Все без ума от Евы Хмельницкая Ольга

«Почему именно он? – в сотый раз подумала Ева. – Кому так сильно нужен Вася, что он готов совершать преступление за преступлением?»

Юдин приоткрыл глаза и посмотрел на Ершову, отхлебывавшую чай. Очевидно, его тоже очень интересовали эти вопросы.

– Извините, – пробормотала девушка, обращаясь к Валентине Петровне, – где у вас удобства?

– Вот, по коридору налево, – пояснила мама Степана, подливая Васе и Даше еще чаю.

Ева встала и вышла в коридор.

Чабрецов ходил взад-вперед по кабинету Рязанцева. Сам полковник стал у кофеварки. Кофе они с Денисом уже буквально ненавидели, но мужественно глотали бурый напиток.

– Я направил запросы во все учреждения, – сказал Чабрецов, подавившись пойлом и закашлявшись, – в ЗАГСы, отделы опеки и попечительства, районные архивы, ЖЭКи и суды. Но из двух мест мне уже позвонили и сказали, что никаких документов об Александре Громове у них нет. В дом малютки, где находился Саша Громов до его усыновления Юдиной, я отправил свою подчиненную.

– А я направил человека проехаться по роддомам, – сказал полковник. – Там могут быть следы. Или, на худой конец, кто-то может помнить, как госпожа Громова отказалась от ребенка.

– Люди, охотящиеся за ним, что-то знают, – поморщился Денис, пытаясь допить кофе. – Что-то, чего не знаем мы. Значит, и мы можем это узнать.

– Но это может быть и ложным следом, – покачал головой полковник. – Лично мне версия о создании системы наведения террористами ядерных ракет показалась убе…

– А вдруг все связано с наследством? – перебил коллегу Чабрецов. – Биологическая мать Юдина родила его и оставила в роддоме. А папаша через несколько лет сколотил приличное состояние, а потом покинул сей бренный мир. Допустим, наследник у него один – брошенный когда-то сын. И вот окружение богатого бизнесмена…

– Денис, – произнес Рязанцев, с подозрением глядя на Чабрецова, – не надо развивать эту мысль, а то мы договоримся до того, что Вася Юдин – внебрачный сын какой-нибудь монаршей особы. Например, саудовского шейха, британского принца или монакского князя. А ведь есть еще эмиры, императоры, кесари, ханы и калифы…

– Ты бы еще канцлера упомянул, – сказал Денис.

– Точно, о канцлере забыл, – без всякой улыбки согласился полковник. – И ты думаешь, что наш Вася – результат какой-то интрижки принца Датского, который должен вот-вот вступить на престол? Или принц умер, и теперь наш Вася – его основной наследник?

Чабрецов отпил еще глоток мерзкого и липкого от сахара кофе, но ничего не сказал.

– Денис, не читаешь ли ты по ночам втихую женские детективы, незаметно заимствуя их из тумбочки своей супруги? – спросил Рязанцев коллегу задушевным голосом.

– Нет, – отрезал Чабрецов. – Не читаю! Я пытаюсь понять, как связаны нападения на Юдина и тот факт, что в детстве он был усыновлен. Это неспроста! Еще больше меня смущает, что ночью Даша и Вася нашли в архиве папку, оказавшуюся пустой. Кто-то заметает следы. К слову, проникновение Гусевой и Юдина в госучреждение ночью является делом абсолютно незаконным, но мы закроем на это глаза.

– Закроем, – согласился Чабрецов. – У Васи к нам тоже могут иметься претензии. Его наперебой охраняют и МВД, и ФСБ, а в результате оказывается, что спасение Юдина является делом рук самого Юдина. И ног. А мы ему только мешаем спасаться.

Оба высоких чина печально поморщились.

– В общем, – сказал Денис, – у нас всего две версии. Первая связана с Васиной профессиональной деятельностью, а вторая – с его неясным происхождением. И мы ни одну не можем ни подтвердить, ни отбросить.

– Мои люди прорабатывают Захарову, Белобородова, Сичкарь и Копейкина вдоль и поперек, – произнес Рязанцев. – Но в любом случае отравитель Степана и информатор преступников – это только пешка, исполнитель. Мне бы хотелось добраться до смысла преступления. Понять его логику. Пока что у меня в сознании не складывается четкая схема. Как правильно спросила моя жена – почему Степана отравили уже после того, как Юдина схватили? Зачем это было нужно? Вопрос даже и не в конкретном исполнителе преступления, а в причине этого поступка. Как-то бессмысленно все это…

– Может, хотели просто нас отвлечь? Чтобы мы поломали головы? Преступник насыпал крысиный яд в варенье и ждал – авось кто-то отравится. В рулетку играл.

В дверь кабинета постучали. Торопливо вошла девушка в пальто. В руках у нее было несколько папок и стопка тяжелых потрепанных книг для записей.

– Это роддомовские, – пояснила девушка. – Выдавали под расписку с возвратом. В одном не хотели давать, но тут Олег Скляров подъехал с ребятами, и проблемы сразу разрешились.

Девушка мечтательно улыбнулась.

– Скляров женат, – строго произнес полковник.

Улыбка с лица красавицы тут же пропала. Девушка вышла. Рязанцев положил стопку на стол. Сверху лежала папка, на потертом картоне которой было написано синей шариковой ручкой: «1975».

Ева и Даша смотрели по телевизору молодежную комедию, но им было не смешно. Вася ходил из угла в угол. Комната, в которой расположилась троица, была вся увешана шторками с рюшами, декоративными кистями и бантами и уставлена вазочками и фарфоровыми статуэтками. На стенах висели фотографии, подоконники были буквально забиты керамическими горшочками с геранью, на телевизоре расположилась необыкновенно изящная белая крахмальная салфетка.

– Садись, – сказала Дарья, вставая и обнимая Васю за плечо, – отдохни.

– Меня угнетает бездействие, – сказал Юдин, морщась, – лучше уж я бы проверил еще пару-тройку архивов, чем так маяться.

– Я уверяю вас, – сказала Ева, оторвавшись от кино, – мой супруг найдет все существующие документы, причем сделает это куда быстрее и эффективнее, чем это выполнили бы мы сами. Так что надо всего лишь спрятаться и подождать. Я думаю, все загадки скоро разрешатся.

– Так уж и разрешатся, – вздохнула Даша. Было видно, что ей не терпится остаться с Васей наедине, но Ева ей мешала. – Ну, выяснит твой муж, что биологическую мать Василия звали Наталья Громова, например. И что дальше? Разве это ответит на вопрос, зачем кому-то понадобился Вася? Разве станет понятно, кто и зачем отравил Степана?

Юдин перестал ходить по комнате и сел в кресло, накрытое клетчатым пледом.

– Я вот чего не могу понять, – сказал он, понизив голос, чтобы не расстроить мать Степы, громко звеневшую в кухне посудой. – Отравить Касьянова могли только Захарова, Копейкин, Сичкарь или Белобородов. И все. Все! Но я готов поспорить, что никто из них этого не делал.

– Почему? – спросила Ева.

– Я проработал в этом отделе шесть лет, – сказал Василий. – Я все время с ними общался, я наблюдал за ними, и я все о них знаю. Иногда человек строит из себя невесть что, играет роль. А ведь в глубине души он совсем не такой. Все сотрудники отдела пульсаров – хорошие люди.

– Когда-то кто-то сказал, что корень всех проблем – деньги, – сказала Ева, пожав плечами. – Ради денег даже хорошие люди иногда совершают дурные поступки.

– Я ничего не стою, – рассмеялся Вася, – просто ни копейки! Особенно после того, как Роспатент выдал свидетельство на наш прибор. И я никак не могу придумать схему, в которой я мог бы принести кому-нибудь прибыль. Кроме того, мы все стали владельцами патента на наш прибор в равной степени. Дело не в деньгах, я это чувствую.

– Мы чего-то не знаем. Чего-то важного, – сказала Ева.

– Мы все знаем, и давно, – парировал Василий. – Просто не можем это понять.

– Алена в тебя влюблена, – сказала Даша. – Может, она это делает из ревности? От любви до ненависти – один шаг?

– Она ненавидит не Васю, а тебя, – сказала Ева. – Тебя, Даша!

– А Захарова?

– Маргарита запуталась в своих чувствах, – покачала головой Ева. – И не может понять, чего ей больше хочется – стабильности и финансовой защищенности или страстной любви. Я не вижу, при чем тут Вася?

– А Копейкин ненавидит фашизм, – добавил Юдин. – Это тоже не финансовая категория. Тем более что уж к фашизму-то я не имею ни малейшего отношения.

– Остается еще Белобородов, – напомнила Даша.

– У Алексея тоже есть проблемы, – сказала Ева, стараясь говорить общими фразами и не выдавать личную информацию. – Он влюбился в замужнюю женщину. А ведь у него есть жена, дочь и внучка. Так и живет, как двуликий Янус.

– Влюбился? – хмыкнула Гусева. – Этот прохиндей? Что-то слабо верится.

Юдин встал и снова заходил по комнате.

– Я умный человек, – сказал он наконец. – Извините, если это звучит как похвальба. Я обычно чувствую, где зарыта собака, даже не зная, как и почему я пришел к такому выводу. И сейчас я думаю, что все дело – в моем усыновлении. Я хочу знать, кто я! Но вместо того, чтобы действовать, я вынужден сидеть здесь взаперти и ждать, пока кто-то что-то выяснит. А ведь мои похитители спешили. Почему? И кто такой «доцент»?

– Вася, – сказала Ева, – я уверена, что ты ошибаешься и мы идем по неверному следу. Доцент – это ученый. Значит, все-таки дело в твоей научной деятельности.

– Это может быть кличкой, – тихо сказала Даша.

– Не бывает таких совпадений! Не бывает! – воскликнула Ева. – Вася – один из самых талантливых ученых России. Его и похитить-то не могли, потому что Вася сопротивлялся, а ему боялись нанести хоть малейший вред! Когда его наконец схватили, то привезли куда-то, где должен был появиться «доцент». Доцент – это всего лишь кандидат наук. Ученый! Вся, вся эта история от начала до конца связана с научной деятельностью Юдина!

Вася молча сел в кресло, откинулся на спинку и вытянул ноги.

– Почему из архива ЗАГСа исчезло мое личное дело? – спросил он спокойно. – Ответь мне, пожалуйста, на этот вопрос, а потом мы продолжим дискуссию о моей научной карьере.

На этот вопрос Ева не могла ответить.

Рязанцев сел в кресло, придвинулся поближе к столу и раскрыл потрепанную книгу для записей. Чабрецов расположился на небольшом диванчике, положил голову на спинку, сильно закинув ее назад, и опустил веки.

«Я не буду спать, только немного отдохну», – подумал Денис.

Тело его наливалось тяжестью.

Время от времени полковник с шелестом переворачивал страницу.

– Как там была его фамилия? Громов? – уточнил Владимир Евгеньевич. – А имя – Александр?

– Угу, – ответил Чабрецов, с трудом восстанавливая вертикальное положение. – Родился он, судя по свидетельству о рождении, восемнадцатого июля тысяча девятьсот семьдесят пятого года.

– Интересно, – сказал Рязанцев, переводя палец со строчки на строчку, – почему мать его оставила? Юдин же вырос совершенно здоровым и привлекательным мужчиной. И, скорее всего, он был хорошеньким и здоровеньким младенцем. То есть его мать не была, видимо, ни алкоголичкой, ни наркоманкой, а напротив – вела вполне здоровый образ жизни.

– Может, соплюха какая-то юная? – предположил Денис. – Родила совсем молодой, а денег нет, и жилья нет, и учиться надо. А может, еще и родители против были. Выгнали ее… Встречаются еще такие ретрограды. Помнишь, украинский поэт Шевченко написал такую поэму? «Катерина» называется. Я, помню, в школе рыдал, читая эти стихи.

Рязанцев попытался представить себе рыдающего Дениса – и не смог, а потому продолжил читать записи. Он изучил страницу до конца и отрицательно покачал головой.

– Нету, – сказал он. – Может, дальше? Хотя вряд ли, записи за тысяча девятьсот семьдесят пятый год идут по порядку. Июль как раз посредине. Восемнадцатого в этом роддоме родилось одиннадцать детей: семь мальчиков, четыре девочки. Ни у кого нет фамилии Громов.

– Это ни о чем не говорит, – сказал Денис. – Громовым его могли назвать уже в роддоме. Так сказать, с потолка взяли фамилию, придумали просто.

Рязанцев нахмурился и потер ладонью лоб.

– Все равно, надо проверить все источники, – сказал он, откладывая в сторону одну книгу и взяв другую.

Чабрецов тоже подвинул к себе потрепанную толстую книжку с желтой неровной бумагой внутри. Он листал и листал, борясь со сном, потом вдруг остановился.

– Что-то я не пойму, – сказал он. – Что, у них с десятого по двадцать первое июля никто в роддоме не появлялся на свет? Может, на профилактику было закрыто?

Полковник посмотрел.

– Тут нарушена нумерация, – сказал он.

– В смысле? – не понял Денис.

– Страницы нету, – пояснил полковник. – Ее вырвали.

Чабрецов присмотрелся. Между раскрытых страниц, рядом с клеевой основой, виднелась тонкая полоска оторванной бумаги.

– Отрывали аккуратно, – сказал Рязанцев. – Или бритвой резали?

– Скорее рвали, – решил Денис, – я сейчас позвоню нашим криминалистам, может, они хоть что-то выяснят.

Он начал набирать номер Жанны.

– Нам надо изъять весь архив из этого роддома и опросить персонал, работавший в те годы, – сказал полковник. – Это большая работа, и делать ее нужно быстро. Другого выхода у нас нет. Пустая папка и вырванная страница – это больше чем совпадение. Именно в личности Васи кроется основная причина того, что на него идет охота! Мы шли по неправильному пути.

– Хорошо, – сказал Денис, закончив разговор с Жанной, – пусть причина в том, что его когда-то усыновили, а не в том, что он – такой гениальный ученый. Но почему, почему за ним охотятся?! Почему при этом Васю берегут и стараются не нанести ему особых повреждений? И почему информацию о его настоящих родителях тщательно скрывают?

Рязанцев встал и зашагал туда и обратно по кабинету.

– Возможно, кто-то в НИИ является на самом деле его родственником, – сказал он наконец.

– И что? – пожал плечами Чабрецов. – Если ты хочешь сказать, что проблема все-таки в наследстве, которые оставили настоящие родители Васи, то это неправильная мысль. Наш астроном не знает, кто его родители. Его мать тоже не знает. Она никогда не говорила Юдину, что он – усыновленный ребенок. Вася ни на что не претендовал, он спокойно работал в НИИ, разрабатывал в отделе прибор и был вполне доволен жизнью. Но тут на него началась охота. Почему?! Я не понимаю!

– Ну, – вздохнул Рязанцев, – может быть, в завещании почившего магната было написано – «все оставляю своему сыну, когда-то оставленному в роддоме. Найдите его и все ему отдайте».

– И что, они после этого стали его искать? – пожал плечами Чабрецов. – Не смеши меня, Володя.

– Ладно, – махнул рукой полковник, – давай изымать все документы из этого роддома и опрашивать людей. А выводы сделаем потом.

В дверь постучались. Зашла Жанна в сопровождении биолога и химика. Одетая в шелковый брючный костюм, она выглядела особенно восхитительно.

– Пойду сделаю чайку, – сказала Ева и вышла.

Дверь скрипнула, когда Ершова покинула комнату, предоставленную им Валентиной Петровной. В большой квартире было тепло и уютно. Мягкий ковер заглушал звук шагов. Ева шла к кухне, когда услышала приглушенные рыдания.

– Нет, нет, я не верю, – сдавленно говорила Валентина Петровна. – Врач же сказал, что все будет хорошо!

Далее было неразборчиво. Томимая такими предчувствиями, Ева подошла к дверям кухни и остановилась. Валентина Петровна плакала, сидя в кресле и закрыв лицо руками. Из лежавшего на столе телефона неслись короткие гудки.

«Неужели Степан умер? – в ужасе подумала Ева. – Он был болен, а крысиный яд, который здоровый организм мог бы перенести без особых проблем, его убил. Знал ли отравитель об этом? Или действовал наугад? И кто он, этот преступник?»

Касьянова продолжала плакать. Ершова толкнула приоткрытую дверь и вошла в кухню.

– Валентина Петровна, – позвала она, – что случилось? Степан… жив?

Женщина всхлипнула, потом подняла голову.

– Жив, – сказала она, с трудом выталкивая из себя слова, – но он плох, очень плох…

Ева с трудом перевела дух.

– Не плачьте, – попросила девушка, – все будет хорошо.

– Меня к нему не пускают, – растерянно объяснила Касьянова. – Говорят, я только мешаю. Но у Степана хороший врач, я верю, он поможет.

И Валентина Петровна опять залилась слезами. Внезапно ее дыхание стало прерывистым. Женщина покачнулась и начала валиться на бок.

– Там… Нитроглицерин, – прошептала она, показывая на шкафчик.

– Даша! – закричала Ева, осторожно опуская женщину на пол.

Через пару секунд на кухню вбежал Вася. За ним торопливо вошла Даша. Увидев распростертое на полу тело и судорожно рывшуюся в аптечке Еву, они все поняли.

– Нитроглицерин, нитроглицерин, где же он? – бормотала Ершова.

– Сейчас я принесу, – сказал Вася, бросившись к двери.

Валентина Петровна хрипела. Из ее рта потекла пена.

– Нет! – в один голос закричали девушки, хватая Юдина за руки. – Не выходи!

– Что за фигня? Я не боюсь, – твердо сказал астроном, стряхивая девиц и направляясь к выходу, на ходу проверив, сколько у него в кармане денег.

Даша стала на дверях, раскинув руки. Через секунду к ней присоединилась Ева.

– Не ходи, – умоляюще сказала Ершова. – Они тебя опять ждут. Там, внизу. Я чувствую!

– Никто не знает, что я здесь, – сказала Василий. – Девушки, отойдите в сторону! Не занимайтесь ерундой.

Со стороны кухни послышался слабый стон.

– Мы пойдем сами! Вдвоем! – сказала Ершова. – А ты вызови Валентине Петровне «Скорую».

– Ага, мы-то точно никому не нужны, – поддакнула Гусева. – Не на нас же охотятся.

Не дожидаясь ответа, Ева быстро отодвинула в сторону засов, девушки кубарем выкатились на лестничную площадку и побежали вниз по лестнице.

– Ты не знаешь, где тут ближайшая аптека? – спросила на бегу Дарья Еву.

– Сейчас спросим, – ответила Ершова.

Девушки хлопнули дверью подъезда и выбежали на улицу. Перед подъездом на дороге стояла грязная «копейка», рядом с ней курил высокий мужчина в шляпе. Что-то екнуло в груди у Евы. Даша остановилась и посмотрела направо и налево. Двор был совершенно пуст.

– Пойдем, – дернула Дарью за рукав Ершова. – Что-то мне это не нравится.

Гусева крепко вцепилась Еве в рукав.

– Они что, уже здесь? – прошептала она.

Высокий худой мужчина смотрел на них в упор из-под шляпы. Перед его змеиным взглядом девушки начали отступать назад.

– Нитроглицерин, – негромко сказала Даша, пятясь. – Если Валентина Петровна умрет, мы будем виноваты.

– Нам нужно выбраться на людное место, – сказала Ершова.

Они быстро повернулись и пошли вдоль дома. Высокий, хромая, двинулся за девушками. Машина с наглухо тонированными стеклами завелась и неспешно поехала. Даша не выдержала и побежала. Несмотря на лишний вес, бегала она прекрасно.

«Хорошая камерунская наследственность», – подумала Ева, пытаясь не отстать от припустившей по тротуару невесты Юдина.

– Зачем мы им? – спросила она на бегу.

Автомобиль ускорил ход. Девушки завернули за угол и тут поняли, что совершили большую ошибку. Они стояли у торца дома в глухом дворе около мусорки, со всех сторон окруженной деревьями. Если у подъезда их хотя бы было видно из окон, то сейчас девушки оказались вдали от людских глаз.

– Быстрее! – крикнула Даша, взбегая на кучу вонючего мусора.

Ева побежала было за ней, но по колено провалилась в гнилую капусту, картофельные очистки, объеденные кукурузные початки, пустые пакеты из-под сока и молока, шоколадные обертки и сигаретные пачки.

– Давай! – крикнула Гусева, таща Ершову вверх.

Ева попыталась вылезти из груды мусора, упала и тут же снова вскочила. На ее джинсах осталось грязное жирное пятно от майонеза. Высокий преследователь приближался. Машина остановилась, из нее выбежали еще трое мужчин в шляпах. Ева наконец вскарабкалась на кучу. Даша наклонилась и подняла из-под ног треснувшую тарелку.

– Беги, – сказала она, – предупреди Васю. Я их задержу!

– Не глупи, – прошипела Ершова.

Дарья метнула тарелку. Она сделала великолепный вираж и врезалась прямо в тулью шляпы. А Гусева тем временем вытащила из кучи стеклянную пивную бутылку.

Бах! Зеленая бутылка, как торпеда, впечаталась лысому в колено. Тот охнул и присел. А Даша уже вооружилась сломанным торшером на стальной подставочке. Она взвесила убойный инструмент в пухлой руке, а потом метнула его в картавого. Тот попытался увернуться, но получил удар в солнечное сплетение и покатился по земле.

– Беги, – повторила Даша Еве. – Минут пять у тебя есть. Ты успеешь!

– А потом, потом-то что? – спросила Ершова. – После того, как они тебя все-таки схватят?

В следующую секунду Ева сделала два кувырка через голову, вытащила пистолет и прицельным выстрелом попала длинному в колено. Тот охнул и с мучительной гримасой присел, шлепнувшись задницей прямо на драный диван с торчавшими пружинами, который кто-то вынес на помойку.

– Глупые курицы! – прошипел главарь, одновременно держась за ногу и потирая голову, в которую попала тарелкой Даша.

Его шляпа перекосилась, закрыв один глаз. Ева вскочила и повернулась, вскидывая руку для следующего выстрела, но услышала сзади хрип. Ершова повернулась. Лысый, подобравшийся к ним с тыла, стоял за спиной Дарьи, сжимая ее горло.

Ершова прицелилась. Лысый заулыбался.

– Стреляй, – сказал он.

Мужчина сжал горло Даши посильнее. Ева растерялась. Пистолет задрожал в ее руке.

– Давай сюда свою пукалку, – послышался грубый голос картавого.

Ершова колебалась. Под ее ногами отвратительно пружинил мусор. В тупике было тихо. Лысый сжал горло Гусевой еще сильнее. Дашино лицо посинело.

– Не надо, – сказала Ершова. – Я сдаюсь.

Картавый вырвал из рук Евы пистолет.

– А теперь – в машину, – сказал он.

– Вы мне еще за колено заплатите! – зло прохрипел длинный.

Девушек быстро затолкали в грязный автомобиль. Высокий мужчина снял шляпу и скользнул по сжавшимся девушкам яростным взглядом.

– Звоните Васе, – сказал он. – И пусть Вася наконец сдастся! Он нам доставил уже так много хлопот, что я жду не дождусь, когда все это наконец закончится и я смогу плюнуть на его труп.

– Ни за что не позвоним! – твердо сказала Даша.

– Ну, тогда мы ему сами наберем, – легко согласился главарь. – И он обязательно придет. Правда же?

Толстяк вытащил из нагрудного кармана телефон и набрал номер Юдина.

Пожилая акушерка с добрым морщинистым лицом долго думала, глядя на имя, фамилию и дату, написанные на листке.

– Александр Громов, – прочитала она вслух. – Восемнадцатое июля…

Рязанцев и Чабрецов терпеливо ждали. Акушерка думала. На ее виске пульсировала жилка. Глаза у медика были светлые, водянистые, слегка покрасневшие. Ей было уже за семьдесят. В кабинете Рязанцева сгущался сумрак, вечерело. Полковник протянул руку и щелкнул выключателем настольной лампы. Желтый свет осветил руки женщины.

– Она отказалась от ребенка, да? – еще раз уточнила акушерка.

– Да, – подтвердил Чабрецов. – Отказалась.

Женщина приложила руку ко лбу и закрыла глаза.

– Конечно, я помню, – сказала акушерка спустя несколько минут. – В советские времена отказ от ребенка был большим ЧП. Да, я помню эту женщину. Она была красивой крупной брюнеткой. Как ее звали, простите, не могу сказать. У этой женщины родился совершенно здоровый мальчик, но она написала отказ. Я точно помню, как эта мадам громко говорила: «Ничего, я рожу себе другого».

– Ее уговаривали оставить ребенка? – спросил Чабрецов.

– Ну конечно, – подняла седые брови вверх акушерка. – Но она только повторяла – «Я рожу другого», и все. Больше от нее ничего не добились.

– А ваша начальница, врач, которая ее уговаривала, умерла в прошлом году, – сказал полковник, – так?

– Увы, – кивнула старушка, – Светлана Георгиевна скончалась. Она была уже в солидном возрасте. Но, я думаю, все материалы остались в нашем архиве. Так что вы легко найдете имя этой женщины.

Полковник кивнул. Акушерка поднялась с кресла.

– Это все, что я могу сказать, – сказала она извиняющимся тоном.

Чабрецов и Рязанцев тоже встали.

– Большое спасибо, – поблагодарил женщину полковник. – Вы нам очень помогли.

Акушерка пошла к дверям, но на пороге остановилась.

– Кстати, – замялась она, – что сталось с этим мальчиком?

Чабрецов широко улыбнулся.

– С ним все хорошо, – сказал он, – его усыновили, и он вырос хорошим и счастливым человеком.

– Спасибо, что сказали, – с облегчением вздохнула акушерка. – А то меня всегда беспокоило, что же будет потом с этими крошками? Неужели у них так никогда и не будет родителей?

– Не волнуйтесь, – успокоил женщину Рязанцев, – матерью этого ребенка стала женщина, горячо его любящая.

Дверь за акушеркой закрылась. Полковник сел и вытянул ноги. Чабрецов пошел в угол, к кофеварке.

– «Я рожу себе другого», – повторил Владимир. – Интересно!

– Ты знаешь, – подал из угла голос Денис, – что-то мне подсказывает, что затея биологической матери Васи родить еще одного ребенка не увенчалась успехом.

– Напротив! – воскликнул Рязанцев. – Конечно, ей это удалось. Отсюда и весь сыр-бор.

Денис выпучил глаза.

– Если ты что-то понимаешь, – сказал он, – то объясни, пожалуйста, и мне тоже.

– Пока не могу, – покачал головой полковник, – надо еще проверить мою версию. У меня пока в сознании не все складывается. Кое-какие факты общей версии противоречат.

Рязанцев на минуту закрыл глаза, думая, а потом внезапно выпрямился.

– Звони Васе! Нет, Еве! – страшно закричал он. – Им там нельзя оставаться!

Полковник схватил со стола мобильник и набрал номер Евы. Телефон оказался все зоны доступа. Он позвонил Юдину. То же самое. Лицо полковника побагровело. Он позвонил Даше, уже ни на что ни надеясь.

– Абонент временно недоступен, – послышалось из трубки.

Полковник тяжело сел на стул.

– Опоздали, – сказал он. – Теперь вся надежда на Еву.

Чабрецов все еще ничего не понимал.

– Ну, Вася тоже не промах, – сказал Денис, – может, он опять сможет отбиться?

Рязанцев поднял на коллегу страдальческие глаза.

– На этот раз, я думаю, нет, – отрезал он.

Подвал был сумрачным и совершенно сухим. В углу лежала гора картошки. Стояло несколько пыльных банок с вареньем. Из крошечного окошка под потолком пробивался слабый свет. Пол был земляным, пыльным, утоптанным. Сверху, от люка в потолке, спускалась ветхая деревянная лестница. Ева сидела у стены. Все ее тело болело. Длинный не преминул отомстить девушке за свою простреленную ногу, несколько раз сильно ударив ее по ребрам и по физиономии. Даша плакала, вытирая слезы руками. Было совершенно тихо, в подвал не проникал ни один звук. Ершова приоткрыла заплывший глаз. Выражение лица у нее было мрачнее тучи.

– Перестань реветь, – сказала Ева Гусевой. – Подумаем логически. О том, что мы прячемся в квартире у Валентины Петровны, знали только я, Вася и ты. Ни я, ни Вася продать нас преследователям не могли. Значит, это все-таки ты! Значит, все твои ужимки – вранье от первого до последнего слова.

В глазах Ершовой горели мрачные огоньки.

– Но ты не радуйся раньше времени, – продолжила Ева, – тебя вряд ли оставят в живых.

– Я не виновата, – проговорила Даша, икнув. – Я же все время с вами была, я никуда и никому не звонила!

– Но все равно, – не сдавалась Ершова, – никто не знал, где нас искать. Никто, кроме тебя, – сказала она. – Я тебе верила… Но теперь мне все понятно! Никто не мог знать, где спрятали нас и Васю, – ни Белобородов, ни Захарова, ни Сичкарь, ни Копейкин… Никто, только ты!