Русский медведь. Цесаревич Ланцов Михаил
– О! – одобрительно отреагировал Дэвид. – Похвально! И кто у вас это удумал?
– Так Государь. Силком. Поначалу-то никто не горел особым желанием. Это только через пару лет, как у Петра Алексеевича дела стали налаживаться удивительным образом, к его словам стали прислушиваться с особым вниманием. Кстати, обратите внимание, – кивнул Фома на приближающуюся пехотную роту. – Это первая пехотная рота. Серьезные ребята. На плацу они по три выстрела в минуту дают. Да и штыковые приемы знают неплохо.
– А что они так далеко стали? Не добьют же… О! – удивился Дэвид, не успев развить мысль, так как Меншиков дал отмашку и вся рота, развернутая в двойную шеренгу, дала первый залп и почти сразу за ним второй с двухсот метров. Расстояние большое, но пули Нейслера оправдали себя полностью, так что спустя несколько мгновений после открытия огня среди весьма немалой толпы разбойников стали раздаваться вскрики с матами и попадали некоторые люди.
Разбойники замешкались. Колыхнулись было спустя секунд десять в сторону стрелков, но, поймав второй сдвоенный залп, бросились бежать. Уж больно нажористыми им показались почти две с половиной сотни пуль, отсыпанные им с барского плеча так споро и задорно. А пехотная рота, прибывшая вместе с Петром, перезарядила фузеи и ринулась преследовать супостата с громогласным криком «Ура».
Дэвид тоже кричал, переполняемый эмоциями, и махал своей треуголкой, радуясь этой победе как ребенок. Велика ли честь побить бандитов? Да какая ему в тот момент была разница? Он выжил. Его спасли. Хотя ни он, ни прочие обитатели опорного форта уже и не ожидали выжить, потихоньку молясь и готовясь предстать перед Создателем.
– Победа! Победа! – доносилось со всех сторон резко оживившейся мини-крепости…
Впрочем, Государь сразу в форт не пошел, отрядив один взвод убрать с дороги транспортеры и прочее ротное имущество, а сам с остальными войсками отправился по следам бандитов.
– Их нельзя так отпускать! – крикнул, махнув рукой, молодой парень залихватского вида, когда стрелки проходили мимо ворот, походя добивая раненых супостатов штыками. – Мы скоро!
– И то верно, – кивнул трактирщик. – Слышал я уже о трех нападениях. Откуда только эти тати тут берутся в таком числе? Так после второго не стали посылать погоню и добивать. Так они ночью пришли и подпалили форт, а потом всех, кто в нем стоял или служил, перебили.
– Оу… – удивился Дэвид после того, как ему перевел Фома. – А что случилось в первом случае?
– Взяли форт, людей перебили… потом, как все ценное вынесли, сожгли, – коротко и неохотно ответил трактирщик. – И ведь раньше в здешних местах татей-то особенно и не было. Явно чьи-то происки.
– Так невеликого ума нужно быть, чтобы прознать, кто гадит, – усмехнулся Фома.
– Ты говори да не заговаривайся! – одернул совершенно ненужные крамолы на Софью при иностранцах и прочих случайных свидетелях.
– Ты думаешь, Петр Алексеевич всех их побьет с ходу? Ой ли? Я был с ним во время проказы на ткацкой мануфактуре. Те, кого сразу не убьют, все расскажут.
– О чем вы говорите? – перебил попытку трактирщика угомонить телеграфиста Дэвид.
– О том, как в позапрошлом году на ткацкую мануфактуру, что поставил Государь, совершили нападение да подожгли. Я тогда с ним в Немецкую слободу ходил и присутствовал при допросе бедолаги. Уверен, что Петр Алексеевич этих разбойников догонит, возьмет языка и все узнает.
– Кого возьмет? – удивленно переспросил Росс.
– Языка, – улыбнулся Фома, – то есть пленного для допроса.
– А что он должен узнать? Имя того, кто организовал это нападение?
– Очень на то надеюсь, – задумчиво покачал головой телеграфист. – А то ведь так и будут гадить…
Спустя три часа, там же
Петр въезжал в опорный форт королем, несмотря на то что уже был венчан на царство. Бандитское гнездо перебито и выжжено. Поймано два мутных «кадра», что поведали много интересного… перед смертью, дабы не смущать супостатов своих слишком опасными пленными. Ведь место стоянки их кто-то снабжал, а значит, вскорости узнают о полном разгроме.
– Государь! – буквально в воротах его встречала делегация всех местных служащих и постояльцев во главе с трактирщиком, который оказался самым расторопным в сложившейся ситуации. – Всем фортом благодарим вас за спасение! Вечно молиться за ваше здравие будем! Если бы не вы…
– Полно! – прервал его слова Петр Алексеевич. – Мы с дороги. Устали. Пригляди, чтобы разместили всех нормально.
– Так больше сотни… – ахнул трактирщик. – Где же я всех размещу? У меня столько и спальных мест нет.
– Это не проблема. Палатки поставим. Обеспечь водные процедуры да за лошадьми пригляди.
– Все будет исполнено, Государь! – истово закивал головой трактирщик. – Проходите. Пожалуйста, проходите.
Пока царь и его ближнее окружение размещались на постоялом дворе, Дэвид наблюдал за пехотной ротой, что готовилась к ночевке.
Споро доставались палатки из багажных отделений фургонов-транспортеров и умело да слаженно ставились. Благо что для этого все необходимое имелось с собой, да не простое, а с толком сделанное. И опорные столбы, и металлические колья с крючками, и многое другое. Так что уже спустя четверть часа рота не только аккуратно «припарковала» свои транспортеры вдоль стены, чтобы никому не мешать, и сдала лошадей в местную конюшню для ухода, но и поставила опрятный палаточный лагерь, развернутый чуть ли не по линейке.
Дэвид стоял и в полном удивлении смотрел на все это.
– Что, друг, поражен? – спросил с довольным видом Фома.
– Совершенно непривычно, – кивнул шотландец. – Ребенком я видел гражданскую войну и войска как короля Карла I, так и парламента. Разные. И спешно собранные, и профессиональных наемников. Но такого еще ни разу не встречалось. Все так слаженно…
– Это еще что, – усмехнулся Фома. – Сейчас капитан распределит наряды да дежурства, и рота приступит к ужину. Вон, смотри, первое отделение пошло.
– Да-а-а… уж… – со вздохом произнес Дэвид, смотря за тем, как каждый солдат достает из поясного чехла странной формы небольшой котелок с крышкой и идет к странной повозке с железной печкой и парой котлов. – Не армия, а одно сплошное удивление…
– Это вы еще не видели батальонные или полковые маневры, – со знанием дела отметил Фома. – Такого порядка да слаженности нигде больше не увидеть.
– Кстати, я перед тем, как ехать сюда, пообщался с обывателями из Немецкой слободы. Они все как один говорят, что войска Петра совершенно не похожи на те, какими командует Голицын. Отчего так?
– Так то дело не хитро, – усмехнулся Фома. – Петр Алексеевич все сам выдумывает, а Василий Васильевич только на иноземное равняется. А в каком виде оно до нас доходит? Правильно, перетоптанное да с отставанием. И если во Франции тридцать-сорок лет назад все было налажено по уму и вполне на достойном уровне, то у Василия сейчас выходит вкривь да вкось и с сильным отставанием. Государь про то не раз говорил да на примерах разбирал, дескать, подражать лучшим образцам глупо, на них нужно учиться и делать свое, да не по образцу, а внося все возможные улучшения да правки с замечаниями. И тот, кто лишь подражает, всегда отстает от того, кто сам выковывает собственное будущее.
– Оу… – удивился Дэвид. – Но ведь Петру Алексеевичу всего пятнадцать лет. Откуда он такое мог измыслить или узнать? Может, его научил кто?
– Ходят слухи, что лет пять назад его посещал сам апостол Петр – его небесный покровитель. Вон он его уму-разуму и научил. Но о том Государю не сказывайте. Не любит он этот вопрос обсуждать. Злится. Поговаривают, что сразу после того у него долгий разговор с патриархом был. Вымучил он его невероятно. С тех пор старается пресекать такие речи.
– А что патриарх? – заинтересованно спросил шотландец. – Неужели просто ушел и оставил все в покое? Наши бы клирики не отстали.
– Никто не знает, о чем они там говорили, да только с тех пор Владыко сидит тише воды и ниже травы, стараясь с Петром Алексеевичем не ругаться. Но и не помогает особенно. Хотя на дорогу денег дал, после того, как узнал, что ее от Москвы до Троицкого монастыря поведут, да не просто для богомолья, а и дело собираются там поставить – мануфактуру лесопильную под прикрытием монахов да с отчислением им небольшой доли. Оживился сразу.
– Что же там за лесопильная мануфактура, что монахи так оживились?
– Петр Алексеевич выдумал махину такую, чтобы за один проход бревно на доски разбирало. И сушильный сарай толком устроил, да не простой, а с подогревом. Так что уже второй год пошел, как лучшие доски и брусья во всей России там делают, причем очень много. Монастырь, что первоначально кривил нос от отступления им половины единого процента, ныне доволен и не ропщет. Ведь весьма немало досок и брусков выходит. Да и сам Государь на той мануфактуре денег заработал изрядно. Поменьше, чем на тканях, но для потех его вполне хватает.
– Потех? – удивленно переспросил Дэвид. – Отчего же так? По мне дела весьма дельные и разумные.
– Так он сам так просит. И нас именовать себя не иначе как потешными. В шутку. А пошутить он любит. Иной раз такое скажет, что стоишь и не знаешь, что делать, то ли смеяться, то ли с постной мордой нос воротить, дескать, как можно такое сказывать. Язык у него уж больно точен и остер, коли ему надобно. В самую суть бьет, промеж прикрас и условностей. Впрочем, заболтались мы. Пойдемте в дом. Скоро Петр Алексеевич приведет себя в порядок с дороги да сам в зал спустится. Вот и познакомитесь. Негоже о человеке только по слухам мнение складывать, когда он вот, рядом стоит.
Спустя полчаса. Главный зал постоялого двора
Петр спустился в зал, где помимо его офицеров, свободных от вахты, находились постояльцы и обыватели этого опорного форта, что имел массу функциональных назначений. Тут была и таверна с внушительного размера постоялым двором. И телеграфная вышка высотой сорок метров, позволяющая с помощью ацетиленового фонаря с подвижными шторками, напоминающего некий ратьер, передавать сообщения вдоль дороги между точками, удаленными друг от друга на двадцать километров. Кроме того, здесь же находился магазин типа универмаг, занимающийся также скупкой разного от жителей округи, травмпункт, конюшня почтовой службы, склады, баня, напорная башня с водой и почтовое отделение. Суммарно – около сорока сотрудников. Ну и до десятка постояльцев.
– Ваше Величество! – поклонился, отмахнув треуголкой, рыжеволосый крепыш в годах, одетый в довольно скромное, но крепкое и опрятное платье. Да и вообще выглядящий пусть и не очень состоятельным, но чтящим чистоту и порядок человеком, что не могло не радовать.
Петр вежливо кивнул в ответ.
– Проездом? – осведомился у него царь на чистом английском языке с явными интонациями лондонских аристократических традиций в произношении, что подивило Дэвида – «Откуда в Немецкой слободе лондонские аристократы?»
– Да, Ваше Величество. Еду к Плещееву озеру.
– По приглашению?
– Так, – ответил Дэвид чуть настороженно, но все же твердо смотря в глаза необычному царю московитов.
– Как зовут?
– Дэвид, Дэвид Росс, Ваше Величество.
– Что умеешь?
– Корабельный плотник. Работал на Чатемской верфи последние двадцать лет. Имел честь строить большой корабль первого ранга «Британия»[19] о ста пушках. На тот момент – самый мощный корабль Королевского флота.
– Дельный навык, – согласился царь. – Чего из Англии уехал? Или там добрые корабелы не нужны?
– Ваше Величество, – вперед замявшегося мужчины выступила достаточно миниатюрная, стройная девушка с пронзительно голубыми глазами и густыми кудряшками насыщенного рыжего цвета. – Отцу неловко о таком говорить.
– Анна! – остановил ее Дэвид. – Я сам. Ваше Величество, моя жена и оба сына умерли. А я уже немолод и в полную силу работать на верфи не могу. Я всего лишь плотник, пусть и опытный да имевший под своей рукой подмастерьев. Денег на безбедную жизнь скопить не удалось, а что было – болезнь унесла. Вот я и рискнул. Здесь же, по слухам, я смогу не столько сам махать топором, сколько учить молодежь этому делу. А в Англии кому я нужен стану после того, как рука твердость да силу потеряет? Голодать с дочерью будем.
– Доброе желание, – кивнул царь. – Для того ветеранов и собирал. Не ты один стал лицом перед старостью и опасаешься за свое будущее. На озере я соорудил учебную верфь, где корабелов готовить хочу да моряков. Моей державе их нужно изрядно, так как больно ценный товар, и нам его весьма недостает, – сказал Петр и совершенно по-доброму улыбнулся. Да и Дэвид с остальными гостями, прибывшими с той же целью, лицом посветлели да заулыбались. – Прошу к столу! – махнул рукой Государь и как бы ненароком встретился глазами с Анной Росс.
Внимательный, живой и сильный взгляд небесно-голубых глаз на миловидном личике, окаймленном густыми ярко-рыжими кудряшками. Ничего особенно в ней не было. И даже напротив, по меркам тех лет грацильный вид у женщины не приветствовался из-за сложностей с родами. Да и вообще любили и ценили, почитая за красавиц, более пышных. Но Петр, проживший больше полутора веков в совсем других временах, был буквально сражен ее видом.
«Проклятье! – выругался про себя Петр. – Не Монс, так Росс. Это, наверное, судьба… Надеюсь, что эта хотя бы не такой дурой окажется…»
Их слегка затянувшийся взгляд, полный взаимного интереса, не остался без внимания окружающих.
– Ну, друг, поздравляю, – шепнул на ухо, хлопнув по плечу Дэвида, Фома. – Петру Алексеевичу твоя дочка приглянулась. Да ты не тушуйся. У нас половина Немецкой слободы пыталась его увлечь. Даже юную Анну Монс, что почитали первой красавицей среди ваших, предлагали. Так и от той он нос воротил. Отшучивался, дескать, мал еще. А тут такой взгляд… Да не только у Государя, но и у дочки твоей.
– И что со всем этим делать? – растерянно спросил Дэвид.
– Ничего не делать. Коли Петр Алексеевич надумает, то приблизит к себе твою дочь. А значит, и ты при деле будешь, и она уж точно бедствовать не станет.
– Так ведь кто она, а кто он? – так же тихо и слегка перепуганно шепнул Дэвид. – В жены-то ее взять не сможет, даже если захочет.
– Он своих не бросает. Если будет с ней жить, то хоть в браке, хоть без него, она окажется под его опекой. Особенно если детишек народят.
Тем временем затянувшаяся пауза из-за встретившихся взглядов юной пары стала просто звенящей.
– Кхе! Кхе! – нарочито громко кашлянул Меншиков. – Сударыня, позвольте, – обратился он к Анне, приглашая ее пройти к столу. На что Петр чуть усмехнулся и, не отводя глаз от девицы, кивнул ей, дождался книксена и двинулся дальше.
Ранним утром следующего дня
– Ты чего? – поглаживая рыжие кудряшки Анны, спросил царь, когда почувствовал слезы, капающие на его грудь. – Я тебя обидел?
– Нет, что ты… – резко оживилась девица, полезшая сразу целоваться. – Я просто боюсь… жутко боюсь, что ты поедешь дальше, оставишь, забудешь меня…
– Глупости, – взяв ее лицо в свои ладони, произнес Петр. – Вместе доедем до озера. Все там осмотрим. А потом я заберу тебя в Преображенское. Если сама захочешь, конечно.
– Да как же я могу не захотеть? – вскинулась Анна.
– Но сразу говорю – про женитьбу ни слова. Я царь и себе не принадлежу. Если интересы державы потребуют, возьму в жены ту, которую потребуется для дела. Пусть она трижды ненавистна и уродина. – От таких слов Анна поджала губки и слегка напряглась. – Впрочем, это не будет мешать нашим чувствам. Даже взяв себе жену, никуда тебя не погоню. Готова ли ты к этому?
– Быть рядом, но не иметь на тебя никаких прав? – чуть подумав спросила она.
– Да, – по-доброму улыбнулся Петр. Ему нравилась ее смышленость.
– Ты разве оставил мне выбор? – ответила Анна и, обняв Петра за шею, впилась в него поцелуем.
Глава 9
5 февраля 1686 года. Москва. Кремль
Софья с задумчивым видом сидела в кресле и смотрела в окно, за которым кружил снег.
– Душа моя, – Василий с печальным видом смотрел на задумчивую возлюбленную, – посланцы Австрии и Венеции требуют от нас не затягивать с выступлением против османов. Я у них выторговал год на подготовку, ссылаясь на нехватку денег, но даже это их сильно раздражало.
– То есть на подготовку у нас только год, – все так же задумчиво произнесла Софья, выстукивая какую-то мелодию пальцами по столу.
– Тебя тревожит Петр? – наконец не выдержал Голицын, подняв нелюбимую тему царевны.
– И с каждым годом все больше…
– Но стрельцов и полки нового строя мы крепко держим в своих руках. А вернувшись с победой, так и вообще получим их преданность на многие годы. Я обещаю – мы официально венчаем тебя на царство!
– Сколько у Петра сейчас войск? – как будто не услышав его, спросила царевна.
– Сложно сказать, – с легким раздражением хмыкнул Василий. – Официально – девять рот: шесть пехотных, две конные и одна артиллерийская. То есть около пятнадцати сотен человек. Однако кроме них у него есть еще люди вооруженные и при деле.
– И сколько же на него работает человек?
– Без малого пять тысяч, с учетом ткацкой, лесопильной, корабельной и двух сельских мануфактур, а также двух десятков мастерских и десяти придорожных фортов. Сама видишь, не так и много. У иного боярина больше.
– Но Петр – не боярин, – отрезала Софья. – Ты все узнал о его планах на ближайший год?
– Их много, но все они связаны с деньгами. Государственные дела он как будто бы полностью игнорирует, по крайней мере, напрямую. Даже воинства уже мог держать много больше.
– Больше?
– Доходов от ткацкой, лесопильной и двух сельских мануфактур ему хватит, чтобы сытно содержать тысяч двадцать, а то и двадцать пять. Однако он не спешит нанимать и вооружать людей. Сейчас их не более чем нужно для защиты от разбойников его торговых и заводских дел.
– Ты уверен? – скептически глянув на Василия, переспросила царевна.
– Да, душа моя, – кивнул Голицын. – Не царевич, а купец какой-то или заводчик. Все помыслы лишь о прибыли да производстве.
– Хорошо бы, – усмехнулась Софья. – Он помешает нам в этих походах?
– Напротив, – улыбнулся фаворит. – Мне стало известно, что свою дорогу, проложенную от Преображенского до Переславля, Петр решил тянуть дальше не только на север до Ярославля через Ростов, но и на юг до Тулы. Для чего сейчас проводит сбор средств. Впрочем, своих сил ему и без помощников хватит.
– А зачем ему Ярославль и Тула?
– Про Ярославль толком не знаю, слухов много, но по делу никто ничего не говорит. В Туле же его заинтересовали железоделательные заводики. Вон один заводчик из числа бывших государевых крестьян к нему уже три раза приезжал.
– Кто таков?
– Никитка Ануфриев сын Демидов. Ничем особым не отметился, и почему выбор Петра пал на него, мне неведомо. Полагаю, что случайно.
– У братика и случайно?
– Все может быть, – пожал плечами Василий. – В конце концов, несмотря на всю его разумность, ему всего шестнадцатый год идет. Так что все возможно. Нам же эта затея только на руку. До Тулы он, может, дорогу и не дотянет за нынешний год, а вот с мостом через Оку может успеть. Он ведь его хочет деревянным поначалу делать, а потом рядом не спеша каменный строить. А без даже деревянного моста нам много возиться придется – наплавную переправу делать.
– Это да, это хорошо, – кивнула Софья. – Ты только смотри да подгадывай так, чтобы все войска с собой не прихватить.
– Опасаешься, что попытается силой власть взять?
– Опасаюсь, – кивнула царевна. – Вон и шалаву себе рыжую завел. В постель затащил. Как бы намекая, что в любой момент жениться может. А значит, заявить о себе как о взрослом муже, которому регент не нужен.
– Так безродная же девица! – возмутился Василий. – Не посмеет он на ней жениться. Держит для утех, да и только.
– Так открыто? – улыбнулась Софья. – Мы вон с тобой людям не открываемся, чтобы лишнего чего говорить не стали, а братик взял себе эту рыжую бестию и живет с ней, ничего не стыдясь. Зачем? Он ведь ничего просто так не делает.
– Влюбился он. Вот страсти голову и морочат.
– Возможно… – кивнула царевна. – Но если влюбился, то отчего в жены ее не берет? Мне доносили, что она уже от него понесла, из-за чего братик мой развел беготню. Все это неспроста. Чую – дразнит он меня.
– Душа моя, – улыбнулся Василий, – я говорил с Натальей Кирилловной по этому вопросу. Она ведь и сама переживает из-за этой безродной кошки.
– И что она сказала?
– Что у нее с Петром был разговор, и он-де чуть ли не грубым манером ей ответил, ссылаясь на то, что с возрастом ума лишаться стала.
– Вот как? – удивилась Софья.
– Именно. Петр ей пообещал, что никаких намерений жениться на Анне у него нет, и та об этом знает. У них просто любовь, которой ему не хочется стыдиться. Вероятно, лавры Людовика XIV Французского прельщают. Уверен, что Франц Лефорт, ныне служащий ему, поведал вашему брату о Париже не меньше, чем мне. А там много изысканных и утонченных отношений вне банального и пошлого брака.
– То Петр, а это рыжая шалава? Ведь если родит, да ребенок выживет, может и уломать братика. Особенно если мальчика.
– Наталья Кирилловна и с ней беседовала, после чего успокоилась, – усмехнулся Василий. – Твой братец, как оказалось, еще в первую ночь все доходчиво объяснил.
– И она согласилась?
– А чего ей не согласиться? Царевич ведь. Прижить от него детей – благое дело. Тем более что он ее полностью на содержание взял и пылинки сдувает.
– Да уж… – покачала головой Софья. – А что еще кроме дороги он затевает в нынешнем году?
– Ничего особенного. Затевает новую лесопильную мануфактуру в Переславле, купил пороховые мельницы и бумагоделательную мануфактуру на Яузе, стекольный заводик в Измайлово и так далее. Какая-то совершенно безобидная возня.
– Погоди, – напряглась Софья. – Ведь завод стекольный в Измайлово был казне приписан. Как он его купил?
– Он предложил за него хорошие деньги. А они нам нужны в предстоящем деле. Тем более что заводик был захудалым. Чего бы и не продать? Пусть лучше заводами занимается да дороги с мостами сооружает, чем с нами бодается за право сидеть на престоле. И нам польза, и ему занятие.
– Что правда, то правда, – усмехнулась Софья. – Только не нравится мне это все. Не знаю почему, но не нравится. Вроде делом хорошим занимается и со мной он вежлив, но… что-то во всем этом не так. Взгляд у него совершенно недетский. Пугающий.
– Душа моя, так и что с того? Пока он слишком слаб. Бояре на нашей стороне, даже те, что хотели бы Нарышкиных поддержать. Ведь мал еще братик твой, мал. Да вон с рыжей учудил. Даже союзники Нарышкиных обиделись, так как надеялись, что кого из их рода Петр возьмет в жены. А потом воинская слава да надежные войска позволят венчать тебя на царство, и никто этому уже помешать не сможет.
– Твои слова да Богу в уши, – тяжело вздохнув, произнесла Софья. – Ты уверен, что братец эту рыжую шалаву в жены не возьмет?
– В таком деле нельзя быть абсолютно уверенным, – уклончиво ответил Василий. – Но…
– Тогда вот что, – потерев переносицу, перебила его Софья. – Поговори с боярами. Расскажи им по секрету, что Петр собирается на этой рыжей жениться да католичество принять.
– Так она же протестантка, – поправил возлюбленную Василий.
– Скажи, что протестантка. А потом попугай о том, как их веру и интересы будут после этого ущемлять.
– Душа моя, – настороженно спросил Василий. – А ты уверена, что нам нужно все это затевать? Вдруг бояре начнут переживать и сделают чего Анне. Петр ведь не простит. Это он с мануфактурой да фортами закрыл глаза на то, что мы слегка шалим. Ему и допрашивать не нужно было, так все понял. А с этой рыжей у него любовь. Погоди пару лет. Вот вернусь с победой, тогда и видно будет. А после твоей коронации и подавно. Не спеши. Мы еще свое возьмем. Негоже так рисковать в канун великого дела.
Глава 10
7 ноября 1687 года. Преображенское
Для обеспечения определенного удобства работы Петру уже на второй год своей обновленной жизни потребовалась личная резиденция. И деревянный дворец, выстроенный еще при Алексее Михайловиче, его отце, был совершенно для такого непригоден. Посему уже в начале лета 1684 года, получив источник стабильных доходов в лице действующей ткацкой мануфактуры, юный царь принялся строить Малый дворец в Преображенском.
Мощные кирпичные стены довольно компактной постройки терялись за внешней эстетикой, близкой к неопалладинизму лорда Берлингтона, напоминая во многом его виллу в Чизвике, которую он должен будет построить только спустя четыре десятилетия. Не копия, конечно, но общий вид и пропорции вполне выдержаны. Разве что использование для покрытия крыши красной глиняной черепицы и внешней облицовки стен из песчаника слегка контрастировало с идеями Берлингтона. Впрочем, при внешней схожести отличий было немало, но крылись они прежде всего в совершенно иной внутренней планировке и обширном подвале с помещениями самого функционального характера.
В общем и целом к лету 1687 года строительные работы были завершены, и оставалась только мелочевка внутренней отделки, так что Петр со своей фавориткой и слугами смог въехать в свою новую резиденцию – Малый дворец, стоящий буквально на берегу Яузы. Освободив старый дворец Алексея Михайловича в Преображенском, передавая его полностью в распоряжение мамы. Да и для Федора Юрьевича Ромодановского, проживавшего с ними, тоже места выделили больше. Чай не мальчик в трех комнатах ютиться.
– Поражаюсь я тебе, – произнесла Анна, томно развалившись на мягком диване в комнате отдыха Малого дворца. – Столько всего знаешь, умеешь… – на этом слове она слегка осеклась и покраснела, – а лет меньше, чем мне.
– Хочешь поговорить о легенде, что блуждает по Москве? – усмехнулся Петр. – Разве в ней не говорится, что я не горю желанием общаться на эту тему?
– Говорится, – кивнула Анна. – Но мне безумно любопытно. Понимаешь, я всегда рядом и вижу, что ты совсем не такой, как все. Совсем. Ты словно из иного мира.
– Тебя распирает любопытство и желание приоткрыть завесу священной тайны? – спросил Петр, внимательно смотря в глаза своей возлюбленной.
– Мне просто хочется лучше понять тебя, – совершенно серьезно произнесла Анна, твердо и спокойно смотря в глаза. – Ведь я всегда рядом. И чем лучше я тебя знаю, понимаю, тем больше будет пользы от моей помощи.
– Разумно, – кивнул царь и взял долгую паузу, рассматривая свою фаворитку. Можно ли ей доверять? Да, их сильная страсть перешла в крепкую любовь, причем сильную и обоюдную. Общий ребенок. Но что дальше? – Ты помнишь, как поступила моя мама, разболтавшая по секрету всему свету про апостола Петра? Хотя я просил ее помалкивать.
– То есть то, что я за два года, что мы вместе, ничего лишнего на сторону не сболтнула, для тебя не важно? Или ты не со мной несколько недель перебирал серебро и золото в подвале, не доверяя никому вокруг? А может быть, это не я была в курсе всех твоих сделок и их подноготных? Неужели такая верность для тебя ничего не значит?
– Поверь, все это для меня очень важно. У меня мало верных и преданных людей… тем более таких прекрасных и безукоризненных, как ты.
– Тогда что тебя останавливает? – надула губки Анна. – Ты пойми, я же вижу, что с тобой что-то не так. Днем и ночью вот уже на протяжении двух лет я рядом. Делю с тобой ложе, дела, жизнь. Я даже жизни без тебя не мыслю и делаю все, чтобы помочь тебе в твоих начинаниях. А потому прекрасно замечаю просто кричащие отличия тебя от всех остальных людей. Ты как будто… я не знаю даже… Помнишь, ты мне рассказывал легенду о Фаэтоне? Вот. Ты как будто с Фаэтона пришел. Иногда мне кажется, что ты знаешь если не все, то практически все. Совершенно иначе думаешь, причем эта особенность приводит тебя неуклонно к успеху и правильным выводам. – Она тяжело вздохнула и как-то осела. – Я уже не знаю, что думать. И если ты боишься, что я сболтну чего лишнего, то не говори мне ничего. Если, конечно, считаешь, что будет лучше мне самой все придумать.
– Ну что ты так завелась?
– Ты думаешь, я не знаю, что этот вопрос тебе не хочется обсуждать? Но я уже совершенно извелась, выдумывая себе какие-то бредни…
– Дело в том, моя любимая и ненаглядная Анечка, что принятие на себя этого секрета возлагает на тебя бремя ответственности совершенно иного порядка. Это мне ты можешь пообещать, а потом по секрету сболтнуть кому в надежде, что я не узнаю. Данная же тайна связана с самыми сокровенными основами мироздания, и взыскивать за нее буду не я, совсем не я.
– Апостол Петр? – с серьезным видом спросила Анна.
– Ты все-таки хочешь все узнать? Готова к тому, что из просто возлюбленной ты окажешься обязана до самого своего вздоха следовать за мной и помогать мне в той миссии, ради которой я тут? И если изменишь, предашь или дашь слабину, то держать ответ будешь перед Всевышним в самом прямом смысле этого слова. Готова?
– Петь, я и так уже это делаю и не мыслю свою жизнь без тебя. Ни сейчас, ни в будущем. Ты меня хочешь испугать уже сделанным мной выбором? – Царь внимательно на нее посмотрел. Глаза в глаза. Сильная, энергичная натура его «рыжей кудряшки» была полна твердости и уверенности. Да и вела она себя эти два года словно дворняжка, подобранная на улице, по сути такой и являясь. Простолюдинка, получившая шанс оказаться рядом с правителем огромной и могущественной державы, которой откровенно завидовали «записные красавицы» тех лет, не понимая, что Петр в ней нашел. Ведь по местным меркам Анна была слишком худа и изящна для красотки. И что удивительно – она отлично все понимала, отчетливо осознавая, что ее жизнь будет идти буквально на часы после гибели или свержения ее Пети. Хотя, к слову сказать, образование она получила неплохое, так как выросла в семье пусть и не очень состоятельного, но толкового корабела. То есть и питалась нормально, и поучиться удалось. Чтение, письмо, счет, основы физики, химии и навигации. Для юной девицы столь низкого происхождения в те времена – весьма солидный багаж знаний. Да еще и Петр ее непрестанно учил последние два года математике и финансам, к которым она питала слабость и особый интерес.
Пауза затягивалась. Но Анна и не думала сдаваться, стойко перенося взгляд своего возлюбленного. Лишь слегка подрагивая от напряжения и, возможно, страха. «В конце концов, кто ей поверит, если она постарается разболтать легенду? – пронеслось у Петра в голове. – Тем более что ее можно немного подкорректировать. Заодно и проверку еще одну моей «кудряшке» сделаю».
– Тот мужчина, которого видела моя мама, – после пяти минут таких гляделок произнес царь, – был не апостол Петр. Его имя – Адонай. В этом мире никого могущественнее его нет. Именно его в христианстве называют Богом-отцом.
– То есть Святая Троица…
– Ань, – перебил ее Петр. – Ему абсолютно все равно, поклоняются ли ему люди или нет. И уж тем более плевать на то, какие для этого они себе выдумывают ритуалы. Абсолютно. Мы для него муравьи. Один из многих видов живых существ и далеко не единственный вариант разумных. И вся эта возня разных церковных иерархов – это просто возня простых людей, и ни на йоту больше.
– Но как же тогда быть с Раем и Адом?
– Понятия не имею, – пожал плечами Петр. – Несмотря на то что я дважды умирал, каждый раз я продолжал жить в новом месте. – Анна подвисла. Серьезно. Качественно. Надолго. Впрочем, юный царь этого и ожидал, зная, что, несмотря на все его усилия по раскрепощению и развитию и без того не по эпохе продвинутой девушки, она все же оставалась дитем своего века. А потому Анне требовалось время и весьма солидные умственные усилия, чтобы услышанную информацию переварить и осознать, приняв как данность. Так что Петр, оценив возникшую перегрузку сознания у своей возлюбленной, решил ей не мешать, а потому налил себе чая и развалился с пиалой в руке на мягком диване – ждать возвращения девушки на землю.
– Три жизни, – медленно, буквально по слогам произнесла Анна минут через пятнадцать тяжелого раздумья. – А я-то гадала, отчего чувствовала себя рядом с тобой так, словно не я старше, а ты. Причем сильно. Будто юная девица с опытным мужем… Сколько же тебе лет?
– В общей сложности?
– Да, – сказала девушка, уже совсем ожив и буквально заблестев глазами.
– Совокупно сто восемьдесят семь.
– Сколько?! – дико округлив глаза, переспросила Анна.
– Почти два века. И полагаю, что в этой жизни, если не наделаю ошибок, отметку в двести лет я пересеку.
– Боже! Это просто невозможно! Как?! – Она вскочила с дивана и забегала по комнате, пытаясь дать выход пошедшим из нее эмоциям. – Невероятно!
– Анют, любимая, иди ко мне, – поманил он девушку, помня о том, что в теплых объятиях она намного спокойнее воспринимает многие вещи, да и успокаивается скорее. Так оно и вышло. Хотя первые минуты две она продолжала подрагивать от возбуждения и переполнявших ее эмоций.
– Сто восемьдесят семь лет… получается, что ты меня старше больше чем в десять раз… Боже! Да даже мой отец тебе в праправнуки годится!
– Разве тебя не устраивает мое старческое тело? – шепнул Петр и чуть прикусил ей мочку да сильнее прижал к себе.
– Нет… конечно, нет. Ты же и сам об этом знаешь…
– Ты сама хотела все узнать, – произнес, чуть дернув плечом, Петр.
– Не обижайся, милый, – почувствовав, что она сказала что-то не то, Анна вывернулась всем телом у него в руках и, заглянув в глаза, принялась его покрывать поцелуями.
– Ань, – взял ее за плечи Петр. – Успокойся. Я понимаю, что тебя все эти сведения приложили и неслабо, но, поверь, их лучше принять как есть, как данность, а не пытаться придумать объяснение.
– Хорошо, любимый, – покладисто кивнула головой Анна. – А ты расскажешь мне о том, как ты жил в прошлом? Кем был, чем занимался?
– Хочешь послушать о моих женщинах? – усмехнулся Петр, а девушка чуть поджала губки и смутилась. – Мы не будем об этом говорить. Ты поняла? Потому что все это осталось в других жизнях. И уверяю тебя, ты не сможешь встретиться ни с одной из моих женщин просто потому, что они еще не родились.
– То есть? – опешила от такого заявления Анна.
– Сейчас на дворе, если верить григорианскому календарю, 1687 год. Верно?
– Да.
– Так вот. Первый раз я умер в 1909 году после шестидесяти четырех лет жизни, а второй – в 2082, прожив сто восемь лет.
– Так это же будущее…
– Верно, – улыбнулся Петр. – Будущее. Причем весьма далекое.
– Расскажешь?! – спросила Анна с каким-то особым жаром, а ее глаза загорелись, словно у маленького ребенка, увидевшего любимую конфетку.
– Конечно, расскажу, – ласково улыбнулся царь. – Затем и поддержал этот разговор.
– Кстати… – замерла Анна. – А как же твои изобретения?
– В основной массе – это воспоминания о том, как делали в далеком прошлом… для тех жизней. Кроме всего прочего, я за год до своей смерти узнал о том, в каких временах и местности буду жить в дальнейшем. Так что смог немного подготовиться. Помнишь, как ты удивлялась моему решению выкупить пару сотен десятин земли под Можайском? Дескать, бурьян, неудобья да лес сплошной.
– Это где ты клад нашел?
– Именно. На самом деле я просто знал, что он там, – улыбнулся Петр. – Во второй половине двадцать первого века уровень человеческих возможностей был уже таким, что спрятать что-то металлическое под землей оказалось просто нереально. Поэтому незадолго до моей второй смерти мир услышал сотни удивительных новостей о том, что находились один за другим давно забытые легендарные сокровища. Так, например, мне было хорошо известно, где зарыл свой клад Сигизмунд III[20]. А еще я знаю, где хранится золото последнего хана Казани, оба золотых коня Батыя, клады тверских князей и так далее. Все самые вкусные «кубышки». Даже более того, знаю, где через тридцать лет один испанец закопает восемьсот тонн золота…
– Но как ты это все помнишь? – удивилась Анна.
– Очень просто. Я готовился. Изучал все материалы, что могут пригодиться, и тщательно их запоминал, используя методики конца двадцать первого века. Получалось, конечно, не очень хорошо, но лучше, чем у многих. По крайней мере, обычным способом так не запомнишь.
– Поразительно… – покачала головой Анна. – Получается, – продолжила она, сменив тему, – что все эти бюстгальтеры, трусики, прокладки и прочие безумно полезные вещи ты просто вспомнил?
– Да, – важно кивнул Петр. – И постарался воплотить в жизни в нашей исторической местности. Мне хотелось сделать тебе приятно, вот я и вспомнил приспособления для облегчения жизни женщинам. А то, что теперь их продаю, так… эм… сама виновата. Уж не знаю, где ты демонстрировала эти предметы дамского туалета своим подругам, но шуму наделала изрядно. Я тебе не рассказывал, но меня моя собственная мама отчитывала за то, что я забыл про нее. Ну и сестра, само собой.
– Да чего уж тут верить? Слухи о тех разговорах до сих пор пересказывают по углам на приемах… – улыбнулась Анна. – Кстати, а одежда…
– Что, одежда? – напрягся царь.
– Ты ведь видел много новых, интересных фасонов одежды, которые в наши дни еще даже не придумали.
– Видел.
– И ты, я полагаю, хочешь, чтобы я их надела? – хитро улыбнувшись, прижалась к нему Анна.
– А ты рискнешь? – усмехнулся Петр. – Ты ведь даже не видела, как они выглядят. По нашим временам многие из них станут почитаться слишком откровенными. Пошлыми. Развязными.
– Слушай, я видела, как ты одел своих солдат и рабочих. Ничего такого в их одежде нет.
– Ань, рано еще… потерпи. Потом будем вместе вводить новую моду. И красивую женскую одежду тоже.
Читать бесплатно другие книги:
