Последнее сокровище империи Кокотюха Андрей
К тому же не жандармы занимали ее. Алеша – спасти его жизнь и жизнь Антона, разумеется. Судя по всему, жандармы заняты не поисками Берсенева. Ищут того, другого, о котором упоминал Алексей – по фамилии Полетаев. Видно, он-то птица поважнее, раз по всей тайге его ищут. Может, что-то изменилось в самом Красноярске, какая-то другая, как любил говаривать Кирилл Самсонов, политическая обстановка.
А чего голову ломать, мужские игры, любят мужчины в войну поиграть, заигрываются частенько. Вот это уже бабушкины слова…
Пока шли к капищу, взошло солнце, и Лиза почувствовала – усталости нет никакой, да и страхи улетучились. Уже выйдя на поляну, посреди которой торчал столб с черепом в каменном кругу, жандармы явно растерялись, не зная как поступать дальше. Только Лиза быстро сложила два и два, особенно когда увидела камень внутри круга. Она ведь сама ребус Даймонда разгадала, ей и карты в руки. Слушая свою интуицию, Лиза довольно быстро определила, куда двигаться дальше, и скоро поняла – не ошиблась: следы на узкой тропе нашлись, совсем свежие.
Когда добрались до валуна и жандармы, тоже увлеченные невиданной игрой в шарады, смотрели на Лизу в ожидании, последняя часть задачки сама собой решилась: откуда-то спереди донеслось глухое эхо от выстрела, и дальше жандармы пошли уже на звук. Проход в горе и выход в ущелье нашли быстро, новые выстрелы помогли. Теперь уже Лиза подгоняла своих спасителей, надеясь, что Берсенев жив и она сумеет подать ему нужный сигнал. Если, конечно же, Алеша сам не догадается, как надо вести себя с жандармами.
Что бы ни было – это будет после. Сейчас главное: пусть Кречет и Берсенев останутся живыми…
Лиза так и не успела понять происходящее. Жандармы сунулись в ущелье вперед нее, и когда она появилась там, Костров уже опускал оружие. А у подножия лежал лицом вниз подстреленный им человек. Даже со своего места Лиза узнала его: проводник, Матвей Багров, предатель, гнусный предатель…
Внизу, на дне ущелья, всего в каких-то нескольких десятках метров, у кособокой хижины стояли Кречет и Берсенев, ее Алеша.
– Эге-ей, не бойтесь! Это мы! – закричала Лиза, радостно помахав им рукой.
Берсенев махнул в ответ.
А потом пошел, нет – побежал к ней.
Жандармы тем временем бойко двигались ему навстречу, Борис на ходу зачем-то вынимал револьвер. Еще не понимая, что ее так вдруг обеспокоило, Лиза, спотыкаясь, поспешила за ними.
Берсенев уже форсировал тонкий ручей. Теперь он и жандармы могли рассмотреть друг друга хорошо.
Кречет шел за другом, держась всего в нескольких шагах.
Лиза уже поравнялась с трупом Багрова, отметив мимоходом, как легко подумала – вот и труп…
Внезапно Берсенев остановился. Замер, точно увидев перед собой если не привидение, то уж точно – диковинного зверя. Но, что более странно, прекратил движение и тоже замер на месте Борис.
– Это не жандармы, Антон! – в громком голосе Алексея звучало искреннее, неподдельное удивление. – Это Полетаев!
– Как Полетаев? Тот самый? – выкрикнул Кречет.
– Борис, что тут такое? Что происходит? Кто это? Какого черта? – не сдержал удивления и Костров, даже неуклюже топнул ногой.
Револьвер беглого каторжника Полетаева уже смотрел прямо в лицо беглому каторжнику Берсеневу. Много дней назад – а может, совсем недавно, вот только вчера, они в камере пересыльной тюрьмы спасли друг другу жизни.
– Борис! – рявкнул Костров. – Какого черта? Стреляй!
Винтовка вздрогнула в руках Берсенева. Он понимал – у Полетаева есть все шансы выстрелить раньше.
Но чуть дрогнула и рука Полетаева. Не слушая Кострова, даже не обернувшись на его рявканье, Борис медленно опустил револьвер.
– Та-ак… – протянул он. – Так, значит… Такой номер…
Замерев на месте, Кречет лихорадочно пытался понять, что происходит и как нужно действовать ему.
Оба стояли спинами к безмятежно журчащему ручью. И не видели, как лежащий у воды Федор Рогожин приоткрыл глаза. Не заметили этого и террористы – каждый из них тоже старался найти мгновенный выход из непонятно почему осложнившейся ситуации. Рогожин между тем повернулся на бок, затем – лег на живот. Впереди, всего в нескольких метрах, расплывались перед глазами люди в синих мундирах. Стиснув зубы и стараясь не думать о пылающем внутри огне, Рогожин, помогая правой руке левой, начал наводить ствол на ту фигуру, которая стояла ближе.
Дальше все произошло разом и в несколько секунд.
Не думая о последствиях, поняв только – Полетаев готов начать менять расклад, и перемены явно грядут не в его пользу, Костров вскинул оружие, наведя дуло на Бориса и выстрелив от пояса. С такого близкого расстояния промахнуться было невозможно: Полетаев, боковым зрением уловив движение, развернулся, собираясь защищаться, но не успел – пуля из его револьвера ушла в землю.
Борис еще оседал, а Костров уже в повороте нацеливался на новую мишень – Алексея Берсенева.
Отчаянный выстрел Рогожина цели не достиг, но отвлечь Кострова на спасительный для Берсенева миг ему удалось. В следующее мгновение Берсенев прыгнул в сторону, нога попала на камень, и, потеряв равновесие, Алексей упал, роняя в падении винтовку.
Поручик Кречет вступил в перестрелку на секунду позже остальных – и она чуть не стала для Антона роковой. Не увидев, откуда в него стреляли, Костров ловко переместился, уходя с линии огня, одновременно паля в поручика, и тот упал на одно колено, схватившись за окровавленный бок.
Помощь пришла, откуда ее точно не могли ожидать: подхватив ружье Багрова, лежавшее у ее ног, Лиза, где-то внутри себя дивясь собственному хладнокровию, вскинула его. В голове зазвучали слова, которые говорил ей Берсенев, давая на полигоне уроки стрельбы.
Выстрел – и пуля, к удивлению и ужасу Лизаветы Потемкиной, впилась Кострову прямо в затылок.
Закричав, девушка отбросила ружье в сторону.
Снова выстрел – это не унимался тяжелораненый, но удивительно живучий Рогожин.
Подхватив упущенную винтовку, Берсенев легко поднялся, со своего места взял врага на прицел…
Громыхнуло.
Федор затих, теперь уже – навсегда.
Это был последний выстрел, прозвучавший в ущелье. Сразу стало тихо-тихо, привычно журчал тонкий ручеек на камнях да где-то далеко подала несколько раз голос какая-то одинокая лесная птица…
Перевалило за полдень, когда Берсенев наконец управился со всеми делами, которые после боя полагалось сделать перво-наперво.
Кроме старательно уложенных под брезентом винтовок, спасших им с Кречетом жизнь, в хибаре нашелся вещмешок с несколькими банками тушенки, сухарями, кулечком крупы и даже головкой рафинада. Но больше, чем продуктам, Алексей обрадовался другой находке – упакованным и сложенным там же чистым бинтам, в которые кто-то из участников предыдущей экспедиции замотал баночку с йодом. Лиза, тут же напомнив о своей благотворительной работе в частном госпитале, быстро, ловко и уверенно промыла рану Антона, обработала йодом и перевязала. Со стороны Берсеневу показалось, что его жена, пускай даже родовитая дворянка, занималась перевязкой огнестрельных ран всю свою взрослую жизнь.
К счастью, пуля прошла навылет, хотя рана кровила обильно и, что намного хуже, сильно болела. Кречет сетовал на свою неловкость, хотя и уверял: заживет скорее, чем они думают, и теперь не только Берсенев может гордиться боевыми ранами. Трупы Алексей перетаскивал по ущелью сам, решив оградить Лизу от этого сомнительного даже для много пережившей девушки занятия. К тому же она нашла себе занятие: Борис Полетаев хоть и с пулей в груди, но все-таки пока жил. Его Алексей со всей осторожностью переволок в хижину, под какую ни на есть крышу.
Остальных Берсенев по одному перетащил к хибаре, где уже образовалось что-то вроде местного приискового погоста. Лопата здешний грунт брала плохо, и Алексей, немного подумав, поступил так же, как его предшественники: как мог, обложил трупы Багрова, Рогожина и Кострова камнями.
Пока шло импровизированное погребение, Кречет сидел у хижины, разглядывая находку в жестянке – ведь ради этого его сюда послали. В драгоценных камнях он совсем не разбирался. Но готов был поверить словам Багрова: здесь могло вполне хватить на жизнь. Причем – не одному человеку. И если это только небольшой улов, то стоит лишь начать разработку… Хотя Лиза, пускай поверхностно, но все же – сведущая в подобных делах, охладила его пыл: работы здесь не на один месяц, и дай бог, если к началу следующего, семнадцатого года, прииск сможет полновесно заработать.
«Ну, в конце концов, содержимого жестянки вполне хватит для отчета о выполненной миссии», – рассудил поручик.
– Ты вернись сначала, – философически рассудил Берсенев. – Подумай заодно, как и что станешь докладывать.
– Тоже верно, – согласился Кречет. – Тут голову поломать придется… Давайте другое решать: тут остаемся или уходим к заимке?
Из хижины простонал Полетаев. Почти сразу же появилась Лиза, поправляя на ходу волосы под платком. Присела рядом, прижалась плечом к плечу Бересенева.
– Я, господа, все-таки мало смыслю в огнестрельных ранах и медицине. Но, по-моему, его тоже можно спасти.
– Попробуем, – вздохнул Алексей. – Он, конечно, висельник. Но не бросать же его здесь.
– Как ты себе это представляешь – тащить его за собой?
– Ты ранен. Лиза – женщина. Но если навалимся втроем, уж как-нибудь вытащим его наверх, – рассудил Берсенев. – Носилки соорудим, до темноты, надеюсь, до заимки дохромаем. Там все-таки надежнее, чем здесь, в хибаре.
– И дальше что? Вы с Лизой потащите его в Китай? Или я поволоку твоего спасителя через болота?
– Значит, придется возвращаться всем вместе… Не сразу, конечно. Ты оклемаешься немного.
– Куда же мы вернемся?
– Хотя бы до деревни, – пожал плечами Алексей. – Или сколотим плот, сплавимся вниз по реке. Потом, что значит – спаситель? Будь на его месте кто другой, пусть даже Федька Рогожин… Признайся, Антон, ты бы бросил здесь умирать Рогожина? Или, положим, на заимке? Нет, будем нести, пока сил хватит.
– Благородно, – без доли иронии, полностью отдавая себе отчет, что поступил бы так же, проговорил Кречет. – Только о себе вы подумали?
– Ты о чем?
– О том, что беглый каторжник Берсенев и его сообщница Потемкина возвращаются в руки полиции.
Ответил Берсенев не сразу. Лиза тоже промолчала.
– Да, – признал наконец Алексей. – Если мы будем бегать – останемся беглыми. Но если вернемся и сдадимся, власти обязаны будут пересмотреть мое дело.
– Он прав, Антон, – горячо подхватила Лиза. – Право, надоело бегать! От Кирилла, от полиции, от закона… Тем более, что ты вернешься не с пустыми руками. Всем вместе нам есть что рассказать.
– Ох, Лизавета, не будь наивной… – отмахнулся Кречет. – Станут тебя слушать. И меня заодно.
– Алексей ведь невиновен!
– Об этом, Лиза, знает только сам Алешка. Ну, еще мы с тобой. Покойный Федотов поверил. Этого мало.
О стену хижины изнутри громко стукнули. Снова донесся стон.
– Хочет чего-то пациент твой, – покачал головой Антон.
Испепелив поручика взглядом, Лиза поднялась и скрылась в хижине.
Однако через несколько минут выглянула, сказала тревожно:
– Алеша… Он зовет… Сказать что-то хочет. Важное.
Когда Берсенев и Кречет вошли за Лизой и склонились над раненым, Полетаев слабой рукой коснулся повязки на груди, хрипло простонал.
– Слышал я все… Вас… Девушка… права… Мне теперь, правда, амба… Только пока я живой… Думал, бросите подыхать…
– Ты за этим позвал? – спросил Кречет. – Тогда на здоровье, благодарить не за что пока.
– А я и не буду… Не умею… Берсенев вон знает… – раненый попытался изобразить улыбку на потрескавшихся губах. – И я кое-что знаю… Костров хвалился… Это ведь он тебя, офицер, под цугундер…
– Кто? – Берсенев кивнул в сторону погоста. – Костров?
– Выше бери… Костров – пешка… И я… как оказалось… Там другой человек… Оглобля… Трудно не заметить дылду такую… А видишь, не замечают… Я знаю… Узнал… Видел… Он приказал Кострову… Его сдавайте… Только так…
Все трое быстро переглянулись.
– Говорить можешь дальше? – быстро спросил Берсенев, даже попытался потрясти раненого за плечо, но Лиза сердито хлопнула его ладонью по руке. – Как зовут, где искать? И как тебе поверят?
Улыбка на лице Полетаева стала немного шире.
– А я умираю… Мне нету смысла сейчас вам тут врать… Оговаривать кого-то… Вы уж достаньте его… От меня привет… Бумага… Пишите, как показания… Палец приложу… Так наверняка…
Другой бумаги, кроме топографической карты, взятой у мертвого Кострова, не нашлось. У него же в кармане завалялся огрызок химического карандаша.
Полетаев говорил. Остальные, затаив дыхание, слушали. Лиза старательно записывала.
Пока решали, нести раненого к заимке или переждать ночь здесь, Борис тихо умер – на губах напоследок появились кровавые пузыри.
Похоронили его здесь же. Сами все-таки двинулись, несмотря на опускающийся вечер. После всего услышанного нужно было перевести дух и очень многое обсудить.
У Алексея Берсенева появился маленький, однако шанс – доказать-таки свою невиновность. Если, конечно, они доберутся до Петрограда без ненужных приключений…
Часть четвертая. Автомобиль Кирилла Самсонова
Глава первая. Петроград, Июнь
В Северную столицу Кирилл Самсонов возвратился только в первые дни лета.
Когда его, пьяного, привезли из Даниловки в Красноярск по указанию Говорухи, и он очухался в своем «люксе» красноярской гостиницы, то еще бушевал – ворвался в кабинет обер-полицмейстера, что-то требовал, так и не вспомнив потом, чего именно. Только есть передел всему. Как терпению Воинова, так и силам самого Господина Медведя. Во время того громкого разговора Савелий Кузьмич таки поднес дорогому гостю большую рюмку водки, но сразу же сказал, стараясь быть мягким и убедительным одновременно: всегда, мол, рады видеть вас, Кирилл Прохорыч, но сколько ж можно, побойтесь Бога, имейте совесть, окажите такое же уважение, которое оказывают здесь вам…
Сознание Самсонова, все эти дни замутненное, поначалу плохо принимало увещевания того, кто, как Кирилл знал, обязан семье Самсоновых очень многим. И если бы он сам не утомился от длительных алкогольных упражнений, кто знает, когда бы дошли до него слова Воинова, и дошли ли бы вообще. Но все сложилось, Кирилл даже почувствовал облегчение, признав собственное бессилие в кабинете обер-полицмейстера, согласился отправиться в баньку, прийти в себя и только тогда решить, что делать дальше.
Отлеживался Кирилл до следующего вечера, никого не желая видеть. Потом Воинов сам послал за ним, и лишь тогда, за ужином, Самсонов узнал: начальник сыскной полиции Говоруха с небольшим отрядом сидит в Даниловке, дожидаясь возвращения экспедиции Кречета из тайги. Ему даны четкие распоряжения: Лизавету Потемкину от остальных отделить, обращаться бережно, доставить в Красноярск, в распоряжения лично обер-полицмейстера.
Это – если она вернется, обмолвился при этом Савелий Кузьмич. Кто знает, что они там удумают.
Конечно же, Воинов не возражал, чтобы Кирилл остался в городе, дожидаясь вестей от Говорухи. Только не сдержался, погрозил пальцем – ни-ни, уж попридержитесь, мол, Кирилл Прохорыч…
Но из тайги так никто и не вернулся…
Воинов не возражал, когда Самсонов предложил на свои средства снарядить и отправить в тайгу поисковую группу. Был лишь против участия в поисках самого Кирилла, поручив руководить поисками все тому же Говорухе. Почитай вся деревня знала, куда отправилась экспедиция. Только вот после того, как никто не вернулся, найти проводника, отважившегося повести группу к гиблым местам, стало много сложнее.
Затянулся поиск еще на три дня, но группа таки добралась до заимки у подножия Медведь-горы, отыскалась рядом свежая могила, в ней – труп, опознанный как Григорий Федотов, чудь дальше – еще два мертвых, с обглоданными лицами. Понятное дело, дальше никто идти не рискнул. Говоруха, пересказывая все это Самсонову, рапортовал аккуратно, с выводами был осторожен, однако склонялся к мысли, что эта попытка найти алмазы закончилась так же, как и все предыдущие – плохо.
Кирилл же счел полученные сведения для себя утешительными. Ведь мертвой Лизу никто не видел. Пусть даже Говоруха отдал ему медальон, найденный в углу заимки. Самсонов узнал его: Лиза носила у сердца маленький портрет матери. Только это лишь подтверждало, что девушка вместе со всеми добралась до заимки. Что дальше? А вот тут никто не скажет. Пока, во всяком случае…
Еще некоторое время Кирилл оставался в Красноярске, пытаясь собрать новую экспедицию, продолжая поиск. Однако найти желающих отправляться в пугающую глушь уже не мог, да и Говоруха убедил: знать бы еще, где искать, не облаву же в тайге на сто верст проводить. Рационализм к Самсонову к тому времени уже вернулся, он окончательно пришел в себя от потрясений мая и решил наконец уехать.
Тем более что в Петрограде ждали не менее важные дела.
На обратной дороге коньяк уже вызывал отвращение, и Кирилл всю дорогу дул чай да спал, редко покидая купе. На вокзале его встретил вызванный телеграммой Лео Ренкас, вместе они сразу же поехали к Потемкиным, и Самсонов рассказал то, что продумывал в пути. А именно: Лиза со своими поисками Берсенева попала в неприятную историю – оказалась невольно замешанной в его бегстве. Вдвоем они выбрались из города и с помощью поручика Кречета ушли в тайгу. Более известий нет.
– Бедная, бедная моя девочка… – простонала Настасья Дмитриевна. – И Антон туда же… Кречет… Как он мог, почему? Боже, куда все катится…
– Мертвой Лизу не видели, – повторил успокоительную фразу Кирилл. – Я распорядился, меня будут информировать постоянно.
– Видите, Настасья Дмитриевна – есть надежда! Мы даже премьеру не отменяем. А она ведь через неделю!
– При чем здесь ваш театр, Лео! Не до премьер мне теперь…
– А вот тут вы не правы, – возразил Кирилл. – О нас с вами, о моих рогах весь Петроград, как успел доложить Лео, судачит по-прежнему. Премьера тем более обещает быть громкой. Это нужно и мне, и вам, Настасья Дмитриевна, – кулак Самсонова невольно сжался. – Я всем докажу: Кирилла Самсонова не свалить и не вышибить из седла. У меня все в порядке, жизнь с бегством Лизы не закончилась. Вот увидите, я все перешибу. Особенно, если премьер-министр будет-таки на спектакле.
– Не беспокойтесь, я лично навел справки. Господин Штюрмер будет. Ему, говорят, теперь важно появляться на людях, – сказал Ренкас.
– Обещаю вам: ровно через неделю я снова отбуду в Красноярск. И снаряжу поисковую экспедицию. Лизу найдут, или я тоже увязну в болотах!
– Бог с тобой, Кирюша… – слабо отмахнулась Потемкина.
– Я уж знаю Кирилла Прохоровича: за что не возьмется – все сделает! Вот кого бы в премьеры!
Поймав тяжелый взгляд Самсонова, антрепренер осекся, быстро сменил тему и даже нашел подходящий повод, чтобы побыстрее откланяться. Когда же они вышли к автомобилю, стоявшего у поребрика, Кирилл жестом остановил Ренкаса.
– Что это вас на политику вдруг понесло, Лео? При чем здесь моя персона и премьер-министр?
– Я так, фантазирую немного, – смешался тот. – В Охранном вокруг вашей персоны разные такие разговоры…
– А вот теперь – подробнее, – Самсонов стал очень серьезным. – Вы по дороге сюда пытались что-то такое сообщить. Давно моей персоной интересуется Охранное?
– Я бы сказал, не только интересуется, но и старательно скрывает этот интерес под видом заботы о безопасности премьер-министра.
– Вас это не пугает, Лео? Что вы вообще думаете обо всем этом?
– Ни боже мой, Кирилл Прохорович! Ничего такого не думаю. Поверьте мне, закоренелому либералу, – в России жандармы интересуются только порядочными людьми! Знаете, я вас еще больше зауважал.
– Благодарю, Лео, – губы Самсонова улыбались, глаза – хмурились. – Вы настоящий друг. Поедемте, много дел.
Итак, Кирилл Самсонов…
Генерал-майор Глобачев уже не мог вспомнить, когда этот молодой сибирский миллионер, покоривший Петроград, впервые попал в поле зрения Охранного отделения. Такими персонами вверенное Константину Ивановичу ведомство не интересуется. Да, было дело, кажется, Самсонов пытался наводить справки по делу Берсенева, но быстро выяснилось – делает он это по просьбе своей тогда еще невесты, Лизаветы Потемкиной. Потом о нем, кажется, писала что-то бульварная пресса, которую Глобачев не читал никогда…
И вот теперь – опять Самсонов.
Его фамилию упомянули среди прочих возможных претендентов на место нынешнего премьер-министра, господина Штюрмера.
Все складывалось из разрозненных лоскутов противоречивой информации, полученной начальником Охранного отделения за несколько последних недель. Наименее проверенной Константин Иванович склонен был считать новость, донесенную ему британским послом, господином Бьюкененом. Сэр Джордж испросил у Глобачева конфиденциальной встречи, во время которой прямо заявил: согласно данным его личныхисточников глава российского правительства Штюрмер начал тайные переговоры с представителями кайзера Вильгельма. Теперь, по словам посла, Британия очень обеспокоена. Ее Величеству как союзнику русского царя перемирие России и Германии не выгодно.
Если бы не уверенность Глобачева в том, что действиями возглавляемого Борисом Полетаевым отряда террористов руководил агент германской разведки, он, возможно, сразу принял бы информацию Бьюкенена к действию. А связь между новостью, пришедшей от британского посла, и террором, который пытались развязать в Петрограде немцы руками своего конфидента, для Константина Ивановича была очевидной.
Сначала – террор во имя построения эфемерной «новой России». Как следствие – напряженная политическая обстановка в столице, да и по всей стране. Затем удар по Штюрмеру. А именно запускается «утка» о его якобы переговорах с немцами. Как следствие – скорая отставка премьера: Бьюкенен намекнул на то, что союзники могут потребовать лишить Штюрмера кресла.
Выгодно ли это немцам? Бесспорно – если главный противник в войне имеет нестабильную и непредсказуемую политическую ситуацию внутри страны, это медленно, но верно ослабляет его. Сейчас, когда генерал Брусилов начал, судя по сведениям с фронта, успешное наступление на юго-западном направлении, уверенно тесня германцев и австрийцев, взрыв очередной политической бомбы внутри России немецкому командованию был как никогда выгоден.
Однако, анализируя полученные сведения глубже, Глобачев сделал вдруг открытие, озадачившее его самого и выводящее все происходившее на другой уровень.
Что, если Бьюкенен как опытный дипломат и не менее опытный разведчик начал сейчас свою собственную игру? Действительно, почему сведения о якобы измене Штюрмера идут не откуда-нибудь, а именно от британского посла, то есть от самой Британии?
Глобачев не сомневался – сэр Джордж наверняка представляет себе цели и задачи немецкой агентуры. Допускал начальник Охранного отделения и то, что в его департаменте у Бьюкенена имеются свои информаторы. Учитывая, что здесь давно «протекает», Константин Иванович предполагал, что англичане догадываются и о связи пресловутого Боевого Отряда с германской разведкой. Значит, вполне возможно, что «утка» о переговорах Штюрмера с представителями кайзера Вильгельма идет от самого Бьюкенена.
То есть британский посол, поставив себя на место германской разведки и понимая, в чем может быть ее выгода, подал это все как реально свершившийся факт. Который, кстати, проверить сложно, практически невозможно. Установить наблюдение за премьер-министром или начать работать с его окружением Глобачев не мог, так как подобные действия, применяемые в отношении первых лиц империи, согласовывались лично с Его Величеством. А императору как раз проще отправить Штюрмера в отставку раньше, чем подозрения в его адрес просочатся в Думу. Подобная огласка государю сейчас не нужна.
Допустив такой вариант развития событий, Глобачев очень скоро нашел ответ, почему компрометация Штюрмера может быть выгодна именно Бьюкенену и в отдаленной перспективе – Британии. В начале июня ему принесли свежий номер «Раннего утра», газеты, близкой к либеральным «прогрессистам», где на второй странице известный не только своими левыми убеждениями, но и входящий в круги, близкие к британскому посольству, публицист Вольф Каретников раздраконил правительство Штюрмера в пух и прах, пространно предположив под финал, кто мог бы возглавить правительство вместо господ из «времен очаковских». Отдельный абзац публицист Каретников посвятил молодому прогрессивному Кириллу Самсонову, не скупясь на похвалы.
Конечно же, тон статьи премьера оскорбил – Каретников того и добивался. Причем оскорбил настолько, что Штюрмер тут же составил доклад царю, в котором потребовал восстановить призабытую уже систему предварительной цензуры и наказывать авторов и владельцев газет на клевету на правительство так же строго, как за разглашение военной тайны. Но Глобачев оценил все несколько иначе – особенно после того, как песню о Самсонове как возможном преемнике Штюрмера со всей серьезностью подхватили прочие либеральные печатные листки.
Итак, Кирилл Самсовнов – не просто популярный промышленник, меценат и даже, говорят, начинающий политик. Самсонов – это Сибирь, Восточная Сибирь, где его влияние огромно. Не просто Восточная Сибирь, а Енисейская губерния, предмет давних интересов британской компании «Де Бирс». А ее интересы, как известно, в России почти официально лоббирует сэр Джордж Бьюкенен. И если место Штюрмера вдруг займет Самсонов, известный своей близостью к «прогрессистам», даже помогающий им деньгами, Британия в скором времени может получить серьезного союзника.
Ведь если месторождение алмазов в Енисейской губернии действительно есть, и если промышленник, оказавшийся на вершине власти, даст англичанам концессию, пустит «Де Бирс» в сибирские недра…
Об этом генералу Глобачеву думать не хотелось. Тем более что алмазы в этой хитроумной, византийской, поистине политической партии в покер – главная составляющая, не иначе как джокер. А в свете последних новостей из Красноярска человек, чья миссия должна была окончательно прояснить ситуацию, поручик Кречет, доверие потерял. Хорошо, хоть в последнее время государю не до алмазов, наступление Брусилова заняло все его внимание и требовало постоянного присутствия в ставке – потому доклада не требует, иначе пришлось бы Глобачеву уведомить царя о странной связи экспедиции Кречета с беглыми каторжниками.
Потому, переключив все внимание на персону Самсонова, начальник Охранного отделения предположил: если и ведется какая-то игра, то промышленник в ней – фигура вряд ли самостоятельная. Кто-то его двигает, возможно, даже втемную. Потому шерстить следует, прежде всего, его окружение. Такую задачу получил полковник Хватов.
Он же и выложил свои первые соображения – предложил внимательнее присмотреться к некоему Лео Ренкасу, пользующемуся покровительством Господина Медведя.
– Если виной немецкая фамилия, то у господина Штюрмера она того же происхождения, – заметил Глобачев.
– Не в фамилии дело, Константин Иванович, – ответил Хватов. – Даже не в том, что последние месяцы, в связи с предстоящей театральной премьерой, это Ренкас слишком настойчиво искал личной встречи с премьер-министром Штюрмером. Просто сначала он укладывался в мою схему – ближний круг, полное доверие и прочее, я вас докладывал…
– Да, конечно. И это все?
– Я вызвал Ренкаса для беседы под легальным предлогом. Дал понять, что интересуюсь Самсоновым. И господин Лео тут же, без всякого повода, вывалил на своего покровителя ушат грязи! Спросите – зачем? Допускаем, что Ренкас – это германский конфидент, через которого действительно начались тайные переговоры о перемирии. А Самсонов, чисто теоретически, может занять место Штюрмера. И с ним не договоришься. Значит, Ренкасу выгодно бросить любую тень на всякого, кто в перспективе может занять пост главы правительства.
– Слишком сложно, Сергей Петрович, – поморщился Глобачев. – Догадок, этих самых «если», у меня самого великое множество.
– Тем не менее именно такие предположения заставили меня проверить Леопольда Ренкаса получше. Сделать это оказалось несложно, – Хватов вынул из папки исписанный убористым почерком лист, протянул Глобачеву. – Вот, извольте, Константин Иванович.
Перехватив вопросительный взгляд, Хватов, уже не сдерживая победной улыбки, продолжил:
– Здесь сказано: у Ренкасов, потомком которых представляется наш подозреваемый, действительно был сын Леонид, Лео. Он вместе с родителями покинул Россию двадцать лет назад. И умер в Швейцарии от чахотки!
Быстро пробежав письмо, Глобачев взглянул на Хватова, не скрывая восхищения:
– Вы прямо фокусник! Достаете кроликов из шляпы!
– Я ведь говорил вам: после того как упустил Самойловича, раскрыть эту историю – дело моей чести.
– Я доложу о вас императору. Ренкас под наблюдением?
– Так точно.
– Сейчас он дома?
– Ведет светскую жизнь. Прикажете доставить?
– Не сейчас. Поводите еще, хотя бы до этой их премьеры. До нее он точно никуда не денется. А контакты этого, хм, воскресшего мертвеца нас теперь очень интересуют…
Только ошибся Глобачев. А Хватов снова что-то упустил. Наутро после этого разговора Лео Ренкас исчез. Филеры доложились – дома не появлялся, и где его потеряли, никто так и не мог припомнить.
Вот точно, как с ювелиром Самойловичем вышло…
Пусть все видят – у этого человека дела в полном порядке.
Так решил Самсонов, и частью такой демонстрации успеха в делах стал его личный автомобиль. В последнее время Кирилл все чаще отпускал механика. С некоторых пор в его задачи входило только подать «Бенц» к хозяйскому парадному, а по возвращении – отогнать обратно в гараж, осмотреть, проверить уровень масла, заправить горючим, помыть машину, начистить до блеска хромированные детали. По Петрограду Самсонов ездил сам, и перед тем как пройти в присутственное место, небрежно снимал шлем с очками, бросая их в салон, на обитое кожей сиденье. Ему казалось: именно так держится уверенный в себе человек.
Со спектаклем, по его замыслу, должно было выйти то же самое. Ничего не произошло, премьера состоится, здесь Кирилл шел к своей цели решительно, напористо, и, судя по газетным публикациям, у него получалось исполнить задуманное: в фельетонах имя Господина Медведя всуе поминать перестали. Вместо этого – странные прогнозы по поводу его политического будущего и, конечно же, грядущая премьера: перечень известных людей, который начинался с премьер-министра, постоянно расширялся. «Танцовщице», независимо от результата, даже прочили стать театральным событием года. Особенно старались газетчики после обещания Кирилла треть от сборов дать на нужды раненых.
Правда, странным образом исчез Ренкас. И это – за день до премьеры, в которую вложена масса усилий. За все время их знакомства Кирилл не замечал за Лео такого откровенного пренебрежения своими обязанностями. Потому первая мысль: не заболел ли? Однако никто из труппы о Ренкасе ничего не знал. Дирекция тоже понятия не имела, куда мог запропасть Лео, и возникла даже мысль идти в полицию. Но, вспомнив давешние предупреждения Ренкаса об интересе блюстителей порядка к его персоне, Самсонов решил пока повременить.
В конце концов, переговорив с режиссером и труппой, Кирилл понял – уже ничего не поменяется, отсутствие антрепренера спектакль не сорвет. Помещение, сцена, актеры и зрители имелись в наличии (билеты проданы уже давно), остается только открыть занавес да выйти на сцену. Потому Самсонов благоразумно отделил премьеру от загадочного исчезновения Ренкаса, предположив, что тот в конце концов отыщется сам, к тому же небось с сюрпризом. Если же Лео не будет на премьере, то Кирилл тут же предпримет необходимые в подобных случаях шаги.
Обуянный только этими мыслями, Самсонов поздно вечером подкатил к своему парадному. День сменила белая, светлая ночь, и появление старушки, явно юродивой, не стало для Кирилла неожиданностью. Кажется, он уже видел эту бродяжку сегодня утром, даже отогнал, когда та попыталась выпросить чего-то у «доброго барина». Самсонов и раньше встречал в своем квартале побирушек. После первого года войны беженцы стали активно наводнять Петроград, многие жили попрошайничеством. Но чтобы одна и та же персона торчала на одном месте с утра до вечера… Хотя, может, она уже уходила, попаслась на других местах, вот теперь вернулась обратно.
Нищенку Самсонов отметил, прежде всего, по той причине, что попрошайки его вообще раздражали. Он был глубоко убежден, что люди просят милостыню либо потому, что это и есть их профессия, либо от лени. В первом случае он не собирался давать им заработать таким способом, а второго как человек, сызмальства привыкший трудиться, вообще не признавал. Поэтому, когда бродяжка, прикрывая лицо, быстро засеменила ему наперерез, Кирилл ускорился, спеша к парадному. Как на грех, механик задерживался, оставлять же авто среди улицы без присмотра, пусть даже вокруг светло, не хотелось. Бродяжка же оказалась на удивление шустрой, подбежала, цапнула за локоть.
– Пошла прочь! – поморщился Самсонов. – Нет у меня ничего!
И вдруг замер – услышанный совсем близко голос он ни с чьим другим перепутать не мог.
– Кирилл!
Он обернулся, ища ее глазами, но рядом никого, кроме бродяжки, не было, и, всмотревшись в скрытое под несвежим цветастым платком лицо, Самсонов даже отшатнулся от неожиданности.
– Лиза… – пробормотал он. – Господи, Лиза! Так не бывает… Ведь ты… Почему?..
– У меня мало времени, Кирилл, – быстро и негромко проговорила Лиза Потемкина, глядя ему прямо в глаза. – Молчи и слушай. Нас ищут. Мы живы и скрываемся в Петрограде…
Услышав «мы», Самсонов почувствовал, как удивление, смешанное с радостью, быстро меняется на гнев. Он резко вырвал локоть из руки бывшей невесты и процедил, смотря на нее сверху вниз.
– Вы, стало быть… Как я полагаю, господин Берсенев тоже здесь?
– Да. Мы в Петрограде уже со вчерашнего…
– И вы обвенчаны? Деревенским священником? – резко прервал ее Кирилл.
– Да, это правда. Алексей мой муж, мы…
– Я убью его! – рявкнул Самсонов, теперь уже не сдерживаясь. Благо в это время вокруг не было прохожих, иначе эта странная пара у автомобиля наверняка привлекла бы внимание посторонних.
– Мы любим друг друга, Кирилл, – твердо сказала Лиза. – Прости, я виновата перед тобой. Но это все, что я могу тебе сказать. На колени не встану, если тебе вдруг такое взбредет в голову. А что касаемо венчания… Не перед деревенским священником мы муж и жена, Кирилл. Даже не перед тобой. Мы повенчаны перед Богом. Ты даже не спросишь, что с нами случилось?
– Твой Берсенев меня абсолютно не заботит, Лиза. Он вообще больше интересует полицию как беглый преступник.
– Пусть так, – легко согласилась девушка. – Спрошу тогда иначе. Тебе не интересно, что случилось со мной?
– Знаю только одно: ты помогла беглому каторжнику. Преступнику.
– Алексей не преступник. Он невиновен. Чтобы получить тому доказательства, мы прошли через ад. Я не преувеличиваю, Кирилл. Ты должен понять и простить нас.
– Что я еще должен? – сухо спросил Самсонов. – Ты ведь для чего-то пришла ко мне, вырядившись черт знает во что…
– Нам больше не к кому обратиться, – просто пояснила Лиза. – Прошу тебя – помоги. Если согласишься, спасешь не только невинного человека. Ты тем самым много сделаешь для России.
– Лиза, прошу тебя, без громких слов, – вздохнул Кирилл. – Ты еще ни о чем меня так и не попросила.
– Прошу – выслушай Алексея. Вам нужно встретиться. Самое позднее – завтра. Ты можешь не поверить ни единому его слову. Но у тебя есть огромные связи, и ты сам поймешь, кому передать услышанное. Извини за, может быть, действительно громкие слова, но повторю их снова: от этого впрямь зависит ближайшее будущее страны.
– А сейчас и здесь ты сама не хочешь мне это пересказать?
– Нет, – Лиза покачала головой. – Такие новости лучше узнавать из первых рук. К тому же я в этой истории – человек случайный. Я всего лишь люблю Алексея и потому была с ним в трудное время.
– Хорошо. Я выслушаю твоего Берсенева. Когда?
– Хоть сейчас…
– Нет, – поспешно ответил Самсонов. – Тогда уж лучше завтра. В семь вечера я должен быть на премьере. Как много моего времени вам нужно?
– Думаю, хватит получаса. Как только ты все услышишь и поймешь, сам не захочешь откладывать дело в долгий ящик.
– В таком случае завтра, в пять часов. Где?
– Я дам знать, – Лиза отстранилась от него. – Завтра, в половине пятого жди меня в своем авто недалеко от Апраксина Двора. И прошу тебя, пока не говори ничего бабушке.
Привстав на цыпочки, Лиза быстро чмокнула Кирилла в щеку и сразу поспешила прочь – как раз появился механик.
Самсонов задумчиво смотрел ей вслед. Ни ситуация с Лео, ни даже завтрашняя премьера уже не занимали его мыслей.
Лиза жива…
Берсенев в Петрограде…
Кажется, он знал, что со всем этим делать. Потому и взял время до завтрашнего вечера…
Когда Глобачеву доложили, что в приемной – поручик Кречет и требует немедленно принять его, он не поверил своим ушам.
Поистине, стоило только ввязаться в историю с алмазами и привести в движение нужные механизмы, как Константин Иванович открыл в себе давно подзабытую способность искренне чему-либо удивляться. И до этой минуты полагал, что неожиданная связь его личного эмиссара, поручика Кречета, с находящимся в розыске государственным преступником Алексеем Берсеневым – самое, пусть неприятное, но все же удивительное обстоятельство.
Теперь же он изменил мнение: на его памяти еще ни один человек, совершивший то, что сделал Кречет, не шел на свою казнь так уверенно.
Вряд ли поручик не отдает себе отчета в происходящем, такую мысль начальник петроградского Охранного отделения тут же отбросил. Нет, Кречет прекрасно знает, в чем замешан. И если лезет в петлю, не допуская даже мысли, что о его проступке узнали в Петрограде, значит, Глобачев ошибался в нем: поручик либо самонадеян, либо глуповат. Впрочем, одно не исключает другого, даже дополняет отчасти…
Увидев Кречета, начальник Охранки узнал его только по неизменно румяным щекам. Ладно сидевший кирасирский мундир теперь висел мешком, лицо исхудало и вытянулось, появившаяся борода делала поручика чуть старше, и Глобачев не сдержался:
– Могли бы побриться, поручик. Сапоги, вижу, надраили.
Читать бесплатно другие книги:
