Я не Пань Цзиньлянь Чжэньюнь Лю
Однако Ма Вэньбинь вдруг сказал:
– Я не это имел в виду. Я говорю о том, что все разрешилось без нашего активного участия, точку в этом деле поставил его величество случай. То, что казалось неразрешимым, вдруг решилось само собой. Такое стечение обстоятельств и есть неожиданность.
Чжэн Чжун остолбенел. Между тем Ма Вэньбинь, распаляясь, продолжал:
– Хотя проблема с Ли Сюэлянь уладилась, наш склад ума нисколечко не изменился. Способности наших руководителей остались на прежнем уровне. Наше владение ситуацией, равно как и умение управлять событиями, нисколько не поменялось. Эх, старина Чжэн, хочется напомнить тебе те три поговорки. Первая – «Даже плотина в тысячу ли может разрушиться от маленького муравейника», ты ведь, кажется, только что упоминал муравьев? Следующая поговорка – «Искру туши до пожара» и, наконец, – «Из-за малого можно потерять большое». в этом году у нас несколько раз происходили проволочки с делом Ли Сюэлянь. и если бы речь шла только про этот год, но мы маемся уже двадцать лет подряд. Где же тут собака зарыта? Если бы проблема состояла в чем-то большом, я бы молчал. Но ведь все из-за того, что, как следует из этих мудрых поговорок, мы пренебрегаем «малым», забываем о мелочах. Недопустимо действовать наобум. и нельзя думать, что, если завершилось дело Ли Сюэлянь, не появится других таких же дел. Следует хорошенько учиться на своих ошибках. Сегодня мы расквитались с Ли Сюэлянь, а завтра на горизонте может появиться какой-нибудь Ван Сюэлянь!
Чжэн Чжун никак не ожидал, что разговор с Ма Вэньбинем примет такой оборот. Он ведь звонил ему с радостной вестью, а в результате нарвался на выговор. и без того мокрый, Чжэн Чжун снова покрылся холодным потом. Но он все-таки быстро нашелся с ответом:
– Спешу заверить вас, мэр Ма, что мы непременно извлечем урок из дела Ли Сюэлянь. Обещаю, что впредь будем действовать, уделяя пристальное внимание «малому» и всякого рода мелочам. Для достижения основательного и глубокого результата в работе мы непременно будем «тушить искру до пожара», ни в коем случае «не потеряем большого из-за малого» и не допустим, чтобы «плотина в тысячу ли разрушилась от маленького муравейника»!
Ма Вэньбинь на это ответил:
– Вот еще что. Хотя эта женщина теперь не может подать жалобу, ее все равно нужно срочно вернуть в уезд. Еще целый день до закрытия съезда, как говорится, отчаяние толкает на риск. Пока она в Пекине, любая ее выходка грозит осложнением, это тоже своего рода деталь.
– Спешу заверить вас, господин Ма, что эта женщина сейчас находится под наблюдением судебных сотрудников. Я сейчас же скомандую им ехать в уезд.
В телефонном разговоре с Чжэн Чжуном Ма Вэньбинь попросил доставить Ли Сюэлянь в уезд. в свою очередь Чжэн Чжун обратился по телефону к Ван Гундао с такой же просьбой. Однако Ван Гундао не доставил в уезд Ли Сюэлянь. Ван Гундао не сделал этого вовсе не потому, что сам он или кто-то другой были против или потому, что Ли Сюэлянь закатила скандал, отказываясь возвращаться. Случилось так, что, устроив истерику на рынке Юэгэчжуан, Ли Сюэлянь вдруг снова потеряла сознание. Конечно, тут сказалось и то, что она, ослабленная тяжелой болезнью, проделала путь из деревни Нютоучжэнь провинции Хэбэй в Пекин; и то, что все это время ее «пасли», вынуждая вернуть долг, между тем как она спешила подать жалобу. Ей было и без того худо, а тут еще эта новость о смерти Цинь Юйхэ. Получалось, что десять с лишним дней ее мытарств пошли прахом, причем речь шла не только об этих конкретных десяти с лишним днях, но и о прошлых двадцати годах в целом. Проблемы посыпались на нее градом, одна больше другой. Ли Сюэлянь все рыдала и рыдала, пока, наконец, не свалилась без чувств. Это озадачило Ван Гундао и всех его подчиненных. Цинь Юцай, сын Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ, подбежал к матери, чтобы поднять ее. в этот момент из банка подоспел Лэ Сяои. Все вместе они быстро перетащили Ли Сюэлянь вглубь рынка, где Лэ Сяои снимал жилье. Ли Сюэлянь положили на кровать, но она по-прежнему оставалась без сознания, вдобавок у нее снова начался жар. Было совершенно очевидно, что в таком тяжелом состоянии дальняя поездка для нее противопоказана. Конечно, можно было бы воспользоваться ее беспомощностью и перевезти без ее ведома, однако Ван Гундао так сделать не решился. Он боялся, что дорога может вконец угробить Ли Сюэлянь, и она умрет. Что же это выйдет: сначала смерть Цинь Юйхэ, потом Ли Сюэлянь… Если смерть Цинь Юйхэ всем принесла радость, то смерть Ли Сюэлянь вызовет шумиху. Ведь Цинь Юйхэ попал в аварию, причем сам. а случись, что в пути умрет Ли Сюэлянь, вся вина ляжет на Ван Гундао. Как ни крути, Ван Гундао попал в тупик, а потому снова решил позвонить Чжэн Чжуну. Чжэн Чжун тоже боялся идти на риск и перевозить тяжелобольную Ли Сюэлянь. После долгих раздумий, он произнес:
– То понос, то золотуха.
Еще немного помолчав, он добавил:
– Что же теперь поделать, съезд через день все равно закончится, раз мы не можем вернуть ее в уезд, снаряди людей, чтобы ни на шаг не отходили от нее. Подождем закрытия съезда, а там уже вернетесь домой.
Ничего не поделаешь, пришлось поступить именно так. Ван Гундао в срочном порядке вызвал на рынок Юэгэчжуан всех семнадцать судебных сотрудников, чтобы установить дежурство. Распределившись в группы по трое, они должны были охранять Ли Сюэлянь перед хижиной Лэ Сяои, сменяя друг друга каждые четыре часа. при этом каждые полчаса дежурные должны были заходить в комнату и проверять Ли Сюэлянь. Ван Гундао и заместитель председателя суда, как ответственные за группы, также поочередно менялись каждые четыре часа. Но им во время дежурства разрешалось сидеть в полицейской машине. Ко всеобщей радости с обеда и до вечера, а также с вечера до следующего утра и с утра до обеда Ли Сюэлянь по-прежнему лежала без чувств. Днем в одиннадцать тридцать на экране, установленном на стене бизнес-центра, что стоял напротив рынка, стали показывать закрытие съезда ВСНП. Был сформирован новый состав правительства. По этому поводу в Доме народных собраний раздавались громогласные аплодисменты. Ван Гундао и остальные радостно выдохнули. Десять с лишним дней они трудились в поте лица, и вот, наконец, наступила долгожданная развязка. Все их руководство, от верхнего до нижнего состава, освободилось от тяжбы Ли Сюэлянь, причем не только на ближайший год, но и навсегда. Ван Гундао начал отпускать подчиненных с рынка Юэгэчжуан домой. Цинь Юцай, мать которого все еще не пришла в себя, посоветовавшись с Ван Гундао, решил пока остаться.
Лежавшая без сознания Ли Сюэлянь все это время провела в комнате Лэ Сяои. Учитывая состояние Ли Сюэлянь, ее нужно было отправить в больницу, однако у Лэ Сяои после оплаты долга Ли Сюэлянь больнице больше не осталось денег. у Цинь Юцая при себе также не оказалось достаточно средств. а поскольку денег на больницу не было, Лэ Сяои вызвал врача из местной клиники на дом, чтобы больной поставили капельницу. Однако спустя два дня Ли Сюэлянь по-прежнему оставалась в беспамятстве. Цинь Юцай больше не мог оставаться в Пекине, поскольку на нем висела организация похорон его отца. Договорившись обо всем с Лэ Сяои, Цинь Юцай тоже отправился домой.
Пролежав без сознания еще два дня, Ли Сюэлянь наконец, пришла в себя. Поначалу она не поняла, где очутилась. Но увидав Лэ Сяои и оглядевшись по сторонам, она сообразила, что лежит у него в комнате. Постепенно в ее мозгу ниточка за ниточкой восстановились все произошедшие события. Но при этом ей казалось, что все это было в далеком прошлом. Увидав, что Ли Сюэлянь пришла в себя, Лэ Сяои обрадовался и поспешил налить рисовой кашицы:
– Ну и напугала же ты меня, сестрица.
Ли Сюэлянь собравшись с силами, ответила:
– Сяои, снова я свалилась на твою голову.
Лэ Сяои, как и прежде, не проявил ни капли раздражения:
– Сестрица, да о чем разговор, что может быть важнее жизни?
Его слова тронули Ли Сюэлянь:
– Сяои, ты за те деньги не беспокойся, у меня ведь есть дом, после его продажи тебе все вернется.
– Да ладно тебе, сестрица.
Из глаз Ли Сюэлянь полились слезы. Лэ Сяои знал всю историю судебной тяжбы Ли Сюэлянь, знал он и ее плачевный финал. Понимая, как ей сейчас нелегко, он предложил:
– Давай-ка, сестрица, поправляйся и, если хочешь, не возвращайся домой, а оставайся со мной торговать рыбой.
В ответ Ли Сюэлянь лишь снова заплакала.
Прошло еще три дня, температура у Ли Сюэлянь наконец спала, она пыталась подниматься с постели. Еще через три дня она уже могла передвигаться по комнате и помогать Лэ Сяои по хозяйству. Убедившись, что Ли Сюэлянь в состоянии позаботиться о себе, Лэ Сяои снова пошел торговать на рынок.
Рано утром они вместе позавтракали, после чего Лэ Сяои отправился на работу. Ли Сюэлянь помыла посуду и сразу принялась готовить обед. Закончив со стряпней, она переложила еду в тарелку и, накрыв ее сверху другой посудиной, поставила на стол. После этого она написала такую записку: «Спасибо тебе, Сяои. Я ухожу. Что касается тех денег, я уже обо всем сказала, больше эту тему поднимать не буду».
После этого Ли Сюэлянь взяла свою сумку и ушла. Но направилась она не домой. Она хотела найти место, где сведет счеты с жизнью. Ли Сюэлянь даже придумала, как умрет, она решила повеситься. Такой выбор был сделан не столько из-за того, что смерть Цинь Юйхэ искоренила суть ее жалобы, навсегда поставив точку в судебном разбирательстве, что, конечно, было нестерпимо обидно, сколько из-за того, что Цинь Юйхэ своим уходом превратил всю эту тяжбу Ли Сюэлянь в анекдот. за двадцать с лишним лет ее тяжба из семечка разрослась до арбуза, из муравья превратилась в слона, теперь же, с исчезновением основания, будь то семечка или муравей, разрушилась вся цепочка жалоб, которые присоединились позже, поэтому жаловаться больше было не на что. и то, каким образом все это рухнуло, включая историю тяжбы Ли Сюэлянь, вызывало смех. Смеялись не только над ее попыткой пожаловаться в этом году, в анекдот превратились все двадцать лет ее мытарств. и смеялись не только над ее жалобой, но и над ней самой. Выходило, что муравьи сами уничтожили свой муравейник. Этот год и впрямь стал для нее особенным, ведь ныне ее не просто обманули, но еще и затащили в постель. Причем последний факт стал достоянием общественности, из-за чего Ли Сюэлянь обрела славу распутницы Пань Цзиньлянь. Такой финал также стал предметом для шуток. Ладно бы она, проиграв дело, осталась просто обиженной, но, превратившись в ходячий анекдот, она была опозорена. Если с обидой еще можно как-то мириться, то жить под гнетом стыда человек не в состоянии. Как говорится, Ли Сюэлянь стало стыдно жить на белом свете. Раз уж она собралась расквитаться с жизнью и повеситься, она должна была придумать, где ей это сделать, и с этим у нее снова возникли трудности. По ее замыслу, правильнее всего было повеситься где-нибудь на виду у своих врагов: или перед домом Чжао Большеголового, или перед уездным судом, или перед уездной управой, или перед городской администрацией. Этим самым она вроде как скажет последнее слово своим обидчикам. Однако при нынешнем раскладе, когда ее тяжба стала всеобщим посмешищем, вешаться подобным образом было совсем не резон, но поступи она как-то иначе, ее все равно засмеют. Выходило, что не только жить, даже умереть спокойно она не могла, даже могилы у нее не останется. Последнее также станет поводом для шуток. Коснись это другого, скажут, что он или всеобщий враг, или нищий, а Ли Сюэлянь вынуждена была умереть такой смертью из-за своего позора и чужих насмешек.
Выйдя с рынка Юэгэчжуан, Ли Сюэлянь, задумавшись, пошла куда глаза глядят, при этом все дальше удаляясь от центра города. Поскольку она уже сделала свой выбор в пользу тихого самоубийства, она просто искала место, где сможет свести счеты с жизнью. Так она шла до полудня, пока не дошла до горного склона, сплошь усаженного персиковыми деревьями. Последние двадцать с лишним дней она или думала о своей жалобе, или лежала без сознания, ничего другого в ее жизни не было. Она никак не ожидала, что в это время в начале весны вдруг распустятся цветы персиков. Потрясающая картина – горный склон, покрытый цветущими персиковыми деревьями. Ли Сюэлянь вошла в персиковую рощу и вскоре в глубине ее увидела хижину. за открытой дверью она заметила скатанный матрас и кухонную утварь, по полу были разбросаны пила, секатор, стремянка и другие инструменты, которые, скорее всего, принадлежали живущему здесь садовнику. Поскольку пришел весенний сезон, персиковые деревья требовалось подстригать. Ли Сюэлянь перешла на другую сторону холма и пошла под гору. Этот склон располагался прямо под солнцем, из-за чего персиковые цветы сверкали еще ярче. Пройдя в самую глубь рощи, Ли Сюэлянь нашла подходящее место и решила:
– Вот здесь.
Посмотрев на утопающий в цвету горный склон, она сказала себе:
– Думала, запросто найду место, ан нет.
Вжикнув молнией на своей сумке, она достала заготовленную веревку. Осмотревшись окрест, она выбрала высокое крепкое дерево и перекинула веревку через ветку, под которой тут же образовалось облако из лепестков. Смастерив петлю, Ли Сюлянь подтащила под дерево камень. Она собиралась встать на камень, просунуть шею в петлю, после чего отпихнуть опору ногами – и делу край.
Однако прежде чем она успела испустить последний вздох, ее кто-то подхватил за ноги. Этот кто-то одновременно пытался вытащить ее из петли и сам, задыхаясь, ругался:
– Сестрица, я тебя знать не знаю, за что ты меня погубить решила?!
Он наконец опустил Ли Сюэлянь на землю. Этот мужчина средних лет продолжал:
– Я за тобой уже давно наблюдаю. Когда ты к хижине подошла, подумал, что воровка какая, кто же знал, что ты здесь смерти ищешь?
Не совсем понимая, что происходит, Ли Сюэлянь спросила:
– Моя смерть – это мое личное дело, чем я тебе помешала?
Мужчина снова взбунтовался:
– Тебе легко говорить, а я на этом участке работать подрядился. Вот наступит осень, и как я выручу деньги за эти персики? Ведь только на городских надежда, они приезжают сюда собирать урожай. не видела внизу вывеску «Садоводческое хозяйство»? Да если кто пронюхает, что здесь кто-то повесился, кто же сюда приедет?
Ли Сюэлянь его поняла, вот уж действительно, и смех, и грех, даже помереть она спокойно не могла. Уставившись на мужика, Ли Сюэлянь спросила:
– И куда же мне идти?
– А ты и впрямь задумала помирать? – также уставился на нее мужик.
– Если человек принял такое решение, никто его уже не отговорит.
– А из-за чего?
– Долгая история, в двух словах не расскажешь. Если начну рассказывать, то смерти мне не дождаться.
Тогда мужик указал ей в сторону горного склона напротив и сказал:
– Если ты и вправду надумала умирать, сделай для меня доброе дело, ступай вон на тот склон, там тоже есть персиковая роща, которая тоже вся в цвету. за ней присматривает Лао Цао, мы с ним не в ладах.
Сделав паузу, он добавил:
– Как говорится, не сошелся же клином свет на этом дереве, а найти другое у тебя много времени не займет.
Ли Сюэлянь невольно прыснула со смеху.
Третья часть
Основной текст Шутка
В одной провинции есть один уезд, в главном городе которого на улице Сицзе находится известная харчевня под названием «Снова в деревне». Окрестили ее так из-за одного блюда, которое в свою очередь называлось «Отварное мясо на косточках». Кроме этого, в харчевне также подавали суп с потрохами, посыпанные кунжутом лепешки, холодные закуски, всякого рода выпивку и другое. Все вышеперечисленное здесь готовили так же, как и в других местах, но вот «отварное мясо на косточках» в этой харчевне было вне всякого сравнения. Если у других при долгой варке в котле мясо в конце концов отделялось от костей, то здесь могли приготовить мясо так, что разваренное оно все равно оставалось на костях. Специи пропитывали не только мясо, но и эти самые косточки. Так что, когда вы съедали мясо и начинали сосать мозговую кость, вкус был ничуть не хуже. Да и сам вкус отличался. Блюдо раскрывало целую гамму ароматов: в соленом ощущалась сладость, в сладком – пряность, в пряном – приятное и мягкое послевкусие. Всякий, кто приезжал в этот уезд, если хотел поесть на широкую ногу, то шел в ресторан «Тихоокеанские деликатесы», если был стеснен в средствах – то в харчевню на улице Сицзе «Снова в деревне», чтобы отведать «отварное мясо на косточках». Здесь привыкли есть это блюдо с пылу с жару. Прямо при вас мясо вытаскивали из котла, а дальше, обжигая пальцы, можно было отщипывать его с косточек и между делом пропускать рюмочку-другую. при этом, если обычно вам хватало граммов пятьдесят, то под такое блюдо и двести пятьдесят уходили за милую душу.
В харчевне «Снова в деревне» это блюдо готовили только два раза в день: в обед и вечером. Все мечтали отведать это мясо, поэтому людям приходилось даже заблаговременно занимать очередь. По правилам харчевни, на вынос это блюдо не продавалось. а если вы не собирались брать ничего другого, тогда привилегия оставалась за теми, кто к мясу заказывал что-нибудь еще. Но даже в случае с заказом полноценного обеда или ужина не было гарантии, что вам достанется это блюдо. Все зависело от количества клиентов в конкретный день и от того, насколько близко находилась ваша очередь. Приезжие часто спрашивали, почему бы такое ходовое блюдо не готовить чаще. Хозяин харчевни Лао Ши на это отвечал, что он не хочет утруждать себя.
Лао Ши в этом году исполнилось шестьдесят. Кроме продажи вареного мяса, ему нравилось играть в мацзян. а поскольку мясо в харчевне готовили только дважды в день, время на игру у него оставалось. с другой стороны, точно так же, как и в случае с варкой мяса, он боялся пресытиться игрой в мацзян. Поэтому Лао Ши играл лишь один раз в неделю, причем в строго определенное время: по четвергам с трех до одиннадцати, итого восемь часов к ряду. Состав игроков также был давно определен: хозяин винодельни Лао Бу, оптовик винно-табачной продукции Лао Ван и хозяин бани Лао Цзе. Шли годы, времена менялись, а люди оставались прежними. в конце концов, если подсчитать, то их общие, а также личные победы и проигрыши уже давно сравнялись, поэтому они собирались вместе, чтобы просто скоротать время.
На игру в мацзян эти четверо собирались в харчевне Лао Ши. в четверг после обеда Лао Ши специально оставлял за собой отдельную комнату, а также начинал готовить на ужин дополнительный тазик «отварного мяса на косточках» для них четверых. за ужином они также выпивали. Водку под названием «Гладенькая» приносил хозяин винодельни Лао Бу. Отведав «отварного мяса на косточках» и прикончив бутылочку «Гладенькой», они начинали резаться в мацзян.
В пятницу Лао Ши позвонили и сообщили о смерти его тетки, которая раньше жила в Ляояне на северо-востоке Китая. Сын тетки, который приходился Лао Ши двоюродным братом, звал его на похороны. Лао Ши спросил брата, не оставила ли тетя перед смертью какого-нибудь наказа. Тот ответил, что поскольку тетя умерла ночью от инфаркта, они о ее смерти узнали лишь утром, когда она уже остыла, поэтому сказать она ничего не сказала. Вздохнув, Лао Ши решил поехать на похороны. Он принял такое решение не потому, что тетя не оставила никакого наказа и ее следовало проводить в последний путь, а потому что вспомнил свое детство. Когда он был маленьким, его дядя уехал в Ляоян проходить службу в армии, тетя поехала вслед за ним и стала работать портнихой. не успели и глазом моргнуть, как пролетело пять лет. в тот год, когда Лао Ши исполнилось восемь, дядя с тетей вернулись в родные края и по приезду пришли в гости к его родителям. Отец Лао Ши был человеком ушлым и, зная, что дядя с тетей работали на стороне, заикнулся, чтобы те одолжили ему денег. Дядя еще не успел найтись с ответом, как тетя тут же отказала:
– Мы не то, что не хотим давать тебе денег, просто у нас слишком много родственников. и одолжи мы тебе одному, то обидим других. а если поможем всем, то сами без штанов останемся.
Однако, пока они обедали, тетка притянула к себе Лао Ши и втихушку от родителей сунула ему целых два юаня со словами:
– Когда ты только родился, я первая взяла тебя вот этими самыми руками.
Два юаня по тем временам воспринимались так же, как сегодня сотня. Зарплата тогда составляла лишь несколько десятков юаней. Те два юаня Лао Ши берег, берег со второго по шестой класс, хотя жили они тогда хуже некуда. а в шестом классе приглянулась ему одна девочка-одноклассница, и тогда он из тех двух юаней взял десятую часть и купил для нее красивый платочек. до сих пор Лао Ши помнил, что на том платочке были нарисованы две летающие над цветами бабочки.
Уезд, где жил Лао Ши, находился более чем в двух тысячах километров от Ляояна, что на северо-востоке Китая. Мы опустим подробности того, как Лао Ши туда добрался, как его встретил там двоюродный брат, как они похоронили тетю и повспоминали былое. Когда же после похорон Лао Ши уже возвращался домой, то во время пересадки в Пекине он вдруг неожиданно понял, что попал аккурат в предновогоднюю суматоху. Пекинский вокзал сплошь был запружен людьми. Собравшийся из разных уголков народ спешил к новому году попасть домой. не обращающий внимания на ход времени Лао Ши и не заметил, как пролетел еще один год. Отстояв четыре часа в очереди, Лао Ши так и не смог купить билет домой, их распродали на три дня вперед. на календаре было двадцать седьмое декабря, поэтому все спешили встретить новый год дома. и чем ближе приближался праздник, тем больше народ жаждал вернуться. Лао Ши оставалось только вздыхать, что тетя его умерла не вовремя. в конце концов, он решил остановиться в какой-нибудь гостинице неподалеку. Пройдет новый год, и первого числа он поедет домой. до этого времени пассажиропоток схлынет, и может так статься, что поезда будут вообще пустыми. Он также подумал, что раз он в принципе никогда не волнуется, почему должен волноваться сейчас, оказавшись в Пекине? Зачем позволять какому-то новому году выбивать его из равновесия? Он вышел с вокзала, наудачу отправился на юг и вскоре обнаружил уходящий на восток переулок сразу с несколькими гостиницами. Туда-сюда здесь сновал народ с багажом, сплошь говорящие на разных наречиях приезжие. Свернув в переулок, Лао Ши отправился прицениться, как в эту минуту у него зазвонил телефон. Это был хозяин винодельни Лао Бу. Сегодня вечером он хотел в его харчевне заказать на вынос «отварное мясо на косточках». Как оказалось, к нему приехали близкие родственники, которые все как один мечтали отведать это блюдо. Лао Ши взглянул на часы, стрелки показывали шесть вечера. Коснись это любого другого вопроса, хотя бы даже денежного, Лао Ши бы, не раздумывая, помог. Но единолично распоряжаться «отварным мясом на косточках» он не решался, потому как оно было прописано в правилах харчевни. Перед харчевней выстраивалась очередь из его клиентов, и было недопустимо выносить мясо через черный вход. и сейчас в шесть часов там как раз стояла очередь. Пока Лао Ши подбирал слова, Лао Бу его опередил:
– Родственники есть родственники, так что сейчас я к тебе приду.
– Ты меня сейчас не найдешь.
– Почему это?
– Потому что я в Пекине.
Эта новость расстроила Лао Бу:
– Вот это проблема.
– Это же просто мясо. Неужели твои родственники помрут без него?
– Да я не об этом. Сегодня среда, значит завтра у нас мацзян.
Лао Ши тоже только сейчас вспомнил, что сегодня была среда, а по четвергам в три часа после обеда четверо друзей уже давно играли в мацзян.
– Я не смог взять билеты на обратную дорогу, приехать не смогу, так что придется нам на этой неделе взять передышку.
– Нельзя этого делать, если пропустим этот раз, потом пожалеем.
– Что мы, помрем без этого, что ли?
– Я-то не помру, а вот Лао Цзе может.
– В смысле?
– Лао Цзе весь этот месяц промучился от головной боли, а позавчера пошел в больницу и у него обнаружили опухоль, так что после нового года ему придется лечь под нож. Пока еще непонятно, что там у него за опухоль, хорошо, если доброкачественная, а если нет, то Лао Цзе не позавидуешь. Вот я и переживаю, что эта партия мацзяна может оказаться для него последней перед таким испытанием.
Сказав это, Лао Бу закончил разговор и уже даже не вспомнил про «отварное мясо на косточках». Лао Ши, повесив трубку, тоже очень расстроился. Этот Лао Цзе, про которого говорил Лао Бу, и который являлся одним из четырех напарников по мацзяну, на улице Наньцзе уездного центра содержал баню. Как правило, Лао Цзе играл хуже всех. Если же ему случалось выиграть, он радовался как ребенок, начинал дурачиться, распевать песни на все лады. Но если он проигрывал, то расшвыривал игральные кости в разные стороны, плевался и ругался последними словами. Как-то раз прошлой зимой Лао Ши довелось узнать его по-настоящему. в тот вечер Лао Ши поссорился со своей женой и за ужином хватил лишнего. Кто бы мог подумать, что под градусом Лао Ши разойдется еще сильнее и выпьет еще больше? в результате поесть он как следует не поел, а вот напился вдрызг. не желая оставаться дома, он неверной походкой вышел за порог. Его жена, будучи на взводе, не стала его удерживать. Оказавшись на улице, Лао Ши увидел, что с неба огромными хлопьями валит снег. Попав под снегопад, он задумался, куда же ему податься. Потоптавшись на месте, он направился из западного конца города на юг и вскоре увидел баню, которую содержал Лао Цзе. Переступив порог бани, Лао Ши вдруг повалился на пол и отключился. Очнувшись на следующее утро, он обнаружил, что лежит в бане на постели, а рядом с ним сидит Лао Цзе. Кроме того, перед собой он увидел двух банщиков с полотенцами через плечо. Потом он заметил, что к руке его привязана капельница, которая тянулась к привязанной к голове бутылочке с лекарством. Показывая другой рукой в сторону лекарства, Лао Ши спросил:
– Что это?
Один из банщиков стал ему объяснять:
– Когда ты вчера потерял сознание, наш хозяин за тебя перепугался, и мы поспешили вызвать врача.
– Да что там может случиться, если выпил лишнего?
Другой банщик на это ответил:
– По словам врача, мы правильно сделали, что его позвали. у тебя пульс за сто зашкаливал. Еще немного, и ты мог бы отправиться на тот свет.
Но Лао Ши продолжал упорствовать:
– Ну отправился бы, так и отправился, испокон веков все люди смертные.
Тут сидевший рядом Лао Цзе покачал головой и сказал:
– Ну, так дело не пойдет, если ты помрешь, то где мы будем в мацзян играть?
Лао Ши тогда очень растрогался, но не столько из-за того, что Лао Цзе спас его, сколько из-за того, что в трудную минуту смог по-настоящему узнать его как хорошего человека. Теперь же, узнав, что у Лао Цзе обнаружили опухоль и он находится на грани жизни и смерти, Лао Ши понял, что эта партия мацзяна может оказаться для Лао Цзе последней. Оценив всю серьезность ситуации, Лао Ши решил, что непременно должен вернуться. Чтобы не опоздать на игру, он должен был поспеть к трем часам завтрашнего дня. Но как попасть на поезд, если все билеты проданы? Лао Ши вынырнул из переулка и снова направился к вокзалу, где пошел к кассе возврата билетов. Но кто бы вернул билеты в такую пору, когда все стремились попасть домой? Тогда Лао Ши пошел на поклон к дежурному по станции, надеясь разжалобить того рассказом о тяжелобольном. Но дежурный только сочувственно посмотрел на Лао Ши, объяснив, что с подобной проблемой к нему сегодня обратилось больше тридцати человек. Сколько бы ни было мест в поезде, раз все билеты проданы, как в него попадешь? Если билетов нет, то их нет, и точка. Лао Ши даже пришла мысль найти на привокзальной площади какого-нибудь перекупщика-спекулянта, однако в эти предновогодние дни повсюду дежурили полицейские, так что все перекупщики исчезли. Пока он бегал и суетился, на площади зажглись фонари. Вот и прошел еще один день. и вдруг Лао Ши осенило, как говорится, беда родит ум. Он вынул из сумки лист бумаги с карандашом и крупно написал: «Требую оправдания». После этого он поднял свою писанину над головой.
Не прошло и минуты, как к нему подбежали сразу четверо полицейских. Приняв Лао Ши за жалобщика, они тотчас пригнули его к земле.
Ответственными за доставку домой жалобщика Лао Ши назначили двоих человек из отряда вспомогательной полиции Пекина. Одного из них звали Лао Дун, а другого – Лао Сюэ. Вспомогательные полицейские это такие подручные, которые, не являясь настоящими полицейскими, выполняют их функции. Все поезда были забиты до отказа, свободные места отсутствовали. Однако данная проблема не касалась случаев отправки домой жалобщиков. Чем ближе приближался новый год, тем бдительнее становились к такой категории граждан, всячески пресекая их действия. Начальник поезда распорядился, чтобы для Лао Ши, Лао Дуна и Лао Сюэ выделили две полки в купе проводников. Жалоба не считалась чем-то противозаконным, поэтому Лао Дун и Лао Сюэ особых претензий к Лао Ши не имели. Напротив, побаиваясь, что в пути Лао Ши что-нибудь выкинет, они всячески его обихаживали. Получив от начальника поезда два места, Лао Дун и Лао Сюэ отдали Лао Ши целую полку, а сами предпочли тесниться на одной. Когда поезд, наконец, тронулся, Лао Ши с облегчением вздохнул, за ним облегченно вздохнули Лао Дун и Лао Сюэ. Они наблюдали за Лао Ши, который уставился в окно. Когда поезд проехал граничащий с Пекином Фэнтай, Лао Дун спросил Лао Ши:
– Брат, что у тебя стряслось, что ты в канун нового года отправился с жалобой в Пекин?
Все так же уставившись в окно, Лао Ши ответил:
– Какая польза от моего рассказа, вы мне что, помочь сможете?
Лао Дун и Лао Сюэ переглянулись, они и правда были никто, чтобы помочь ему. Ну а раз так, они просто принялись его успокаивать.
– Что бы ни случилось, если это произошло дома, то и вопрос следует улаживать дома, – сказал Лао Дун.
– Брось переживать, все в этом мире можно решить, – вторил ему Лао Сюэ.
За разговором подошло время ужина. Лао Дун купил три коробочки с едой.
– Петицию свою ты и дома подашь, а вот поесть стоит сейчас.
Лао Ши согласился и взял еду. Лао Дун его похвалил:
– Вот это правильно.
Когда Лао Ши поел, Лао Сюэ налил в бумажный стаканчик чай и передал ему:
– Давай, брат, выпей чайку.
Лао Ши и от чая не оказался.
Отужинав, Лао Ши улегся на свою полку и уснул. Лао Дун и Лао Сюэ распределили между собой часы дежурства, договорившись, что будут попеременно следить за Лао Ши по три часа. Прошли первые три часа, за ними еще три часа, а там уже и утро наступило. Первым на дежурство заступил Лао Сюэ. Посмотрев на крепко спящего Лао Ши, он пару раз причмокнул, после чего прикорнул рядышком с Лао Дуном. Когда он неожиданно проснулся, солнце поднялось уже совсем высоко. Лао Сюэ бросило в жар, он тотчас обернулся к соседней полке. Лао Ши преспокойно лежал на своем месте с открытыми глазами и казалось, о чем-то размышлял. Он никуда не убежал. Тогда Лао Сюэ одобрительно поднял кверху большой палец и сказал:
– А ты, брат, послушным оказался.
Выйдя из поезда в городе ***, они еще два часа пилили на междугороднем автобусе, пока в два часа пополудни не прибыли в уезд, где Лао Дун и Лао Сюэ передали Лао Ши в уездное управление полиции. Тамошние полицейские, которые частенько наведывались в харчевню «Снова в деревне» на улице Сицзе, чтобы полакомиться «отварным мясом на косточках», все как один знали Лао Ши. в тот день на дежурстве находился полицейский Лао Лю. Увидев, что к нему под конвоем привели Лао Ши, он очень удивился. Приняв от приехавших из Пекина Лао Дуна и Лао Сюэ сопроводительную бумагу, он удивился еще больше. Почесывая затылок, он спросил Лао Ши:
– Что это еще за номер такой? с чего ты вдруг в Пекин поехал жаловаться? и почему тебя пришлось доставлять оттуда под конвоем?
И тут Лао Ши уже без всякой утайки сказал:
– Да не жаловался я. Просто в Пекине мне не досталось билета на поезд. а мне кровь из носу нужно было возвратиться к сегодняшней игре в мацзян. Вот и пришлось прибегнуть к такому методу.
Помолчав, он добавил:
– Шутка.
Сказав это, он развернулся и пошел прочь. Лао Лю словно пригвоздили к месту. Лао Дун и Лао Сюэ тоже опешили. Лао Дун, заикаясь, спросил:
– Это как называется? Это что за шутник такой?
Лао Сюэ стукнул кулаком об стол:
– Вот это наглец.
Указывая вслед Лао Ши, он спросил:
– Кто он такой?
Лао Лю коротко и ясно отчеканил:
– Этого человека зовут Ши Вэйминь. Лет двадцать тому назад он занимал должность начальника другого уезда, а потом из-за одного судебного дела, которое, кажется, затрагивало какую-то женщину, Лао Ши, то ли из-за личных злоупотреблений, то ли из-за коррупции, сняли с должности. Пока он был у власти, в карман его что-то перепадало помимо зарплаты, а став обычным служащим, он потерял источник дополнительной прибыли. не в силах прокормить большую семью, он вернулся в родные края и здесь, на улице Сицзе открыл харчевню под названием «Снова в деревне». Эта харчевня славится «отварным мясом на косточках». Дед Ши Вэйминя, который в свое время работал поваром в Тайюане, передал ему свое мастерство. Но хотя мясо из его харчевни пользуется большим спросом, Лао Ши готовит его лишь два раза в день. Его единственным увлечением в жизни является мацзян. в него он играет каждый четверг после обеда, и это правило непоколебимо.
Выслушав рассказ полицейского Лао Лю, Лао Дун и Лао Сюэ не знали, плакать им или смеяться. Поступок Лао Ши их и разозлил, и повеселил, поэтому им захотелось увидеть Лао Ши еще раз. к тому же, узнав про «отварное мясо на косточках» и самого Лао Ши, им было любопытно сходить в харчевню «Снова в деревне». Раз уж они попали в этот уезд, им захотелось отведать это блюдо. Покинув полицейский участок, они вышли на главную улицу и, спросив дорогу, отправились в харчевню. Узнав, что Лао Лю и Лао Дун разыскивают Лао Ши, официантка привела их к нему в отдельную комнату. Там сидели четверо приятелей и от души резались в мацзян. Лао Ши восседал в самом центре. Лао Дун приблизился к нему вплотную и крикнул:
– Ну, Лао Ши, это уже слишком, ради мацзяна обманывать партию и власть.
Лао Сюэ в свою очередь добавил:
– И не только партию и власть. Нас двоих тоже всю дорогу за нос водил.
Лао Ши, выкинув игральную кость, ответил:
– Братцы, так вы мне все спасибо должны сказать, включая партию и власть.
– За что? – откликнулся Лао Сюэ.
– Да за то, что сначала я хотел жаловаться, а потом, вспомнив про мацзян, передумал. Разве бы иначе я не сбежал, пока вы спали в поезде? а если бы я сбежал, то каково бы вам пришлось?
Лао Дун и Лао Сюэ застыли на месте.
– Хватит нас уже дурачить, чтобы жаловаться, нужно иметь причину, – отозвался Лао Дун.
Задержав игральную кость в руке, Лао Ши сказал:
– А вы в курсе, что двадцать лет назад ваш покорный слуга был начальником уезда?
– Нам уже сказали.
– Так вот, снятие меня с той должности является несправедливейшим решением в мире. Все эти двадцать лет я должен был ежегодно подавать жалобы. Но ради партии и правительства я проглотил свою обиду и уехал в родные края варить мясо. Мне спорить с вами ни к чему, вы – народ чересчур серьезный.
Лао Дун и Лао Сюэ притихли. Хозяин винодельни Лао Бу сделал им нетерпеливый жест рукой:
– Давайте уже скорее, тут у нас серьезное дело.
Одновременно он поторопил Лао Вана, того, что продавал оптом вино и табак:
– Чего ты копаешься? Давай уже выкидывай, что там у тебя!
Лао Ван в нерешительности выкинул игральную кость и объявил:
– Двойка «бин»[31].
Хозяин бани Лао Цзе возликовал и быстро выкинул свою кость:
– Игра окончена.
Он тут же начал напевать какую-то арию. Лао Ван стал вроде как оспаривать его, они кричали друг на друга до посинения. Лао Ши, раскрасневшись от удовольствия, изрек:
– Красота.
Лао Дун и Лао Сюэ, покинув комнату, где шла игра в мацзян, направились в общий зал харчевни, желая заказать «отварное мясо на косточках». Только сейчас они увидели длиннющую очередь, которая успела вытянуться далеко на улицу. Когда они заходили в харчевню, то не обратили на нее внимания, теперь же они оказались под впечатлением. Они прошли на кухню и увидели на плите всего один чан с мясом. Стоять в такой очереди вряд ли имело смысл. Лао Дун попытался было договориться, мол, они двое прибыли из Пекина по долгу службы, можно ли им рассчитывать на то, что им достанется граммов двести этого лакомства. Однако стоявший на кассе только покачал головой: не то что двести, даже двадцать граммов он им не продаст, ведь узнай, что они пролезли без очереди, народ разорвет его на куски. Лао Дун и Лао Сюэ, разочарованные, вышли из харчевни в поисках другого ресторанчика. в это время их догнала официантка, которая отводила их к Лао Ши.
– Эй, остановитесь, – крикнула она.
Лао Дун и Лао Сюэ послушались.
– Что такое? – спросил Лао Дун.
– Наш хозяин сказал, что вы его кормили в поезде, теперь он вас хочет угостить.
Лао Дун и Лао Сюэ переглянулись и пошли следом за девушкой. Она проводила их в отдельную комнату, где на столе с пылу с жару исходил ароматом целый таз «отварного мяса на косточках». а рядом с мясом пристроились две бутылки «Гладенькой». Лао Дун и Лао Сюэ просияли.
– В прошлом продажный чиновник Лао Ши стал настоящим праведником, – воскликнул Лао Сюэ.
Они вдвоем уселись за стол и приступили к трапезе. Уже с первого укуса им стало понятно, что здешнее «отварное мясо на косточках» не подлежит никакому сравнению. Это блюдо раскрывало целую гамму ароматов: в соленом ощущалась сладость, в сладком – пряность, в пряном – приятное и мягкое послевкусие. при этом специи пропитывали не только мясо, но и эти самые косточки. Когда вы съедали мясо и начинали сосать мозговую косточку, вкус был ничуть не хуже. Если обычно Лао Дун и Лао Сюэ были не мастера выпивать, под такое мясо они так хорошо поддали, что языки у них совсем развязались. Прошло всего ничего, а одну бутылку они уже уговорили. Лао Дун стал открывать вторую и между делом спросил Лао Сюэ:
– Ну и что мы на этот раз доложим начальству о нашей работе?
– Боюсь, что если мы расскажем правду, нас засмеют.
– Это точно, будем выглядеть как два идиота, которые, проехав тысячу с лишним километров, так в дураках и остались. Того и гляди без куска хлеба останемся.
– Короче говоря, скажем, что все прошло нормально.
Немного подумав, он добавил:
– Скажем, что по дороге провели с задержанным работу и он пообещал, что такого больше не повторится. Тогда мы с тобой еще и премию получим.
Лао Дун в свою очередь вставил:
– Раз уж мы заставили его покаяться в содеянном, нужно озвучить причину его жалобы. Что бы получше придумать?
– Скажем правду, – откликнулся Лао Сюэ, – что это связано с его смещением с должности начальника уезда. Звучит весомо и важно.
– Точно, с таким серьезным делом шутить не будут.
Подняв рюмку, он изрек:
– До дна.
Лао Сюэ его поддержал, они звонко чокнулись и осушили по стопочке.
Уже совсем стемнело. Старый год прошел, на улице стали запускать хлопушки и фейерверки. Через окно было видно, как высоко в небе разноцветные салюты разрываются и распадаются фонтаном ослепительных огней.
Читать бесплатно другие книги:
