Все без ума от Евы Хмельницкая Ольга

– Это было совершенно неожиданно, – сказал Олег. – Все подозреваемые были в поле зрения, никто из них не выглядел как человек, способный на решительный поступок.

Чабрецов скрипнул зубами.

– Мы недооценили Дашу, – сказал полковник. – Хотя, если честно, я ее подозревал. Уж слишком много было против нее улик. Дарья – совсем не то, чем она кажется! На вид она мягкая, добрая и недалекая лаборантка, выпускница пединститута, учительница младших классов. А на самом деле – волчица в овечьей шкуре.

– Я тоже не верила, что это она, – сказала Ева. – Простите. Я была убеждена, что она любит Васю Юдина, и по этой причине решила, что она не может нанести ему никакого вреда.

Зеленые линзы в глазах Евы сверкали от слез, как бриллианты. Искусственная грудь вздымалась. Щеки ее покраснели от стыда.

– Я давно говорила, что это она! – воскликнула Сичкарь, выставляя вперед зубы. – Я знала, что это хитрющая тварь.

Алена переступила с ноги на ногу, и под ее ногами захрустело стекло. В разбитое окно врывался холодный осенний ветер.

– Мне трудно поверить в то, что это Даша, – мягко возразил Копейкин, разводя руками. – По правде говоря, я был очень высокого мнения о человеческих качествах Гусевой. Она выглядела очень искренней. Никаких причин сомневаться в ее чувствах к Юдину я не видел. А ведь я прожил длинную жизнь и повидал много самых разных людей…

Профессор опустил седую голову.

– Иногда в человеке вскрывается не только второе, но и третье дно, – сказала Захарова, распрямляя спину. – Бывает, человек оказывается в ситуации, когда от него ничего не зависит. Порой человек не может совладать со своими чувствами. Возможно, Даша просто стала пешкой в чьих-то руках.

– В любом случае мы теперь знаем, кто преступник, – с облегчением сказал Белобородов, через его лоб протянулась длинная, но неглубокая царапина – его зацепил осколок упавшего на голову стекла. – Мы можем считать себя свободными?

– Да, – ответил Чабрецов, – мы вас всех сейчас отпустим под подписку о невыезде. Не покидайте город. Будьте на связи. Возможно, нам еще понадобится ваша помощь.

Копейкин, Захарова, Белобородов и Сичкарь стали быстро собираться. Было далеко за полночь, и сотрудникам отдела пульсаров, переживших за день множество потрясений, не терпелось как можно быстрее попасть домой.

Холодный, продуваемый всеми ветрами отдел опустел.

– Это провал, – сказал Чабрецов, обращаясь к Рязанцеву и Еве. – Мы упустили преступницу.

– Зато мы теперь знаем, кто это, – ответил полковник, – нам нужно только выяснить мотив и имена сообщников. Если честно, Даша нам очень помогла. Она сама себя разоблачила.

– Зачем она все это сделала? – спросила Ева. – Я совершенно не могу понять.

– Нервы сдали, скорее всего, – коротко сказал Чабрецов. – Она почувствовала, что запахло жареным. Против нее было слишком много улик. Волосы, фотография, показания Сичкарь о том, что Даша перемешивала варенье, а также вымытая банка, которую вполне можно списать на попытки замести следы. Возможно, Гусева боялась, что мы начнем проверять личные вещи сотрудников и найдем у нее упаковку с ядом. Кроме того, она попала под арест, а это значит – лишилась свободы передвижения. А ведь вполне возможно, что ее роль в этой истории еще не закончена.

В разгромленном помещении отдела повисла тишина. Скляров подошел к окну и выглянул вниз. Два милиционера и два спецназовца, не сумевшие в простейшей ситуации остановить девушку, сидели, глядя в пол.

– Ответ, возможно, находится совсем не там, где мы думаем, – сказал Чабрецов после паузы, и на его лице появилась злая улыбка. – Даша, безусловно, является лишь инструментом в чьих-то руках. Но в чьих? Кого она слушается так, что готова пойти ради него на преступление?

– Ты хочешь сказать, – недоверчиво сказала Ева, – что это Вася все подстроил? Что на самом деле он не являлся жертвой? Не слишком ли сложная инсценировка? Чего он хотел добиться всем этим цирком?

– Я не думаю, что ты прав, Денис, – покачал головой Рязанцев. – Хотя данную версию надо проверить хотя бы потому, что Юдин, безусловно, именно тот человек, ради любви к которому Даша сделала бы все, что угодно. Возможен и другой вариант, – сказал он после паузы, – Гусеву убедили в том, что она действует на благо Юдина.

– Она бы сразу рассказала все Васе, – заметила Ева. – Она его любит, я чувствую.

– Да уж… шерше ля фам, – вздохнул Денис.

Где-то в глубине души его не оставляло убеждение, что все без исключения действия развернувшейся драмы имеют стройное логическое объяснение и что он, Денис, уже имеет на руках все факты для того, чтобы решить эту загадку.

– Мне одному кажется, что мы уже знаем все, что нам нужно, но почему-то не видим очевидного ответа? – спросил вслух Чабрецов.

– Меня тоже преследует эта мысль, – ответил полковник, – нам мешают эмоции. Из-за них мы неверно оцениваем какой-то параметр.

Денис потер лоб. Что-то крутилось у него в голове, какая-то мысль, но в руки не давалась.

– Меня смущает спешка, – вдруг сказала Ева. – Я не верю в виновность Васи и Даши. Преступники спешат! Почему? Мне также непонятно, почему Степана отравили уже после того, как похитили Васю. После! Именно два этих вопроса я считаю ключевыми.

– Ты не считаешь Дашу виновной? – поднял бровь вверх ее муж.

– Нет, – ответила Ершова, поколебавшись.

– Тогда почему она сбежала?

– Потому что Вася ей позвонил или написал. Вот почему, – сказала Ева.

– Ей было запрещено покидать отдел.

– Если Юдин попросил ее прийти, то никакие запреты не имели для Дарьи никакого значения, – усмехнулась Ершова.

– Ты думаешь, ему опять удалось вырваться?

– Его увезли в «копейке», усыпив хлороформом, – медленно произнес Чабрецов. – Могли не рассчитать дозу. Юдин на самом деле не заснул или быстро проснулся. Предположим, он улучил момент, открыл багажник и выпрыгнул из автомобиля. А оказавшись в безопасности, позвонил Даше.

– Почему он не позвонил, например, мне? – спросил Рязанцев. – Почему Гусевой? У Юдина нет никаких оснований не доверять ни мне, ни Денису.

– Я не знаю, – ответила Ева.

– Эту версию легко проверить, – сказал полковник.

Он достал из кармана телефон и набрал номер Василия. Пошли длинные гудки. Мобильник Юдина был включен, но астроном не ответил.

Даша шла по темной улице. Ей было холодно и хотелось бананов.

«Это гены. В Камеруне, поди, сейчас жарко, и бананов там сколько угодно», – подумала Гусева.

Зубы девушки выбивали частую дробь. Было около двух часов ночи. Время от времени Гусева, завидев патрульную машину, пряталась в густой тени деревьев, еще не сбросивших всю листву. Иногда она подходила поближе к домам и смотрела на таблички с названиями улиц.

«Профсоюзная», – прочитала Гусева.

Теперь ей нужен был дом номер восемьдесят. Воображение рисовало Даше многоквартирное здание, в одном из подъездов которого ее ждал усталый, побитый, продрогший и любимый Вася. Ветер усиливался. Погода портилась, девушку продувало насквозь. К ее изумлению, домом под восьмидесятым номером оказалось огромное административное здание. Большой белый куб с серым крылом, этажей эдак в пятнадцать, был соединен высокой перемычкой с узким параллелепипедом. У здания росло несколько раскидистых деревьев. Газон был коротко подстрижен.

«Тут какая-то ошибка», – подумала Даша, растерявшись.

Девушка достала телефон и еще раз прочитала сообщение. «Профсоюзная, 80». Она пришла по правильному адресу.

Кутаясь в старенький кардиган, Гусева подошла к табличке, на которой было написано название учреждения. Сухие желтые листья шелестели, катаясь по асфальту.

«Главное архивное управление Москвы», – прочитала Даша с растущим недоумением.

От одного дерева отделилась тень. Человек, хромая, подошел к девушке бесшумно и крепко обнял ее сзади за плечи. Дарья вскрикнула, попыталась оттолкнуть мужчину, но, узнав, повернулась к нему, обхватила руками и прижалась всем телом.

– Вася, – счастливо выдохнула Гусева, – Вася!

– Привет. Я рад, что ты пришла, – сказал Юдин.

Из Дашиных глаз потекли слезы.

– Как тебе удалось сбежать? – спросила она, икая.

– Очень просто, – ответил астроном, не углубляясь в подробности, – меня везли в багажнике «копейки», а я знал, как он открывается изнутри. В детстве я был хулиганом, время от времени раскаивался, старался исправиться, особенно когда мама расстраивалась. А теперь думаю, что это был ценный жизненный опыт. Мальчики должны немного в детстве хулиганить. Немножко, чуть-чуть.

Он улыбнулся в темноте. Даша обняла его еще крепче.

– Мне нужна помощь, – сказал астроном, отрываясь от ее губ. – Мне надо найти в архиве сведения о своих родителях.

– О папе? – уточнила Даша.

– О родителях, – повторил Юдин. – Меня усыновили.

Гусева ахнула.

– Да что ты говоришь?! – сказала она. – Я не верю!

– Мне мама сказала, – кивнул Вася. – Она взяла меня из роддома, когда мне было семь месяцев. Знаешь, – добавил он после небольшой паузы, поморщившись, – меня долго преследовало воспоминание детства, когда какая-то толстая тетка кричит моей маме: «Отдай его обратно!» Я долго думал, почему и куда меня должны отдать, но теперь-то я знаю.

Он вздохнул. Даша молчала.

– Я сочувствую тебе, – наконец сказала девушка.

– Мне? Сочувствуешь? – удивился Василий. – Совершенно нет повода. Наоборот, надо радоваться. Моей матерью стала женщина, которая очень меня любила. Так, как меня любила мама, и родных-то детей не всегда любят, не то что приемных. Биологические родители, бросившие меня, совершенно меня не интересуют. То есть интересуют, но в чисто познавательном смысле. Я подозреваю, что именно с ними связаны все последние события.

Он поднял голову и посмотрел на здание.

– Ты думаешь, в этом архиве ты сможешь найти документы о своем прошлом? – спросила Даша. – Это будет очень трудно сделать.

– А где еще искать? – пожал плечами Вася. – Это главное архивное управление нашего города. Вся информация должна стекаться именно сюда. Усыновляют только по решению суда, а все судебные постановления должны храниться в архиве.

Дарья задумалась. Ветер дул им прямо в лица, взлохмачивая хвостик из Дашиных кудрявых волос и охлаждая Васины раны, пульсировавшие болью.

– По-моему, – сказала девушка, – подобное учреждение есть и на Большой Пироговской улице. Там, если я правильно помню, расположен Государственный архив России. Есть только одна проблема. Даже если ты проникнешь в этот архив незамеченным, даже если найдешь хранилище, сколько времени у тебя уйдет на то, чтобы найти нужное тебе дело? Десять часов? Двадцать? Неделя? Ни ты, ни я не являемся архивными работниками. К тому же мама сменила тебе фамилию. Откуда ты знаешь, как тебя звали раньше? Может, пойти официальным путем? Направить запросы в архивы, ЗАГСы и органы опеки…

– Официальным путем выяснить эту информацию не удастся, – покачал головой Василий, – в России соблюдается тайна усыновления. За ее нарушение предусмотрено уголовное наказание. Я передачу видел по телевизору.

– Мы вместе ее смотрели, – напомнила Даша.

– Угу, – кивнул Юдин.

Они уставились друг на друга.

– Нам нужно интернет-кафе, – наконец сказала Дарья. – Наверняка и другие люди сталкивались с такими же проблемами, как и мы, и искали настоящих родителей. Нам надо почитать, что они пишут, и понять, каким способом им удалось это узнать.

Анна сидела на кухне, плакала и вспоминала. Ей было восемнадцать, когда она вышла замуж за Маросейчука. Муж был старше и казался ей надежным, опытным и хозяйственным человеком. Подруги завидовали Анечке, когда она шла к ЗАГСу в длинном белом платье, в туфлях на каблуках и с молодым мужем под руку. Первые несколько недель брака показались девушке раем – немногословный супруг благосклонно взирал на юную жену, с утра до ночи хлопотавшую по хозяйству. Над холодильником Маросейчук прикрепил два списка, в одном из которых были перечислены все расходы, а во втором – список необходимых покупок.

– Нельзя транжирить деньги по мелочам, – повторял Виктор, – копейка рубль бережет. Нам нужны новый шкаф, ковер, в туалете давно пора сделать ремонт, а еще я думаю взять в кредит зимнее пальто. Себе.

Строгая свекровь, наносившая частые визиты и обшаривавшая жилище молодых своими хитрыми и жадными глазками, была довольна. Анечка трудилась с утра до вечера, а с вечера до утра работала санитаркой в больнице. Через три месяца она буквально валилась с ног, но ее робкие жалобы никто не слушал.

– Почему ты ноешь? – морщился Виктор, разваливаясь на диване с бутылкой пива в руке. – Хотела замуж? Теперь работай! Супружество – это не только прогулки при луне и всяческие прочие глупости.

Еще через четыре месяца выяснилось, что Анечка беременна, но ни муж, ни свекровь и слышать не хотели о ребенке.

– Ты что? – кричала свекровь. – О чем ты думала? Какие дети? Вы сначала встаньте на ноги! Посмотри в шкаф!

Мать Виктора рывком распахнула дверцу.

– Белье неотбеленное! Рубашки неглаженые! – вопила она, трясясь от злости и вываливая на пол простыни, пододеяльники, наволочки, рубашки, брюки, носки и куртки. – Ты за мужем проследить не можешь! Куда тебе ребенка заводить? А квартира? Посмотри на ванную. Эмаль облупилась, обои висят!

Виктор при этом молча тыкал в лицо Анне список из тридцати семи пунктов, где числились новая сантехника, шкаф, полки, банка нитрокраски, шпатель и шторы. Последним в списке было зимнее пальто. На все это Виктор копил.

Анна сделала аборт.

Через одиннадцать лет, когда ей исполнилось тридцать и они с мужем купили все, упомянутое в списке, Маросейчук решил, что пора подумать и о наследнике. Но с наследником не получалось.

В интернет-кафе было тепло. В уголке дремал администратор, тихонько журчал кофейный автомат. Даша открыла браузер и набрала в строке адреса «www.google.ru». Появилась строка поиска. Василий подошел к аппарату, сунул купюры в купюроприемник и нажал две кнопки. Он любил черный кофе, а Даша – капучино с горкой белой сладкой пены. Раны продолжали беспокоить Юдина. Ногу дергало. Очень болела рука, укушенная псом и оцарапанная колючей проволокой.

– До 1997 года усыновление осуществлялось в административном порядке, а затем был введен судебный порядок установления усыновления, – прочитала Гусева вслух.

Вася отпил кофе из пластикового стаканчика, ставшего мягким от горячего содержимого, и поставил капучино перед Дарьей.

– А это значит, – продолжила девушка, – что никаких постановлений суда в твоем случае не существует.

Астроном заходил по помещению интернет-кафе туда и обратно, отпивая на ходу кофе.

– Значит, – сказал Василий, подумав, – нужно искать в архивах роддомов, ЗАГСов и отделов опеки и попечительства. Также можно попытаться найти мою медицинскую карточку.

– Как тебя звали до смены фамилии?

– Она не знает, – покачал головой Василий, – я спрашивал. Но мы всю жизнь прожили в одном и том же месте, в нашей квартире. Поэтому, я думаю, логично было бы нанести визит в архив отдела ЗАГСа нашего района.

Даша кивнула.

Вася подошел и крепко обнял девушку за плечи.

– Спасибо. Что бы я без тебя делал, – сказал Юдин.

Они расплатились и ушли из интернет-кафе в ночь, оставив кофе недопитым.

Анна открыла аптечку, достала валерьянку и проглотила две таблетки, запив их водой. Потом мама Юдина закашлялась и снова заплакала.

– Вася, Вася! – повторила она.

Тогда, много лет назад, она долго пыталась забеременеть. Свекровь принялась брезгливо поджимать губы и посматривать на Анечку с неудовольствием.

– Ты что такая непутевая, а? – говорила она зло. – Давай рожай, а то поздно будет. Витя на сторону смотреть станет. Ему уже сорок, дом – полная чаша, а дети где? А? Подумай, нужна ли ему такая жена!

Анна захлебывалась слезами. Очередной визит к врачу все прояснил – детей у нее не будет никогда. Из-за того аборта в восемнадцать лет.

– Вы же сами меня заставили. Это вы виноваты, вы! – пыталась сказать Анна свекрови и мужу, но слова застревали у нее в горле.

– Фу! Нерадивая, – морщилась свекровь.

Витя и не думал защищать супругу, целиком и полностью поддерживая мать. Анну все сильнее преследовало ощущение, что она не жена, а прислуга, чьим мнением никто не интересуется и до которой нет никому никакого дела.

Анну начал угнетать вид детских площадок с копошащимися в песке малышами, а при виде колясок с младенцами, которые катили перед собой гордые и счастливые мамаши, ей хотелось плакать.

– Виктор, – сказала Анна однажды вечером, – я хочу усыновить ребенка.

Муж, смотревший по телевизору футбол, взглянул на нее, как на душевнобольную, потом отставил в сторону бутылку пива и захохотал.

– Дура! – коротко сказал он. – Иди в кухню, готовь ужин.

Анечка повернулась и молча вышла.

Здание ЗАГСа, окруженное плотным кольцом деревьев, было совершенно темным.

– Архитектура тридцатых годов, – задумчиво сказала Даша. – Интересно, что здесь было раньше?

– Столовая для рабочих, – ответил Вася, – считалось, что социалистический пролетариат не должен отвлекаться на быт.

– Красивое здание, – сказала Дарья.

Они подошли к серой стене, смутно видневшейся под сенью все еще плотной листвы. Все окна первого этажа были забраны решетками. На уровне второго этажа тянулся широкий балкон, похожий на террасу.

– Тут наверняка все под сигнализацией, – заметила Гусева.

Вася бросил на девушку веселый взгляд и достал из кармана стальные кусачки.

– Во-первых, я бывший хулиган, – сказал он, – а во-вторых, я инженер.

Слегка поморщившись от боли в ногах и в руке, Василий влез на липу, росшую вплотную к зданию. Ветви трещали под его весом, но Юдин передвигался легко и быстро, как большая горилла.

– Жди здесь, – шепнул Вася сверху, – и смотри в оба.

Мужчина поднялся до середины дерева, раскачался на толстой ветке и перепрыгнул на террасу.

Несколько минут все было тихо. Даше опять стало холодно. Девушка спрятала руки в карманы старенького вязаного кардиганчика. В воздухе чувствовалось приближение зимы. Наверху что-то негромко звякнуло, потом дважды скрипнуло.

«Вася внутри», – подумала Даша.

Она села на корточки, оперлась спиной о ствол дерева, который почему-то показался Гусевой теплым, и принялась терпеливо ждать.

Анна забрала Васю из роддома в марте. Весна выдалась холодной, снежной, и Анечка очень боялась простудить только-только обретенного сына. Из теплого одеяльца, в которое она завернула малыша, виднелся его покрасневший от мороза носик. Анечка ехала в трамвае и плакала от счастья, глядя на личико мальчика и его живые глазки.

– Мы теперь всегда будем вместе, – обещала она ребенку.

На пороге квартиры Анну встретила взбешенная свекровь.

– Принесла ублюдка? – закричала она, топая ногами. – Добилась своего, значит?

Вася испугался и заплакал. Анечка промолчала. Она попыталась зайти в квартиру, но свекровь преградила ей дорогу.

– Неси его обратно! – завизжала мать Виктора, уперев руки в толстые бока. – С ним ты сюда не войдешь. Будешь в подворотне жить, побираться!

– Это моя квартира, – сказала Аня, – это квартира моих покойных родителей.

– Ах так? – позеленела свекровь. – Ну, ты сама напросилась.

На следующий день приехала грузовая машина и Виктор со свекровью вынесли из квартиры все, оставив только голые стены. Не осталось ни холодильника, ни мебели, ни посуды, ни штор. «Родственники» Анечки не поленились даже оббить плитку в ванной, оборвать обои в кухне и поломать плинтусы.

– Ничего, ничего тебе не оставим! – приговаривала свекровь.

Потом мать Вити подошла к детской машинке, которую Анна купила Васе накануне, и изо всех сил наступила на игрушку каблуком сапога.

– Вот вам, – мстительно сказала мать Маросейчука. – Это на Витины деньги было куплено!

Разбросав обломки машинки, свекровь обвела взглядом разгромленную квартиру и скривила лицо в довольной улыбке. На следующий день Витя сообщил Анне, что он с ней разводится… Следующие несколько лет прошли трудно. Вася часто болел, семья из двух человек с трудом сводила концы с концами. Но сын, росший живым, добрым и веселым мальчиком, был для Анны надеждой и отрадой. Она никогда не говорила Васе, что он – приемный, но сегодня ей пришлось это сделать…

Дверь служебного хода ЗАГСа медленно отворилась.

– Заходи! – громким шепотом скомандовал Василий. – Только не слишком топай и свет не зажигай.

Даша юркнула внутрь, дрожа от холода, и оказалась рядом с Юдиным на лестничной площадке. Тут было абсолютно темно и гораздо теплее, чем на улице. Пахло пылью и бюрократизмом.

– Круто, – сказала Даша. – А где у них архив?

– Пока не знаю, – ответил Василий, – будем читать таблички на дверях. Предлагаю начать со второго этажа. К слову, должен предупредить тебя, что мы сейчас совершаем преступление. Разглашать сведения об усыновителях запрещено, взлом госучреждений – тоже дело подсудное. Я люблю свою мать и никогда не стал бы так поступать, будь у меня выбор. Тем более я бы не стал втягивать в это дело тебя.

Они поднялись по старой, выщербленной временем и ногами посетителей лестнице и пошли по коридору, стараясь не шуметь.

– Так это, говоришь, была столовая? – переспросила Гусева.

– Угу, – кивнул Юдин, – в тридцатых годах, видимо, считалось, что быт убивает любовь. Причем любовь всякую – не только к ближнему, но и к коммунизму.

– Раз это бывшая столовая, – сказала Даша, – значит, тут где-то должно быть большое-пребольшое помещение. Место, где стояли столы и проходили трапезы. Я, ожидая тебя снаружи, видела высокие окна с витражами. Думаю, пищу принимали именно там. Лучше места для архива не придумаешь.

– Логично, – кивнул Вася и хлопнул Дашу по плечу: – Молодец, хвалю.

Гусева постепенно согревалась, щеки девушки разгорелись, и ей захотелось спать. Даша потерла глаза и несколько раз широко распахнула и зажмурила веки.

Коридор закончился высокой сводчатой дверью.

– Сейчас посмотрю, нет ли тут сигнализации, – сказал Вася, подсвечивая себе мобильником.

Юдин осмотрел все провода, потом подергал ручку двери и покачал головой.

– Тут обычный замок, – сказал он, вытаскивая из кармана проволочку.

Через несколько секунд дверь распахнулась. Тихо и осторожно ступая по скрипучему полу, Даша и Вася зашли в зал и осмотрелись. Они стояли на узком балкончике, опоясывающем огромный зал на уровне второго этажа. Перила были высокими и неизящными, но в их прямой и безыскусной форме было что-то притягательное. Все пространство внизу было заставлено высокими полками, создававшими причудливый лабиринт. Из окон, украшенных витражами, падал слабый свет луны.

– Пошли, – шепнул Василий девушке, – я думаю, мы будем долго искать нужную папку. Я ведь не знаю своего настоящего имени. Только дату рождения.

– Хорошо было бы, если б дела были упорядочены не по фамилиям, а по датам, – кивнула Даша, свешиваясь с балкончика и глядя вниз. – Впрочем, возможно, так оно и есть.

– Упадешь, – предупредил Юдин. – Тут все очень старое. Пошли лучше вниз.

Проходы между полками были узкими. В нос забивалась пыль. Казалось, сюда уже давно никто не заходил.

– Апхчи! – чихнул Вася, зажимая рот и нос.

Астроном вытащил из кармана маленький фонарик размером не больше батарейки и включил его. Острый луч осветил плотные ряды папок.

– Это шестьдесят пятый год. Нам дальше, – сказал он, включая свет.

Некоторое время молодые люди петляли по архиву, время от времени подсвечивая фонариком корешки папок.

– Семьдесят третий год. Уже теплее, – сказал Василий.

Они прошли еще немного.

– Семьдесят четвертый. Еще ближе, – добавил он несколько минут спустя.

Сердце билось все сильнее и сильнее. Кто он? Как его звали? Кто были его настоящие родители и почему они его бросили? Может, в этом не было их вины? Возможно, они просто умерли?

Юдин тряхнул головой, отгоняя мысли, лезшие ему в голову.

– Семьдесят пятый, – сказал Вася.

Он посветил на корешки. Папок было много, и, конечно, далеко не все из них относились к усыновлениям. Спустя час им показалось, что надежды никакой нет, когда Юдин, подтащивший стремянку, достал с самой верхней полки тоненькую папку.

«Александр Громов, м, восемнадцатое июля тысяча девятьсот семьдесят пятого года», – прочитал Василий, и его сердце забилось. Имя и фамилия были зачеркнуты, сверху было написано: «Василий Юдин». Также виднелись две пометки: «смена ФИО» и «ООиП».

– Вот мое личное дело, – сказал Юдин.

Он спустился на пол. Задержав дыхание, мужчина открыл папку, но она оказалась совершенно пустой. Несколько секунд Юдин ошеломленно разглядывал серый картон, потом закрыл ее.

– Кто-то побывал здесь до нас, – сказал он, – наверху нет пыли. Я заметил это, как только добрался до верха. Документы забрали совсем недавно.

– Зато ты теперь знаешь свое настоящее имя, – сказала Даша. – Мы можем попытаться найти документы в роддоме. Там тоже должен быть архив! Также есть шансы, что в этом районе живет не так уж много Громовых. Это могут оказаться твои родственники! К тому же ООиП – это, видимо, отдел опеки и попечительства. Вряд ли люди, не желающие, чтобы ты узнал правду о своем происхождении, смогли уничтожить все документы без исключения.

– Да, – кивнул Вася. – Надо нанести визит в роддом. Только, пожалуйста, – продолжил он, наклоняясь к самому уху подруги, – не называй меня Александром Громовым.

– Конечно, – кивнула Даша. – Для меня ты – Вася Юдин, и только так.

– Вот, правильно, – кивнул астроном. – А теперь пойдем.

Он сунул папку за пояс, и они пошли назад к лесенке, ведущей на балкон второго этажа.

Было семь утра, но полковник еще не ложился. Вместе с опухшим и засыпавшим на лету Чабрецовым они сидели на кухне у Анны Юдиной и пили черный кофе, запивая его пепси-колой.

«Надо „Бёрна“ купить, – думал Чабрецов, – тогда мы сможем продержаться еще сутки. Но рано или поздно наступит принудительное засыпание».

– В прошлый раз я сказала неправду, – повторила Анна, вытирая слезы, – но у меня были на то основания. Тайну усыновления защищает закон. Но и вы мне соврали. Никакие вы не юристы!

Рязанцев и Чабрецов синхронно продемонстрировали корочки.

– Я так потом и подумала, – сказала Анна, – носом почуяла, что вы из правоохранительных органов. Думала, Вася что-то натворил.

Рязанцев потер ладонями лоб.

– Сегодня ночью он пришел ко мне весь израненный, – сказала мама Васи, и голос ее дрогнул, – он не сказал, что с ним случилось. И я знаю, почему не сказал. Он очень меня любит. И я его очень люблю. Поэтому прошу вас – пожалуйста, сделайте все, чтобы он оказался в безопасности!

– Позвоните ему, – попросил Чабрецов. – Пожалуйста. Мы его спрячем. А тем временем поднимем все архивы и установим имена его родителей. Правда, если Вася был подброшен, найти родителей не удастся. А вот если от него отказались в роддоме и имеется бумага, подписанная его биологической матерью, тогда, вероятно, можно будет что-то сделать. Но для этого понадобится некоторое время.

«Да, Вася герой, – подумал про себя Чабрецов, – но на любого героя найдется свой антигерой. Пока преступники опережают нас по всем фронтам. Надо поднять документы, надо найти Дашу, надо еще раз проанализировать все факты… Много чего надо».

В восемь Рязанцеву позвонили из Роспатента и сказали, что свидетельство готово. Каждый винтик прибора, созданного в отделе пульсаров, отныне находился под охраной закона.

– Владимир Евгеньевич сказал, что вы пока поживете у нас, – сказала Валентина Петровна Васе, Еве и Даше, выставляя на стол блюдо с пирожками. – Если честно, я искренне этому рада. Степочка сейчас в больнице, и мне очень одиноко. Оставайтесь здесь, сколько нужно. Говорят, вы прячетесь, – сказала мама Касьянова, понижая голос. – Почему? И от кого? Еще он сказал, что Степочку отравили потому, что он что-то узнал, или что-то заметил, или что-то сообразил…

Голос Валентины Петровны сорвался.

– Как он там? – спросил Вася.

– Средне, – вздохнула Касьянова. – Все еще без сознания. Его перевезли в небольшую частную клинику. Там работает врач, наблюдающий моего сына уже много лет. Он говорит… что все будет хорошо.

Вздохнув, женщина повернулась к Еве и Даше.

– Ну, садитесь, девушки, – сказала она, – угощайтесь.

– Спасибо, – кивнула Гусева, впиваясь зубами в пирожок.

– Благодарю, – сказала Ершова, подвигая поближе к себе чашку с чаем.

Над поверхностью воды поднималась легкое белое марево. Юдин откинулся на стуле, расслабился и закрыл глаза. Его фигура выглядела сильной и одновременно ленивой и уверенной. Ева подумала о том, что никогда не видела, чтобы Василий находился в состоянии растерянности или подавленности.

Или нет, не так.

Даже расслабленный и усталый, Юдин все равно выглядел чрезвычайно притягательно. Была в нем какая-то первобытная мужская мощь. Десять тысяч лет назад Вася стал бы вождем первобытного племени и водил бы своих соплеменников в бой и на охоту. Пять тысяч лет назад Юдин находился бы на переднем крае борьбы кроманьонцев с неандертальцами. Несколько сотен лет в прошлое – и Василий встал бы на борьбу с монголо-татарским нашествием. Сейчас же он находился на передовой российской науки.