Полет шершня Фоллетт Кен
– Покурим?
– Спасибо, мне недосуг. В другой раз!
Завернув за угол, Харальд нашел бревно, подкатил под одно из окон, встал на него и заглянул в церковь. Стекла в окне не было. Харальд просунул внутрь распорку и уронил ее так, чтобы она упала на ящик, который стоял под окном. Подпрыгнув, она скатилась на пол. Подтянувшись, сам пробрался в церковь.
– Привет, – произнес кто-то.
Сердце его замерло, но потом он увидел, что это Карен. Стоя за хвостом самолета, она занималась починкой крыла, у которого повреждена законцовка. Харальд, подхватив с пола распорку, понес ей показать.
И тут раздалось по-немецки:
– А я-то думал, тут пусто!
Харальд повернулся на голос. Рядовой Лео. Это его голова виднелась в окне. Харальд смотрел на него, кляня все на свете.
– Это склад, – буркнул он.
Лео взобрался на подоконник и соскочил внутрь. Харальд бросил взгляд на хвост самолета. Карен исчезла. Лео оглядывался с видом скорей любопытствующим, чем подозрительным.
Самолет стоял, укрытый брезентом от пропеллера до кабины, крылья сложены. Однако фюзеляж был на виду и хвостовое оперение в дальнем конце церкви, хоть и густой сумрак, но разглядеть можно. К счастью, внимание Лео привлек «роллс-ройс».
– Хорошая машина! – воскликнул он. – Твоя?
– К сожалению, нет. Мой – вон, мотоцикл. – И показал распорку, которую еще держал в руке. – Эта штука для коляски. Пытаюсь ее исправить.
– А! Рад бы тебе помочь, – доверчиво сказал Лео, – но я в машинах, знаешь ли, совсем ничего не понимаю. Я больше по лошадям.
– Понятное дело, – отозвался Харальд.
Они были примерно одного возраста, и Харальд почувствовал симпатию к одинокому парню, оказавшемуся далеко от дома. Тем не менее он от души желал, чтобы Лео убрался до того, как углядит лишнее.
Раздался резкий свисток.
– На ужин зовут, – вздохнул Лео.
«Слава Богу», – подумал Харальд.
– Рад был потолковать с тобой, Харальд. Еще увидимся?
– Конечно!
Лео, встав на ящик, выбрался из окна.
– О Господи! – выдохнул Харальд.
Из-за хвоста появилась Карен, бледная и взволнованная.
– Да, вот это попали…
– Он ничего не заподозрил, просто хотел поболтать.
– Избави нас Бог от дружелюбных германцев, – улыбнулась Карен.
– Аминь!
Харальду очень нравилось, когда она улыбается. Словно солнышко вышло. Но – к делу. С трудом оторвав от нее взгляд, он пошел посмотреть, чем Карен там занималась. Оказалось, заделывала прорехи. Карен была в старых брюках, пригодных, по виду, для работы в саду, и мужской рубашке с закатанными рукавами.
– Наклеиваю заплатки, – объяснила она. – Когда клей высохнет, прокрашу поверху, чтобы воздух не проходил.
– Да где ж ты достала ткань, клей, краску?
– В театре. Пришлось пококетничать с декоратором.
– Молодчина! – Наверняка ей пара пустяков заставить мужчин делать все, что она ни попросит. Декоратору повезло! – А чем ты вообще весь день занимаешься в театре?
– Готовлю главную партию в «Шопениане».
– И что, будешь выступать?
– Нет. Там еще два состава, и чтобы выступить, надо, чтобы обе балерины заболели.
– Жаль. Мне хочется на тебя посмотреть.
– Если произойдет невозможное, добуду тебе билетик. – Она повернулась к крылу. – Надо удостовериться, что там нет внутренних повреждений.
– То есть осмотреть деревянные перекладины под обшивкой?
– Ну да.
– Что ж, теперь, когда у нас есть все, чтобы заделать прорехи, думаю, можно сделать разрез и просто заглянуть внутрь.
– Давай… – с сомнением пробормотала она.
Вряд ли обычный нож возьмет прокрашенную ткань, но на полке с инструментами нашелся острый резак.
– Где будем резать?
– У стоек.
Он с силой вжал конец резака в ткань. Первая прорезь сделана, дальше пошло легко. Образовался Г-образный надрез, и Харальд откинул лоскут ткани, открыв довольно просторное отверстие.
Подсвечивая себе фонариком, Карен наклонилась, пытаясь изнутри увидеть крыло. Потом просунула в дыру руку, схватилась за что-то, с рвением потрясла.
– Кажется, нам везет. Вроде все крепко.
Она отошла, Харальд занял ее место. Залез рукой внутрь, схватился за перекладину, подергал туда-сюда. Все крыло пошло ходуном, но по ощущению конструкция была прочная.
Карен довольно улыбнулась и кивнула:
– Дело пошло. Если завтра закончу с крылом, а ты привинтишь распорку, корпус за исключением проводов будет готов… И у нас еще целых восемь дней.
– Не вполне. Думаю, чтобы нашу информацию могли как-то использовать, до Англии надо добраться хотя бы за сутки до рейда. Таким образом, уже семь. И чтобы добраться туда на седьмой день, надо вылететь в предыдущий вечер и лететь всю ночь. Так что у нас шесть дней в лучшем случае.
– Тогда закончу с тканью сегодня. – Карен посмотрела на часы. – Сбегаю, покажусь за ужином и вернусь как только смогу.
Закрыв крышкой баночку с клеем, она под краном вымыла руки, намылив их мылом, которое принесла из дому. Он смотрел, как она это делает. Когда Карен уходила, накатывала грусть. Хотелось быть рядом с ней весь день, каждый день. Видимо, именно эта мысль заставляет людей жениться и выходить замуж.
«Хотел бы я жениться на Карен? Глупый вопрос. Конечно, хотел бы. Никаких сомнений».
Он попытался представить, какими они будут через десять лет, пресыщенные, уставшие друг от друга, но не смог. Это невероятно. С Карен никогда не соскучишься.
– О чем задумался? – Она вытерла руки полотенцем.
У Харальда вспыхнули щеки.
– О будущем. Что оно нам сулит.
Карен ответила на удивление прямым взглядом, и Харальду показалась, что она прочла его мысли.
– Долгий перелет через Северное море, – сказала она, отведя взгляд. – Почти тысяча километров без приземления. Так что стоит получше позаботиться о том, чтобы наш старый «воздушный змей» выдержал эту передрягу. – Она подошла к окну, вскочила на ящик. – Не смотри! Такие прыжки благовоспитанным девицам не подобают.
– Клянусь, не буду! – рассмеялся Харальд, но бессовестно нарушил клятву.
Затем он обратил все свое внимание на аэроплан. Присоединить распорку к шасси много времени не потребовало. Винты и болты лежали там, где он их оставил, на верстаке. Едва он закончил, вернулась Карен – гораздо быстрей, чем ожидалось.
Харальд встретил ее обрадованной улыбкой, но заметил, что девушка чем-то расстроена.
– Что-то случилось?
– Звонила твоя мама.
– Черт! – разозлился Харальд. – Надо было мне проболтаться, куда я еду! С кем она говорила?
– С моим отцом. Но он твердо сказал, что тебя здесь нет, и, похоже, она поверила.
– Слава Богу. – Хорошо, сообразил не говорить матери, что его пристанищем станет заброшенная церковь! – А зачем она вообще звонила?
– Плохие новости.
– Что такое?
– Насчет Арне.
Харальд вдруг понял, с нахлынувшим чувством вины, что последние дни думать забыл о брате, а ведь тот в тюрьме!
– Что случилось?
– Арне… Арне умер.
Харальда как по голове ударили.
– Умер? – переспросил он, будто не понимал значения этого слова. – Как это может быть?
– В полиции сказали, покончил с собой.
– Покончил с собой?..
Мир вокруг рушился, церковные стены рассыпались, деревья в парке, вырванные с корнем, валились, замок Кирстенслот уносило прочь ураганным ветром.
– Зачем?! – прохрипел Харальд.
– Чтобы избежать допроса в гестапо. Так сказал командир Арне.
– Избежать… – Харальд тут же понял, что это значит. – Он боялся, что не выдержит пыток.
– Смысл был такой, – кивнула Карен.
– Если б заговорил, он бы меня выдал.
Карен промолчала, не соглашаясь и не возражая.
– Он покончил с собой, чтобы защитить меня. – Харальду вдруг захотелось, чтобы Карен подтвердила такое толкование. Он взял ее за плечи и закричал: – Это так, правда? Иначе не может быть! Он сделал это для меня! Да скажи же что-нибудь, ради Бога!
– Я думаю, ты прав, – прошептала Карен.
Мгновенно гнев Харальда стих, обратившись горем, и горе нахлынуло волной, обессилило. Из глаз хлынули слезы, он затрясся в рыданиях.
– О Господи, – с трудом выговорил он и закрыл мокрое лицо руками. – О Господи, что же это…
Карен обняла его, нежно уткнула его голову себе в плечо. Плечо промокло, слезы текли ей за шиворот. Она гладила Харальда по затылку, целовала мокрые щеки.
– Бедный мой братик, – бормотал Харальд. – Бедный Арне…
– Мне так жаль, – вторила ему Карен. – Милый, милый Харальд, мне так жаль…
Глава 23
Просторный внутренний двор полицейского управления в тот день был залит солнцем. Окружала его аркада из сдвоенных колонн, расставленных в строгом порядке. На взгляд Петера Флемминга, идея архитектора заключалась в том, что порядок и регулярность позволяют свету истины освещать человеческое несовершенство. Он часто думал о том, прав ли в своей догадке, или архитектор просто решил, что неплохо бы соорудить круглый внутренний двор.
Они с Тильде Йесперсен стояли в галерее, опершись на колонны, и курили. Тильде была в блузке без рукавов, на гладких предплечьях виднелись тонкие светлые волоски.
– Гестапо закончило с Йенсом Токсвигом, – сообщил он.
– И что же?
– Ничего. – Петер раздраженно передернул плечами, словно желая стряхнуть с себя усталость и отчаяние. – Конечно, он рассказал все, что знал. Что состоял в «Ночном дозоре», что передавал информацию Поулю Кирке, что согласился принять у себя Арне Олафсена, когда тот пустился в бега. Кроме того, сказал, что группа организована невестой Арне, которая работает в британской разведке.
– Интересно, но никуда не ведет.
– Именно. К несчастью для нас, Йенс не знает, кто проник на военную базу на Санде, и понятия не имеет про пленку, которую проявлял младший брат Арне, Харальд.
Тильде глубоко затянулась и выпустила дым из ноздрей.
Петер смотрел, как она обращается с сигаретой. Ему казалось, Тильде целует ее.
– Думаю, пленка по-прежнему у него.
– Либо у него, либо он кому-то ее передал. В любом случае с ним надо потолковать.
– А где он?
– У родителей, на Санде, скорее всего. Другого дома у него нет. – Петер бросил взгляд на часы. – Через час у меня поезд.
– А почему просто не позвонить?
– Еще сбежит, чего доброго.
Тильде нахмурилась.
– А что ты скажешь родителям? Не думаешь, что они обвинят тебя в том, что произошло с их Арне?
– Откуда им знать, что я был рядом, когда Арне застрелился? Они не знают даже, что я его арестовал.
– Пожалуй, – с сомнением призналась Тильде.
– Мне наплевать, что они думают, – отмахнулся Петер. – Генерал Браун чуть до потолка не подскочил, когда я доложил, что шпионы могли добыть фотографии с Санде. Бог его знает, что там у немцев, но это первостепенный секрет. И винит он в этом меня. Если пленку вывезут из Дании, даже не представляю, что он со мной сделает.
– Но ведь именно ты раскрыл эту шпионскую сеть!
– Сдается мне, лучше бы я этого не делал… – Бросив окурок на пол, Петер растер его подошвой. – Я хочу, чтобы ты поехала на Санде со мной.
Ясные голубые глаза ответили ему оценивающим взглядом.
– Разумеется, если нужна моя помощь.
– И еще я хочу познакомить тебя с моими родителями.
– А где я остановлюсь?
– В Морлунде есть маленькая гостиница, там тихо и чисто. Думаю, тебе понравится.
«Конечно, отец сам держит гостиницу, но она слишком близко к дому. Если поселить Тильде там, судачить примется все население Санде», – подумал Петер.
Они никогда не говорили о том, что произошло между ними на квартире у Петера, хотя это случилось почти неделю назад. Петер считал, что обязательно должен сделать это: заняться любовью с Тильде на глазах у Инге, – и Тильде пошла на такое, поняла эту его потребность, разделила страсть. Но потом ей стало неловко, и Петер отвез ее домой, где оставил, на прощание поцеловав.
Больше это не повторялось. Одного раза достаточно, чтобы доказать то, что хотел доказать Петер. На следующий вечер он пошел к Тильде домой, но ее сын раскапризничался, никак не мог заснуть, и пришлось уйти. Нынешняя поездка на Санде казалась ему шансом наконец заполучить Тильде, закрепить отношения.
– А как же Инге? – помедлив, спросила она.
– Агентство обеспечит круглосуточный уход, как в ту нашу поездку на Борнхольм.
– Понятно.
Обдумывая положение, она глядела в глубь двора, а Петер смотрел на ее профиль: маленький нос, улыбка в углах рта, решительный подбородок. Он вспомнил, как им было хорошо. Неужели она забыла?
– Разве ты не хочешь провести вместе ночь?
Она повернулась к нему с улыбкой.
– Конечно, хочу! Пойду соберу чемодан.
Назавтра утром Петер проснулся в гостинице «Остерпорт» в Морлунде. Гостиница была вполне респектабельная, однако владелец ее, Эрланд Бертен, не был женат на женщине, которая именовала себя «фру Бертен». В Копенгагене у Бертена имелась законная жена, не дававшая ему развода. Ни одна душа в Морлунде об этом не знала. Флемминг сам случайно узнал, когда расследовал дело об убийстве некого Якоба Бертена, даже не родственника.
Петер намекнул Эрланду, что познакомился с настоящей фру Бертон, но распространяться об этом не стал, понимая, какую власть дает ему этот секрет над владельцем гостиницы. Теперь он всегда мог рассчитывать на благоразумие Эрланда. Что бы ни случилось здесь между Петером и Тильде, Эрланд никому не расскажет.
Однако провести ночь вместе Петеру с Тильде не удалось. Поезд опоздал, и в Морлунде они оказались глубоко за полночь, когда последний паром на Санде давно ушел. Вымотанные, раздраженные, они расселились по одноместным номерам, чтобы поспать хоть пару часов. Теперь надо было попасть на первый паром.
Петер, торопливо одевшись, постучался в дверь Тильде. Глядясь в зеркало над камином, та надевала соломенную шляпку. Чтобы не смазать помаду, он поцеловал ее в щеку.
До гавани прошлись пешком. При посадке на паром местный полицейский и немецкий солдат вместе проверили у них документы. Петер удивился и решил, что это еще одна мера безопасности, введенная немцами из-за проявления серьезного интереса противника к базе на Санде. Но Петеру она тоже на руку. Предъявив полицейское удостоверение, он попросил проверяющих несколько следующих дней записывать имена всех, кто направляется на остров. Интересно проверить, кто прибудет хоронить Арне.
На острове их дожидалось конное такси, обычно доставляющее приезжих в гостиницу. Петер велел вознице доставить их в дом пастора.
Солнце, показавшись из-за горизонта, оранжевым светом зажгло оконца низких домов. Ночью прошел дождь, и на лезвиях жесткой травы, покрывающей песчаные дюны, сверкали капли. Море чуть волновалось под ветерком. Похоже, остров хотел показать себя перед Тильде во всей красе.
– Как тут красиво! – воскликнула она.
Петеру было приятно, что ей тут нравится. Он показал, на что обратить внимание: вон гостиница, вон дом его отца (самый большой на острове), вон военная база, которая так привлекает шпионов.
Подъехав к дому пастора, Петер заметил, что дверь в церковь приоткрыта, и услышал пианино.
– Это, наверное, Харальд, – воскликнул он и понял, что взволнован.
Неужели все так просто? Откашлялся и, когда заговорил снова, позаботился, чтобы голос звучал ниже и спокойней.
– Пойдем посмотрим?
Они вышли из коляски.
– Когда мне вернуться за вами, господин Флемминг? – поинтересовался возница.
– Подождите, пожалуйста, здесь.
– Но у меня другие клиенты…
– Я сказал, подождите!
Возница пробурчал что-то себе под нос.
– Если, когда мы вернемся, вас здесь не будет, вы уволены, – громко произнес Петер.
Недовольный возница только развел руками.
Они вошли в церковь. У дальней стены сидел за пианино высокий человек. Сидел он спиной к двери, но Петер сразу узнал эти широкие плечи и купол головы. Сам пастор, Бруно Олафсен.
Петер кисло поджал губы. Он жаждал арестовать Харальда. Следует взять себя в руки и постараться, чтобы сила желания не сказалась на здравости суждений.
Пастор играл протяжный, печальный церковный гимн. Глянув на Тильде, Петер понял, что ее переполняет сочувствие.
– Не обольщайся, – пробормотал он. – Старый тиран весь в броне.
Гимн все длился и длился. Петер решил не дожидаться конца.
– Пастор! – громко окликнул он.
Но тот оборвал игру, лишь доиграв пассаж, и еще мгновение музыка витала в воздухе. Наконец он повернулся к вошедшим.
– А, юный Петер, – тусклым голосом уронил он.
Петера поразило, как старик сдал. Лицо избороздили морщины, голубые глаза утратили свой ледяной блеск.
– Мне нужен Харальд, – справившись с удивлением, заявил Петер.
– Я и не предполагал, что ты пришел с соболезнованиями, – холодно ответил пастор.
– Он здесь?
– Это что, допрос?
– Почему вы об этом спрашиваете? Разве Харальд замешан в чем-либо противозаконном?
– Разумеется, нет!
– Рад слышать. Так он дома?
– Нет. Его нет на острове. Я не знаю, где он.
Петер глянул на Тильде. Вот незадача! Но, с другой стороны, получается, у Харальда рыльце в пушку. Иначе с чего бы ему скрываться?
– А где он может быть, как вы думаете?
– Пошел прочь!
«Как всегда, высокомерен, но на этот раз ему это с рук не сойдет», – злорадно подумал Петер.
– Ваш старший сын покончил с собой, потому что его поймали на шпионаже, – безжалостно произнес он.
Пастор вздрогнул, будто Петер его ударил. Тильде ахнула, и Петер понял, что она неприятно поражена, но все равно продолжил:
– Ваш младший сын, не исключено, виновен в таком же преступлении. Так что не советую заноситься перед полицией.
Когда-то гордое лицо пастора сделалось несчастным и уязвимым.
– Говорю тебе, я не знаю, где Харальд, – вяло отозвался он. – Еще вопросы есть?
– Что вы скрываете?
Пастор вздохнул.
– Ты один из моих прихожан, и если придешь ко мне за духовной поддержкой, я не оттолкну тебя. Но говорить с тобой по иной причине не стану. Ты нагл, жесток и никчемен, как мало кто из Божьих созданий. Пошел прочь с глаз моих!
– Вы не вправе выгонять людей из церкви, церковь вам не принадлежит!
– Придешь молиться – добро пожаловать. В ином случае – вон!
Петер помешкал. Не хотелось признавать, что его выгнали, но он знал, что потерпел поражение. Петер взял Тильде за руку и повел из церкви.
– Говорил же тебе: его голыми руками не возьмешь.
– По-моему, он страшно страдает. – Тильде была сама не своя.
– Еще бы. Но говорит ли он правду?
– Очевидно, что Харальд скрывается, а следовательно, пленка почти наверняка у него.
– Значит, надо его найти. Сомневаюсь, что отцу неизвестно, где он.
– Разве пастор когда-нибудь лгал?
– Нет, никогда. Но ради сына можно сделать исключение.
– Ничего из него не вытянешь, – отмахнулась Тильде.
– Согласен. Но мы на верном пути, это главное. Ладно, пойдем попытаем мать. Уж она-то по крайней мере из плоти и крови.
Они направились к дому. Петер постучал в кухонную дверь и вошел, не дожидаясь ответа, – так на острове поступали все.
Лисбет Олафсен праздно сидела у стола. Петер в жизни не видел ее без дела: вечно она что-то шила, готовила, убирала. Даже в церкви была занята: расставляла стулья, раздавала или собирала молитвенники, подкладывала торф в печку, которой зимой отапливалось просторное помещение. Теперь она сидела и смотрела на свои руки. Кожа на них была в трещинах и мозолях, как у рыбаков.
– Фру Олафсен?
Она обернулась на голос. Глаза у нее были красные, щеки ввалились. Гостя признала не сразу.
– Здравствуй, Петер, – без выражения произнесла она.
На этот раз он решил подойти к делу помягче.
– Мне так жаль Арне…