День рождения мертвецов Макбрайд Стюарт
— Спасибо, шеф. — В ее голосе послышалась улыбка. — И не беспокойтесь о мальчонке-фотографе. Я с этим делом разберусь, — закончила она разговор.
Я сел на край матраса, он застонал.
— Сьюзан?
— Ннннннгх… — Она лежала на спине, закрыв одной рукой глаза. Крашеные светлые волосы разметались по подушке и свисали с края кровати. На запястье, покрытом искусственным загаром, маленький шрам.
— Сьюзан!
Рука дернулась, она взглянула на меня — одна сторона лица помята.
— Сколько времени?
— Ты встаешь?
Рука зашарила по прикроватной тумбочке, схватила айфон и поднесла под прищуренный глаз для дальнейшего пристального рассмотрения:
— Уффф… Еще только семь часов утра!
— Чай с тостом?
Телефон отправился на тумбочку, и она снова скрылась под одеялом, оставив снаружи пышную массу золотистых кудрей.
— К черту чай. К черту тост. Семь утра…
— Малиновое варенье, твое любимое?
— И малину к черту. Иди обратно в постель. — Она перевернулась на бок и, свернувшись калачиком, выставила спину. — Как ужасно, что мне пришлось провести ночь в этой дыре.
На пару вдохов я уставился в потолок. Сьюзан была хорошенькая — прямо как красотки с третьей страницы,[55] с… феноменальной грудью, стальными бедрами и задницей, которой легко можно было колоть орехи. Энергичная и гибкая. Ненасытная, с роскошными формами. Не понимающая и половины того, о чем я говорил. Потому что ей был двадцать один год, а мне — сорок пять.
Сейчас я бы мог жить в прекрасном доме в Блэкволл-хилл, с красавицей женой-адвокатом и двумя восхитительными дочурками, которые меня боготворили. И все это вместо того, чтобы уговаривать подружку-стриптизершу остаться на ночь в маленьком разваливающемся муниципальном домишке, который достался мне бесплатно, потому что он был в таком ужасном состоянии, что брать за него арендную плату просто не было смысла.
Я положил руку на изгиб под одеялом.
— Я должен идти. Работа. — Постарался, чтобы голос звучал весело. — Вечером увидимся?
— Ммммф… — Дернулась. И больше ничего.
Я взял куртку, проверил, надежно ли спрятана сигарная коробка Ребекки, и потопал вниз по ступеням.
Едва я подошел к двери, зазвонил мобильный. Дисплей высветил надпись «Др МакПридурь».
— Алло?
— Я подумала, что нам нужно встретиться сегодня утром перед вскрытием, все это, конечно, очень странно… в смысле, обычно это делается для того, чтобы выяснить, как жертва умерла, а у нас ведь уже есть фотографии того, как это случилось, правда ведь, все это довольно странно?
Я закрыл глаза. Прислонился лбом к холодной входной двери:
— Вообще-то у меня есть пара дел на сегодняшнее утро. — Это значило, что сегодня утром мне нужно было навестить парочку скользких ублюдков и выдавить из них как можно больше налички, чтобы заплатить миссис Керриган до того, как ее громилы переломают мне ноги в перерыве на ланч.
— Ничего, я вес утрясла с детективом-старшим инспектором Вебером, мы теперь команда, правда, здорово? Думаю, нам сначала нужно будет где-нибудь вместе позавтракать или что-то вроде этого, потому что у меня есть сильные подозрения, что день будет очень длинным, ну, то есть вскрытие трех тел, хотя, мне кажется, это может занять не так много времени, ведь там одни кости.
Команда… Какая радость.
— Вы ведь начинаете день с двойного эспрессо, не так ли? — Я открыл дверной замок. — У меня займет час, а то и полтора, чтобы добраться до вас. Почему бы нам не встретиться в больнице? — Этого времени мне вполне хватит, чтобы совершить небольшое вымогательство. — Вскрытие все равно не начнется раньше девяти утра, так что… — Я распахнул дверь.
Перед моим домом припарковалась патрульная машина, в темноте посверкивали ее сигнальные огни. Перед ней стояла доктор Макдональд, закутанная в дафлкот, на уши натянута вязаная шерстяная шапка, из-под которой во все стороны торчали каштановые локоны. Она помахала рукой, все еще прижимая к уху мобильный телефон:
— Я вас подвезу.
Воздух наполнял запах шкворчащего бекона и раскаленного жира.
— …предупредить вас, что в этом репортаже содержатся шокирующие кадры, и фотографии.
Экран телевизора над стойкой был покрыт грязной жирной пленкой. Картинка сменилась кадрами пресс-конференции: на сцене детектив-старший суперинтендант Дики с родителями Хелен Макмиллан и старшие офицеры при полном параде.
Джейн Макмиллан, крепко ухватив мужа за руку, мигала под вспышками фотокамер. То же самое платье в цветочек, которое что и вчера, глаза красные, нос блестит и дрожащая нижняя губа. Она выглядела так, как будто кто-то вынул все ее внутренности и заменил битым стеклом.
— Я… Я хочу, чтобы вы жали, что наша Хелен была очень необычным ребенком. И если кому-нибудь известно, кто похитил ее, вы должны пойти в полицию. Должны!
Я поставил две громадные кружки с чаем на пластиковую поверхность стола. «Шотландская кепка» во вторник утром была не так чтобы очень забита посетителями. Обычно маленькое кафе заполняли детективы после ночной смены и патрульные полицейские, но сейчас все работали сверхурочно — либо обыскивали Кэмерон-парк, либо делали поквартирные обходы, либо пытались выяснить, кто жил в этом районе девять лет назад.
Доктор Макдональд, причмокнув, отхлебнула из кружки чай. Перед ней на столе лежала «Дейли мейл», которую она взяла с подставки рядом с входом. Во всю первую страницу шел заголовок: «ХЕЛЕН — УЖАС К ДНЮ РОЖДЕНИЯ», под ним размещалась увеличенная копия поздравительной открытки: Хелен Макмиллан, привязанная к стулу, щеки в полосах от слез.
— Пожалуйста, мы просто хотим, чтобы наша Хелен вернулась…
— Я понимаю, что они должны были сделать это обращение. — Доктор Макдональд поставила кружку на стол. — Они должны верить, что это что-то изменит, хотя это ничего не изменит, и отец Хелен был прав — она уже мертва, и она была мертва уже целый год.
— А что еще они могли сделать? — Я устроился на стуле напротив окна.
Солнце поднималось над горизонтом, и крыши домов засверкали. Над улицами возвышалась пара белых труб — крематорий каслхиллской больницы. Струи дыма ярко выделялись на фоне лиловых облаков.
— Понятно, что никто не придет и не скажет: «Я знаю, кто такой Мальчик-день-рождения», потому что никто не знает, кто он такой, потому что он умен и осторожен, и он делал это в течение девяти лет, и он великолепно умеет подражать обычным людям — именно поэтому ему так долго все сходит с рук.
Голос Джейн Макмиллан сменил мужской голос — это был не Дики и не отец, — значит, это был один из тех парней в униформе.
— Я хочу заверить жителей, что полиция Тэйсайда ведет расследование по нескольким направлениям. Но нам потребуется ваша помощь. Если вы видели Хелен в тот день, когда она исчезла…
Доктор Макдональд достала черный маркер и нарисовала на газете карту Британии, добавив пару квадратов к тому месту, где находился Олдкасл. Один включал Данди, Инвернесс, Бристоль, Ньюкасл, Кардифф и Глазго, а второй — Лондон.
— Пять девочек похищены в Шотландии, четыре — в Англии, одна — в Уэльсе.
Почти правильно.
— Тем временем в Олдкасле полиция продолжает вести раскопки в Кэмерон-парк…
Она набросала приблизительную карту транспортных артерий, соединив квадраты. Посмотрела на меня:
— У вас нет красной ручки или чего-нибудь такого? Если я начну дополнять информацию черным цветом, потом можно будет запутаться.
Сзади нас раздался стук по металлической стойке, и чей-то скрипучий голос произнес:
— Одно яйцо-пашот на тосте. Один классический-инфарктный.
Я повернулся и поднял руку. К нам подошла женщина с одутловатым лицом, в клетчатом фартуке, неся в руках две тарелки. Встала, наклонившись над столом. Редкие седые волосы прилипли к потному лбу.
— Инфарктный кто заказывал?
Доктор Макдональд подпрыгнула на стуле:
— О-о, я заказывала, спасибо.
Тарелка была размером с колпак автомобильного колеса, на ней кучей лежали: тост, сосиски, печеные помидоры, бекон с прослойками жира, грибы и яичница из двух яиц. Два куска кровяной колбасы плавали в море тушеной фасоли, рядом возвышался холм золотистой жареной картошки.
— Спасибо, Эффи, — сказал я, взяв вторую тарелку.
— Ты точно не хочешь, чтобы я приготовила тебе немного жареной картошки, сынок?
— Честно, мне хватит.
— Хмммфф… — Приподняла руками массивную грудь. — Только меня не обвиняй, когда совсем зачахнешь. — И пошаркала обратно.
Доктор Макдональд отрезала кусок сосиски, обмакнула в желток и сунула в рот.
— Интересная штука получается, — сказала она, не переставая жевать, — когда накладываешь даты похищений на карту. Я вчера весь вечер этим занималась под лапшу с креветками. Большинство из них он похитил в последнюю треть года, тех, которые из Олдкасла — в сентябре, лондонских — в октябре. Здесь, по-видимому, имеется какой-то внешний стресс-фактор — возможно, связанный с работой.
— Четырехмесячный сезонный стресс-фактор? — Я проткнул желток ножом, и золотисто-желтая жидкость вытекла на тост.
Доктор Макдональд взяла томатный соус из гарнизона специй на другом конце стола и обильно украсила им свою тарелку.
— Я бы сказала, что его работа связана с разъездами, и, скорее всего, довольно большие отрезки времени он находится вне дома, так что стоило бы присмотреться к дальнобойщикам и, возможно, к водителям автобусов на дальние расстояния. — Поглотила бекон. Грибы. Тост. Фасоль. Это было похоже на то, как громадные мужики кидают мешки в контейнер. — И мы остаемся с загадкой Эмбер О’Нил, жертвы номер один, которая была похищена в мае. Вам не кажется странным, что ее одну похитили летом, когда всех остальных похитили в период с сентября по декабрь?
— Может быть.
Она жевала, чавкала, причмокивала и бормотала:
— Когда мы сегодня закончим с вскрытием, мне бы хотелось получить все, что мы имеем по исчезновению Эмбер О’Нил, да и вообще, я хочу иметь все и по всем делам. Как вы думаете, детектив-старший суперинтендант Дики позволит мне взять это с собой в Шетлэнд, может быть, можно будет скопировать на диск или еще как-нибудь?
Подняв на нее глаза — по ее подбородку стекал сок от тушеной фасоли, — я подавил внезапно возникшее желание плюнуть на салфетку и вытереть его.
— Вы хотя бы имеете представление о том, сколько бумаги тратится только на одну жертву Мальчика-день-рождения? Нам в фургоне придется ехать со всей этой документацией.
— А-а… — Пожав плечами, она снова вернулась к сосискам.
— А что насчет мест захоронения? Пятеро в Шотландии, пятеро — нет. Он может быть из местных.
— Мммм… — Она продолжила жевать. — Вы на самом деле посещали каждый год родителей Ханны, чтобы им не приходилось оставаться один на один с поздравительными открытками на день рождения?
Я стер с тарелки остатки яйца последним кусочком тоста:
— У вас сок от фасоли на подбородке.
На другом конце стола молчание.
За окном прогрохотал номер четырнадцать, везущий на работу мутноглазые костюмы-с-галстуками.
Доктор Макдональд провела рукой по подбородку, потом облизала ладонь:
— Если вам это интересно, то тогда сейчас наступил момент поделиться информацией о себе и обменяться жизненным опытом.
Нет, спасибо.
Снова молчание.
Она разрезала кровяную колбасу пополам, сунула кусок в рот:
— Я начну. Меня на самом деле зовут не Элис, а Шарлотта, но это имя я ненавижу, потому что оно такое же, как у паучихи[56] в книжке про свинью. Окончила Эдинбургский университет. Лучшая на курсе. Дипломная работа была посвящена исследованию девиантного психосексуального поведения у преступников, повторно совершивших преступление. Помогла схватить троих насильников, раскрыть сеть педофилов и разоблачить женщину, которая убила четырех своих детей и двух родственников со стороны мужа. Я люблю малину, но у меня на нее аллергия. У меня есть жених, системный аналитик, но я совершенно уверена, что у него интрижка на стороне, ну, я имею в виду эту корову Найджелу из офиса, которая липла к нему на рождественской вечеринке — как будто меня рядом с ним не было. Я родилась в Пиблс[57] и никогда не была во Франции…
О’кей.
Наложила горку фасоли на тост и отправила в рот:
— Ваша очередь.
— Мне что-то не хочется.
— Если хотите, я сделаю это за вас? — Отложила в сторону нож с вилкой. Одной рукой обхватила себя за плечи, другой начала теребить волосы. — Так, давайте посмотрим… Вы были женаты, но в ваши отношения вмешалась работа, а ваша жена обижалась, потому что ей всегда приходилось быть второй. Вы пытались как-то справиться с этим и завели детей. И это почти сработало, но потом ваша дочь сбежала из дому, и брак распался. Вторую дочь вам по суду не отдали, и сейчас она растет без вас. Вы живете в убогом доме, в убогом районе, и машина у вас тоже убогая — значит, у вас проблемы с деньгами… Увлекаетесь азартными играми?
— Мы на самом деле должны…
— Вы явно привыкли к тому, что люди выполняют то, что вы приказываете им делать — это весьма необычно для детектива-констебля, — значит, раньше у вас было более высокое звание, но что-то случилось, и вас разжаловали, и вы хотели подать в отставку, но нужны были деньги. Жизнь для вас не закончилась, как вы сначала предположили, и теперь вы пытаетесь вернуть свою потерянную молодость, трахая одну за другой молоденьких женщин, потому что не можете позволить себе спортивную машину или мотоцикл. — Сделала паузу, чтобы вдохнуть воздуха. — Ну, как вам?
Я сидел, не отрывая глаз от окна.
— Наверное, на вечеринках вам нет равных.
— Лучшая на курсе, помните?
— «А»: я могу видеться с моей дочерью Кети, когда захочу. И так, для вашего сведения, мы очень хорошо ладим, «Б»: я чуть не до смерти отделал детектива-инспектора по имени Каннингем. И «В»: я не «пытаюсь вернуть потерянную молодость, трахая молоденьких женщин одну за другой». Женщина одна, и ее зовут Сьюзан.
Доктор Макдональд кивнула, взяла в руки столовые приборы и снова принялась за работу:
— Вот, теперь нас что-то начинает объединять, правда? Это же здорово.
Чокнутая.
Грибы, яйца, жареная картошка.
— А эта… Сьюзан — она уже достаточно взрослая, чтобы голосовать?
— О’кей, процесс объединения подошел к концу.
А она все ухмылялась и жевала.
11
Коридоры под каслхиллской больницей тянулись на многие мили — запутанный лабиринт в линиях труб и электрических кабелей. Пахло сыростью, дезинфекцией и еще чем-то цветочным и приторным. Когда я был маленький, папаша Джейн Моир работал ремонтным рабочим в городской службе, так вот он клялся и божился, что эти туннели идут до самой реки, чтобы студенты-медики могли покупать у черных копателей трупы и потом их препарировать. Правда, лет через восемь его посадили за заигрывание с девочками-скаутами, и больше его россказням я уже не верил.
— Здесь жутковато. А что будет, если мы потеряемся и вот так и будем бродить по этим коридорам в темноте, день за днем? — Доктор Макдональд подошла совсем близко, с каждым шагом почти натыкаясь на меня. Прямо прилипла.
Над нами гудела больница, отдаленные глухие удары и клацанье эхом отскакивали от бетонных стен.
Взяла меня под руку:
— Навечно затерянные в темноте…
Коридор впереди разделился надвое. Направо черная линия исчезала под выкрашенными в темно-зеленый цвет дверями с табличкой «МОРГ», металлические защитные пластины ободраны и помяты от постоянного проезда между ними мертвых. Но доктор Макдональд смотрела в другую сторону.
Она еще крепче схватила меня за руку.
Шедший налево коридор терялся в пятнистом полумраке — половина лампочек была разбита, а остальные так и застряли на процессе разогрева, оставшись в состоянии вечного мигания.
В одном из темных пятен, метрах в пяти от нас, кто-то стоял. Приторный цветочный запах освежителя воздуха стал еще сильнее.
Стоявший смотрел на нас, и в темноте блестели его глаза Широкие плечи, сгорбленная спина, тележка на колесиках… Внезапно над фигурой зажужжала лампа, и вспыхнул свет. Это была женщина — в сером комбинезоне и мерзких грязных кроссовках. Лицо как кусок мяса, глубокие морщины вокруг рта и глаз. Тележка была вроде тех, с которыми ходят стюардессы, только вместо коробки для еды на ней стояла большая металлическая клетка. Внутри шевелилось что-то мохнатое — острые носы и длинные розовые хвосты. Крысы. На дне тележки валялись ловушки и большой мешок с надписью «ПРИМАНКА».
Снова жужжание, и свет погас.
Откуда-то из глубины коридора за нами послышалось пение. Мужской голос, громче и громче, под — скрип-скрип-скрип — аккомпанемент скрипучих вихляющихся колес:
- Оууу, детка, поклянись, что ты любишь меня,
- Та-да-дааа, оууу-оу,
- И чего-то там… ла-ла-ла… точно…
Женщина-крысолов стояла не двигаясь.
- Детка, давай не будем ссориться, та-да-дааа, этой ночью…
- А просто займемся, займемся, займемся… этим…
Пение смолкло.
— А-а, вот вы где.
Я повернулся. Это был Альф: волосы собраны в конский хвост, лоб блестит в мигающем свете лампы, бородка аккуратно подстрижена, светло-голубые куртка и брюки — прикид врачей из хирургического отделения. Тащит за собой скрипящую больничную каталку, ее пассажир покрыт белой пластиковой простыней.
Вынул из уха наушник и улыбнулся:
— Хотел уже послать за вами поисковую группу, ребята. Вы же знаете, что происходит с профессором, если он не может начать ровно в девять. Можете придержать для нас дверь? — Альф кивнул в сторону морга. — Нынешние каталки раскачиваются, как тележки из супермаркета.
Когда я повернулся обратно, женщины-крысолова на месте уже не было.
— Перелом большой и малой берцовой костей — костный нарост примерно восьмилетней давности… — Профессор Мервин Твининг, по прозвищу Тибой,[58] провел пальцем затянутой в перчатку руки по запятнанной кости. Длинные мягкие волосы спадают на лоб, квадратная челюсть, ямочка на подбородке и маленькие очки в металлической оправе делали его похожим на актера массовки из костюмированной шпионской драмы.
Скелет, лежавший перед ним на секционном столе, был отчищен от грязи и ила, но все еще имел красновато-коричневый оттенок остывшего чая. Голова была положена на свое место.
— Лорен Берджес в возрасте пяти лет упала с велосипеда, проходила лечение по поводу сломанной левой ноги. — Альф оторвался от пачки заметок, которую держал в руках. Из-под воротника медицинской куртки свисали наушники.
Касл-хиллский морг представлял собой воплощение викторианского уродства. Пол был покрыт треснувшей кафельной плиткой черного цвета, цементный раствор в швах стал темно-серым от хлорки, формальдегида и дезинфектантов. Дренажные каналы вели к решеткам из проволочной сетки, а оттуда в канализационные трубы. Стены, по всей видимости, когда-то были белого цвета, но со временем облицовочная плитка приобрела оттенок грязной слоновой кости. Резкий свет потолочных светильников отражался от стены с морозильными камерами и секционных столов.
Столов было три — с бортиками высотой с дюйм, водостоком, водопроводным краном, шлангом и набором костей кроваво-красного цвета.
По стенам были парами развешаны лекционные плакаты. На одних были прикреплены копии поздравительных открыток жертвы, на других — всевозможная медицинская информация, рентгеновские снимки и записи зубных формул.
Еще было холодно, почти так же холодно, как на улице. Нос у доктора Макдональд был розовый, вязаная шерстяная шапка натянута на уши, дафлкот застегнут до самого подбородка. Она стояла сгорбившись, засунув руки в карманы.
— Разве мы не должны были надеть маски, защитные очки и все остальное?
Профессор Твининг оторвал взгляд от останков:
— Боюсь, в этом нет столь уж большой необходимости — здесь нет ни мягких тканей, ни ДНК. Просто кости. Ребята-почвоведы все отчистили, так что мы вряд ли сможем что-нибудь загрязнить. Альф, передайте, пожалуйста, соответствующий рентгеновский снимок… Спасибо.
Твининг рассматривал скелет Лорен Берджес, сравнивая повреждения с медицинскими записями и фотографиями на поздравительных открытках. Опознавал ее.
Три набора костей на трех секционных столах. Пройдет совсем немного времени, и будут обнаружены остальные жертвы. Только вдобавок к ним найдут еще одну — Ребекку, останки которой тоже будут лежать на холодном металлическом столе. Моя маленькая девочка, уменьшенная до кучки покрытых грязью костей. Выщербленных и изрезанных в тех местах, где он вонзал в нее нож и ломал их…
Воздух морга был словно холодная патока, застрявшая у меня в горле.
Я сунул руки в карманы. Стиснул зубы.
Никто не знал, что еще было время, чтобы поймать ублюдка.
Так почему же я не мог дышать?
Думай о чем-нибудь другом. О кем угодно. О чем угодно, только не о Ребекке.
Деньги. Думай о деньгах. О том, как облажался — полностью и напрочь.
Так будет лучше…
О’кей, не получилось у меня выдавить деньжат до начала вскрытия, но времени еще было вполне достаточно, не правда ли? Быстро смотаюсь, пока будут изучать остальные скелеты. Куча времени.
Да, куча времени…
— …на левой плечевой кости явно выраженная медианная трещина и периостальная гематома, антериальный…
Черта с два я когда-нибудь смогу найти эти деньги. Объявлюсь в Вестинге с пригоршней жалких пятерок, и головорезы миссис Керриган отправят меня домой в кресле-каталке.
— …открытый перелом правой лучевой и локтевой костей, семь сантиметров от лучезапястного сустава…
Нет. Лучше вообще не мелькать. Если не буду высовываться — пока паром не отчалит от Абердина сегодня в семь вечера, — со мной все будет в порядке.
— …бороздчатые шрамы на четвертом и пятом ребрах, указывающие на серрейторное лезвие…[59]
Ну, может быть, не все в порядке, но какое-то время я выиграю.
А это все так и останется дожидаться моего возвращения.
Стрелки настенных часов в морге, кликнув, встали на одиннадцать тридцать — два с половиной часа наблюдения за тем, как профессор Твининг разбирается с костями замученных девочек.
— …и один чай с молоком, без сахара. — Альф протянул мне кружку с отпечатанной на боку надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПРОКТОЛОГ В МИРЕ!».
— Спасибо.
Одно можно сказать о лаборантах-патологоанатомах — чай заваривать они умеют.
Твининг потянулся, сцепив замком руки, как будто собирался взломать сейф:
— Итак, теперь, я полагаю, мы можем утверждать, что останки принадлежат Лорен Берджес.
Я оперся спиной на рабочий стол:
— Это заняло всего-то два с половиной часа. Доктор Макдональд сделала это за тридцать пять секунд.
Ее щеки зарозовели.
— Положение головы неким образом это объяснило. Но могут быть еще жертвы, которые он обезглавил, и мы о них еще ничего не знаем. У нас нет полного набора поздравительных открыток, и на большинстве из них нет момента их смерти… — Она откашлялась и шаркнула ногами. — Это было нечто вроде основанной на фактах догадки.
Твининг пригладил свои мягкие волосы:
— К сожалению, мое опознание я должен производить таким образом, чтобы его не смогли опровергнуть в суде. — Он указал чайной чашкой на пару плакатов с информацией о Лорен Берджес, а потом на предпоследнюю поздравительную открытку. — К тому моменту, когда была сделана эта фотография, она почти точно была мертва. Трудно говорить об этом, не имея внутренних органов для анализа, но, судя по фотографиям, я бы сказал, что смерть наступила из-за сердечной недостаточности, вызванной потерей крови и шоком.
Может быть, ей действительно повезло и она была мертва в то время, когда он вскрывал ее и вытаскивал наружу внутренности. Может быть, и Ребекке тоже повезло…
В самой глубине горла снова появилось чувство жжения.
Твининг постучал пальцем по первой открытке:
— Судя по размеру и разнице в цвете ран на этой фотографии и на той, где она уже убита, я бы сказал, что Лорен пытали в течение шести или семи часов. Девяти — самое большее.
— Она пропала за четыре дня до своего дня рождения, — сказала доктор Макдональд и посмотрела на меня.
— Да… — Твининг, прищурившись, снова взглянул на первую открытку. — Это вполне соответствует ее внешности на этой фотографии. Как будто эта одежда пару дней на ней была.
Восемь или девять часов крика под кляпом из упаковочной ленты, пока он вырезал разные слова на коже Ребекки, жег ее голову отбеливателем и вырывал зубы плоскогубцами…
Я поставил чай на стол и постарался, чтобы мой голос не звучал слишком громко.
— Таким образом… — Еще раз. — Таким образом, он не убивал их до тех пор, пока не наступал день рождения. Он похищал их, привязывал к стулу и оставлял сидеть на нем до тех пор, пока не наступало время. Ждал.
Доктор Макдональд подошла к секционному столу с его набором красно-коричневых костей:
— Можно мне взять череп Лорен?
Твининг пожал плечами:
— Не вижу причины, почему вы не можете это сделать. Главное — не уроните.
Я вышел в коридор, и двери морга за мной захлопнулись.
— С вами все в порядке? — Доктор Макдональд шмыгнула носом и потерла рукой глаза. Потом проделала то же самое с блестящими полосками под носом.
— Захотелось глотнуть свежего воздуха.
В подземном коридоре, в самой утробе этой больницы.
Она отвернулась, чтобы я не мог увидеть ее лица.
— Наверное, у меня аллергия на формальдегид или еще на что-нибудь, — сказала она, хлюпая носом.
Да. Точно аллергия.
— Мы делаем перерыв на ланч. Еда здесь довольно мерзкая, но для старшего персонала есть специальная столовая. Твининг обещал провести нас туда.
— Отлично.
— Это у вас первое вскрытие, не так ли?
Я повернулся, чтобы посмотреть на нее… И замер. Метрах в десяти, в тени отсутствующей потолочной лампы, мерцали чьи-то глаза. Крысолов вернулась. Она просто стояла там и смотрела на доктора Макдональд.
— Бедная Лорен… Он заставляет сидеть и ждать, пока не наступит день рождения. Целых три дня она сидит, привязанная к стулу, и ждет, когда начнется боль. Вы можете представить, как она одинока и испуганна, и ей всего двенадцать лет… — Снова шмыгнула носом. — Ну, тринадцать… в конце.
Конечно, я мог это представить. Каждый чертов день.
Крысолов была как статуя. Стояла. Смотрела. Пристально. Не двигаясь. Я сделал пару шагов в ее сторону, добавил в голос немного хрипоты:
— Какого хрена ты пялишься?
Доктор Макдональд вздрогнула и обернулась, чтобы посмотреть, на кого я кричу.
Крысолов даже не вздрогнула.
— А ну давай пошла вон отсюда!
Ничего.
Потом наконец она повернулась и пошла прочь — не спеша, — и ее тележка скрипела и стонала в темноте. Внезапная вспышка света, когда она прошла под работающей лампой, — и седеющие волосы засияли вокруг ее головы неряшливым ореолом. Потом она ушла.
— Чокнутая. — Я положил руку на плечо доктору Макдональд. — Вы точно в порядке?
Слабый кивок.
— Извините. — Снова вытерла глаза. — Как-то глупо все.
— Чтобы не опоздать на паром, нам нужно выйти отсюда примерно… через полчаса. В пять часов, самое позднее.