Сфера Кожин Олег

Не отпускает, не заснешь… Такую музыку нельзя слушать часто, исполнять, наверное, тоже. Запись… Полвека назад, многих уже нет, лишь голоса остались. Но отчего голоса? Может, все они в каком-то ином мире, Великой Вселенной «St. MATTHIEU BWV 244»? Я в ней лишь гость, а они все там, навсегда, навечно.

Не заснешь… Надо ли уходить туда, во Вселенную Сна? Очумелые прогрессивцы предлагали устранить сон. Треть жизни, сколько леса повалить можно! Супер-Оруэлл, Обер-Хаксли: никто не спит, все строят, строят, строят.

Когда засыпаешь, слышишь песню. Такое только со мной или… Все разные, непохожие – люди, миры, Вселенные… Тронуть сон – богоборчество: Он тоже спал. Какой это номер? Choral «Herzliebster Jesu», третий, сразу после Нагорной? Не помню, засыпаю, засыпаю… И когда вошел Он в лодку, за Ним последовали ученики Его… Плавать во сне – скверно… Разбудили Его и сказали: Господи! Спаси нас, погибаем! Восьмая глава Матфея. Маловеры, маловеры…

А если даже Матфей не понял Его? А если дела, которые Он вершил во сне, были куда важнее?

1. Мертвый сад

(Chor: 9’52)[1]

Собака? Здесь нет никакой собаки!

Темно… Совсем темно, даже забор – тот, что на другой стороне улицы, – не разглядишь. Кажется, штакетник, некрашеный, старый.

Грузовик стоит у самого забора, за ним – темные кроны яблонь (точно знаю – яблонь), острая крыша двухэтажного дома. Там я бывал, но сегодня мне не пройти темной аллеей, не подняться на обложенное красной плиткой крыльцо.

…В тот дом я обычно попадаю иначе – прямо на веранду. Она небольшая, меньше, чем я ее помню. Комнаты… Их должно быть три, но прошлый раз…

Нам не сюда. Нам напротив, где за нашими спинами другой забор – железный, кованая решетка. Нам… Как ее зовут? Имен я почти никогда не знаю, а вот лица порой вижу. Но не сегодня, сегодня слишком темно.

За коваными воротами – тоже сад. Там совсем мрачно, только вдали неярко горит огонек. Обыкновенная лампочка, но все-таки светлее. Там, кажется, дом… Да, там дом, мы у дверей.

Заперто…

Рядом флигель, рядом – летняя кухня, там тоже горит лампочка, совсем маленькая.

Заперто. Не пускают…

Придется уходить. В мертвом саду мы не одни. Опасно! Земля под ногами начинает шевелиться, проваливаться знакомыми ямами – неглубокими, поросшими высохшей травой… Но это не кладбище, тут не должно быть могил! Просто сад, ночной сад, где нам надо переждать ночь, обыкновенный сад, к тому же лето…

Нет, не лето – осень. Поздняя осень, хотя совсем не холодно.

…Как ее зовут? «Здесь», в моем мире, почти не бывает имен. А если и бывают, их не слышно. Кажется, на ней штормовка, на мне тоже…

Палатка? Ну конечно, можно поставить палатку, за деревьями стоят две – маленькие, брезентовые. Вот и место удобное…

Стой!!!

Как же я не заметил? Яма! Могила, я точно знаю!

…Почему могила? Потому что темнеет? Могилы появляются только в темноте. Но ведь это просто сад!

Да, пока – лишь сад, мертвый сад за высокой железной решеткой. Но земля меняется, горбится неровными холмиками. Все-таки кладбище, правда, старое, заброшенное.

Можно уйти – туда, где деревья.

Зачем мы приехали? Добирались на грузовике – помню точно. Мы из города, нам нужно было напротив, где штакетник, но вокруг оказалось слишком темно. К тому же сейчас там тоже кладбище, я знаю, даже вижу отсюда…

Уходим! Если бы нам разрешили переждать ночь возле летней кухни, где сейчас собралась компания! Веселятся, играют на гитаре… Но ведь нас не пускают? Почему? Там безопасно, там не горбится земля, не проседает старыми могилами.

…Оборачиваться нельзя! Нельзя!

Отчего мы снова здесь, на старом кладбище? Ямы стали глубже, земля уходит вниз, вот-вот оттуда, из глубины, проступят черные, сгнившие доски, ноздри забивает тлен.

Как же я не заметил? И она не заметила? Двое все время шли за нами, не отставая, они и сейчас рядом, они – самое страшное, что можно встретить в мертвом саду, они – Смерть!

[……………………………………………]

Да, мы сделали правильно. Все сделали правильно, иначе бы сами погибли!

[……………………………………………]

Трупы надо спрятать. Скорее спрятать! Это нетрудно, у нас есть лопата, яму можно вырыть тут же, у старых могил, никто не заметит. Трупы холодные, очень холодные – и очень тяжелые, запах тления стал сильнее…

Почему я не видел могильный холм? Свежий, насыпали совсем недавно! И памятник – каменный, приземистый.

Скорее! В полночь нас будут искать, в полночь выгуливают собаку.

…Отчего в полночь? Откуда собака? Тут нет никакой собаки!

Надо спешить! Один труп, совсем тяжелый, закопаем неподалеку, рядом с палаткой. Второй отнесем за деревья, где тропинка, именно там нас будут искать. В полночь появится собака, за нами придут.

Собака найдет трупы! Знаю – найдет, для этого ее и приведут!

Глубже, еще глубже. Земля сырая, даже не земля – песок, мокрый грязный песок, в ноздри шибает запах тлена.

Второй труп туда, за кусты. Тяжелый, поднять нельзя, можно только волочь.

…Ее лицо. Жаль, в темноте не увижу лица. Молодая, старая? Отчего мы ехали в грузовике? Мы не были знакомы там, в городе, встретились совсем недавно, нам обоим очень надо в дом под острой крышей.

Совсем темно! В доме, наверное, выключили свет. Скоро полночь, надо успеть, в полночь появится собака.

Рука… Почему рука не желает уходить под землю? Закаменевшая черная рука со скрюченными пальцами? Яма глубокая, копать легко, тут клумба, из серой земли дыбятся засохшие цветы…

Земли! Больше, еще больше, с верхом! Надо засыпать пальцы, они все время лезут вверх. Сейчас рука исчезнет, и все будет в порядке. В полночь нас найдут, мы вместе дождемся рассвета, тогда земля станет ровной, запах тлена сменится острым духом свежей травы. Правда, теперь осень, трава желтая, но утром всегда свежо, утром исчезают могилы…

Вот так! Отряхнуть землю со штормовки… Лопата? Где лопата, ее надо отбросить подальше, в самую темень, но вначале оттереть штык от земли.

Успели! Мы возле летней кухни. Теперь нас не прогоняют, играет гитара, лампочка горит ярче. Отчего мне казалось, что вокруг осень? Конечно же, лето! Скоро настанет утро, ясное утро, я снова окажусь в городе, на широком проспекте, где стоят пустые троллейбусы…

В дом нас не пустят. Все-таки не пустят.

…Я ошибался. Осень! Летом не бывает такой темноты.

Не оборачиваться!!!

Жалко, едва различаю слова. Так и бывает ночью – звуки скользят мимо, тьма скрывает лица. Сколько их? Кажется, пятеро, они нас нашли, предлагают развести костер. Значит, темнота отступит, мы досидим до утра, потом я попаду в город. Хорошо, если попаду утром…

Собака! Не страшно, просто кто-то решил выгулять собаку.

Мы зря пошли туда, на старом кладбище, слева у палатки? – труп! Который мы зарыли первым. Он лежит совсем не глубоко, песок присыпан листьями, но его легко разрыть, очень легко…

Зачем нам ставить палатку? Ведь совсем не холодно, лучше распалим костер, досидим до утра.

Собака!..

[……………………………………………]

Нет! Здесь нельзя ставить палатку, нельзя рыть ямы, нельзя стоять рядом! Уходить, уходить, скорее, иначе земля заскользит вниз, покажется черная рассыпавшаяся крышка…

Откуда гроб? Мы зарывали труп без всякого гроба, но я его вижу, до гнилых досок – всего несколько горстей песка!

Нет! Тут нельзя ставить палатку, это же кладбище, смотрите! Как тогда, на Мангупе, помните? Мы свернули на поляну, на круглую красивую полянку, и я хотел ставить палатку, но кто-то увидел такие неглубокие ямы…

Ничего, скоро утро!

…Аллея, деревья по сторонам, засохшие цветы. Цветы? Но ведь здесь мы закопали!.. Рука!

Почему собака роет землю? Зачем ей рыть? Надо сказать остальным, надо уходить… Уходить! Собака роет, значит, пора уходить, иначе не успеть…

Хорошо, что на нас не смотрят, смотрят на собаку, она нашла, все столпились вокруг.

Уходим! По аллее, к воротам, к узорной железной решетке. Там тоже тьма, но там нет собаки, там нас не найдут, только бы не…

Рука! РУКА!!!

[……………………………………………]

2. Город

(Rezitativ: l’03)

Отсюда город смотрится лучше всего. Удачнее не придумать: весь как на ладони – огромный, залитый утренним солнцем. Диск прямо подо мною. Тоже огромный, острый, ярко-белый.

Диск я вижу редко – только в такие дни. Он точно посреди города, бетонный, вросший одним краем в земную твердь, другим же врезающийся в синее утреннее небо. Снизу его трудно заметить, к полудню Диск исчезает, заволакивается туманом. Значит, повезло. И не только потому, что забрался под самое небо. Утро – как давно его не видел! Хорошо бы спуститься вниз, на пустые улицы, пройтись не торопясь.

Но спешить не стоит. Утро быстро кончается, особенно если начинаешь спешить. Синева сменяется скучной белизной, улицы заполняются толпой, наползает вечерняя дымка. Спешить некуда, тем более утро сегодня особенно пронзительное, светлое. Такое утро – маленький подарок, мир, который «здесь» словно собрал последние силы…

Стоп! Думать о таком не стоит, иначе начнет темнеть. Лучше просто смотреть на город, он весь подо мною, до самого горизонта. Вторая закономерность – чем выше, тем лучше. Высота – всегда свет, глубина же…

Давно, очень-очень давно я не боялся кладбища, даже ночью. Меня пугала глубина. Много раз я оказывался на краю огромной ямины, целого стадиона, врытого в землю. Всюду был лед, а в самом центре, вросший в закаменевшую землю, лежал Он. Страх был похож на волка, но я знал: Он не волк – и не мертвый. Он лишь затаился, поджидая меня.

Я убегал, Он мчался за мной, мы бежали между могил, между черных гранитных надгробий, аллеи уходили вниз, вниз, вниз…

[……………………………………………]

…Да, немного иначе. Город часто меняется, особенно ближе к вечеру. Никакой мистики – город, который «там», тоже разный. Когда я-неспящий иду на работу, улицы одни, когда обратно – немного другие. Так и «здесь». Дальние кварталы – те, что прямо передо мною (восток? восток, точно!), лучше всего видны утром. Там широкие проспекты, там не бывает зимы, там стоят пустые троллейбусы, на которых так и хочется прокатиться. На востоке не был давно, все не складывается.

Однажды попал туда прямо из Туннелей. Здорово! После угольной тьмы – под яркое утреннее солнце. Тогда я катался в троллейбусе в последний раз. А что было в Туннелях? Наверняка погоня. Конечно же, погоня – узкими коридорами, через пустые залы, через маленькие комнатки, освещенные неверным желтым светом. Я ушел. Я всегда ухожу, почти всегда.

Центр меняется редко: гигантская колба площади, Здание, главная улица… А вот в кварталы, что прямо подо мною, попасть можно лишь днем – или ранним вечером. Днем чаще всего бродишь между серых «сталинских» пятиэтажек. Там тихо, никогда ничего не случается, а чуть позже можно спуститься вниз, к бесконечной трамвайной линии. Тут уж не плошай – попал, значит, наверняка начнется. Сколько раз приходилось уходить проходными дворами, по чердакам, даже по крышам! Но это хорошие погони, даже если совсем стемнеет. Всегда можно убежать (как и в Здании), главное же, там нет кладбища. Правда, один раз было – прямо на улице, ведущей на запад (запад, точно!), к знакомому двухэтажному дому с острой крышей, окруженному яблоневым садом. Слишком быстро стемнело, и я поздно заметил, как земля уходит вниз. Улица проваливалась, превращалась в ров, в пропасть. Тогда я не успел – и выпал прямо на асфальтовую площадку у кладбищенских ворот.

И еще – там очень часто бывает зима. Зима или поздняя осень. А вот лето – никогда.

Кажется, начинаю спускаться? Ничего не поделать, утро когда-нибудь кончается.

А вот север (точнее, северо-восток) отсюда почти не виден. Там вообще лучше всего бывать вечером, когда ходят автобусы. На севере находится мое любимое кафе. Впрочем, это не совсем кафе – гостиница, где я ночевал несколько раз. На первом этаже – огромный бар, несколько ярко освещенных залов. В тех местах почти всегда безопасно – зато каждый раз что-нибудь да приключится. Можно даже в соседний город заехать, но не всегда. К соседям чаще попадаешь по главной улице…

Вот она, главная! Она никогда не меняется, на ней почти всегда люди, даже в такое утро. Впрочем, утром туда трудно попасть, разве что с главной площади, когда кончится ночь. А чуть дальше – мой дом, немного на юг – школа…

Зря о школе вспомнил! Это почти как кладбище, там я бываю чаще всего вечером и… И ничего хорошего не случается. Да и что хорошего может быть в школе? Так что ее вспоминать не стану, лучше погляжу на север, туда главная улица и ведет. Там интересно, там всегда появляется что-нибудь новое: поселки, куда ведет избитая грунтовка, странный институт, окруженный запущенным парком. Но главное – море. Оно не очень далеко, главное – проехать первые километры, а дальше дорога начинает идти на подъем, земля горбится, покрывается темно-зеленым лесом…

Среди гор тоже бывает опасно. Но – редко. А вот у моря вообще ничего плохого случиться не может. Конечно, бывает шторм – и очень часто бывает. Случается, волны закрывают весь горизонт, катятся к беззащитному берегу, давя и сминая покорную твердь. Но – это не мой страх. Всегда можно подняться на гору, к небольшим домикам под красными крышами. Темное гремящее море остается внизу, наверх долетают лишь мелкие холодные брызги. А когда придет Большая Волна!..

Если не хочется смотреть на шторм, можно свернуть чуть в сторону, к заливу. Там всегда тихо, там лес и дорога в горы, по ним можно ходить целыми неделями. В тех местах я тоже не бывал очень давно. В последний раз пришлось искать дорогу возле речушки. Скалы у берегов там красные, и дно тоже красное. А совсем далеко, за горным хребтом, есть небольшой поселок, но туда лучше не попадать. На его улочках всегда сумрачно, в дома не пускают, а вечер наступает особенно быстро.

Восток – раннее утро. Запад – день и вечер. Север – день и море. Центр – вечер и ночь. Юг… Сегодня ничего не вспоминается о юге. Там, кажется, река…

Ну вот, я внизу, на асфальте! Утро еще не кончилось, однако небо побледнело, синева почти исчезла, даже облака появились. Где я? Главная улица за спиной, справа школа, чтоб ей провалиться, слева – мой дом.

…Не пойду! Именно сегодня понимаю – нельзя. С каждым разом все меньше хочется идти домой. Разрытый двор, перекопанная улица… Нет!

Не вспоминать, не вспоминать! Дел и так хватает. В неспящем мире приходилось, помнится, читать, будто во сне никогда не видишь работу. Как ни странно, чистая правда. Но с важным уточнением – не видишь работу нынешнюю, на которую приходится ходить «там».

…Сегодня никак не мог заснуть. Задержался в Сумеречной зоне, даже смог запомнить…

[……………………………………………]

Сюда! Эта улица мне не очень нравится, тут всегда то ли туман, то ли пыль. И еще трамваи… Не люблю трамваи! «Здесь» на них езжу очень редко, только если попадаю в западные кварталы, особенно ближе к ночи…

На работу «здесь» ходить ни к чему, я даже не очень помню, чем я-неспящий «там» занимаюсь, но дел всегда по горло. Вот, скажем, сегодня… Ну конечно, потому я и оказался на этой улице! Нужный дом совсем рядом, я его вижу. Там, правда, рухнул лестничный пролет (подъезд огромный, темный – и очень пыльный), но подняться все-таки можно, если идти по самому краю.

[……………………………………………]

3. Бабушка

(Сhoral: 1’10)

– Знаешь, бабушка, мне-неспящему – тому, кто «там», – кажется, что я разгадал тайну сна. Все очень просто! Физические воздействия, внешние и внутренние, оформляются сознанием в нечто знакомое и понятное. Такое можно даже заметить, иногда сознание запаздывает, и тогда… Вижу, к примеру, несколько рядов горящих шаров, просто так горящих – в черной пустоте. Бог весть, отчего! Может, какой-нибудь сосуд в мозгу запульсировал. Я не врач, да и врач такого не объяснит. Итак, вижу ряды светящихся шаров – и вдруг они превращаются в зал заседаний, такой большой, где скамейки амфитеатром. Изображение как бы натянули сверху, словно пленку. Все как наяву, там тоже существует Нечто вокруг нас. Органы чувств это Нечто воспринимают – и оформляют в привычные картинки… Точно материя по Ленину! Если коротко: сознание во сне пытается оформить и осмыслить подсознательное, то самое «Оно». А «пленка» откуда берется? Да из воспоминаний, из привычного! Вот мне наш дом в поселке часто снится – двухэтажный, с «фонариком» наверху. Штакетник, яблони… Но каждый раз иначе. Внутри, где комнаты, зал появляется, за домом – сараи, их тогда в помине не было. Я тоже подумал – вдруг они СЕЙЧАС «там» стоят? Стоят – а я их «здесь» увидел?

– Никакая это не разгадка. У Диккенса… Да, бабушка, прочитал всего Диккенса, как ты и советовала. Ты права, по-настоящему его можно понять только после тридцати. Ты его в войну, в эвакуации, читать стала, правда? «Рождественские сказки» помнишь, там, где мистер Скрудж беседует с призраком? Мол, ты не призрак, а лишь мой сон, порожденный плохим пищеварением. Мне, когда я не сплю, тоже кажется, что все просто. Лег на левый бок (я не могу спать на левом, помнишь?), положил кулак под сердце – и конец, вижу могилы с гробами и курю на собственных похоронах. Страшновато, конечно. Это была моя первая Смерть, из тех, что помню. Остальные забылись, и хвала аллаху, а тут все перед глазами – могила, гроб, я сижу рядышком и дымлю сигаретой. Положено напоследок! Бред, конечно, но как вспомню!..

– Согласен, кулак под сердце класть не стоит. И слишком тепло укрываться тоже – сразу кладбище увидишь. Но это частные случаи, мы с тобой, бабушка, оба историки, привыкли к системе, к анализу. Допустим, физическое воздействие вызывает физическую же реакцию, которая осознается мозгом и оформляется в нужных картинках… «Пленка» натягивается, совершенно верно. Мне хорошо – я вижу утренний город и катаюсь в пустом троллейбусе. Плохо, кулак под сердцем – просыпаюсь в холодном поту и спешу включить свет. Но ведь это объясняет не все!

Вот, скажем, Киев. Мне Киев стал сниться, когда я в нем еще не бывал. Да и не знал я, что именно Киев, я во сне почти никогда не слышу названий. Ты, бабушка, когда в Киеве жила, только до войны? Конечно, и в 1943-м тоже, помню… Так вот, вижу я костел, приметный такой. Типичная псевдоготика конца XIX века. Огромный – и весь в лесах. Мне он часто снился, даже интересно стало. Обошел я кругом, во сне, конечно, осмотрелся. А там целый квартал такой готики. Дома трехэтажные, окна стрельчатые. У нас похожие на Московском проспекте есть, их немцы пленные строили. Я еще удивлялся, отчего такое снится? А потом в 1987-м попал в Киев – и надо же! Улица Красноармейская, костел бывший, где теперь органный зал. И дома точь-в-точь! И что самое любопытное – все только что отремонтировано. Значит, когда костел мне снился, он и был в лесах!..

– Ну, хорошо, совпадение. Нам снятся тысячи снов, по теории вероятности и совпасть может. Но вот случай второй, не такой приятный. Кладбище – не то, которое обычно вижу, где церковь. И не ночью. Ясный день, ворота – и спуск. Причем страшно не было, ведь светло. Вот я и удивился, где же такие кладбища бывают – налево склон, направо склон, а могилы вроде как террасами? Совершенно верно, Байковое кладбище в Киеве. Когда туда впервые попал – только руками развел.

– Нет, нет, вещие сны никогда не снились – даже с четверга на пятницу. Хотя… Вещие не вещие, но иногда «здесь» случается то, чего «там» еще не было. Если сон отражает – то чему отражаться? Может, все происходит вообще неведомо где, а «там» и «здесь» – лишь тени, как в пещере Платона? Так что сон не только от яви зависит.

…А порою смешно бывает. Зайдешь в букинистический, наберешь книг, а потом просыпаешься… Нет, не так! Еще не просыпаешься, еще на грани, которая между. Ее не всегда замечаешь, но она есть. Эта грань – нечто особое, непонятное. Сумеречная зона, как в кино. Не сон, не явь… Так вот, просыпаешься – и пытаешься сообразить, как книги туда, в неспящий мир, пронести. А когда понимаешь, что не удастся, что они «здесь» и останутся, так обидно становится!

Ну, Киев – ладно, хотя я не только Киев видел. Но если сон – только реакция организма с «пленкой» наверху, отчего я вижу не просто картинки, а вполне нормальный мир? Самый обычный мир – пусть и другой? Причем вижу его много лет, почти сколько себя помню. Вижу, и он особо не меняется, а если меняется, то не больше, чем который «там». Отражение реального мира? Тогда отчего «здесь» свои законы? Скажем, темнота и свет. Темнота – почти всегда плохо. Темнота – Смерть. А наяву я темноты совершенно не боюсь!

– Допустим, темнота снится, когда мне-неспящему плохо. И наоборот, так? Но отчего темнота наступает постепенно? Если не разбудят или не проснусь сам, ночь все равно придет – как и наяву? Как видишь, «здесь», во сне, время тоже существует. И солнце встает, и вечер наступает, просто «здесь» не всегда день начинается с утра. А разве может сотни раз сниться один и тот же город, одни и те же дома, люди? У меня «здесь» свои друзья, я с ними знаком много лет. Это не кулак под сердцем, не жаркое одеяло – и не лишняя рюмка. Нет, бабушка, если выпью, то ничего не вижу, лишь какие-то обрывки. Сюда я, во всяком случае, не попадаю. Пьяный – всюду пьяный. И когда больной – тоже. Я, когда сплю, боль не чувствую – вижу, она яркая, оранжевая…

– …Тяжелый год, давно такого не было! Поганый! И когда даже во сне плохо, мне «там» совсем скверно становится. Даже не знаю, чем помочь, «здесь» многое решить можно, но этого не перенесешь в явь, как и книги из букинистички. Кстати, случается и наоборот. Когда «там» совсем плохо, «здесь» почти всегда светло. Вроде защитной реакции. Знаешь, у одного писателя… Жаль, фамилию сейчас не вспомню! У него есть роман про мир, существующий параллельно нашему. Этот мир чуть меньше, зато не такой шумный, не такой страшный. Так и сны – они вроде убежища, и хорошо, когда в убежище светло… А вот взять бы – и придумать искусственный сон! Не наркотический и не тот, что от психотропов. И не гипноз, а вот нечто… Если бы я знал!

– …Конечно, «там» о снах книги сочинять не приходится, работа, сама знаешь, у меня совсем другая. Но ведь интересно! Очень интересно! Тот… То есть не тот – я, конечно. Я-неспящий, если совсем точно, весьма-а-а самоуверен. Даже опыты ставлю… Ставил – потом я это занятие бросил. Не рассказывал? Это, бабушка, целая история. В свое время я здорово экстрасенсорикой увлекался. Не смейся, не смейся, кое-что даже получалось, но когда я попытался пробиться «сюда»… Так что дело это я оставил, но кое-что все-таки понять смог. Я и сны иногда записываю, пытаюсь понять, КТО их выдумывает? Это и «здесь» интересно, а уж «там»! Диалоги, к примеру. Я не всегда различаю слова, «здесь» они не очень и нужны. Но вот когда начинаю понимать… Я никогда так не напишу! Не-е-ет, не все так просто, не в кулаке под сердцем дело! А что, если мое сознание, если я, который «здесь», связан… Не знаю, даже с кем или чем – с другими людьми, с ноосферой, прости господи, что помянул? А что? Вдруг Вернадский прав? Разум образует Сферу, причем не только разум живых, не только бодрствующих? Сфера сна – и я ее часть? Отсюда и Киев, и чужие слова, и незнакомые люди… Отчего бы и нет?

[……………………………………………]

4. Погоня

(Rezitativ: 0’36)

Вверх! Через забор, через сад, через старую скрипящую калитку. За нею – подъезд, тоже старый, двери нет, остались лишь ржавые петли…

Туда!

Не догоните! Меня нельзя догнать, особенно днем, когда светит солнце, особенно на улице…

…Но ведь я в подъезде, тут темно, темнеет с каждым мгновением. Значит, снова вверх, там квартира, мне откроют, выберусь из окна прямо на крышу сарая. И – по улице, к следующему двору, там тоже подъезд, но проходной, а дальше еще двор – и снова улица, но широкая, людная, по ней ходят трамваи.

Не догоните! Не догоните!

Звонить? Нет, дверь открыта – ждут, здесь меня всегда ждут.

«Там», в неспящем мире, я бы наверняка спятил от такой жизни. «Там» я человек размеренный, не любящий стрессы. Странно, ведь что может быть лучше погони, когда уходишь, убегаешь, исчезаешь из-под носа, чувствуя на затылке чужое дыхание! И не так важно, кто там, сзади…

Не война? Нет, не война, когда война, почти всегда вечер, во всяком случае, в городе.

Двухэтажки кончились, вокруг огромные серые дома, пыльный асфальт, равнодушные прохожие. Это плохо – спрятаться негде, значит, надо бежать дальше, к главной площади, к Зданию. В Здании меня поймать невозможно, в нем сотни коридоров, тысячи комнат.

Но там слишком быстро темнеет, слишком быстро. Может, меня туда и заманивают?

Влево! Мимо проклятой школы, где тоже проходной двор, затем прямо, на улицу с трамваями – не ту, что осталась за спиной, другую, пыльную. Там есть где спрятаться, хотя бы в шестиэтажном доме, где рухнул лестничный пролет. Они туда не сунутся, там чужие никогда не бывают.

Но в подъезде тоже темно? И в квартирах темно, там всегда вечер, всегда сумерки.

Школа! Чтоб тебя, ненавижу! К счастью, сегодня в ней делать нечего, даже оглядываться не стану…

«Там» я ненавижу бег, быстро задыхаюсь, ведь я курильщик. «Здесь» тоже курю, в кармане привычная пачка «Атамана», но… Но что может быть лучше погони? Тихими дворами, гулкими коридорами, долгими километрами трассы. Бегом, на автомобиле, на велосипеде, на мотоцикле… «Там» я так и не научился ездить на мотоцикле, а это очень просто!..

Жалко, ни разу не пришлось убегать по небу. Самолеты «здесь» летают очень редко, а самому подняться в воздух удается не всегда. Теперь я, наверное, не смогу взлететь. А если и смогу – зачем? Погоня кончится, а в небе сегодня делать нечего, налетался в прошлый раз.

Ага, отстали! Они не знают город, как знаю я, особенно если день, ночью у них все козыри. Но до ночи далеко, успею.

Интересно, тот, который не спит (я! я! я!), смог бы привыкнуть к этому миру? Разница невелика, тот же день, та же ночь, только время рваное. Время и пространство. Все может начаться где угодно и когда угодно, значит, надо быть всегда готовым. Конечно, здешний день – не такой, как «там», и ночь… «Там» ночь – всего лишь темное время суток, «там» опасна не она, а то, что в ней скрывается. «Здесь» же…

Да, лестница рухнула. Очень давно рухнула, я ее почти не помню целой. Но подниматься нетрудно, пара камней все еще торчит из стены. Если аккуратно, если не спеша… Погоня отстала, кроме того, в подъезд им не войти.

Давно тут не был! Прошлый раз попал сюда зимой, мы пришли целой компанией. Новый год? Нет, «здесь» ни разу не встречал Новый год. Просто зашли в гости, нас было, кажется, трое, я – и…

Этих ребят звали… Не могу вспомнить имен, обидно! Нет, не так. Имена помню, но не могу их услышать, даже если произношу вслух.

[……………………………………………]

– …А я искал твой дом «там»! Когда не спал. Ведь наш город очень похож. И улица похожа, по ней тоже ходят трамваи, и дома рядом – точь-в-точь, а вот твоего, Л, нет. Мне даже кажется иногда, что «там» ты есть, только живешь не на этой улице, а неподалеку…

Нет, нет, Л, я тебя не забыл! Я приходил бы к тебе каждый день, но такое, ты знаешь, от меня не всегда зависит. Тому, который не спит, легче… Хотя нет, не легче. «Там» нет тебя, а если ты и есть, нам никогда не встретиться. Смеяться будешь, но «там» мы с тобой, Л, давно бы состарились. Мы с тобой, считай, полжизни знакомы…

Они еще у подъезда? Выгляни в окно.

Ничего, уйдем! Вдвоем даже веселее, вдвоем можно уйти далеко. Хочешь в горы? Там мы с тобою были, только очень давно. Помнишь, лесная вырубка, за нею – метеостанция, дальше – река? Реку переходить не станем, не стоит. Река во сне!.. Тот, другой я, кажется, верит в эту символику. Но дело не в символах, просто за рекой почти всегда темно.

Да, лет двадцать. Пожалуй, и больше – если по «тому» счету. Когда мы познакомились, тебе, как и сейчас, было… Было и есть. А мне… «Здесь» у меня нет возраста, я даже не знаю, как выгляжу. Странно, правда? У такой красивой, как ты… Красивой, красивой, Л, не скромничай! У такой красивой – и нет зеркала. «Здесь» вообще нет зеркал. Все о зеркалах знают, но ни у кого их нет. И хорошо, что так, в зеркало, смотреться нельзя. А вода «здесь» не отражает – лица не отражает, специально проверял. И стекла не отражают. Когда спишь, нельзя глядеть в зеркало, первое правило…

Нет, «там» бы тебе не понравилось. Мне самому «там» не очень нравится. «Здесь» время более доброе, люди не уходят навсегда, не старятся, не болеют.

Они еще у подъезда? Надо было лишний круг проделать, свернуть к моему дому… Только мне туда сегодня не хочется, Л! У дома темно. И кладбище слишком близко. Оно, проклятое, с темнотой расползается… Да ну его, еще вспоминать такое!

«Здесь» по-другому чувствуешь, совсем по-другому. Когда не спишь, все очень грубо, неестественно, такое и вспоминать не захочется. Поэтому я тебя помню, Л, помню и когда не сплю, хотя не могу даже представить, как ты выглядишь. Все очень хорошо, Л. Жаль, имени твоего не слышу. И своего тоже… Ты для меня – всегда Л. В общем, пусть тот, который не спит, завидует. Да, конечно, не он – я. Мы с ним (со мною!) почти что доктор Джекиль и мистер Хайд. Мы – целое, единое целое…

Конечно, спешить некуда. Пусть те, у подъезда, поскучают! Пока светло, не сунутся. Знаешь, а у нас с тобой куча времени. Вагон! Хеопсова пирамида!..

[……………………………………………]

– …Держишься? Держись крепче, сейчас мы им покажем! Шлем надела?!

Ходу! Газ до упора! Ходу-у-у-у! Не ожидали? Думали, если «там» я так и не научился ездить на мотоцикле…

Какие узкие улочки! Почему я раньше не замечал? Ничего, проскользну, главное – не снижать скорости. «Там» бы я уже сто раз разбился – вдребезги, в кровавые клочья. Поэтому я-неспящий не люблю мотоцикл, «там» я вообще очень осторожен.

«Здесь» – нечего бояться!

Ходу, ходу! Вот вам! Догнать думали, поймать думали? Не поймаете, сейчас день, ночь еще на севере, возле огромных девятиэтажек, на том поле, откуда начинается дорога…

Вспомнил! Вспомнил, Л! Там, на юге, – день, вечный день, главное – туда добраться!.. Держишься? Ты у меня молодец! Теперь повернем, и они отстанут, они обязательно отстанут… Держи-и-и-ись!!!

Конечно, и «там» можно сесть на мотоцикл, невелика наука – научиться, но дело не только в скорости, в пьянящей, сводящей с ума скорости, в улицах и кварталах, мелькающих перед глазами. Важно не только куда и с кем мчишься, от кого – еще важнее. От кого – и от чего. «Там» незачем убегать от ночи.

Ходу!

[……………………………………………]

– Мы уйдем, мы все равно уйдем, Л! Сзади ночь, я знаю, она догоняет, она совсем близко. Но не беда! Ручку газа – до упора, дорога свободна, город позади. Давно тут не был, все почти забылось. Дальше, кажется, станция, маленькая железнодорожная станция, мы ее обогнем, там нас наверняка ждут.

Держишься? Не устала? Ходу!

Мотоцикл придется оставить. Жаль…

[……………………………………………]

– Это еще не ночь. Вечер, ранний вечер, тут не бывает ночи. Не должно быть, это юг. Не бойся, Л! Мы успеем, надо подняться на горку к метеостанции, там должен кто-нибудь быть.

[……………………………………………]

– Закрыто… Опередили! Видишь, там, слева, могилы?

Вход в Туннели! Мы должны успеть. Должны!

[……………………………………………]

5. Дом «Salve»

(Chor: 0’19)

В этот дом я никак не хотел попадать.

В нем самом нет ничего плохого, напротив, часто здесь бывал, я его очень хорошо помню.

…Если заходить с улицы, то прямо – дверь в сад, комнаты – направо. Нет, не совсем так, направо – большая зала, высокие окна выходят на тихую улицу…

Почему тихую? По ней же ходит трамвай!.. Нет, не ходит, трамвай ходил раньше, когда было светло. Теперь – пусто, и улица пуста, и сад.

Итак, зала, из нее выход в комнаты. Самая дальняя имеет балкон… Нет, какой балкон, дом одноэтажный! Там выход на крыльцо, на старое потрескавшееся крыльцо, на нем хорошо пить чай – и смотреть на сад.

…Сада нет. Двор пуст, ни деревца, только у дальнего забора – уродливый сарай.

А еще над входом есть надпись, кажется, арабская, витая вязь в три строчки… Отчего – арабская? Арабская была возле источника, того самого источника, возле которого столько лет…

Где? Когда? Отчего не помню? Или это было «там»? Иногда путаешь «там» и «здесь». Арабская надпись, три строчки. Потом камень украли, грубо выломали, осталась дыра с неровными, серыми краями.

[……………………………………………]

Надпись на латыни! Большие ровные буквы: «SALVE». Когда не сплю, то, конечно, знаю, что они означают, но сейчас… Даже любопытно, отчего мы (мы? оба мы – я!) помним так по-разному? «Salve»…

«Здравствуй»! Всего-навсего «здравствуй»! Все-таки вспомнил. «Здравствуй», «привет» – а также «прощай». Латинское наречие от «salvus»…

А на каком языке мы все «здесь» разговариваем? Я всех понимаю, меня тоже…

В Дом «Salve» заехали зря. «Мы» – кто? Ехали на велосипедах, как раз с севера, по дороге, которая ведет…

Не важно! Это все не важно. Вместо того чтобы свернуть направо, к дому, мы (я?) поехали налево, по этой тихой улице. Как же я мог забыть? На севере почти всегда вечер, оттуда очень опасно возвращаться, надо ехать дальше, к морю, как можно дальше. За перевалом безопасно, там ночь не нагонит.

Я оказался здесь. За окном – вечер. Кладбище рядом.

Днем могилы почти не видны. Только если нет солнца, если осень, они иногда появляются. Но тогда можно не бояться, можно спокойно бродить по аллеям, читать надписи на надгробиях, листать рукописи…

Отчего так? Почему на могилах лежат рукописи? Не книги – листы бумаги, исписанные обычными чернилами? Ведь «здесь» тоже бывают дожди! Кажется, на некоторых надгробиях есть козырьки, но все же… Впрочем, я давно такого не видел, даже днем стараюсь держаться подальше.

Может, тут и остаться, в Доме «Salve»? Ночью тут не страшно, страх сюда не войдет, останется снаружи, на тихой улице, даже если надгробия окажутся у самых окон.

Нельзя! Так можно было поступить раньше, когда было светло. Теперь – нельзя. Кажется, именно здесь я умер в первый раз…

Идти некуда. Днем улица тянется дальше, там даже можно сесть на автобус. Ночью – глухо. Тупик. Сейчас – Время Кладбищ.

Когда светло, можно не бояться, и я иногда обхожу их все – и то, что под окнами, и дальнее, и военный мемориал, где у служителей черные повязки с «мертвой головой». Обходил – прежде. А вот сейчас – нельзя, нельзя, даже днем!..

Выходит, я был прав? «Здесь» тоже есть Время? Не дискретное, рваное – а самое настоящее? С каждым годом все меньше света, все чаще – ночь. А что впереди?

Могилы у самых окон.

«Там», в неспящем мире, я часто удивляюсь, особенно после очередного кошмара. Чего я боюсь «здесь»? Это же не голливудская чернуха, среди могил не бродят вурдалаки, не подстерегают мертвецы.

Бродят! И подстерегают. Только «здесь» они – не мертвецы, разница между ними и живыми совсем другая. Но не в этом дело. Да, просто старое кладбище, возникающее под вечер и исчезающее с рассветом. Идти совсем недалеко, главное – добраться до церкви. Это совсем рядом, даже теперь она хорошо видна. Возле церкви всегда есть люди, живые, не живые – не важно. Не тронут. От церковных врат – всего две сотни шагов до ближайшей улицы. А до дома – еще три сотни с половиной.

Показалось! К счастью, сегодня тихо. «Здесь» по ночам обычно тихо, но не дай бог услышать!..

Все так, но дело не в дистанции. В конце концов, кладбище можно перелететь. Взлетать ночью трудно, но все же я летал раз в полной темноте, почти касаясь черных холодных крон. Тогда удалось уйти. Дело совсем в другом – в страхе. Это «там», у неспящих, страх внутри – в сердце, в мозгу. «Здесь» мне бояться нечего, страх приходит со стороны – как ночь. Как Смерть.

Пора уходить! В доме слишком темно, я не один, там, за дверями, ждут. Сейчас послышится скрип…

Скорее!

Может, он такой и должен быть, Ад? «Там», среди неспящих, мне очень нравится фраза: «Ад в нас самих». Вроде бы правильно, это мне САМОМУ снится! Но «здесь» понимаешь – все сложнее. «Там» от меня мало что зависит, мир слишком огромен, слишком сложен. «Там» я даже не песчинка – атом. «Здесь» мир меньше, но от меня не зависит вообще ничего. Даже не знаю, что увижу завтра, утро ли будет, вечер…

Утро, солнце, полет – Рай. Ночь, страх, могилы – Ад.

[……………………………………………]

Главное – не оглядываться. Не потому, что можно оступиться, аллеи тут ровные, а если яма… Если яма, ничто не спасет. Просто оглядываться НЕЛЬЗЯ – как и смотреть в зеркало. Но зеркало – это всегда, оглядываться же…

Сколько я прошел? Церковь еще далеко, она даже дальше, чем была!

Нет! Не бояться! Только не бояться, они чувствуют, чуют, как собаки…

Чуть правее – аллея, на которой была яма-стадион. Та самая, покрытая льдом, откуда появлялся Он. Стадион – Он… Смешно! Ведь тогда было светло, так что зря боялся. Но я еще ничего не знал, меня тогда даже волны пугали.

Совсем темно, церковь исчезла. Ничего, я иду правильно, не собьюсь, да и полная темнота – не так плохо. Я не вижу – меня не увидят.

…Справа склеп. Разрушенный, с выломанными черными плитами. Днем туда можно даже спуститься.