Бездна. Впервые после бога (сборник) Корчевский Юрий
– Да. Не знаешь, по какому делу?
Саша подхватил его под локоть:
– Давай отойдем.
За углом шепотом сказал:
– Меня во флотском Смерше допрашивали.
Володя мгновенно покрылся липким потом.
– О чем? – вмиг пересохшими губами спросил он.
– Да об этой штуковине.
– Как? Ведь командир приказал никому о ней не говорить.
– Я и не говорил, молчал как рыба.
– Это на лодке. А здесь?
– Сказал, что не видел ничего.
– Это хорошо.
А мозги сразу заработали. За себя он был уверен, Сашка утверждает, что он тоже ничего никому не рассказывал. Сам командир происшествия не видел и приказал молчать – не в его интересах распространяться. Остается старпом. Он где-то проболтался, а может, сам в Смерш и заявил. Вот скотина! Не иначе – на место командира метит, дорогу себе расчищает.
– Ладно, иди. На лодке увидимся.
Володя вошел в штаб и предъявил документы дежурному.
– Я по вызову.
– Подожди.
Дежурный старлей куда-то позвонил, потом сказал:
– Иди на второй этаж, семнадцатый кабинет.
Володя поднялся и, найдя нужную дверь, постучал.
– Войдите.
Володя вошел.
За столом сидел молодой капитан третьего ранга в морской форме.
– Старший матрос Александр Поделякин по вызову прибыл.
– Садись, Александр. Можешь курить.
– Не курю.
– Ну да, среди подводников мало кто курит.
Володя уселся на стул.
– Как служба идет?
– Нормально.
– Расскажи-ка мне, Александр, о происшествии.
– Каком?
– Вроде ты вахтенным сигнальщиком был, что-то видел.
– Сигнальщиком был не раз, служба такая. А что видел-то? Было, самолеты немецкие видел, транспорты. Вас что интересует?
– Ты дурака не валяй. Вот твой товарищ все рассказал.
– Не знаю, о чем он мог рассказать.
Особист бился с ним полчаса. Володя рассказывал обо всем, о чем спрашивали – о боевых походах, о службе, но о диске – ни слова. В принципе ничего секретного или предосудительного в происшествии не было, но раз командир сказал молчать, надо молчать.
Особист закурил.
– У вас на лодке все такие?
– Какие?
Особист покрутил в воздухе пальцами.
– Ладно, можешь идти на службу.
– Так точно!
Володя вернулся на лодку. Он успел вовремя, чтобы переодеться в рабочую одежду и начать загружать торпеды в аппарат.
Вечером, улучив момент, когда командир был один, он рассказал ему о вызове в Смерш.
– О чем спрашивали?
– О диске, который из-под воды вылетел.
– Что сказал?
– Не видел, не знаю. Вы же так приказали?
– Хорошо, иди!
А через несколько дней старпома на лодке сменил молодой лейтенант. Прежнего перевели на берег, во флотский экипаж.
Глава 9. Госпиталь
Лодка вышла в море, в новый боевой поход. Наступала осень, время плохой погоды – ветров, штормов, тумана, дождей и снегопадов. Стоять вахту на ходовом мостике, когда лодка идет надводным ходом, – сплошная мука. Мелкие брызги воды оседают на одежде, замерзают, и к концу четырехчасовой вахты сигнальщик превращается в снежную, вернее – ледяную бабу, которую потом отпаивали горячим чаем на камбузе. Хорошо, если лодка после зарядки аккумуляторов погружается, тогда можно промокшую одежду положить для просушки на горячее тело дизеля. Случалось, за время отдыха одежда высохнуть не успевала, и ее приходилось натягивать слегка влажной.
Иногда приходилось идти в подводном положении, из-за плохой погоды едва успев зарядить батареи. При ветре и сильной волне лодку здорово раскачивало – так, что без опоры было тяжело удержаться на палубе. Под водой качка ослабевала, а ниже глубины в тридцать метров не чувствовалась вообще. Тогда и поесть и поспать можно было в относительном спокойствии.
Но в северных широтах была у воды интересная особенность: встречались слои воды с разной температурой и разной плотностью. Попав между такими слоями, лодка могла лежать на таком «жидком грунте» довольно долго, не подрабатывая двигателями или рулями и, таким образом, экономя электроэнергию. Этим приемом подводники часто пользовались, находясь на позиции.
Емкость батареи, вернее, ее заряженность, вообще была постоянной головной болью командиров. На малом ходу, вернее, на электромоторах, лодка могла идти сутки, а на полном ходу батарея опустошалась за час. Это означало, что надо всплывать, запускать дизель и заряжать батарею. В это время на море мог бушевать шторм, идти проливной дождь, но выбирать не приходилось – лодка без заряженных батарей не может передвигаться.
Этот поход вообще виделся трудным. Плохая погода, почти нулевая видимость, частые появления вражеских кораблей. И тогда, едва успев всплыть для зарядки батарей, приходилось погружаться вновь. Причем разглядеть силуэты кораблей удавалось в последний момент, когда только срочное погружение спасало от таранного удара. Экипаж вымотался от сырой одежды, беспрерывной качки, череды всплытий и погружений. Атаковать военные корабли не представлялось возможным. То они шли под острым углом, а то под нулевым, при которых, учитывая их высокие скорости, была высокая вероятность допустить промах; то видимости в перископ не было, и невозможно было прицелиться из-за пелены налетевшего снежного шквала.
И все-таки на четвертый день акустик доложил, что слышит шум винтов нескольких транспортов. Шел явно немецкий конвой, который сопровождался боевым охранением из нескольких сторожевиков или морских охотников – возглавляли охрану обычно эсминцы.
Всплыв на перископную глубину, командир обнаружил на дальности в тридцать кабельтовых шесть транспортов в сопровождении четырех сторожевиков и тральщиков.
Командир лодки решил прорываться через охранение к транспортам. Шаг рискованный, лодке лучше прорваться через охранение с головы или хвоста конвоя, но эта позиция для стрельбы торпедами явно неудобная. Лучший вариант – прорвавшись через охранение, занять позицию между охранением и транспортами, когда шум винтов лодки будет плохо различим на фоне шумов кораблей. Но здесь таилась другая опасность. После пуска торпед лодка мгновенно подвсплывает, показывая над водой нос или рубку, и легко засекается вражескими сигнальщиками. Для командира выбор сложный.
И капитан решил рискнуть. Догнав конвой, он пристроился в кильватер под водой. Затем, увеличив скорость, забрался внутрь охранения. Сторожевик и тральщик остались слева, транспорт – справа.
Неожиданно капитан-лейтенант появился в торпедном отсеке.
– Пойди в центральный пост, – приказал он Саше.
Тот скрылся в люке переборки.
– Буду краток. Одна голова хорошо, две – лучше.
В двух словах командир рассказал диспозицию «коробочек», как иногда на флоте называли надводные корабли.
– Что присоветуешь?
– Опасаешься, что после залпа лодка на поверхности окажется?
– Именно!
– Стрелять по самому большому транспорту с задержкой между торпедами секунд девять-десять, причем не с перископной глубины, чтобы бурун от перископа не засекли и лодка на поверхности не показалась, а с глубины метров пятнадцать.
– Глубоководная стрельба? Слышать приходилось, но сам не пробовал.
– Все как обычно, только вместо прицела в перископ надо полагаться на пеленг, который постоянно будет сообщать акустик.
– На словах просто. Ладно, надо пробовать, нарабатывать опыт. Может, в центральный пост пройдешь?
– Нужны сразу оба торпедиста, один не успеет. А с другой стороны – боцман у рулей, каково ему будет слышать, как командир лодки советуется с рядовым торпедистом?
– Верно. Добро.
Командир ушел. Дельный совет в трудную минуту дорогого стоит.
Тут же вернулся Саша:
– Чего командир хотел?
– Не велел говорить.
Саша обиделся, надул губы.
– Сейчас торпедная атака будет, просил все четко выполнить.
Саша недоверчиво посмотрел на Владимира, но дуться перестал.
Лодка совершила маневр, буквально на несколько секунд поднялась на перископную глубину, а потом снова погрузилась.
Володя мысленно представлял, что делает командир. В перископ он выбрал цель, потом лодка погрузилась на выбранную глубину и развернулась к цели. В следующее мгновение через открытый переборочный люк донеслись слова акустика:
– Пеленг цели – сто двадцать, дистанция – восемнадцать кабельтовых.
Акустик не умолкал, почти постоянно давая пеленг на цель.
Володя усмехнулся – он представил себе, как штурман в поте лица строит торпедный треугольник.
Неожиданно в переговорной трубе раздалось:
– Торпедные аппараты – товсь!
– Есть товсь! – ответил Саша как старший торпедист.
Володя и Саша заняли места у торпедных аппаратов.
– Первый – пли!
Первая торпеда с шелестом и бульканьем вышла из трубы торпедного аппарата.
Володя положил руку на рычаг. Через десять секунд раздалась команда:
– Второй – пли!
Володя дернул рычаг. Пошла вторая торпеда. Лодка сразу начала выполнять разворот, уходя от цели.
Володя считал секунды:
– Пятьсот один, пятьсот два…
Через минуту послышался глухой взрыв, через десять секунд – второй. Торпеды достигли цели! Теперь осталось самое существенное – уйти самим.
Снаружи по корпусу лодки послышались слабые щелчки – это заработали гидролокаторы немцев на тральщиках и сторожевиках.
Лодка опустилась на предельную рабочую глубину в пятьдесят метров и шла на малом ходу, чтобы производить как можно меньше шума. Но немцы засекли ее – недалеко от лодки взорвалась одна глубинная бомба, другая…
Обычно немцы использовали два типа глубинных бомб. Маленькие – WBF, с зарядом взрывчатого вещества 32 килограмма и глубиной взрыва от 15 до 75 метров, и большие – WBD с зарядом в 135 килограммов и глубиной подрыва от 25 до 120 метров. Причем во время преследования они могли сбрасывать на лодку до нескольких сотен бомб. Был случай, когда на нашу лодку за три часа преследования сбросили 820 бомб.
Радиус поражения глубинной бомбы под водой составлял от 18 метров у малой до 25 метров у большой.
После первых же взрывов лодка застопорила ход, командир приказал выключить все оборудование и соблюдать тишину. Было слышно, как на поверхности проходили боевые корабли, как шумели их винты.
Акустик шепотом передал командиру, что конвой следует дальше. А через несколько минут послышались два отдаленных мощных взрыва. Как потом оказалось, этот же конвой засекла наша «щука», возвращавшаяся со своей позиции. Воспользовавшись суматохой среди охраны конвоя после первых взрывов, она подобралась незамеченной и потопила еще один транспорт.
Силы сопровождения разделились – «малютке» это было на руку.
Но немцы не успокаивались. Видимо, они прилепили электромагнитный буй, потому что рядом с лодкой стали рваться бомбы, и некоторые настолько близко, что было слышно, как осколки стучат по корпусу. Моргнул и потух свет, но потом зажегся.
Командир приказал дать малый ход. Однако немцы не отставали, взрывы раздавались слева и справа, а иногда выше корпуса лодки. Лодку временами раскачивало, как во время шторма на поверхности. Субмарина шла зигзагами, сбивая немцев с толку, но они продолжали идти почти рядом.
Командир обеспокоился – видимо, лодка оставляла за собой след. Хуже, если это соляра. Топливо легче воды, оно всплывает вверх, и маслянистое пятно на воде указывает местоположение лодки. Но бывает, что травят воздушные магистрали.
– Трюмным, проверить все магистрали, осмотреть манометры!
Вскоре дефект нашли. Травила воздух, оставляя на поверхности воды цепочку воздушных пузырьков, магистраль среднего давления. Перекрыли кран, заглушив магистраль, и лодка сумела оторваться от сторожевика.
Изрядно истощились батареи. Малым ходом, экономя энергию, ушли курсом ноль, на север, подальше от конвоя миль на десять, и всплыли для подзарядки.
Когда открыли люк прочного корпуса, все с наслаждением вдохнули свежего воздуха. Запустили дизель, и он стал протягивать свежий воздух через отсеки.
Теперь лодка шла надводным ходом. Радист доложил в штаб о потопленном транспорте и о том, что лодка возвращается в базу.
Трюмные устраняли те неисправности, которые можно было устранить своими силами. Торпедисты, свободные от вахты, отлеживались в гамаках – через два часа была их очередь стоять сигнальщиками на ходовом мостике.
Немного вздремнув, торпедисты надели сухую и теплую одежду. За четыре часа вахты северный промозглый ветер пробирал любую одежду, заставляя к концу дежурства мечтать о теплом отсеке лодки. Обычно на подводном ходу свободные от вахты матросы собирались в электромеханическом отсеке, где от ходового электродвигателя было тепло и можно было раздеться до тельняшек.
На надводном ходу собирались у дизеля. Здесь тоже было тепло, но очень шумно, невозможно было разговаривать.
На ходовом мостике были старпом и оба торпедиста. Дул небольшой ветер, моросил мелкий нудный дождь – еще не самая плохая погода из возможных.
Шли уже час надводным ходом, под дизелем.
Володя, испросив разрешение у старпома, по барбету, узкой площадке вокруг рубки, пробрался к пушке перед рубкой. Здесь не так задувало, а сектор его наблюдения был передний.
Внезапно Саша закричал:
– Вижу курсом ноль корабли!
– Срочное погружение!
Чертыхаясь, Володя обогнул рубку, опустился в рубочный люк и с ужасом увидел, как на его глазах закрылся люк прочного корпуса, отрезав его от центрального поста. Он несколько раз ударил кулаком о толстую сталь, но только костяшки пальцев отшиб – его стука никто не услышал. Сейчас бы ударить чем-нибудь металлическим, но под рукой ничего не было.
Зажурчала вода в цистернах.
От ужаса и отчаяния волосы на голове Володи зашевелились. Если лодка уйдет на глубину, его не спасет никакое судно. В ледяной воде можно продержаться десять, от силы двадцать минут, потом переохлаждение – и смерть. Здесь, рядом, его боевые товарищи, а он остается один. Неужели же они не видят, что его нет? От отчаяния он закричал, только разве услышат его за толстым железом?
Лодка стала погружаться. Вода достала до ботинок, потом – бурным потоком до колен.
Не медля ни секунды, Володя скинул теплый, обшитый брезентом бушлат, стянул с шеи ремешок тяжеленного морского бинокля.
На его глазах ушел в шахту перископ – Володя успел ударить по нему кулаком.
Вода уже дошла до пояса, обжигая холодом ноги.
Страх и ужас происходящего едва не парализовали волю Володи, но мозг отдавал трезвые команды. Надо было покидать рубку и отплывать подальше от лодки – погружаясь, она может утянуть его за собой в водоворот. Мелькнула предательская мыслишка: «А может, остаться в рубке? Все равно в море не выжить, только мучиться буду дольше?»
Но жажда жизни взяла свое. Он бросился с уходящей из-под ног палубы в волны. Холод сразу сковал грудь и ноги. Володя заработал руками, отплывая от лодки.
На месте погружения несколько секунд еще виднелся верх рубки, но потом и он исчез. Еще мгновение бурлила вода, потом волны захлестнули место, где только что была лодка.
От отчаяния и обжигающего холода Володя закричал, срывая голос, повертел головой из стороны в сторону. Ни кораблей, которые заметил Саша, ни лодки – никого вокруг! Он один в холодных водах. Страх сжал сердце ледяной рукой.
Стараясь удержаться на поверхности, Владимир изо всех сил молотил по воде руками и ногами, но намокшая одежда и разбухшая от воды обувь тянули его вниз. Он с тоской посмотрел в низкое небо. Как жалко и нелепо умирать в таком возрасте! И ладно бы от пули, от осколка в бою – как солдат. Но утонуть в море из-за нелепой случайности – что может быть мучительнее и страшнее?
В полукабельтове от него вспучился воздушный пузырь, потом показалась рубка, затем – корпус лодки, его лодки! Володя закричал.
На рубке показались люди. Вода заливала лицо Владимиру, и он лишь смутно видел их фигуры.
Лодка дала задний ход и медленно подошла к нему.
Из рубки по скользкой палубе к корме бежали подводники. Боцман в легком бушлате, уже промокшем от брызг, бросил ему конец:
– Держись!
Но озябшие руки не слушались, веревка вырывалась из рук. Ну нет, когда спасение уже рядом, он не сдастся! Но на лодку без помощи ему не взобраться – покатые бока корпуса ее мокрые и скользкие.
Боцман бросил конец еще раз.
Володя поймал его, намотал на запястье и, поскольку пальцы уже не слушались, вцепился в веревку зубами. Двое подводников потащили его к такой близкой и такой недоступной пока еще лодке.
Владимира втащили на легкий корпус, кто-то ухватился за робу, помог подняться на палубу. Однако ноги уже не слушались, он не мог встать. Тогда его подхватили под руки и потащили к рубке. Там обвязали мокрой веревкой вокруг груди и спустили в шахту рубки, а оттуда – в центральный пост. Здесь его приняли на руки подводники и понесли в камбуз. Сняв с него мокрую одежду, уложили на единственный обеденный стол и стали растирать техническим спиртом.
– Дайте ему спирта внутрь, для сугреву! – распорядился боцман.
Рядом с виноватым видом суетился Саша.
Володе поднесли кружку со спиртом. Он сделал пару глотков и закашлялся.
– Вот привыкли «шилом» все болезни лечить. Чаю ему нужно горячего! Боцман, организуй сухую одежду, что он нагишом на холодном столе лежит! – распорядился подошедший командир.
Володе дали горячего сладкого чаю, натянули сухое белье. Он еще помнил, как его донесли до отсека и уложили в гамак, но дальше – отрубился…
Очнулся, когда торпедист Сашка, подняв ему голову, поднес ко рту кружку с горячим чаем.
– Пей, тебе согреться надо!
Володя выпил всю кружку и откинулся на подушку. Руки – особенно пальцы – уже отошли, но ныли нещадно, как будто их грыз неведомый и невидимый зверек, а ног он не чувствовал.
– Саш, ноги мне разотри.
– Боюсь. Кожа на них красная, вздулась. Потерпи, скоро в базу придем.
Володя уснул, но вскоре проснулся оттого, что его стал бить кашель – сухой, раздирающий грудь, не дающий уснуть. Лоб стал гореть, а тело покрылось мелким потом. Похоже, вынужденное купание оборачивалось серьезной простудой.
Когда лодка вернулась в базу, Володя уже был без сознания. Четверо подводников вытащили его на веревках и отвезли в госпиталь.
Очнулся он на третий день. Голова была тяжелой, в груди при каждом вздохе кололо с обеих сторон.
За дверью палаты кто-то с кем-то спорил, женский голос кого-то убеждал:
– Нельзя тебе к нему, без сознания он. Доктор сказал – сильное переохлаждение у него, двухсторонняя пневмония.
– Да я только посмотреть и гостинчик передать…
– Хорошо, но только на одну минуточку.
Дверь приоткрылась, и в нее бочком проскользнул Сашка.
– Живой? – Он наклонился над Володей. Но тот, не в состоянии ничего сказать от слабости, только моргал глазами.
– Мы тут тебе подарок… витаминчиков… Ешь, поправляйся. Весь экипаж желает…
Что ему желает экипаж, Володя не узнал. Вошла здоровенная, как гренадер, медсестра, подхватила тощеватого Сашу под локоть и буквально выволокла его из палаты.
– Видишь, он слабый, а ты к нему с разговорами… Нельзя ему!
Саша что-то бубнил в оправдание, но сестра вела его к выходу.
Володя скосил глаза. На тумбочке в авоське лежали апельсины. В Мурманске – чудо редкое! Как потом узнал Володя, подводники выпросили пару килограммов у моряков американского транспорта, пришедшего с конвоем.
Хотелось пить. В этот момент стукнула дверь и вошла медсестра.
– Как себя чувствуешь, ранбольной?
– Пить, – прошептал Володя пересохшими губами. Медсестра поднесла к его рту носик чайника, и Володя, припав к нему, выпил едва ли не половину. Он пил бы еще, но медсестра больше не дала:
– Хватит, хватит.
– Где я?
– В госпитале, в Мурманске. Слава богу, в себя пришел, три дня ведь без памяти лежал. Тут твои с подлодки одолели, каждый день ходють и ходють. Говорю же им – нельзя, доктор не велел. Сейчас я тебе укольчик сделаю, а потом таблетку выпьешь.
Медсестра ловко сделала укол, а потом поднесла Володе таблетку – он с трудом ее проглотил.
– Где же тебя так простыть угораздило?
– В море смыло. Пока вытащили – простыл.
– Ох, несчастье какое! Ну, ничего, отлежишься в тепле, подлечишься. Давай я тебе апельсин очищу.
Медсестра ловко сняла с апельсина кожуру и стала подносить ломтики ко рту Володи. От апельсина пошел одуряющий запах, и почему-то сразу вспомнились Новый год, елка, салат «оливье», шампанское, апельсины и грохот фейерверков за окном.
Володя с трудом одолел апельсин.
– Вы возьмите пару апельсинов домой, детишек угостите.
– Что ты, милок! Тебе самому они нужны! Ешь, поправляйся.
– Ваши детишки давно, наверное, апельсинов не ели, а мне все не съесть.
– Ну, если так…
Медсестра сунула пару апельсинов в карман и ушла.
Вскоре заявился доктор – в белом халате поверх флотской формы. Деревянным стетоскопом он прослушал легкие Володи, простучал и покачал головой:
– Повезло тебе, парень. Я уж было думал – не жилец ты.
– Что, все так плохо?
– При поступлении было хуже, так что будем надеяться.
И потянулись нудные госпитальные дни. Еще дважды к нему заходил Сашка – сказал, что вместо заболевшего Володи им на время с лодки, стоявшей на ремонте, дали другого торпедиста. По всему выходило – скоро новый поход, ведь лодку забункеровали.
– Так что если не приду – не обижайся. Значит, в море ушли.
– Я понимаю, служба.
Ближе к вечеру неожиданно для Володи пришел командир лодки. Поздоровавшись, он присел на стул.
– Как ты?
– Иду на поправку.
– Это хорошо. Замполит на нового старпома в штаб стукнул о происшествии, дескать – халатность.
– Меня волной с палубы случайно смыло. Сам виноват – не привязался.
– Молодец, сам понял. Если кто из штаба придет, так и говори.
– Не мальчик, понимаю. Зачем лишние неприятности?