Воспоминания Петра Николаевича Врангеля Врангель Петр

– Положение полностью восстановлено, – доложил генерал Писарев. Он только что получил подробное донесение с нашего правого фланга.

Полковник Скворцов с тремя полками 4-й Кубанской дивизии и 3-м Кабардинским полком, получив от меня приказание, атаковал красных.

Полки, окрыленные своим первым успехом, стремительно бросились в атаку и, несмотря на жестокий огонь с судов, смяли матросов. Красные матросы, оборонявшиеся ожесточенно, были почти полностью уничтожены. Одновременно подошедший на рысях, спешившийся на окраине города конвой вытеснил передовые части красных с французского завода.

В наши руки попало много пулеметов. Пленных, благодаря упорству боя, было взято всего около 500 человек. Остатки красных бежали за линию Рыков – Орловка.

Двинутая из села Городище наша пехота (гренадеры) беспрепятственно заняла правофланговый участок укрепленной позиции, полностью восстановив положение.

Напряженность боя стала падать. Противник ограничивался сильным артиллерийским огнем по всему фронту от Волги до балки Грязной. Только на участке к северу от села Городище красные около 6 часов вечера произвели еще одну попытку наступления и овладели было частью наших окопов, но были отброшены нашей контратакой и отошли к Орловке.

Мы в полной темноте вернулись в Царицын. На вокзале я нашел переданные по телеграфу донесения генерала Улагая и Савельева.

Бой нашей конницы у Котлубани был также для нас успешен. Как упоминалось выше, здесь к вечеру 22 августа сосредоточилась вся конная группа генерала Улагая (1-я конная, 2-я и 3-я Кубанские дивизии, Ингушская конная бригада), оставившая передовые части по линии Древнего Вала. С утра 23 августа части 37-й, 38-й и 39-й стрелковых советских дивизий перешли в наступление на станцию Котлубань и потеснили наши передовые части.

Сохраняя сосредоточенное расположение, генерал Улагай умышленно допустил наступлению красных развиться, дал им подойти к участку железной дороги: мост через реку Котлубань – ст. Котлубань, после чего сразу же перешел в стремительное контрнаступление, атакуя всей массой конницы, поддержанной огнем нескольких бронепоездов. Пехота красных не выдержала удара и бросилась бежать. Наша конница преследовала противника примерно до линии выс. 471 – хутор Варламов – хутор Араканцев, после чего, согласно приказаниям генерала Улагая, снова собралась к станции Котлубань. В бою под Котлубанью нами было захвачено 4 орудия, 60 пулеметов и более 4000 пленных.

Генерал Савельев, против которого противник с утра также перешел в наступление, заслонившись частью сил с фронта, обрушился своей конницей на левый фланг красных, разбил врага и, обратив в бегство, захватил 7 орудий, 30 пулеметов и 1370 пленных.

За весь день мы взяли всего 11 орудий, 104 пулемета и около 7000 пленных. Но самое важное было то, что этот успех вернул войскам веру в победу, вдохнул новые силы истомленным и подавленным 250-верстным отступлением полкам.

Мы ночевали на вокзале. Я спал в служебном кабинете начальника станции, положив на диван свою бурку и подложив под голову седельную подушку.

Красное командование, понесшее жестокое поражение, не отказывалось, однако, от продолжения борьбы.

С рассветом 24-го противник возобновил свои атаки на всем фронте между Волгой и Доном. Части генерала Писарева в течение дня неоднократно переходили в контратаки.

К вечеру 24-го мы удержали все свои позиции. На левом фланге генерал Улагай вновь одержал крупный успех, захватив 1590 пленных и пулеметы. В то же время генерал Савельев, преследуя разбитого накануне противника, довершил его поражение, вновь захватив пленных и пулеметы.

Ночью противник сделал налет аэропланов на город, сбросил несколько бомб, не причинив вреда. Мы с генералом Шатиловым и нашим небольшим оперативным штабом вернулись на жительство в город. Штаб армии оставался в поезде на станции Сарепта.

25-го противник, видимо выдохшийся, ограничился артиллерийской стрельбой. К вечеру прибыли в Царицын танки, и я наметил 26-го перейти в общее наступление.

После сражения 23 августа группировка красных оставалась неизменной: 1) 18-я стрелковая дивизия с приданными ей частями, – к северу от укрепленной Царицынской позиции в районе села Орловка; 2) разбитые 37-я, 38-я и 39-я дивизии, несколько усилившиеся подошедшими с севера конными частями – к северу и северо-востоку от станции Котлубань, в районе хуторов правого берега реки Сакарки и станции Качалинская. Две эти группы не имели непосредственной связи но фронту, что позволяло нам бить врага по частям.

Утром 24 августа в район разъезд Конный – хутор Безродненский была переброшена Сводно-Горская дивизия, разведка которой в течение 24 и 25 августа выяснила, что красные занимают лишь сравнительно узкий фронт от Волги по северной стороне Орловской балки; правый фланг их определился у верховьев этой балки и обеспечивался сравнительно слабыми силами конницы – 28-м конным полком или даже частью его. Красные настолько мало опасались за свой фронт, что к северо-западу от верховьев балки Орловская в районе балок Забазная и Грачи нигде не было даже их разведывательных частей, и наши разъезды, не встречая противника, проходили на высоту 471. Только к вечеру 25 августа здесь появились мелкие разъезды красных.

В общем же правый фланг 28-й стрелковой дивизии оставался совершенно неприкрытым и между ним и ближайшими к нему частями Качалинской группы имелся абсолютно никем не занятый промежуток около 20 верст.

Я решил вести главную атаку против Орловской группы красных именно со стороны хутора Безродненского, охватывая ее висящий в воздухе правый фланг и выходя в тыл противнику. Для этого в районе хутора Безродненского должна была быть сосредоточена ударная группа с прибывшими танками. Одновременно части 1-го Кубанского корпуса должны были перейти в наступление на Орловку с фронта. Для сформирования ударной конной группы приходилось извлечь часть конницы из состава конной группы генерала Улагая. Бои последнего у станции Котлубань не позволили сделать это ранее 26-го, и наступление пришлось отложить на один день, назначив его на 27 августа.

Ближайшее руководство всей операцией было возложено на временно командующего 1-м Кубанским корпусом генерала Писарева. Конная группа генерала Бабиева в составе 3-й Кубанской и Сводно-Горской дивизий с танками должна была, сосредоточившись в районе хутора Безродненского, на рассвете 27 августа атаковать противника с севера от Орловской балки, нанося ему удар во фланг и тыл. Одновременно гренадеры и части 2-й Кубанской пластунской бригады, имея за собой 4-ю Кубанскую дивизию, должны были, перейдя в наступление на участке река Волга – балка Грязная, атаковать Орловку с фронта.

Около 7 часов конная группа генерала Бабиева сосредоточилась у хутора Безродненский и, перейдя главными силами балку, приступила к выполнению охватывающего маневра. Танки с одним конным полком двигались несколько правее главных сил конной группы от Безымянного хутора, что в одной версте южнее хутора Безродненского, прямо к верховьям Орловской балки. В своем движении танки натолкнулись на сторожевое охранение 28-го советского конного полка, которое крайне поспешно отошло, после чего по всему фронту красных распространилось известие о появлении наших боевых машин.

Эффект, произведенный на противника этим известием, был так велик, что пехотные части 28-й стрелковой дивизии, не ожидая не только атаки, но даже и появления наших танков, начали поспешный отход на север, бросив почти без сопротивления свои позиции к северу от Орловской балки, которые и были очень легко заняты пехотой генерала Писарева.

Между тем конница генерала Бабиева, имея впереди части Сводно-Горской дивизии, успела выйти к северу от верховьев Орловской балки и, тесня 28-й советский конный полк, подходила к запруженному отступающей пехотой, артиллерией и обозами Саратовскому большаку. Атака частей Сводно-Горской дивизии обратила отступление противника в беспорядочное бегство. Весь участок большой дороги от Ор-ловки до высот южнее Пичуги включительно был усеян брошенными орудиями, повозками и различного рода имуществом. 28-я стрелковая дивизия избегла полного уничтожения только благодаря появлению со стороны села Орловки красной конной бригады «товарища» Городовикова, прикрывавшей с юга отход своей пехоты и сохранившей полный порядок. Бригада эта оттеснила на запад малочисленные полки Горской дивизии, причем был убит герой Кабарды полковник Заур-Бек-Серебряков. Подоспевшая 3-я Кубанская дивизия отбросила конницу красных. Преследуемый Сводно-Горской и 4-й Кубанской дивизиями противник в большом расстройстве отошел за Пичугу и, хотя здесь наше преследование за утомлением коней приостановилось, продолжал безостановочно отступать к Дубовке. Некоторые пехотные части красных бежали за Дубовку.

Наша пехота и 3-я Кубанская дивизия остановились в районе Орловки. Я проехал к ним и поздравил войска с новой победой.

К вечеру в Орловку была оттянута 4-я Кубанская дивизия. Там собралась вся группа генерала Писарева. Впереди, у Пичуги, оставалась Сводно-Горская дивизия, ведшая разведку на Пичужинскую, Дубовку и Прудки.

В результате дня 27 августа, хотя Орловская группа красных и избегла полного уничтожения, тем не менее ей был нанесен жестокий удар. Красные потеряли 13 орудий, много пулеметов и около 2000 пленных. 28-я советская дивизия была почти полностью уничтожена.

В боях 23–27 августа II и X красные армии были жестоко разгромлены, оставив в наших руках около 18 000 пленных, 31 орудие и 160 пулеметов. Окрыленная победой, Кавказская армия вновь обрела свои силы. Войска с верою смотрели вперед.

Поездка моя в Екатеринодар и переговоры с атаманом и членами правительства оказались не бесплодными. Пополнения с Кубани стали подходить. Укрывавшиеся в станицах казаки массами возвращались на фронт. Полки быстро пополнялись. После письма моего генералу Деникину штаб Главнокомандующего стал весьма внимателен, просьбы моего штаба быстро исполнялись. Армия получила часть уже давно обещанного обмундирования, и пехотные и пластунские части оделись в английские френчи, шинели и прекрасные, прочные ботинки.

Захваченной у противника артиллерией укомплектовывались наши батареи, число орудий в большинстве батарей стало нормальным. Огромные, попавшие в наши руки неприятельские обозы давали возможность сформировать войсковые и армейские транспорты. Работы по дальнейшему укреплению позиции неустанно продолжались. К 5–6 сентября весь фронт позиции до самой Волги затянулся проволокой. Строились блиндажи для позиционной артиллерии. Наши аэропланы ежедневно совершали налеты в тыл красных, бомбардировали неприятельские резервы, отыскивали и забрасывали бомбами красные батареи. Английским отрядом летчиков были потоплены несколько вооруженных неприятельских пароходов.

Город, хотя и опустевший, понемногу возвращался к нормальной жизни. Ввиду эвакуации всего гражданского управления все заботы о занятой войсками местности перешли к моему штабу. Я назначил состоящего в моем распоряжении графа Тендрякова, бывшего орловского губернатора, начальником города; последний с помощью оставшихся в Царицыне двух членов управы принял на себя заботы о городском благоустройстве.

Между тем на Черноярском направлении упорные бои не прекращались. Подтянув к Черному Яру части, взятые из состава IV и XI красных армий, противник перешел в наступление против частей генерала Савельева (Астраханская конная дивизия, вновь сформированные стрелковые полки 2-й Кубанской и Горской дивизий), стремясь выйти к Сарепте на сообщения Кавказской армии. В ряде упорных боев наши части понесли тяжелые потери. Особенно тяжела была потеря тяжко раненного ружейной пулей в голову начальника Астраханской дивизии генерала Савельева. Блестящий кавалерийский начальник, прекрасно разбиравшийся в обстановке, храбрый и решительный, он весьма удачно в течение двух месяцев действовал со своей дивизией, обеспечивая тыл армии с юга.

К 27 августа красные заняли Райгород. Дальнейшее их продвижение угрожало общему положению Кавказской армии.

Я решил после победы 27 августа перебросить на Черноярское направление 3-ю Кубанскую дивизию, объединив командование всеми войсками на этом направлении в руках начальника последней генерала Бабиева[24]. Ему ставилось задачей разбить противника и в дальнейшем овладеть Черным Яром, чтобы раз навсегда покончить с Черноярской группой красных.

Рядом успешных боев генерал Бабиев отбросил противника в укрепленный Черноярский лагерь. Часть его конницы, обойдя Черный Яр с юга, вышла к Волге на участке Грачевская – Соленое Займище. С 1 по 10 сентября части генерала Бабиева захватили около 3000 пленных, 9 орудий и 15 пулеметов. Черноярская группа красных потеряла свою активность.

На северном фронте Кавказской армии красные спешно пополняли и приводили в порядок свои разбитые в конце августа армии. 7 сентября противник повел второе наступление на Царицын, избегая прежнего дробления на две изолированных одна от другой группы и направляя главный удар на Котлубань.

Наша группировка в общем оставалась прежней: 1-й Кубанский корпус на укрепленной Царицынской позиции, имея конницу и пластунов на передовой позиции, к северу от Орловской балки, и Саратовский конный дивизион в хуторе Безродненском; конница генерала Улагая, усиленная 4-м пластунским батальоном и танками, у станции Котлубань.

8 сентября завязался бой передовых частей на линии балка Сухая Мечетка – высота 392 – балка Грачи – хутор Грачевский. 9 сентября противник повел энергичное наступление на станцию Котлубань со стороны хуторов Варламов и Араканцев, направляя в то же время крупные силы конницы корпуса Жлобы западнее реки Котлубань во фланг и тыл генералу Улагаю. Движение это сперва имело успех, и передовые части красных проникли почти до хуторов Рассошинских. Удар 1-й конной дивизии, угрожавшей отрезать противника, вынудил конницу Жлобы поспешно отойти на север – положение к западу от железной дороги было восстановлено. В районе, непосредственно прилегающем к железной дороге, 4-й пластунский батальон удержал свое расположение. Далее на восток генерал Мамонов со 2-й Кубанской дивизией, поддержанной танками, не допустил противника перейти линию Древнего Вала.

В общем день прошел для нас успешно. Однако силы противника далеко не были исчерпаны. Я предвидел повторение атак на группу генерала Улагая и поспешил усилить ее за счет 1-го Кубанского корпуса, перебросив к Котлубани сначала Кабардинскую дивизию (бывшая Сводно-Горская), а затем и бригаду 1-й Кубанской дивизии. 10 сентября бой возобновился. Считая наиболее угрожаемым свой правый фланг, генерал Улагай сосредоточил к востоку от железной дороги, между станцией Котлубань и хутором Грачи, под общим начальством генерала Мамонова, 2-ю Кубанскую дивизию, Кабардинскую дивизию и бригаду 1-й Кубанской дивизии со всеми танками; непосредственные подступы к станции Котлубань оборонял 4-й пластунский батальон, поддерживаемый бронепоездами; к западу от железной дороги оставался 4-й конный корпус генерала Топоркова, в составе 1-й конной и 4-й Кубанской дивизии и Ингушской конной бригады. Группировка эта оставалась неизменной во все время последующих боев.

С утра 11 сентября красные возобновили наступление против группы генерала Улагая, ведя главную атаку значительными силами пехоты и конницы восточнее железной дороги. Остановив сосредоточенным огнем многочисленных батарей и выдвижением танков пехоту красных, генерал Мамонов перешел в решительное наступление через хутор Грачи и далее на север и северо-восток. Опрокинув врага и неотступно преследуя его до села Прудки, он почти полностью уничтожил красную пехоту, взяв несколько тысяч пленных и много трофеев. Одновременно 4-й конный корпус отбросил конницу Жлобы к хуторам Араканцев и Заховаев. На ночь группа генерала Улагая вновь сосредоточилась в районе хутор Грачи – станция Котлубань – хутор Котлубанский.

Одновременно с успешным боем конницы генерала Улагая 1-й Кубанский корпус 11 сентября тоже перешел в наступление по всему фронту, сбил противника и отбросил его в район Дубовки, заняв передовыми частями Пичугу.

В боях 9–11 сентября красные понесли значительные потери убитыми, ранеными и пленными. Пехотные части противника, пришедшие в полное расстройство, были отведены на север от линии Пинчужинская – Прудки, и только конница Жлобы оставалась выдвинутой вперед перед правым флангом своей разбитой армии. Конница эта предпринимала еще раз частичную попытку атаковать группу генерала Улагая 13 сентября, но попытка эта была сравнительно легко отбита нами, и части «товарища» Жлобы поспешно отошли на север.

После боя 13 сентября на Северном фронте армии вновь наступило затишье. Я поспешил воспользоваться этим, дабы завершить операции на южном направлении. Закончившая укомплектование 3-я Кубанская пластунская бригада и часть снятой с северного фронта артиллерии были направлены к генералу Бабиеву. Последнему ставилась задача овладеть Черным Яром. К сожалению, генерал Бабиев, прекрасный кавалерийский начальник, плохо умел пользоваться пехотой и с поставленной ему задачей не сумел справиться. Начатая им без достаточной артиллерийской подготовки 24 сентября атака укрепленной Черноярской позиции не удалась. 3-я пластунская бригада понесла громадные потери и к дальнейшим активным действиям оказалась уже не способной. Противник, оставаясь за проволокой, продолжал удерживать Черный Яр.

27 сентября противник на севере по всему фронту между Волгой и Доном вновь перешел в наступление, нанося главный удар своей конницей «товарищей» Думенко и Жлобы. Конница красных, сосредоточенная в станице Качалинской, направлялась вдоль Дона через хутор Вертячий с задачей выйти в тыл Кавказской армии.

Настойчивые атаки, веденные красными в полосе между Волгой и железной дорогой, к вечеру 27 сентября были всюду отбиты нами. Наши части захватили много пленных. В этот день в бою у хутора Грачи был убит командовавший правофланговой группой конницы генерала Улагая генерал Мамонов. Это была для армии невознаградимая потеря. К западу от железной дороги коннице красных, наступавшей в подавляющих силах, удалось занять хутор Вертячий.

28 сентября напряженность боев к востоку от железной дороги значительно ослабела. Жестокая неудача, понесенная красными накануне, исчерпала их порыв.

Между тем конница Думенко и Жлобы с утра двинулась на юг через хутор Песковатский и далее по Песковатской балке в общем направлении на станцию Карповка. Около 11 часов конница эта вступила в бой с двумя слабыми полками 1-й конной дивизии на высотах к западу от хуторов Бабуркин – Алексеевский. Встретив сопротивление, красная конница приостановила свое наступление и около 12 часов, не достигнув станции Карповка и опасаясь за свой тыл, повернула назад на хутор Вертячий, где и заночевала.

Я послал приказание генералу Улагаю перейти в наступление, нанося удар в тыл коннице противника, стремясь прижать ее к Дону. К сожалению, генерал Улагай после ряда тяжелых боев замешкался и дал возможность противнику 29 сентября, потеснив части 4-го конного корпуса, выйти в глубокий тыл армии. После полудня красные заняли станцию Карповка, захватив линию железной дороги Лихая – Царицын.

Армия еще раз переживала часы крайнего напряжения. В распоряжении моем почти не было свободных сил.

Утром в этот день я выехал на станцию Чир, условившись встретиться с командующим Донской армией. Мы хотели сговориться о совместных дальнейших действиях. Поезд генерала Сидорина уже стоял на станции Чир. В поезде командующего армией застал я недавно вернувшегося после продолжительного рейда в тыл красных генерала Мамонтова. Имя генерала Мамонтова было у всех на устах. Донской войсковой круг торжественно чествовал его, газеты были наполнены подробностями рейда.

Я считал действия генерала Мамонтова не только неудачными, но явно преступными. Проникнув в тыл врага, имея в руках крупную массу прекрасной конницы, он не только не использовал выгодности своего положения для разгрома войск противника, но явно избегал боя, все время уклоняясь от столкновений.

Полки генерала Мамонтова вернулись, обремененные огромной добычей в виде гуртов племенного скота, возов мануфактуры и бакалеи, столового и церковного серебра. Выйдя на фронт наших частей, генерал Мамонтов передал по радио привет «родному Дону» и сообщал, что везет «Тихому Дону» и «родным и знакомым» «богатые подарки». Дальше шел перечень «подарков», включительно до церковной утвари и риз. Радиотелеграмма эта была принята всеми радиостанциями. Она не могла не быть известна и штабу Главнокомандующего. Однако генерал Мамонтов не только не был отрешен от должности и предан суду, но ставка явно его выдвигала…

Мы только что сели завтракать, как генерал Шатилов вызвал меня к телеграфному аппарату. Он успел передать мне, что станция Карповка красными занята, как ток прервался… Я оказался отрезанным от своей армии.

Я решил во что бы то ни стало вернуться к своим войскам. Условившись с генералом Сидориным о последующих действиях, причем он обещал мне отдать распоряжение своим правофланговым частям перейти в наступление, и приказав поезду своему следовать в Царицын через Ростов и Торговую, я выехал автомобилем на хутор Верхнецарицынский. Со мною ехал адъютант. На случай встречи красной конницы мы вооружились пулеметом. Сумерки быстро спускались. Мы мчались, напряженно вглядываясь в даль. В полную темноту прибыли мы в хутор Верхнецарицынский, забитый многочисленными обозами. Передавались слухи о том, что конница противника уже в Царицыне, что поезд мой захвачен красными. Не останавливаясь я проехал на станцию Тингуту и отсюда на паровозе помчался в Царицын. В час ночи я был уже в Сарепте, откуда по аппарату связался с начальником штаба. Генерал Шатилов находился по-прежнему на станции Воропоново, куда я с началом операции перенес свой оперативный штаб, так как противник последние дни беспрерывно обстреливал город с левого берега своей артиллерией.

Красные, заняв станцию Карповка, дальше не продвигались. Генерал Шатилов отдал распоряжение срочно перебросить к Карповке из Царицына единственный бывший в его распоряжении 2-й Манычский полк (Астраханской дивизии).

Оправившийся 4-й конный корпус перешел в наступление со стороны высоты 444, а генерал Улагай двинул наконец в тыл красным через хутор Котлубанский группу полковника Муравьева в составе Кабардинской дивизии, Ингушской и Дагестанской конной бригады, а затем и части 2-й Кубанской дивизии.

Чувствительные к угрозе своим сообщениям красные начали оттягивать свои силы от станции Карповка, вступив в бой с полковником Муравьевым в районе хуторов Разсошинских. К рассвету подошел Манычский полк, вскоре занявший станцию Карповка.

30 сентября красная конница, теснимая нашей, отошла к хутору Вертячему, где в течение всего дня вела бой с частями полковника Муравьева, объединившего командование и над 4-м конным корпусом.

1 октября Думенко и Жлоба очистили хутор Вертячий и отошли сперва к станции Качалинская, а затем и дальше на север, к станции Иловлинской. Продвижение донцов на север заставило красное командование вскоре оттянуть с моего фронта свою конницу. Это позволяло моей армии самой перейти в наступление.

1 октября я вернулся из Воропоново в Царицын. Противник продолжал изредка обстреливать город. Один осколок попал в крышу моего вагона. Однако вскоре наша воздушная разведка обнаружила батарею врага. Замеченные две шестидюймовые гаубицы были атакованы нашей эскадрильей. Удачными попаданиями метательных снарядов неприятельская артиллерия была приведена к молчанию.

Проездом из Пятигорска в Таганрог приехал навестить меня главноначальствующий Северного Кавказа генерал Эрдели.

Он, между прочим, сообщил мне о дошедших до него слухах, будто бы между мною и генералом Деникиным за последнее время «нелады». Говорили, что я разошелся с Главнокомандующим не только в вопросах военных, но и политических. Имя мое будто бы противопоставлялось генералу Деникину правыми общественными кругами, недовольными политикой главного командования.

Все это, конечно, не имело оснований. Сидя безвыездно в Царицыне, я был далек от политической жизни. Из крупных общественных деятелей я мало кого знал. Однако в нездоровой атмосфере тыла чья-то незримая рука продолжала вести недостойную игру.

4 октября все части Северного фронта Кавказской армии перешли в наступление. Сломив в ряде боев ослабленного предыдущими неудачами противника, взяв несколько тысяч пленных, большое число орудий и пулеметов, наши части к 10 октября вышли главными силами на линию Дубовка – хутор Шишкин, где и остановились, выдвинув передовые части на высоту села Лозного.

Третье наступление красных окончилось так же неудачно, как и первые два. В шестинедельных упорных боях Царицынская группа противника, в состав которой вошли части II, IV, X и XI красных армий, была жестоко разгромлена. Дух противника был сломлен. Между тем успевшая отдохнуть и значительно пополниться Кавказская армия, после ряда одержанных побед, успела совершенно окрепнуть. Опасность Царицыну можно было считать на долгое время устраненной.

Главнокомандующий поздравил армию с победой, отметив в телеграмме, что «талантливое руководство командующего армией и доблесть войск обеспечили победу».

6-го октября я отдал армии приказ:

«ПРИКАЗ

Кавказской Армии

№ 465

Ст. Сарепта

6 октября 1919 года.

Славные войска Кавказской армии!

Два месяца тому назад противник, собрав многотысячные полчища, бросил их на Царицын. Истомленные четырехсотверстным походом через безводную Калмыцкую степь, с рядами, поредевшими в кровавых боях под Великокняжеской, Царицыном и Камышином, Вы были сильны одной лишь доблестью. Бестрепетно приняли Вы удар во много раз сильнейшего врага.

Отходя шаг за шагом, с безмерным мужеством отбивая жестокие удары противника, Вы дали мне время укрепить Царицын и собрать на помощь Вам войска.

В решительном сражении 23–26 августа Вы разгромили II и X неприятельские армии и десятитысячную конницу врага, наступившие на Царицын с севера. 18 000 пленных, 31 орудие и 160 пулеметов стали Вашей добычей.

Обратясь на юг, Вы в боях с 1 по 10 сентября нанесли полное поражение обходившим Вас с тыла частям IV и XI неприятельских армий, вновь захватив 3000 пленных, 9 орудий и 15 пулеметов.

Выдвинув подкрепления, враг с мужеством отчаяния через 15 дней пытался повторить удар. В боях с 28 сентября по 3 октября все бешеные атаки его отбиты, и 4 октября армия перешла в наступление.

Ныне противник отброшен к северу от города на 50 верст, и Царицыну в настоящее время опасность не угрожает.

Блестящая разработка операции штабом армии, во главе с генералом Шатиловым, прекрасное руководство боем старших начальников, генералов Улагая, Писарева, Топоркова, Бабиева, Савельева и Мамонова, доблесть начальников всех степеней и беззаветная храбрость войск обеспечили победу.

Ура Вам, славные Орлы Кавказской армии.

Генерал Врангель».

Работа моего штаба в течение всего периода летней кампании действительно достойна была благодарности. Генерал Шатилов в должности начальника штаба армии оказался для меня совершенно незаменимым помощником. Блестящего ума, выдающихся способностей, обладая большим военным опытом и знаниями, он при огромной работоспособности умел работать с минимальной затратой времени. Дело у него буквально горело. Избавляя меня от многочисленных второстепенных вопросов и принимая на себя, когда того требовали обстоятельства, ответственные решения, он в то же время не посягал на свободу моих, составляя в этом случае редкое исключение среди наиболее способных офицеров нашего Генерального штаба. Помимо служебных я был связан с Шатиловым и старыми дружескими отношениями.

Состав ближайших сотрудников моего штаба был также весьма удачен. Часть из этих сотрудников, как то дежурный генерал Петров, начальник артиллерии генерал Макеев, начальник военных сообщений генерал Махров, состояли в штабе еще в бытность начальником штаба генерала Юзефовича, другие, как генерал-квартирмейстер генерал Зигель и начальник снабжений генерал Вильчевский, начали работу свою уже при генерале Шатилове. Работа начальника снабжений требовала от последнего в настоящих условиях особенных способностей. Несмотря на огромные богатства местными средствами занятой войсками Юга России территории и крупную материальную помощь в военном снабжении, оказываемую нам англичанами, войска во всем нуждались. Главные органы снабжений Ставки не справлялись со своей задачей и не умели должным образом использовать ресурсы страны. Доставляемое англичанами имущество большей частью растрачивалось, и в то время, как не только все тыловые управления и учреждения, но и значительное число обывателей были одеты в свежее английское обмундирование, войска получали самое ничтожное количество вещей.

Еще 7-го сентября я писал генералу Романовскому:

«Командующий

Кавказской Армии

Глубокоуважаемый Иван Павлович!

Месяц тому назад я обратился с письмом к Главнокомандующему, в коем с полной откровенностью изложил печальное состояние моей армии, явившееся следствием целого ряда возложенных на нее непосильных задач. Я получил ответ, наполненный оскорбительными намеками, где мне бросался упрек, что я руководствуюсь не благом дела и армии, а желанием победных успехов. Есть обвинения, которые опровергать нельзя и на которые единственный достойный ответ – молчание. Служа только Родине, я становлюсь выше личных нападок и вновь через Вас обращаюсь за помощью моей армии. Армия раздета; полученных мною 15 000 разрозненных комплектов английского обмундирования, конечно, далеко не достаточно, раненые уходят одетыми и заменяются людьми пополнения, приходящими голыми. Тыловые войска из военнопленных раздеты совершенно. Второй день по утрам морозы, простудные заболевания приобрели массовый характер и армии грозит гибель. Как Вы знаете, тыловой район армии – безлюдная степь. Своим попечением ни одежды, ни обуви мне заготовить нельзя, и без помощи свыше не обойтись. Прошу Вас помочь мне. Время не терпит. С громадным трудом мне удалось, наконец, побудить Кубань дать пополнения, но армия растает от болезней, или разбежится, если в ближайшее время ее не оденут… Горячо прошу Вас помочь мне для пользы общего дела.

Жму Вашу руку и одновременно официальной телеграммой прошу Вас о том же.

П. Врангель.

7 сентября 1919 года».

Через несколько дней я получил очень любезный ответ:

«Начальник штаба

Главнокомандующего

Вооруженными силами на

Юге России

10 сентября 1919 г.

Глубокоуважаемый Петр Николаевич!

Ваш вопрос о снабжении опять затрагивает наше больное место. У Вас впечатление, что Вам не хотят помогать, между тем уверяю Вас, что Главнокомандующий и штаб делают все, чтобы удовлетворить Вас в первую очередь, так как мы, конечно, прекрасно понимаем, что у Вас зима будет и суровее, чем у других, и тыл Ваш беднее тылов Донской и Добровольческой армии; но, очевидно, возможности наши меньше потребностей. Быть может не хватает у нас самодеятельности, но и в этом смысле делается все возможное. В настоящее время образован особый комитет из представителей различных учреждений (земских, городских и пр.) под председательством генерала Лукомского, которому даны очень большие полномочия, они производят очень большие закупки и вероятно этот вопрос наладят, но когда, боюсь сказать. Английское обмундирование, как обещает Хольман, будет все время поступать и, как Вы знаете, что сверх тех 15 т., которые вы получили, наряжено еще 10 т. Кавказской армии. Теплое белье и куртки приказано все выбросить на фронт. Затем, конечно, надо с Кубани достать полушубков, там они есть. По этому поводу я переговорю с генералом Лукомским, а Вы со своей стороны на Кубанцев нажмите. Во всяком случае сейчас телеграфирую г. Санникову от имени Главнокомандующего, что им делается в смысле удовлетворения Вашей острой нужды в отношении теплой одежды.

Да, трудный Ваш фронт вышел, ну да даст Бог справимся.

Желаю Вам всего наилучшего.

Искренно уважающий Вас И. Романовский.

Только что Главнокомандующий сказал, что в субботу 7 сентября он утвердил распределение теплых вещей (белья и курток) и увеличил Вам за счет Добр. Армии.

Завтра увижу г. Санникова и спрошу его, как идет отправка.

И. Р.»

Действительно, за последнее время штаб Главнокомандующего весьма внимательно стал относиться к нашим нуждам, однако сам начальник штаба Главнокомандующего, видимо, не мог справиться с плохо налаженным аппаратом штаба.

Тыловой район армии был ограничен с юга рекой Маныч; с востока и запада – Волгой и Доном. Район был весьма беден средствами, крупные населенные пункты отсутствовали. Тем не менее генерал Вильчевский, преодолев все трудности, сумел оборудовать в Котельниково и Великокняжеской целый ряд мастерских и наладить производство некоторого числа необходимых войскам предметов. Материалы приходилось большей частью закупать через частных предпринимателей, частью в Ставропольской губернии (войлок, овчина), частью на Кубани и Тереке (смазочные вещества, дерево для поделки седел, пеньку). К концу октября у нас были налажены швальные, седельные, столярные, слесарные и жестяные мастерские, и приехавшему из Англии для ознакомления с вопросом снабжения наших армий генералу Бринсу я имел возможность показать образцы построенных средствами армии седел, походных котелков, столовой посуды и предметов обмундирования. По словам генерала Бринса, ни в одной из других армий он ничего подобного не нашел.

Остававшийся против меня разбитый и морально потрясенный противник временно потерял всякую активность. Вместе с тем обескровленная, слабая численностью моя армия не могла сама начать новую наступательную операцию.

Астраханская операция генерала Эрдели закончилась неудачей. Противник крепко держал Астрахань, и, имея даже много более значительные силы, его наступление в этих условиях на север, как показал опыт минувшего лета, было обречено на неуспех.

Все эти соображения я в разговоре по аппарату изложил генералу Романовскому, испрашивая соответствующих указаний Главнокомандующего, в отмену предписанного оставшейся все еще в силе «Московской» директивой наступления на Москву через Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее Нижний Новгород, Владимир. Генерал Романовский со своей стороны настаивал на новой наступательной операции. Я пытался возражать, однако доводы мои, видимо, на него не действовали. Он продолжал стоять на своем.

По-видимому, в Ставке все еще не отдавали себе отчета в обстановке. Я просил разрешения Главнокомандующего лично прибыть для доклада в Таганрог.

Мой отъезд несколько задержался приездом в Царицын начальника английской миссии генерала Хольмана, прибывшего для вручения мне знаков пожалованного мне английским королем ордена Св. Михаила и Георгия. Я был с генералом Хольманом в хороших отношениях. Это был весьма доброжелательный и милый человек. Он страстно интересовался авиацией и в прежние свои приезды не раз лично участвовал в воздушных разведках, на аппаратах работавшего в моей армии английского авиационного отряда. Генерал Хольман просил меня возможно торжественнее обставить церемонию вручения им мне ордена. Я назначил парад местного гарнизона. Генерал Хольман, отлично владевший русским языком, возлагая на меня орден, приветствовал меня перед фронтом войск речью. Я отвечал ему, воспользовавшись случаем, чтобы отметить блестящую работу в рядах армии присутствующих на параде английских авиационных команд. Вечером я давал в честь генерала Хольмана и английских офицеров большой обед. На память о пребывании в Кавказской армии я просил генерала Хольмана принять от меня в подарок старинную кавказскую шашку.

Мне приходилось принимать Главнокомандующего, командируемых им разного рода лиц, представителей союзного командования. Все это стоило значительных денег. Средств, отпускаемых на это в распоряжение командующего армией, конечно, не хватало. Обратить же на этот предмет деньги, жертвуемые «на нужды армии» (такие пожертвования поступали в большом количестве), я не считал себя вправе. Я возбудил ходатайство о разрешении производить подобные расходы из казенных большевистских сумм, являвшихся нашей военной добычей, на что последовало согласие Главнокомандующего. При возвращении мне соответствующей переписки я прочел на моем рапорте заключение помощника Главнокомандующего генерала Лукомского: «Полагаю разрешить. Хорошо и то, что деньги не разошлись по рукам». Надпись эта ярко характеризовала сложившиеся понятия и существовавший порядок.

Проводив генерала Хольмана, я выехал в Таганрог.

Наши армии продолжали неудержимо стремиться на север. К октябрю месяцу были заняты Киев, Курск, Орел. Наша конница стояла под самым Воронежем, а казаки генерала Шкуро даже занимали город несколько дней. Весь богатый юг с его неисчерпаемыми запасами был занят войсками генерала Деникина. Ежедневно сводки штаба Главнокомандующего сообщали о новых наших успехах. Генерал Деникин в благодарственном приказе на имя командующего Добровольческой армией говорил о том, как добровольцы «вгоняют» в вражеский фронт «клин к Москве».

Вместе с тем для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке. Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном, изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления. Между тем противник твердо придерживался принципа сосредоточения сил на главном направлении и действий против живой силы врага. Отбросив сибирские армии адмирала Колчака на восток, он спокойно смотрел на продвижение наших войск к Курску и Орлу, сосредотачивая освободившиеся на Сибирском фронте дивизии против моих войск, угрожавших сообщениям Сибирской красной армии. Теперь, отбросив мою армию к Царицыну, ясно отдавая себе отчет в том, что обескровленная трехмесячными боями Кавказская армия не может начать новой наступательной операции, красное командование стало лихорадочно сосредотачивать свои войска на стыке Донской и Добровольческой армий. Сосредотачивающейся новой крупной массе красных войск Главнокомандующему нечего было противопоставить.

В глубоком тылу Екатеринославской губернии вспыхнули крестьянские восстания. Шайки разбойника Махно беспрепятственно захватывали города, грабили и убивали жителей, уничтожали интендантские и артиллерийские склады.

В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением. Сложный вопрос нарушенного смутой землепользования многочисленными, подчас противоречивыми приказами Главнокомандующего не был хоть сколько-нибудь удовлетворительно разрешен. Изданными в июне правилами о сборе урожая трав правительством была обещана половина помещику, половина посевщику, из урожая хлебов 2/3, а корнеплодов 5/6 посевщику, а остальное помещику. Уже через два месяца этот расчет был изменен и помещичья доля понижена до 1/5 для хлебов и 1/10 для корнеплодов. И тут в земельном вопросе, как и в других, не было ясного, реального и определенного плана правительства. Несмотря на то что правительство обладало огромными, не поддающимися учету естественными богатствами страны, курс денег беспрерывно падал и ценность жизни быстро возрастала. По сравнению со стоимостью жизни, оклады военных и гражданских служащих были нищенскими, следствием чего явились многочисленные злоупотребления должностных лиц.

Взаимоотношения с казачьими новообразованиями не наладились. Так называемая Южно-Русская конференция все еще ни до чего не договорилась. Хуже всего обстояли дела с Кубанью. По уходе Ставки из Екатеринодара левые группы казачества особенно подняли головы. В Законодательной Раде все чаще раздавались демагогические речи, ярко напоминавшие выступления «революционной демократии» первых дней смуты. Местная пресса, органы Кубанского осведомительного бюро, «Коб», и Кубанский отдел пропаганды, «Коп», вели против «добровольческой» политики Главнокомандующего бешеную травлю.

Все это, несмотря на видимые наши успехи, заставляло беспокойно смотреть на будущее.