Философия служения полковника Пашкова Коррадо Шерил

Каковы бы ни были их мотивы, православные руководители должны были сильно расстроиться, когда некоторые из их собственных священников, посланных для открытого спора с Пашковым, вернулись убежденными, что Пашков находится на верном пути. В другом случае священник посетил пашковское собрание, чтобы собрать сведения против этого «дерзкого мирянина, который ни в церковь не ходит, ни ведет себя, как мирянин». Позднее он поведал профессору Диллону, что «Пашков совершает прекрасный труд, и делает это лучше, чем многие из нас»[373]. В мае 1883 г. Пашков заявил Делякову, что «несмотря на весь шум, подделанный наговор, в конце концов, ничего не прекратилось; Господу угодно было нам дозволить продолжать чтение Его Слова, назидать друг друга и о Нем сказать и таким, которых заинтересовало дело Господне только потому, что оно вызвало такие нападки со стороны разных ревнителей православия»[374].

Возможно, добавлением к этим обвинениям послужил опыт Русской православной церкви в собственных миссиях среди язычников. С 1826 г. правительство предлагало освободить на три года от налогов и податей каждого крещенного в православную веру[375]. Это все еще продолжало быть мотивацией для жителей Алтая даже в 1884 г. Однако начальник Алтайской духовной миссии архимандрит Владимир эти действия оправдывал следующим образом, цитируя одного современного проповедника: «Когда… миссионеры обещают им (последователям язычества) хлеб и безопасность в среде христиан, привлекая их чрез это и к просвещению верою Христовою, наша образованные люди восклицают: “это подкуп, это противно свободе совести.” Но какому началу нравственности противно чрез внешние выгоды привлекать к свету истины людей, которые и от своей религии не ищут, кроме этих выгод, в умы которых прямо иногда нельзя провести ни одного луча духовного света? Неужели безнравственно: дитя или малоумного человека вывести гостинцем из горящего дома?»[376]. В то же время некоторые туземцы принимали учение православных миссионеров, только когда могли воспользоваться их медицинской помощью. Возможно, православные, с их собственным опытом работы среди язычников, предполагали, что успех пашковцев зависел от тех же факторов.

Нападая на Пашкова с обвинениями, то достоверными, то сфальсифицированными, Русская православная церковь приняла и свои собственные активные меры по ограничению популярности пашковцев. Чтобы противостать пашковской активности, православное духовенство организовало «общественные религиозные чтения», которые проводились в домах, расположенных неподалеку от домов пашковцев. Они проводили подобные собрания в Сергиевском артиллерийском соборе около дома Пашкова на Гагаринской набережной. Вскоре они также начали благотворительный труд и раздачу литературы бедным людям. К 1900 г. православное Общество по распространению духовного и нравственного просвещения в духе Русской православной церкви, устроенное по образу пашковского общества, работало в полную силу. В 1903 г., через семнадцать лет после закрытия «Русского рабочего», появился православный иллюстрированный ежемесячный журнал «Отдых христианина», в котором были помещены похожие статьи с такими названиями, как «Свет миру и соль земли», «Целомудрие», «Странные повеления», «Войди в комнату», «Молись умом», «Отец небесный», «Внезапное возвращение» протоиерея С. Остроумова, а также исторические рассказы из времен Христа, озаглавленные «Крест или меч». Ежемесячник содержал литературные комментарии и проповеди для каждой недели года[377].

Изгнание

Оппозиция Пашкову достигла своей высшей точки в 1884 г., после съезда верующих. 24 мая 1884 г. власти закрыли Общество поощрения духовного и нравственного чтения, и пашковцы вскоре обнаружили себя под пристальным наблюдением полиции. В конце июня Пашков и Корф были порознь вызваны к министру юстиции, их личному знакомому, который принял их дружески. «По воле царя я должен представить вам этот документ, чтобы вы его подписали», – сказал он Корфу как нечто само собой разумеющееся. В бумаге содержалось обещание подписавшего, что он больше не будет проповедовать, проводить собрания или переписываться с верующими юга. Корф ответил министру: «Я знаю царя; я его ценю и глубоко уважаю; я знаю его как человека честного и доброго, с широкой душой. Я также знаю, что Его Величество уважает людей, которые действуют согласно своей совести и которые не лгут, и я не могу поступать против моих убеждений и моей совести». Министр возразил, что Его Величество желает, чтобы Корф уехал из России, если он не подпишется. Корф отвечал: «Я подчиняюсь воле моего господина и остаюсь его верным подданным. Я буду любить его всем сердцем и уважать его до конца жизни». Вернувшись с неприятной встречи к доктору Бедекеру и женщинам-пашковкам, которые собрались для молитвы, он нашел телеграмму от своей жены: «Будь тверд в своей вере в Господа и ни на шаг не отступай от слова Божьего»[378].

Полковник Пашков был вызван к министру в тот же день и выразил те же убеждения, что и Корф, хотя между ними не было предварительной договоренности. Позднее министр посетил княгиню Наталью Ливен с тем же документом – ему не положено было вызывать княгиню к себе, – однако она тоже отказалась подписать. Но министр не упомянул тогда о ее высылке[379].

Власти дали Пашкову и Корфу два дня на выезд из России. Хотя полковник Пашков тут же попросил разрешения посетить свои имения и привести дела в порядок, ему было отказано. Наконец, с великой неохотой, ему дали четырнадцать дней для этой цели. Граф Корф просил отсрочки своей высылки ради беременной жены, которой доктор строжайше запретил путешествовать, но ему тоже отказали. Однако Елена Корф решилась не покидать мужа. Оставляя за собой все свое имущество, они выехали из дома в Царском селе 27 июня 1884 г. По приезде в дом своих родителей в Париже графиня родила здорового мальчика[380].

Шок и спешка, сопровождавшие высылку Пашкова, ясно видны из письма одному неизвестному адресату, посланного вскоре после его приезда в Париж: «Ваше письмо… пришло как раз в ту минуту, когда я получил правительственное уведомление об отказе в моей просьбе остаться на родине. Необходимость, по причине моего спешного отъезда, привести многие дела в порядок, заняла столько времени, что я не успел Вам тогда же ответить. …В ожидании своей семьи я временно живу здесь [в Париже], пока не найду постоянного места жительства»[381]. Пашков продолжал свое письмо свидетельством и ясным изложением евангельского послания. Даже высланный за границу, Пашков использовал всякую возможность свидетельствовать о своем Спасителе. Его семья, по всей видимости, присоединилась к нему не раньше, чем через два года после его высылки[382].

Письмо Зиновию Даниловичу Захарову, баптисту с юга России, выдает одиночество полковника и его тоску по родине. Среди увещаний славить Бога, оставаться верным в Его труде и верить, что Бог восполнит все их нужды, Пашков писал:

«Благодарю Вас, возлюбленный в Господе брат, Зиновий Данилович, за письмо Ваше от 2-го сего ноября, полученное мною уже по прибытию нашему сюда.

Теперь, более чем когда-либо, дороги известия, получаемые из отечества, от тех, с кем Он соединился узами крепчайшими родства кровного, потому что эти узы ничем и никем разбиваемы быть не могут, так как связью между нами сделался Сам Христос Иисус…

Радостно слышать отовсюду те же самые известия, что Господь дает успех благовествованию, прилагая повсюду к Церкви Своей…

Очень было бы желательно, если во время миссионерских поездок братьев окажутся какие-либо выдающиеся особенно замечательные случаи, чтобы такие случаи записывались и сообщались мне и другим братьям для назидания и поощрения. Я буду очень благодарен, дорогой Зиновий Данилович, за сообщение таковых… Надеюсь скоро опять от вас иметь известие. Господь да наполнит сердца Ваши радостью Своею, которая есть подкрепление наше. Всем братьям любящее приветствие от сердечно преданного Вам. В. П.[383]

Русская пресса не рассматривала отъезд Пашкова и Корфа как изгнание или ссылку. Им была предложена возможность остаться в России, если бы они согласились прекратить свою евангелизационную активность, поэтому власти рассматривали их «решение» уехать как личный выбор, и их изгнание официально вовсе не признавалось как «мера пресечения», по закону. Во вводной статье о пашковцах в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона просто говорится, что «сам Пашков уехал за границу», безо всякого упоминания об обстоятельствах его отъезда. Позднее, в православном справочнике Н. Кутепова «Краткая история и вероучение русских рационалистических и мистических ересей», также указывается только то, что Пашков решил уехать. «Дополнения и поправки», включенные в конце 1894 г. в справочник, содержащий информацию о биографиях выпускников санкт-петербургского Пажеского корпуса, числят Пашкова как проживающего «постоянно за границей». «Миссионерское обозрение» просто сообщило, что «сам В. А. Пашков удалился за границу» после съезда 1884 г.[384]

Дальнейшее служение

Изгнание Пашкова, очень трудное для него и физически, и эмоционально, все же не угасило его дух и не воспрепятствовало его служению. Напротив, Пашков нашел новые формы достижения людей, такие как увеличившаяся переписка и заступничество от имени тех, кто преследовался за свою веру на родине. Многочисленные письма с детальным описанием его деятельности можно найти в архивах Пашкова, практически не тронутых историками[385].

Поддержка тех, кто остался

Хотя Пашков не мог более посещать беднейших братьев в южной России, которые встретились со все увеличивающимися из года в год гонениями, он продолжал активно поддерживать их служение финансово, эмоционально и в молитвах. Он также сохранял контакт с верующими в С.-Петербурге. Письма в его бумагах включают переписку с княгинями Натальей Ливен и Верой Гагариной в С.-Петербурге, а также с Иваном Каргелем и Иваном Прохановым, которые потом возглавили движение. Он также переписывался с Вилером, немецким меннонитом, который стал первым президентом Баптистского союза. Вилер посылал Пашкову подробные отчеты о своих путешествиях по южной России с посещениями верующих, он просил также финансовой помощи для прежних священников-старообрядцев, которые обратились и потеряли свое положение[386]. Пашков переписывался также с Павловым, баптистским руководителем из Тифлиса, крещенным Ворониным; лесничим Василием Кирпичниковым, сосланным в Сибирь; украинскими руководителями штундистов Рябошапкой и Ратушным, которые присутствовали на съезде 1884 г.; с персидским миссионером Яковом Деляковым, который остался в России, несмотря на преследования, чтобы понести Евангелие в Приамурское губернаторство; и со многими другими.

Пашков поддерживал также контакты с некоторыми членами высшего общества, к которому он прежде принадлежал, и продолжал отношения с теми из них, кто оставался в столице и мог ходатайствовать перед властями в защиту верующих. Письмо царю, написанное вскоре после высылки, касалось обвинения, будто евангельские верующие были политическими революционерами:

«(Победоносцев и его последователи) пытаются убедить Ваше Императорское Величество, что так называемые евангельские сектанты и баптисты являются изменниками, которые отрицают свою родную страну и народ, которые отделяются от всего русского, которые являются мятежниками против высшей власти и выступают за всеобщее уравнивание положений. Позвольте мне, Государь, сказать вам с уверенностью, что такое мнение о них несправедливо. Они такие же дети России, как и православные, они любят Вас так же, как и они; они подчиняются царю не из страха, но по совести и из желания исполнить волю Бога»[387].

Позднее Пашков обратился к самому Победоносцеву от имени верующих, сосланных на Кавказ, с просьбой позволить им эмигрировать в Румынию, если они того желали. В своем ответе Победоносцев, однако, указывал, что это не в его власти. Графиня Елена Шувалова, которая оставалась в Петербурге, была более успешна в своих усилиях в защиту преследуемых. Благодаря положению своего мужа, она регулярно приглашала в свой дом высоких сановников и после обеда обращалась с просьбой либо облегчить приговор, либо даже освободить ссыльного брата. По словам Софьи Ливен, ее просьбы часто удовлетворялись. Гости графини привыкли к такому ее поведению и однажды высокопоставленный гость, сидя рядом с графиней за столом, спросил ее с улыбкой: «Ну, что, графиня, сколько хотите от меня сегодня, одного или двух?»[388].

Новые евангелизационные возможности

На своем новом местопребывании Пашков не замедлил начать новые виды служения. Он много времени проводил как странствующий евангелист и проповедник в Англии, Австрии, Франции, Италии и Германии. В Париже Пашков проповедовал и распространял Писания. Он также познакомился с проповедниками Пробуждения в Германии и какое-то время путешествовал с одним англичанином в «двигающемся доме», запряженном двумя лошадьми, распределяя Библии среди сельских жителей. Он финансово поддерживал различные служения, что видно из благодарственных писем от генерала Вильяма Бута – Армия Спасения, от Тейлора из Китайской внутренней миссии и от французского проповедника Сайленса[389].

Служение русским за рубежом

Высшим приоритетом для Пашкова оставалось служение русскому народу. Его энтузиазм виден в письме Делякову: «Вчера еще, т. е. в воскресенье 4 мая, пришлось мне целый день иметь беседы с русскими… Здесь отыскалась, как нарочно, русская мастерская, куда приходят постоянно сменяющиеся, живущие в Лондоне рабочие, – поле для работы готовое…. Это-то и радует меня, что Отец Небесный не отстраняет от служения Ему среди соотечественников, хотя по пути дает дело и среди тех народов, где приходится жить». Пашков также поддерживал двух молодых людей, готовящихся служить миссионерами, по-видимому, в России. И Пашков славил Бога за большое число русских, которых он встретил во Франции «как нарочно присланными Господом из разных губерний, чтобы дать им случай услышать про любовь Христову, так как этого случая они дома не имеют»[390]. В течение семнадцати лет Пашков продолжал свое служение за границей, служа беспрепятственно бесчисленному количеству людей теми путями, которые были бы невозможны при гонениях в России, которые еще больше возросли после его изгнания.

Смерть Пашкова

Василий Александрович Пашков умер 31 января 1902 г. в возрасте 71 года, вернувшись только однажды, в 1888 г., с шестинедельным визитом на родину, которую он так любил. Его близкий друг Модест Корф, а также его семья были с ним в последние его дни на земле. По словам Корфа, известный французский пастор Теодор Монод совершил похоронную службу в церкви Св. Мартина в Париже. Присутствовали скорбящие из многих стран и слоев общества. Пашкова похоронили в Риме на кладбище, известном под названием «протестантское кладбище». Княгиня Вера Гагарина, которая регулярно посещала Пашкова и Корфа во время своих заграничных путешествий, послала трех своих племянниц, Марию, Александру и Софью Ливен, на небольшие частные похороны. По словам Софьи Ливен, сестры положили на могилу венок из елок, «привезенных из России как последний привет его земной родины». Пастор прочитал текст «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:10)[391].

Санкт-петербургские верующие

В то время как с общественной точки зрения активность движения заметно уменьшилась после закрытия Общества поощрения духовного и нравственного чтения и высылки Пашкова и Корфа, все же пашковцы продолжали собираться, хотя и в обстоятельствах совершенно отличных от тех, что были лет десять назад, когда объявления об их собраниях печатались в местных газетах. В Петербурге собрания продолжались в домах отдельных верующих, включая Елизавету Ивановну Черткову, чей муж, инвалид, неожиданно скончался две недели спустя после судьбоносного съезда верующих в 1884 г., и в доме княгини Натальи Ливен. Собрания также продолжались и в доме Пашкова на Выборгской стороне, хотя и не в огромном дворце на набережной Невы. Молодежь особенно любила «прекрасный голос» одного молодого баптиста (Василия Прокофьевича Степанова), завершающего в Петербурге свою военную службу, который регулярно говорил на этих собраниях[392]. Собрания пашковцев тайно продолжались также и в имениях.

Движение не возрастало с такой скоростью, как раньше, но духовный мир верующих продолжал углубляться; это особенно видно из описаний собраний, которые посетила Джесси Пенн-Льюис в 1897 и 1898 гг. На нее произвел сильное впечатление дух жертвенности, молитвы, великодушия и гостеприимства, который она видела среди русских верующих, а также их «вера в Библию как слово Бога»[393], за которой следовало послушание безо всяких вопросов. Пенн-Льюис видела также сильное желание свидетельствовать о Христе, несмотря на суровые последствия таких действий. На собраниях за городом, в комнате с плотно занавешенными окнами, верующие тихо встречались, а после собрания расходились по двое, чтобы их не заметили.

Верующим, однако, не всегда удавалось избежать внимания властей, как это видно из серии статей в «Миссионерском обозрении», описывающих подробно, как проходили эти собрания. В девяти статьях, опубликованных между 1899 и 1909 гг., автор Агния Двинская описывает различные события у пашковцев, включая крещение и молитвенные собрания. Хотя статьи эти явно антипашковские по своей природе и вызывающие вопрос, является ли точность приоритетом автора, все же многие детали в статьях кажутся совпадающими с известной деятельностью пашковцев того времени. В 1902 г. статья под заглавием «Крещение у столичных пашковцев»[394] описывает собрание на даче № 93 на Большом Сампсониевском проспекте, состоящее из трех молитв и трех проповедей. Один из гимнов под номером 87 в их сборниках соотносится с номером 393 сборника, изданного в 1901 г. Иваном Прохановым под общим названием «Гусли», и недавно перепечатанным под номером 411 в издании 1994 г. популярного баптистского сборника «Песни возрождения»[395].

Одаренные женщины-руководители

Сразу после высылки Пашкова и Корфа женщины приняли на себя руководство трудом, и в особенности Черткова, Ливен и Гагарина. Хотя княгиня Ливен и госпожа Черткова были тоже приговорены к высылке за свою деятельность, царь был тверд в своем мнении, что вдов нужно оставить в покое. Они занимали ведущее положение в руководстве и раньше, но теперь их ответственность возросла. Хотя граф Бобринский оставался в России, он большую часть времени проводил в своем имении Богородицке, редко появляясь в Петербурге.

Закрытие общества освободило женщин от известной ответственности за него, и все же они не бежали от тяжелой работы. Княгиня Наталья Ливен вела собрания в своем доме, служа и организатором, и духовным попечителем, в то же время приглашая многих других проповедовать и учить. Многие молодые люди впервые начали проповедовать в ее доме. Часто проповедовали барон Павел Николаи, руководитель русского христианского студенческого движения, и его друг Александр Максимовский. Собрания в доме Ливен продолжались без перерыва еще свыше четверти века. Сама княгиня, не колеблясь, выступала публично, что видно было уже на съезде 1884 г., когда она открыто молилась и проповедовала.

Елизавета Ивановна Черткова, оплакивая потерю своего мужа, продолжала устраивать собрания, и даже построила дом для собраний рядом со своим домом на Васильевском острове. Полиция разрешила проводить там собрания, несмотря на давление со стороны официальных лиц. Позднее Черткова сама говорила на собраниях для молодежи, которые проводились в этом зале. В 1910 г. Черткова приняла на себя полную финансовую ответственность за путешествие молодого служителя Вильгельма Фетлера из Англии в Санкт-Петербург, устраивая собрания для него в своем доме[396].

Свобода совести

В течение двадцати лет после высылки Пашкова и Корфа власти пристально наблюдали за движением и контролировали его. Собрания в любое время могли быть закрыты, а их руководители рисковали быть сосланными. Государство не признавало браков, заключающихся внутри общины, которая в умах многих верующих теперь заместила православную церковь[397]. Однако, когда унизительное поражение в русско-японской войне 1904–1905 гг. повело к недовольству и все возрастающей оппозиции царю Николаю II, царь попытался умиротворить своих противников целым рядом реформ, включая объявление религиозной терпимости. 16 апреля 1905 г., накануне Пасхи, верующих пригласили на раннее утреннее служение на следующий день в доме княгини Ливен. Прошел слух, что будет что-то очень важное.

Когда 17 апреля все собрались в красном зале, один из братьев (Одинцов Н. В.) прочитал декрет «Об укреплении начал веротерпимости», подписанный советом министров: «В постоянном, по заветам предков, общении со святою православною церковью… мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, мы… включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии…»[398]. Со слезами радости все собрание склонило колени для молитв благодарения. По этому новому закону выход из православия больше не подлежал преследованию, и люди могли выбирать, какой веры им держаться. Была разрешена неправославная проповедь. Протестантские пасторы могли совершать бракосочетания, и их общины могли получить официальный статус церквей со своей администрацией, строить молитвенные дома и преподавать религиозное наставление.

Время новых руководителей

Несмотря на успешное женское руководство во время трудного переходного периода, да еще при суровых преследованиях, учитывая русскую культуру и учения как православных, так и протестантских церквей того времени, было совершенно естественно, что мужчины примут на себя руководство, особенно когда неформальные собрания стали официально признанными богослужениями. Этот процесс ускорялся тем фактом, что аристократы привыкли проводить лето в своих имениях. Братья, остающиеся в Санкт-Петербурге, взяли на себя ответственность за жизнь общины, включая приветствие новых членов и отлучение непокорных или неподходящих. Эти братья были обычно необразованными и, хотя очень искренне верили, не блистали в проповеди. Княжна Софья Ливен вспоминает, как один из братьев не так понял стих Библии и построил всю свою проповедь на этой ошибке. По неопытности и неуверенности молодые проповедники прилеплялись к буквальному пониманию Писания, не оставляя места для обсуждения. Хотя обстоятельства как будто бы предлагали прекрасное решение для общины, оставшейся без руководителей, оно вело к узкому пониманию текста, гордости, односторонности и несогласию, и возникал конфликт между необразованными братьями и образованными светскими женщинами, сестрами, имеющими более широкий взгляд на читаемый текст. Молодые, новые руководители, не одобрив какой-то поступок графини Елены Шуваловой, верной пашковки и невестки госпожи Чертковой, решили лишить ее участия в хлебопреломлении. Графиня тем не менее продолжала посещать собрания, спокойно сидя на своем месте, когда чашу проносили мимо нее. Она смиренно сказал братьям: «Хоть вы меня и не допустили участвовать с вами в вечере Господней, я все же остаюсь вашей сестрой». Через некоторое время она снова была допущена к причастию[399].

Пашков и Корф подчеркивали важность единства между братьями, и действительно, переписка Пашкова после его высылки указывает на даже более близкий его контакт со штундистами и баптистами, чем со своими собственными последователями. И все же пашковцы продолжали сотрудничать со своими собратьями по вере. В конце 1880-х гг. вне столицы определения для групп верующих были обычно такие, как «штундо-пашковцы» и «штундо-евангелисты», без различения пашковцев и штундистов, которые сами вскоре были «поглощены баптизмом»[400]. Однако сведения о деятельности пашковцев и православные антипашковские акции продолжали появляться в журнальной периодике все это десятилетие, из чего мы узнаем, что пашковцы действовали в самых различных районах, таких как Кавказ, Астрахань, Тула, Тамбов, Вышний Волочок, Ладьино, Тверская губерния, Пенза, Ярославль, Пермская губерния, Москва, а также в российских войсках[401].

Иван Каргель

По мере того как угасало влияние Пашкова, Корфа и Бобринского, ведущие позиции заняли новые лидеры. Первым из них был турецкий подданный Иван Вениаминович Каргель, родившийся в 1849 г. от немецкого отца и армянской матери.

После своего обращения в Тифлисе в 1869 г. он учился в Гамбургской семинарии, в Германии, после чего был пастором в Болгарии и Прибалтике. Познакомившийся с пашковцами еще на молитвенных собраниях во время русско-турецкой войны 1877-78 гг., Каргель присутствовал на съезде верующих в 1884 г., надеясь на более тесное сотрудничество с петербургскими братьями. Его надежды были разбиты, когда двумя месяцами позже они были высланы. Княгиня Ливен тогда предложила ему и его семье жить в ее доме, где он и служил пашковцам в течение десяти лет. Когда было возможно, он сопровождал евангелиста доктора Бедекера в различных путешествиях по российской империи и за ее пределами. Когда княгиня Ливен постарела и начала больше времени проводить за городом, в своем имении, ради здоровья, она просила Каргеля взять на себя руководство собраниями в ее доме[402].

Когда вскоре возникли доктринальные разногласия среди верующих в столице, особенно по вопросу крещения, Каргель сохранил позицию, которой придерживались Пашков, Корф и Бобринский, что вторичное крещение верующих не было необходимым. Пережив годы преследования, в возрасте восьмидесяти лет Каргель все еще преподавал на библейских курсах в Санкт-Петербурге, пока коммунисты не закрыли это учебное заведение в 1928 г. К концу своей жизни он написал много статей и книг по богословским проблемам, которые сформировали русскую церковь в последующие годы. Иван Каргель умер на Украине 6 ноября 1937 г.[403]

Иван Проханов и Союз евангельских христиан

Когда Каргель служил оставшимся пашковцам на собраниях в доме княгини Ливен, в Петербург прибыл новый молодой лидер. Иван Проханов родился в молоканской семье в 1869 г. во Владикавказе и считал, что его обращение произошло в ноябре 1886 г., когда он возопил к Богу, стоя на пороге самоубийства. В январе 1887 г. он был крещен и присоединился к общине баптистов во Владикавказе. Проханов познакомился с пашковцами, которые тайно встречались по домам, когда он был еще студентом Технологического института, – в Петербурге в 1888 г. Он сразу же стал постоянным проповедником и скоро начал организовывать собрания в лесах, частным образом посещая тех, кто интересовался Словом, и ободряя тех, кому угрожало преследование[404].

Под руководством Проханова собрания стали иными, чем они были при Редстоке и Пашкове. Под влиянием строгих баптистов юга России и проучившись два года в Западной Европе, он учил крещению взрослых и настаивал на строгом, нравственном образе жизни – сообразно со своим молоканским воспитанием[405]. Проханов был умелым организатором, творчески изыскивающим новые методы евангелизации. В период суровых преследований он издал сборник гимнов и христианский журнал «Христианин». В то время как Каргель и те, кто собирался в доме Ливен, сохраняли характерные черты ранних пашковцев, Проханов стал неофициальным лидером собраний в небольших домах в другой части города, и его собрания были известны своей организованностью и направленностью вовне, к окружающим людям. Его лидерство стало официальным с приходом религиозной свободы, и его община начала собираться в Тенишевском зале в центре города. Его община стала известна как «Первая» церковь, и ее посещало более тысячи человек. Общине Каргеля досталось название «Второй».

В 1908 г., озабоченный плохой организацией и нехваткой связей даже между отдельными церквями, не говоря уже о верующих различных общин, Проханов наладил контакты с представителями различных церквей по всей Российской империи, включая даже Одессу и Севастополь, и предложил конференцию, чтобы обсудить объединение. В 1909 г. различные общины С.-Петербурга и других городов объединились, чтобы стать Всероссийским союзом евангельских христиан[406], получившим официальное признание со стороны правительства. Пашковцы выбрали это название, как упоминающееся в Послании к филиппийцам, пережившим гонения (Флп. 1). Проханов оставался президентом этого Союза до 1931 г., хотя сам покинул Россию в 1928 г. Под руководством Проханова Союз выслал свыше 600 миссионеров в Россию и в Сибирь, принял «Исповедание веры евангельских христиан», организовал воскресные школы во всех церквях и издал большое количество журналов и газет по этой конфессии. В мае 1928 г. Проханов предпринял свое третье путешествие в Америку для собирания средств. Находясь за границей, он получил предупреждение – не возвращаться. Иван Проханов умер в Берлине, Германия, в 1935 г.[407]

Вильгельм Андреевич Фетлер

В то время как Проханов занимался вопросами организации и издательства, а Каргель продолжал быть учителем и пастором, в Петербурге появился новый лидер. Вильгельм Фетлер, родившийся в 1883 г. в русской провинции Курляндия (сейчас – Латвия), обратился в возрасте 15 лет и поступил в Колледж Сперджена в Англии в 1903 г., чтобы подготовиться к миссионерскому труду в Китае.

По окончании обучения в 1907 г. он посетил Петербург, где его хорошо приняли и открыли перед ним много возможностей проповедовать. Какое-то время он проводил служение в доме Ливен вместе с Каргелем, затем присоединился к собраниям в молитвенном доме у Чертковой. Вскоре его планы изменились, и вместо того чтобы ехать в Китай, он организовал в С.-Петербурге баптистскую церковь, к которой присоединились многие члены Первой церкви Проханова. Последователь Проханова Н. И. Салов-Астахов заявил, что именно Фетлер внес раскол в среду петербургских евангельских христиан. Однако нужно отметить, что метод Проханова, когда он перенял руководство от Каргеля и пашковцев, продемонстрировал подобный же дух агрессии и разделения, и уже в 1884 г. были очевидны богословские разногласия среди верующих на съезде. В 1911 г. Фетлер основал церковь под названием «Дом Евангелия» на Васильевском острове[408].

Несмотря на все споры, окружавшие его труд, Фетлер пользовался доверием многих пожилых аристократок-пашковок. Когда доктор Арчибальд Мак-Кейг, директор колледжа Сперджена, посетил вместе в Фетлером С.-Петербург в июле 1910 г., госпожа Пашкова, которая, вероятно, вернулась домой после смерти своего мужа, предложила ему воспользоваться двумя комнатами в пристройке рядом с ее домом. Фетлер также проводил много времени у госпожи Чертковой. Княгиня Ливен, живя в своем поместье, была к 1910 году слишком больна, чтобы принимать его[409].

Благодаря связям с этими женщинами, Фетлер продолжал труд среди высшего общества, который так старательно совершали ранние пашковцы, доктор Бедекер, Георг Мюллер и другие. В 1910 г. госпожа Черткова организовала встречу Фетлера с королевой Греции. Когда ее величество не смогла прибыть, Фетлер имел долгий и интересный разговор с ее частным секретарем, которого он привел ко Христу. Фетлер также познакомился с графом Львом Толстым, который встречался с графом Бобринским в 1870-х гг. и Прохановым, Бедекером в конце 1880-х гг. В 1908 г. Фетлер прямодушно поделился с Толстым своими верованиями, которые тому не понравились. Однако в 1910, когда Фетлер посетил госпожу Черткову в имении ее сына[410], жена Толстого передала ему, что ее муж хотел его видеть. Планируя ехать в Петербург, Фетлер не думал, что успеет заехать к графу. Меньше чем через два месяца Толстой умер. Фетлер позднее очень сожалел о своем тогдашнем намерении ехать в С.-Петербург. Прибыв в Петербург, он узнал, что граф весь вечер ждал его и беспокоился, что он не едет. Сожаление об упущенной возможности встречи сопровождало Фетлера всю жизнь[411].

Хотя Фетлер прибыл в Россию после 1905 г. и после объявления свободы совести, он все равно не избежал преследований. Его статус руководителя русского баптистского союза, включая его выдающееся положение представителя на Втором европейском баптистском съезде в Стокгольме, Швеция, в 1913 г. сделал его мишенью для притеснения. Он также отказался удерживать детей от посещения его собраний. Как только началась Первая мировая война, притеснения коснулись многих сектантов – как потенциальных предателей – из-за их «иностранной» протестантской веры. Фетлер был по происхождению немцем, и его обвиняли в том, что он «совращает» православных. В сентябре 1914 г. он был заключен в тюрьму в Москве и приговорен к ссылке в Сибирь. Вскоре этот приговор сменили высылкой за границу. В мае 1915 г. Фетлер приехал в США, где он начал труд по облегчению участи русских военнопленных, и в июне 1917 г. основал русское миссионерское общество. В 1920 г. это общество выслало 23 своих первых миссионера, а к 1924 г. было уже 150 миссионеров, направленных в Россию, Польшу и Прибалтику, а еще 50 других были посланы в восемь западных стран. Общество выпускало пять периодических изданий на четырех языках. Фетлер умер в 1957 г.[412]

Духовное наследие

Русская революция 1905 г., затем война 1914 г. и революция 1917 г. оставили свои следы на оставшихся пашковцах и евангельских христианах в столице и по всей империи. Нехватка топлива и продовольствия заставила многих покинуть С.-Петербург во время войны, из 1500 членов общины Каргеля осталась только маленькая группа. Хотя некоторые вернулись в 20-е гг., лишь немногие из первоначальных членов общины выжили. После революции группы снова начали быстро расти, чему способствовала относительная религиозная свобода в 20-е гг. После суровых репрессий 30-х гг. при Сталине оставшиеся баптисты и евангельские христиане объединились в 1944 г., образовав Союз евангельских христиан и баптистов, что позволило им законно трудиться во время всего существования СССР, хотя и под пристальным вниманием правительства. Евангельские христиане с их наследием терпимости и единства обеспечили большую часть руководства для нового Союза, где и первый президент, и генеральный секретарь принадлежали к традиции евангельских христиан[413]. Точно так же, как во время петербургских арестов 1884 г., общие страдания снова привели к единству.

Глава 6
Заключение

Было ли движение пашковцев Пробуждением?

Пашковское движение во второй половине XIX века расшевелило русское общество, однако сто лет спустя оно никому не известно, кроме нескольких специалистов, – как это может быть? Ученые и наблюдатели предлагают несколько выводов. Русский историк Павел Милюков предполагает, что если бы государство не приняло меры по ограничению пашковского и вообще евангельского влияния, русская реформация «была бы совершившимся фактом»[414]. Александр Карев, евангельский христианин, который стал первым генеральным секретарем Союза евангельских христиан-баптистов, утверждал, что пашковское движение вместе со штундистским и баптистским на юге страны «является величайшим в истории христианства»[415]. Княжна Софья Ливен, которая писала свои воспоминания годами позже всех этих событий, назвала свой труд (на немецком) «Семенем, которое принесло много плода», несмотря на высылку руководителей движения, последующую революцию и власть коммунистов. Н. И. Салов-Астахов, лидер евангельских христиан, который покинул Советский Союз после коммунистической революции, описывал пашковского последователя Проханова как «совершившего больше, чем какой-либо человек, начиная со дней апостолов»[416].

Пашковское движение следовало основным принципам, характеризующим христианские Пробуждения, и имело много общего с историческими великими Пробуждениями, включая проповедь Евангелия, музыку, молитву, издательство и социальную направленность, о которых говорилось выше. В 1909 г. шотландский пастор Джеймс Бернс издал книгу под названием «Пробуждения, их законы и лидеры», в которой рассмотрел шесть общепризнанных Пробуждений, включая Пробуждения при Франциске Ассизском, Савонароле, Мартине Лютере, Джоне Кальвине, Джоне Ноксе и Джоне Весли. Бернс обнаружил пять отличительных особенностей Пробуждений, к которым Эндрю Блэквуд добавил еще два[417]. Пашковское движение отмечено всеми этими особенностями, как они описаны Бернсом и Блэквудом.

Первый закон Бернса – это «Закон прогресса». Он указывает, что пробуждения обязательно ведут к изменению: духовному развитию в известных областях жизни людей и к оживлению их веры[418]. Это совершенно истинно в отношении пашковцев в областях молитвы, знания Писаний и социального труда. Хотя большинство исповедовало раньше православные верование и традиции, при Редстоке и Пашкове эти знакомые учения активизировались, стали частью жизни людей.

Второй закон Бернса – «Закон духовного роста» – отмечает не только внешнее изменение в людях, но «оживление духовной жизни человека, что ведет к его духовному образованию и развитию»[419]. Каждая христианская община испытывает временами духовную сухость или кажущееся отдаление от Бога, но во время пробуждения Дух Святой близко. Присутствие Духа Святого очевидно в пашковских молитвенных собраниях так же, как и неожиданно сильное воздействие проповеди на слушающих.

Третий закон Бернса – «Закон периодичности» – указывает, что пробуждение случается снова и снова, периодически, когда церковь в этом нуждается, когда «вера угасает, никакие великие надежды не шевелят человеческих сердец и когда тяжелый летаргический сон давит на духовную жизнь человека»[420]. Русская православная церковь во время пашковского движения действительно подтолкнула духовное обновление, особенно из-за ее все уменьшающейся роли в жизни аристократов, многие из которых стали совершенно равнодушными к духовным вопросам. Однако, по Бернсу, даже духовная мертвость имеет свои границы, и в результате появляется неудовлетворенность и настойчивое побуждение к молитве. «Чем ночь темней, тем ближе рассвет»[421].

Эндрю Блэквуд видит четвертый закон, который подразумевается, но не обозначен у Бернса. Этот «закон лидерства» утверждает, что «Пробуждение приходит через человека, которого Бог призвал и обеспечил всем необходимым для этого труда благодати»[422]. В каждом Пробуждении выделяется лидер, посланный от Бога для этой цели. Пашков никогда не стремился стать религиозным лидером, он фактически делал все, чтобы избежать рекламы своего учения. Однако все указывает на то, что он был избран Богом для этой задачи, потому что движение естественно подпало под его водительство и вскоре стало известно по его имени.

Пятый закон у Бернса – «Закон разнообразия» – гласит, что каждое пробуждение уникально, и если оно воздействует на одну нацию или народ, то может очень мало влиять на другое место[423]. Собрания в гостиных аристократов привели к огромным результатам в русской столице, однако подобные салонные собрания не произвели впечатления на Москву, и среди крестьян их действие было не всегда таким, как ожидали.

По Бернсу, «Закон отдачи» означает, что каждое Пробуждение имеет определенные временные границы и угасает через десятилетие, через поколение или после смерти лидера[424]. После первоначального эмоционального и импульсивного отклика известный процент последователей естественно отпадает, хотя результаты воздействия движения остаются на долгое время. Однако с течением времени даже и они исчезают. Это очевидно в пашковском движении, когда эмоциональный подъем уменьшился после высылки Пашкова и Корфа, а через несколько десятилетий новые движения под руководством новых лидеров уже не имели многих характеристик раннего пашковского движения. Однако оно приготовило путь для следующих движений под руководством Проханова, Фетлера и Каргеля.

Последний закон, который Блэквуд находит в учении Бернса, – это «Закон доктрины». По Блэквуду, пробуждение наступает, когда подчеркиваются христианские доктрины, особенно спасение через смерть Христа, а также истины Священного Писания[425]. Хотя другие положения христианского учения могут варьироваться, Блэквуд утверждает, что именно эти истины являются центральными в любом пробуждении, и, безусловно, именно они были в сердцевине пашковского движения.

Однако не все ученые признают пашковское движение пробуждением. Некоторые рассматривают его как временное социальное явление, менее влиятельное, чем это утверждалось выше. Русский автор Николай Лесков, описывая движение при Редстоке в 1877 г., считал его не более чем группой людей, любящих потолковать о Слове Божьем, о спасении и об оправдании[426], хотя допускал, что в нем есть потенциальная возможность отделения от государственной церкви. Профессор Джераси из университета Вирджинии, который писал о Пашкове научную работу, будучи аспирантом Калифорнийского университета, описывал пашковское движение как «один из путей, в котором группа людей из высшего общества видела смысл во время критических изменений, происходивших в русском обществе»[427]. По словам профессора Эдмунда Хейера из университета Ватерлоо, Канада, который написал самую ясно изложенную работу о пашковском движении, это была «сила, похожая на христианский социализм или толстовство, направленная на изменение России через использование нравственных и религиозных принципов»[428]. По мнению данного автора, Пашкову это не удалось.

Трудно прийти к определенным выводам о роли пашковского движения в обществе, потому что авторы и наблюдатели включали свои симпатии и антипатии, а также предрассудки в свои описания. Хотя это неизбежный момент во всяком письменном жанре, он особенно действует при обсуждении вопросов религиозных и национальных, т. е. спорных и до сего времени в России. В большинстве рассказов свидетелей видно нежелание скрывать свои личные чувства, но даже те из них, которые стремятся к объективности, основываются на противоречивых первоисточниках и односторонних отчетах. При всем многообразии толкований остается фактом, что лорд Редсток проповедовал в России, привлекая влиятельных последователей из среды русской аристократии, а полковник Василий Пашков продолжил дело Редстока после его отъезда. Движение росло, и его члены предприняли целый ряд социальных и евангелизационных усилий. Первоначально православная церковь считала это движение безвредным, но вскоре стала бояться пашковцев и с назначением Победоносцева обер-прокурором Синода в 1880 г. начала серьезное их преследование. В 1884 г. полковник Пашков и его помощник граф Корф проигнорировали приказы не приглашать верующих на назначенный ими всероссийский съезд и были высланы из России, а их Общество поощрения духовно-нравственного чтения закрыто. Однако их влияние осталось, и верующие продолжали встречаться; современные русские евангельские христиане-баптисты указывают на пашковское движение Пробуждения как важную часть своего наследия.

Имел ли Пашков успех?

Если иметь в виду предполагаемую цель Пашкова – «обратить в свою веру все население России»[429], то атеизм коммунистического периода показывает, что интеллигенция в своей попытке обратить Россию в атеизм была, по крайней мере, на первый взгляд, более успешна, чем ранние пашковцы. Некоторые винят в этой неудаче вмешательство Русской православной церкви, утверждая, что если бы Пашков не был выслан, он «преуспел бы» в большей степени, но эти рассуждения чисто гипотетические. Говоря о миссии и евангелизме, мы всегда имеем в виду и оппозицию, что Библия и ранняя церковь рассматривали скорее как правило, чем исключение. Реформаторы XVI века встретили сопротивление Римской католической церкви, а евангельские верующие XXI века имеют дело с оппозицией плюралистического общества. Сам Пашков ясно выражал свое убеждение, что никакая оппозиция не сможет остановить движение Бога, и его переписка указывает, что он не рассматривал свою ссылку как помеху в Божьем плане о его служении.

В то же время влияние Пашкова и его аристократических последователей представляется более широко распространившимся, чем это видят многие ученые. Географически пашковцы и пашковская литература простираются от Мурманска на севере до Тбилиси на юге и от Финляндии на западе до Сахалина на востоке. Хотя пашковское движение в Петербурге достигло своей вершины в конце 1870-х гг., оно продолжало расти среди народа, и даже в 1910 г. Русская православная церковь все еще активно издавала антипашковскую литературу[430]. Союз евангельских христиан-баптистов, выросший из трех движений – штундистского, баптистского и пашковского, был в течение многих лет самой крупной протестантской деноминацией в России, единственной, которой было разрешено действовать на национальном уровне при коммунизме. Влияние движения имело международное значение: его участники служили в Китае, Северной Америке, Аравии и по всей Европе[431].

Чему мы можем научиться?

Как и во времена Пашкова, сегодня остаются те же тенденции: либо замалчивать его деятельность как незначительную, либо превозносить. Хотя обе эти тенденции являются крайностями, евангельским верующим есть чему поучиться на опыте Пашкова – как положительном, так и отрицательном. Есть целый ряд областей, в которых пашковцы преуспели и уроки которых являются ценными для общества вообще, и для России в особенности.

Социальное и национальное единство

Братство между разными национальностями и социальными классами было определяющим фактором пашковского движения. Находясь в резком противостоянии социальным нормам того времени, это единство более, чем что-либо другое, привлекало новопришедших к движению, хотя бы из чистого любопытства. В XIX веке слуги не смешивались с господами, крестьяне – с княжнами, и именно поэтому о пашковских собраниях начались разговоры в городе. Василий Гурьевич Павлов описал это ощутимое братство на съезде 1884 г. как одно из самых светлых воспоминаний в своей жизни, когда «мужик сидел рядом с графом, и знатные дамы служили простым братьям»[432]. Это было нечто большее, чем череда религиозных собраний. В современном служении, как в США, так и в Европе, есть склонность к социологическим наблюдениям, что «подобное притягивает подобное», поэтому, возможно, мы можем научиться чему-то из опыта пашковцев. Американские члены церкви часто делают своей целью достигнуть только подобных себе, даже меняя место жительства, чтобы усилить однородность окружения. Внутри церквей тоже вполне обычно делить членов церкви по возрасту, интересам, положению в обществе, по семейному положению. Хотя многие находят это деление полезным, чтобы достигнуть определенной группы, пашковцы обнаружили, что те люди, которые не имеют ничего общего между собой, но соединены в любви Христовой, привлекают всех, кто их встречает.

Личная проповедь

Красноречие в пашковской проповеди не играло важной роли, очень немногие пашковцы были способными ораторами, но нечто общее было в проповедях Редстока, Пашкова и их ранних последователей. Пашковцы говорили от сердца и из личного опыта, не подчеркивая ни богословские истины, ни логические аргументы. Их слова находили путь к сердцам слушателей[433]. Сегодня многие проповедники стремятся к объективности и поэтому стараются быть на некотором расстоянии от материала, чтобы библейская проповедь не испытывала влияния личного опыта. Это привело к разделению знания и опыта, веры и жизни: богословски образованные верующие живут иногда в противоречии своему учению. Высокие требования и ожидания скорей отпугивают от церкви, чем привлекают к ней. Пашковская проповедь от сердца, подчеркивающая изменение жизни через Христа, а не богословские тонкости или законнические требования, привлекала людей к движению. Образованные и необразованные одинаково понимали чувства, желания и последствия греха в своих жизнях. Делясь опытом собственной жизни, с ясным убеждением Пашков привлекал людей к своему учению, а не внушал страх и не оказывал давления, которые так часто ассоциируются с организованной религией.

Личный труд

На пашковских собраниях никогда не было призывов покаяться и никто не ожидал немедленного обращения в веру. Вместо этого Редсток и Пашков встречались с людьми по отдельности, чтобы обсудить с ними вопросы спасения и веры. У Редстока все дни были заполнены личными встречами, а Пашков беседовал с людьми индивидуально после собрания, побуждая и других верующих тоже беседовать с новопришедшими о духовных вопросах. Число обращенных никогда не объявлялось на собраниях. Веру понимали как личное странствие, которое пашковцы лишь стремились облегчить, это не был клуб, к которому человек либо принадлежал, либо – нет. Исследование Перри Глянцера утверждает, что до сих пор русские рассматривают обращение не как единовременный акт, а как процесс[434]. Пашков предпочитал беседовать с людьми индивидуально, а не предписывать им совершать определенные шаги к спасению, и это вело к полной и твердой отдаче Господу и к изменению жизни, в противоположность неискренним молитвам, которые иногда произносятся под давлением евангелистов, которые либо обещают благополучие, либо запугивают[435].

Щедрость

Пашковцы были для всех примером щедрости – как в том, что им принадлежало, так и в распоряжении своим временем. Христос предостерегал, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Божие, однако пашковцы не позволяли своему богатству стоять на пути Евангелия. В противоположность коммунистической практике «все твое – это мое», пашковцы придерживались иной философии – «то, что мое, является твоим»[436]. Княгиня Наталья Ливен предоставила свой большой малахитовый зал для Божьего труда, несмотря на риск и даже на эпизодические случаи, что малахит воровали, отщепляя от колонн. Полковник Пашков и его семья переехали в меньшую квартиру на низшем этаже одного из своих домов, позволив арендовать большую часть своего дома[437]. С началом преследований были принесены еще большие жертвы. Евгения Мейер отказалась от удобств своего дома и отправилась сначала на отдаленный остров Сахалин, а затем посвятила свою жизнь раздаче Библий и евангелизации в мусульманской Центральной Азии[438]. Баронесса Матильда Вреде добровольно перешла на паек заключенных и даже продала самую дорогую для себя собственность, свою лошадь Рейму, ради заключенного[439].

Церкви сегодня учат часто не жертве, а пожертвованию от изобилия, и даже пасторы рассчитывают на зарплату среднего класса. Богословие процветания и благополучия, которое учит, что Бог материально благословляет тех, кем Он доволен, повело к дальнейшему подчеркиванию богатства. Такого никогда не было у пашковцев, их руководители пожертвовали даже любимой родиной ради своей веры.

Импорт западных традиций

Однако не во всем следует хвалить пашковцев. Петербургские пашковцы, благодаря своему воспитанию и образу жизни, типичному для высших классов России, были больше знакомы с западным образом жизни, чем с жизнью русского народа. Религиозное поведение лорда Редстока не было для них таким «иностранным», как оно представлялось низшим классам. Они никогда не ставили под вопрос такие проявления религиозной традиции лорда Редстока, как органная музыка, гимны Пробуждения и импровизированная молитва. Тот, кто был знаком с такой традицией, получал назидание, а для того, кто не был знаком, она препятствовала пониманию евангельского послания. В то же время ударение на единстве и некоторое пренебрежение теологией оставляли без внимания многие другие важные темы. Эти темы могли не иметь значения для высших классов, но они были жизненно важными для низших. Впоследствии эти упущенные моменты привели к злоупотреблению пашковским учением со стороны крестьян, которые, например, жгли иконы и показывали неуважение к государственной церкви[440].

Иностранная литература

Некоторое отчуждение пашковцев от народа проявилось также в той литературе, которую они издавали. С течением времени качество ее улучшилось, но вначале все огромные деньги и усилия, потраченные на литературу, не отвечали нуждам тех, для кого они были предназначены. Буквальные переводы английских и немецких религиозных трудов, сохраняющих даже непонятные иностранные имена, смущали людей, незнакомых с западной культурой. Эту литературу было не только трудно понять, но она была даже отвратительна для тех, кто высоко ценил русскую культуру и религиозные традиции. Пашковцы реагировали на критику и старались исправить свои ошибки, печатать литературу, приемлемую для масс народа, однако многие современные служения, коренящиеся в западной культуре, делают те же ошибки. Из-за невежества или же неприятия критики это продолжается, как и тот факт, что финансирование и издательство христианской литературы на русском языке остается в западных руках.

Нехватка предвидения

Последней критической характеристикой, заметной во всем пашковском служении, была некоторая наивность, тенденция к недостатку рассудительности. Часто в своем энтузиазме пашковцы действовали импульсивно, не задумываясь о последствиях своих действий. Они являли искреннюю готовность следовать Божьему призыву, но не всегда были мудрыми. Открытое неповиновение властям с надеждой, что их защитит положение в обществе, привело к суровым последствиям. Неразборчивая щедрость вела иногда к откровенной эксплуатации либо же к появлению «лжехристиан», желающих приобрести не духовное, а материальное благо. Особенно спорной была привычка Пашкова платить крестьянам, которые оставляли свою работу, чтобы слушать его проповеди. Когда у православных возникали подозрения относительно намерений пашковцев, то не было приложено достаточно стараний, чтобы рассеять их страхи, вместо этого пашковцы еще более отделились от церкви. Убежденные, что надо посещать бедных, они не всегда учитывали интересы тех, кого они посещали. Многие делили свои квартиры с другими семьями, им было неудобно принимать там гостей. В своей ревности пашковцы не видели, что их дела могут иметь как положительные, так и отрицательные последствия.

Несколько слов предостережения

У тех, кто хочет служить Господу в России сегодня, может возникнуть искушение пойти по следам пашковцев, использовать их методы, особенно те, которые кажутся успешными. Хотя пашковские методы можно применять, и с большим успехом, чем западные, все же надо подчеркнуть, что современная Россия – это не имперская Россия, и новые русские – это не аристократы. С.-Петербург в 1880-е гг. был во многих отношениях более западный город, чем русский, и пашковцы никогда не были так популярны в Москве или других городах, как в Петербурге. Хотя сегодня, как и в 1870-х гг., в жизни многих царят недовольство и страх, нельзя те годы сравнивать с нашими: причины недовольств и страха разные, и годы сталинизма охладили революционные тенденции. При наличии газет, телевидения, видео, Интернета и e-mail многолюдные собрания не являются больше самыми эффективными способами распространять информацию, и наши идеи, которыми мы делимся, больше не имеют такого действия, как имели на людей, в какой-то степени изолированных от внешнего мира.

Еще многое неизвестно о пашковцах, и эта работа только слегка касается их богатого опыта служения. Нужно еще много исследований, чтобы более точно определить роль пашковцев в обществе и сравнить их опыт и учение с опытом и учениями других религиозных и социальных групп[441]. Дальнейшие исследования могут поддержать или опровергнуть утверждения, что пашковское движение было результатом социальных условий, подобно движению народников, вершина которого пришлась на то же время. Опубликованы биографии и воспоминания многих более поздних руководителей евангельского движения, но мало известно о жизни Пашкова, Корфа, Бобринского, Ливен, Чертковой или Гагариной, кроме десятилетнего периода их общественной активности (1874–1884)[442]. Трудное, но ценное дальнейшее исследование должно рассмотреть результаты пашковского издательского дела и труда милосердия, особенно в сравнении с литературной и филантропической деятельностью царской семьи и вообще аристократии. Другой ценный труд должен рассмотреть отношения между Востоком и Западом и роль миссионеров из-за границы.

Итог

Можно рассматривать пашковское движение как временное общественное движение, религиозное пробуждение или русскую реформацию, но очевидно, что пашковцы сыграли значительную роль в обществе, в котором они жили. Посвящая свои жизни служению Богу и ближнему, они пересекали социальные и культурные барьеры в попытке поделиться своей верой и явить Божью любовь другим. Хотя их активная деятельность продолжалась только десять лет, влияние наблюдалось много дольше, даже после высылки их руководителей из страны. Действительно, их программа распространения Библий и литературы, тайные собрания и милосердие побудили движение к жизни еще в течение поколений. Многие обычаи современных евангельских христиан-баптистов в России коренятся в вере пашковцев и тех, кто был с ними связан. Их деятельность побуждает нас больше узнать о том, что в их опыте полезно современному христианскому служению, будь то в России или в любом другом месте.

Библиография

Первоисточники

Книги и брошюры

Baddeley, John F. Russia in the «Eighties:» Sports and Politics. London: Longmans, Green, and Co., 1921.

Brandes, Georg. Impressions of Russia / Translated by Samuel C. Eastman. New York: Thomas Y. Crowell, 1889. Reprint, 1966.

Dalton, Hermann. Lebenserinnerungen. 3 vols. Berlin: Martin Warneck, 1906.

Eckardt, Julius Wilhelm Albert von. Distinguished Persons in Russian Society / Translated by F. E. Bunnett. London: Smith, Elder and Co., 1873.

Fetler, William. How I Discovered Modernism Among American Baptists, and Why I Founded the Russian Missionary Society. Chicago: Russian Missionary Society, [1924?].

Gagarin, Jean. L’Eglise Russe et l’ Immaculee Conception. Paris: E. Plon, 1876.

Garrard, Mary N. Mrs. Penn-Lewis: A Memoir. London: The Overcomer Book Room, 1930.

Kargel, Johann G. Zwischen den Enden der Erde unter Brudern in Ketten / With a foreword by Jakob Kroeker. Wernigerode am Harz: Licht im Osten, 1928.

Korff, Modest M. Am Zarenhof: Erinnerungen aus der geistlichen Erweckungsbewegung in Rusland von 1874–1884 / Translated by Maria Kroeker. Wernigerode am Harz: Licht im Osten, 1927.

Das Tanzen: Eine Gewissensfrage durch eigene Erfahrungen und gesammelte Zeugnisse, 2nd ed. Barmen: Wuppertaler Traktat-Gesellschaft, 1903.

Krusenstjerna, Ada von. Im Kreuz hoffe und siege ich, 7th ed. Giessen, Germany: Brunnen Taschenbuch, 1962.

Plauderstunden mit meinen Freunden. Giessen, Germany: Brunnen, 1937.

Lansdell, Henry. Through Siberia. 3rd ed. Boston: Houghton, Mifflin, and Co., 1882.

Latimer, Robert Sloan. Dr. Baedeker and his Apostolic Work in Russia. London: Morgan and Scott, 1907.

Latimer, Robert Sloan. Under Three Tsars: Liberty of Conscience in Russia 1865–1909. New York: Fleming H. Revell, 1909.

Leroy-Beaulieu, Anatole. The Empire of the Tsars and the Russians. Vol. 3. The Religion / Translated from the third French edition with annotations by Zenaide A. Ragozin. New York: AMS Press, 1902.

Martens, Cornelius. Unter dem Kreuz: Erinnerungen aus dem alten und neuen Rusland. Wernigerode am Harz: Licht im Osten, 1928.

Mayer, Jenny E. de. Adventures With God in Freedom and in Bond. Toronto: Evangelical Publishers, 1948.

McCaig, Archibald. Wonders of Grace in Russia. Riga: The Revival Press, 1926.

Miliukov, Paul. Russia and Its Crisis. New York: Collier Books, 1962.

Mller, George. Autobiography of George Mller. London: Nisbet, 1905.

Pinkerton, Robert. Russia. London: Scaley and Sons, 1833.

Prokhanoff, Ivan S. In the Cauldron of Russia. New York: All-Russian Evangelical Christian Union, 1933. Reprint, Joplin, MO: One Body Ministries, 1993.

Saloff-Astakhoff, N. I. Christianity in Russia. New York: Loizeaux Brothers, 1941.

Stead, William T. Truth About Russia. London: Cassell and Company, 1888.

Tikhomirov, Lev Aleksandrovich. Russia, Political and Social. Vol. 1. / Translated by Edward Aveling. London: Swan Sonnonschein, Lowrey and Co., 1888.

Trotter, A. [Mrs. Edward]. Lord Radstock: An Interpretation and a Record, 2nd ed. London: Hodder and Stoughton, 1914.

Ward de Charriere, Elizabeth. Serge Batourine: Scenes des Temps Actuels en Russe. Paris, 1879, 1882.

Wallace, D. Mackenzie. Russia. Vol. 1. Leipzig: Bernhard Tauchnitz, 1878.

Wrede, Henrik. Zwei Jahre Durch Sibirien. / Translated by Maria Kroeker. Wernigerode am Harz, Germany: Licht im Osten, 1926.

Боголюбов Д. И. Кто это – пашковцы, баптисты и адвентисты? СПб., 1912.

Буткевич Т. И. Обзор русских сект и их толков. 2-е изд. Петроград: И. Л. Тузов, 1915.

Великий князь Николай Михайлович. Московский некрополь. Т. 2. СПб., 1908.

Витте С. Ю. Воспоминания. М.: Скиф-Алекс, 1994. Т. 1.

Горинович Н. Он любит меня. Гальбштадтъ: типография г. Я. Брауна [Б. г.]

Граббе П. А. Окна на Неву: Мои юные годы в России. СПб.: Изд-во «Иванов и Лещинский», 1995.

Дейч Л. За полвека. Берлин: Грани, 1923.

Каретникова М. С. Альманах по истории русского баптизма. СПб.: Библия для всех, 1997.

Кутепов Н. П. Краткая история и вероучение русских рационалистических и мистических ересей: духоборцев, молокан, лесного братства, штунды, толстовцев, хлыстов и скопцов. 3-е изд. Новочеркасск, 1907.

Лесков А. Жизнь Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям. Тула: Приокское книжное издательство, 1981.

Лесков Н. Зеркало жизни. СПб.: Библия для всех, 1999.

Ливен С. П. Духовное пробуждение в России: Воспоминания княжны С. П. Ливен. 3-е изд. Chicago: SGP, 1986.

Лобанов-Ростовский А. Б. Русская родословная книга. В 2 т. 2-е изд. СПб.: А. С. Суворин, 1895.

Милорадович г. А. Список свиты их величеств с царствования Петра I по 1886 г. Киев, 1886.

Орнатский Ф. Н. Секта пашковцев и ответ на «Пашковские вопросы». 2-е изд. СПб.: Общество распространения религиозно-нравственного просвещения и дух православной церкви, 1903.

Песнь возрождения. М.: Христианин [б.д.]; репринт – Волгоград: Поволжская христианская миссия, 1994.

Победоносцев К. П. Труды государственного Румянцевского музея. Т. 2. Победоносцев и его корреспонденты: письма и записки. М., 1923.

Половцов А. А. Дневник государственного секретаря А. А. Половцова. В 2 т. М.: Наука, 1966.

Половцов А. А. Русский биографический словарь. СПб.: Русское историческое общество, 1902.

[Романов А.] Александр II: Воспоминания. Дневники. СПб.: Пушкинский фонд, 1995.

[Романов А.] Высочайший рескрипт Святейшему Правительствующему Синоду, 27 марта 1877 // Церковный вестник, № 14 (9 апреля 1877).

Сведения о секте пашковцев (б.и., б.г.) // Микрофильм, содержащий пашковские рукописи.

Соколов М. И. Разговор православного и пашковца о Священном Писании и преданиях церковных, 2-е изд. СПб.: Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви, 1902.

Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. В 62 т. Письма, 1873–1879. / Под ред. Л. Опульской. М., 1953; reprint, Nendeln, Liechtenstein: Kraus Reprint, Kraus-Thomson, 1972.

[Епископ Феофан]. Письмо к одному лицу в С.-Петербург по поводу появления там новаго учителя веры. М., 1880.

Фон-Фрейман О. Р. Пажи за 183 года (1711–1894): Биографии бывших пажей с портретами. В 2 т. Фридрихсгамн, 1894.

Хроника социалистического движения в России 1878–1887: Официальный отчет. М., 1906.

Ярцев А. Секта евангельских христиан. 2-е изд. М.: Безбожник, 1928.

Статьи из журналов и энциклопедий

«An English Missionary in Russia.» // The [London] Times (April 29, 1874).

Batalden Stephen. Colportage and the Distribution of Holy Scripture in Imperial Russia // Christianity and Slavs. Vol. 2. Russian Culture in Modern Times / Ed. R. P. Hughes and I. Paperno. Berkeley: University of California Press, 1994.

Dalton, Hermann. Recent Evagelical Movements in Russia: Lord Radstock and Colonel Pashkoff // The Catholic Presbyterian 6. № 32 (August 1881).

Dillon, Emile J. A Russian Religious Reformer // The Sunday Magazine. № 4 (April 1902).

Field, J., General, C.B. and Arnold A. J. “Religious Liberty in Russia” // The [London] Times. 26 May, 1888.

Hayne, Coe. A Story of the Founding of the Kodiak Baptist Orphanage in Alaska that is Better than Fiction and a Wonderful Illustration of Gospel Power and Providential Guidance // Missions, March 1922.

How Russia Expels // Manitoba Free Press (21 Feb. 1891).

[Newton, Mr.] Banishment of Colonel Pashkoff // Quarterly Reporter (July 1880).

Novikoff, Olga. A Cask of Honey with a Spoonful of Tar // Contemporary Review 60. February, 1889.

Penn-Lewis, Jessie. «Reminiscences of My Visit to Russia.» // The Friend of Russia. June, 1921. № 6.

Russia // The [London] Times (11 September 1891).

Боголюбов Д. И. Пашковцы // Русские сектанты, их учение, культ и способы пропаганды / Под ред. М. А. Кальнева. Одесса, 1911.

Братский листок (1908), № 9, 1-16; № 11, 1-7

Владимир, Архимандрит. Отчет об Алтайской духовной миссии за 1875 год // Миссионер. Еженедельное издание Православного миссионерскаго общества, год четвертый. № 18-й (8 мая 1877).

Глебов С. Полковник Пашков // Миссионерское обозрение (январь 1904, февраль 1904).

Давыдов Д. В. Записки о польской войне 1831 года // Русская старина. 1872, № 6.

Двинская А. Крещение у столичных пашковцев // Миссионерское обозрение (февраль, 1902).

Игнатьев Р. С. Пашковцы-баптисты в Петербурге // Исторический вестник: историко-литературный журнал, 116, № 4 (апрель 1909).

Кальнев М. Миссионерство, секты и раскол (хроника): состояние сектантства в Херсонской епархии и борьба с ним в 1901 году // Миссионерское обозрение. 1902, № 6.

Кончина основателей секты пашковцев // Миссионерский вестник (март 1902).

Лоумэн П. Восприятие великой страны: догадки и ориентиры для понимания России. М.: Ассоциация «Духовное возрождение», 2002.

Попов В. Воскресные беседы г. Пашкова (письмо к редактору) // Церковный вестник, № 10 (8 March 1880).

Пашков В. А. Из переписки В. А. Пашкова и Я. Д. Делякова // Братский вестник. № 1, 1948.

Проповедь так называемых пашковцев и значение ее для современного русского общества // Вестник Европы (сентябрь 1880).

Случайная встреча моя и беседа с Пашковым (из дневника миссионера) // Миссионерское обозрение (январь 1896 г.).

Тургенев И. С. Чернорабочий и белоручка // Полн. собр. сочинений и писем. В 28 т. М.–Л.: Наука, 1967. Т. 13.

Чайковский М. Записки Михаила Чайковского // Русская старина, № 84 (ноябрь, 1895).

Энциклопедический словарь. Лейпциг: Ф. А. Брокгауз; СПб.: И. А. Ефрон, 1898.

Янышев И., Пашков В. А. Сущность учения г. Пашкова, изложенная им самим // Церковный вестник, № 19 (10 мая 1880).

Янышев И. Еще несколько слов о религиозных мнениях г. Пашкова // Церковный вестник № 13 (29 марта 1880).

Янышев И. Религиозные мнения г. Пашкова // Церковный вестник. № 11, часть неофициальная (15 марта 1880 г.).

Неопубликованные источники и электронные базы данных

Cimitero Acattolico di Roma. Protestant Cemetery in Roma, 1998. // www.protestantcemetery.it, s.v. «Paschoff Basilio.»

Copybook «No. 2. Anglais» (n.d.). An unpublished handwritten copybook, apparently of the late 1800s, containing English translations of articles and letters in the possession of Andrew Semenchuk, Wheaton, Illinois.

Pashkov, Vasiliy A. The Pashkoff Papers. Archives and Special Collections, Buswell Library, Wheaton College, Wheaton, Illinois; Southern Baptist Historical Library and Archives, Nashville, Tennessee.

Рукописная тетрадь «№ 1» (б.г.). Неопубликованная рукописная тетрадь 1880-х гг., содержащая описания русско-язычных документов, находящихся во владении Андрея Семенчука. Wheaton, Illinois.