Красный монарх: Сталин и война Монтефиоре Саймон

Коктейли Молотова. Зимняя война и жена Кулика

После заключения пакта с Риббентропом Сталин пребывал в отличном расположении духа. Хорошее настроение, однако, никак не повлияло на его параноидальную подозрительность. Наибольшая опасность сейчас угрожала женам друзей и соратников вождя.

В ноябре 1939 года на даче Григория Кулика, заместителя наркома обороны, который руководил вторжением в Польшу и часто допускал промахи, грубые ошибки, зазвонил телефон. Маршала Кулика и длинноногую зеленоглазую красавицу Киру Симонович многие считали самой красивой супружеской парой в окружении Сталина. В тот вечер они отмечали день рождения Григория. На даче собрался весь цвет советской аристократии, начиная от Клима Ворошилова и кончая рабоче-крестьянским графом Алексеем Толстым, вездесущим придворным певцом Козловским и несколькими балеринами. Трубку снял хозяин.

– Тихо! – неожиданно прошипел он. – Это Сталин! – Потом после короткой паузы заговорил в телефон: – Что я делаю? Отмечаю с друзьями свой день рождения.

– Подождите меня, – попросил Сталин. – Не садитесь за стол.

Скоро вождь появился на даче с Власиком и ящиком вина. Он поздоровался со всеми присутствующими и расположился за столом. Козловский исполнял любимые песни Иосифа Виссарионовича, в том числе арию герцога из «Риголетто». Высокий гость слушал певца и потягивал грузинское вино.

Кира Кулик подсела к Сталину и принялась болтать с ним, как старая подруга. Кира Симонович была дочерью сербского графа. Мало того что тот был аристократом, так еще и руководил царской охранкой в Финляндии, а затем, в 1919 году, расстрелян чекистами. После революции Кира вышла замуж за купца-еврея. Когда мужа сослали в Сибирь, она отправилась с ним. Потом всеми правдами и неправдами семья сумела перебраться на юг. Там Кира и познакомилась с Григорием Куликом, коренастым, всегда подвыпившим прожигателем жизни.

Кулик командовал сталинской артиллерией в Царицыне. К сожалению, его познания в военном искусстве замерли на уровне 1918 года. Сербская графиня стала его второй женой. Они влюбились друг в друга с первого взгляда и быстро стали супругами.

Так же как и Бронка Поскребышева, Кира Кулик не упускала случая побеседовать со Сталиным. Она блистала на кремлевских торжествах и праздниках. «Она была очень красива, – вспоминала одна женщина, тоже часто бывавшая в Кремле. – Тухачевский, Ворошилов, Жданов, Ягода, Ежов, Берия – все ухаживали за ней». Естественно, не обошлось без слухов, что Сталин сделал Киру своей любовницей.

Сейчас Иосиф Сталин сидел около пианино в окружении Киры Кулик и других присутствовавших на дне рождения молодых женщин.

– Мы пьем за ваше здоровье, Иосиф Виссарионович, – сказала знаменитая балерина. – Позвольте мне поцеловать вас от лица всех женщин.

Генсек облобызал балерину в ответ и произнес тост в ее честь.

Все шло хорошо, пока Кира не допустила непростительную ошибку. Когда остальные женщины отошли и она осталась с генсеком наедине, Кулик попросила Сталина освободить из лагеря своего брата, бывшего царского офицера. Вождь благосклонно выслушал Киру и начал ставить на граммофон свои любимые пластинки. Все танцевали, за исключением Сталина.

Иосиф Виссарионович подарил имениннику книгу с дарственной надписью: «Моему старому другу. И. Сталин». Но поступок Киры, который как бы подразумевал ее близость к правителю советской империи, заронил в генсеке подозрения.

Через несколько дней маршал Кулик приказал начать артиллерийский обстрел территорий Финляндии. Артподготовка послужила сигналом к началу вторжения советских войск в четвертую страну, находившуюся согласно советско-немецкому договору в сфере влияния СССР. Это скандинавское государство до 1918 года входило в Российскую империю. Сейчас граница между Советским Союзом и Финляндией располагалась так близко от Ленинграда, что финские войска могли угрожать колыбели революции.

12 октября финская правительственная делегация встретилась со Сталиным и Молотовым в Кремле. Советские руководители потребовали передать СССР военно-морскую базу в Ханко. Финны, к большому удивлению вождя, отвергли эти требования и сказали, что для передачи базы в Москве им нужно большинство в пять шестых в парламенте. Сталин рассмеялся.

– Уверен, вы получите девяносто девять процентов!

– И наши голоса в придачу, – пошутил Молотов.

Последняя встреча делегаций проходила уже без шуток.

– Мы, гражданские люди, не видим выхода из создавшегося тупика. Придется передать это дело на рассмотрение военных… – пригрозил Молотов.

Во время ужина с Берией и Хрущевым у себя на квартире Сталин отправил финнам ультиматум. Вячеслав Молотов и Андрей Жданов, отвечавшие за советскую политику в районе Балтики, флот и оборону Ленинграда, поддержали вождя. Анастас Микоян сказал немецкому дипломату, что предупреждал финнов о последствиях отказа:

– Они перегнули палку. Терпение русского народа лопнуло. Русские относятся к этому району с особым вниманием. Поверьте, мы, кавказцы в политбюро, с большим трудом сдерживаем русских товарищей.

Когда срок ультиматума истек, руководители Советского Союза продолжали пировать в Кремле.

– Давайте начнем прямо сегодня, – предложил Сталин и отправил Кулика руководить артобстрелом финской территории.

Генсек не учел, что само присутствие этого маршала на любом военном мероприятии гарантирует неудачу.

30 ноября пять советских армий перешли границу между двумя странами на протяжении всех тысячи с лишним километров. Лобовые удары по сильно укрепленной оборонительной линии Маннергейма были отбиты. Красная армия понесла большие потери. Финны, одетые, как привидения, в белые костюмы, незаметно подкрадывались к советским войскам, убивали солдат и офицеров и тут же исчезали. В северных лесах появились пирамиды замерзших трупов красноармейцев. Финны поджигали советские танки бутылками с керосином. Всего они приготовили около 70 тысяч этих импровизированных гранат. Их назвали «коктейлем Молотова». Советский премьер был тщеславным человеком, но к такому использованию своего имени относился негативно.

К середине декабря Сталин потерял около 25 тысяч человек. Он, как и подобает военному дилетанту, вместо настоящей зимней войны рассчитывал на легкие бои. По его мнению, война с Финляндией должна быть чем-то вроде учебных маневров. Вождь отказался принимать составленный начальником Генерального штаба Шапошниковым план ведения настоящих боевых действий. Когда Воронов, заместитель Кулика по артиллерии, ставший в годы Великой Отечественной войны знаменитым маршалом, спросил, сколько времени отводится на эту операцию, он получил ответ: «От десяти до двенадцати дней». Воронов был уверен, что на операцию уйдет в лучшем случае от двух до трех месяцев. Григорий Кулик выслушал мнение заместителя, расхохотался и приказал разгромить финнов не позднее чем за двенадцать дней. Сталин и Жданов были так уверены в скорой победе, что уже думали над устройством будущей Финляндии. Они сформировали марионеточное правительство из финских коммунистов, которое должно было прийти к власти в Хельсинки после окончания боевых действий.

9 декабря 9-я армия была почти полностью уничтожена в районе деревни Суомуссалми. Деревня превратилась в развалины. Сталинские военные дилетанты ответили на поражение на поле боя испытанными средствами – расстрелами и репрессиями. «Считаю необходимым провести радикальную чистку в 44-й дивизии», – распорядился Климент Ворошилов.

В Европе убедились в слабости Красной армии. На Западе понимали, что она нуждается в реформах. Однако Сталин решил по-своему: после первых же неудач в Финляндии он отправил на фронт мрачного Мехлиса. На 1940 год пришелся пик его карьеры. «Я так поглощен работой, что даже не замечаю, как летят дни, – писал главный политрук Красной армии жене. – Сплю не больше двух-трех часов в сутки. Вчера было 35 градусов ниже ноля, но я чувствую себя прекрасно. У меня только одна мечта – побыстрее уничтожить финских белогвардейцев. Мы сделаем это, победа не за горами!»

26 декабря Сталин наконец понял необходимость перемен. Он назначил командующим Северо-Западным фронтом Тимошенко и приказал восстановить порядок в изрядно потрепанных войсках. Красноармейцы умирали от голода и холода. Даже Лаврентий Берия занял более человечную позицию. Он неоднократно докладывал Ворошилову о недостатке провианта на фронте. «У 139-й дивизии большие трудности, – сообщал нарком внутренних дел. – Не хватает продовольствия, нет бензина. Солдаты разбегаются». Сталин считал, что военные скрывают от него истинный масштаб бедствия, и верил только Мехлису.

«Белые финны опубликовали доклад об оперативной обстановке на фронте, в котором говорится об уничтожении 44-й дивизии, о тысяче наших пленных, о захвате 102 орудий, 1170 лошадей и 43 танков, – писал генсек Мехлису. – Сначала ответьте мне: это правда? Второе: где военный совет и начальник штаба 44-й дивизии? Как они объясняют свое постыдное поведение? Почему они бросили свою дивизию? Третье, почему Военный совет 9-й армии не проинформировал нас о положении дел? Мы ждем ответа. Сталин».

Мехлис примчался в Суомуссалми и нашел там хаос и неразбериху. Он не только не навел порядок, но еще больше их усилил. Лев Захарович подтвердил сообщения финнов о крупных потерях среди советских войск и расстрелял все командование. «Суд над Виноградовым, Волковым и начальником политического отдела проходил на открытом воздухе в присутствии всей дивизии, – рапортовал Мехлис. – Смертный приговор был приведен в исполнение тут же на глазах солдат и офицеров. Разоблачение предателей и трусов продолжается».

10 декабря сам Мехлис чудом избежал смерти. Он с гордостью докладывал Сталину, что его машина попала в засаду белофиннов. В отличие от большинства сталинских комиссаров Мехлис был удивительно храбрым человеком. Хотя эту смелость можно назвать и по-другому – самоубийственной удалью. Частично она объясняется тем, что, будучи евреем, Мехлис хотел стать «кристально чистым». Он действительно не раз брал командование над бегущими войсками и вел их в атаку. Мехлис и Кулик не скрывали катастрофического положения на фронте. «В войсках не хватает хлеба», – докладывал Лев Мехлис. Кулик соглашался: «Повсюду страшная неразбериха и бюрократия».

Сталин пребывал в подавленном настроении. Неудачи на фронте выводили его из себя. Временами он даже выглядел жалким и беспомощным. Хрущев видел, как генсек с очень расстроенным лицом бессильно лежал на диване. Это был предвестник нервного срыва, который случился с вождем в начале войны с немцами. От сильного напряжения Сталин заболел: его атаковали привычные стрептококки и стафилококки. Температура поднялась до 38 градусов, сильно болело горло. 1 февраля, когда Тимошенко начал наступление на финские позиции, состояние вождя улучшилось. 11-го советские войска перешли в широкомасштабное наступление. В конце концов сказалось превосходство в живой силе и технике Красной армии. Советские войска взяли верх над храбростью и стойкостью финнов. Когда к Сталину опять пришли врачи, он показал им карты.

– Сегодня мы возьмем Выборг, – радостно сообщил больной.

Финны запросили мира. 12 марта Андрей Жданов подписал мирный договор, по которому Финляндия уступала Ханко, Карельский перешеек и северо-восточный берег озера Ладоги. Всего финны лишились 55 тысяч квадратных километров территории, окружавшей Ленинград. Граница была отодвинута от колыбели революции на безопасное расстояние. Финляндия в ходе боев потеряла около 48 000 человек, Сталин – втрое больше, свыше 125 000. «Красная армия никуда не годилась», – позже скажет Сталин Черчиллю и Рузвельту.

Через много лет Хрущев обвинял Ворошилова в преступной халатности. Он язвительно шутил, что нарком обороны проводил больше времени в студии придворного живописца Герасимова, чем в своем комиссариате. Сталин изливал свой гнев в Кунцеве. Он набросился на Ворошилова, который не стал молча выслушивать упреки. Покраснев как рак, красный маршал начал кричать на Сталина:

– Ты сам должен винить себя во всем этом! Это ты уничтожил старую гвардию нашей армии, ты перебил лучших генералов.

Ворошилов схватил блюдо с молочным поросенком и бросил его на пол. Хрущев, присутствовавший при этом разговоре, говорил, что никогда не видел, чтобы со Сталиным обращались подобным образом. Такое поведение могло сойти с рук только Климу.

И все же Ворошилову пришлось взять на себя всю вину за неудачное течение Северной войны. 28 марта 1940 года он покаялся на заседании ЦК партии: «Должен признаться, что ни я, ни Генеральный штаб не имели ни малейшего представления об особенностях и трудностях, с которыми будет связана эта война». Мехлис ненавидел наркома. Он мечтал свалить соперника и занять его должность. Политрук заявил, что Ворошилов «не может просто оставить свой пост – его следует сурово наказать за допущенные ошибки». Любого другого на месте Климента Ефремовича в данной ситуации ждала бы неминуемая смерть, ему же все сошло с рук. Сталин не мог себе позволить уничтожить старого друга.

«Мехлис выступил с истеричной речью…» – заметил генсек, давая понять, что истерика мрачного демона недопустима и что Ворошилова нельзя трогать.

В середине апреля Сталин провел уникально откровенный для Советского Союза Высший Военный совет, на котором серьезность обсуждаемых вопросов нередко граничила с комизмом. Один из военачальников признался, что солдаты и офицеры сильно удивились, обнаружив в Финляндии густые леса.

– Нашим военным следовало бы знать, что в Финляндии есть леса. – Вождь невесело усмехнулся. – Леса там были и при Петре, и при Елизавете, и при Екатерине, и даже при Александре! Это уже четыре раза… Ничего не изменилось и сейчас! Леса в Финляндии никуда не исчезли.

Смех в зале.

Иосиф Виссарионович еще сильнее рассердился, когда Мехлис сообщил, что финны часто нападали во время послеобеденного отдыха наших войск.

– Послеобеденный сон? – в гневе воскликнул Сталин.

– Да, час сна после обеда, – подтвердил Григорий Кулик.

– Люди спят после обеда в домах отдыха! – проворчал Сталин.

И все же Сталин защищал саму кампанию.

– Могли бы мы избегнуть этой войны? – спрашивал он и сам отвечал: – Думаю, нет. Война, на мой взгляд, была неизбежна. Задержка с ее началом в пару месяцев могла бы означать для нас задержку в двадцать лет.

Сталин захватил больше территории, чем в свое время Петр Великий. Однако предупредил своих военачальников, что времена меняются и в 1940 году нельзя воевать теми же методами, как в 1918-м.

– Война с Финляндией заставляет вспомнить краснокожих индейцев, – сказал генсек. – У них были дубинки против ружей… Все они были перебиты.

6 мая Ворошилов был снят с поста наркома обороны. Его место занял Тимошенко. Шапошников не удержался на посту начальника Генштаба. Ему не помогло даже то, что Сталин признал его правоту, когда Шапошников требовал вести сражения по всем правилам военного искусства.

Война с Финляндией вызвала и другие изменения в Красной армии. Было признано необходимым поднять боевой дух и дисциплину, восстановлены генеральские звания. Самым важным, пожалуй, стало установление единого командования над войсками. Сталин наконец понял, что воевать гораздо труднее, когда командует не один человек, а несколько, которые зачастую только мешают друг другу.

Слова Ворошилова об уничтожении лучших генералов возымели действие. Сталин приказал освободить 11 178 офицеров, арестованных во время предыдущих репрессий и чисток в ходе боев. Официально они вернулись из длительной опасной командировки. Вождь заметил, что у одного из реабилитированных – Константина Рокоссовского – отсутствуют на пальцах ногти.

– Вас пытали в тюрьме? – поинтересовался он.

– Да, товарищ Сталин.

– В этой стране так много людей, которые на все говорят: «Есть!» – Сталин печально вздохнул.

Но из тюрем и лагерей вернулись не все.

– Где твой Сердич? – спросил генсек Буденного об их взаимном друге.

– Расстрелян! – ответил маршал.

– Жаль… Я хотел сделать его послом в Югославии…

Многие военные по-прежнему были влюблены в кавалерию и отказывались принимать современные средства ведения войны. Буденный и Кулик были уверены, что танки никогда не заменят лошадей.

– Вам меня не убедить в этом, – упрямо заявил Буденный. – Как только начнется война, все сразу закричат: «Быстрее посылайте кавалерию!»

В свое время Сталин с Ворошиловым расформировали специальные танковые корпуса. К счастью, Тимошенко уговорил вождя отменить этот глупый приказ.

Анастас Микоян называл засилье некомпетентных военачальников «триумфом Первой конной армии». Дело в том, что все сталинские друзья воевали в этой воинской части в годы Гражданской войны. Ворошилов был назначен заместителем председателя Совнаркома по культуре. Это назначение вызвало у Микояна смех. Он говорил: все логично, если учесть любовь маршала к собственным портретам.

Мехлис тоже стал заместителем премьера. Он считал себя великим военачальником и требовал, чтобы Тимошенко уговорил Сталина вновь назначить его заместителем наркома обороны. Сталин насмехался над наивностью Тимошенко.

– Мы хотим помочь Тимошенко, а он не понимает этого, – сказал Сталин. – Он хочет, чтобы ему оставили Мехлиса, но тот через три месяца просто съест его. Мехлис сам хочет быть военным комиссаром.

Мрачный демон наслаждался полным доверием вождя.

Кулик был больше похож на клоуна, чем на начальника артиллерии Красной армии. Этот невежественный толстяк часто кричал на своих подчиненных: «Выбирайте: тюрьма или медаль». Он презирал противотанковую артиллерию. «Что за чушь: ни грохота, ни воронок!» – возмущался маршал. Он же отверг знаменитые «катюши»: «Для чего, черт возьми, артиллерии нужны ракеты? Главное средство в артиллерии – это орудие, которое перевозят лошади». Он препятствовал запуску в массовое производство танка Т-34. Хрущев, которого Сталин любил за наглость, усомнился в компетентности Кулика.

– Но ты даже не знаком с Куликом! – резко ответил Сталин. – Я же знаю его со времен Гражданской войны, когда он командовал артиллерией в Царицыне. Он разбирается в артиллерии.

– Но сколько у вас там было пушек? – не унимался Хрущев. – Две, три? А сейчас он командует артиллерией всей страны!

Сталин отказался слушать Хрущева и велел ему заниматься собственными делами.

Особым доверием вождя после войны с Финляндией стал пользоваться Андрей Жданов. «Компетентных людей было много, – писал в мемуарах Анастас Микоян. – Но Сталин все больше относился к окружающим с подозрением. Поэтому доверие становилось самым главным признаком власти».

В мае 1940-го Сталин распорядился похитить жену Кулика, Киру. Берия приказал Теоретику, Меркулову, выполнить приказ. 5 мая Кобулов, князь-убийца Церетели и Владимирский, любимый бериевский заплечных дел мастер, выследили Киру Кулик по дороге к дантисту, затолкали в машину и отвезли на Лубянку.

Сталин и Берия обладали игривым садизмом и извращенным вкусом к подлому лицемерию. Причина похищения жены маршала до сих остается тайной. Против нее так и не было выдвинуто никаких обвинений. Мехлис собирал досье на Кулика. Конечно, в нем содержалась информация об аристократическом происхождении Киры, а также о разгульной жизни Григория Кулика, его пьяных выходках, антисемитизме, революционном прошлом и связях с троцкистами. Неизвестно – похитили ли Киру Кулик за то, что она обратилась к Сталину с просьбой о помиловании брата, или ее обвинил кто-то из любовников и она стала очередной жертвой ханжества Сталина.

7 мая, через два дня после исчезновения Киры, Сталин произвел ее мужа в маршалы. Вместе с ним маршалами стали Тимошенко и Шапошников. Это повышение было вполне в духе иронического садизма Иосифа Виссарионовича. Восторг новоиспеченного маршала по поводу маршальских звезд омрачался тревогой за жену. Он позвонил Лаврентию Берии. Тот пригласил его к себе на Лубянку. Пока Кулик пил чай в кабинете наркома внутренних дел, Лаврентий Павлович позвонил Сталину.

– Передо мной сидит маршал Кулик, – сказал он. – Нет, он не знает никаких подробностей. Говорит, что ушла, и все… Конечно, товарищ Сталин, мы объявим его жену во всесоюзный розыск и сделаем все возможное, чтобы ее найти.

Играя этот спектакль, и Сталин, и тем более Берия знали, что Кира сидит в камере прямо под кабинетом последнего. Через месяц графиню Симонович-Кулик, мать восьмилетней дочери, перевезли в специальную тюрьму Берии, Сухановку. Там Блохин хладнокровно убил ее выстрелом в голову. Кобулов жаловался, что Блохин застрелил Киру, не дождавшись его приезда.

«Всесоюзный розыск» Киры Кулик продолжался двенадцать лет. Маршал быстро понял, что Киру погубили сомнительные связи. Вскоре он женился вновь.

Тем временем Сталин и другие большевистские вожди решали, что делать с польскими офицерами, арестованными или захваченными в сентябре 1939 года. Они содержались в трех лагерях, один из которых располагался в Белоруссии около Хатынского леса. Сталин никак не мог решить их судьбу. На заседаниях политбюро шел удивительно откровенный разговор о том, что с ними делать. Кулик, командовавший польским фронтом, предложил всех освободить. Ворошилов соглашался с коллегой. Мехлис был уверен, что среди них есть враги. Сталин согласился с главным политруком. Григорий Кулик продолжал настаивать на освобождении. Тогда Сталин пошел на компромисс. Большую часть поляков освободили. Судьбу остальных окончательно решили на заседании политбюро 5 марта 1940 года.

Сын Берии утверждал, что отец возражал против расстрела. Им двигали не альтруистические соображения, а соображения, что поляки могут пригодиться позже. Правда, доказательств того, что Лаврентий Павлович возражал, нет. Нарком внутренних дел доложил Сталину, что 14 700 офицеров, землевладельцев, полицейских и 11 000 контрреволюционеров были шпионами и саботажниками, закоренелыми врагами советской власти. Их должны судить товарищи Меркулов, Кобулов и Баштаков. Сталин поставил свою подпись под рапортом, потом подчеркнул ее. Следом за ним расписались Ворошилов, Молотов и Микоян. Калинин и Каганович дали добро по телефону.

Массовая резня польских офицеров стала еще одной черной работой для НКВД. Единственным отличием от обычной «вышки» было количество осужденных. Так много убивать за один раз чекистам еще не приходилось. Однако существовал человек, который годился для выполнения и этой непростой задачи. Блохин приехал в лагерь Осташков вместе с двумя чекистами. Он обил специальный домик звуконепроницаемыми плитами и решил взять на себя стахановское обязательство расстреливать по 250 человек за ночь. Палач привез из Москвы кожаный фартук мясника и специальную шапочку. Он надевал рабочую одежду, чтобы не запачкаться кровью. А чтобы не оставить улик, Блохин стрелял из немецкого «вальтера». За двадцать восемь ночей этот суперпалач собственноручно расстрелял 7000 человек. Трупы зарывали в разных местах. 4500 тел из Козельского лагеря были похоронены в Хатынском лесу.

В июне того же года немецкий фюрер начал блицкриг против Нидерландов и Франции. Сталин по-прежнему относился с большим уважением к армиям Франции и Британии и считал, что они могут сдержать Гитлера на западе. 17 июня 1940 года разбитая Франция запросила мира. Неожиданный разгром французов должен был заставить вождя пересмотреть свое отношение к союзу с Германией. Но сейчас у него просто не оставалось выбора. Вячеслав Молотов, сжав зубы, «тепло» поздравил Шуленбурга «с замечательной победой немецкого вермахта». Критикуя союзников, потрясенный Сталин не стеснялся в выборе слов.

– Неужели они не могут оказать никакого сопротивления? – спросил он Хрущева. – Теперь Гитлер размажет наши мозги по стенке!

Сталин воспользовался возможностью и занял Прибалтийские государства и Бессарабию. Пока красноармейцы переходили границы, советские бомбардировщики развозили сталинских помощников по их удельным княжествам. Деканозову досталась Литва. Бывшему генеральному прокурору, требовавшему «расстрелять бешеных псов», а сейчас заместителю премьера Вышинскому выпало наводить порядок в Латвии. Андрей Жданов отправился в Эстонию. Жданов проехал по Таллину, эстонской столице, в броневике под охраной двух танков. Он назначил марионеточного премьер-министра и прочитал эстонцам лекцию: «…Все будет делаться в полном соответствии с демократическими парламентскими правилами. Мы же не немцы!» Но для многих прибалтийцев русские оказались куда хуже немцев. В общей сложности убиты и депортированы 34 250 латышей, почти 60 тысяч эстонцев и 75 тысяч литовцев.

Скоро НКВД сделал вождю долгожданный подарок. 20 августа агент Берии по фамилии Рамон Меркадер раскроил ледорубом череп Льву Троцкому, который сильно мешал внешней политике Сталина. Его смерть закрыла еще одну главу Большого террора.

Сталин захватил буферную зону между Балтийским и Черным морями. С каждым днем на столе у него появлялось все больше донесений разведчиков о том, что Гитлер намеревается напасть на СССР. Он стал относиться к немцам с удвоенным вниманием, но инстинктивно не доверял информации советских шпионов, а также рапортам нового начальника военной разведки ГРУ генерала Филиппа Голикова, который был полнейшей бездарностью, и Берии с Меркуловым.

Истоки подозрительного отношения Сталина и Молотова к собственным шпионам следует искать в их туманном большевистском прошлом. Их жизнь до революции проходила в подполье. Многие были двойными или даже тройными агентами. Они оценивали поступки и мотивы других людей, основываясь на собственной параноидальной подозрительности и криминальном складе характера. «Думаю, никогда нельзя доверять разведке, – говорил Молотов даже через много лет после описываемых событий. – Разведчиков нужно выслушивать и многократно перепроверять. У всех служб было бесконечное число провокаторов».

Информация о намерениях немцев напасть на СССР, по словам одного историка, сделала генсека еще более замкнутым и угрюмым. Начальство требовало от своих агентов присылать сообщения, которые были бы Сталину по душе. Однако большинство шпионов работало не на страх, а на совесть.

Сталин пытался укрепить влияние Советского Союза в Балканских государствах. Это не могло не встревожить Гитлера, который в это время принимал окончательное решение о нападении на союзника. Фюрер решил пригласить Молотова в Берлин, чтобы попытаться уговорить Москву изменить направление и продвигаться на юг, к Индийскому океану.

Накануне отъезда Вячеслав Молотов почти всю ночь просидел со Сталиным и Берией. Они решали, как сохранить пакт о ненападении. В написанных от руки инструкциях Сталин предлагал своему премьеру потребовать у немцев объяснений по поводу присутствия их войск в Румынии и Финляндии, попытаться выяснить истинные интересы и цели Гитлера, а также твердо заявить об интересах СССР на Балканах и в Дарданеллах.

Молотов признался жене, что перед поездкой специально изучал Гитлера: «Я читал книгу Раушнинга „Разговоры с Гитлером“. Раушнинг хорошо объясняет, как Г. вел себя в прошлом и как станет вести в будущем».

Молотов встречается с Гитлером. Балансирование на грани войны и заблуждения

Вячеслав Молотов выехал в Берлин поздно вечером 10 ноября 1940 года с Белорусского вокзала. В кармане у него лежал заряженный пистолет. Его сопровождала делегация из шестидесяти человек. Среди них были два человека Берии – Деканозов, заместитель комиссара иностранных дел, и Меркулов – шестнадцать сотрудников НКВД, три слуги и личный доктор.

Это второй выезд Вячеслава Михайловича в Европу. В 1922 году они с Полиной побывали в Италии, где тогда еще только зарождался фашизм. Сейчас Молотову предстояло увидеть фашизм в апогее.

В 11.05 утра поезд с Молотовым въехал на берлинский Ангальтский вокзал. Платформа утопала в цветах. Мощные прожектора зловеще освещали советские флаги. Красный кумач робко выглядывал из-за многочисленных свастик. Из вагона вышел Вячеслав Молотов в черном пальто и серой фетровой шляпе. На перроне его встречали рейхсминистр Риббентроп, фельдмаршал Кейтель и другие официальные лица. Дольше всех советский премьер почему-то жал руку рейхсфюреру СС Гиммлеру. Оркестр очень медленно, наверное, на тот случай, если на вокзал забредет какой-нибудь бывший коммунист, сыграл «Интернационал».

Молотов в сопровождении почетного эскорта мотоциклистов умчался на открытом «мерседесе» в роскошную гостиницу «Шлосс Бельвю». Этот отель когда-то был императорским дворцом. Особое впечатление на членов советской делегации произвели великолепные гобелены и картины, хрупкий фарфор в шкафах и горках, но больше всего им понравились ливреи с золотым шитьем, в которые был одет обслуживающий персонал.

Вся делегация Молотова была одета в одинаковые черные костюмы, серые галстуки и дешевые фетровые шляпы. Сразу становилось ясно, что одежда куплена в одном магазине за один присест. Одни советские граждане носили шляпы, как береты, другие – сдвинув по-ковбойски на затылок. Были и такие, кто, как гангстеры из американских фильмов, низко надвигали их на глаза. Без особого риска ошибиться можно было предположить, что подавляющее большинство советских делегатов надели этот буржуазный головной убор впервые в жизни.

После первой же встречи Риббентропа и Молотова ни у кого не осталось сомнений, в какой обстановке пройдет визит. Министры собрались в старом кабинете Бисмарка. Они держались настороженно, стараясь как можно меньше сообщить о своей позиции и как можно больше узнать о намерениях другой стороны. «Ледяная улыбка осветила умное лицо этого шахматного игрока», – написал о Молотове немецкий дипломат. Ему наверняка показалось забавным, что в позолоченном кресле, в котором когда-то сидел Бисмарк, сейчас сидел Деканозов, коротенькие ножки которого едва доставали до пола. Когда Риббентроп принялся уговаривать русских искать выход своей энергии в теплых морях, Вячеслав Молотов поинтересовался: «О каком конкретно море вы говорите?»

После обеда в «Бельвю» Молотов сел в открытый «мерседес» и отправился в Рейхсканцелярию. Его долго вели по мрачным коридорам через великое множество бронзовых дверей, которые охраняли ловко щелкающие каблуками солдаты СС.

Наконец Молотов очутился в великолепном кабинете Адольфа Гитлера. Два белокурых гиганта в форме офицеров СС распахнули двери и вскинули руки в нацистском приветствии. Невысокий русский крепыш с невозмутимым видом прошел через эту импровизированную арку. В дальнем углу громадной залы стоял огромный стол. Гитлер немного помедлил, потом маленькими быстрыми шажками двинулся навстречу гостям. Он остановился и тоже вскинул руку в нацистском приветствии. Только после этого протянул Молотову холодную влажную ладонь. Его горящие глаза, как буравчики, всматривались в визитеров из Советской России. Пустая болтовня немецкого фюрера и традиционное желание с первых минут запугать собеседника разбились о невозмутимость советского премьера. Молотов считал себя истинным марксистом-ленинистом и, следовательно, был выше всех противников, особенно фашистов. «В его внешности не было ничего замечательного», – пренебрежительно говорил Вячеслав Михайлович.

Гитлера Молотов описал следующим образом: «…Очень самодовольный и тщеславный. От природы он был умен, но абсурдность его ранних идей и высокое самомнение делали Гитлера недальновидным и даже слегка туповатым».

Гитлер пригласил гостей в комнату для отдыха. Молотов, Деканозов и переводчики расположились на диване, в то время как хозяин занял свое привычное место в кресле. Фюрер прочитал русским длинную речь о разгроме Великобритании, своей щедрости по отношению к Сталину и об отсутствии у Германии интересов на Балканах. Ничего из того, что он сказал, не было правдой. Вячеслав Молотов вежливо задавал довольно неуклюжие вопросы. Он старался перевести разговор в русло отношений между Германией и Советским Союзом. Особый интерес русские гости проявляли к Финляндии, Румынии и Болгарии. «Я пытался заставить его дать больше информации, – рассказывал Молотов. – „Вам нужен порт на теплом море, – заявил Гитлер. – В Иране или в Индии… Ваше будущее на юге“. „Какая интересная мысль, – сказал я. – И как вы себе это представляете?“»

Гитлер закончил встречу, так и не объяснив, как русским получить порт на берегу теплого моря. Вечером Иоахим Риббентроп устроил в гостинце «Кайзерхоф» прием в честь Молотова. Фюрера там не было. Зато приехали другие вожди Третьего рейха. Полный рейхсмаршал Геринг явился в мундире, сотканном из серебряных нитей и увешанном драгоценностями. Гитлера представлял его заместитель по нацистской партии – Гесс.

В гостинице Молотова ждала телеграмма из Москвы. Сталин вновь требовал поднять вопрос о Балканах и проливах. На следующее утро премьер отправил вождю донесение: «Уезжаю на завтрак, потом состоится встреча с Гитлером. Нажму на него в вопросе по Черному морю, проливам и Болгарии». Сначала он заехал к Герингу в министерство авиации. Русский гость неоднократно ставил рейхсминистра в неловкое положение острыми вопросами. Потом Молотов отправился к Гессу.

– У вас есть программа партии? – спросил он заместителя фюрера, хорошо зная, что у нацистов ее нет. – У вашей партии есть правила, законы, по которым она живет? А конституция? Как может настоящая партия существовать без программы?

В два часа Молотова, Деканозова и Меркулова привезли на обед к Гитлеру. Кроме фюрера, с немецкой стороны в обеде участвовали Геббельс и Риббентроп. Самое неблагоприятное впечатление на русских произвело скудное меню. Оно состояло всего из трех блюд: крепкого мясного бульона, фазана и фруктового салата.

– Сейчас идет война. Я не пью кофе, потому что мой народ его тоже не пьет, – объяснил Гитлер. – Я не курю и не употребляю спиртного.

Позже Молотов не без юмора рассказывал: «Я ни в чем себе не отказывал».

Вторая встреча Гитлера и Молотова продолжалась три часа. Переговоры прошли в напряженной обстановке. Советский премьер-министр настойчиво требовал у Гитлера ответов на щекотливые вопросы. Гитлер, в свою очередь, обвинил Россию в жадности. Но ничто не могло поколебать бульдожье упрямство железнозадого Молотова, который неукоснительно выполнял инструкции Сталина. Вождь требовал объяснить немцам, что вся предыдущая история России, начиная от Крымской войны и кончая вторжением интервентов во время Гражданской войны, убедительно показывает, что без проливов Советский Союз беззащитен перед врагами.

Гитлер едва не вышел из себя во время обсуждения вопроса о немецких войсках в Финляндии и Румынии.

– Это мелочь! – пробурчал он.

На что Молотов язвительно заметил, что нет нужды грубить.

Но как эти два человека могли обсуждать серьезные вопросы, если не способны были договориться по мелким? Вячеслав Молотов заметил, что Гитлер начал нервничать. «Я усилил давление, – хвалился он. – Решил взять его измором».

Гитлер достал платок, вытер пот с верхней губы и проводил гостя до двери.

– Уверен, история навечно сохранит имя Сталина, – сказал он на прощание.

– Не сомневаюсь в этом, – согласился Молотов.

– Мы еще увидимся, – неопределенно заявил фюрер. Свое слово Гитлер не сдержал. С русскими он больше не встречался. – Но надеюсь, что история сохранит и мое имя, – добавил он с ироничной скромностью.

Гитлер не зря заговорил о своем месте в истории. Всего два дня назад он подписал знаменитую директиву № 18, в которой вторжение в Советский Союз ставилось во главу угла его политики. Он догадывался, что именно война с СССР сделает его легендарным.

Вечером в величественном, но поблекшем от времени здании посольства СССР прошел прием с водкой и икрой. Звездными гостями на нем опять были Геринг, Гесс и Риббентроп. В самый разгар вечеринки начался налет британских бомбардировщиков.

– Наши британские друзья недовольны, что их не пригласили на прием, – пошутил Иоахим Риббентроп.

После объявления воздушной тревоги Геринг, словно увешанный драгоценностями и опрысканный дорогими духами бизон, решительно двинулся через толпу к «мерседесу», сметая все на своем пути. В советском посольстве не было противовоздушного убежища, поэтому большинство русских срочно уехало в гостиницу. Несколько человек в суматохе заблудились в незнакомом городе и еще долго блуждали по темным улицам. Молотова отвезли в личное убежище Риббентропа. Там под музыку разрывов британских бомб и треск немецких зениток слегка заикающемуся русскому пришлось отбиваться от заманчивых предложений союзников.

Гитлер сказал, что Германия ведет войну не на жизнь, а на смерть против Великобритании.

– С Британией покончено, – заметил Риббентроп.

– Если так, тогда почему мы сейчас сидим в этом убежище и чьи это бомбы на нас падают? – лукаво поинтересовался Вячеслав Молотов.

Следующим утром Молотов покинул Берлин. Перед отъездом он отправил Сталину телеграмму, в которой сообщал, что не смог добиться результатов, которыми можно было бы похвалиться. Единственное достижение этого визита, по мнению Молотова, – ему удалось выяснить истинное настроение Гитлера.

Сталин остался тем не менее доволен результатами поездки своего премьера. Он поздравил Молотова с тем, что не уступил Гитлеру, выстоял.

Однако упрямство Молотова и, следовательно, Сталина в отношении Балкан убедили немецкого фюрера, что Москва вскоре встанет на пути его гегемонии на континенте. Если раньше у Гитлера еще оставались какие-то сомнения относительно будущего российско-германских отношений, то после встреч с советским премьером он принял окончательное решение: войне с Советским Союзом быть. Согласно плану «Барбаросса», подписанному Адольфом Гитлером 18 декабря 1940 года, наступление на СССР должно начаться в мае следующего года.

Через несколько дней авиаконструктор Яковлев, ездивший с Вячеславом Молотовым в Берлин, встретился с наркоминделом в приемной Сталина.

– А, вот и наш немец, – в свойственном ему стиле пошутил Молотов. – Сейчас нам обоим придется покаяться!

– В чем? – испугался Яковлев.

– Как – в чем? Разве мы не обедали с Гитлером? Обедали. Разве мы не пожимали руку Геббельсу? Пожимали. Так что теперь придется каяться в грехах.

Сталин вызвал Яковлева для серьезного разговора. Он приказал самому известному советскому авиаконструктору внимательно изучать нацистские самолеты.

– Научитесь побеждать их! – такую задачу поставил вождь.

29 декабря 1940 года советские шпионы донесли в Центр о существовании плана нападения на СССР. Сталин знал, что Советский Союз будет готов к полномасштабной войне с Германией не раньше 1943 года. Он надеялся оттянуть ее начало при помощи балансирования на Балканах. С одной стороны, политика генсека должна быть достаточно агрессивной, а с другой – ни в коем случае не должна дать немцам предлог для нападения. Фюрер, конечно, не мог не понимать, что перед войной с Советским Союзом ему надлежало обезопасить себя с фланга, то есть со стороны Балкан. Сталин же собирался самыми быстрыми темпами перевооружать Красную армию и готовиться к войне.

Страстное желание вождя оснастить Красную армию более современным оружием и научиться воевать по-новому привели к новой волне террора и репрессий. Когда стало ясно, что до войны с Гитлером остались считаные дни, в советской верхушке усилилась атмосфера страха и подозрений. Чем больше Сталин понимал плачевное состояние, в котором находятся РККА и военная промышленность, тем сильнее он колебался. С одной стороны, он был по-прежнему уверен в собственной непогрешимости, с другой – не понимал своего технического невежества. Генсек внимательно следил за разработкой и производством каждого болтика в новых видах оружия, каждой самой маленькой детали. Совещания с техническими специалистами, проходившие в Маленьком уголке, становились все более тревожными. Анастас Микоян считал, что Сталин перестает контролировать себя.

23 декабря 1940 года Сталин созвал совещание высшего командного состава Красной армии. Идея, вне всяких сомнений, плодотворная, но генералы были парализованы страхом за свою жизнь. Маршал Тимошенко и наиболее энергичный генерал Красной армии Георгий Жуков, командовавший тогда Киевским военным округом, критиковали явную ошибочность советской военной стратегии. Они предложили вернуться к отвергнутым в свое время «глубоким» операциям, за которые ратовал талантливый Тухачевский. Жданов, основной советник Сталина практически по всем вопросам, в том числе и военным, начиная от гаубиц и кончая боевыми кораблями, начиная от войны с Финляндией и кончая культурой, представлял генсека на этом совещании генералов. Он доложил об обсуждении Сталину. На следующий день вождь вызвал военных к себе. Иосиф Виссарионович редко засыпал раньше четырех часов утра. Он признался генералам, что под впечатлением совещания в предыдущую ночь так и не мог сомкнуть глаз. Тимошенко испуганно ответил, что Сталин накануне одобрил его выступление.

– Неужели вы думаете, что у меня есть время читать все бумаги, которые приносят мне на подпись, – раздраженно сказал Сталин.

Впрочем, он находил время утверждать планы по перевооружению армии и проведению больших маневров. Эти учения еще больше показали слабость Красной армии. Сталин был так рассержен, что 13 января 1941 года вызвал к себе генералов, не дав им времени подготовиться. Начальник Генерального штаба Мерецков часто запинался во время доклада. Было видно, что он не готов к выступлению.

– Ну и кто в конце концов победил? – недовольно спросил вождь.

Мерецков медлил с ответом. Он явно боялся сказать что-то невпопад. Медлительность генерала разозлила Сталина.

– Здесь мы не только можем, но и должны говорить о реальном положении дел в нашей армии! – взорвался он. – Боюсь, вся наша беда заключается в том, что у нас плохой начальник штаба.

Он снял Мерецкова с поста прямо во время совещания. Атмосфера стала еще напряженнее, когда маршал Кулик заявил, что танкам, по его мнению, уделяется чересчур много внимания. Будущее же войны, он был твердо уверен, заключается в орудиях на конной тяге. В это трудно поверить, но на совещаниях на самом высшем уровне советские военачальники после двух немецких блицкригов, в которых танки сыграли решающую роль, и всего за шесть месяцев до начала войны с Германией обсуждали такие вопросы! Сталин во многом был виноват лично. Он поддерживал не тех людей. Григорий Кулик был одной из его кадровых ошибок. Но и сейчас, когда, казалось бы, все было очевидно, вождь, как обычно, попытался переложить свою вину на других.

– Товарищ Тимошенко, до тех пор пока в нашем военном руководстве будет существовать такая неразбериха, всякая механизация обречена на провал, – хмуро бросил он.

Тимошенко ответил, что неразбериха только у Кулика, остальным же все ясно и понятно. Тогда Сталин повернулся к своему старому другу.

– Кулик выступает против моторов. Складывается такое впечатление, будто он выступает против тракторов и поддерживает деревянную соху. Современная война будет войной двигателей, а не лошадей! – нравоучительно проговорил он.

На следующий день сорокапятилетний генерал Жуков явился в Маленький уголок по срочному вызову Сталина. Его ждало новое назначение. Вождь сделал Жукова начальником Генштаба. Георгий Жуков попытался отказаться, но Сталин, на которого большое впечатление произвела победа, одержанная генералом над японцами при Халхин-Голе, настаивал.

Георгий Константинович Жуков, боевой генерал, которому предстояло стать главным полководцем Второй мировой войны, был еще одним представителем плеяды кавалеристов времен Гражданской войны. С конца двадцатых годов ему начал покровительствовать Семен Буденный. Сын бедного сапожника, коммунист до мозга костей, он сумел выжить в годы Большого террора при помощи все того же Буденного. У Сталина и этого никогда не устающего мужчины, невысокого роста, с широкими плечами и простым крестьянским лицом, имелась одна общая черта – оба были очень жестокими. Среди большинства других советских военачальников Георгий Жуков выделялся еще и полным равнодушием к своим потерям. Однако ему не хватало сталинских хитрости и садизма. Он был эмоционален и храбр, часто не соглашался с Иосифом Виссарионовичем. Тот уважал способности генерала и многое ему прощал.

Через несколько дней Тимошенко и Жуков приехали в Кунцево. Убежденные в неминуемом нападении Гитлера, они попытались убедить Сталина объявить всеобщую мобилизацию. Перед поездкой маршал учил своего начштаба, как следует вести себя со Сталиным:

– Он не любит долгих разглагольствований. Выступать не больше десяти минут.

Тимошенко и Жуков прибыли во время ужина. За столом, кроме Сталина, сидели Молотов, Жданов, Ворошилов, Мехлис и Кулик. Жуков заговорил о том, что следует укрепить оборонительные сооружения на западной границе.

– Вы так сильно хотите воевать с немцами? – грубо прервал генерала Вячеслав Молотов.

– Подожди минуту, – перебил Сталин премьера и прочитал Жукову лекцию о немцах: – Они боятся нас. По секрету скажу вам: у нашего посла недавно состоялся серьезный разговор с самим Гитлером. Гитлер сказал ему: «Пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь. Концентрация наших сил в Польше – временное явление. Наши войска скоро уйдут оттуда».

Поняв, что попытка закончилась неудачей, Тимошенко и Жуков сели за стол и вместе с остальными ели украинский борщ, гречневую кашу с тушеным мясом, консервированные и свежие фрукты на десерт. Все это они запивали коньяком и грузинским вином «хванчкара».

Новый глупый совет Григория Кулика вызвал очередной всплеск репрессий, вырвавший из рядов политбюро новую жертву. Узнав, что немцы утолщают броню своих танков, маршал потребовал остановить производство обычных орудий и вернуться к 107-миллиметровым гаубицам времен Первой мировой войны. Борис Ванников, нарком вооружений, выступил против этого абсурдного предложения. Еврей Ванников был очень способным организатором. Он учился в Бакинском политехническом институте вместе с Берией, но это ему не помогло. Ванникову не удалось попасть на прием к Сталину, а Кулик убедил в своей правоте Андрея Жданова. 1 марта Сталин вызвал наркома.

– Какие у вас возражения? – недовольно осведомился он. – Товарищ Кулик сказал, что вы не согласны с его предложением.

Борис Ванников объяснил свои аргументы: маловероятно, чтобы, как утверждал маршал Кулик, немцы смогли в такие короткие сроки укрепить броню на своих танках. 76-миллиметровые орудия, которые выпускала сейчас военная промышленность Советского Союза, лучше всего соответствуют требованиям современной войны.

В этот момент в кабинет вошел Жданов.

– Послушайте, Ванников не хочет выпускать стасемимиллиметровые орудия, – сказал Сталин Жданову. – Но эти пушки очень хороши. Я знаю их по Гражданской войне.

– Ванников всегда против чего-нибудь возражает, – сухо заметил Андрей Жданов. – Это его стиль работы.

– Вы наш главный артиллерийский эксперт, вам и разбираться в этом вопросе, – завершил аудиенцию вождь.

Сталин поручил Жданову решить спор Ванникова и Кулика, напоследок еще раз подчеркнув, что «107-миллиметровые орудия – хорошие пушки». Сталинский фаворит созвал совещание. На нем Ванников вновь выступил против предложения Кулика. Жданов уже стал на сторону маршала. Он обвинил наркома вооружений в саботаже.

– Мертвые мешают двигаться живым вперед, – угрожающе произнес он.

Но Борис Ванников и не думал сдаваться.

– Вы поддерживаете разоружение нашей артиллерии накануне неминуемой войны! – крикнул он в ответ.

Андрей Жданов смерил его испепеляющим взглядом и сказал, что собирается пожаловаться на него Сталину. Иосиф Виссарионович согласился с мнением Кулика. От этого глупого решения пришлось срочно отказываться, когда началась война. Борис Ванников был арестован. Только в сталинском царстве абсурда всего за несколько недель до начала войны можно было арестовать главного специалиста страны по вооружениям. Но куликовский лозунг: «тюрьма или медаль» – вновь одержал победу над здравым смыслом.

Новая волна репрессий быстро расходилась кругами от центра, захватывая все новых и новых жертв. Скоро она достигла семейства Кагановичей. Пострадал, правда, не Железный Лазарь, а его брат. Вождь решил проверить в этом почти библейском сюжете пожертвования любимым родственником твердость Лазаря.

Ванникова жестоко пытали. Следователей особенно интересовала его недавняя работа на посту заместителя Михаила Кагановича, наркома авиационной промышленности. Сталина не удовлетворяло положение дел в этой отрасли. Самолеты, явно собранные наспех и несовершенные технически, разбивались настолько часто, что необходимо было разобраться в причинах и устранить их. В течение одного года в результате аварий погибли четыре Героя Советского Союза. Срочно требовался козел отпущения. Иосиф Виссарионович лично разговаривал не только с авиационными начальниками и генералами, но и с простыми инженерами, работающими на авиазаводах.