Последнее сокровище империи Кокотюха Андрей
Без этого, на своих ресурсах, Российская империя долго продолжать войну не сможет.
Пустить англичан в Сибирь и отдать им свои недра – свои сокровища – тоже недопустимо. Тем более что они, эти самые сокровища, вроде как имеются. Нужно только выяснить, стоит ли за случайной сибирской находкой хорошая перспектива. Но важнее другое: возможность обойтись пока без иностранных займов, при этом не сокращая необходимых для проведения успешной военной кампании расходов.
Император, таким образом, попросил генерала Глобачева дать сложившейся ситуации политическую оценку. А Григория Твердынина – подсказать наиболее приемлемый выход из создавшегося положения. Расстарался Григорий Львович, тут же согласился призвать преданных государю промышленников подставить, как он сам сказал, крепкое плечо Отечеству и предоставить в казну кратковременный заем. Конечно же – Глобачев заметил, как блеснули глаза миллионера, – в обмен на серьезные налоговое послабления тем, кто помогает казне.
Именно этот вопрос Григорий Львович собирался обсудить в Министерстве промышленности с князем Шаховским по своему возвращению из Москвы.
Получается, его убили слишком вовремя.
Если предыдущие человеческие жертвы приносили горе близким убитых, и по убитым скорбел лично Его Величество, то убийство Твердынина вело к серьезным политическим последствиям. Полетаев, а если выражаться точнее – руками Полетаева, был нанесен некий упреждающий удар. Новые договоренности с министром промышленности теперь состоятся нескоро. Крупный капитан запуган. Британия хоть и союзник, но давит на императора отнюдь не по-дружески. И коль скоро государь не намерен пускать англичан в Сибирь в свете открывшихся обстоятельств, следующий военный заем получить станет сложно.
Вот она, описанная товарищами марксистами в своих статьях и брошюрах революционная ситуация. Выгодная среди прочего немцам, терпящим в мировой войне медленное, но уверенное поражение.
Сложив такую вот политическую мозаику у себя в голове и прибавив, что Твердынину даже не дали войти в министерское здание, нагло расстреляв прямо у парадного, опытный полицейский пришел к выводу: за Боевым Отрядом стоят достаточно серьезные и влиятельные люди. Имеющие доступ ко многим секретам, получающие нужную информацию если не из первых, то наверняка из вторых рук.
Сейчас Глобачев не спешил приписывать к истории немецких шпионов: на них нынче все валят, да к тому же дело у Охранного тут же заберет военная контрразведка. Этого Константин Иванович допустить не мог. Ведь именно теперь появилась реальная возможность вычислить таинственных покровителей Полетаева и его группы. Истинную цель визита Твердынина к князю Шаховскому знали очень немногие. Негласно составить список, взять под наблюдение каждого подозреваемого, да и накрыть всех субчиков разом…
Однако государь поломал Глобачеву всю игру, перечеркнув одной депешей все его далеко идущие планы и расчеты. Генерал винил в этом именно себя. Доложив царю о том, что случилось, получил гневную телеграмму. Самого императора Константин Иванович редко видел в гневе, потому предположил: тот скорее растерялся, даже испугался очередной выходки террористов, а нужный тон посланию придал уже тот, кому было поручено дать ответ: «Когда, в конце концов, сие закончится, мы готовы принять Вашу отставку». Если государю угодно, генерал Глобачев не станет занимать более чужого места. Однако именно сейчас он через своего агента знает адрес, по которому скрывается группа Полетаева. Сотрудник Охранки вошел наконец в доверие к главарю террористов, сам лично по его приказу отыскал подходящую квартиру. И при такой оказии дал о себе знать. Блокировать их логово, накрыть всех одним махом – дело теперь несложное. В свете выводов Глобачева здесь важнее размотать весь клубок, медленно и осторожно, бог знает, куда выведет ниточка…
На этот его доклад ответ поступил еще более категоричный. Да, государь – человек мягкотелый. Характером слаб, прости господи – при этой мысли генерал в который раз перекрестился… И все-таки случались такие моменты, когда царь Николай Второй упирался в желании осуществить некое важное для себя намерение. Упорство нужно было только ему. Император, как понимал Глобачев, сам себе доказывал, что имеет свою, царскую волю. И способен потребовать ее неукоснительного выполнения.
А воля Его Величества такова: коли Охранное отделение Петрограда располагает данными о том, где находятся убийцы Григория Твердынина и прочих убежденных монархистов, личных друзей императорского дома, их надлежит незамедлительно арестовать.
Н-да, логики в этом нет. Только ведь с государем не поспоришь…
Глобачев прикрыл глаза, посидел в полумраке зашторенного кабинета какое-то время, задумчиво смял царскую депешу. После поднял веки, легко вскочил с кресла, разгладил мятый лист на поверхности стола. Положил в черную кожаную папку.
Со времени убийства Твердынина минуло больше четырех часов. Не ушли бы, голубчики…
Фараонов засек Воробей.
Если прав Высокий, если есть в его группе провокатор, то уж никак не этот маленький, сутулый и юркий парнишка. Единственный, кто не сам себе кличку придумал, а принял прозвище, очень подходящее к его серому пальто, такому же, болезненно-серому цвету кожи и пегим, вечно вздыбленным волосам. Воробья привел Данко, сказал – старый знакомец, был призван в армию, дезертировал, натерпелся от самодержавных сатрапов. Самого же худого и бледного парня, называвшего себя Данко, человеком без сердца, откуда-то привел Костров. Как, впрочем, и Юнкера – слишком как для мужчины розовощекого, похожего на Колобка из русской сказки, только – в круглых очках, по большей части молчаливого, чуть косившего левым глазом типа. Невольно обдумывая услышанное от своего таинственного покровителя, Полетаев был готов заподозрить как раз Данко: этот чаще остальных трещал о политике, временами втягивая товарищей в совершенно абсурдные споры, в результате которых то и дело вспыхивали ссоры. А конфликты внутри группы вооруженных мужчин, которые большей частью сидят в закрытых помещениях, ох, как нежелательны… Потому недолюбливал болтуна и сам Полетаев, все же отдавая себе отчет – других бойцов у него пока нет.
Окажись Воробей провокатором, не вернулся бы с улицы, где ему велено крутиться и поглядывать, пока остальные собираются сменить убежище. Чего проще – дождаться, когда все выйдут, да и позволить скрутить тепленькими.
– Уверен? – переспросил Костров, услышав, что во дворах вокруг полно шпиков.
– Я фараонов в цивильном по запаху чую, – цыкнул Воробей сломанным некогда на допросе зубом. Говорил: обозленный жандарм залепил арестованному кулаком прямо в центр лица.
Подойдя к окну, Данко отодвинул пальцем край занавески, выглянул.
– Да и они тебя учуяли, видать, Воробушек…
Оставив на столе самодельную «адскую машину», которую как раз собирался уложить в саквояж, Полетаев двумя шагами пересек комнату, жестом отстранил Данко, уже тащившего из кармана револьвер, тоже взглянул вниз с высоты третьего этажа. В самом деле, жандармы. Рядом с ними – люди в штатском.
Всмотревшись, не поверил сперва своим глазам. Даже тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Затем резко повернулся к своим, не произнес – выплюнул слова:
– Так. Уходим быстро, в разные стороны. Костров, Юнкер – вы через черный ход! Данко, Воробей – уходите через крышу! Если так пойдете, точно кто-то прорвется.
– А ты, Борис? – Костров тоже вытащил из кармана револьвер, взял наизготовку. – Так не дело…
– Я выскочу, – Полетаев снова выглянул, уже даже не таясь – один из штатских, сгрудившихся во дворе, показывал на их окно.
Он лихорадочно думал, стоит сейчас что-то объяснять своим людям или наоборот, пускай уходят, не подозревая о сделанном им невероятном открытии. Но именно в этот момент на лестнице за дверью слышится топот шагов, решивший дело.
– Пришли за мной. Я и открою. Уходите, я сказал!
Костров отметил: впервые за время их близкого знакомства Борис повел себя совсем уж странно. Только времени на раздумья и впрямь не оставалось – дверь содрогнулась от громкого стука. Те, кто ломился, решили не тратить силы на глупые игры и лишнюю конспирацию.
– Не дури, Полетаев! – рявкнули снаружи. – Дом окружен!
Кивком велев Кострову и остальным выполнять полученный приказ, Борис, сам удивившись своему спокойствию, подошел к столу и под содрогание входной двери завершил начатое – аккуратно уложил бомбу в саквояж.
И когда дверь таки слетела с петель, выставил руку с саквояжем перед собой, остановив тем самым ворвавшихся в комнату вооруженных жандармов в синих мундирах и агентов в штатском:
– Назад! Все назад! Жить надоело?
Даже не надо было ничего объяснять. Вломившиеся замерли, ощетинив «бульдоги». Стрелять не решился никто, подойти на опасное расстояние – тоже. Лишь капитан с не подходящими к моменту тонкими усиками вытер рукой в перчатке вспотевший лоб, выдавил из себя:
– Тебя тоже разорвет ведь, сволочь…
– Так чего стоишь? – Полетаев подарил натянутую, искусственную, не отвечающую моменту, но все-таки – улыбку. – Худо разве, если меня разорвет в обрывки? Или в том фокус, что не одного меня? Так?
Говоря, Полетаев пятился к открытой двери черного хода. Жандармский капитан обозначил некое движение, но тут же замер. Ведь успел оценить, как мало это помещение: даже если случайно рванет – многие пострадают, и он сам в первую очередь, ворвался ж первым, очень хотелось проявить себя в таком важном и, как казалось, несложном деле…
Проявил-таки…
Потом, когда он писал рапорт на имя полковника Хватова, все пытался изобразить ход событий во всех подробностях. Не сумел, не головой в ту секунды думал, что-то другое повело капитана вперед, когда снаружи, оттуда-то снизу, с улицы, хлопнуло один за другим несколько выстрелов. Звуки отвлекли Полетаева на миг всего, дернулась шея, взгляд скользнул мимо, к окну, и тогда капитан даже не прыжком – воздушным, как показалось со стороны, просто балетным движением подлетел к Борису, роняя на ходу свой револьвер. Свободные руки нужны были капитану. Обхватил Полетаева, прижимая его руку вместе с саквояжем вплотную к туловищу, толкая при этом главаря террористов к стене, не давая упасть и зажав пятерней, словно тисками, пятерню Бориса, уже готовую отпустить ручку опасного саквояжа.
Тут же, опомнившись, подоспели те, кто кучился сзади. Заломили руку пленному сильно и резко, до хруста, от боли его хватка ослабилась, саквояж подхватили, унесли, уложили Полетаева лицом в пол, вдавливая сильно, жестко, до крови разбивая о доски лицо, дивясь только, что ж не кричит убивец – сопит только…
Между тем во дворе разворачивались куда как более трагические события.
Костров с Юнкером, как было задумано, направились к черному ходу. Данко и Воробей шли за ними, держась на некотором расстоянии. И когда услышали сначала крик: «Стоять, руки из карманов!» и сразу – два выстрела, не сговариваясь, повернули обратно. Другой выход закрыт, и сейчас ни одного из боевиков не волновало, кто в кого стрелял, кто кого подстрелил, кому из их товарищей удалось прорваться, и удалось ли вообще. Теперь каждый был сам за себя, и единственный путь отхода для обоих – чердак и крыша.
Двигаясь также молча, сосредоточенно, даже не переговариваясь, Данко с Воробьем осторожно скользнули на чердак. Окунувшись в теплый полумрак, смешанный с ароматами мышиного помета и голубиного дерьма, через люк выбрались на покатую поверхность крыши четырехэтажного дома. Припав к жестяной поверхности и немного передохнув, они друг за дружкой подползли к противоположному краю – по неписаному правилу, для очередного убежища им всякий раз велено было подыскивать не только дом с черным ходом, но и с пожарной лестницей. Конечно же, накануне каждый из пятерки, включая Полетаева, изучил лично все возможные пути отхода.
Пригодилось, стало быть… Хотя лучше бы не пригодилось, черт побери…
Первым скользнул вниз по лестнице Данко. Двигался споро и ловко, словно цирковой гимнаст. Движения Воробья оказались неуклюжими, он вообще не отличался ловкостью, хотя не только Борис – остальные уже успели отметить отчаянную, граничащую иногда с безрассудством смелость этого сутулого всклокоченного парня вкупе с умением метко, практически не целясь, стрелять.
Однако неуклюжесть все же сыграла злую шутку. Воробей не спустился по лестнице – он свалился с нее, неудачно приземлился на ногу, не сдержал болезненного крика. Жандармы появились почти сразу, Воробей пальнул в их сторону, еще оставаясь на зеле, после подхватился и, прихрамывая, побежал в ближайший проходняк. Данко бросился за ним, нагнал, обогнал. На соседнюю улицу выскочил первым, все еще сжимая револьвер в опущенной вдоль туловища руке.
Потому двух офицеров, выбежавших из-за угла на него, Данко увидел первым…
Сначала Берсенев и Кречет услышали крики.
Эхо от первых выстрелов донеслось до офицеров после. Стреляли именно с той стороны, куда они направлялись. Как и было условлено позавчера, сегодня после полудня им предстояло снова навестить ювелирный магазин Самойловича, встретить там Лизу Потемкину и воплотить в жизнь некий стратегический план поручика Кречета, в сложные подробности которого тот пытался посвятить Алексея всю дорогу. Но, услышав выстрелы, оба, не сговариваясь, забыли о планах.
Ведь Лиза уже вполне могла находиться там, откуда доносилась пальба.
На бегу Кречет вырвался чуть вперед, даже оттеснив Берсенева плечом, и увидел двух вооруженных штатских на пару секунд раньше. Прохожие тем временем успели разбежаться кто куда, с криками прячась, кто в подъезды, кто – в подворотни. К испуганным выкрикам тут же прибавились резкие неприятные звуки полицейских свистков. Приближение полиции, казалось, должно было успокоить напуганных людей. Однако Антон оценил ситуацию мгновенно: даже если стражи порядка появятся здесь, в самом настоящем театре военных действий, вооруженные преступники успеют если не сбежать, то уж точно – оставить на этой улице несколько трупов.
В подтверждение этому тот террорист, что стоял ближе – щуплый, сутулый, всклокоченный, похожий на большую птицу, бросился к стене, стреляя в движении. Бил не прицельно, просто реагировал на появление вооруженных офицеров: Берсенев уже стоял рядом с Кречетом, также сжимая револьвер. Поручики, не сговариваясь, рассредоточились, чтобы не стать для стрелка кучной мишенью и уйти с линии огня. Второй боевик, высокий, в расстегнутом пальто и с каким-то неестественно бледным лицом, тоже выстрелил, и также не прицельно, скорее показывая зубы, чем действительно стараясь попасть в кого-то из неожиданных противников. После чего рявкнул на всю улицу:
– Разбегаемся! – и сразу же, не мешкая, рванул к ближайшему проходняку.
У щуплого оставался один путь – через мостовую, на ту сторону улицы, в темный зев проходного двора. Однако он почему-то повел себя иначе: неуклюже попятился, еще сильнее согнулся, потом налетел плечом на ближайшую к нему дверь и ввалился внутрь, исчезнув с поля зрения.
Это была дверь магазина Иосифа Самойловича.
– Берсенев, за ним! – крикнул Кречет, принимая командование на себя и не встретив со стороны гвардии поручика возражений. Алексей оказался у двери магазина в три прыжка, Антон же кинулся вдогонку за бледным, также скрывшись в проходном дворе.
А полицейские свистки приближались. Казалось, они стали частью городского воздуха.
Только вбежавший в ювелирный магазин поручик Берсенев их не слышал. Алексей не слышал вообще ничего – видел перед собой, в нескольких метрах, прямо у прилавка испуганную Лизу Потемкину – ее держал перед собой щуплый террорист, уже не выглядевший с близкого расстояния нелепо со своими всклокоченными волосами и острым, больше похожим на птичий клювик, носом.
Ствол револьвера человек-птица крепко вжимал девушке в шею, чуть ниже подбородка.
У стены, в дальнем углу, повизгивал от страха толстый ювелир, закрываясь приподнятыми на уровень плеч пухлыми руками.
– Назад! – выкрикнул Воробей, еще сильнее вдавливая ствол в шею заложницы, слова он выплевывал вместе со слюной. – Назад! Назад, офицер! Дай пройти, или я убью ее!
– Алеша… – выдохнула Лиза единственное, что способна была прохрипеть от страха.
– Отпусти ее! – Берсенев вытянул перед собой вооруженную руку, безуспешно пытаясь взять террориста на прицел. И только тут его охватил самый настоящий ужас – состояние, которого поручик не позволял себе даже в окопах, под свист пуль и разрывы снарядов: Алексей вдруг понял, что раненая рука, сжимающая револьвер, еще не готова слушаться его так, как нужно. Нет, она не дрожала. Просто держала оружие не слишком уверенно.
Значит, он даже при желании ничем не сможет помочь Лизе…
– Отпусти! – повторил поручик, стараясь, чтобы голос по-прежнему звучал уверенно и твердо.
– Бросай железку, офицер! Дай пройти, я убью девку, мне терять нечего…
Голос Воробья дрожал. Страх, напряжение, все вместе – не важно. Только это не означало, что дрогнет его рука. Наоборот, палец сам может надавить спуск от волнения, и… Живо представив себе это, Берсенев вытянул перед собой вторую руку. Сделал еще один шаг вперед, сказал громко:
– Лиза! Я здесь, Лиза!
Затем медленно нагнулся. И положил револьвер на пол.
Выпрямиться Алексей не успел. Уставший сдерживать свой страх Самойлович, закрыв голову руками, с криком повалился на пол, ища укрытие под прилавком. Резкое движение отвлекло Воробья, он пальнул на звук, раз, потом еще – и теперь уже Лиза, вдруг выйдя из ступора, неловко, зато сильно двинула террориста локтем. Воробей ослабил хватку не столько от силы удара, сколько от неожиданности, девушка рванулась, оттолкнула его от себя, бросилась навстречу Берсеневу. Поручик поймал ее в объятия, устоял на ногах, мгновенно обернулся, прикрывая девушку собой – а револьвер Воробья уже снова смотрел на него. Сейчас противников уже ничего не разделяло. Только вот оружие Алексея лежало в шаге от владельца…
Броситься вперед – поймать пулю. Стоять на месте – тоже поймать пулю, но только уже покорно, закрывая девушку собой.
Решение нужно было принять за секунды. Но Воробей, похоже, все решил для себя раньше. Держа поручика на мушке, он попятился, двинулся спиной вперед к занавеске, закрывающей проход в кабинет и служебные помещения ювелирного.
За спиной Берсенева распахнулась дверь.
Громкий крик Лизы. Выстрел.
Сломавшись пополам, террорист удивленно посмотрел перед собой, но вторая пуля, посланная прямо с порога Антоном Кречетом, отбросила его к стене, свалила на пол и закончила историю.
– Как ты? – быстро спросил Кречет. – Лиза цела? Тот ушел, сволочь, запутал во дворах…
Ничего не ответил Берсенев. Он крепко сжимал Лизу в объятиях, чувствовал, как бьется ее сердце, и от этого в его груди тоже становилось жарко, будто свинец вражеский туда влетел…
Глава пятая. Петроград, апрель
– Вот, Кирилл, это тот офицер, который сегодня спас мне жизнь. Знакомьтесь, господа: поручик Берсенев – господин Самсонов.
– А имя у поручика Берсенева имеется? – большая, крепкая, сильная рука на миг замерла в воздухе, из-под густых бровей великана метнулся цепкий взгляд.
– Алексей, – их взгляды скрестились. – Иванович.
– Да какой, к лешему, Иваныч! – огромная пятерня хлопнула протянутую руку поручика, сграбастала чуть не всю кисть, коротко и крепко сжала. – Алексей! Можем сразу на «ты», без церемоний?
– Какие церемонии… Разве брудершафт, – попробовал отшутиться Берсенев.
– Это, брат поручик, уж обязательно! – Самсонов снова встряхнул руку нового товарища, тут же обернулся на вскрик невесты, брови прыгнули вверх: – Что такое, Лиза? Где больно?
– Поручику… Алеше… Ивановичу, – девушку заметно смутила собственная несдержанность. – Кирилл, он ранен… Эта рука, правая…
– Ага! Прощения просим… – Самсонов ослабил хватку. – Крепко прижал?
– Зажило уж, – отмахнулся Берсенев.
Он был приглашен сегодня специально. Лиза собиралась официально представить Берсенева своему жениху, когда поручик, как и обещал, лично доставил испуганную девушку домой, оставив Кречета объясняться и улаживать все необходимые дела с полицией и жандармами. Лизу мало занимало, что сам Берсенев отнюдь не горел желанием свести это знакомство. Но пока поручик-спаситель лихорадочно искал подходящее объяснение, спасенная барышня, сама того не зная, помогла ему: внезапно побледнела и на глазах недоумевающего Алексея и всполошившейся Настасьи Дмитриевны осела на пол. Поручик легко подхватил Лизу, переложил на ближайший диван, и тут же был решительно отстранен бабушкой – подите, мол, прочь, поручик, подите, не видите, девушке плохо.
Не решившись прийти к Потемкиным снова, Берсенев услал за новостями Кречета, и тот успокоил: ничего страшного, доктор был, запоздалая реакция на шок. Лиза уже молодец, справлялась, почему спаситель так быстро ретировался, и даже не просила – требовала его с утра к ним в гости.
Ну, вот и познакомились…
– Так насчет брудершафта, Леша… – прогудел Самсонов, то ли в самом деле держась максимально просто, то ли изображая из себя этакого простецкого господина. – Со спасителем невесты жениху выпить даже не грех, а сам Бог велел! Причем гулять я тебя должен по-русски, широко…
– С цыганами, – вставил Берсенев.
– А хоть со всем табором! – легко поддержал Кирилл. – Только сейчас дела пошли такие, господин Берсенев, что без моего присутствия и участия не обойтись. Слыхали небось про почин – Государственный заем называется?
– Газеты еще не писали, – ответил Алексей, чтобы только не молчать.
– Ну, так напишут вскоре! Дело хорошее, покойный, царство небесное, Твердынин собирался начать, – Самсонов широко перекрестился. – Так что покорнейше прошу простить, пока не до гулянок. Вот совсем скоро подниму за тебя, Леша, отдельный тост, там и поцелуемся, как полагается по обычаю, – сейчас он уже не шутил, шагнул к поручику, крепко взял двумя руками за плечи, стиснул, снова посмотрел в глаза: – Наслышан о тебе. Самый старый друг семьи, верно? Настасья Дмитриевна сказывала, дружили с Лизой детьми. Надеюсь, с тобой мы подружимся уже взрослыми. Я не забуду того, что ты сделали для меня и Лизы, Берсенев, слово Самсонова! А оно – крепкое.
– Я просто случайно оказался рядом с вашей невестой, господин Самсонов, – проговорил Алексей, сделав легкую попытку освободиться.
– Ради бога, Алеша, вы же перешли на «ты»! – напомнила Лиза.
– Ах да, конечно же, – поручик постарался, чтобы улыбка вышла такой же естественной и открытой.
– Да, вижу, без легкого брудершафта все-таки не обойтись! – хохотнул Кирилл. – Вот они, столичные церемонии, все никак не освою, хотя сколько времени уж тут… Поручик Берсенев… Алексей… Прошу вас остаться отобедать с нами. Вы ведь не возражаете, Настасья Дмитриевна!
Тон старухи Потемкиной оказался красноречивее ее взгляда.
– Алексей – человек военный, Кирюша. Это, почитай, то же, что и ты – государственный. Похоже, он собирался уходить…
Увлеченный сам собой и своим проявлением благородства к спасителю невесты, Самсонов был единственным в комнате, кто не обратил внимания на скрытый смысл этой фразы.
– Я не приму отказа, поручик! Сам себе не прощу, а уж Лиза…
– И все же я вынужден отказаться, – не без усилий сбросив наконец руки Самсонова со своих плеч, Берсенев картинно щелкнул каблуками. – Мне нужно явиться в штаб полка. И как раз сегодня.
– Алексей еще зайдет к нам, Кирилл. Правда, Алексей? – теперь Лиза открыто улыбалась жениху.
– Да-да, непременно! Кстати, не забудь: ты приглашен на нашу помолвку. Почетным гостем, Алексей свет Иваныч, так что соответствуй, будь любезен!
Когда Берсенев, пожав на прощание руку Самсонову и приложившись губами к Лизиной, удалился, та не удержалась – послала Настасье Дмитриевне торжествующий взгляд мимо своего жениха. Которого, впрочем, не заботили какие-то там отношения его невесты и ее бабушки…
С успешной ликвидацией государственных преступников, называвших себя Боевым Отрядом Новой России, генерал-майора Глобачева поздравил лично император, удостоив аудиенции. Со стороны это выглядело так, будто бы начальник Охранного отделения сам выследил, обезоружил и арестовал Бориса Полетаева. Зная истинную суть происходящего, Константин Иванович понимал даже больше: арест сбежавшего с каторги идейного анархиста Полетаева и убийство оказавшего сопротивление террориста по кличке Воробей отнюдь не означает полного и окончательного завершения дела.
Опытный полицейский, Глобачев ожидал вооруженного столкновения. Такие, как Полетаев и его люди, без боя не сдаются. Они станут прорываться зубами и когтями, непременно закрутится мясорубка, и она вполне может перемолоть его личного агента, известного в группе под кличкой Юнкер. Операция по выявлению Боевого Отряда и внедрение в него сотрудника Охранки слишком дорого обошлась Константину Ивановичу. Ко всему это еще была его личная разработка, потому терять Юнкера, проделавшего большую и сложную работу, не хотелось.
Не будь особого царского распоряжения, Глобачев смог бы в дальнейшем вывести своего агента из игры деликатно, аккуратно, с минимальными потерями. В конце концов, это благодаря ему Охранному стало известно, что боевиками руководит Борис Полетаев, а также состав его летучего отряда. Теперь же, когда начали открываться новые обстоятельства и появилась возможность выйти на покровителей Полетаева, явно сидящих очень высоко, что вполне тянуло на разоблачение государственной измены, все корабли сожжены, нити оторваны, концы обрублены, как там еще можно сказать…
Да, Полетаев сидит в «Крестах», в одиночной камере. Хоть он и находится в изоляции от остальных, все равно очень популярен. Причем не только среди политических. Когда его выводят на положенную прогулку, об этом как-то узнают в тюрьме, и каждый такой выход сопровождается распеванием «Варшавянки». Хватов докладывает – готовится побег, и Глобачев склонен этому верить. Стало быть, суд над Полетаевым будет скорым и справедливым. Разумнее, конечно, повесить его, к такому приговору располагает военное время. Однако в таком случае террорист, убийца и грабитель сделается жертвой самодержавия, против которого боролся с оружием в руках. Значит, Полетаеву скорее всего определят пожизненную каторгу и меньше чем через месяц отправят по этапу в Сибирь.
Но – нет, с Боевым Отрядом не покончено. Сбежал Данко, бравый поручик Антон Кречет, вмешавшийся в дело так неожиданно и столь вовремя, беглеца не догнал. А самое скверное – до сих пор не найдены Костров и Юнкер. Полицию предупредили, дали описание человека, в которого ни в коем случае нельзя стрелять. Потому-то Кострову и удалось скрыться: Юнкер ведь был рядом с ним…
Складывая обрывки произошедшего из разрозненных показаний, Константин Иванович понял: произошла самая глупая вещь изо всех возможных. На полицейских, стоявших в оцеплении, вышли Костров и Юнкер, служаки замешкались, не стали сразу стрелять, и этой оплошностью в полной мере воспользовался террорист. Выходит, остатки группы снова соберутся вместе. Возможно, затаятся. Но что самое важное – Костров, заняв место Полетаева, вполне способен восстановить связь с тайным покровителем отряда. И свою деятельность террористы продолжат. Если, конечно, Юнкер раньше не даст о себе знать, тогда хоть боевиков снова возможно будет обуздать…
А теперь еще одна головная боль – все те же алмазы.
Начальник Охранного отделения Петрограда по-прежнему входил в очень узкий круг лиц, посвященных в эту историю. Император счел нужным не привлекать к ней слишком много новых людей. А решения «алмазная задача» требовала незамедлительного. Ибо на поверку, по оценке опытного ювелирных дел мастера Иосифа Самойловича, сибирские алмазы, которые отыскал где-то в тайге и тайно вез в Петроград агент компании «Де Бирс» Генри Даймонд, оказались очень высокой каратности.
Его Величество переговорил с министром промышленности. Князь Шаховской признал: если возможна промышленная добыча подобных алмазов, Россия уже к концу года сможет отказаться от британских займов. И способна продолжать войну до победного конца. Что, как минимум, успокоит военных – в войсках ужасные настроения. Однако князь сказал это с оговоркой: окончательный ответ может дать лишь после того, как будет выяснена действительная величина алмазного месторождения.
Узнать это возможно двумя способами. Первый, самый простой, предложил князь Шаховской – дать англичанам концессию. Пусть они тратятся на все необходимые исследовательские работы. Но если эти работы завершатся успешно и крупное алмазное месторождение в Сибири таки выявят, Британия, безусловно, станет на него претендовать. Уже на правах концессионера, что скверно. Второй способ нашел сам Глобачев – попытаться выявить месторождение своими силами.
Осторожно. И по возможности – быстро.
Государь согласился с министром: опыта в подобных делах мало, средств для финансирования серьезной экспедиции нет. Но Глобачев пояснил: раз уж его невольно привлекли к государственной тайне, то он может дать такой совет: пока достаточно послать в Сибирь по горячим следам надежного человека. Лучше – преданного офицера, не подверженного сомнениям и не испорченного пропагандой.
Если будет возможность начинать промышленную разработку месторождения – то позже и крупную экспедицию, благословясь, снаряжайте. Если ничего не отыщется – можно смело пускать англичан в Сибирь, пускай господа из «Де Бирс» лбы себе разбивают. Зато Британия разморозит вопрос о займах.
Инициатива наказуема, усмехнулся тогда император. Вы, Константин Иванович, предложили – вам и кандидатуру подбирать. Но и на этот счет у Глобачева ответ имелся: поручик лейб-гвардии Конного полка Антон Кречет. Может, есть и лучше кандидатуры. Но другой точно нет – именно Кречет невольно вовлечен в историю с алмазами, пусть даже пока и не знает, как глубоко. Да и потом, именно поручик Кречет достойно проявил себя, участвуя в поимке террористов.
Осталось только вызвать этого храброго офицера к себе. Как уже успел выяснить Глобачев, давно поручик в бой рвется, засиделся в тылу, в княжеских порученцах…
Сперва Кирилл Самсонов положил себе в тарелку большой кусок осетрины. После молча и неспешно, получая от процесса заметное удовольствие, принялся за еду, щедро сдабривая рыбу порциями красного и ядреного, даже на вид, хрена. Лео Ренкас наблюдал за ним, но его взгляд не портил Самсонову аппетит. Доев наконец рыбу, Кирилл взял графин с коньяком, налил Лео в рюмку щедро, себе – на самое донце, больше для запаха и приличия, вытер губы салфеткой.
– Значит, Потемкина сама заговорила об этом?
– Видимо, накипело, – кивнул Ренкас. – Я, Кирилл Прохорович, к подобным темам почему-то очень чувствителен. Видимо, когда вращаешься большей частью среди богемы, а там таких страстей – на тома романов…
– А если опустить богемные страсти? – Самсонов чуть наклонился вперед, к своему краю стола, и Лео вдруг показалось – Господин Медведь навис над ним, словно утес над рекой. – Почему старуха подняла такую деликатную тему именно с вами? Вы ведь раньше не были знакомы…
– Верно, не были, – вздохнул Ренкас, понимая: историю придется повторить с самого начала. – Вы ведь обязали меня лично вручить Анастасии Дмитриевне Потемкиной билеты на премьеру «Танцовщицы». Как вы и предполагали, место рядом с ложей господина первого министра Штюрмера произвело должный эффект. Вот, мол, где должны сидеть Потемкины…
– Пока много лишнего, Лео.
– Ах, да… – чтобы взять паузу, Ренкас сделал хороший глоток коньяку. – После того как Потемкина узнала о нашей с вами давней дружбе, тут же завела: мол, только я как друг обязан предостеречь…
– Так и сказала?
– Именно так, Кирилл Прохорович. Правда, я обещал Настасье Дмитриевне выдать эти слова за свои. Но подумал – получится какой-то любительский театр. Потому все выглядит вот так: бабушка вашей невесты считает, что друг ее детства, поручик Берсенев Алексей, ведет себя неприлично и непозволительно.
Самсонов повертел тонкую ножку хрустальной рюмки в своих сильных пальцах.
– И это, значит, выражается в том, что поручик водит Лизу в электротеатр на эти… фильмы?
– Она сказала – развратные фильмы, – эту фразу Ренкасу повторять почему-то нравилось. – Еще они ходят на стрельбище. Поручик учит девицу…
– Мою невесту, Лео.
– Извините, вашу невесту, Лизавету Васильевну, поручик обучает стрельбе из револьвера и винтовки. Сама же Лизавета Васильевна на удивленные бабушкины вопросы якобы заявила…
– Якобы?
– Со слов бабушки, Кирилл Прохорович. Так вот, Лизавета Васильевна ответила: после того, что ей довелось пережить, она хочет освоить оружие. И прибавила, что, мол, когда идет война и кругом неспокойно, современная девушка должна уметь за себя постоять. А не ждать, когда у мужчин появится время и желание прийти ей на помощь.
– Это все?
– Ну… Еще они просто гуляют, – Лео допил коньяк, подцепил вилкой лимонную дольку, отправил ее в рот, пожевал, чуть скривившись.
– Просто гуляют… – повторил Самсонов.
Сейчас Ренкаса и его рассказов, очень подходящих для того, чтобы стать свежими сплетнями, в отдельном кабинете ресторана «Виктория» для Кирилла не существовало. Вокруг него вообще все исчезло, на некоторое время образовалась полная, даже звенящая тишина. У Самсонова внезапно появилось, о чем подумать, кроме неотложных дел, которые считались государственными.
И это – отнюдь не опасение старухи Потемкиной, лишенные, по глубокому убеждению Кирилла, всяких веских оснований. Начать хотя бы с того, что Настасья Дмитриевна этого поручика, друга Лизиного детства, терпеть не могла. Одно время старый друг решил посватать девушку, получил решительный отлуп от самой Потемкиной и надолго исчез из их дома, как и из их жизни. Бабушке не очень хотелось, чтобы Берсенев вернулся. Самсонов не знал, как к своему старому другу относится Лиза, сохранилось ли что-то между ними, было ли оно, в конце концов. Зато имелось другое, известное ему обстоятельство: он, Кирилл Самсонов, самолично попросил поручика не давать Лизе скучать, пока ее жених активно занимается, как уже отмечалось, делами государственной важности. Берсеневу, кажется, скоро на фронт, жених не может уделить Лизе должного внимания до помолвки, а после случившегося гулять одной – увольте-с! Вот, получается, поручик Берсенев и развлекает Лизу, как умеет. Фильмы, тир, прогулки по набережной. Странный выбор развлечений, да ведь только сам Кирилл это, выходит, благословил и одобрил. Если старухе что-то взбрело в голову, она не обязана делиться своими глупостями с первым встречным. Тем более что первым ей встретился Лео Ренкас, не последний, как знал Самсонов, светский сплетник в Петрограде.
Кабы только это, Кирилл сейчас не сушил бы себе такими глупостями голову. Однако было обстоятельство, о котором не упомянула Потемкина и, естественно, которое не мог взять во внимание Лео.
Ювелирный магазин Самойловича. Место, где произошло событие, вновь открывшее Алексею Берсеневу дверь в дом Потемкиных. И давшее, как показали дальнейшие события, вполне удобный повод для их с Лизой встреч.
Его невеста в тот день пришла к Самойловичу, предварительно договорившись с ним. Опять же, к ювелиру Лизу чуть ли не силой вытолкал сам Кирилл. Как ни верти, девушка оказалась там, в магазине, случайно. И террорист, напавший на нее, тоже вряд ли имел другую возможность вырваться из облавы. Этот также выбрал магазин Самойловича случайно, просто оказался рядом с ближайшей открытой дверью.
А что те двое удальцов? Друзья детства, господа поручики Кречет и Берсенев? Выходит, оба, особенно – Берсенев, тоже оказались у того магазина в тот день и в то же самое время, что и Лиза, по чистой случайности?..
Самсонов снова вернулся из личной тишины в пространство ресторанного кабинета. Встретился взглядом с притихшим Ренкасом. Сильнее сжал пальцы на хрустальной ножке рюмки.
Хрусь!
Отломанная ножка аккуратно легла в центр пустой тарелки. Пораненный осколком палец Кирилл вытер о салфетку. Кинул ее туда же, в тарелку.
Следом кровавым вверх.
К середине апреля весна ворвалась в Петроград как-то стремительно, словно ветер с Балтики надул. На набережной даже под вечер оставалось достаточно много гуляющих. О полноценной весне пока что речи быть не могло. Но столичные жители соскучились по солнечным лучам. Не холодным, лишь усиливающим дождливую тоску каменного города, а ярким, обещающим скорый весенний разгул и недолгое, и оттого – еще более желанное петроградское северное лето.
– Купите даме цветы, господин офицер!
Берсенев заплатил молоденькой девчушке за белый букетик ландышей, протянул Лизе, державшей его под руку, и та картинно наморщила носик.
– Фу, господин офицер, как это пошло!
– Почему? – от неожиданно полученного замечания Алексей даже остановился.
– Набережная, закат, копеечные ландыши… Бульварный роман. Берсенев, это ты в госпитале начитался?
– Прости…
Сжав тонкие губы, поручик решительно попытался взять злополучные ландыши, даже намеревался швырнуть цветы в воду, но Лиза отпустила его локоть, легко отскочила, пряча при этом букет за спину, погрозила пальчиком.
– Э, нет, господин офицер! Это уже хамство! Солдафон! Сначала дарит цветочки барышне, после отнимает!.. Что за манеры, Алексей Иванович, где вы росли?
– Там же, где и вы, Лизавета Васильевна.
Скорее почувствовав, чем увидев, что Берсенев не готов подыгрывать, Лиза поднесла букет к лицу, вдохнула аромат, на мгновение зажмурилась.
– Не из цветочного салона, Алеша. Самые настоящие, лесные. Живые. Даже без пошлой муаровой ленточки. Вот! – она победно помахала цветами. – Они пахнут, понимаешь? Я поставлю их в девичьей спаленке и стану засыпать под этот аромат.
– Голова закружится, – предостерег Алексей. – Как вон у нашего Кречета.
– Так и не раскрыл государственную тайну? – Лиза снова пошла рядом с Берсеневым, подхватив офицера под руку. – То-то, гляжу, запропал…
– Куда там! Важный, как главный петух в курятнике! Грудь колесом, на лице – загадочное выражение. Только и знаю, что, дескать, поручено ему какое-то важное дело, чуть не самим государем императором. Даже не так: говорит – миссия, не иначе! – Алексей усмехнулся, вспоминая давешний разговор с Кречетом. – Отбывает куда-то то ли под конец апреля, то ли – с началом мая. Обещает вернуться полковником.
– Сразу так и полковником?
– Ну, Лиза, ты же знаешь Антона. Генералом родился, только по чистой случайности все в поручиках ходит.
Они помолчали. Лиза с кем-то вежливо поздоровалась, легонько ткнула спутника локтем.
– Ты заметил?
– Нет. Кто это?
– Не важно, кто, Алеша. Важно, что эта парочка проходит мимо нас уже в третий раз. Думаю, делают какой-то невероятный круг, чтобы вернуться обратно и пойти снова нам навстречу.
– Сплетен не боишься?
– Невеста Господина Медведя может себе позволить плевать на сплетни, – Лиза взглянула на поручика, явно ловя его реакцию, после хохотнула: – Да ладно тебе! Пускай почешут языками, если людям так интереснее жить. Кстати, они получат приглашение на помолвку. То-то разговоров пойдет, когда увидят тебя среди друзей жениха…
– Ты хочешь таких разговоров?
– Перед началом скучной семейной жизни встряски полезны, Берсенев.
– Возможно, – проговорил поручик, глядя сейчас мимо Лизы, на холодную воду Балтики. – Если тебе доставляют удовольствие подобные развлечения, если ты считаешь это невинным – бог с тобой.
– Ты стал моралистом, Алеша?
– Нет, Лиза, на фронте трудно остаться моралистом даже тому, кто им был в мирной жизни. Моралист в окопах, чтоб ты знала, первый враг и главный мерзавец. Просто, – он выдержал паузу, давая себе последнюю возможность собраться с мыслями, – просто мне жаль, что я не смогу насладиться финалом твоего милого спектакля.
– Какого спектакля, ты о чем?
– Любительский театр, Лиза. Все тот же, Ромео и Джульетта для пейзан. В общем… Сегодня наше прощание. Мой рапорт удовлетворен, через три дня отбываю на фронт, в действующую часть.
Лицо девушки изменилось резко. Игривое выражение словно сдуло морским ветром. Слетела напускная загадочность, делавшая ее похожей на гимназистку, впервые поцеловавшую кадета на балу. Лиза вдруг стала сама собой: растерянной, неуверенной в завтрашнем дне и крайне потрясенной. Так случается, когда внезапно уходит близкий человек.
– Я… я не ожидала… то есть… Алексей Берсенев, я ждала от тебя другого признания! Такого же, как тогда, в бабушкином саду… Ладно, то детство… Но почти два года назад, Алеша, ты… Хорошо! – к ней вернулась отчаянная решимость. – Мужчины трусы, даже если они воюют, стреляют, если их ранят и они просятся на фронт! Видно, смелости с девушками от вас ждать не приходится. Вы скорее пойдете в атаку на врага, чем решитесь объясниться! Хочешь, чтобы я это сказала? Я люблю тебя, Алеша, люб-лю! Вот! – не зная, как завершить разговор, она снова понюхала ландыши.
– Этого нельзя делать… – проговорил Берсенев, сглотнув подступивший к горлу комок.
– Нельзя любить?
– Ты выходишь замуж, Лиза. Очень скоро ты будешь помолвлена с Кириллом Самсоновым. Ты сама приняла решение…
– Но я же могу принять и другое решение, Алексей! Мы сегодня, сейчас же идем к нам, ты просишь у бабушки моей руки, а она…
– Ты питаешь иллюзии по поводу своей бабушки, Лиза?
– Нет, но раз ты такой старомодный моралист, приличия будут соблюдены. Какой бы ответ ты ни получил, я завтра же прошу у Кирилла прощения. Ты плохо его знаешь, мало, о нем разное говорят и пишут… Только он хороший человек, Алеша. Я поговорю с ним – и он все поймет.
– Не нужно, – Берсенев мягко взял девушку за плечо. – Ты – Потемкина, а Потемкины не должны сбегать из дому с поручиками, у которых только одна перспектива – погибнуть за веру, царя и Отечество. Если ты готова принять некое важное для себя решение, то и я для себя решение также принял. Только, в отличие от тебя, обдумывал его долго.
– Постой! Кто тебе сказал, что мои слова сейчас – это девичья блажь? – Лиза нахмурилась.
– Я уважаю твое решение, Лиза. Я благодарен тебе. И я… я тоже люблю тебя. Но также прошу тебя уважать и мое решение. Сегодняшний вечер – наше прощание. Мы оба понимаем, что иначе не может быть.
– Господи, – пробормотала Лиза. – Боже, как глупо ты все устроил…
– Может, я поступаю еще глупее… Только не могу ничего другого придумать. И весна шестнадцатого года станет нашей прощальной.
– У нас есть время до завтра? Алеша, умоляю тебя – давай подумаем до завтра! Мы ведь встретимся завтра?
– Обязательно, Лиза. У нас не так много времени осталось…
Когда поручик Берсенев возвращался к себе на квартиру, уже совсем стемнело. Погруженный в свои мысли, он даже не сразу услышал, как его окликнули по имени-отчеству. Лишь услышав из темноты «Алексей Иванович» в третий раз, он остановился, обернулся, машинально положил руку на кобуру.
– Кто здесь?
– Вы – Берсенев Алексей Иванович?
Читать бесплатно другие книги:
