День «Б» Бондаренко Вячеслав

Глава 37

Нику Честеру не повезло с самого начала. На предназначенный ему объект — бывшее здание НКВД БССР, расположенное в самом центре, — удалось проникнуть беспрепятственно, но затем немцы спохватились и блокировали его на чердаке здания. Через двадцать минут боя он был уже дважды ранен, но продолжал упорно отстреливаться, стараясь экономить патроны и бить наверняка.

«Вот, значит, как я уйду, — думал Ник, облизывая пересохшие губы и глядя из чердачного окна на узкую главную улицу белорусской столицы. Там были вырыты окопы, суетились немцы. — Дважды раненым, далеко от Англии, не простившись с друзьями… Неприятно, конечно. Но ведь я сражаюсь с этим чертовым нацизмом, разве не так? И какая разница, где и как ты ляжешь в землю, если сделаешь это ради того, что действительно нужно?»

— Эй, идиот! — раздался крик из-за массивной двери, преграждавшей немцам вход на чердак. — Мы знаем, что ты ранен и долго не протянешь! Бросаешь оружие, кретин!

«Удивить их напоследок, что ли?» — криво усмехнулся Ник. Он поднялся во весь рост и хрипло ответил в ответ по-английски:

— Эй, нацистские ублюдки! Шпрехен зи энглиш?.. — И он громко запел с ланкаширским акцентом озорную «Мэгги Мэй», песню о ливерпульской портовой шлюхе, которую знает каждый англичанин с Севера…

Молчание за дверью было красноречивым. Судя по всему, удивить немцев Честеру удалось.

Еще больше они удивились, когда чердачная дверь распахнулась, и британский коммандос появился на пороге без оружия.

А потом грянул мощный взрыв. Ник помнил, как ушли из жизни партизаны, до последнего бившиеся с врагом, и последовал их примеру…

Несколько раз Владимир Соколов терял сознание от невыносимой боли. Но задание нужно было выполнить во что бы то ни стало. Он положил в карман мундира катушку с магнитофонной лентой, на которую Рихтер записал речь Латушки, забрал у убитого «немца» шелковый мандат Валентина, взвалил на плечи по-прежнему бывшего без сознания англичанина и, шатаясь, начал спускаться по лестнице вниз…

Улица встретила раскаленной жарой. На ней по-прежнему не было ни души. Только тела убитых парней из отряда Латушки да немцы, лежавшие рядом с броневиком.

«Взят Минск нашими или еще нет? Где они?..» Эти мысли не давали капитану покоя. Прислушавшись, он различил в восточном районе города отчетливо слышимую канонаду. Грохотали танковые орудия, били пулеметы и автоматы. Соколов устало улыбнулся. Значит, наши уже в черте города. Спасение было совсем рядом…

Над его головой, завывая моторами, прошло звено бомбардировщиков «Пе-2». Через полминуты далеко впереди, в районе вокзала, рванули взрывы. «Значит, наши ворвались в Минск только с одной стороны, — подумал капитан, — и бои могут затянуться до вечера, а то и до завтра…»

Но рассуждать было некогда. Задание выполнено, если не считать того, что Латушка скрылся в неизвестном направлении. Но перед группой Соколова и не стояла задача задержать его. Этим займутся уже совсем другие органы.

Шатаясь от усталости, боли и потери крови, Соколов сунул руку в лючок в дверце бронемашины, отомкнул изнутри замок. Вытолкнув из броневика труп немца, осторожно положил на сиденье Кэббота. Сам сел на место водителя и завел двигатель. БА-20 взревел и покатил вниз по улице. Через пару минут он пересек центральную площадь города и, минуя полуразрушенные кварталы, устремился под горку, к реке.

Но Владимир недооценил степень тяжести своего ранения. Буквально через минуту у него закружилась голова от невероятной духоты, царившей внутри бронемашины. Вслед за этим он почувствовал, что теряет сознание. «Надо остановить машину», — подумал капитан в самый последний миг и попытался нажать на тормоз, но вместо этого бессильно повалился головой на руль…

Проехав по инерции еще несколько десятков метров, БА-20 выскочил на берег реки и с сильным всплеском плюхнулся в воду. Передние колеса броневика погрузились в реку по ступицу.

Старший лейтенант Крутиков, осторожно ступая, медленно шел по длинному коридору Дома правительства. Время от времени от заглядывал в двери кабинетов и залов, но везде видел только одно — валявшиеся в разнообразных позах трупы немецких солдат и офицеров. Судя по всему, погибли они совсем недавно. При этом ни огнестрельных, ни ножевых ран на их телах не было.

«Англичанин поработал, — понял Крутиков, усмехаясь. — Ну что ж, посмотрим, чья закалка крепче — английского спецназа или советского».

Громкие звуки работающего радио привлекли внимание офицера. Он осторожно заглянул в огромный кабинет, до войны, вероятно, служивший какому-нибудь важному чиновнику. Немецкий приемник «Тефага», стоявший на буфете, оглашал помещение радостным военным маршем.

А за столом, уронив головы на столешницы, крепко храпели двое — плечистый парень в мундире германского гауптманна и мужчина в штатском. Конечно, это могли быть и немцы, но Крутиков почему-то сразу понял, что перед ним искомый англичанин. Просто как-то не вязалась с обликом немецкого офицера пустая бутылка из-под французского коньяка, которую крепко сжимала во сне рука парня… Еще несколько таких бутылок валялись под столом. Штатский тихонько, жалобно постанывал во сне.

«Умаялись, бедняги», — подумал Крутиков и, встряхивая гауптманна за плечо, сказал фразу из своего любимого романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок»:

— Вставайте, граф, вас зовут из подземелья.

— Н-да, представляю, что бы случилось, если бы они из засады шарахнули по нам из этих дур, — задумчиво произнес полковник, хлопая ладонью по пыльной станине 88-миллиметровой немецкой пушки. Вокруг бойцы обыскивали пленных немцев-артиллеристов. — Ну да ладно… Плохо то, что оторвались мы сильно от наших тылов. — Он, приложив ладонь к козырьку фуражки, взглянул вперед, туда, где находился центр Минска. — Рвануть-то туда можем, а вот стоит ли — большой вопрос. Думаю, основные рубежи обороны у фрицев именно в центре.

— Товарищ полковник, — умоляюще проговорил старший лейтенант Пугач, — мы когда с ребятами были там, жители нам руки целовали! Женщины плачут, говорят — ждем вас, родненькие, поскорее побейте их, гадов…

— Да это понятно… — Полковник крепко помял ладонью затылок. — Ну сам вот представь, кину я машины в прорыв, доложим в штаб армии, что центр города наш, а дальше что?.. Пожгут вас там за час-полтора, и всего делов. Откуда подкреплений ждать?.. Кто вам топливо подвезет, снаряды, патроны?.. Саперными лопатками будете фрицев бить, как в сорок первом?..

— Товарищ полковник, разрешите? — подошел к командиру полка начальник штаба. — Пехота взяла переправу через Свислочь. Впереди — сильно укрепленная электростанция, дальше — окружная гостиница и Дом Красной Армии… Здания капитальные, каменные. Летчики с воздуха засекли еще три противотанковые батареи…

— Вот видишь, разведка? — раздраженно спросил полковник. — Куда я тебе танки поведу? К черту в зубы?..

В глазах старшего лейтенанта блеснул упрямый огонек.

— А все ж таки разрешите, товарищ полковник? Под личную ответственность, а?.. Пока у ребят глаза горят?..

Полковник развел руками и неожиданно улыбнулся.

— Ну что мне с тобой делать, Пугач, а?.. Ты ж и мертвого уговоришь, если чего захочешь…

Очнулся Владимир от прикосновения чего-то холодного к щеке. Он вскинул голову и тут же чуть не завыл от мучительной боли в простреленном боку.

— Тише, тише, — раздался женский шепот по-немецки над самым ухом, — лежите спокойно, герр гауптманн…

«Откуда немцы? — подумал Соколов. — Я же уже слышал звуки стрельбы.

Наши прорвали оборону, были уже почти в центре города!» Выходит, он попал в руки фрицев?..

— Где я? — едва шевеля запекшимися губами, спросил он по-немецки.

Вокруг было темно и очень душно.

— Вам не нужно волноваться, — прошептала немка. — Вы серьезно ранены.

— Я знаю… Где я? Как меня обнаружили?..

— Вы и герр обер-лейтенант сидели в броневике, который на наших глазах въехал в реку, — пояснила медсестра. — Вы оба были без памяти. Кто в вас стрелял?

— Видимо, русский агент, — простонал капитан.

Немка успокоительно закивала:

— Мы перевязали вас, вкололи обезболивающее… Оно должно скоро подействовать. Не волнуйтесь.

— Мне нужно знать, куда мы направляемся, — упрямо прохрипел Владимир.

Медсестра вздохнула.

— На выезд из города. Русские еще не окружили Минск. Мы еще успеем прорваться в сторону Бреста…

«Черт возьми!.. Еще не хватало вместо того, чтобы выйти к своим, оказаться в немецком тылу!» Эта мысль буквально обожгла Владимира, и он застонал не сколько от боли, которая уже начала утихать под воздействием укола, сколько от досады.

Машину, в которой он находился, сильно трясло. С трудом приподнявшись, Соколов различил несколько рядов носилок, над которыми наклонялась медсестра с фляжкой в руках.

Рядом раздался еле слышный стон англичанина. Не раскрывая глаз, он негромко спросил по-английски:

— Где я?

— Заткнись, — по-немецки прошептал ему на ухо Владимир. — Не смей говорить по-английски!

Кэббот обессиленно замолчал. К счастью, медсестра не расслышала его фразы — она была в другом углу кузова.

Тянулись минуты. Нужно было спешно придумывать какой-то способ спасения, но, как назло в гудящую от духоты и потери крови голову не приходило ровным счетом ничего.

Джим снова застонал, попробовал шевельнуть рукой.

— О, ч-черт.!.. — проговорил он сквозь сжатые зубы и снова, к ужасу Соколова, по-английски. — Как все болит…

Владимир попытался зажать англичанину рот, но нечаянно задел его раненую руку. Джим отреагировал диким криком боли, к которой присоединилась отборная англосаксонская ругань.

— Что? — растерянно обернулась немка. Да и кое-кто из раненых приподнялся на своих носилках.

— Мой друг в тридцать восьмом учился в Кембридже, — поспешил прийти на помощь Джиму Владимир, — и приобрел там скверную привычку ругаться по-английски.

— Oh, s-shit! — продолжал стонать британец. — What the fucking pain, o-oh, asshole!

— Даже ругательства у этих свиней какие-то свинские, — пробурчал с соседних носилок немолодой военный чиновник с перебинтованными ногами.

В этот момент грузовик сильно тряхнуло.

Глава 38

Проскочив через перекресток, простреливавшийся немецкими снайперами, самоходка под командованием старшего лейтенанта Ероховца понеслась к блестевшей впереди реке. Завиднелись остатки взорванного бетонного моста. На том берегу немцы устанавливали минометы.

— Дави, дави! — возбужденно заорал старший лейтенант Пугач, стискивая плечо танкиста. — И скорость не сбрасывай!

В фонтане брызг СУ-85 обрушилась в воду и ласточкой выскочила на противоположный берег, прямо на вражеские позиции. Гитлеровцы в панике бросились врассыпную.

— Справа батарея! — возбужденно выкрикнул наводчик, приникнув к прицелу.

— Осколочным — огонь! — скомандовал Ероховец.

Отрывисто рявкнула пушка. Затарахтел курсовой пулемет. Видны были улепетывающие во все стороны фрицы.

— Молодчик! — одобрил Пугач. — В самое яблочко!

— Где спрыгнете? — перекрикивая грохот двигателя, спросил Ероховец.

— Жми, жми, старлей! За электростанцией спрыгнем!

Поравнявшись со зданием электростанции, самоходка на мгновение сбавила ход, и тотчас несколько человеческих фигур, спрыгнув с брони, бросились к обугленным развалинам деревянных домов, стоявших вдоль линии улицы. Самоходка, резко лязгая гусеницами, устремилась дальше.

Дверь в кузов медицинского фургона распахнулась.

— Ну, что там такое? — услышал Владимир раздраженные голоса.

— Мину задели!

— Какую еще мину?!

— Обыкновенную, «телле-42»…

— Идиоты, — простонал с соседних носилок военный чиновник с ранеными ногами, — уже на своих минах подрываемся!

…Медицинский фургон на шасси «Опеля-Блитца» действительно задел левым передним колесом противотанковую немецкую мину. Старший по машине, немолодой военный врач, вытащил из кабины контуженного водителя и растерянно остановился, глядя на порванную в клочья шину — менять колесо он не умел.

— Скорее, скорее, герр штабсартц! — грубо поторопил врача фельджандарм в чине обер-лейтенанта. — Чего встали на дороге? Русские и так перережут коридор с минуты на минуту!..

— Нам нужно сменить колесо, — объяснил врач.

— О, ч-черт… Эй, вы! Стоять! — Фельджандарм схватил за рукава проходящих мимо истрепанных и оборванных солдат вермахта. — А ну помогите герру штабсартцу сменить колесо!..

Но солдаты, вместо того чтобы вытянуться по стойке «смирно», только хмуро взглянули на жандарма и ускорили шаги.

— А ну стоять! — заорал жандарм, передергивая затвор автомата. — Документы!

Солдаты, переглянувшись, нехотя остановились и полезли в карманы за документами.

— Удо Гроссрок, — медленно протянул жандарм, изучая потрепанные солдатские книжки, — и Вилли Дамш… Отлично. А теперь объясните мне, какого черта вы, панцергренадиры, забыли здесь, в коридоре, предназначенном для эвакуации раненых?

Солдаты снова тревожно переглянулись. Обер-лейтенант повелительно кивнул патрулю, и задержанных быстро поволокли в сторону.

— Но герр обер-лейтенант, — наперебой забормотали оба, сообразив, что дело дрянь, — мы имеем предписание полковника Плауна прибыть…

— Считайте, что уже прибыли, — равнодушно кивнул фельджандарм. — У дезертиров один пункт прибытия — ад…

Солдат поставили перед остовом недавно сгоревшего грузовика. Жандармы вскинули автоматы.

— Да здравствует Сталин! — крикнул внезапно один из солдат — высокий, до самого кадыка заросший черной бородой.

— Смерть немецким ок… — подхватил было второй, но грянули выстрелы, и оба рухнули лицом в пыль.

— Эти сволочи были еще и русскими, — удивился один из патруля.

— Небось «хи-ви», — кивнул второй.

Оторопело наблюдавший за сценой военный врач тронул старшего патруля за рукав:

— Гауптманн, все это мило, но кто теперь поможет мне сменить колесо на фургоне?!

— Мои ребята, — сплюнул капитан. — Франц, Гарри, давайте живо…

Через десять минут фургон был готов тронуться в путь. Но сделать это ему не пришлось.

— Русские танки! — раздался чей-то истерический вопль.

Это был не танк, а самоходка, причем одна, но у паники, охватившей немцев, глаза оказались велики. Сопротивляться никто не пытался. Только патруль фельджандармерии дал несколько автоматных очередей перед тем, как быть раздавленным гусеницами. Несколько санитарных машин, двигавшихся по дороге, развили большую скорость, пытаясь уйти от преследования. СУ-85 тяжело ударила в бок «Опеля», и фургон со скрежетом и стоном повалился на бок.

— Задний ход! — ругаясь, скомандовал старший лейтенант Ероховец. — Эта сволочь всю дорогу перегородила!..

…В тот момент, когда все нутро медицинского фургона с визгом, воем, воплями и руганью полетело в тартарары, Владимир Соколов понял, что пришло время действовать. К счастью, при падении он успел вцепиться в створку распахнувшейся боковой дверцы, а рухнул фургон как раз на противоположную сторону. И теперь Соколов высунул в дверь белое полотенце, зажатое в кулаке. «Лишь бы наши заметили», — подумал он.

— Товарищ старший лейтенант, — сказал один из танкистов, — глядите, сдаются!

— Да на кой они нам? — хрипло хмыкнул Ероховец. — На буксир их брать, что ли?..

— Зовут вроде… — Танкист высунулся из люка. — По-русски!

— Суки белогвардейские! — сплюнул Ероховец. — Власовцы небось!

Но все же высунул голову из самоходки.

— Не, точно зовут, товарищ старший лейтенант!.. Может, там наш какой?

— Да какой тебе наш? — заорал Ероховец. — Двигаем! Нечего тут сопли разводить!..

Между тем Соколов, превозмогая неимоверную боль, выбрался на разогретую солнцем поверхность кузова лежащего на боку фургона и, рванув подкладку грязного мундира, взмахнул уже не белым полотенцем, а зажатым в руках шелковым лоскутом. При этом он кричал, как ему казалось, по-русски. На самом же деле — звал еле слышно…

— Товарищ старший лейтенант, — танкист решительно спрыгнул на броню, — он нам чего-то передать хочет, фриц этот. Пойду посмотрю…

— А ну назад! — заорал Ероховец. — Щас он как рванет на прощанье, вот и будет тебе вся передача! Назад, говорю!..

Но молодой офицер уже склонился над зажатым в кулаке Соколова шелковым лоскутом и разбирал напечатанные на шелке слова. Они складывались в фразы: «Предъявитель сего капитан ГБ Соколов Владимир Васильевич выполняет особо важное задание командования и является участником Особого отряда ГУКР «Смерш» НКО СССР. Все военные, гражданские, партийные и административные структуры обязаны оказывать предъявителю мандата немедленное содействие. Начальник ГУКР «Смерш» НКО СССР Абакумов».

— Там англичанин еще внутри, — почти теряя сознание, прошептал Соколов. — Приказываю взять на борт…

Ранним утром на главной площади Минска начали собираться небольшие группы празднично одетых горожан. Они возбужденно и радостно переговаривались. Еще бы!.. Впервые за три года состоится богослужение в католическом храме!..

С трудом протолкавшись сквозь довольно плотную толпу, Алесь Латушка обогнул костёл с тыла и постучал в дверь служебного входа. Ему долго не открывали. Наконец в двери приоткрылось небольшое окошечко, и на него глянули пристальные глаза ксёндза.

— Я нуждаюсь в вашей помощи, святой отец, — быстро, задыхаясь, выговорил Латушка.

Некоторое время священник обдумывал эти слова, наконец звякнули засовы, и Латушка, сильно хромая, вошел в жаркое, пропитанное сладковатым запахом помещение костёла. Ксёндз был уже облачен в праздничное одеяние.

— Что случилось, пан Латушка?.. Прихожане уже начали прибывать на площадь, — сильно нервничая, проговорил он.

— Все отменяется. План не сработал, святой отец. Большевики меня перехитрили. Да и англичане были не до конца на моей стороне, как выяснилось… Они, видимо, всего лишь предполагали использовать Беларусь в своих целях. — Говоря это, Латушка торопливо переодевался. — Я вырвался благодаря чистой случайности. Какой-то немец ворвался с улицы и начал пальбу. Мои преследователи погибли, а я выпрыгнул в раскрытое окно второго этажа…

— Что вы намерены делать теперь?

— Спешить, святой отец. — Латушку разрывали ярость и отчаяние, но он сумел выжать из себя улыбку. — Спешить… Простите, что все… так получилось. Вернее, не получилось…

Сухие губы священника дрогнули. Снаружи храма нарастал шум толпы.

— А вы останетесь здесь и будете нести слово Божье в безбожной стране? — спросил Латушка, заканчивая переодеваться. Теперь на нем был наряд типичного белорусского крестьянина.

— Я верю, что рано или поздно все ее жители откроют для себя истинную веру и придут в лоно Рима, — сдержанно отозвался ксёндз и, увидев, что Латушка закончил переодеваться, кивнул: — Пойдемте.

— Куда? — настороженно поинтересовался Латушка.

— Пойдемте, пойдемте.

Они пересекли пустынный, тихий костёл и подошли к запертому изнутри главному входу. За дверью слушался сдержанный гул толпы.

— Идите, — кивнул священник, возясь с заржавевшими запорами на створках дверей. — Они ждут вас.

— Кто? — растерянно спросил Латушка.

— Ваши соотечественники. Ваши подданные. Это ведь их ликование вы хотели увидеть?..

— Но ведь… святой отец, вы же обещали предоставить мне укрытие! — У Латушки мгновенно пересохло в горле.

Священник на мгновение распрямился, его глаза недобро блеснули.

— Я ничего вам не обещал. Я сказал, что сделаю для вас все, что могу. Вы же переоделись в костёле, верно?.. Больше я не считаю себя связанным с вами никакими обязательствами. Вы обманули Святой Престол, а такое не прощается никому…

Ксёндз снова склонился к запорам, загремел железом. Латушку захлестнула злоба. Рука его стиснула в кармане рукоятку пистолета.

— Пся крев! — процедил он по-польски, вскидывая оружие. Выстрел в упор на куски разнес голову ксёндза.

Услышавшая выстрел толпа заревела. Старинные двери костёла дрогнули перед ее напором.

— Ксёндза убили! — раздались взволнованные, гневные голоса.

— А ну-ка дружно!..

Тяжелые створки сорвались с петель, и Латушка оказался один на один перед разъяренной толпой прихожан храма. Кто-то в отчаянии бросился к окровавленному телу священника, но большинство с ненавистью уставилось на Латушку. Он словно увидел себя со стороны: затравленного, жалкого, в дурацкой крестьянской одежде, забрызганной чужой кровью, с «Парабеллумом» в руках…

— Бей гада! — истерически выкрикнул молодой горбун, сжимая огромные кулачищи.

— Не в храме! Не в храме! — завизжала седая старуха по-польски. — Не оскверняйте костёл! Вытащите его на площадь!..

Латушка что-то хотел сказать всем этим людям и даже раскрыл рот, но тут же понял, что надо не говорить, а действовать. Прежде чем несколько молодых католиков кинулись на него и скрутили ему руки, он успел сунуть ствол пистолета в рот и нажать на спуск…

А на площадь уже въезжал, грозно рыча мотором, немецкий полугусеничный бронетранспортер.

— Разойтись! Разойтись! — хрипло выкрикивал стоящий на броне фельдфебель. — Разойтись, мерзавцы! Кто разрешил собраться в центре города?!.

Но впервые на его крики никто не обращал внимания. Толпа гудела грозно и возбужденно.

Ранним утром на главной площади Минска начали собираться небольшие группы празднично одетых горожан. Они возбужденно и радостно переговаривались. Еще бы!.. Впервые за три года состоится богослужение в католическом храме!..

С трудом протолкавшись сквозь довольно плотную толпу, Алесь Латушка обогнул костёл с тыла и постучал в дверь служебного входа. Ему долго не открывали. Наконец в двери приоткрылось небольшое окошечко, и на него глянули пристальные глаза ксёндза.

— Я нуждаюсь в вашей помощи, святой отец, — быстро, задыхаясь, выговорил Латушка.

Некоторое время священник обдумывал эти слова, наконец звякнули засовы, и Латушка, сильно хромая, вошел в жаркое, пропитанное сладковатым запахом помещение костёла. Ксёндз был уже облачен в праздничное одеяние.

— Что случилось, пан Латушка?.. Прихожане уже начали прибывать на площадь, — сильно нервничая, проговорил он.

— Все отменяется. План не сработал, святой отец. Большевики меня перехитрили. Да и англичане были не до конца на моей стороне, как выяснилось… Они, видимо, всего лишь предполагали использовать Беларусь в своих целях. — Говоря это, Латушка торопливо переодевался. — Я вырвался благодаря чистой случайности. Какой-то немец ворвался с улицы и начал пальбу. Мои преследователи погибли, а я выпрыгнул в раскрытое окно второго этажа…

— Что вы намерены делать теперь?

— Спешить, святой отец. — Латушку разрывали ярость и отчаяние, но он сумел выжать из себя улыбку. — Спешить… Простите, что все… так получилось. Вернее, не получилось…

Сухие губы священника дрогнули. Снаружи храма нарастал шум толпы.

— А вы останетесь здесь и будете нести слово Божье в безбожной стране? — спросил Латушка, заканчивая переодеваться. Теперь на нем был наряд типичного белорусского крестьянина.

— Я верю, что рано или поздно все ее жители откроют для себя истинную веру и придут в лоно Рима, — сдержанно отозвался ксёндз и, увидев, что Латушка закончил переодеваться, кивнул: — Пойдемте.

— Куда? — настороженно поинтересовался Латушка.

— Пойдемте, пойдемте.

Они пересекли пустынный, тихий костёл и подошли к запертому изнутри главному входу. За дверью слушался сдержанный гул толпы.