Арена Каллен Никки
Их сейчас нет, и никогда уже не будет. Теперь место Наташи рядом с Ликой занимает Ниночка. Управится ли девушка с арбалетом? В тренажерном зале управлялась неплохо, а здесь, в бою? Команда слаба, Саша может в этом признаться, хотя бы себе самому. Эти сволочи сделали все, чтобы добиться победы заранее. Они почти достигли этого… И остается только доказать самим себе, им и Большому Жюри, что «почти» — не считается.
Женька…
Сегодня он не стоит в строю. И неизвестно, будет ли стоять хоть когда-нибудь. Киберпротез сделать недолго, но на сращивание нервной системы с электронно-механическими конструкциями требуется время. Много времени. Пройдет не менее нескольких месяцев, прежде чем он сможет покинуть саркофаг медблока. Обещают, что внешне различия между живой ногой и протезом будут незаметны.
Дан…
Какого черта понесло коротышку в это дело? Это не его бой, не его Спор. Представительство СПБ на Земле потихоньку восстанавливается, уже вчера прибыло трое новых сотрудников. Дан стал главой российского филиала… не похоже, чтобы он был этим особо доволен. И зачем-то теперь стоит рядом с ними, маленький, упитанный. Он так не похож на бойца, и меч в его руке выглядит немного смешно. Трошин честно пытался отговорить Лигова от участия в Арене, но тот вдруг уперся — и настоял на своем. И не стал объяснять своих побуждений.
Тихо поскрипывал песок под ногами. Воздух, свежий и прохладный, был приятен и в то же время совершенно неподвижен. Здесь не было ветра, не светило солнце — чтобы слепящие лучи не дали, не дай бог, кому-то преимущества. Ровный, рассеянный свет, идущий со всех сторон сразу, заливал арену. Они стояли молча, восемь людей, и один чужой, вдруг решивший считать себя человеком. Они ждали…
Прошла уже неделя с того дня, как Трошин и его друзья взяли штурмом здание «Арены». И многое изменилось — по крайней мере для них, для Команды. Нет, розыск не прекратился, просто первые напряженные дни постепенно сменились обычными серыми буднями. Новых указаний сверху не поступало, разыскиваемые не объявлялись… патрули по-прежнему искали глазами лица из ориентировок, но делалось это уже, скорее, по инерции. Те, кто еще недавно орал в телефонную трубку и грозил всяческими карами за нулевую результативность проводимых мероприятий, теперь вспоминали об этом лишь изредка. Замолкли и журналисты — и не раз, наверное, уже подготовленный материал о «гнусных бандитах» отправлялся в корзину, сопровождаемый равнодушной ухмылкой редактора — время шло, охочим до сенсаций зрителям и читателям нужны были новые горячие факты и новые разоблачения.
Эта неделя превратилась в странную вереницу событий, в ходе которых Трошин часто ощущал себя то главным действующим лицом, то зрителем на последнем ряду. В памяти все смешалось — допрос с пристрастием, перемещение на пересадочную станцию, требование встречи с Большим Жюри. Конечно, если бы не Лигов, вряд ли они смогли бы сделать хоть что-нибудь, Саша это признавал и был безгранично благодарен Дану за все. Как оказалось, у коротышки в СПБ были неплохие связи — и там, далеко за пределами Земли, связи и знакомства играли немалую роль. Их выслушали. Большое Жюри совещалось не так уж и долго, и решение, им вынесенное, было именно тем, какого и ждал Саша. Арена.
Нет, обвинения в адрес далатиан так и не были выдвинуты — как, собственно, и предполагал Дан. Да, имело место убийство, можно сказать, массовое — но и в этом случае речь шла только о сотрудниках СПБ, люди же, не имея гражданства Ассамблеи, не попадали под ее юрисдикцию. То ли руководство СПБ сочло нецелесообразным раздувать конфликт, то ли правящие круги Далата приняли соответствующие меры — так или иначе, но шум вокруг уничтожения баз СПБ утих, не успев как следует начаться.
А вот вокруг предстоящей Арены ходило немало разговоров. И даже не потому, что эта схватка должна была решить, по сути, будет ли существовать человечество или нет. Это по большому счету мало кого волновало, кроме нескольких представителей того самого человечества — в галактике существуют сотни и сотни рас, слыхом не слыхивавших об Ассамблее, одной больше, одной меньше… Дело было в другом.
Первоначальное решение Большого Жюри было не в пользу землян. Команда, фактически уничтоженная, по их мнению, не могла принимать участие в Арене. Индивидуальная наладка системы психоматриц требовала времени, и немалого, а откладывать дату и время Арены… таких прецедентов не было. Срок назначен и, следовательно, должен был быть соблюден. Землянам было предложено в качестве утешения гражданство Ассамблеи — не Земле, а именно землянам, отдельным представителям планеты. А сама планета должна была отойти далатианам на второй срок, — и весьма вероятно, что в течение этого срока метаморфам удалось бы достичь своей цели, превратив планету в радиоактивный ад, столь милый их трансформируемым сердцам. На разбирательстве далатиане присутствовали в своей естественной форме — в виде сгустков протоплазмы, не имеющих определенных очертаний, постоянно изменяющихся и «текущих». Только Штерн почему-то предпочел свою, привычную для Трошина, оболочку — и Саша заметил, как при оглашении решения Жюри по губам бывшего шефа промелькнула довольная улыбка. Улыбка победителя.
И тогда Трошин внес предложение, которое, возможно, тоже создавало прецедент. Плохой, можно сказать, страшный. Конечно, это решение было не его единоличным, они все обсудили с товарищами и признали, что другого выхода нет. Несмотря на то, что риск был невероятно, чудовищно велик, отступать им было некуда.
Утверждая, что его люди вполне могут за себя постоять, Александр предложил, чтобы Команды вышли на Арену в своей реальной форме. Живьем.
Это заявление, казалось, повергло Большое Жюри в шок. Такого никто не ожидал, таких случаев просто не было в истории Арены — и тем не менее в Кодексе не было прямого запрета. Конечно, подразумевалось, что в бою участвуют исключительно психоматрицы, тем самым обеспечивая безопасность участников… но это лишь подразумевалось, как нечто само собой разумеющееся. Обязательность использования психоматриц не была явно прописана в Кодексе и тем самым имелась юридическая лазейка.
Обсуждение шло долго. Дан, как всегда, молчал, не желая посвящать своих товарищей в тайны закулисных игр — но Трошину почему-то казалось, что окончательное решение было принято не без скрытого давления СПБ. Не имея возможности в полной мере рассчитаться за уничтожение своих сотрудников, руководство Службы увидело в предложении Трошина шанс сравнять счет. Возможно, немаловажную роль сыграл и тот факт, что в мирах, входивших в Ассамблею, имелось огромное число жаждущих новых зрелищ существ, и «живая Арена» была для них более чем притягательна, и эти настроения не могли не оказать влияния на судей. Так или иначе, но когда Жюри огласило свое решение, более всего огорошены им были именно далатиане.
А самая большая неожиданность пришла позже. Когда выяснилось, что ни одна из наемных Команд, имеющих право участвовать в Арене, не приняла предложения Далата отстаивать его интересы. Видимо, психология чужих в этом вопросе во многом была похожа на психологию людей — далатиане пытались уничтожить Команду, и, следовательно, никто не захотел оказывать им поддержку. И теперь противниками людей должны были стать сами метаморфы. У них просто не было другого выхода.
Немало времени ушло и на выбор группы Арены. В конце концов, мнения в Жюри разделились настолько, что было принято еще одно необычное, не имеющее прецедентов решение — жребий. Жребием будет определена Команда, принимающая окончательное решение, в каком виде будет происходить поединок. И здесь землянам не повезло — если бы решение принимал Трошин, он бы предпочел группу «В». Все земляне были в той или иной степени знакомы с огнестрельным оружием — и схватка была бы почти на равных, а то и с определенным преимуществом. Но жребий отдал право решать далатианам, и они избрали группу «А», понадеявшись на собственную нечувствительность к травмам. Рана, смертельная для человека, создавала метаморфу лишь краткосрочное неудобство.
И вот теперь, девять бойцов, сжимая в руках оружие, ожидали врага. На белом скрипучем песке… даже цвет Арены в этот раз был другим — словно бы говоря о том, что сегодня действуют совсем иные правила.
Позади — десятки Арен. Десятки боев ради довольно-таки абстрактных целей. Конечно, для кого-то эти цели не были абстрактными, но для них, Команды, это всегда было не более чем игрой. Саша с легкой усмешкой вспомнил свои мысли о том, что битвы на Арене пробуждают в душе низменные чувства, пробуждают не презрение — безразличие к смерти, и к своей, и к чужой, душевную черствость и легкость в отнятии жизни… Тогда — ведь это было так недавно — казалась такой правильной, такой верной мысль, что Арена — зло. Наверное, потому, что тогда это было игрой… и всегда был выбор. А сейчас выбора не было — теперь они защищали не горные разработки, не возможность основать колонию или что-то в этом роде. Они готовились защитить Землю.
Они появились — совсем рядом, рукой подать. Девять фигур, и не все из них имеют человеческий облик. Не сверкают на солнце латы, не серебрятся кольчуги — далатианам не нужна железная броня, их кожа, изменяясь по воле хозяина, сможет сама стать прочнее булата. Они идут, расходясь веером, и каждый выбирает себе противника. Этому бою не суждено стать продуманным, тактически грамотным и красивым — это будет просто набор поединков, навязанный людям…
Саша отдал команду, и мужчины сомкнулись плечом к плечу. Он знал, что это ненадолго, столь малой группой невозможно образовать ровный, надежный и несокрушимый строй. Пройдет совсем немного времени, и они будут разбиты на пары и тройки, где каждый — сам за себя. Сейчас главное — не подпустить врага к девушкам. И каждая ошибка — не выход из игры. Не возможность очнуться в нейрококоне, чтобы спокойно наблюдать за перипетиями сражения уже в качестве зрителя. Не повод для последующего подшучивания со стороны более везучих или более умелых. Каждая ошибка теперь — смерть. Окончательная и бесповоротная, разве что медблоки, ждущие сейчас пациентов, сумеют вырвать их с пути на тот свет.
Поэтому девушек надо защищать. Не любой ценой — поскольку победа в этой Арене важнее всех их жизней. Все это прекрасно понимали, и вопрос этот даже не обсуждался. Даже Макс, кажется, все понял. Но Саша еще и еще раз напоминал друзьям, что в этот раз осмотрительность необходима, как никогда, — чтобы, как Женька, не забыли — все здесь совсем по-настоящему. И смерть, и раны, и боль.
Закованная в сталь шеренга шагнула вперед. Еще и еще, наступая — казалось, эта атака предназначена для того, чтобы устрашить противника, опрокинуть его, смять… на самом деле, главным было не пропустить — и дать девушкам возможность стрелять.
Внезапно Александр запнулся на ровном, казалось бы, месте. Потому что увидел, с кем через секунду-другую предстоит скрестить оружие. Эту фигуру он узнал бы из тысяч. Она спокойно шла ему навстречу, почти обнаженная, с гривой развевающихся светлых волос. Длинная тонкая рука легко держала тяжелый изогнутый клинок. Большие, налитые груди колыхались в такт шагам. Леночка… Мгновенно взмокла ладонь, сжимающая оружие, а дыхание Трошина стало прерывистым, тяжелым. Леночка… ему предстоит ударить ее — не просто ударить, а изо всех сил, пустив в действие всю выучку, всю ловкость. Чтобы убить. Сможет ли?
Рядом семенил Штерн — ничуть не изменившийся, такой же невысокий, полненький, с одутловатым лицом и редкими волосами, обрамляющими поблескивающую плешь. Так странно было видеть в его руке оружие… Мелькнула мысль, действительно ли это Генрих Генрихович собственной персоной, ведь любому далатианину не так уж и трудно сымитировать внешность шефа «Арены». А может, и он сам, не раз наблюдавший манеру боя, присущую Александру, — и потому он опасен, как никто другой. Хотя наверняка все они просмотрели записи, стараясь увидеть в действиях его бойцов излюбленные приемы, уязвимые места…
Вот до противника остались считанные метры. Как по команде, взметнулась сталь, звонко встретились клинки, сверкнули высеченные искры…
Бой начался. Технически силы противников были равны — девятеро с каждой стороны. Жюри пошло на такое ограничение, потому что земляне физически не могли выставить десять бойцов. Но две девушки остались за спиной, а значит, на семерых мужчин наступали девятеро. И то, что не все они выглядели мужчинами, ничуть не меняло дела. Как Саша и предполагал, им не удалось удержать строй — и очень скоро каждый был вынужден сражаться со своим, персональным, специально подобранным противником.
Саша обрушил меч на голову далатианина — не Леночки, подсознательно он старался оттянуть до последнего этот момент, — а Штерна. Тот подставил оружие, но выдержать чудовищный удар тяжелого двуручника не сумел. Его меч отлетел в сторону, сталь врезалась прямо в лысину… и погрузилось чуть ли не до середины груди. Одним рывком выдернув лезвие, Александр едва успел парировать выпад Леночки — укол, нацеленный в стык панциря и шлема. В горло.
На время забыв о Штерне, он кружил вокруг «жены», все не решаясь нанести удар. Он никогда не поднимал на нее руку — разве что мысленно. И вот теперь переступить через себя было трудно. А она, похоже, таких проблем не испытывала.
Саша быстро понял, что бойцы из далатиан никакие. Да и то сказать, кто и когда учил их владеть холодным оружием. В этом бою ставка сделана отнюдь не на умение — на живучесть. Атаки Леночки были грубоватыми, лишенными даже намека на изящество, довольно предсказуемыми — их было не так уж и трудно отбивать.
Увы, войны не выигрываются в обороне.
Снова подвернулся великолепный момент для удара, и он опять упустил его. Саша злился на самого себя, пытаясь заставить драться в полную силу, но ничего не мог поделать. Это стройное тело, каждую секунду грозящее ему уколом стали, принадлежало его жене. И он не мог заставить себя увидеть, как лезвие вспарывает эту нежную кожу, выворачивая наружу внутренности, извергая потоки крови…
Острая боль пронзила бок. Он резко обернулся — меч с пронзительным свистом описал дугу, нанося удар тому, кто стоял за его спиной. Лезвие, превратившееся на миг в сплошную полосу серебристого цвета, перечеркнуло низенькую фигуру на уровне шеи — и голова Штерна, отсеченная напрочь, покатилась по песку. А в следующее мгновение он получил еще один удар — в спину, подлый и жестокий. Удар, который нанесла ему Леночка.
Саша рухнул на песок, чудом откатился в сторону, пропуская рубящий удар драгоценной «жены», следующий принял кованым наручнем — она не ожидала этого, и оружие вывернулось из тонких пальцев. Сила в них была, может, и немереная, но и удар был силен. Леночка метнулась за улетевшим в сторону оружием, а Трошин воспользовался моментом, чтобы с трудом подняться.
Ее предательский удар оставил царапину на теле, клинок пробил-таки кирасу и слегка зацепил мясо. Не сильно и не опасно — хотя чуть в сторону, и вполне мог оказаться поврежденным позвоночник. А вот первая рана, нанесенная Штерном, была опасной — и сейчас Саша чувствовал, как бежит по бедру кровь, бьющая из раненого бока. Он бросил короткий взгляд на поверженного противника. Штерн лежал неподвижно, столь же неподвижна была и его голова, откатившаяся на несколько метров в сторону. Неужели один готов? Тело уже начало медленно оплывать, чтобы через несколько минут превратиться в лужу сероватой слизи.
А в следующее мгновение он снова пришел в движение, стиснув зубы и борясь с острой режущей болью в боку. Леночка снова атаковала.
В первый момент Геннадий не поверил собственным глазам. Во второй — понял, что чего-то в этом духе следовало ожидать. По всей видимости, Жюри потребовало от далатиан поддерживать адекватную форму, иначе на их месте он бы сделался чем-то вроде спрута. Пусть с двумя руками, но длинными, метра по три, и гибкими. Тогда можно атаковать, оставаясь в относительной безопасности.
То ли Жюри и в самом деле наложило ограничения, то ли далатиане сами приняли подобное решение, но противник Геннадия имел вполне человеческую форму. И даже вполне человеческую одежду — мышиного цвета мундир, серые погоны с двумя красными полосами и тремя массивными желтыми звездами. Багровую, толстую, как говорится, «на ширине ушей» шею венчала знакомая до отвращения голова с обрюзгшим лицом и седым ежиком оставшихся от молодости волос.
Глаза из-под насупленных бровей смотрели зло, лицо наливалось краской, как всегда, когда полковник Бурый начинал впадать в бешенство.
— Что уставился, капитан? — рыкнул Бурый. — Совсем распоясался, сучий потрох… А ну, смирно!
Против собственной воли Генка вытянулся в струнку — и тут же отшатнулся, уворачиваясь от удара. В руке у полковника была булава — утыканный шипами стальной шар на длинной рукояти.
— Что, задергался, сопляк! Ишь ты, в герои повадился… — Бурый наступал, размахивая своей булавой, с жужжанием рассекающей воздух. — Ты, мать твою, честь мундира опозорил. Связался со всяким отребьем…
Генка отступал, постепенно отдавая противнику метр за метром. Булава была опасна, зацепи она его хотя бы краем — и ладно если обойдется сломанной костью. Чтобы выдержать удар этой хреновины, нужны латы, а никак не тонкая кольчуга. Да и щит, пожалуй, не помог бы — только руку отшибет. Он ловил подходящий момент, рассчитывая, что Бурый допустит хотя бы одну, хотя бы самую маленькую оплошность. А тот лез вперед, как танк, явно не ведая усталости и не желая ни на миг останавливаться — взмах, другой, третий… Бурый брызгал слюной, ругался на чем свет стоит, обещал Одинцову все виды кар земных и небесных, начиная от дежурного «уволю к чертовой матери» и заканчивая не вполне логичным обещанием перевести в участковые навечно.
Наконец, Геннадий улучил момент и захватил руку полковника крестовиной своего необычного оружия. А в следующее мгновение лезвие полоснуло по брюху Бурого, рассекая мундир, кожу и скрывающийся за ним слой сала.
Полковник зашатался, упал на колени. Его булава упала на песок, толстые кисти рук, заросшие короткими жесткими волосами, зажимали рану, сквозь пальцы сочилась кровь. Несколько мгновений он так и стоял, пытаясь увидеть рану — не мог, мешало брюхо, — затем поднес к глазам окровавленную ладонь и медленно поднял глаза на Геннадия. С хрипом, с брызгами крови вырывались наружу слова:
— Гена… с-су-ука… ты ж меня… убил… За… за что… за что, капитан?
В углу глаза свернулась бриллиантом слеза, столь неожиданная на этом рыхлом лице, обычно озлобленном, недобром. Выдержать это зрелище оказалось Одинцову не по силам. Он отвернулся, пряча взгляд.
И поэтому не видел, как рванулся вверх, забыв об уже затянувшейся ране, полковник Бурый. Как описала смертельную дугу булава в его руках.
А потом он уже больше не видел и не слышал ничего…
Максим, чувствуя, как предательски начинают дрожать руки, отступал, вяло отмахиваясь мечом от наседающего противника. Слишком свежа была память о том, что может с ним сделать господин Якадзуми, ежели начнет сражаться всерьез. Хотя разумом он понимал, что господина Якадзуми здесь нет и быть не может, но разум талдычил это одно, а глаза говорили совсем другое. Вот он, старенький, сморщенный старичок, который уже полгода был для Макса наставником… да и, пожалуй, чуть не единственным другом. Кроме, конечно, красавицы Ниночки — но применительно к девушке понятие «дружба» Макса устраивало не вполне.
Каким ветром занесло японца в Москву, почему он решил открыть школу восточных единоборств именно здесь — Макс не знал, да и не спрашивал. Как-то все не получалось задать всегда сдержанному учителю такой вопрос, что-то останавливало… И еще потому, что на тренировках Максим чувствовал себя несколько неуютно, поскольку основную массу учеников составляли подростки. Он, взрослый дядя, все время ощущал какую-то неловкость, в очередной раз скрещивая меч с пацаном на голову его ниже. Что-то в этом роде, наверное, чувствует человек, случайно забредший на дневной сеанс мультфильмов и вдруг оказавшийся в толпе веселящейся детворы. Но и даже несмотря на это, Максим был несказанно счастлив, что ему удалось попасть в эту школу, удалось увидеть своими глазами то, что до того момента лишь видел в кино или читал в книгах. Увидеть работу Мастера.
Господин Якадзуми это видел и, может быть, именно поэтому старался ставить Макса в пару либо с самыми старшими учениками, либо брал эту обязанность на себя. Максим благоговел перед учителем — и перед его умением владеть любым холодным оружием, и перед способностью его кимоно всегда оставаться идеально чистым и выглаженным. Это он, как и остальные ученики, к концу тренировки становился потным, грязным и вымотанным вконец — а седой японец, казалось, все это время спокойно просидел в уголке… хотя ведь прыгал не меньше других.
Холодное оружие привлекало Макса с детства — он даже довольно долго ходил в секцию фехтования, правда, без особых успехов. Наверное, очки мешали — ему говорили, что у всех близоруких реакция несколько замедлена. Правда, когда он посмел повторить эту фразу японцу, тот лишь улыбнулся краешками губ. А еще Макс понял, что все, что он узнал о фехтовании, следует забыть раз и навсегда. «Противник не будет соблюдать правила, — объяснял Учитель. — Он будет нападать, используя любую возможность, любой шанс. Он нанесет самый подлый удар, если только сможет…»
Это тоже было одной из странностей Учителя Якадзуми — он совершенно не признавал никаких правил. С его точки зрения, смысл имела только победа. Наверное, это было неправильно — во всяком случае, Максим никогда не мог в полной мере проникнуться этой идеей. В конце концов времена, когда от меча зависела жизнь, навсегда ушли в прошлое, оставив о себе лишь книги да редкие спортивные состязания, пока на Руси так и не ставшие особо популярными. И он, Макс, никогда не предполагал, что в его жизни случится момент, когда от умения владеть мечом будет зависеть так много. Тем более что о своем умении в этой части он был далеко не лучшего мнения — и не раз, когда ему уже казалось, что он чему-то научился, спарринг с господином Якадзуми развеивал это убеждение, как шквальный порыв ветра превращает в ничто легкую струйку дыма.
Вот и сейчас Макс не мог отделаться от ощущения, что Учитель — или кто там на самом деле является его противником — играет с ним. Удары, наносимые «господином Якадзуми», были простыми, немудреными, без особой вычурности… И отбивать их было не особо сложно. С другой стороны, это было очень похоже на манеру Учителя, у которого вялая атака в любой момент могла смениться стремительным, идеально исполненным и совершенно неотразимым ударом. Как правило, это происходило в тот момент, когда партнер расслаблялся и начинал заботиться о защите с меньшим старанием, или, возомнив себя мастером, бросался в атаку, становясь в такой миг особо уязвимым.
Внезапно фигура мастера отпрянула назад, в его плече торчала короткая арбалетная стрела — видимо, постаралась одна из девочек. И в тот же момент с глаз Макса словно бы спала пелена.
Якадзуми ранен? Стрелой? Это же просто смешно… на тренировках он не раз наглядно демонстрировал, как легко уклониться от стрелы, как просто уловить тот момент, когда арбалетчик нажимает на спуск, просчитать, куда полетит стрела, и сделать шаг… нет, малую долю шага в сторону, ровно настолько, чтобы стрела, не задев одежды, прошла мимо. Конечно, на тренировках стрелы были тупыми, а тетива арбалета — не слишком тугой… и все же никому не удавалось попасть в Мастера.
Макс почувствовал, как апатия оставляет его, как робость, испытываемая им в присутствии мастера, вдруг исчезает без следа. Он шагнул вперед…
Да, перед ним, безусловно, был не господин Якадзуми… несмотря на совершенно полное внешнее тождество. Этот человек… хотя нет, человеком ЭТО, безусловно, не было… в общем, метаморф владел оружием не слишком хорошо. Даже того недолгого времени, в течение которого Максиму удалось посещать школу Мастера, хватило, чтобы научиться управляться с мечом лучше. Клинок Максима раз за разом достигал цели, оставляя на теле «мастера» глубокие раны. Они зарастали очень быстро, но самому метаморфу эти порезы давались нелегко…
Никто в точности не знал пределов выносливости далатиан. Известно было только, что рано или поздно их силы иссякнут, и эта невероятно быстрая регенерация остановится. Когда это произойдет, Максим не знал, поэтому продолжал и продолжал наносить удар за ударом, почти не думая о защите. Впрочем, она была сейчас не слишком-то нужна, метаморф, вынужденный расходовать все силы на затягивание ран, уже не пытался атаковать, да и оборонялся вяло… И шаг за шагом отступал.
— Ну что, браток, не ждал?
В какой-то момент Борису показалось, что он стоит перед зеркалом. И только присмотревшись, он заметил… одно время были особенно популярны своего рода загадки, типа «обнаружьте десять отличий между этими двумя картинками». Так и здесь, отличия были малозаметны, но они все же присутствовали. Правда, неясно было, к лучшему это или к худшему.
Он оглядел противника. Точно такая же кираса с коваными наплечниками, точно такие же шипастые наручни защищают руки, дополнительно укрытые кольчужными рукавами. И секира почти такая же. Только вот держит он ее немного иначе — как-то неловко, как будто бы с непривычки.
Борис довольно усмехнулся. Если это оружие было избрано далатианином только для того, чтобы смутить противника, ему это не удалось. А владеть секирой надо уметь — это не такое простое искусство, как кажется на первый взгляд. Даже для того, чтобы дерево рубить, требуется навык, а уж чтобы вести бой с живой и подвижной целью… по мнению самого Бориса, тут требовалось гораздо больше умения, чем для размахивания мечом.
— Ждал, не ждал… какая разница, — усмехнулся он в ответ на реплику своего отражения.
И шагнул вперед. Его секира, как живая, метнулась к груди противника — Борис ждал звона от соприкосновения металла, но его не было — только глухой хруст. Метаморф отпрянул назад, он, похоже, не ожидал столь стремительной атаки, видимо, рассчитывая на растерянность человека. Что ж, он не на того напал.
Борис прекрасно понимал, что на этой Арене все надежды только на него да на Сашку. Остальные если и внесут вклад в победу, то только незначительный. Девочки вообще вряд ли чем помогут, сомнительно, что стрелы смогут сколько-нибудь серьезно повредить метаморфам, коим и очередь из «калаша» в упор была не более чем раздражающим фактором. Здесь решат дело мечи и топоры.
Поэтому времени на беседы со своим отражением Борис не имел. Внешность менять далатиане умели неплохо, а вот в фехтовании, если отчаянная рубка с использованием тяжеленных алебард могла быть отнесена к этому искусству, освоили лишь самые азы. Силы им было не занимать, только в таких делах сила не важнее умения.
Противник был ловок и быстр, его удары были бы опасны, попади они в цель. Но они не попадали. Далатианин вновь и вновь вспарывал лезвием воздух, тут же расплачиваясь за промах очередной раной. Он постепенно слабел — гораздо быстрее, чем другой, тот, которого в это же время кромсал Максим — раны секира оставляла куда более серьезные, чем тонкое лезвие катаны, и на их «ремонт» у метаморфа уходило куда больше сил.
А уже следующую атаку «Борис-второй» просто не успел отразить — а бронированный ошейник его панциря, сделанный явно не из стали, хотя и мало в чем ей уступающий, не выдержал чудовищного удара.
В том, что именно Михаилу достались двое противников, лично он усматривал великую вселенскую несправедливость. По логике вещей, второго следовало бы отдать Борьке, здоровяк явно умеет махать этим своим чудовищем, которое и топором-то назвать страшно. Так нет же, двое достались именно ему. И, видимо, сие планировалось заранее.
О том, что каждому подобрали противника исключительно индивидуально, Мишка понял сразу. Как только увидел, с кем предстоит драться ему самому. Честно признаться, он с огромным удовольствием махнулся бы с кем-нибудь из приятелей… ну, хотя бы с этим очкариком Максом, который в настоящий момент пятился, тупо глядя на наступающего на него сухонького низкорослого человека в развевающемся кимоно. На вид этому узкоглазому было лет шестьдесят… хотя кто их знает, японцев, сколько им на самом деле лет.
Увы, ни с кем меняться не пришлось, и Михаил остался один на один… точнее, один на двоих со своими персональными противниками… противницами.
Обе девушки были в легких кольчугах, обе вертели в руках легкие длинные сабли, левые руки были прикрыты небольшими металлическими щитами. Толку от этих щитов, пожалуй, будет немного. И обе были без шлемов — и огненно-рыжие волосы, скользящие по металлу кольчуг, казалось, обжигали взгляд.
Когда строй распался, обе «Анжелики» разделились. Одна атаковала Михаила в лоб, и он, выставив глефу и принимая на нее удар легкой на вид сабельки, чуть не полетел на песок — такое было впечатление, что на него обрушилась рельса. Удар отозвался дикой болью в руках — Михаил отпрыгнул, пропуская мимо следующий выпад, но нанести ответный удар не сумел. Рука не поднялась.
— Этого вы от меня и ждете, да? — пробурчал он вполголоса, лихорадочно уклоняясь от свистящих вокруг него сабель и изредка подставляя под лезвия древко глефы. Его порядком беспокоило то, что оружие было немного повреждено — еще пара таких рубящих ударов, и оно переломится.
Где-то за спиной раздался щелчок арбалета и в то же мгновение пронзительный звон металла. То ли выстрел был сделан с высшим мастерством, то ли это просто вышло случайно — последнее, вероятнее, было ближе к истине, но тяжелый арбалетный болт ударил прямо в эфес сабли одной из «Анжелик». Та, похоже, не была к этому готова — и сабля, выбитая из руки, улетела метров на десять в сторону. Из арбалета, в упор — это не шутка.
Позже Михаил признавался Лике, что этот удар он нанес совершенно рефлекторно. Если бы у него было хоть мгновение на раздумье, все сложилось бы иначе. Но руки среагировали сами собой, как будто бы с детства были обучены владению холодным оружием, — и отсеченная в суставе тонкая рука упала на песок…
Неизвестно, чем бы все это для Михаила закончилось, поскольку, увидев дело своих рук, он замер, как парализованный. Все трезвые мысли о том, что перед ним не более чем идеальные копии, напрочь вылетели из головы. Он видел только длинные пальцы с аккуратными ногтями, еще скребущие песок…
И наверное, это оказалось бы последним зрелищем в его жизни, если бы на помощь не подоспела другая Анжелика. Настоящая.
Она, в отличие от Мишки, действительно хорошо владела мечом. Не лучше Трошина и, конечно, не лучше Бориса — но никто другой на этой площадке сравниться с ней не мог. И хотя метаморфы были явно сильнее, умение виртуозно действовать клинком оказалось, в который уже раз, полезнее грубой силы.
— Проснись, — рявкнула Лика, отбивая атаки собственной копии. Ее разряженный арбалет лежал где-то позади, на песке, рядом с беспомощной Ниночкой. Она только успела приказать длинноногой красотке ни в коем случае не стрелять. Во-первых, она вполне могла попасть не в ту мишень — на поле боя творилось нечто совершенно невообразимое, все смешалось, и неясно было, где друг, а где враг. И главное, арбалет оставался какой-никакой, а защитой — если кому-то из метаморфов удастся добраться до девушки, то стрела с пяти шагов, возможно, на мгновение его задержит. А там, глядишь, и помощь подоспеет.
Свою неуклюжую противницу Лика не боялась. Да и Мишка, похоже, немного пришел в себя и теперь подавал признаки жизни. Одна из «копий» вышла из строя — похоже было, что если обычные травмы и не слишком вредят метаморфам, по крайней мере поначалу, то потеря более или менее существенной части тела для них становится фатальной. Во всяком случае, «Анжелика» с отрубленной рукой лежала ничком на песке и не подавала признаков жизни. И, как показалось Лике, ее тело начало уже постепенно терять форму.
Теперь можно было спокойно сосредоточиться на той, что осталась. А там, глядишь, и Михаил окончательно очухается и сообразит, кому именно он смахнул руку…
Борис огляделся. Пока что события разворачивались в целом в пользу людей. Правда, преимущество было не слишком существенным.
Его противник, один из тех, кто напал на капитана, одна из огненноволосых девчонок, наседавших на Мишку, и низенький старичок, одно время заметно теснивший очкарика, уже выбыли из строя, и, можно было надеяться, навсегда. Четверо из девяти. Геннадий лежал на песке, и под его телом расползалась темная лужа, а толстый, заросший салом «человек» в мундире полковника милиции, переваливаясь с ноги на ногу, двигался по направлению к Дану.
Борис рванулся на помощь… ноги увязали в песке, неспособном вынести такую тяжесть, и потому каждый шаг давался с некоторым трудом. Лигову приходилось плохо — даже единственный его противник уверенно теснил коротышку, который и так не слишком-то хорошо владел оружием, а теперь, получив небольшую рану в правую руку и неловко держа меч в левой, и вовсе скис. И дело даже не в том, что левой он владел хуже, чем правой, Дан не был человеком, и вечная проблема людей — разная степень владения руками — его ни в коей мере не касалась. Дело было в другом — обеими руками он держал меч не лучше, чем обычную палку. И краткосрочные тренировки почти не пошли ему на пользу.
Борис бежал, с усилием выдергивая ноги из песка, и чувствовал, что не успеет. На бегу он сорвал с пояса кинжал, метнул его — но лезвие, что вошло противнику Лигова в бок, ничуть, казалось, тому не повредило.
А в следующее мгновение Дан упал. Может быть, будь Борис хотя бы на пяток шагов ближе, аналитика еще можно было бы спасти. Но он не успел…
Чудовищным ударом секиры Борис отшвырнул «полковника». Тот покатился по песку, причем сразу в разных направлениях — сам налево, а начисто отсеченная рука вместе с изрядным куском туловища — направо. Следовало бы наклониться к Дану, посмотреть, что с ним… но Борис чувствовал — этому уже ничем не поможешь. Он резко повернулся ко второму — это лицо ни о чем ему не говорило. Хотя, возможно, что-то вполне конкретное говорило Лигову, ибо для каждого подобрали вполне определенных противников.
Да и в общем-то лицо врага Бориса нисколько не волновало. Волновало другое.
За те мгновения, пока Борис наносил удар и провожал взглядом отлетающее рассеченное тело, второй метаморф бросил на землю меч и рванул из-за спины арбалет. И теперь прямо в грудь Борису смотрел массивный наконечник арбалетной стрелы. То ли далатиане сознательно пользовались исключительно земными образцами оружия, то ли просто не знали в своей истории аналогичных предметов для устранения своих ближних, но арбалет выглядел очень даже привычно. И Борис совершенно точно знал, что этот болт без особого труда пробьет кирасу.
А еще он знал, что увернуться уже не успеет…
Краем глаза Петр успел заметить, как Борька рухнул на песок. «Как подрубленное дерево» — пришла на ум избитая донельзя ассоциация. Да, впрочем, было похоже. Дерево падает именно так — шумно, разом лишаясь величественности и силы, превращаясь из могучего лесного великана в безжизненное бревно, годное разве что на доски.
Метаморф спокойно перезаряжал арбалет. Нет особого стыда в том, чтобы проиграть битву… но уступить противнику, мало того, что вооруженному исконно земным оружием, да еще и владеющему им кое-как, — это было неприятно. Даже в том случае, если не вспоминать о ставках на этот бой.
Сам Петр готов был признать, что боец из него никакой. Уже появилась одышка, уже не раз он недобрым словом помянул лень, что стала привычной спутницей его жизни в последние годы, когда комфортный джип, уютный кабинет и кожаное кресло ставились вперед спорту или даже просто свежему воздуху и неспешной пешей прогулке. Теперь приходилось за это расплачиваться. Силы в руках хватало, а вот быстроты… да и выносливости тоже.
И еще он уже успел три раза пожалеть о своем выборе оружия. Да, возможно, меч в руках директора детективного агентства смотрелся бы еще хуже, и размахивал им он бы что той палкой… но с мечом шансы были. Без него — нет.
Может быть, именно потому, что противник Петра владел оружием хуже остальных, позволяло ему чувствовать себя относительно спокойно. И можно было наплевать на то, что этот противник до ужаса напоминает ему мать — высокую, ширококостную женщину, напрочь лишенную каких бы то ни было положительных качеств. Как внешне, так и внутренне. Неизвестно, чем руководствовался тот, кто выбирал для метаморфа именно эту личину, но он просчитался. Пусть на словах и в делах Петр всегда относился к матери именно так, как требовала того общественная мораль, то есть с сыновней почтительностью, мягкостью и готовностью оказать любую посильную помощь, на самом деле он не любил ее. Тому было достаточно причин, и каждая из них была не раз осмыслена, взвешена и подколота в дело.
Как бы там ни было, когда три года назад мать отошла в мир иной, Петр переживал очень даже искренне. Но сейчас, когда это лицо, казалось, ушедшее навсегда, вновь появилось на горизонте, он уже не испытывал того почтения, можно сказать, даже благоговения, которого от него, несомненно, ожидали далатиане. Возможно, он просто обладал куда более трезвым мышлением, чем большинство его более молодых спутников, и поэтому просто не ассоциировал маску с сущностью.
Однако справиться с противником, несмотря на решимость и готовность бить насмерть, ему никак не удавалось — и по причине довольно прозаической. Тяжелый шипастый шар, моментально бы выбивший дух из любого нормального человека, просто в очередной раз швырял метаморфа, несколько неуместно одетого в длинное темное платье, на землю… и спустя пару секунд тот преспокойно вставал и снова лез в бой.
Эти секунды, как правило, давали возможность оглядеться — и оценить обстановку в целом. Пока бой складывался в пользу людей, но потери были чудовищно велики, а нелепая гибель Бориса — от банальной арбалетной стрелы — подрывала силы землян, делая ситуацию угрожающей. Лишившись самого сильного бойца, люди оказались на грани провала, хотя и имели — пока — численное преимущество.
Трошин был наглухо связан боем. К тому же его явно ранили, и, похоже, довольно сильно. Во всяком случае, Сашкины атаки были уже совсем не столь точны и стремительны, как ранее, он слегка пошатывался, а его стальной сапог при каждом шаге оставлял на песке темный след.
Макс, Лика и Михаил, втроем, рубили в капусту огненноволосую девчушку, уже и забывшую о возможности нападения и ушедшую в глухую защиту, не приносящую ей особой пользы. Сложно сказать, как такое решение оценил бы капитан, но, с точки зрения Петра, идея была верная. Воспользовавшись численным преимуществом, эта троица, из которой лишь Лика твердо знала, за какой конец брать клинок, с одиночкой справится довольно быстро. Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять — у рыжей нет ни малейшего шанса не то что уцелеть, а и хотя бы нанести тройке нападающих серьезный ущерб. Несколько малозначительных царапин, коими успел обзавестись и Макс, и Мишка, в счет не шли. А царапины были — Максим явно оберегал левую руку…
Петр понимал, что пока ему придется справляться одному. Когда эту красотку, столь похожую на настоящую Лику, превратят в фарш, тройка двинется на подмогу Александру. Тот все еще эффективно защищался, но на атаку у него, похоже, оставалось все меньше и меньше сил. А ему, Петру, достаются сразу двое — «мамочка» и тот странного вида урод с арбалетом. И с ним надо кончать в первую очередь.
Сыщик начал, как говорилось ранее, спланированный отход на новые рубежи. А точнее — банальное отступление с имитацией страха. Правда, при этом он постепенно приближался к арбалетчику, что делало его выгодной мишенью. И кольчуга, конечно, стрелу не остановит, как не остановила ее и тяжелая Борькина кираса.
«Качание маятника»… Сколько он читал об этом, сколько раз в книгах крутые герои, будучи явно не в ладах с реальностью, таким образом уходили чуть ли не от автоматных очередей. В реальной жизни Петру не приходилось видеть человека, который сумел бы таким образом увернуться хотя бы и от пистолетной пули, нежели с нескольких шагов. А вот с арбалетом — шанс был, хотя и не слишком большой. В отличие от пистолета арбалет нуждается в не слишком скорой перезарядке, и если удастся заставить этого урода выстрелить, да еще и промахнуться…
Шар кистеня описал свистящую дугу, меч в руках «мамочки» сделал беспомощную попытку остановить этот кусок колючего железа, но, как и ранее, безуспешно. Удар оказался особенно удачен, он впечатался прямо в голову метаморфа, отшвырнув его на пару шагов. Теперь у Петра были несколько секунд — конечно, если сейчас броситься к поверженному врагу, нанести еще один удар, и еще… но тогда он просто станет отличной, неподвижной мишенью — и кончится это очень плохо.
И он рванулся совсем в другую сторону, туда, где на песке пластом лежал Борис, а рядом с ним — тяжеленная секира. О том, как он будет ворочать этим чудовищем, Петр не задумывался…
Удар был столь силен, что, казалось, сейчас хрустнут шейные позвонки и тело со свернутой головой завалится назад, на спину, чтобы пару раз дернуться в конвульсиях и после этого замереть окончательно. Но сработала давняя привычка — не слишком сильно затягивать ремешок шлема. Разбираться было некогда — то ли застежка не выдержала, то ли лопнул сам ремешок, — но шлем, пробитый насквозь тяжелым болтом, покатился по белому песку, а Петр, потеряв секунду на возвращение в мир живых, снова двинулся к своей цели, тяжело дыша и чувствуя, как по щеке сползает густая струйка. По-видимому, кожу на голове стрела рассекла достаточно глубоко, хорошо хоть череп не проломила.
А еще пару мгновений спустя его рука легла на рукоять тяжелой секиры. И требовалось собрать все силы, чтобы протолкнуть в легкие добрую толику воздуха, а потом, надсаживаясь, со смачным хаканьем обрушить тяжеленное лезвие на голову метаморфа, оставшегося без оружия.
Они стояли на белом скрипучем песке. Стояли те, кто еще держался на ногах. Лика, так и не получившая ни единой царапины. Максим, уже стянувший кольчугу и перетянувший, с помощью Ниночки, продырявленное предплечье куском ткани. Михаил, получивший несколько не угрожавших жизни и здоровью порезов, которые уже почти перестали кровоточить. Петр… ему порядком досталось, и стоял он только на одном самолюбии. Да еще и потому, что справившись с двумя противниками, хотя и лишившись при этом уха вместе с существенным куском скальпа, он чувствовал себя чуть ли не эпическим героем.
Рядом на песке сидел Трошин. Его доспехи валялись неподалеку, раны были более или менее качественно перевязаны, но сил у него почти не осталось. И права уйти, чтобы нырнуть в спасительное лоно реанимационного саркофага медблока, он не имел. Команда должна ждать решения Жюри. Даже в том случае, если оно очевидно.
Они стояли молча — все будет сказано потом. А сейчас этим молчанием они отдавали дань памяти тем, кто уже не видит этого момента, момента, когда определяется будущее целой планеты.
В память о Дане Лигове, как бы ни звали его на самом деле. О человеке — все думали о нем именно как о человеке, совершенно не интересуясь, к какой именно расе принадлежал аналитик СПБ. Да и так ли уж это было важно? Куда более важным оказалось другое — что душа, сердце и кровь его были по-настоящему человеческими. И что в решающую минуту он встал рядом с ними, принося свою долгую, невообразимо долгую жизнь в жертву таким очень земным понятиям, как дружба, долг, честь…
В память о Борисе Круглове. Каждый воин когда-нибудь рискует встретить противника, превосходящего его. В жизни Бориса такой противник не встретился. А встретилась равнодушная деревяшка, увенчанная еще более равнодушной стальной полосой… швырнувшая тяжелый железный болт прямо в податливую живую плоть. Можно много и красиво говорить о тех, кто в той или иной ситуации совершил невозможное. В жизни, увы, такое случается редко. Но как же важно, чтобы каждый сделал ВСЕ, что мог…
В память о Геннадии Одинцове. Наверное, с того самого дня, когда он не смог отказать своему подчиненному в не слишком сложной, но идущей вразрез с мнением начальства просьбе, его не оставляла мысль о том, что все это — не его война. Перестрелки с клонами, маскировка внешности, даже штурм офиса «Арены» — все это было, наверное, какой-то игрой, участием в шоу, в съемках фильма, и, казалось, вот сейчас прозвучит усталый голос режиссера — «Стоп, снято!» Но голос так и не прозвучал, а игра внезапно превратилась в нечто большее, в нечто такое, что стоит любой цены. В том числе и той, которую он заплатил.
Они стояли на белом скрипучем песке и молчали.
А потом откуда-то извне пришел голос…
Послесловие
«…Волна преступности, захлестнувшая планету в последние недели, постепенно сходит на нет. На данный момент достоверно известно об исчезновении двадцати высокопоставленных чиновников и крупных политических деятелей, в большинстве своем придерживавшихся крайне правых взглядов, и за последние трое суток это число остается неизменным. Можно ли считать этот факт свидетельством окончания «охоты на «ястребов»? Время покажет. Обращает на себя внимание тот факт, что ни одна из террористических группировок до сих пор не взяла на себя ответственности за данные исчезновения, как следствие — не поступало требований о выкупе, не прозвучало и каких-либо политических требований. Немногочисленная группировка «Воины Аллаха», штаб-квартира которой, предположительно, расположена на территории Ирака, сделала попытку представить исчезновение или даже возможную гибель адмирала ВМФ США Чарльза Бейнтса как собственную акцию, однако это заявление, не имеющее под собой реальной основы и не подкрепленное сколько-нибудь существенными доказательствами, было расценено Администрацией США как попытка приобрести политический капитал на почве происходящих трагических событий.
Несмотря на заявление президента Соединенных Штатов Америки, в котором он рассматривает данные факты как прямой вызов проводимой США политике в целом и ему, президенту, в частности, Вашингтон не предпринял сколько-нибудь решительных действий. Напротив, 5-й Оперативный флот США в составе авианосцев «Авраам Линкольн», «Констеллейшн» и «Китти Хок», в настоящее время отозван и покидает Персидский залив. Напоминаем, что еще ранее из этого региона был отозван авианосец «Гарри Трумэн», формально входящий в состав Атлантического флота.
В настоящее время все силы Центрального разведывательного управления США, в тесном взаимодействии с Интерполом, а также спецслужбами ряда европейских стран, в том числе и России, проводит комплекс мероприятий, направленных на розыск пропавших, однако, как сообщает наш источник в Оперативном штабе, организованном под патронатом ООН, до сих пор заметных успехов не наблюдается…»
«Le Monde»
«…До настоящего времени не подтвержден слух о том, что таинственные исчезновения затронули не только США и европейские государства. Токио хранит молчание, но анализ выступлений руководителей Ирака, Израиля, Индии, Японии, а также информация, поступающая из заслуживающих доверия источников, позволяет с высокой степенью вероятности утверждать, что правящая элита ряда азиатских стран также понесла серьезные потери.
Прямые обвинения в адрес спецслужб США пока что не звучат, предположительно, руководство указанных государств стремится сохранить в тайне тот факт, что их вооруженные силы фактически обезглавлены.
Немалый интерес вызывает и то, что Белый дом также воздерживается от каких-либо заявлений. Более того, на политической карте планеты наблюдается ощутимое потепление, и источником его является именно Вашингтон, буквально в последние дни пересмотревший свои позиции по ряду хотя и достаточно малозначительных, но тем не менее бывших до этого камнем преткновения вопросов…»
«Die Presse»
«…Довольно неожиданной на фоне трагических событий, связанных с исчезновением целого ряда крупных политиков России, США, Великобритании, Германии и Франции, а также, предположительно, их коллег из наиболее развитых в военном и экономическом отношениях стран Азии, является встреча руководителей «Большой восьмерки», которая должна начаться 27 августа в Париже. На встрече предполагается обсудить целый комплекс вопросов, направленных на сокращение ядерных вооружений. Также будет рассматриваться вопрос об ограничении американского военного присутствия в Европе и Средиземноморье.
Данный вопрос, при его благополучном разрешении, будет способствовать снижению напряженности не только в указанных регионах, но и на планете в целом. Проводимая в последнее время Белым домом политика вселяет надежду на то, что период бряцания оружием, период, когда США фактически выполняли роль «международного кнута», постепенно уходит в прошлое…»
«Российская газета»
«…Государственной думой одобрен в первом чтении порядок одностороннего сокращения стратегических наступательных вооружений. Пока это коснется прежде всего целого ряда морально устаревших систем вооружения, но отличительной особенностью данного положения является доктрина о нерасширении производства СНВ, а также о планомерном его снижении, вплоть до полной остановки.
Госдепартамент США заявил, что на фоне этого беспрецедентного шага, предпринятого Россией, Соединенные Штаты Америки считают нужным предпринять ответные адекватные действия, несмотря на то, что требований о подобных действиях со стороны России не поступало. Разработка проекта новой военной доктрины США начата, и в ближайшем будущем наши читатели смогут узнать, какие шаги в этом направлении намерен предпринять Белый дом…»
«Известия»
Саша небрежным жестом бросил газету в стопку уже просмотренных и с некоторым удовольствием уставился на чистую поверхность стола. Что ж, на сегодня достаточно, тем более что основные новости со всего мира, отобранные и систематизированные могучими компьютерами СПБ, скоро лягут к нему на стол в виде краткой, но чрезвычайно информационно насыщенной справки. Хотя и просто так, ради удовольствия, почитать газету было приятно. И был даже определенный шик в том, чтобы читать российские газеты именно здесь.
Шумиха, поднявшаяся в мире после того, как далатиане вынуждены были покинуть Землю, постепенно угасала. То есть, конечно, никто не имел ни малейшего представления ни об истинном масштабе происшедшего, ни о тех, кто во всем этом виновен. Все эти многочисленные исчезновения… Оперативный штаб при ООН еще хорохорился, утверждая, что у данного преступления нет и не может быть срока давности, и виновные в гибели — теперь это уже никем не оспаривалось — целой плеяды крупных военных чинов и некоторых наиболее реакционно настроенных политиков, будут непременно найдены и понесут ответственность по всей строгости закона. Все это было пустой бравадой, даже если и основанной на искреннем желании сдержать слово. Разумеется, все, или почти все, «исчезнувшие» находились в полном здравии, только вот дотянуться до них не могли ни славная своими джеймсами бондами «Интеллидженс сервис», ни «длинные руки Москвы», ни всеведущее и всезнающее Центральное разведывательное управление США. Хотя бы просто потому, что все эти политики и военные уже довольно давно покинули планету. И Трошин очень надеялся, что навсегда.
Теперь, когда ему пришлось возглавить аналитический отдел представительства Службы планетарной безопасности в Вашингтоне, он сильно изменился. Казалось бы, прошло совсем немного времени… но отважный Капитан, возглавлявший выход на Арену одной из самых эффективных Команд Ассамблеи, теперь на многое смотрел иначе. И при воспоминании о боях во славу иных цивилизаций теперь лишь чуть заметно морщился, как будто бы в тех былых битвах было что-то постыдное.
На самом деле он так не думал. Хотя бы потому, что искренне верил — любое относительно мирное решение споров, сколь бы сомнительным оно ни было при ближайшем рассмотрении, все же лучше, чем открытое военное столкновение. И поэтому был искренне рад за Анжелику, которая теперь была Капитаном… хотя временами столь же искренне сочувствовал Михаилу, вынужденному служить под началом обожаемой жены. А Максим, совершенно неожиданно для Трошина, отказался от захватывающей карьеры элитного воина, предпочтя ей бесконечную возню с супернавороченными компьютерами, размещавшимися в их новом офисе. И Ниночка, ясное дело, нисколько против этого не возражала — хотя бы потому, что здесь, в сердце Америки, чувствовала себя как рыба в воде. Как, впрочем, и Лена — та вообще, казалось, ни капли не сожалела об оставленной, видимо навсегда, России.
Женька тоже ушел из Команды — от него Саша меньше всего ожидал такого решения. И вряд ли на выбор оказала влияние новая Женькина нога — она, как и было обещано, на вид совершенно не отличалась от настоящей, так же покрывалась легким загаром и так же с готовностью обещала побелеть зимой. Чувствовала боль — а вот усталость ей была незнакома. Он и сам, казалось, забыл о том, что часть его организма создана в лабораториях СПБ. Скорее всего после всего пережитого насквозь искусственная Арена казалась ему слишком пресной — и он с огромным удовольствием принял предложение войти в состав оперативной службы СПБ… и уже месяца с два как умотал куда-то в дальнюю командировку. Причем термин «дальняя» следовало воспринимать буквально. Там ему скорее всего не придется скучать.
Совершенно неожиданно исчез с горизонта Петр — покрутившись с месяц в Вашингтоне и убедившись, что частных детективов в Штатах примерно в полтора раза больше, чем нужно, он в один прекрасный день исчез из отеля. В оставленной для Трошина записке Петька жаловался, что просидев всю жизнь в Москве и не выезжая дальше МКАДа, он всегда мечтал увидеть дальние страны. И в ближайшее время намерен заниматься исключительно этим. Прочитав торопливо набросанные строки, Саша улыбнулся — мужику просто нужно время все утрясти, все разложить по полочкам. Что ж, пусть погуляет месяц-другой… а потом его надо будет найти и привлечь к работе. Профессионалами разбрасываться негоже. Работы много — скучать ему не придется.
А Трошин скучал… временами это чувство становилось столь сильным, что он с большим трудом сдерживался, чтобы не бросить все, не сесть в самолет — и уже через считанные часы ступить на такие знакомые московские улицы. Это было невозможно, и он это знал. Конечно, теперь, когда к его услугам была инопланетная техника, можно было бы обойтись без доморощенных средств типа перекрашивания, подкладывания ватных тампонов и выщипывания бровей. Обеспечить себе должную маскировку он мог… но вот стоит ли рвать сердце, стоит ли пытаться вернуть утраченное — для чего? Для того, чтобы потом всю жизнь жить под чужой личиной, пусть и в милой сердцу Москве? Или для того, чтобы, подышав неделю родным воздухом, снова окунуться в чад американских авеню и стритов, с обостренной тоской снова и снова стремясь на Родину. Нет уж, прошлое умерло. И не стоит ему возрождаться… Москва успокоилась, их фотографии исчезли со щитов «их разыскивает милиция», замененные более свежими снимками других… но никто, и уж далатиане менее всех, не собирался утвердить справедливость и реабилитировать невинно оболганных. Далатиан это, разумеется, ни в малейшей степени не интересовало, а у СПБ были и заботы поважнее.
Земля, привлекшая к себе внимание вследствие несколько скандальных событий четырехмесячной давности, испытывала теперь самый настоящий наплыв туристов — и СПБ, даже несколько расширившая свои штаты, едва справлялась с этим потоком. Поначалу неопытность как самого Трошина, так и тех, кто стоял во главе Вашингтонского, Парижского, Токийского и возрожденного Московского филиалов, привела к определенным казусам. В газетах появились очередные статьи о неопознанных летающих объектах, о странных, немного похожих на дельфинов созданиях, замеченных неподалеку от японских островов… Хорошо, что на фоне шумихи, связанной с пропавшими без вести, эти слухи были расценены не более как очередная утка. Хотя сам Трошин прекрасно знал, что именно скрывалось за каждым их этих сообщений, и скольких «туристов» пришлось спешно и не слишком вежливо выдворять за пределы планеты…
Это была неплохая работа, интересная, творческая — и главное, теперь не приходилось убивать. Пусть даже понарошку, электронные психоматрицы… В один прекрасный момент Саша вдруг понял, что для него война закончилась. Гордился ли он своим прошлым, презирал ли его, или испытывал иные чувства — с каждым днем он все реже и реже задумывался об этом. Просто в жизни наступил перелом, что-то ушло, что-то пришло взамен. Лучше или хуже — кто знает. И ему нравилось новое дело, нравилось чувствовать себя не просто машиной для убийства, а ощущать свою нужность, свою полезность обществу. Даже если общество об этом не догадывается.
И пусть никто никогда так и не узнает о том, как девять человек стояли на скрипящем белом песке. Стояли плечом к плечу… а за спиной у них было будущее. Будущее планеты Земля.
Читать бесплатно другие книги:
