможность прохода вообще без троп. И даже самое невероятное не оставляют без внимания – исследуют маршрут по сложному траверсу хребта в обход ледника. Но здесь мнение едино – такой вариант кажется всем наименее вероятным, почти невозможным. В отряде Имамова воспользоваться им могут единицы, имеющие не просто горную подготовку, а высотную горную подготовку, а это разница великая. Для остальных такой путь – гибель. Оперативникам хорошо известно, что в горы ходят не только альпинисты, но и скалолазы, и горные туристы, которых ни в коем случае нельзя путать с простыми туристами, и у каждой из этих категорий своя специфика хождения. Специалисты трех разных категорий никогда не объединяются в одну группу, потому что ставят перед собой различные по специфике, хотя схожие по сложности задачи. Если боевики и имеют несколько спецов, то они не смогут провести за собой большой неподготовленный отряд. Тем более уже известно, что соответствующее снаряжение Имамов не получил – десантники перехватили колонну, которая доставляла отряду страховочные тросы, шипованные «кошки» на обувь и альпинистские крючья. Большой груз, объемный, рассчитанный на весь отряд, когда он соберется, тащили специально нанятые носильщики. Не донесли... И сам Имамов уже знает, что груз перехвачен, потому что часть охранения сумела прорваться к нему и доложить обстановку. Следовательно, Руслан Вахович больше не надеется на возможность перехода по траверсу. Да и на самом леднике без страховочных тросов он может потерять много людей и времени.
Офицеры-оперативники – опытные, высказывают полковнику еще одно предположение, что Имамов будет вынужден обходиться так называемым «сванским методом», когда страховка осуществляется с помощью длинных шестов. Но в этом случае требуется иметь хотя бы по одному шесту на человека. А лучше всего сразу по два, чтобы для безопасности держать их во время маршрута крест-накрест. Где взять шесты в высокогорье – вот в чем вопрос. Но сейчас это единственный выход... Значит, Имамов вышлет в долину отряд для заготовки. Обязательно вышлет. Этот отряд необходимо тоже перехватить. Но это задача не для офицерской группы Согрина. Все вспомогательные группы боевиков должны отлавливать идущие в преследование силы. Начальник оперативного отдела берет на себя координацию. Он сообщит десантникам и егерям о предполагаемой возможности, поскольку вся связь в его руках.
– Меня другое смущает, – говорит в завершение разговора начальник оперативного отдела. – Зачем Имамов собирает весь отряд в одном месте? Мы всегда встречаемся с прямо противоположным явлением – отдельными джамаатами боевикам бывает легче уйти от преследования.
– Я уже задумывался над этим, – соглашается Согрин. – Очевидно, у Имамова есть к тому собственные причины. Я не думаю, что он готовит какую-то серьезную операцию. Мы постараемся и это выяснить.
Обсуждение заканчивается. Согрин не любит рутинную штабную работу и традиционно устает от нее больше, чем от марш-броска. И потому с удовольствием выходит на свежий воздух. Оглядывается, отыскивая выделенную группе БМП, не находит ее и с удовольствием отправляется в казармы пешком.
Кордебалет всегда обладал дипломатическими способностями, сумел-таки договориться и на этот раз – пополнению выделяют отдельную комнату на те три дня, что отпущены для боевой подготовки. При этом подполковник даже удивился, с каким непонятным желанием пошли навстречу его просьбе. Просто так, без причины, не пошли бы, не захотели бы себя беспокоить пусть и кратковременными, но неудобствами. Значит, был недвусмысленный приказ о полном содействии... Переселили на какое-то время в открытый закуток ротную «каптерку» и поставили вместо вытащенных наружу полок с личными солдатскими вещами офицерские кровати. И только убедившись, что все идет, как должно идти, Кордебалет берет БМП и уезжает на склад получать аккумуляторы для рации и недельный сухой паек на всю группу. С пополнением остается подполковник Сохно, который больше всего на свете не любит хозяйственные дела и всегда рад, когда ими занимается кто-то другой.
Четверо лейтенантов на кроватях сидят. Пятый на подоконнике.
– Много, бойцы, за свою короткую жизнь довелось вам повоевать? – интересуется Сохно, с прищуром рассматривая лейтенантов.
– С вашим опытом не сравнить, но было дело и у нас... – ответ того, что облюбовал себе подоконник, звучит уклончиво.
– Тогда попрошу запомнить. Даже здесь, на территории воинской части, мы тем не менее находимся в регионе военных действий. И не просто военных, позиционных и какие там еще бывают... Не в окопах сидим, ожидая психической атаки противника. Против нас воюют диверсанты и террористы – подрывники, снайперы, «черные вдовы» и прочая нечисть... Вот это окно, что так вам нравится, выходит на развалины жилого дома. Развалины, конечно, время от времени контролируются, посещаются, проверяются. А большей частью не контролируются, не посещаются, не проверяются. И некто, вооружившись винтовкой с оптическим прицелом, пожелав рассмотреть через оптику воинскую часть, заберется именно на эти развалины. Думаю, ему очень понравится офицерская спина, выставленная в окно. Слезть с подоконника! И не иметь привычки подставлять себя под дурную пулю! – неожиданно заканчивает подполковник резко.
Лейтенант соображает не сразу. Потом поднимает вопросительно брови, оглядывается через плечо на развалины дома, стоящие за забором и дорогой, вдоль забора идущей, и спрыгивает на пол, проходит к своей кровати. Подполковник сам в окно выглядывает и тоже отходит, не желая подавать дурной пример. И видит из окна, как на крыльцо поднимается Согрин.
– Становись! Командир идет...
Сохно строит лейтенантов в этой же тесной комнате в одну шеренгу – между кроватями. Построение проходит спокойно, без суеты – офицеры не солдаты и не спешат бегать перед старшими по званию. Не так чтобы совсем по стойке «смирно», но все же почти по-армейски встали. Согрин заходит, приветственно кивает тоже почти по-граждански и одновременно делает жест рукой, останавливая уставной доклад Сохно.
Лейтенанты ждут без напряжения. Стойка «смирно» – это, конечно, ерунда. Спецназ не приспособлен для участия в парадах, и далеко не каждый офицер спецназа может пройти торжественным маршем мимо какой-то, даже самой невысокой, трибуны. Согрин на не слишком ровную шеренгу внимания не обращает, но другое ему не нравится. Полковник искоса на лица посматривает. Он знает стабильную репутацию своей маленькой группы, знает, что их даже заезжим московским генералам, когда у тех нет необходимости или возможности очно познакомиться, издали показывают. Знают группу Согрина и во всех отдельных бригадах спецназа ГРУ. А уж об остальных частях, причастных к боевым действиям в Чечне, и говорить не приходится.
А в этих лицах... Что он видит в этих лицах? Смотрят вперед, перед собой, как и положено в строю, но не с такими лицами приходят на пополнение. А разговор шел именно о постоянном пополнении, а не о временном прикомандировании пятерых лейтенантов. Нет в этих лицах даже внимания к своему командиру, нет желания понять, кто будет отдавать им приказы, кто будет посылать их в бой. Только спокойная, чуть угрюмая уверенность в себе. Уверенность Согрин чувствует отчетливо.
Он останавливается перед первым. Смотрит в лицо:
– Представьтесь!
– Лейтенант Юров, – шелестящим голосом негромко говорит почти квадратный крепыш, фигурой чем-то напоминающий бывшего члена группы Согрина капитана Макарова[12]. Макаров застрял в Югославии во время конфликта в Косово, где командовал интернациональным отрядом добровольцев. Там они в последний раз и встречались. После этого о капитане ничего не было слышно.
– Где служили?
– Второй специальный отряд горных егерей.
– До этого? – Вопрос следует быстро, не оставляя времени на раздумья.
– Танковый полк. Инструктор по физической подготовке, потом командир взвода разведки.
– Физическая подготовка вам очень пригодится. Обещаю...
Полковник шагает ко второму.
– Лейтенант Фомин, – голос хриплый. Не простуженный, а от природы хриплый. Такую хрипотцу при определенных обстоятельствах можно даже за угрозу принять. Сам внешне Фомин слегка толстоват для службы в спецназе. Впрочем, полковник видел на своем веку и вполне упитанных хороших бойцов. А толстоватость у них – это не следствие характера классического обжоры, а тип конституции. Чем, как говорится, бог наградил...
– Где служили?
– Второй специальный отряд горных егерей.
– До этого?
– Спецназ ВДВ.
У третьего во взгляде вообще неприкрытая насмешка. Неприятные, самоуверенные глаза человека, понимающего только свою значимость и не принимающего чью-то иную. Сам чернявый, восточного типа. Но Согрина из себя вывести трудно. Особенно взглядом. Он никак и никогда не показывает своего отношения до той поры, пока не бывает вынужден сделать это обстоятельствами.
– Лейтенант Саакян. Второй специальный отряд горных егерей... До этого – инструктор по рукопашному бою.
Лейтенанту кажется, что это должно произвести впечатление. Тем не менее не производит. Согрин по-прежнему непроницаем и холоден.
– В каких частях?
– В ФСБ.
– Управление?
– Федеральное. Москва.
Но и это Согрина никак не волнует. По крайней мере, не впечатляет. Полковник шагает к следующему. Мрачный тип с неровным обветренным лицом и черным, откровенно горным загаром. Сила личности в лице рисуется классически.
– Лейтенант Егоров. Второй специальный отряд горных егерей... До этого – инструктор горной подготовки в спецназе погранвойск.
Последний, тот самый, что на подоконнике посидеть любит, и по возрасту старше других, и увереннее себя чувствует. Даже в голосе легкая насмешка звучит. Сам высокий, жилистый, жесткий. Конституция, подходящая марафонцу, следовательно, и спецназовцу.
– Лейтенант Брадобрей. Второй специальный отряд горных егерей... До этого – офицер группы захвата ФСБ.
– Управление?
– Федеральное. Москва.
– По какому принципу вас откомандировывали в горные егеря?
– По принципу наличия горной подготовки, – за всех отвечает Брадобрей.
– Участие в боевых действиях?
– Ликвидация банд в Дагестане и в Карачаево-Черкесии. У всех... По две операции... Отличные оценки со стороны командования...
У Согрина в запасе еще множество вопросов, но дальше расспросить пополнение полковнику не дают. Открывается дверь, входит Кордебалет:
– Игорь Алексеевич! В горах ЧП... Тебя срочно в штаб...
Согрин еще раз осматривает шеренгу.
– Проверьте их на «рукопашку». Только... Без рукоприкладства... Они парни молодые, им еще жить... – Командир откровенно показывает, что впечатление пополнение не произвело. И быстро выходит из комнаты.
– Что там случилось? – спрашивает Сохно, когда закрывается дверь за Согриным.
– Один из джамаатов Имамова шел к нему на соединение. Преследование вел ОМОН. Тридцать три человека... Тридцать из тридцати трех погибли... Если светлого времени хватит, – Кордебалет выглядывает в окно, – нас забросят этому джамаату «на хвост»...
Читать бесплатно другие книги:
