Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов (сборник) Каннинг Виктор
В этот момент в холле зазвонил телефон.
– Кто, черт возьми, сюда звонит так рано? – воскликнула миссис Энгерс.
Но звонки упорно продолжались, и она неохотно встала с дивана. Спасен обычным звуком звонка! – подумал Джордж и, наблюдая, как миссис Энгерс, покачиваясь, бредет в сторону холла, задался вопросом, почему люди именно так реагируют на телефонные звонки. Рефлекс, как у собак Павлова, иначе не объяснишь.
Миссис Энгерс обернулась, улыбнулась и подмигнула со словами:
– Не скучайте, мой милый. Плесните себе еще джина. И мне налейте. – После чего изобразила подобие театрального взмаха рукой и чуть не упала.
Джордж мгновенно поднялся, шагнул к серванту, но не задержался около него, а устремился к окну. Открывая шпингалет, услышал восклицание:
– Энди! Любимый! Как приятно услышать твой голос… Ангел мой, я как раз сидела и тосковала. Одна-одинешенька. И думала о тебе…
Джордж выбрался в окно и, даже не закрыв его, опрометью кинулся к своему автомобилю. От дома он умчался на предельной скорости, но как только выехал на главную улицу, сбавил обороты. Не потому, что больше не опасался преследования, а из страха попасть в переделку с полицией, настолько накачался джином. Тест на алкоголь в крови после посещения Лидии Энгерс стал бы достойным венцом столь великолепного утра!
Альберт переполз с заднего сиденья на пассажирское, уткнувшись носом в руку Джорджа, что было редким проявлением нежности к хозяину.
– Ради всего святого, – проворчал Джордж, – хоть ты-то не лезь ко мне сейчас или, клянусь, я продам нашу с тобой дружбу, которая на вес золота, первому попавшемуся живодеру.
Пес собрался снова заснуть, но вздрогнул всем телом, потому что Джордж внезапно во весь голос заорал:
– Проклятие! Я оставил у нее свою любимую шляпу!
В шесть часов вечера Буш сидел в своем кабинете с видом на парк Сент-Джеймс и читал рапорт относительно Джорджа Ламли. Под документом лежало еще пятьдесят таких же, ожидавших ознакомления. Офицер из уголовного розыска полиции Уилтшира проделал тщательную работу. Ламли было тридцать девять лет. Что называется, паршивая овца в своей семье, иждивенец, который работал лишь время от времени, но сейчас нигде не числился. Пять лет назад продержался торговым представителем пивоваренной компании в Тивертоне. Годом позже стал партнером при открытии новой кофейни в Крауборо, но через шесть месяцев либо сам ушел, либо его изгнали из бизнеса. Разведен. Детей нет. Подрабатывал чем-то вроде частного сыщика у медиума мадам Бланш Тайлер из Солсбери. Коттедж Ламли был крыт соломой, сложен из песчаника, подвала не имел. В саду на заднем дворе располагался проволочный птичник размерами тридцать на десять футов, в нем содержались волнистые попугайчики, несколько разновидностей фазанов, две дикие утки с подрезанными крыльями, две курицы и петушок.
Дочитав и пометив папку для передачи на компьютер Сангуиллу, Буш услышал, как открылась дверь. Он повернулся и увидел, что в комнату вошел Грандисон. Начальник кивнул ему и приблизился к столу. Молча взял дело Ламли, бегло просмотрел и бросил в общую кипу.
– Они все похожи друг на друга, – заметил Буш.
– А ты удивлен? Они и не могут быть иными. Нам ничего не преподнесут в готовом виде на серебряном подносе.
– В Скотленд-Ярде уже вдоволь потешились над нами.
Грандисон улыбнулся:
– Вот и хорошо. Это поумерит их враждебность к нам. Да, мы выглядим группой законченных идиотов. Но действуем отнюдь не глупо. Хотя, вероятно, пытаемся хвататься за соломинки.
Он позволил моноклю выпасть из глаза и погладил бороду. Потом снова улыбнулся и неожиданно спросил:
– Тебе никогда не приходило в голову помолиться?
– Помолиться?
– Не изображай эхо, Буш. Ты возражаешь против хорошей молитвы? Искренней горячей молитвы, чтобы Бог помог нам одолеть зло? Мы в департаменте мало значения придаем Богу. Но ты, естественно, понимаешь, какого Бога я имею в виду?
– Едва ли вы говорите о христианском божестве.
– Верно. Есть только одна высшая сила, которая нас понимает и оказывает содействие – хотя реже, чем хотелось бы, – в решении стоящих перед нами проблем. Это бог случая, вседержитель удачи и случайных совпадений, владыка времени и места ведения поиска. И он порой реально помогает нам. Ты едва ли заметишь это, читая статистику раскрытия преступлений, но подобный фактор там незримо присутствует.
– Согласен. Но мы понимаем это после того, как получаем такое содействие.
– Да. И поскольку мы пока не имеем успехов вообще, самое время для серьезной молитвы. У меня есть предчувствие, что мы не продвинемся в данном деле ни на шаг вперед, если не вмешается счастливый случай. А потому молись о ниспослании нам его. А затем ознакомься вот с этим, – он положил перед Бушем лист бумаги, – и совместно с сотрудниками из министерства внутренних дел и полицейскими проверь, насколько надежно обеспечена безопасность перечисленных здесь личностей. Хотя совсем не обязательно, что среди них фигурирует жертва будущего похищения. Это зависит от того, как далеко распространяются аппетиты нашего друга. Тянут они на миллион, полмиллиона или же более скромную сумму.
Когда Грандисон удалился, Буш просмотрел список. В нем значилось более тридцати фамилий, включая наивысших чинов из числа руководителей страны. И мысли, что может быть похищен, например, один из великих герцогов, лорд-канцлер или сам премьер-министр, а это каким-то образом придется держать в тайне от всех, по секрету заплатив огромный выкуп, вытеснили из головы Буша воспоминание о такой незначительной фигуре, как Джордж Ламли. О никчемном иждивенце и добровольном помощнике никому не известной женщины-медиума Бланш Тайлер.
Когда тем вечером Бланш приехала в Рид-Корт, мисс Рейнберд мучилась от невыносимой мигрени. Она разыгралась сразу после обеда. И днем мисс Рейнберд даже хотела позвонить мадам Бланш и перенести встречу. Но решила ничего не менять. Так уж ее воспитали.
Прежде чем выехать из Солсбери, Бланш, которой Джордж позвонил накануне из отеля в Брайтоне и сообщил собранную информацию, теперь попыталась связаться с ним. Надеялась, что он успел вернуться с новыми полезными для нее данными. Но на ее звонок никто не ответил. Джордж по дороге домой сделал остановку для быстрого ланча, а потом съехал на обочину и два часа проспал за рулем. В коттедж он прибыл через десять минут после звонка.
Ситон в вестибюле помог ей снять пальто. Это был высокий седовласый мужчина с величавым выражением лица, который служил господам всю жизнь и тонко чувствовал классовые различия между людьми. С самого начала он естественным для себя образом отвел для Бланш место ступенькой ниже на социальной лестнице, чем собственное. При этом она ему нравилась. Хотя он был ровесником мисс Рейнберд, дворецкий не утратил способности ценить женские прелести и достоинства фигуры. Знал, какого рода дела связывают Бланш с мисс Рейнберд, причем для этого не прибегал к вульгарному и примитивному подсматриванию в замочную скважину и не слушал досужей болтовни любившей посплетничать прочей домашней прислуги. Ситон делал правильные умозаключения, строил предположения, а потом при случае подвергал свои догадки проверке на практике. Профессия Бланш Тайлер не являлась для него секретом, поскольку о ней много и откровенно болтала, приезжая в гости к хозяйке дома, миссис Куксон. Однако он испытывал привязанность и питал исключительное уважение к мисс Рейнберд.
Приняв пальто Бланш, Ситон откашлялся и произнес:
– Вероятно, мне следует предупредить вас, мадам Бланш, что сегодня хозяйка неважно себя чувствует. Поэтому с вашей стороны будет благоразумно не утомлять ее нынешним вечером.
– Очень мило с вашей стороны информировать меня об этом, Ситон.
– Благодарю вас.
И он удалился с ее пальто через руку, не слишком довольный тем, что его называла просто Ситоном персона, в жилах которой текла цыганская кровь.
Но если бы Ситон ей ничего не сказал, подумала Бланш, она бы сразу почувствовала и заметила, что у старушки сильно разболелась голова. Даже не будь темных кругов под глазами и особенно сгустившихся морщин в их уголках и на лбу, она бы все знала, поскольку умела чувствовать чужую боль. Могла случайно столкнуться в толпе с мужчиной или женщиной, мельком взглянуть на незнакомое лицо, и этого было достаточно. Она знала, что у человека проблемы со здоровьем – физическим или душевным.
Обменявшись с мисс Рейнберд приветствиями, она подошла к ней и сказала:
– Откиньтесь поглубже на спинку кресла, и мы избавимся от вашей мигрени, прежде чем начать.
Заметив удивленное выражение лица мисс Рейнберд, Бланш улыбнулась:
– Тело и душа человека обладают множеством голосов, с помощью которых они рассказывают нам о своих ощущениях.
– Вы все поняли, просто увидев меня?
Бланш рассмеялась.
– Конечно, ведь ваша боль отсвечивает пурпурно-зеленым цветом. Но помимо того, – она знала, как записать на свой счет еще одно очко, – даже если бы я ничего не заметила, мне бы все равно стало об этом известно, потому что ваш милейший дворецкий предупредил, что сегодня вам нездоровится. Откиньте голову на спинку кресла.
Мисс Рейнберд оперлась затылком о спинку кресла, а Бланш, встав позади, стала медленно водить пальцами вдоль ее лба. Уже после четырех или пяти таких пассов мисс Рейнберд почувствовала, как боль уходит. Когда же болезненные ощущения совсем исчезли, она еще некоторое время полулежала, размышляя о том, до чего же необычная женщина мадам Бланш. Не было необходимости упоминать о Ситоне. И будь она хотя бы отчасти склонна к мошенничеству, ей бы не избежать соблазна скрыть разговор с ним. И она определенно обладала незаурядным талантом. Ощущение создалось такое, словно она буквально вытянула боль из головы кончиками своих пальцев.
Закончив с процедурой, Бланш вернулась в свое кресло и спросила:
– Вам никто не делал ничего подобного прежде, мисс Рейнберд?
– Нет. Это чудесный дар.
– Да, если только люди разрешают мне пользоваться им.
– А почему кому-то могло бы взбрести в голову помешать вам?
– Есть личности, влюбленные в свою боль. И не хотят отпускать ее. Для таких я ничего не способна сделать. Изломанные жизнью души, извращенно счастливые благодаря своим страданиям. Чтобы помочь им, требуется очень много времени и сил. Я поделюсь с вами небольшим секретом, что было бы безумием с моей стороны, если бы брала с вас по пять гиней за каждый акт избавления от боли. В следующий раз, как только почувствуете приближение мигрени, откиньтесь в кресле, плотно закройте глаза и вообразите, будто я прикасаюсь пальцами к вашему лбу. Если воображение не подведет и образ получится достоверным, вы сами избавитесь от боли. Ну а теперь, – она резко сменила тон на деловой, – давайте узнаем, что готовы сказать нам Генри и ваши близкие, находящиеся по другую сторону от нас.
Мисс Рейнберд в очередной раз наблюдала, как мадам Бланш исполнила уже знакомые манипуляции. Ее больше не тревожили спазмы и напряжение, и она с нетерпением ожидала общения с Генри, Гарриэт и Шолто. Теперь ей не мешали скептицизм и критический настрой. Вера или неверие в ее нынешнем восприятии происходящего не играли никакой роли. Интеллект полностью отключался. И хотя порой мисс Рейнберд раздражалась во время сеанса, чувствуя недостаток ясности и определенности в диалогах, однако понимала, что достигла той стадии, когда могла просто получать удовольствие от подобного общения. «Я как маленькая девочка, – говорила она себе, – у которой есть свой потаенный, скрытый от других мир, пусть иллюзорный, но сладостный». И знала, что должна испытывать благодарность по отношении к мадам Бланш. Хотя бы за то, что в преклонном возрасте та помогла ей обрести новый опыт. И это на том жизненном этапе, когда мисс Рейнберд не верила в возможность испытать неведомые прежде ощущения.
Через несколько мгновений к ним прорвался Генри. Его голос, как всегда доносившийся из уст мадам Бланш, вибрировал и резонировал от переполнявшей его радостной энергии. На сей раз он не был склонен к поэтической образности и метафоричности.
– Передай своей подруге, – сказал он, – что ее брат и сестра не смогут прийти к ней сразу. Это произойдет, но только через какой-то промежуток времени.
– Почему они не могут прийти? – спросила мисс Рейнберд. Она уже привыкла к Генри и не нервничала, если приходилось задавать ему вопросы напрямую.
– Возникло затруднение… Вероятно, вы назвали бы его проблемой расхождения в принципах. В нашем мире мы именуем это двойственной природой доброты.
– Мы не сможем понять столь сложное явление без твоей помощи, – сказала мадам Бланш.
– Вам придется проявить терпение и подождать, – отозвался Генри. – Суд высшей справедливости скоро примет решение. Но твоя подруга не должна огорчаться. У меня есть для нее сообщение и ответы на вопросы, возникающие у нее в голове.
Мадам Бланш сидела в расслабленной позе с закрытыми глазами, но, как обычно, с полуоткрытым ртом.
– У вас появились вопросы, мисс Рейнберд? – спросила она.
– Да. Мы знаем, что этот тип Шебридж…
– Пожалуйста, будьте более мягки в выражениях! – перебил Генри.
– Прошу прощения. Мы знаем, что Роналд Шебридж усыновил мальчика, жил в Уэстоне и стал процветающим владельцем автомастерской. Но куда семья перебралась позднее?
К удивлению мисс Рейнберд, Генри ответил:
– В место, которое мне хорошо знакомо. Мы вместе с Сэмми однажды провели там отпуск.
– С каким еще Сэмми?
– С Брунелем. С Изамбардом Кингдомом Брунелем. Я всегда звал его просто Сэмми. Да, они переехали в Брайтон. Оглядываясь назад сквозь вуаль времени, я отлично вижу город. Сначала таким, каким он предстал передо мной и Сэмми, а потом в том виде, который город приобрел к моменту переезда туда семьи Шебридж. Вижу огромное здание на набережной. Отель. И выложенное крупными серебряными буквами его название на фасаде: «Арджента».
– Вы уверены? – произнесла мисс Рейнберд.
– Вопрос об уверенности или неуверенности не может даже возникать. То, о чем я вам рассказываю, существует или существовало. В данном случае существовало. Отеля на том месте больше нет.
– Значит, Шебридж владел отелем. А что произошло потом, Генри? Гостиницу продали? – спросила Бланш.
– Да, продали, а еще через несколько лет здание снесли. Роналд Шебридж был хорошим человеком, добрым отцом и честным предпринимателем, много сил отдавшим выгодной коммерческой деятельности.
Мисс Рейнберд с испугом подумала, что еще чуть-чуть, и Генри оседлает своего поэтического конька. Но она мысленно упрекнула себя за это и продолжила:
– Мне бы хотелось больше узнать о мальчике. Об Эдварде. Чем он занимался в Брайтоне?
– Там он посещал колледж. И по-настоящему возмужал, – с теплотой в голосе ответил Генри.
– Какой колледж? Если бы мы это узнали, то, вероятно, отыскали бы его.
– Пока суд высшей справедливости не вынес вердикт, о поисках мальчика не может быть и речи. Он посещал Лансинг, учебное заведение, расположенное вдоль побережья. Там он стал выше ростом, окреп физически, приобрел необходимые знания и из подростка превратился в мужчину.
– Не могли бы вы объяснить мне, – попросила мисс Рейнберд, – что такое этот ваш суд высшей справедливости и почему он должен рассматривать проблему, возникшую именно с этим мальчиком?
Генри усмехнулся:
– Свой суд высшей справедливости существует в сердце каждого человека. Но только когда индивидуум входит в иной мир, он начинает действовать эффективно. Доброта и справедливость в человеческом сердце – семена, которые дают полноценные ростки и расцветают, когда обычный мир остается пройденным этапом.
Насколько же типичный для Генри ответ, подумала мисс Рейнберд. Но эта мысль не сопровождалась острым недовольством или раздражением. Опять Генри посредством мадам Бланш сумел понять ее настроение.
– Твоя подруга погрязла в обыденной логике, Бланш. Она рассматривает жизнь как математическое уравнение. То же самое когда-то делал и я. Как и мой великий друг Брунель. Но теперь нам все видится в истинном свете.
– Как вы познакомились с Брунелем? – поинтересовалась мисс Рейнберд.
– Это случилось, когда ему было двадцать пять лет и он взялся за строительство подвесного моста через ущелье реки Эйвон в районе Бристоля. Я работал вместе с ним. Это был выдающийся человек. Он опережает меня во всем сейчас, насколько опережал тогда. Уже вошел в круг высочайшего сияния. Но… – Генри оборвал свой рассказ, чтобы спросить: – Ты ее видишь, Бланш?
Мадам Бланш издала легкий стон, а мисс Рейнберд заметила, как ее тело чуть сжалось в кресле, словно она испытывала боль.
– Ты ее видишь, Бланш?
Та вздохнула:
– Да… Да… Вижу. Она окружена ярким светом. Глазам больно смотреть. О-о-о!
Возглас, изданный мадам Бланш, и конвульсивное подергивание ее тела встревожили мисс Рейнберд. Это было нечто, с чем она прежде не сталкивалась. Но потом, подавляя любые тревоги, заставляя забыть беспокойство за медиума, до нее донесся голос Гарриэт, исходивший из уст мадам Бланш:
– Типпи? Ты меня слышишь, Типпи? Это я – Флэппи. Твоя Флэппи здесь, моя дорогая… Нет, не надо ничего говорить. Просто послушай. Типпи, милая, будь благосклонна к мадам Бланш… Ведь именно она принесет мир и покой в твою душу… Тот безмятежный покой, который ты желаешь обрести. Будь к ней добра, Типпи, потому что мадам Бланш тоже жаждет покоя, стремится к исполнению основного желания своего сердца…
Голос Гарриэт постепенно затих. Несколько минут мадам Бланш не шевелилась и молчала, а затем мисс Рейнберд увидела, как она приходит в себя, ее пышное тело постепенно утратило размягченность форм и напряглось. Вскоре она открыла глаза. Мадам Бланш смотрела на мисс Рейнберд, по-прежнему ни слова не говоря, а затем улыбнулась. Она взялась пальцами за жемчужные бусы у себя на шее и сказала:
– Меня переполняет огромная радость и удовлетворение. Уверена, произошло нечто очень хорошее. Расскажите мне обо всем.
– А вы сами ничего не помните?
– Нет. Но ощущаю восхитительную… Даже не знаю, как описать. Ощущаю усталость умиротворенного человека.
Мисс Рейнберд поднялась и стала наливать херес для них обеих. За этим занятием она подумала: «Мне необходимо пройти обследование головного мозга». Затем она начала рассказывать Бланш обо всем, что случилось во время сеанса. Обо всем, кроме последнего обращения к ней Гарриэт. Она воспринимала это как свое личное дело, в которое не обязательно посвящать медиума.
– Но я все же не поняла, что такое суд высшей справедливости и какой вопрос он сейчас решает, – заметила она.
Бланш с удовольствием потягивала херес. Ее нервировало, что она ничего не запомнила сама. Иногда Генри своевольничал и отключал ее по своему усмотрению. Это раздражало, поскольку ей необходимо было знать обо всем, что происходило. Как иначе могла она справляться со своей миссией? Мисс Рейнберд наверняка дала ей самый детальный отчет, но она могла упустить нечто важное.
– Это не так трудно понять, – ответила она. – Существует вероятность, что один из Шебриджей или даже оба уже покинули этот мир. Мы, кстати, попытаемся выяснить положение дел у Генри в следующий раз. И если это так, то они наверняка знают, где сейчас находится Эдвард Шебридж. Им будет известно, какой образ жизни он ведет, какие чувства испытывает. А это легко может стать источником конфликта. Ваша сестра хочет, чтобы вы разыскали его и снова сделали членом своей семьи. Но приемные родители способны посчитать это неверным шагом и занять враждебную позицию.
– Почему они должны так поступать?
– Предположим, мы находим Эдварда, вы приезжаете к нему и рассказываете правду о его происхождении. А он счастливо женат и воспитывает детей. И вот являетесь вы с известием, что вся его предыдущая жизнь строилась на обмане. Это не его вина, как и не ваша. Но обман остается обманом. Он не только не будет рад вашему приезду, напротив, сразу же отвергнет вас. Ведь, чего греха таить, правда, которую откроете ему вы, может сделать его дальнейшее существование невыносимым. Вот какой вопрос рассматривает сейчас суд высшей справедливости. Стремление вашей сестры вернуть Эдварда в родную семью против возможных возражений приемных родителей, которые хотят, чтобы его оставили в покое ради его же благополучия. Это понятно?
– Да, ваше объяснение многое прояснило. Странно только, что рассмотрение подобного дела требует продолжительного времени. Я готова согласиться с любым решением, лишь бы… – она хотела сказать «лишь бы заткнуть рот Гарриэт», но сдержалась и закончила фразу иначе: —…лишь бы оно оказалось мудрым и принесло благо моему… племяннику.
– Разумный подход, он делает вам честь, – произнесла Бланш.
В глубине души, однако, она прекрасно понимала, что старушку обрадует возможность умыть руки и избавиться от проблемы, если Гарриэт перестанет навязчиво преследовать ее. Что ж… Поживем – увидим. Ей были известны случаи, когда суд высшей справедливости принимал необъяснимые и странные решения. Человеческая логика – одно, а логика эфемерного мира – нечто иное.
Прежде чем Бланш уехала, мисс Рейнберд подошла к бюро и вернулась с конвертом, который подала ей. Бланш знала, что обнаружит внутри, однако с удивлением спросила:
– В чем дело, мисс Рейнберд?
– Вы уделили мне очень много времени, проявили симпатию и оказали бесценную помощь, мадам Бланш. И потому мне представляется необходимым хоть чем-то отблагодарить вас. В данном случае это всего лишь плата за труды.
Бланш покачала головой:
– О том, чтобы вы платили мне лично, и речи быть не должно, мисс Рейнберд. Мне самой деньги не нужны. Все услуги я вам оказываю бескорыстно и потому…
– Но я вас умоляю, мадам Бланш. Позвольте мне хоть что-нибудь сделать для вас.
– Только если вы этого искренне желаете. Но прошу, не употребляйте слова «плата». Существуют дорогие моему сердцу планы и желания, на исполнение которых потребуется любая благотворительность, существующая в нашем мире. Я буду считать ваш подарок взносом на данные цели. И надеюсь, однажды вы позволите мне посвятить вас в них.
Бланш покинула Рид-Корт, оставив конверт запечатанным лежать в своем кармане. Она прекрасно разбиралась в характерах людей. Гораздо лучше, чем в глубинах собственной натуры, где порой открывала неизведанные прежде пространства, в которых сама блуждала потерянная и ничего не понимающая. На этой стадии, как она полагала, мисс Рейнберд могла расщедриться фунтов на двадцать пять, не более. Вот почему, когда вскрыла конверт и нашла внутри чек на пятьдесят фунтов, Бланш не только посчитала это добрым предзнаменованием для будущего «Храма Астроделя», но и пришла к заключению, что еще далеко не до конца разобралась в мисс Рейнберд.
И этот вывод получил бы лишнее подтверждение, если бы она могла видеть, чем позднее занималась мисс Рейнберд, сидя за своим бюро. А она взяла лист бумаги и составила список вопросов, которые ей хотелось на досуге обдумать и прояснить для себя. Вот как он выглядел:
1. Голос Гарриэт? Сходство голосов сестер? Естественность мимики.
2. Брунель. Откуда сведения?
3. Прозвища? Типпи, Флэппи?
4. Систематический сбор информации. Кто? Любовник? Спросить у Иды К.
5. Финансовое положение мадам Б.?
Перечитывая список и размышляя над ним, она вдруг вспомнила, как Генри сделал ей чуть ли не выговор за то, что она назвала бывшего шофера Шолто «этот тип Шебридж». «Будьте более мягки в выражениях». Еще чего! Было бы чудом, если бы у леопарда вдруг пропали пятна со шкуры. Они с Шолто два сапога – пара. Вместе втравили ее во всю эту ситуацию. И плевать ей на принцип de mortius nil nisi bonum[12]. «Если Шебридж тоже умер, то этой парочке никогда не добраться до круга высочайшего сияния, чтобы присоединиться к Брунелю».
И она добавила к списку еще один пункт:
6. Вера, исцеления и телепатия. Взять книги в библиотеке графства.
Глава 7
Джордж чувствовал, что может сорваться и устроить скандал. Хотя ему очень этого не хотелось бы, потому что наступало время ложиться в постель, а Бланш сказала, что останется на ночь. Она буквально ворвалась к нему в коттедж, словно с порывом ветра, полная весенней радости, восседая на каком-то своем личном и никому больше не видимом облаке счастья. После утренних приключений с Лидией Энгерс и нескольких стаканов спиртного, выпитых за обедом, двухчасовой сон в машине не помог снять симптомов жестокого похмелья. И для Джорджа всякие проявления довольства жизнью и счастья представлялись сейчас неуместными.
Он честно записал в свой красный блокнот все, что запомнил в Брайтоне, и пересказал Бланш, которая выслушала его за двумя бутылками темного пива. Ее, казалось, не смутило мнение Джорджа, что он дошел до той стадии, когда в деле Эдварда Шебриджа следовало поставить точку.
– Даже две жирные точки, – сердито сказал он. – Одну – поскольку мы действительно зашли в тупик. Этот Энгерс был его самым близким другом, но и он понятия не имеет, где искать. А вторую – потому что с меня хватит! Я сыт по горло, милая. Я верно служил тебе, многое выносил ради тебя, чуть не совершил смертный грех – Господи, видела бы ты эту женщину! А теперь я хочу, чтобы ты подписала тот чек и отдала его мне. Сотни невозделанных садов ждут моих рук.
– Но ты не исчерпал все возможности, Джордж. Есть еще множество способов отыскать Шебриджа. А ты лишь убедился, что Энгерс не приведет тебя к нему.
– Тогда попроси своего треклятого Генри…
– Джордж!
– Прости. Но я действительно дошел до ручки. Просто дай мне чек, а потом пойдем в постель и забудем обо всем.
– Я не собираюсь ни о чем забывать, Джордж. Почему я должна делать это, когда все идет в нужном направлении? Мисс Рейнберд уже почти обработана. Она, можно сказать, полностью готова мне помочь. – Бланш благоразумно умолчала о чеке на пятьдесят фунтов. – А Генри обещал всемерное содействие, и наша связь с ним сейчас прочнее, чем прежде.
– Послушай, милая моя. Я люблю тебя. Немного тревожусь, если хочешь знать правду, хотя допускаю, что в тебе есть нечто, что недоступно моему пониманию. Но в целом – давай не будем кривить душой – ты занимаешься аферами. Тихими, безвредными аферами, которые приносят успокоение многим твоим свихнувшимся клиентам. Но это все равно жульничество. И я помогал тебе, сколько мог, пока терпение не иссякло. Теперь твоя помощь нужна мне. И всего-то на пять сотен фунтов. «Солнечные сады Ламли». Я хочу жить и чувствовать, что приношу миру реальную пользу. Послушай, если ты желаешь довести дело до конца, я найду решение проблем. Дай мне пятьсот монет, и я подберу хорошего и не болтливого частного сыщика. Он продолжит работу. Это тебе сейчас необходимо. Услуги опытного профессионала.
– Но я же уже объясняла тебе, Джордж, почему не могу пойти на это. Даже самый лучший профессионал может оказаться ненадежным человеком. Не успеешь оглянуться, как тебя начнут шантажировать или нашепчут полицейским. Да, в том, чем мы занимаемся, нет ничего противозаконного, но при желании все можно испачкать грязью и вымазать черной краской. Лучше расскажи мне про тот фотоальбом. Ты не заметил в нем ничего интересного?
Джордж вздохнул:
– Я уже обо всем тебе подробно отчитался, Бланш. Обычный набор снимков. Групповые школьные фотографии, сцены на пляже. Кадры, на которых Шебридж и Энгерс что-то делают вместе… Плавают на парусной яхте, совершают лесной поход, стоят рядом с машиной, пьют пиво. На большей части фотографий изображена только сама миссис Энгерс. Она была недурна собой в молодости. Нет, Бланш, там мне не попалось ничего особенного. А теперь пойми меня правильно: если хочешь получить еще что-нибудь, тебе придется воспользоваться другими источниками информации. Теми самыми, потусторонними.
– С ними вышла небольшая заминка. Я пока не могу ими пользоваться. Но задержка будет короткой. Я знаю, чего хочет Генри. Если я сделаю все от меня зависящее, он поступит так же.
– Если я сделаю все от меня зависящее…
– Мой дорогой, разве мы с тобой не единое целое? Мы хорошо чувствуем и понимаем друг друга.
– Так пойдем в постель и покажем друг другу немного понимания прямо сейчас, а об Эдварде Шебридже забудем.
Джордж подумал, что с Бланш никогда не знаешь, как она отреагирует на прямое и недвусмысленное предложение заняться сексом. Иногда она охотно принимала его, громко смеялась и выражалась вульгарнее, чем он сам. А порой обижалась и надевала маску надменности и ханжества. Однако сейчас она мягко улыбнулась и в задумчивости откинулась на спинку кресла, поигрывая бусами на шее.
– Ты бываешь грубоват, Джордж, но я мирюсь с этим, потому что в тебе заключено ядро истинной доброты. И сегодня оно дает о себе знать с необычайной силой. Твоя аура просто окутывает меня мощными пульсирующими волнами переливающегося цвета… Всех оттенков радуги.
Джордж ухмыльнулся. Ну что за женщина! Он, значит, светился, как рождественская елка или праздничная карусель. Но его не проведешь. Интересно, какое последует продолжение.
– Выкладывай, что у тебя на уме, Бланш!
– Я готова заключить с тобой новую сделку. Не отказывайся пока от поисков Шебриджа. Дай мне еще два или три дня. А сам пораскинь мозгами. Напряги извилины, может, что-нибудь полезное придет в голову. Нам необходимо продвинуться вперед. Я не верю, любовь моя, что такой умный мужчина не найдет выхода из положения.
– Но я не хочу искать выхода из положения и двигаться дальше!
– Даже за семьсот пятьдесят фунтов? А они станут твоими, если добьешься небольшого прогресса. Если сумеешь найти Эдварда Шебриджа, живого или мертвого, я увеличу твой гонорар до тысячи. Тогда сможешь успешнее пуститься в свою садоводческую авантюру.
– Это не авантюра. Кстати, с каких пор ты позволяешь себе тратить такие большие деньги на подобные дела?
– С тех пор, дорогой, как Генри рассказал мне о «Храме Астроделя» и я встретила мисс Рейнберд. Уж она не поскупится на вознаграждение, если мы найдем для нее Эдварда Шебриджа. Теперь не важно, верит она мне до конца или нет. Она у нас на крючке.
– Допустим, ты ее подцепила. Но меня больше интересует собственная судьба. Значит, я продолжаю работать три или четыре дня. Но после этого, даже если ничего не выйдет, мне надо получить свой чек – семьсот пятьдесят фунтов плюс возмещение накладных расходов.
– Ты все получишь, Джордж. А сейчас не хочешь вознести безмолвную молитву, чтобы ради дорогой нашим сердцам мисс Рейнберд высшие силы указали нам путь к Эдварду Шебриджу? Молитвы мне часто помогают.
Джордж поднялся.
– Оставлю молитвы тебе. А мне нужно выпить чего-нибудь на ночь и выгулять Альберта в саду, чтобы спокойно завалиться в кровать.
Проходя мимо Бланш, он подмигнул ей, а потом чуть наклонился, сунул руку за вырез платья и нежно погладил ее округлую грудь. Она, может, отчасти и фальшива, подумал он, но все остальное в ней было настоящим: плотским, изобильным, вожделенным. И если вокруг «Храма Астроделя» предполагался сад, ему бы хотелось заполучить контракт на него. Но об этом они поговорят позднее.
Эдвард Шебридж пользовался маленькой портативной пишущей машинкой, очень дешевой, похожей на детскую игрушку. Он купил ее в писчебумажном магазине в Бристоле четыре дня назад. Вставил в нее листок белой бумаги размером в четверть стандартного листа, вырванный из блокнота, приобретенного четырьмя месяцами ранее в Лондоне. Причем обе покупки совершил в перчатках. Как не снимал перчаток и сейчас. За все время Шебридж ни разу не прикоснулся ни к машинке, ни к блокноту незащищенной перчаткой рукой. Закончив два необходимых ему письма, он увезет машинку из дома, вынув предварительно ленту, поедет в Девон и сбросит с моста через канал, чтобы ее скрыли сначала восемь футов воды и толстый слой мягкого придонного ила. Блокнот и ленту от машинки сожжет до выезда. Все, что только было возможно, ему всегда нравилось делать заранее. Это оставляло время на обдумывание изменений в планах и внесение необходимых корректив. Правда, до сих пор ему не приходилось ничего менять в предварительно намеченных схемах. Но при этом он был лишен самонадеянности и не считал, что так будет всегда. Первое письмо, уже полностью готовое, он отправит Грандисону в департамент. Оно мало отличалось от предыдущих писем, которые Шебридж отправлял при похищении Пэйкфилда и Арчера. Второе письмо доставят адресату чуть раньше – сразу после совершения третьего похищения.
Шебридж работал, поставив машинку на консоль с панелью управления в своем кабинете. В нескольких футах на жердочке сидел сокол-балабан, взрослая самка с мешочком на голове, с колокольчиком на шее и с лапами, связанными пятидюймовой длины ремешком. Перестав печатать, Шебридж посмотрел на птицу и вспомнил об эпизоде, когда в соседнем подвале сидел похищенный член парламента Пэйкфилд. Путы на ногах были тогда свободнее, а хищница имела привычку внезапно взбрыкивать и хлопать крыльями. Шебридж включил громкоговоритель, чтобы передать сообщение. Птица подпрыгнула, зашуршав оперением, а ее колокольчик издал короткий, но резкий звон. Затем она попыталась неуклюже усесться на жердочку, но промахнулась и принялась вытягивать лапы, насколько позволяла длина шнурков. Ему пришлось мгновенно отключить динамик. Впредь, когда он будет пользоваться системой для внутренней связи, ни одной птицы в помещение не допустит. Шебридж подумал об этом сейчас, размышляя о следующем узнике подвала. Ведь и в одежде Арчера перед освобождением было найдено перышко. Когда ты делал в игре столь крупную ставку, успех часто мог зависеть от мельчайшей детали. Если бы самка балабана издала характерный громкий крик, у тех двоих мужчин могло появиться нечто, о чем следовало сообщить властям. Перо, птичий крик, звон колокольчика… Опытный орнитолог сделал бы определенные выводы.
Конверт для второго письма – белый, дешевый, купленный в Лондоне, – лежал рядом с машинкой с заранее обозначенным на нем адресом: «Усадьба Ривер-Парк. Сэру Чарльзу Мэдему. В собственные руки. Строго конфиденциально».
Шебридж продолжил печатать. Птица сидела на насесте. Теплым мартовским утром грачи вились в кронах вязов позади дома, приступив к починке гнезд после зимы и созданию новых семейных пар. Когда письмо было завершено, скопированное с лежавшего рядом черновика, Шебридж перечитал его, не вынимая из машинки.
По получении сего вы сразу должны будете позвонить по телефону полковнику Грандисону из министерства внутренних дел и посвятить в суть дела только его одного. Нарушение этого условия, как и любое отклонение от нижеследующих инструкций, подвергнет жизнь вашего гостя смертельной опасности.
Сэр Чарльз Мэдем – бывший видный дипломат и известный политик. Шебридж знал, что связаться с Грандисоном не составит для него труда. Он обязан был иметь выход на Грандисона без посторонней помощи. Все планы Шебриджа строились на знаниях. Успех приносило сочетание выбора времени, места и людей, чтобы все эти факторы работали на пользу запланированной операции.
Ваш высокопоставленный гость был похищен у вас по той же причине, по которой ранее подверглись похищениям высокочтимый Джеймс Арчер и член палаты представителей парламента Ричард Пэйкфилд, и тем же человеком. В данный момент ваш гость находится в безопасности и пребывает в добром здравии.
В целях сохранения его жизни и незапятнанной репутации вам надлежит соблюсти следующие условия:
1. Оповестить домочадцев и прислугу, что его вызвали обратно в Лондон по срочным делам.
У сэра Чарльза Мэдема не было жены, которой он мог бы опрометчиво довериться.
2. Информировать Грандисона, что дело не подлежит публичной огласке, подчеркнув, что нарушение данного условия опять-таки станет угрозой для жизни вашего высокого гостя. Указать Грандисону на необходимость публикации в прессе сообщения, которое бы объяснило временное отсутствие вашего гостя на своем рабочем месте.
3. Оповестить Грандисона, что как только он поместит в колонке личных объявлений газеты «Дэйли телеграф» заметку следующего содержания: «Феликс! Дома все в порядке. Пожалуйста, напиши мне. Джон» – ему будет отправлено письмо с дальнейшими инструкциями.
4. Предварительно предупредить Грандисона, что сумма выкупа на сей раз составит 500 000 фунтов стерлингов, а о способе передачи его известят дополнительно. На выполнение указаний дается восемь дней с момента получения вами данного послания. Что касается освобождения или гибели заложника, то все прежние условия остаются в силе.
Ни при каких обстоятельствах вы не должны общаться с кем-либо, помимо Грандисона. Спешу вас заверить, что он оценит вашу сдержанность.
Шебридж вынул письмо из машинки, положил в конверт, запечатал его, смазав полоску клея с помощью кисточки, смоченной водой. Письмо не обладало литературными достоинствами, но они и не требовались. Грандисон сразу узнает знакомый стиль. Существовал только риск, что о похищении станет известно полиции, но он сводился практически к нулю. Сэр Чарльз Мэдем обладал развитым интеллектом, чтобы понять возможные последствия.
Шебридж откинулся в кресле, держа письмо в скрытой под перчаткой руке и разглядывая соколиху. Она быстро становилась взрослой птицей. Пустынная хищница обучалась новым приемам, начиная терять свой природный интерес к наземной добыче – мышам, белкам и зайцам. Бывали дни, когда она могла терпеливо и скрытно дожидаться, чтобы хозяин спугнул для нее лесного голубя, грача или чайку. Когда все закончится, у нее и у других птиц начнется другая жизнь… Цапли, тетерева, куропатки и огромный участок земли с озером и высоким небом, где они смогут наслаждаться свободой. Все это виделось Шебриджу отчетливо. Он всем сердцем стремился к цели, однако нетерпения не проявлял. Нетерпение могло породить просчеты и ошибки. Одна небольшая ошибка – и его мечта стала бы несбыточной, а планы рухнули.
Из той части графства Сомерсет, которая попала в район, обозначенный в докладе Буша, рапорты приходили регулярно и оперативно. Их анализировали и пропускали через компьютер Сангуилла. Среди сотен похожих друг на друга досье бумаги на Шебриджа не привлекли к себе особого внимания. «Эдвард Шебридж, тридцати шести лет, независимые источники дохода, женат, имеет сына пятнадцати лет, обучающегося в школе-интернате. Адрес: Хайлендс-Хаус близ Блэгдона. Дом из красного кирпича. Построен в 1936 году. Находится на возвышенном участке земли, но подвала не имеет. Хобби Шебриджа – разведение и обучение соколов, а также других хищных птиц для охоты».
Эти сведения были занесены в память компьютера наряду с данными сотен других людей из Сомерсета. Люди жили в кирпичных или каменных домах, держали уток, разводили птиц в коммерческих или эстетических целях, выращивали будущую дичь. Кто-то являлся владельцем охотничьих угодий, птичьих ферм, небольших зоопарков, садов для общественного увеселения. Хватало и любителей хищных пернатых – ястребов и соколов, не говоря уже об экзотических породах.
Однако описание дома Шебриджа содержало неточность. Хайлендс-Хаус действительно возвели в 1936 году, но на месте, где прежде стоял большой каменный особняк, под которым располагалась сеть подвальных помещений. Усадьба пришла в упадок, и владелец строительной фирмы из Бристоля снес особняк, замуровал входы в подвалы и поверх них поставил новый дом из красного кирпича. Эдвард Шебридж купил его в 1968 году и вскоре заново открыл систему подвалов, но замаскировав входы настолько искусно, что о ее существовании трудно было догадываться.
Так Эдвард Шебридж, факты о нем и его доме стали частью закодированной электронным способом информации.
Вопреки совету Грандисона, Буш не стал молиться богу счастливых случайностей. В отличие от Микобера[13], он не считал, что удача непременно улыбнется, стоит тебе этого захотеть. Буш сосредоточился на списке фамилий из гольф-клубов, понимая, что с каждым прошедшим днем момент, когда преступник нанесет третий удар, приближается. Пока же следовало признать, что департамент Буша и все приданные ему для содействия полицейские силы уперлись в глухой тупик. Для полиции подобные «висяки» были привычны, и там реагировали на ситуацию спокойно, даже флегматично. Но и поставив папки с делом на полку для безнадежных случаев, полицейские не исключали, что по воле счастливого стечения обстоятельств «покойник» может неожиданно подать признаки жизни. Совершенно чуждый для Буша подход к работе. У каждой задачи для него имелся логический способ решения. Упорный труд, глубокий и тщательный анализ фактов и деталей, собранных дотошно и внимательно, – вот единственный метод, который мог привести к успеху. Вмешательство фортуны Буш вообще не принимал в расчет. Он был упрямым и самолюбивым.
Обдумав ситуацию, Джордж пришел к выводу, что ему нечего терять, если он выполнит просьбу Бланш. В любом случае получит свои семь с половиной сотен фунтов плюс возмещение расходов, а приложив чуть больше усилий, может довести сумму до тысячи, практически ничего не меняя в проекте создания «Солнечных садов Ламли».
Задним числом он понял, что миссис Энгерс просто напугала его своим напором. В другое время и при иных обстоятельствах он мог бы ублажить ее. Небольшие вакханалии вносили приятное разнообразие в монотонную жизнь, а миссис Энгерс к тому же не выглядела настолько уж отталкивающе. Местами ее тело смотрелось соблазнительно, и они могли бы с радостью накачаться джином, чтобы потом покувыркаться в постели к взаимному удовлетворению. Проблема заключалась в том, что Джордж не получил от нее никаких важных сведений. Она мало что знала о Шебридже, и знакомство их относилось к числу поверхностных. Если ей что-либо и было известно, то только через мужа. Вот с кем стоило иметь дело. Джордж знал название лондонской фирмы. Причем готов был держать пари, что миссис Энгерс не рассказала супругу о его визите. Наверняка она вернулась в гостиную, разразилась проклятиями по его адресу, огорченная упущенной возможностью поразвлечься, а затем утешилась новой порцией джина. И даже если Энгерсу стало о нем известно, Джордж не совершил ничего предосудительного и чувствовал, что пообщается с муженьком совершенно свободно.
И он решил отправиться к Энгерсу в Лондон. Заодно представлялась возможность заглянуть к приятелю, занимавшемуся торговлей автомобилями, и выяснить ситуацию на рынке микроавтобусов.
Через два дня после посещения миссис Энгерс в половине двенадцатого утра Джордж приехал в контору фирмы «Уорт и Фрин. Оборудование для магазинов и отелей», расположенную на Тотнем-Корт-роуд. Фирма занимала часть современного административного здания, где было много стекла и полированного дерева. Девушка в приемной сказала, что мистер Энгерс у себя, но если встреча не была назначена заранее, не сочтет ли Джордж за труд заполнить специальный формуляр с кратким объяснением цели визита. Джордж задумался, а потом написал на листке свои данные, указав адрес юридической фирмы в Солсбери (которой часто прикрывался, хотя там даже не подозревали о его существовании), поскольку знал, что ретивые и пронырливые секретарши порой проводили оперативную проверку по списку в телефонном справочнике. Графу «Цель посещения» он заполнил так: «Юридический вопрос, связанный с вашим старым другом Эдвардом Шебриджем в выгодном для него аспекте». Никаких угрызений совести. Он ведь действительно в какой-то степени решал проблему наследства.
Ему пришлось подождать пятнадцать минут, а затем его провели в кабинет. У Джорджа сложилось впечатление, что Энгерс был немного старше его. Он выглядел полноватым даже на старых фотографиях. А теперь стал толстым, с двойным подбородком, огромными, как грабли, ручищами, с темно-карими глазами и короткими черными волосами, расчесывание которых, как догадался Джордж, превращалось в пытку.
– Весьма признателен, что согласились уделить мне время, мистер Энгерс, – произнес Джордж.
– Времени вы можете получить сколько угодно, мистер Ламли. Вот если попросите денег, то может возникнуть проблема.
От смеха у него затряслось брюшко, жилетка туже обтянула то место, где полагалось находиться талии.
– Но кроме шуток. Сделаю все, что смогу, для старого приятеля. Как вы вообще меня разыскали?
– Долгая история, но в итоге мне дала наводку ваша жена. Она была настолько добра, что сообщила название фирмы и ее адрес. Сказала, вы мне поможете. Речь идет о наследстве. Пока не могу поделиться подробностями, как вы понимаете.
– Эдди от деньжат не откажется. За это могу ручаться сразу. – Он сделал паузу, посмотрел на Джорджа, а затем спросил: – А вы ведь тот парень, который сиганул в окно?
На мгновение у Джорджа возникло желание солгать, но он вовремя одумался:
– Да… Так уж вышло…
Энгерс улыбнулся:
– Не волнуйтесь по этому поводу. Моя старая добрая Лидия имеет привычку рассказывать мне обо всем, даже о том, чего я не хотел бы знать. Пьет без меры и без меры болтает, чувствуя необходимость покаяться. Это тоже род болезни. А ведь была чудной девушкой, когда я женился на ней. Впрочем, она и сейчас в известной степени привлекательна, хотя от былой красоты осталось немного. Но даже не будь я верующим католиком, все равно не развелся бы с ней. Всегда надо соблюдать условия договора, даже если он оборачивается против тебя. Это мой принцип. Кстати, спасибо, что сбежали через окно. Многие, к сожалению, так не поступают и задерживаются у нее в гостях. Но вернемся к главной теме. Эдди Шебридж… Только, знаете, давайте сначала немного выпьем.
Он выбрался из-за рабочего стола и подошел к буфету, вернувшись с бутылкой шампанского и двумя бокалами.
– Единственный напиток, который можно позволить себе утром. Освежает полость рта, не бьет по мозгам и улучшает аппетит.
Пока Энгерс раскручивал проволоку на пробке, Джордж спросил:
– Вы с Шебриджем вместе учились в школе?
– Да. А потом вместе работали у его старика в «Ардженте». Я там приобрел хороший опыт. Но вскоре мы расстались и потеряли друг друга. Снова встретились случайно на юге Франции. Я получил свою нынешнюю должность и купил дом, который перешел к Эдди от отца. Он сам на время задержался за границей. Трудолюбивый и охочий до денег. Весь в папашу. Тот ко времени своей смерти сколотил приличное состояние. – Пробка с хлопком вылетела из бутылки, ударившись в стену. – Ну что? Выпьем немного напитка, от которого девушки начинают глупо хихикать? Или так было только раньше? Теперь смотришь – они больше налегают на джин и виски, не успев даже пообедать.
Энгерс наполнил бокалы, и они с Джорджем выпили.
– Когда вы в последний раз виделись с ним? – спросил Джордж.
– Несколько лет назад. Здесь, в Лондоне. Он вернулся с континента примерно на год. Насколько я понял, работы у него тогда не было. И, как показалось, с деньгами тоже обстояло туго. Впрочем, не следует скрывать правду. От отца Эдди получил немалые деньги, но погорел на спекуляциях земельными участками под отели и жилищное строительство. Главным образом, за границей. На Мальорке в Испании. Там тогда крутили большие махинации разные жулики. И, кстати, продолжают крутить. Многие лишились всего. Вот и его мечта пошла прахом!
– Какая мечта?
Энгерс усмехнулся:
– Она у него появилась в юности. Эдди рассказывал о ней, когда мы работали вместе. Собирался заработать миллион к тридцати пяти годам, а потом удалиться от мира. Он был сумасшедшим, если честно. Но милым и тихим сумасшедшим. Просто ему не нравились люди. Не отдельные неприятные личности, а человечество в целом. Сейчас-то уже все кричат о необходимости охранять природу, прекратить загрязнение окружающей среды, а он твердил об этом, когда мы в школе учились. Лидия вам показывала фотографии?
– Немного.
– Не надо смущаться. Старый семейный альбом на диванчике стал ловушкой для многих мужчин, которым не хватило вашей выдержки. Но так или иначе, вам могли попасться на глаза снимки, где мы держим птиц. И не ощипанных куриц, разумеется. Пустельги, ястребы-перепелятники, чеглоки, кречеты. Эдди тратил на их покупку и обучение все деньги. Вообще помешался на животных, но больше всего его возмущало, что люди полностью истребляют их.
– Как же он собирался использовать свой миллион?