Серебряный шрам Дышев Андрей

8

Я вошел в вестибюль. Милиционеры на входе равнодушно посмотрели на мою гостевую карточку. Подниматься в номер мне не хотелось, в голове металось столько различных мыслей, что просто необходимо было привести их в порядок, успокоиться и подумать о ближайшем будущем.

Ничего более оригинального, чем спуститься в бар, я не смог придумать.

Я взял стакан сока со льдом и сел в самом темном углу рядом с кучерявым очкариком, умудрившемся при таком тусклом свете читать "Нью Йорк Таймс" на английском.

Может быть, бежать отсюда, пока в самом деле цел, подумал я. Ну а дальше что? – спрашивал во мне другой человек, менее склонный к авантюрам… А дальше – в аэропорт. Допустим, начал иронизировать оппонент, а на какие шиши ты купишь себе билет до Москвы?.. Я машинально провел рукой по карману, будто хотел еще раз убедиться, что в нем едва ли наберется мелочи на такси до аэропорта. Даже если ты найдешь деньги на билет, продолжал реалист, неужели ты оставишь на произвол судьбы эту глупую девчонку, которая совершенно не осознает меру опасности? Она будет упорно искать пути к освобождению брата, и ей, в конце концов, отвинтят голову. Выражаясь ее же терминологией, верх возьмет более сильное и коварное правосудие.

– А, черт! – я вслух выругался и отставил от себя стакан с соком. Очкарик приподнял глаза и взглянул на меня.

Сколько их? – думал я. Если тут, в Душанбе, нас пасет только картавый, то с ним еще можно потягаться. А если больше – трое, четверо? Все же у меня не выходит из головы этот странный адвокат, которому Валери звонила по гостиничному телефону. И ряд совпадений, связанных с проклятым четвертым этажом: якобы пустующий четыреста двадцать второй номер, в котором горит свет, убийство Алексеева, визитная карточка, которую я потерял и нашел там же, на четвертом этаже. Как она могла оказаться там?..

Я, наверное, слишком глубоко ушел в свои рассуждения и, не замечая, говорил вслух. Очкарик снова перестал читать, с улыбкой глядя на меня.

– Что-нибудь случилось? – спросил он с сильным акцентом.

Мне еще иностранцев только не хватало, подумал я и буркнул: "Случилось", что следовало понимать, как "Отвали".

– Я могу чем-нибудь помочь? – продолжал влезать в душу кучерявый. Он опустил газету, и я увидел на его груди пластиковую карточку с маленьким голубым шаром. – Мое имя Алекс Фербер, я представляю газету "Нью Йорк Таймс", работаю здесь с группой наблюдателей из ООН.

Я кивнул ему, протянул руку и представился:

– Кирилл Вацура. Крымский моряк. Здесь отдыхаю.

– Крым? Я знаю Крым, я жил в гостинице "Ялта". Очень хорошо… Вы слышали про убийство офицера? – спросил он, складывая газету. – Я уже передал информацию, но здесь много неясностей. Военный комендант однозначно считает, что это дело рук исламистов. Оппозиция сейчас особенно нацелена против командования миротворческими силами. Но разве это похоже на террористический акт? Это же ошибка так думать. В номере полковника нашли бутылки, рюмки. Кто-то был у него, понимаете? Но об этом следствие почему-то не говорит.

Что ты пристал ко мне, подумал я, ну сидел я у него, ну пили мы водку.

– Сейчас в Таджикистане очень неспокойно. Поверьте мне, я работал в ЮАР, в Боснии. Это очень надолго.

Хороший ты парень, тоже хочешь разобраться во всей этой мерзкой истории, думал я. Но вряд ли что-нибудь у тебя получится.

– Хотите выпить? – спросил Алекс.

Я отрицательно покачал головой. Передо мной сидел потенциальный союзник. Меня подмывало рассказать ему все.

– А что касается ситуации с черноморским флотом, то я думаю… – снова начал было Алекс, но я положил свою ладонь на его руку и, перебив его, негромко сказал:

– Не надо о флоте. Я могу рассказать вам об убийстве полковника то, что еще никому не известно. Я случайно оказался свидетелем этого…

Глаза Алекса загорелись профессиональным блеском, он даже привстал от неожиданности.

– Вы?

– Тихо! – приказал я ему. – Давайте лучше побеседуем в вестибюле.

– Хорошо, хорошо, конечно! – закивал Алекс.

Мы друг за другом вышли из бара, я хотел было направиться в вестибюль, но Алекс молча взял меня под локоть, и мы свернули к лифту.

– Лучше у меня, – сказал он.

Мы поднялись на восьмой этаж. Алекс открыл дверь, пропуская меня вперед.

– Прошу, – указал он на кресло.

Я сел, мельком оглядев кровать, на которой лежали видеокамера, фотоаппараты, коробки, кассеты. Алекс поставил рядом со мной диктофон, но я знаком показал, что лучше обойтись без записи, и он послушно спрятал его в тумбочку.

В течение получаса я рассказал ему обо всем, что случилось со мной в Крыму и здесь, правда, упустил некоторые детали, касающиеся моей роли в истории с похищением денег из казино. Алекс был потрясен, когда я рассказал ему про телефонный звонок и анонимное предупреждение.

– Это мафия. Маковая соломка, пятьдесят тысяч долларов – это все мусор, поверьте мне. Все намного сложнее. – Он на минуту задумался. – Скажите, а сколько прошло времени между тем, как убили полковника и как зазвонил телефон?

– Минуты две – три.

– Значит, вам звонили из гостиницы.

– Может быть, даже с того же, четвертого этажа, – добавил я.

– С четыреста… как вы сказали?

– Двадцать второго.

– Из четыреста двадцать второго номера. Вы говорите, что видели там свет, а номер, как говорит дежурная, стоит пустой, да?

– Да.

– Знаете что, Кирэлл? У меня есть маленькая идея, но надо быть немножко храбрым, чтобы ее сделать.

– Какая идея?

– Вы – работаете вместе со мной, вы – представитель "Нью Йорк Таймс" в Таджикистане. Нам надо сейчас взять интервью.

– У кого?

– У тех, кто здесь живет.

– Двенадцатый час ночи, Алекс!

– Это еще очень рано, Кирилл! Мы заглянем только в один номер.

Он протянул мне видеокамеру, сам повесил себе на шею фотоаппарат, и мы вышли к лифту.

– В твоем распоряжении десять минут. Это время я буду задавать вопросы.

– А о чем будешь беседовать?

Алекс махнул рукой:

– Как зайдем в номер, я придумаю. Только ты будь осторожен, Кирэлл, это очень опасно.

Мы вышли на пятом этаже. При нашем появлении дежурная подскочила, вежливо спросила о цели нашего прихода и сама проводила к пятьсот двадцать второму номеру.

Нам повезло. В номере не спали, трое лиц "кавказской национальности", сидя вокруг столика, играли в карты. При нашем появлении они издали восторженный вой, смахнули карты со стола и на их место тут же водрузили бутылку и стаканы. Алекс представился и объяснил, что занимается проблемой карабахского кризиса. Услышав про Карабах, парни загалдели все сразу, перебивая друг друга и отчаянно размахивая руками. Я открыл настежь балконную дверь, вынес туда стул и принялся устанавливать на нем камеру, будто собирался оттуда снимать беседу.

– Только не надо снимать! – отрицательно покачал головой один из парней.

– А вы садитесь так, чтобы камера не видела ваших лиц, – подсказал Алекс, и парни согласились. Они сели спиной к балкону, а Алекс – перед ними, лицом ко мне.

Алекс здорово закрутил парней. Они забыли и обо мне, и о бутылке, и о том, что уже за полночь. Что-то горячо говорили ему, объясняли, доказывали. Я взял себя в руки, подавил мелкую нервную дрожь в ногах и точно так же, как несколько часов назад в номере Алексеева, закинул ногу на балконные перила.

Еще два-три раза спуститься мне с балкона на балкон – и я смогу работать на высоте не хуже монтажника-высотника. Я перебирал руками, опускаясь ниже и ниже, затем повис на последней перекладине, качнулся, пошел маятником вперед, и когда мои ноги оказались как раз над балконом, отпустил руки.

С мягким приземлением, сказал я себе. Всю эту процедуру я проделал достаточно бесшумно. Не вставая с четверенек, я осторожно приподнял голову и заглянул в приоткрытую балконную дверь.

Комната была пуста – в этом у меня не было никаких сомнений. На столике, поставленном между кроватями, тусклым светом горела настольная лампа. Кровати были прикрыты полиэтиленовой пленкой, засыпанной штукатуркой, на потолке, в самом деле, зияла оголившаяся раковина, из которой торчали провода.

Я, не выпрямляясь, чтобы меня случайно не заметили с улицы, проник в комнату и осмотрелся. Рядом с лампой – телефон, полиэтилен в одном месте примят – похоже, что кто-то сидел на кровати и звонил. Я внимательно осмотрел пол, заглянул под кровати. Под столиком я нашел скомканный обрывок бумаги. Я развернул его. Там были написаны четыре цифры, и я узнал их сразу, потому что ожидал их увидеть – это был номер телефона Алексеева.

Я обыскал шкаф и обе тумбочки, но ничего больше не нашел.

Оставалась душевая. Я вошел в нее, не касаясь ручек, прикрыл за собой дверь, зажег свет. Он показался мне ослепительно ярким после мягкого сумрака комнаты, и не меньше минуты я ждал, пока глаза привыкнут к нему.

Я склонился над раковиной. Она была влажной, на ее поверхности еще не высохли капли. Сантиметр за сантиметром я осматривал краны, ободок сливной воронки, полочки для мыла. Конечно, он постарался хорошенько смыть раковину, но, наверное, очень торопился и схалтурил. На покатом дне раковины я нашел несколько бледно-розовых капелек.

– Это то, что требовалось доказать, – вслух сказал я.

В мусорной корзине валялся газетный ком. Преодолев брезгливость, я принялся его разворачивать. Когда пошли бурые пятна, просочившиеся через бумагу, я стал разворачивать комок над раковиной.

В газету была завернута какая-то гадость, и я не сразу разглядел, что это была крысиная голова.

Я взглянул на часы. Надо было закругляться. Еще раз подошел к телефону, поднял трубку, свинтил крышку микрофона, отлепил от магнита стальной кружок мембраны, сунул его себе в карман, а крышку поставил на место.

Влезать наверх было намного труднее, чем спускаться. Мне пришлось карабкаться по горизонтальной перегородке, удерживаясь буквально на одних пальцах, прежде чем я сумел ухватиться за перекладину. Подтянулся, закинул ногу на перила.

Беседа была в самом разгаре, сигаретный дым густым туманом выплывал из комнаты на балкон. Алекс увидел меня и, чтобы прервать словоохотливых парней, спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Да, шеф, – ответил я. – Аккумулятор сел, надо подзарядиться.

Алекс посмотрел на парней, виновато развел руками.

– Если не возражаете, мы продолжим наш разговор завтра?

Парни не возражали, но тотчас вспомнили о бутылке, и как мы с Алексом не отнекивались, вынудили нас выпить по стакану какой-то кислятины. Они оставили нам свои грузино-армянские адреса, долго жали руки и клялись в вечной дружбе.

Мы вернулись в номер к Алексу. Он выслушал меня, потом сказал:

– Скорее всего, официально будет сказано, что это политическое убийство. А что это на самом деле – мы с тобой знаем. Опасная игра, Кирэлл. Но если мы найдем истину, я сделаю интересный фильм о русской мафии в ближнем зарубежье. Разумеется, пятьдесят процентов – твоя доля.

– Как ты думаешь, дежурная по этажу, Мария Васильевна, может нам что-нибудь рассказать?

– Думаю, что она, как вы говорите, наберет в рот воды. Хотя, ты прав, она знает кое-что.

Он принялся было готовить кофе, как я внезапно почувствовал смутную тревогу на душе. Прошло уже почти полтора часа, как я оставил Валери одну. Предчувствиям я никогда не верил, но сейчас мне почему-то стало неприятно. Я пожал руку Алексу, пообещал прийти завтра утром, и пулей вылетел в коридор. Не дожидаясь, пока придет лифт, я побежал по лестнице, прыгая, как горный козел. Дверь в номер была заперта – я сам запирал ее перед уходом. Мне казалось, что я ковыряюсь ключом в замке слишком долго, и в моем воображении уже стали появляться зловещие картины, о которых лучше не рассказывать.

Наконец, я распахнул дверь и ввалился в комнату, попутно зажигая свет. Валери неподвижно лежала на кровати, накрывшись одеялом с головой. Мне казалось, что если она спит, то ее сейчас разбудит бешеный стук моего сердца. Я схватил одеяло за край и рванул его на себя.

– Валери! – Я схватил ее за плечи.

Она открыла глаза, ничего не соображая.

– Что? Что ты?

– Ты цела?

– Цела… Фу, как ты меня напугал!

– А ты меня. Лежишь, как покойница. Зачем с головой накрываешься? Холодно?

– Привычка детства… Ты ненормальный. Который час?

– Скоро два.

Валери зевнула и снова пристроилась на подушке.

– Выключи свет, – попросила она.

9

Наверное, вчерашний день настолько измотал меня, что я проспал как убитый до десяти часов утра, что редко со мной бывает, так как я по натуре жаворонок, то есть люблю вставать рано.

Я открыл глаза и увидел, что моя возлюбленная не спит, а, сидя в постели, читает криминальный роман. Она улыбнулась мне, сказала "Наконец-то" и юркнула ко мне под одеяло.

Это было сказочное утро, похожее на сон, и мне не хотелось возвращаться в реальность, открывать глаза, вспоминать подробности вчерашнего вечера. Валери целовала мои щеки, покрытые жесткой щетиной, гладила прохладными ладонями плечи, грудь, и я едва не мурлыкал от удовольствия. Потом я перевернулся, сразу оказавшись над ней. Я не успел даже рассмотреть ее – Валери притянула меня к себе, крепко поцеловала и долго не оставляла в покое мои губы. Мы боролись, не выпуская друг друга из объятий, и кровать жалобно скрипела под нами. Через пару минут я подумал о том, что мы вполне способны продавить сетку и вместе с матрацем грохнуться на пол. К счастью, этого не произошло, и Амур, во власти которого мы находились, благополучно довел нас до душевой. Намыленная, скользкая, гибкая и изящная как пантера, Валери демонстрировала чудеса из области современного эротизма, и мы провели бы в душевой еще несколько часов, если бы не чувство голода, которое, увы, любовью утолить не удалось.

– Какие планы на сегодняшний день? – спросила Валери, тщательно растирая тело полотенцем.

– Я познакомился с одним американцем-журналистом. Можно позавтракать вместе с ним, заодно обговорить кое-какие дела.

– И какие это дела?

– Видишь ли, я рассказал ему о том, что невольно оказался свидетелем убийства Алексеева. Он заинтересовался этой историей и предложил свою помощь.

– И чем он может помочь?

По лицу Валери я понял, что она не одобряет моих откровений с посторонним человеком.

– В нашей с тобой ситуации, дорогая, не стоит пренебрегать единомышленниками или просто доброжелателями. И не хмурься. Сидеть в этом номере и безучастно ждать, когда нас прихлопнут? В крайнем случае на Алекса можно положиться.

– Я боюсь, что этот твой Алекс нашлепает в газетку материальчик, после чего нас уже точно всех хлопнут.

– Не бойся. Хуже не будет, – пообещал я ей.

– И все-таки я хотела бы обойтись без знакомства с твоим журналистом, – настаивала на своем Валери.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться капризу девушки, и я только собрался поразмышлять над тем, почему мужчины, существа более сильные и не менее умные, чем женщины, так часто в своей жизни уступают требованиям слабой половины, как внезапно раздался телефонный звонок. Я подскочил к аппарату, но Валери вдруг сделала круглые глаза и крикнула:

– Не трогай!

– Это может быть Алекс, – ответил я, не прикоснувшись, однако, к трубке.

– Нет, это Рамазанов. Он не станет говорить, если ты возьмешь трубку.

– Хорошо, – сказал я, поднял трубку и протянул ее Валери.

– Алло! – сказала она. – Я слушаю вас.

Я прижался щекой к ее щеке, чтобы услышать разговор.

– Готовьтесь к завтрашней встрече, – услышал я незнакомый голос. – Для начала проведем допрос свидетеля.

– Я поняла, Низами Султанович!

Я вспомнил о мембране, вынул ее из кармана рубашки, повертел в руке и спрятал обратно. Значит, человек звонил не из четыреста двадцать второго номера. Я отчетливо слышал его голос.

Подозрение, которое падало на этого загадочного адвоката, уходило, как вода сквозь песок.

Валери опустила трубку, взглянула на меня.

– Все слышал?

– Все.

– Вопросы есть?

– Нет вопросов. Значит, завтра…

– Он обещал перезвонить вечером и уточнить место и время встречи.

Мы вышли из номера. Мимо нас по коридору прошли две женщины с хозяйственными сумками. Лица их были взволнованными. Одна из них говорила другой:

– …Такого еще никогда не было. Чтобы каждый божий день по одному трупу! Надо поскорее уезжать из этой проклятой гостиницы…

Мы с Валери молча переглянулись. В лифте к нам подсели двое мужчин.

– Слышал новость?

– Слышал… Дожили! – перекинулись они фразами.

Ноги словно сами собой вынесли нас в фойе. Как и вчера вечером здесь снова толпился народ, милиция, мелькали люди в белых халатах. Мы вышли на улицу. Завыла сирена, и машина скорой помощи в сопровождении желтого милицейского "Уазика" отъехала от главного входа. Народ толпился чуть в стороне от входа. Милиционер что-то рассказывал людям, показывал рукой на балконы гостиницы и себе под ноги. Мы протиснулись ближе к нему, и я увидел, что люди обступили меловой рисунок на бетонных плитах, изображающий контуры лежащего человека.

– Что случилось? – спросил я у мужчины, который находился ближе всего ко мне.

– Человек с балкона свалился. Разбился вдребезги.

– Что за человек?

Мужчина пожал плечами.

– Говорят, какой-то иностранец.

– Корреспондент "Нью Йорк Таймс", – подсказала женщина, стоящая за моей спиной. – С восьмого этажа упал. Говорят, выпивший был сильно.

Только сейчас мне стало по-настоящему страшно.

10

Я схватил Валери под руку и потащил ее в гостиницу.

– Это… он? – спросила она меня едва слышно.

Я кивнул. Мы зашли в фойе. Я усадил ее в свободное кресло под пальмой в деревянной кадке.

– Сиди здесь, – сказал я, – и ничего не бойся. Тут много людей, никто тебя не тронет.

– А ты?

– А я хочу навестить одну милую даму. Мария Васильевна ее зовут.

– Дежурную по четвертому этажу? – вспомнила Валери. – Ты знаешь, где она живет?

– Узнаю у администратора… Не скучай, я постараюсь быстро.

Выяснить домашний адрес Марии Васильевны, прикинувшись родственником, не составило большого труда. Я бегом миновал парк, проехал одну остановку на троллейбусе, отыскал дом, в котором жила дежурная, и поднялся на третий этаж.

Я был настроен очень решительно, мой вид мог бы испугать тетю Машу раньше времени, и она, просто-напросто, не впустила бы меня в квартиру. Я сделал несколько глубоких вздохов, успокаивая дыхание, причесал взлохмаченные волосы и позвонил.

Она открыла дверь, сразу же нахмурилась и на всякий случай сделала щель поуже.

– Вам что надо?

– Я по срочному делу, Мария Васильевна!

– Я вас не знаю!

Опасаясь, как бы женщина не захлопнула дверь перед моим носом, я просунул ногу в щель и изо всех сил навалился на дверь. Тетя Маша коротко вскрикнула, но я был уже в квартире и бесшумно прикрыл за собой дверь.

– Вот теперь поговорим, – сказал я таким голосом, от которого Мария Васильевна, как мне казалось, должна была сразу понять, что ее ожидают огромные неприятности.

– Вы, кажется, из гостиницы? – она начала меня вспоминать. – Что вы собираетесь делать? Я сейчас вызову милицию!

– Вызывайте! Мне именно это и надо! Расскажете, как помогали седоватому мужчине с усиками, который слегка картавил, убивать Алексеева.

– Я?! Вы что говорите?! Кому я помогала убивать?! – женщина едва не задыхалась от приступа гнева.

– Не надо делать круглых глаз, гражданочка. Я старший оперуполномоченный из частного сыскного агентства "Арго", работаю в высшей степени профессионально, не было еще ни одного дела, которого не сумел бы раскрыть. Всего один – два дня, предупреждаю вас, – я помахал перед ее лицом пальцем, – и восторжествует истина!

– Какая истина, что вы такое говорите! Вы все лжете, я никого не убивала, мерзкий вы человек! Убирайтесь вон из квартиры!

– У меня собраны все улики против вас, – усмехнувшись, сказал я и сложил на груди руки. – Напрасно вы пытаетесь отвертеться, это не удавалось еще ни одному преступнику… Итак, под видом того, что приготовили чай, вы входите в номер Алексеева и наносите ему удар по голове арматурным прутом, который заранее приготовили для этой цели. Затем, вместе с картавым вы оттаскиваете труп в душевую…

– Нет, нет, я клянусь вам, этого не было! – Мария Васильевна была уже не на шутку перепугана, что и требовалось в данной ситуации. Она вспотела, капельки выступили на ее лбу, зрачки расширились. Женщина часто дышала, и я стал опасаться, как бы она не грохнулась в обморок. – Я даже не входила в его номер. Он не открывал…

– Статья тридцать шестая, пункт третий прим, – сказал я первое, что взбрело мне в голову. – Убийство с отягчающими обстоятельствами. Пятнадцать лет, но вероятнее всего – вышка. Так-то, уважаемая Мария Васильевна, готовьтесь к расстрелу, бельишко свеженькое приготовьте, завещание напишите…

Ее глаза наполнились слезами, она прижала ладони к лицу, глядя на меня сквозь пальцы.

– Вы что, вы что?.. Он, может быть, и убивал, а я даже не входила в номер, мне даже дверь никто не открыл, поверьте, это правда! Ну разве я могла бы, что вы такое говорите! Умоляю вас, разберитесь в этой ужасной истории…

– Что он делал в четыреста двадцать втором номере?

– Номер давно на ремонте, никто им не пользуется, и я впустила его…

– Сколько он вам заплатил?

– Десять долларов…

– Вы говорите неправду.

– Пятьдесят! Клянусь, пятьдесят долларов. Одной бумажкой… Он сказал, что любовницу хочет привести, а оформлять номер у администратора боится, чтобы свою фамилию не записывать; жена, говорит, ревнивая, проверить может…

– Раньше он к вам приходил?

– Нет, вот только вчера, под вечер.

– Ложь! – крикнул я и ударил кулаком по двери. – Вранье! Я упрячу вас за решетку, если вы будете лгать!

– Господи! – завыла Мария Васильевна. – Господи, прости меня! Утром я его поселила, он весь день сидел в номере, ни разу не выходил.

– И вечером не выходил?

– Нет, один раз, кажется, вышел.

– В котором часу?

– Не помню! Честно, не помню, хоть убейте! Темнеть начало.

– Что он делал?

– Попросил, чтобы я заварила чай и принесла его в четыреста пятнадцатый, там, дескать, приятель живет, и мы хотим чайку попить.

– Что у него было в руках?

– Не знаю… Не помню.

– Опять врете! Я вас точно сейчас засажу!

– Палка у него была. Ну, железная, как толстый прут. Он опирался на нее, будто у него болела нога.

– Значит, с этим железным прутом он и зашел в номер к Алексееву?

– Да… То есть, я думаю, что да.

– И где вы заваривали чай?

– У нас подсобочка с плиткой есть.

– Долго вы там были?

– Минут пятнадцать.

– И не видели, как картавый зашел в четыреста пятнадцатый? Не верю!

– Не видела. Богом клянусь, не видела. Заметила только, как вышел.

– Ну вот, – сказал я тише. – Вот только сейчас вы начинаете говорить правду. И как он вышел?

– Выбежал. Уже без палочки. И не хромал… Я за ним из-за шторки следила. Потом быстро-быстро пошел по коридору к себе, в двадцать второй.

– Больше вы ничего не заметили?

Мария Васильевна смотрела на меня с ужасом. Она приоткрыла рот и едва слышно ответила:

– У него рука была в крови… Он оттирал ее на ходу платком.

– И вы даже не попытались вызвать милицию? Вам было наплевать на то, что он сделал в номере Алексеева? Невероятно!

– Я боялась. Он бы убил меня… Простите, ради Бога! Меня будут судить за это?

– Когда картавый освободил четыреста двадцать второй?