Полет шершня Фоллетт Кен
– Да ладно. По мне, так это правда смешно. Без штанов! – И захохотал.
Харальд растерялся. Сначала полицейский выглядел грозно, а теперь гогочет над шуткой!
– Что со мной будет? – спросил он.
– Да ничего, делов-то, – отмахнулся сержант. – Работа полиции – преступников ловить, а не шутников. – Порвал страницу с рапортом надвое и бросил в мусорную корзину.
Харальд не верил своему счастью.
«Неужели меня сейчас выпустят?»
– И что… что я должен сделать?
– Возвращайся в свой Янсборг.
– Благодарю вас!
«Да… И как мне теперь, интересно, пробраться в школу незамеченным? Средь бела дня? Ну, в поезде будет время подумать и что-нибудь сочинить. Может, все обойдется!»
Сержант поднялся на ноги.
– Один совет напоследок. От спиртного держись подальше.
– Слово даю! – от души пообещал Харальд.
«Если удастся выйти сухим из воды, в жизни не возьму в рот спиртного!»
Сержант распахнул перед ним дверь, и Харальд застыл на месте как пригвожденный. За порогом стоял Петер Флемминг. Какое-то время они молчали, поедая друг друга глазами.
– Чем могу служить, господин инспектор? – прервал этот поединок сержант.
Петер не удостоил его ответом.
– Замечательно! – произнес он как человек, доказавший наконец свою правоту. – А я-то вижу имя в списке задержанных за ночь и думаю: неужели этот Харальд Олафсен, пьяница и пачкун, – сын нашего пастора с Санде? И посмотрите-ка, так оно и есть!
У Харальда земля ушла из-под ног. Только посмел он надеяться, что этот кошмар удастся сохранить в тайне, как о нем узнал человек, у которого зуб на всех Олафсенов скопом!
Петер повернулся к сержанту и властно приказал:
– Вы свободны, сержант. Я сам им займусь.
– Старший инспектор решил, господин инспектор, что обвинение мы ему предъявлять не будем, – заартачился сержант.
– Это мы еще посмотрим.
Харальд чуть не заплакал – так ему показалось обидно: чуть-чуть не удалось улизнуть!
Сержант помедлил, не желая сдаваться.
Тогда Петер твердо сказал:
– Это все, сержант, я больше вас не задерживаю!
Тому пришлось выйти.
Петер в упор смотрел на Харальда и молчал.
– Что ты задумал? – не выдержал Харальд.
Петер улыбнулся.
– Пожалуй, отвезу-ка я тебя в школу.
На территорию Янсборгской школы они въехали в полицейском «бьюике»: за рулем – полицейский в форме, на заднем сиденье – Харальд, как заключенный.
Полуденное солнце весело освещало школьные лужайки и старые здания из красного кирпича. Завидев их, Харальд ощутил укол сожаления: где она, та простая, безопасная жизнь, какой он жил здесь последние семь лет? Как ни обернись дело сегодня, недолго этому привычному, надежному месту быть ему домом.
Совсем другие чувства вызвало это место у Петера Флемминга. Адресуясь шоферу, он кисло пробурчал:
– Вот тут и выращивают наших правителей.
– Да, господин инспектор, – равнодушно отозвался шофер.
Была как раз перемена, когда школа почти в полном составе жевала свои бутерброды на свежем воздухе, так что многие могли наблюдать, как «бьюик» подкатил к зданию дирекции и из него выбрался Харальд.
Петер предъявил секретарше удостоверение, и их с Харальдом немедленно провели в кабинет Хейса.
Харальд не знал, что и думать. Вроде бы Петер не собирался передавать его в гестапо, чего он боялся сильнее всего. Обольщаться не стоило, но были все основания полагать, что Петер видит в нем шкодливого школьника, а не участника датского Сопротивления. В кои-то веки приходилось радоваться, что к тебе относятся как к мальчишке, а не как к взрослому.
«В таком случае куда он клонит?» – терзался раздумьями Харальд.
Они вошли. Хейс поднялся навстречу, вывинтив из-за стола свое длинное тело, и с тревогой уставился на них сквозь очки, сидящие на горбинке носа.
– Олафсен? Что случилось?
Петер не позволил Харальду ответить. Ткнув в него большим пальцем, он грозно спросил Хейса:
– Это ваш?
Благовоспитанный Хейс поморщился, как от удара.
– Олафсен наш ученик, да.
– Прошлой ночью его задержали за порчу немецкого военного имущества.
Харальд понял: Петеру доставляет удовольствие унижать Хейса, он намерен продолжать в том же духе.
– Мне прискорбно слышать, – помертвел Хейс.
– Кроме того, он был пьян.
– Этого еще не хватало…
– Полиция пока не решила, что с ним делать.
– Не уверен, что…
– Честно говоря, мы предпочли бы не наказывать мальчишку за детскую выходку.
– О, я рад это слышать…
– Но, с другой стороны, проступок не должен остаться без наказания.
– Согласен.
– Помимо всего прочего, нашим немецким друзьям будет приятно узнать, что с нарушителем обошлись строго.
– Разумеется…
Харальду было и жаль Хейса, и в то же время противно, что тот мямля. Пока что он только и делал, что поддакивал наглому Флеммингу.
– Таким образом, выбор за вами, – продолжил Петер.
– Да? В каком смысле?
– Если мы отпустим Олафсена, вы отчислите его из школы?
«Вот теперь стало ясно, куда он клонит. Хочет, чтобы мой проступок стал достоянием гласности. Его главная цель – унизить всех Олафсенов. Арест ученика Янсборгской школы попадет в газеты, поднимется шум. Пострадает репутация Хейса, но пуще всех достанется моим родителям. Отец взорвется вулканом, мама будет безутешна».
Однако важнее, на взгляд Харальда, было то, что вражда Петера к Олафсенам притупила его полицейский инстинкт. Он так возликовал, подловив одного из Олафсенов на пьянстве, что проглядел более серьезное преступление. Даже не подумал, не простирается ли неприязнь Харальда к нацистам дальше, чем оскорбительные шутки на стенах, не дошло ли дело до шпионажа. Похоже, злорадство Петера спасло Харальду жизнь.
Хейс впервые попытался возразить.
– Исключение, на мой взгляд, – слишком жестокая мера…
– Не такая жестокая, как суд и, вполне возможно, тюремный приговор.
– Не такая, действительно.
Харальд не участвовал в разговоре, потому что не видел способа как-нибудь добиться того, чтобы инцидент остался тайной. Он утешался мыслью, что избежал застенков гестапо. По сравнению с этим любое наказание – ерунда.
– До конца учебного года осталось совсем недолго. Если исключить, он пропустит не много.
– И все-таки это будет ему уроком.
– В общем, несколько формальным, учитывая, что до выпуска всего пара недель.
– Однако же немцы будут довольны.
– Правда? Это, разумеется, важно.
– Если вы дадите мне честное слово, что Олафсена отчислят, я освобожу его из-под стражи. В противном случае придется везти его назад в полицейское управление.
Хейс виновато глянул на Харальда.
– Похоже, у школы нет выбора, не так ли?
– Да, господин директор.
Хейс перевел взгляд на Петера.
– Что ж, ничего не поделаешь. Я отчислю его.
– Рад, что мы пришли к разумному соглашению. – Петер довольно улыбнулся. – Держись подальше от неприятностей, юный Харальд, – произнес он нравоучительным тоном и поднялся.
Харальд отвел глаза.
Петер и Хейс попрощались за руку.
– Что ж, благодарю вас, инспектор, – сказал Хейс.
– Рад помочь, – откланялся Петер.
Харальд перевел дух. Фу, вроде бы обошлось. Дома ему, что и говорить, устроят головомойку, но главное, что эта дурацкая выходка не навредит Поулю Кирке и Сопротивлению.
– Случилось ужасное, Олафсен, – промямлил Хейс.
– Понимаю, вел себя как дурак…
– Я не об этом. По-моему, ты знаком с двоюродным братом Мадса Кирке.
– С Поулем? Да. – Харальд опять насторожился. Неужели Хейс прознал про его связь с Сопротивлением? – А что такое?
– Он попал в авиакатастрофу.
– Господи! Да я летал с ним только несколько дней назад!
– Это произошло вчера вечером в летной школе…
– И что?!
– Мне очень жаль, но Поуль Кирке погиб.
Глава 9
– Погиб? – надтреснутым голосом переспросил Герберт Вуди. – Как он мог погибнуть?
– Его «тайгер мот» разбился, – сердито отозвалась Хермия, у которой от слез щипало глаза.
– Чертов олух, – брюзгливо прогудел Вуди. – Поставил все под угрозу.
Хермию даже передернуло.
«Дать бы ему оплеуху хорошую, этому тупице!» – подумала девушка.
Они сидели в кабинете Вуди в Бличли-парке. С ними был Дигби Хоар. Хермия уже доложила, что послала Поулю шифровку с просьбой найти свидетельства о наличии радара на острове Санде.
– Ответ пришел от Йенса Токсвига, одного из помощников Поуля. – Она старалась придерживаться фактов и казаться спокойной. – Как обычно, сообщение переслали через британское представительство в Стокгольме, однако Йенс даже не зашифровывал его – он ведь кода не знает. Пишет, что в официальных данных авиакатастрофа проходит как несчастный случай, но на самом деле Поуль пытался уйти от полиции и самолет сбили.
– Бедняга! – вздохнул Дигби.
– Сообщение доставили сегодня утром, – продолжила Хермия. – Я как раз собиралась доложить вам об этом, мистер Вуди, когда вы послали за мной. – На самом деле она сидела у себя в «сапожке» и плакала. Вообще Хермия была не из слезливых, но тут удержаться не смогла – так жаль было Поуля, молодого, веселого, красивого. Хуже того, она ставила себе в вину его гибель. Кто, как не она, попросил его шпионить за немцами? Он с благородной готовностью согласился, и вот его нет на свете. Думала о родителях Поуля, о двоюродном брате Мадсе, оплакивала их тоже. И больше всего на свете ей хотелось завершить дело, которое он начал, чтобы убийцам в итоге не было повода торжествовать.
– Мне очень жаль, – сказал Дигби, сочувственно приобняв Хермию за плечи. – Многие сейчас погибают, но особенно больно, когда это твои друзья или знакомые.
Она кивнула. Дигби сказал слова простые и очевидные, но именно те, что нужно. До чего ж хороший человек… Но тут Хермия вспомнила, что у нее есть жених, и усовестилась. Просто беда, что нельзя повидаться с Арне. Стоит поговорить с ним, прикоснуться к нему, и ее любовь вспыхнет с новой силой, и она станет неуязвима перед обаянием Дигби.
– Ну и с чем теперь мы остались? – спросил Вуди.
Хермия собралась с мыслями.
– Йенс пишет, что участники «Ночного дозора» решили залечь на дно, по крайней мере на время, пока не прояснится, до чего докопалась полиция. Так что, если прибегнуть к вашему выражению, в Дании мы остались без всяких источников информации.
– Что выставляет нас не в самом выгодном свете, – подвел итог Вуди.
– Тоже мне печаль! – фыркнул Дигби. – Нацисты создали мощнейшее оружие, вот что важно. Мы-то думали, что далеко обошли их с радаром, а теперь оказалось, он у них есть, причем гораздо эффективнее нашего. Не о том надо думать, как вы выглядите, а о том, как бы узнать побольше!
Вуди сверкнул глазом, но промолчал.
– А другие источники разведданных задействовать нельзя? – поинтересовалась Хермия.
– Естественно, мы копаем во всех направлениях. И отыскалась еще одна зацепка: в дешифровках сообщений люфтваффе появилось слово «Himmelbett».
– Химмельбет? – переспросил Вуди. – «Небесная постель»? Это еще что такое?
– Так они называют кровать, накрытую пологом на колоннах, – ответила Хермия.
– Чушь какая-то, – пробурчал Вуди, словно это она придумала.
– А в каком контексте? – обратилась Хермия к Дигби.
– Непонятно. Похоже, их радар работает в этой «небесной постели». Мы не разобрались.
– Придется мне самой ехать в Данию, – решила Хермия.
– Не выдумывайте! – воскликнул Вуди.
– Агентов внутри страны у нас больше нет – значит, надо внедрить кого-то. Я знаю страну лучше, чем любой другой сотрудник разведки. По-датски говорю без акцента. Другого выхода нет.
– Мы не посылаем женщин на такие задания, – отмахнулся Вуди.
– Нет, посылаем, – возразил Дигби и повернулся к Хермии. – Сегодня же вечером отправляемся в Стокгольм. Я еду с вами.
– Зачем тебе это понадобилось? – спросила Хермия на следующий день, когда они с Дигби осматривали Золотую комнату знаменитой стокгольмской ратуши.
Он остановился полюбоваться мозаичным панно.
– Во-первых, премьер-министр пожелал, чтобы я лично следил за выполнением столь ответственного задания.
– Понятно.
– А во-вторых, я не хотел упустить шанс побыть с тобой вдвоем.
– Ты ведь знаешь: я должна установить связь с женихом. Он единственный, кому я доверяю. Больше мне обратиться не к кому.
– Конечно.
– И значит, тем быстрее я с ним увижусь.
– Что касается меня, я очень этим доволен. Как соперничать с человеком, который торчит бог знает где на оккупированной территории, невидим, героически хранит молчание и к тому же прикован к тебе незримыми узами лояльности и вины? Я предпочту реального противника, из плоти и крови, с нормальными человеческими эмоциями – такого, который способен злиться, посыпать воротник перхотью и почесывать задницу.
– Это не соревнование! – рассердилась она. – Я люблю Арне. Я собираюсь за него замуж.
– Но ведь не вышла еще!
Хермия потрясла головой, словно желая стряхнуть с себя никчемную болтовню. В прежних обстоятельствах романтические ухаживания Дигби были ей приятны, хоть и не без ощущения вины, но теперь она видела в них помеху, поскольку приехала на задание и они с Дигби только притворялись туристами, чтобы запутать врага и убить время.
Выйдя из Золотой комнаты, по широкой мраморной лестнице Хермия и Дигби спустились в мощеный внутренний двор. Прошли под аркадой из розового гранита и оказались в саду, откуда открывался вид на серые воды озера Маларен. Обернувшись, чтобы окинуть взглядом башню, почти на сто метров вознесшуюся над зданием из красного кирпича, Хермия проверила, есть ли за ними «хвост».
Скучающего вида тип в сером костюме и сношенных башмаках даже не особенно прятался. Едва Дигби и Хермия уселись в «вольво» с шофером (лимузин приспособили работать на угле) и отъехали от британского представительства, как за ними тут же тронулся черный «Мерседес-230», в котором сидели двое. Когда они вышли у ратуши, тип в сером костюме поплелся за ними внутрь.
Британский военный атташе предупредил, что особая группа немецких агентов держит под неусыпным присмотром всех британских подданных, которые находятся в Швеции. Конечно, можно от них улизнуть, но выйдет себе дороже. Уйти от «хвоста» – значит расписаться в том, что виновен. Тех, кто так делал, брали под арест по обвинению в шпионаже, и тогда шведским властям под давлением немцев приходилось выдворить их из страны, экстрадировать. Хермии следовало сбежать так, чтобы «хвост» этого не понял.
По продуманному заранее сценарию, они с Дигби неспешно брели по саду и наконец повернули за угол, чтобы взглянуть на могилу основателя города, Биргера Ярла. Над золоченым саркофагом возвышался мраморный балдахин, опирающийся на четыре колонны.
– Вот и «небесная постель», – заметила Хермия.
У дальней стены памятника держалась в тени шведка того же роста и сложения, что и Хермия, с такими же темными волосами.
Хермия вопросительно на нее взглянула – та решительно кивнула в ответ.
Хермию бросило в дрожь. До сих пор она не делала ничего противозаконного: ее пребывание в Швеции пока было абсолютно невинно, – но с этой минуты, впервые в жизни, она окажется по ту сторону законопорядка.
– Быстрей! – по-английски произнесла женщина.
Хермия мигом скинула с себя легкий дождевик и красный берет. Женщина их так же быстро надела. Достав из кармана скучный, коричневого цвета, шарф, Хермия повязала им голову, чтобы скрыть свои приметные волосы и даже отчасти лицо.
Шведка взяла Дигби под руку, и они у всех на виду неспешно направились в сад.
Хермия, втайне замирая – «хвост» почует неладное и явится проверить, – несколько минут пережидала, притворяясь, будто разглядывает затейливое, из кованого железа, ограждение памятника. Потом с опаской – вдруг он в засаде? – вышла, надвинула шарф на глаза и, завернув за угол, тоже вернулась в сад. В дальнем конце аллеи Дигби с ее двойником шли к воротам на выход. «Хвост» тащился за ними. План сработал.
Хермия пошла за «хвостом». Согласно договоренности Дигби и его спутница направились прямиком к лимузину, который ждал их на площади, сели в машину и уехали. «Хвосты» последовали за «вольво» на «мерседесе». Доедут прямо до представительства и доложат по начальству, что двое приезжих из Англии весь день вели себя как примерные туристы.
Так что Хермия свободна!
Быстрым шагом перейдя Ратушный мост и горя желанием скорей приступить к делу, она поспешила к площади Густава Адольфа, в самый центр города.
Последние сутки жизнь крутилась с головокружительной быстротой. Ей дали несколько минут, чтобы кое-что побросать в чемодан, а потом их с Дигби на сумасшедшей скорости помчали в Данди, в Шотландию, где за несколько минут до полуночи они зарегистрировались в отеле. А сегодня утром отвезли на аэродром Лейхарс, что на побережье области Файф, и экипаж военного самолета в гражданской форме государственной авиакомпании Великобритании за три часа доставил их в Стокгольм. Пообедав в британском представительстве, они приступили к выполнению плана, который разработали в машине, пока мчались из Бличли в Данди.
Отсюда, поскольку Швеция соблюдает нейтралитет, можно звонить в Данию. Хермия намеревалась связаться таким образом с Арне. С датской стороны звонки прослушивались, а письма перлюстрировались, так что при любых контактах следовало быть чрезвычайно внимательной к выбору выражений. Надо придумать такой ход, который, будучи невинным на взгляд соглядатаев, привел бы Арне в Сопротивление.
В 1939 году, формируя «Ночной дозор», Хермия, по здравом размышлении, не ввела туда Арне. И не потому, что он придерживался других убеждений, нет: он тоже терпеть не мог нацистов, хотя и не так страстно, как она, считал, что те глупые клоуны в дурацкой форме, которые хотят отнять у людей радость жизни, – препятствием стал его характер, легкий и беспечный. Для работы в подполье Арне был слишком открыт и дружелюбен. Отчасти сыграло роль стремление оградить его от опасности, хотя Поуль, надо признать, согласился с ней в том, что в Сопротивлении Арне не место.
Но сейчас положение отчаянное. Вряд ли Арне расстался со своей беспечностью, но другого у нее нет. А потом, представления об опасности теперь изменились по сравнению с началом войны. Тысячи молодых людей уже сложили свои головы. Арне военный, офицер: это его долг – рисковать ради своей страны. И все равно у нее замирало сердце при мысли, о чем она собирается его попросить.
Хермия свернула на Васагатан, бойкую улицу, где располагались несколько гостиниц, Центральный железнодорожный вокзал и Главный почтамт. Здесь, в Швеции, телефонная служба всегда существовала отдельно от почты, и для публичного пользования имелись особые телефонные бюро. Одно такое бюро находилось на вокзале.
Конечно, можно было позвонить из британского представительства, но это наверняка вызвало бы подозрения. Меж тем как в телефонном бюро женщина, которая, спотыкаясь, говорит по-шведски с датским акцентом и пришла позвонить домой, – вполне обычное дело.
Они с Дигби обговорили вероятность прослушки властями телефонного звонка. На каждом телефонном узле в Дании имелась хотя бы одна служащая в немецкой военной форме, которая этим занималась. Вряд ли прослушивались все разговоры подряд, однако международным звонкам уделялось особое внимание и уж тем паче, если звонили на военную базу. Таким образом, имелся весомый шанс, что беседа Хермии и Арне будет записана. Ей следует изъясняться намеками и обиняками. Но это не проблема. Они с Арне любят друг друга – неужели она не сумеет донести до него суть дела, не вдаваясь в подробности и не называя вещи своими именами?
Стокгольмский вокзал напоминал французский дворец: величественный вестибюль, кессонный потолок, люстры и канделябры. Хермия нашла переговорный зал, заняла очередь, и в свой час, указав телефон летной школы, заказала разговор с Арне Олафсеном.
Телефонистка принялась дозваниваться в Водаль, а Хермия, волнуясь, ждала. Кто знает, на месте ли он сейчас. Возможно, в полете, или у него увольнительная, или служебная командировка куда-нибудь. Более того, его могли направить на другую базу или вообще уволить из армии.
Но где бы он ни был, она отыщет его след. Возможно, придется поговорить с его командиром, спросить, куда Арне уехал. Или позвонить его родителям на Санде. И еще у нее есть телефонные номера приятелей Арне в Копенгагене. Впереди целый вечер и сколько угодно денег на телефонные разговоры.
Как странно будет после года разлуки услышать его голос! Нет, прошло уже больше года. Хермия закусила губу. Передать ему задание, конечно, важнейшее дело, но нельзя не думать о том, как он к ней относится. Может быть, уже разлюбил? Что, если он будет с ней холоден? Это разобьет ей сердце. Что и говорить, он вполне мог встретить другую девушку. В конце концов, она и сама флиртовала с Дигби! А мужчинам хранить верность гораздо труднее, чем девушкам.
Вспомнилось, как они катались на лыжах, мчались по залитому солнцем склону, в ритм раскачиваясь на лету, выдыхая белые облачка пара, хохоча от острой радости бытия. Вернутся ли эти счастливые дни?
Ее пригласили в кабину.
– Алло! – схватила она телефонную трубку:
– Кто говорит? – раздался голос Арне.
«Боже мой, я, кажется, забыла его голос!»
Низкий и теплый, он звучал так, словно Арне вот-вот разразится смехом, а выговор образованного человека, с прекрасной дикцией, которой учат военных, и совсем легким оттенком сохранившегося с детства ютландского диалекта.
Хермия заранее заготовила свою первую фразу в надежде, что это насторожит его, настроит на бдительный лад, решив прибегнуть к ласкательным именам, которыми они называли друг друга, но в первый момент не смогла выговорить ни слова.
– Алло! – в недоумении повторил он – Кто это?
Она сглотнула и с трудом произнесла:
– Привет, щеточка, это твоя черная кошка. – Хермия звала его так из-за усов, которые кололись при поцелуях, а он ее – из-за цвета волос.
Теперь настала его очередь лишиться дара речи. Наступило молчание.
– Как у тебя дела? – спросила Хермия.
– Хорошо, – наконец отозвался он. – Боже мой, неужели это и правда ты?
– Да.
– Ты в порядке?
– Да. – И внезапно оказалось невмочь обмениваться дурацкими фразами. – Ты меня еще любишь?
Арне ответил не сразу, и Хермия испугалась, что его чувства переменились.
«Он не бухнет мне это прямо, – подумала она, – будет ходить кругами, тянуть резину, скажет: нам надо пересмотреть свои отношения, ведь прошло столько времени, – но я сразу пойму…»
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Правда?
– Даже больше, чем раньше. Скучаю невыносимо.
Хермия закрыла глаза. Голова шла кругом, и она прислонилась к стене.
– Я так рад, что ты жива, – говорил он. – Я так счастлив, что ты позвонила!
– И я тебя очень люблю, – выговорила она.
– Что происходит? Где ты? Откуда ты звонишь?
– Я тут, неподалеку. – Она взяла себя в руки.
Арне заметил, что Хермия осторожна.
– Отлично, я все понял.
– Ты помнишь наш замок? – произнесла она заготовленную фразу. В Дании замков много, но особенным для них был только один.
– Наши развалины? Конечно! Как я могу забыть?
– Давай там встретимся?
– А как ты туда… ну, не важно. Ты серьезно?
– Да.
– Это далеко.
– Дело очень важное.