Любви все роботы покорны (сборник) Олди Генри
До автобусной остановки оставалось метров двести, но сине-бело-голубую футболку «Зенита» я увидела раньше. Купленная еще до Контакта, она служила объектом моего подтрунивания и приколов, сейчас же один вид ее вызывал в памяти запах тела, от которого я сходила с ума, отбрасывая налет цивилизации и ныряя в первобытное естество.
Усиленно думая о боссе и Маринке, о новой помаде и покупке плитки, я стояла на другом конце остановки, жадно впитывая глазами загорелые сильные руки, светлые брюки, купленные уже без меня, взъерошенные волосы, давно не встречавшиеся с ножницами из парикмахерской, лазурно-синие глаза и мягкую полуулыбку. Знаю, что он тоже старался думать о поломанной машине, невыброшенном мусоре и прочей дребедени, лишь бы сдерживаться, лишь бы не нарваться на стражника.
Автобус, как пес, помечающий территорию, заявил о своем приближении облаком бензина. Казалось, все живое, что еще не сварилось заживо и не задохнулось в миазмах города, должно умереть от его выхлопов, но мне уже было все равно: я была готова не дышать, не двигаться, не жить, лишь бы прикоснуться к этим рукам, получив разряд, сжигающий предохранители.
Нутро автобуса забилось несчастными, прячущими свою скуку за айпадами, включенными в режим игр, букридерами и скользкими глянцевыми пухлыми журналами, большую часть которых занимала манящая реклама. «Купи меня!», «Я хороший», «Я сделаю тебя счастливым». Обещания, будто в ЗАГСе. И такой же процент лжи.
Мы с тобой ничего не обещали друг другу. Наоборот, казалось, что понимают оба: счастья нам не видать, но это будет потом, когда-нибудь, может быть… А сейчас счастье есть. Его можно пощупать: шершавые штаны, где стремительно твердеет, мягкая футболка, прикрывающая нескромную мою ладонь, а… а дальше я не дотянусь. Час пик. Мы спрессованы и рассортированы. Мироздание швырнуло нас с тобой в этот автобус; я стою, прижимаясь своими ягодицами к твоим бедрам, держусь за руки, которыми ты обхватываешь меня сзади за талию и чуть выше. Легкое красно-зеленое в клеточку платье облипает тело, очерчивая все его изгибы. Широкая сухая ладонь накрывает грудь, и я вздрагиваю. По низу живота протекает истома, на нее откликаются соски, твердея до мужского естества.
Вторая ладонь скользит вниз, ныряя под подол, медленно, будто ленивый извозчик, ползет по ноге, все вверх и вверх; кажется, никогда не достигнет цели, отчего выть хочется, но я лишь закусываю губу и закатываю глаза.
Желание, вырывающееся от готового разорвать штаны, сбивает с ног, и устоять можно лишь из-за крепких рук и отсутствия места для падений. Ноги все же норовят подогнуться, притвориться, будто они из сахарной ваты, и тают, тают от огня чресел. Наконец проклятый ямщик добирается до цели и удивленно замирает: никаких преград, ни в форме кружев, ни даже в форме тонкой ниточки, так популярной у дам современности. Его тут ждут.
То ли вздох, то ли всхлип раздается над ухом, и обе ладони сжимают то, что давеча лишь ласкали. Этого уже не скрыть, но айпадно-ридеровая масса колышется в такт несущему ее железному механизму, не вбирая в зону внимания двоих несчастных, потеющих и стонущих вроде как от скуки, как и остальные.
Ладони твоей плевать на все. Зад платья задран, лишь немного красно-зеленых клеток прикрывают фасадную гордость. Я скольжу ягодицами, ощущая шершавое; пуговица, прохладная, металлическая, трется о них, а ладонь стремится изменить фасон платья, сделав его декольте. Будто сама собой молния расстегивается, и во время резкого торможения упругое упирается. Вскрики – несчастные выронили айпады, водитель дергает снова, будто не ты, а он пытается освободиться от оков бессмысленной одежды, в салоне снова охают, и в этом едином возгласе тонет мой нутряной стон невыносимого желания, обдирающего до костей.
Мелкая судорога, как рябь, пробегает по телу, сок щедро орошает твою руку, истома накрывает ватным одеялом с головой, что передается и тебе. И вот уже спина выгибается навстречу еще непонятно чему, но уже понятно – и ты входишь резко, в такт рывков автобуса – или это тот движется в твоем такте? – и волны удовольствия, смешанные с экстазом, проходят сквозь, одна за другой, и каждая следующая сильнее. Тела становятся сплошными проводниками, и… разве нас двое? Нет, мы – это одно существо, вне трех измерений, вне человеческих пересудов, вне оценок и вне категорий. Удовольствие полноты бытия, удовольствие наполненности – кто заметит, что в автобусе только что родился Бог?
Но и ему до нас нет дела. И вот оба стоять уже не в состоянии, белое и липкое течет по моим ногам, а автобус прибывает на конечную.
Мы вываливаемся на улицу, тут же расходясь в разные стороны, пошатываясь, будто пьяные. Если черный страж сейчас появится здесь, его эмотестер зашкалит, ртуть выскочит из корпуса, не выдержав накала наших эмоций.
«Боже, это было волшебно, изумительно, обалденно! Как же я хочу тебя!» – пискнула эсэмэс.
«Ты сводишь меня с ума», – отправила я ответное, расплываясь в улыбке.
Ныряю в спасительную тень листвы, уже который век судачащую о суетливых людишках – или это всего лишь ветер шумит? Парк, кажется, обсуждал влюбленных еще при царе, ничего удивительного, страсть чаще всего запретна, то ли из-за законов божьих, то ли из-за людских, а сейчас вот запрет пришел из космоса. Нам всегда приходится прятаться, и мы всегда есть – люди, которые любят.
Философствуя, привожу себя в порядок. Тут тоже небезопасно, патруль никогда не предупреждает о себе. Не знаю, куда рванул мой зенитовец, я же не в состоянии пока двигаться, бежать, прятаться; сил хватает лишь на то, чтобы лежать на траве, щурясь от солнца, да слушать стучащее сердце, кожей вспоминая тепло рук и нежность губ.
Увы, понежиться мне не дали. Завибрировал телефон, и, глянув на номер, я похолодела: муж мне звонил очень редко, и это означало беду.
– Срочно приезжай домой. Кое-что случилось. – Он старался говорить спокойно, но я поняла, что паника вот-вот накроет его с головой.
– Еду!
Иногда хорошо, что трясет от страха: страсти мои тут же улеглись, и ртуть эмотестеров сейчас бы не поднялась выше зеленой зоны, а это значит, что путь безопасен.
«Приезжай домой…» Как давно я хотела услышать эти слова, но они до сих пор для нас под запретом. Многие семьи, кстати, живут, как жили: что им Соглашение номер один, если эмоции у них не выходят за желтую, дозволенную зону? Другие быстро разбежались: обидно сходить с ума по человеку, чьи эмоции доходят лишь до зеленой зоны. Особо упертые, обжигаемые страстями, были признаны террористами, дескать, мы нарушаем Соглашение, а значит, разрушаем экономику.
Ох, сколько Контакт породил криков и истерик! Еще бы: инопланетяне, подарившие неизвестные доселе технологии, но требующие ввести запрет на любовь. Секс? Сколько хотите. Но без страсти, пожалуйста. Живите, рожайте, дружите, воюйте – вот вам, кстати, оружие, – но только не надо сильной любви. Спокойнее, без фанатизма. Поберегите нервы и здоровье – вот вам, кстати, лекарство от рака.
Конечно, все решили вначале, что пришельцам нужно, чтоб мы друг друга поубивали – зачем иначе они нам подарили оружие? Все просто и очевидно, мы так и думали… Но зачем тогда они подарили всем странам защиту от этого оружия? А потом еще и лекарства. Ведь люди перестали умирать от неизлечимых болезней – это для чего?
Под крики депутатов о недопустимости договоров с неизвестными существами раковые больные покидали больницы, под шум общественного мнения о том, что любовь – это базовое право человека, инвалиды вставали на горные лыжи, под марши протеста левых, правых и Гринписа старики тратили «похоронные» сбережения на кругосветные путешествия. Возгласы «да зачем нам эта любовь?» раздавались все громче и громче: хватило пяти лет, чтобы правительства ратифицировали Соглашение номер один – первое и единственное. Двадцать страниц мелким шрифтом – обязательства инопланетян, полстраницы – обязательства землян.
Черные стражи ворвались в нашу жизнь быстро, и эмотестер стал страшнее алкотестера. Что происходит с теми, кто трижды попался на «красных эмоциях»? Этого никто не знает и не пытается узнать. Сами виноваты. Не надо нарушать закон! Как там? Закон суров, но это закон.
Ностальгия обняла меня сразу за порогом квартиры, бывшей когда-то и моей. Муж в зенитовской футболке на секунду появился из комнаты, напряженный, со сжатыми губами и глубокой вертикальной складкой меж бровей. Махнул, чтобы я шла за ним, и часть его напряжения будто перешла на меня. Казалось, я готова увидеть уже что угодно, хоть черта лысого, но… оказалось, что не готова. Встречу с черным стражником я не ожидала совершенно.
Он сидел на стуле посреди комнаты, не шевелясь, традиционно в черной одежде и непрозрачном шлеме и действовал на меня как удав на кролика. Я не могла ни двигаться, ни моргать, ни дышать, ни думать.
– Он засек твоего мужа во дворе. – Только сейчас я обнаружила, что в комнате еще люди, мы их называли «наша террористическая группировка» – Ольга и Сашка, такая же влюбленная пара, наши давние друзья, рискующие после Соглашения жизнями, но не перестающие любить.
– Мы рядом были, и, в общем, вариантов-то не было, – будто извинялась Ольга.
– И чего нам с ним делать? – Такой растерянной я не чувствовала себя с семи лет, после того как кота Барсика стошнило на мою школьную форму утром первого сентября.
– Я тоже не знаю, – прошептал мой несчастный муж, понимая, что из-за него все близкие люди на волоске от смерти.
Я обняла его, мои кончики пальцев заскользили по его спине, окаменевшей от напряжения мышц, почувствовала, как те расслабляются, а ниже живота опять просыпается мужское желание, передается через кожу мне, пробуждая то, что я долго прятала. Эмотестер запищал, и с ним застонал черный страж:
– Нет, пожалуйста, только не это, не надо!
Мы переглянулись. Сашка первым обрел речь: спасатель, эмчеэсник, потеряться в незнакомой ситуации для него немыслимо.
– А то что?
– Больно. – Черный вцепился в края стула.
– Эй, да ему от эмоций больно! Давайте-ка дружно сейчас включим эмоции на полную и убьем гада! – сжала кулаки маленькая Ольга, чью пятнадцатилетнюю дочь два года назад навсегда забрали стражники.
– Спасибо, так лучше, – судорожно всхлипнул пленник, разжимая руки или что там у него на самом деле.
Мы переглянулись. Ладонь, лежащая все это время на моей пояснице, соскользнула, и мой муж шагнул вперед.
– Рассказывай. Почему вы так боитесь нашей любви?
– Эй, а может, стянуть с него этот чертов шлем и узнать наконец, как эти твари выглядят? – влез Сашка.
– Нет, – вдруг слова сами слетели с моих губ. Друзья обернулись, ожидая объяснений, и хотя мои страхи мне тут же показались глупыми, я о них сказала:
– Если увижу там какого-нибудь монстра, гигантского паука, кальмара или другую какую гадость, то сойду с ума. Может, хорошо, что они маскируются под людей? Я не готова сейчас узнать его настоящий облик, мне и так до истерики страшно.
Ольга кивнула. Сашка пожал плечами, мол, ну как хотите. Мой муж, казалось, не слышал этого разговора, вглядываясь в шлем со стеклом, будто измазанным копотью. Он прикрыл глаза; ртуть эмотестера потекла вверх, приближаясь к критической отметке, неумолимая, как температура больного пневмонией.
– Вы знаете, что надо делать, – прошептал он всем нам, не оборачиваясь.
Я сделала шаг и положила руки на его бедра, притянув к своим, и отпустила стоп-краны. Волна желания и страсти, доселе сдерживаемая, рванула, захлестывая меня, срывая все плотины. Я целовала такую загорелую и такую любимую шею, вдыхала запах, от которого кружилась голова, руки, будто сорвавшиеся с цепей щенки, носились, где им вздумается, залезая под футболку, под ремень, в карманы штанов и бог весть еще куда.
Эмотестер орал, как пожарная сигнализация, черный страж свалился со стула и выл, скребя по полу:
– Хватит! Хватит! Я все расскажу!
То, что мгновение назад составляло мою суть, отделилось, и от неожиданности я открыла глаза, загоняя чувства в тесную, но уже привычную конуру, они брыкались, как оседланные мустанги, но не долго. Остальные в комнате сделали то же самое, ртуть опустилась до желтого сектора, и черный страж вернулся на стул.
– Мне трудно будет объяснить.
– Будь добр, постарайся, – отозвалась Ольга.
– Ваша любовь… мы с таким никогда не сталкивались. Вы знаете, что вселенная, все пространство – это хаос? Все существует в нем, приспосабливаясь. И лишь ваша любовь меняет пространство, структурирует его.
– Это плохо?
– Это… непонятно. Может быть опасно. Вы можете создать другую вселенную. Можете изменять ее, подстраивая под себя. Понимаете? Не себя под нее, а наоборот. Мы так не умеем. Мы такого никогда не видели.
– Поэтому вы нам подарили оружие? – Моя подруга не сдерживала презрение, а ретранслятор пришельца не умел синтезировать эмоции.
– Мы не хотим, чтобы вы убивали друг друга. Живите. Мы дали вам лекарства, технологии. Но ненависть не созидает, она безопасна.
– Я не верю, что любовь может кого-то убить. – Как всегда, пока мы переваривали новую информацию, Сашкины мысли ускакали вперед. – Тебе правда больно от нее?
– Я… я не знаю, – замешкался черный страж. – Я не смог сопротивляться тройному накалу «красных эмоций», вы изменили пространство вокруг и захватили меня. Нам не надо дышать, есть и пить, в отличие от вас, но электромагнитные волны, которые вы излучаете… это все равно, что я отниму у вас кислород и дам другой газ. Вы задыхаетесь, но дышите. Убьет ли вас другой газ? Неизвестно, но вы бы предпочли вернуть кислород.
Мне вдруг стало нехорошо, будто меня со шпаргалкой застукали на экзамене, и преподаватель уже идет по проходу, и ты понимаешь, что произойдет дальше, но не можешь ничего изменить. Я прошептала:
– Кто-то еще из землян знает эту информацию?
– Нет, – ответил страж.
– Что теперь будет с нами?
– За вами будут охотиться.
– Хе, напугал ежа голым задом, – вдруг развеселилась Ольга. – За нами и так охотятся, у нас уже по два привода. Похищением инопланетянина больше, межгалактической тайной меньше… какая разница! Все равно убьют.
– Тех, кого забирают за нарушение Соглашения номер один, не убивают. Их… я не могу объяснить, у вас нет таких понятий. Их отправляют чинить вселенную.
– Чинить вселенную? Они живы?
– Не совсем…
– Мертвы? – не отставала Ольга.
– Не совсем… вы в таком состоянии не бываете, но мы можем вас в него ввести.
– А можете потом вывести из него? Чтобы человек жил?
– Не знаю, как ваш вид его переносит, но наш – да.
– Ладно, хватит болтать, – поднял ладонь мой муж. – Того и гляди сюда явится патруль, наши эмоции должны были переполошить эмотестеры всех стражников в округе! Инопланетянин, давай так: мы тебя отпускаем, а ты нас не трогаешь. Лучше вообще забываешь и о нас, и об этой встрече. Спрячь свой эмотестер, сбрось там все показатели на ноль.
– Я не могу. Он часть меня.
– Что?! – хором воскликнули мы.
– Это не прибор, это моя… плоть, да, вы так, кажется, называете это.
– Ох ты, едрид-мадрид, – пробормотал Сашка.
– Я вас не трону, но скрыть нашу встречу не получится. Вас будут искать.
– Ничего, мы знаем, как постоять за себя, – улыбнулась я. Когда черный страж уходил, мы все еще целовались.
Константин Ситников
Роззи
Ольга позвонила в половине десятого. Иван сидел в баре и пил шнапс. Перед ним стояло пять стаканчиков, и четыре из них были уже пусты.
– Пупсик, я соскучилась. Ты совсем забыл свою киску.
– Всё зависит от тебя. Ты нашла мне кого-нибудь?
– Ну, пупсик! – заныла она. – Сейчас лето, все разъехались. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Ты мне веришь?
Он молчал, глядя на последнюю порцию. В кармане оставалась горсть евроцентов, а ещё надо было как-то добираться до дома. В последнее время ночное метро в Вене – место небезопасное.
– Ты меня слышишь, пупсик?
– Слышу.
– Почему бы тебе не приехать ко мне? – В её голосе появились воркующие нотки. – Мы бы славно провели вечерок. Помнишь, как раньше?
Слушая это грудное контральто, можно было подумать, что говорит роскошная блондинка, не молодая, но ещё вполне ничего. Иван прикрыл глаза, и в памяти всплыло фантасмагорическое видение – жирная, раздувшаяся, бородавчатая жаба с младенческими ножками и ручками, беспомощно торчащими из безразмерного сарафана, – жертва генетического уродства. Да, были времена, он ублажал её. Это были очень плохие времена, он сидел на героине и ночевал на старых станциях метро, не оборудованных видеонаблюдением. Она вытащила его из этой пропасти, нашла жильё, обеспечила работой. Какой-никакой, а работой. Неожиданно он ощутил укол вины. Она нуждалась в нём, и было, наверно, жестоко к ней так относиться. Но он ничего не мог с собой поделать.
Он открыл глаза – четыре пустых стаканчика и один полный.
– Почему ты молчишь?
– Поговорим, когда ты найдёшь мне работу, – сказал он и нажал отбой.
Не успел он допить водку, как трубка снова заелозила по столу.
– Ну что ещё? – спросил он.
– У меня есть работа. Только…
– Только?
– Я не совсем уверена… Это не мой клиент. Меня просили помочь…
– Во что ты меня втягиваешь? Если это малолетки…
– Нет-нет, – поспешно сказала она. – Ты же знаешь, я не конфликтую с законом. Это мужчина…
– Я не сплю с мужчинами.
– Господи, конечно, нет! Он был женат, у него есть дети. Сейчас живёт с сестрой и вполне доволен жизнью.
– Тогда что? Они хотят, чтобы я смотрел, как он трахается с сестрой?
– Фу, пупсик. Что ты такое говоришь! Просто ему нужна помощь. Эта его сестра… ну, в общем, она больная. Подробностей я не знаю. Но если хочешь, я позвоню ему и всё устрою.
«Дура, – с неожиданной злостью подумал он, – мне нужна работа. Любая работа, за которую заплатят деньги». Но вслух он сказал:
– У меня не хватит на такси.
– Ничего, у меня такси-кард. Всё будет оплачено… Ты сейчас где?
Он сказал.
– Оставайся на месте и никуда не уходи.
По дороге она дала ему полную инструкцию. Клиента зовут Петер. Ему под пятьдесят, средней руки рантье. Лет пять назад он попал в аварию и стал инвалидом. Родители давно умерли, оставив ему и его сестре дом с зимним бассейном во Флоридсдорфе и небольшой капиталец в ценных бумагах. Сестру зовут Розвита, ей за сорок. Она малость того, повёрнута на смазливых мальчиках, несколько раз её приводили в полицию за домогательства. В прошлом году, по решению суда, помещали в психиатрическую клинику для принудительного лечения. Петер держит её взаперти, а чтобы она не лезла на стенку, приглашает время от времени мальчиков по вызову.
– Теперь понимаешь? – сказала Ольга. – Клиент не хочет выносить сор из избы. Так что обо всём, что там увидишь, молчок.
– Это понятно, – нетерпеливо сказал Иван. – А что, она совсем ненормальная, эта его сестра? На меня с вилкой не кинется?
– Упаси боже!
– Вот именно. Потребую надбавки.
– Только не зарывайтся… Пупсик?
– Ну, что ещё?
– Ты… когда будешь на ней… думай обо мне, пожалуйста. Ладно?
Господи! Ну что за бабы!
Когда такси укатило, Иван бросил в рот пару мятных леденцов (последнее дело являться к клиенту с перегаром изо рта) и нажал кнопку домофона.
– В-входите, – пригласил заикающийся мужской голос. Калитка автоматически открылась.
Дом был двухэтажный, с верандой. И где тут, интересно, зимний бассейн? Гараж на две машины вижу… Иван поднялся на крыльцо. Стеклянная, зашторенная изнутри дверь была приоткрыта, в холле слышались голоса. Иван постучал для порядка и заглянул внутрь. Ярко освещённый холл был пуст, на стене бормотал большой плоский телевизор.
Показывали сюжет о хиссслах, как они появились из глубин космоса в своих прозрачных колпаках… жуткие и безмолвные… Ну и наделали они переполоху тогда, в две тыщи десятом! Все только о них и говорили, как с ума посходили…
– П-проходите, – послышалось откуда-то сверху.
Иван поднял голову. С балкончика на него смотрел мужчина на инвалидной коляске. Мужчина махнул рукой в кожаной перчатке без пальцев и крикнул:
– П-погодите минуту. Я с-сейчас спущусь.
Иван услышал, как стукнула дверца лифта, зашлёпали тросы. Через полминуты появился хозяин дома. Если ему и было под пятьдесят, то очень давно. Во всяком случае, выглядел он на все шестьдесят пять. Лицо помятое и небритое, веки воспалённые, глаза испуганные. И пахло от него почему-то водорослями и тухлыми моллюсками.
– Петер? – сказал Иван.
– Д-да. А в-вы Иван. В-верно? – Его взгляд скользнул в сторону, он провёл по губам кончиком языка. – В-ваш администратор… Ольга, к-кажется… звонила мне. Вас ввели… в курс д-дела?
На мужчине были обрезанные джинсы, несвежая рубашка в сине-красную клетку и пожелтелые белые носки. Между ног торчало горлышко бутылки.
– В общих чертах. Ваша сестра…
– Розвита, – торопливо вставил мужчина. – Её з-зовут Розвита. Б-близкие зовут её Роззи.
Замечательно! Нас, кажется, приглашают в близкий круг. Знакомьтесь, а это Иван, член семьи. Можно просто – член… Но почему он так нервничает?
– Петер, – решительно начал Иван, – Ольга рассказала мне немного о вашей сестре. Ей, скажем так, не хватает общения.
– Да, да, – закивал мужчина. – Как верно вы заметили. Общения! Ей именно не хватает общения. – Он даже заикаться перестал, обрадованный тем, что Иван так хорошо всё понял.
– Ну разумеется, – повторил Иван, – нам всем порой не хватает общения. Вот для того и существуют друзья. Повертье, это дорогого стоит.
Мужчина моргнул, его губы дрогнули.
– Если в-вы насчёт оплаты, Иван, то об этом н-не беспокойтесь. Чем-чем, а уж этим в-вы останетесь д-довольны. Они очень х-хорошо платят.
– Они? – насторожился Иван.
Мужчина хлопнул себя чёрной перчаткой по лбу и рассмеялся.
– Ч-что это я, с-совсем заговариваться стал. Не желаете г-глоточек? – Он достал бутылку, качнул ею в воздухе. Это был шнапс, кажется яблочный. – Н-нет? А я в-выпью с в-вашего позволения. – Он ловко отвинтил крышку и присосался прямо к горлышку. Надолго. Иван стоял и смотрел, как подскакивает и возвращается на место его щетинистый кадык. – Вот так! – Мужчина поставил пустую бутылку на пол, вытер мокрые губы пальцами, обтёр их о грудь. – Ну что, Иван, идём к нашей Роз… ик!.. зи?
Он залихватски развернулся – сбитая колесом бутылка весело покатилась по полу. Они прошли в армированную дверь чёрного стекла и начали спускаться по длинному, идущему под уклон коридору в полуподвальное помещение. В конце коридора была ещё одна, матово-стеклянная, дверь. На потолке играли голубые блики от подсвеченной воды.
– В-вот мы и п-пришли, – возвестил Петер. – З-зимний бассейн. В п-подвале, н-неплохо п-придумано? – На его лице появилось выражение озабоченности. – У вас есть ч-что-либо острое? Н-нож, пилка для ногтей? Рыболовный к-крючок? В-вы уверены? В таком с-случае, с-сделайте одолжение. Д-дайте сюда ваш с-сотовый.
Он сунул сотовый Ивана к себе в нагрудный карман. Показал рукой в перчатке на стеклянную дверь.
– Н-ну, удачи!
Посторонился, пропуская Ивана.
Иван вошёл в помещение бассейна. Дверь с щелчком закрылась за его спиной. В лицо пахнуло кислой вонью, от которой мгновенно заслезились глаза. Водоросли и тухлые моллюски… Над подсвеченной снизу водой стоял холодный туманец. Господи, ну и местечко! Иван огляделся. Ну и где он, наш изнывающий от страсти суповой набор?
Что-то зашуршало под ногами. Он глянул вниз, содрогнулся от омерзения. Это была серая бородавчатая змея с острым, чувственно изогнутым кончиком. Она выползала из бассейна, жадно шарила по кафелю, извивалась… Изнанка у неё была серо-жёлтая, с двумя рядами грязно-белых, как мездра поганки, присосок.
Показалась вторая змея, потом третья. Они уцепились за гладкую поверхность, и мешковатое тело приподнялось из бассайна. Оно было некрупное, размером с полуспущенный клеёнчатый мяч-глобус. У него был острый чувственный клюв. Два крулых жёлтых глаза уставились на Ивана в упор. Взгляд их завораживал. Только когда что-то холодное и липкое коснулось ноги Ивана, он пришёл в себя.
Над бассейном торчало уже четыре или пять серых щупалец, самое любопытное (или нетерпеливое) осторожно, словно пробуя на вкус, обвивало ногу Ивана. Присоски, мягкие на вид, оказались жёсткими, как тёрка. Невероятное отвращение заставило Ивана отдёрнуть ногу. Клеёнчатый мяч перевалился через борт бассейна и смачно шлёпнулся на плитки пола. Звук был, как от мокрой пощёчины.
Неожиданно послышался резкий шипящий звук, как будто прохудился пожарный шланг:
– Хис-с-сл…
Вздулись и лопнули пузыри в луже, образовавшейся на полу.
– Хис-с-сл… хис-с-сл…
Ну конечно же! Как он сразу не догадался! Но ведь хиссслам, кажется, запрещено находиться на Земле…
Борясь с приступом тошноты, Иван вышел в коридор и остановился, чтобы собраться с мыслями и сообразить, что делать дальше.
Конечно, Петер всё знал, он сам всё и подстроил. Никакой больной сестры нет, это предлог, чтобы заманить Ивана в ловушку. Но зачем? Разве хиссслы занимаются сексом с людьми? Этого Иван не знал, и проверять, так ли это, у него не было ни малейшего желания.
Но Петер! Хорош гусь! А ведь его, пожалуй, можно поприжать. Нелегальное сотрудничество с хиссслами – это же пожизненный срок. Теперь он у меня двумя сотками не отделается!
Армированная дверь чёрного стекла была заперта. Иван прижался лицом к стеклу, прикрыв его с обеих сторон ладонями. Ярко освещённый холл выглядел как аквариум с расплывчатым пятном света – плоским экраном телевизора. Петер сидел на своей инвалидной коляске и смотрел телевизор. Телевизор громко, очень громко разговаривал.
– Эй, босс! – позвал Иван.
Ноль внимания.
– Петер! Открывайте, чёрт вас подери! – Иван забарабанил в дверь кулаками.
Мужчина на коляске пошевелился, кажется, повернул голову.
– Открывайте, какого чёрта!
Мужчина поднял руку к уху, покачал головой. Типа ничего не слышу.
Ах так! Ну подожди!
Иван развернулся и принялся лягать дверь пятками. Телевизор заорал ещё громче. Иван лягал – телевизор орал. Так продолжалось минут пять. Наконец Иван выдохся и тупо уставился на дверь.
Петер явно не собирался его выпускать. Телефон забрал… Ну, Ольга! Ну, спасибо тебе за хорошего клиента! Но чего Петер от него хочет? Чтобы Иван выполнил свою работу? И что потом? Его отпустят? Держи карман…
Иван пошёл обратно в бассейн. По пути он вспоминал всё, что знал о хиссслах, особенно об их анатомии. Знал он очень немного.
Хисссл лежала там, где он её оставил. Она приобрела багровый цвет, глаза прикрыты дряблыми веками, клюв судорожно стиснут. Изредка в луже возле него вздувались и лопались пузыри. Она больше не издавала характерный звук, который дал название этим разумным моллюскам. Стараясь дышать через рот и только верхушками легких, Иван наклонился над осьминожихой и стал думать, как помочь ей. Смутно припомнилось, что хиссслы не могут долго находиться на воздухе, испытывая что-то вроде кессонной болезни. Они даже путешествуют в специальных автоклавах с водой…
Иван брезгливо прикоснулся к бугристой коже, по цвету и на ощупь она была как сырая свинина. Собравшись с духом, он взялся обеими руками за это сырое мясо и торопливо сбросил его в бассейн. Послышался всплеск, и всё снова затянуло кислым туманцем.
Через час Петер выпустил его.
Спустя неделю Ольга позвонила и сказала:
– Тебя разыскивает один клиент. Помнишь Петера? Похоже, его сумасшедшая сестричка в тебя влюбилась.
– К Петеру не поеду, – отрезал Иван.
– Он предлагает двойную оплату. Говорит, что ничего не надо будет делать. Просто посидеть с Роззи, пообщаться…
– Ага, – сказал Иван, – как в прошлый раз.
– А что было в прошлый раз? – насторожилась Ольга.
– Неважно, проехали. Какого чёрта? Ты что, не можешь найти мне нормальной работы?
– Ну, пупсик, – заныла Ольга. – Ну пожалуйста. Ну я уже обещала…
– Нет. Я сказал: нет.
Вечером Иван, ругая себя последними словами, звонил в дом Петера.
На Петере были всё те же обрезанные джинсы и несвежая клетчатая рубашка. И всё так же от него воняло водорослями и тухлыми моллюсками.
– Телефон не отдам, – с порога заявил Иван. – Деньги вперёд. И попробуйте только дверь закрыть, как в тот раз. За дела с хиссслами знаете что бывает?
Петер успокаивающе поднял руки в кожаных перчатках без пальцев.
– Х-хорошо, х-хорошо, Иван, что вы так с-сразу? Я с-сам их терпеть н-не могу. А что д-делать? Ж-жить-то н-надо как-то.
– И вообще, – сказал Иван, – куда вы девали свою сестру? Не хочу, знаете ли, участвовать в мокрых делах.
– А я разве н-не говорил? – удивился Петер. – Она в-в Зальце, у т-тёти.
– Ну-ну, – сказал Иван. – А тётя сидит в бассейне, и разит от неё как от дохлой устрицы.
– Н-ну зачем в-вы так? – укоризненно сказал Петер. – Д-да, х-хиссслы н-не такие, как мы, н-но они вполне п-приличные люди. – Он хохотнул. – Каков к-каламбур! Идите, Иван, и н-ничего не б-бойтесь. К-кажется, в-вы ей п-понравились.
В зимнем бассейне всё было по-прежнему, холодный туманец лип к телу, от кислой вони слезились глаза. У края бассейна стоял полосатый, неуместно яркий шезлонг, и Иван сел в него. Серых щупалец видно не было, но Иван чувствовал, осьминожиха где-то рядом.
– Здравствуйте, – произнёс откуда-то сверху глубокий женский голос.
Иван покрутил головой, заметил два крошечных динамика на стенах, под самым потолком.
– Благодарю, что пришли.
Голос был искусственный, синтезированный. Казалось, он доносится отовсюду разом, и это сбивало с толку.
– Простите, что напугала вас тогда, – продолжал голос. – Я не предполагала, что мой вид вызовет у вас такую реакцию. Я вам… противна?
– Да нет, – соврал Иван, стараясь не крутить головой, – с чего вы взяли? Просто я никогда в жизни не видел хиссслов. Я, наверное, тоже кажусь вам уродом, – добавил он, чтобы подольстить осьминожихе. И только потом сообразил, что выдал себя с головой.
– Значит, я для вас урод? – печально проговорила она. Просто удивительно, как это компьютеру удаётся вложить в синтезированный голос столько эмоций. – А вы мне сразу понравились. Ещё когда я выбирала вас в Интернете по каталогу. Вы хотите уйти?
– Думаю, что нет. Вы сильно ударились в тот раз?
– Ничего, благодарю вас.
– Я не хотел причинять вам боль…
– Я сама во всём виновата. Мне не надо было прикасаться к вам. Надо было дать вам привыкнуть. Правда?
Читать бесплатно другие книги:
