Университет вредной магии. Пособие по выживанию Ветрова Ника

– С год где-то, – произнес дядь Никодим, – а мы с Борей ждали и ждали, что вернется, одумается, что проснется гордость-то – четвертой полюбовницей у энтого с кровью демонов жить.

И тут я как заору:

– Чего?!

Домовой, как раз себе самогона еще наливавший, от моего вопля едва не расплескал все. Взглянул укоризненно, рукавом стол вытер и хмуро спросил:

– Чего орешь?

Ну я раскрывать-то карты не стала, просто уточнила:

– Речь-то, случаем, не о лорде Тиаранге?

И замерла, ответ ожидаючи.

– О нем, будь он трижды проклят, о нем, изверге.

Слов нет, одна ругань позорная. Правда, и вопросик:

– Дядь Никодим, вы сказали, что две ведьмы у него было, а потом говорите – четвертой полюбовницей стала… А что, и третья была?

– Была, магиня какая-то, вроде даже адептка из этой ихней АБМ, тож с ними в одном доме жила. Дом-то большой, комнат много, вот он и поделил его на две половины, стало быть, на одной эти живут, между собой не ссорятся, а на вторую половину им ходу нет, он сам, коли хочет, приходит, а коли нет – так и кукуют они в одиночестве.

– Э-э-э, – все еще слов не было, – и что он, ко всем?

– Нет, Стаська, не ко всем, а к кому пожелает, к той и придет.

Дядь Никодим выпил залпом и продолжил:

– К моей-то ходить совсем перестал. Месяц она ждала, второй, третий да и, собрав вещи, ушла поутру, только.

– Только что?

Махом выпив все из кружки, домовой ударил ею о стол и в сердцах ответил:

– Вот только не отпускал он ее!

И вот я собиралась дослушать жутко слезливую историю, но в домик снова постучали. Не в пример сильнее – бутылка едва со стола не свалилась, а после раздался рык:

– Никодим, ты что творишь?

Домовой охнул и прошептал:

– Ох, Владлен Азаэрович!

И полез под стол.

– А кто это? – тоже шепотом спросила я.

– Ддекан, – заикаясь, ответил домовой, – ччертового факультета… Меня нет!

Следующий удар заставил покоситься картины на стенах и жалобно заскрипеть шкаф.

– Никодим! – рявкнул взбешенный черт.

– Нет меня, нет, – настолько тихим шепотом, чтоб никто не услышал, выдал домовой.

И тут одна из картин со стены грохнулась и стекло защитное взяло и разбилось.

– Охохонюшки, – жалобно простонал владелец дома.

– Никодим, разнесу к демонам всю твою хибару! – заорал черт.

И у меня сдали нервы. А когда у меня сдают нервы, чертям лучше на глаза не показываться!

Вскочив, я схватила свою боевую метлу, в пять шагов пересекла дом домового и распахнула дверь в тот самый момент, когда взбешенный черт занес руку для очередного удара.

И он такой грозный был, такой злой, с лицом таким перекошенным и шеей мускулистой, конкретно вздувшейся, что мои нервы мгновенно прекратили сдавать, тихомирно вернулись обратно, оставляя хозяйку совершенно не способной вести диалог. И потому, когда черт разъяренно взглянул на меня, я всего лишь пролепетала:

– А нас нет дома.

На лице мужика отразилось заметное удивление, и он поинтересовался:

– Кого – вас?

– Меня, метлы и домового, – отступая и пытаясь прикрыть дверь, сообщила я.

Дверь закрыть не удалось, потому что кое-кто был против. И этот самый кое-кто внимательно оглядел меня, метлу, домового, который в свою очередь из-под стола выглядывал, и задал нетривиальный вопрос:

– А вы что, вместе живете?

– Да! – отбросив метлу и вцепившись в дверь, чтобы наконец закрыть ее, ответила я.

Черт продолжал держать створку одной рукой вообще без какого-либо напряжения и, странно улыбаясь, смотрел на меня, чтобы в итоге поинтересоваться:

– А что вы делаете?

– Дверь закрываю! – рявкнула я, уперевшись ногой в стену и продолжая свое правое дело – тянуть ручку на себя.

– Так вас же дома нет, – ехидно заметил Владлен Азаэрович, не испытавший ни малейшего дискомфорта от вовлеченности в процесс моей ноги.

Более того, он почему-то странным образом стал смотреть, собственно, туда, откуда ноги брали начало, и как-то даже про домового забыл.

Я еще раз, отчаянно пыхтя, потянула на себя дверь и только потом сообразила.

– А куда вы, собственно, смотрите? – возмутилась, мгновенно опуская ногу и натягивая юбку пониже.

– Уже никуда, – ничуть не смутившись, соврал подлый развратный декан чертового факультета. – Так, говорите, вас дома нет?

– Именно так, – уперев руки в бока, ответила я.

– Хм… – Черт, а он был на земле, а дверь-то – она метра на полтора от земли будет, еще раз оглядел меня с ног до головы и поинтересовался: – А когда вернетесь?

– Куда вернемся? – не поняла я.

– Домой, – зло пояснил черт.

И поскольку лицо его опять приняло зверское выражение, я не задумываясь ответила:

– Никогда!

– Это как? – вновь удивился декан. – Знаете, удивительное дело, и дома вас нет, и возвращаться вы не планируете.

– А чему удивляться?! – воскликнула я. – Вы бы на себя в зеркало взглянули, тоже бы возвращаться домой отказались!

У черта медленно, но верно и яростно сузились глаза.

– Беги, Стаська, – сдавленно посоветовал домовой из-под стола. – Ты ж его смертельно оскорбила…

– Чем? – искренне не поняла я.

– Балаганом! – зло просветил Владлен Азаэрович.

На это я могла разве что заметить:

– Эм. – и предпринять отчаянную попытку в очередной раз закрыть дверь.

Руками вообще без толку было, и потому я уперлась двумя ногами в стену и потянула изо всех сил, и, может быть, даже получилось бы, если бы кое-кто не прошипел:

– Это уже переходит все границы!

Затем был треск, а после я повисла, держа дверь, причем висела я в паре сантиметров от зверской морды декана чертового факультета, который эту самую дверь держал на вытянутой руке.

– Мама! – прошептала перепуганная ведьмочка перед лицом разъяренного черта.

У декана заметно дернулся глаз, после чего он – декан, а не глаз, – прошипел:

– Вы что там пили, Григорьева?!

– Чай, – чувствуя, как слабеют пальцы, ответила я.

– Какой чай? – прорычал Владлен Азаэрович.

– Малиновый.

– Да? – Меня медленно поставили на землю, и как только туфли коснулись твердой почвы, я разжала пальцы, отпуская дверь.

Последнюю мгновенно отшвырнули, и та разбилась на щепки о дерево метрах в десяти от нас. Одно могу сказать точно – восстановлению она уже не подлежала.

– Никодим, – прорычал черт, – ты малину откуда взял, сволочь?

Из-под стола донеслось сдавленное:

– Так в лесу, почитай, и нетушки…

– Откуда?! – заорал черт так, что у домового все оставшиеся картины рухнули на пол.

И едва стих звон стекла, раздался тоненький, дрожащий голосок:

– У… у. у феек, которые. это. феячат потихонечку.

Несколько секунд черт молча смотрел в небо. Молча, внимательно, обреченно даже, потом тихо, но как-то очень четко и слышно произнес:

– Никодим, я не буду тебя убивать, не буду, поверь.

– Правда? – шепотом спросил домовой.

– Правда, – выдохнул Владлен Азаэрович. – Просто, мать твою, руки-ноги повыдергиваю и в ж. – Тут декан заметил мой шокированный до предела взгляд и гораздо спокойнее добавил: – И в пасть засуну.

– Ух ты, – восторженно протянула я, с восхищением глядя на черта, – какой вы грозный.

– Что? – вмиг осип декан чертового факультета.

Но в этот момент мои загребущие ручки уже обвивали его талию, вздымающаяся грудь притискивалась к его груди, а губы шептали прямо в зверскую морду:

– Такой мужчина… Такой грубый… Такой зло-о-ой… Злодеюшечка ты моя. Гневушечка. Зломордушка осерчавшая.

Внутренний голос медленно обалдевал от моего поведения, я и сама была в шоке, хуже того, в ауте, и тут Владлен Азаэрович прошипел:

– Нет, Никодим, все-таки урою, падла.

После чего схватил меня за руку и потащил куда-то, невзирая на мои попытки сопротивления, и метлу, которая грустно потащилась следом. Да что там метла, самой вдруг так тошно стало, и, размазывая слезы по лицу, я вдруг как завою:

– Га-а-ад, жестокий! Я к нему всей душой, а он! И хватает же совести, обаял, соблазнил, слова говорил сладкие, шептал всякое, туда, откуда ноги растут, смотрел-засматривался, из дому вытащил, а теперича что? Изверг, как есть изверг!

Двое идущих навстречу друидов застыли изваяниями, потрясенно глядя на взбешенного черта.

– Зла! – хмуро поздоровался тот, ускорив шаг и тем самым быстрее меня потащив.

А у меня и так ноги заплетались! И я чуть не падала, а он…

– Отпустите меня, вы, хам! – на весь заканчивающийся лес заорала я.

Черт остановился. Застыл на секунду, потом медленно повернулся, отчего-то тяжело дыша, и прошипел:

– Слушай, ты, Григорьева, еще одно слово, еще вот хоть одно слово.

И был он весь такой большой! Грозный! В костюме таком, который плечи облегал. И взгляд такой жаркий, и.

– Возьмите меня! – возопила я, подаваясь ближе к этому всему с мускулами и клыками.

Мужик остолбенел, меня ничего уже не смущало.

– Владулеп Азапэрошич, – низко и хрипло прошептала я, притискиваясь к декану, – вы.

– Владлен Азаэрович! – разъяренно поправил он.

– Вла… – попыталась повторить я. – Вла… как тебя там. Э-э-э… Э-э-э-э…

С тихим, но таким явственно прочувствованным проклятием декан чертового факультета схватил меня, перебросил через плечо и стремительно зашагал вдаль, до горизонта, стало быть. А на меня вдруг такой исследовательский интерес напал и вопрос на тему «А куда у боевых чертей хвост девается?» просто-таки лишил сна и покоя, и.

– Студентка Григорьева, прекратите немедленно стаскивать с меня штаны! – рявкнул черт, прервав мою исследовательскую деятельность.

– Да тихо вы! – шикнула я на декана. – У меня тут, может, тайна века сейчас будет открыта, я, может…

Ведьму рывком сорвали с плеча, поставили на землю, после чего Владлен Азаэрович подтянул брюки, затянул ремень сильнее, мрачно глянул и, видимо, чтобы оставить мучиться в безызвестности по поводу исчезновения у боевых чертей хвоста, схватил на руки, сжал так, что не пошевелиться, и понес дальше.

И тут я сказала:

– А между прочим, я девственница!

И зачем сказала, ума не приложу.

– Счастлив, – прошипел взбешенный черт. – Но вот верится с трудом.

– Хам, – задумчиво констатировала, глядя в синее небо.

Владлен Азаэрович споткнулся, метнул на меня ненавидящий взгляд и понесся едва ли не бегом. Причем не по дороге, потому что все время что-то перепрыгивал, и вообще меня трясло и шатало и как-то вследствие этого потянуло пофилософствовать.

– А скажите, – загадочно протянула я, – а вот умеют ли камни любить?

И мы зависли. Не знаю где, но мне кажется, что висели немного, а после сиганули вниз. Куда вниз, я не видела, у меня тут такое небо шикарное было, и мысли тоже.

– Умеют, – уверенно протянула я. – Вот, даже камни умеют любить, и только черти нет.

– Что? – прорычал декан, когда мы куда-то бухнулись.

Нет, я не упала, а он, кажется, да, на колени.

– Вы мне молитесь? – спросила отвлеченно. – Это потому что я правду поведала? Хорошо-то как – Станислава, богиня правды. Звучит, да?

– Еще как! – черт рывком поднялся на ноги. – Чудная бы вышла эпитафия!

– Боги бессмертны, – поведала я ему, пока декан снова куда-то шел. – Странно, что вы об этом не знаете. Вы безграмотный, да?

Из горла боевого черта вырвался какой-то хрип, а потом он резко свернул, и небо исчезло. Вот взяло и исчезло, сменившись полупрозрачным потолком, по которому вились лианы, и на них росли цветочки. И я решила: это «небо» тоже очень даже ничего, так что буду смотреть на него.

И тут Владлен Азаэрович остановился и зло сообщил кому-то:

– Вот!

– О, поздравляю, – певучим хрустальным голоском ответил кто-то. – Всего вам злого, детей побольше, тещи поопытнее и…

– Слушай, ты, фея, – окончательно слетел с катушек черт. – Я тебе сейчас крылья к демонам вырву и…

– Хам, – задумчиво констатировала я.

После такого меня вдруг отнесли куда-то и уронили. Вот взяли и уронили на диван, после с чувством выполненного долга руки вытерли, словно я вообще что-то грязное, наградили убийственным взглядом и ушли.

И откуда-то справа донесся взбешенный голос:

– Слушай сюда, Лепестук Лепестоковна.

– Лепесток Фиалковна! – поправил звенящий от гнева женский голос.

И мне стало ну очень интересно, кто это. А потому я приподнялась, кое-как ноги опустила на пол и села с пятой попытки – метла помогла, она, оказывается, тоже тут была. И вот только я села, взгляду моему представилась чудесная картинка – взбешенный черт перегнулся через стол и рычал на такую маленькую худенькую феечку с крылышками.

И рычал черт ну очень выразительно:

– Слушай ты, феячковна, я тебе сколько раз говорил – головой думать, что ты на своем экспериментальном закутке сажаешь, а?

Феечка была явно не робкого десятка и, несмотря на то, что черт ее едва ли не под стол загнал, умудрялась отгавкиваться:

– А кто, кто в универе за безопасность отвечает? Что я, виновата, что ли, что ты толком обезопасить наш сад не в состоянии, а?

– С-с-сад обезопасить? – взревел Владлен Азаэрович. – Ты, Травинка Болотяковна, обязана, мать твою водяному, докладывать мне, папашу на корм гадюкам, наименование растительности, которую высаживаешь в своем, мать его, саду! Где список?!

И феечка мгновенно сменила линию поведения.

– Владлен Азаэрович, родименький, ну что же вы так всполошились-то, а? Будет список, будет, ну виновата, да, забегалась, занести забыла, ну с кем не бывает. В чем проблема-то?

– В ЧЕМ ПРОБЛЕМА? – заорал декан чертового факультета. – В этом!

И его палец самым беспардонным образом указал на меня.

Феечка тоже на меня посмотрела, улыбнулась клыкастенько и протянула:

– Так миленькая вроде. И грудь, и талия, и ножки ничего, и светленькая, как раз в вашем вкусе, Владлен Азаэрович…

– Да неужели? – язвительно протянул черт. – Слушай сюда, Лепесток Фиалковна! – И вот от его вкрадчивого тона феечка побелела, и улыбаться перестала, и действительно на черта уставилась как зачарованная. – Вот это, – на меня снова указали пальцем, – новый староста чертового общежития! И оно внаглую не подписало листок о заселении. Тебе рассказать о последствиях?!

– Ох, – феечка испуганно втянула шею в плечи. – Говорила тебе, Владленушка, уступи ты этой Маре Ядовитовне. Ну раз бы ты с ней, другой, да и перебесилась бы баба, а так…

– Убью! – выдохнул декан.

– А чего я? Я ничего, я дальше слушаю. Может, помочь чем? – засуетилась фейка.

– Это в адекват приведи! – рявкнул черт.

Феечка с сомнением оглядела меня и осторожненько спросила:

– А чего с ней?

Широко улыбнувшись, я ответила:

– Все шикарненько!

– Малина с ней, – прошипел декан чертового факультета, – угадай чья.

– Ой, сорняк доставучий. – протянула фейка так, что у черта вытянулось лицо.

– П-п-подробнее! – рыкнул он.

Побледневшая фейка дрожащими руками открыла ящик стола, достала оттуда какие-то бумажонки и протянула декану, упрямо глядя в пол.

Черт схватил, развернул и прочел вслух:

– Сорта зачарованной малины. Сочувствие, Отвага, Глупость, Чрезмерная глупость, Отчаянность, Вожделение, Тупость, Страсть, Исследовательский инстинкт, Мыслитель, Божественность. – Он остановился, а после ласково так: – Лепесточек, зеленюшечка ты моя, а я тебя УБЬЮ! УБЬЮ, ТВОЮ МАТЬ, И ПОД ЭТОЙ МАЛИНКОЙ ПРИКОПАЮ!

И я как-то даже не удивилась, когда фейка юркнула под стол да там и затаилась. Нет, я вовсе этому не удивилась, зато глубокомысленно заметила:

– Удивительное дело, Владлен Азаэрович, в то время как прирожденный философ способен планомерно загнать противника в угол, вы собеседников загоняете исключительно под стол. Интересно, к чему бы это?

– К дождю, – брякнула из-под стола Лепесток Фиалковна.

В помещении раздался отчетливый скрежет зубов, а после декан простонал:

– Приведи ты ее в норму! У меня триста чертей топчутся перед общагой без возможности вселиться! Им что, ночевать под открытым небом?!

– Ага! – радостно сообщила я.

Черт прикрыл глаза, медленно, протяжно так выдохнул и очень сдержанно приказал:

– Приведи это в норму, немедленно!

Под столом завозились, и феечка осторожненько сказала:

– Двенадцать часов воздействия… противоядия нет. Простите.

И стало тихо. Так тихо, что когда в небе громыхнул гром, я все рулады раскатов расслышала. Вот здорово!

– Хорошо, – отчаянно сдерживаясь, выдохнул декан чертового факультета. – Варианты?

– А ты уговори ее, может, подпишет? – робко предложила фея.

– Да разбежалась! – заявила я, и метла со мной полностью была согласна. – Там помесь хлева со свинарником, самогонный аппарат и вонь прямоходящая!

– Какая вонь? – переспросил черт.

– Прямоходящая!

В небе опять громыхнуло, потом сорвались первые крупные капли дождя. На лице декана вновь поселилось зверское выражение, и он прошипел:

– Дождь! Потрясающе! А завтра у меня половина студентов с воспалением легких будет!

И мне вдруг как-то жалко так чертей стало. Очень-очень жалко, хотя я вообще чертей не люблю и все такое… И… и метла со мной тоже была солидарна, я и сказала:

– А давайте сюды вашу бумаженцию.

Владлен Азаэрович сначала явно ушам не поверил, потом схватил какую-то папку, метнулся ко мне, сел рядом, достал стандартный лист-разрешение на заселение, разместил на папке и ручку достал.

Дождь между тем усиливался, а я почему-то спросила:

– А где хвост, покажете?

– Что? – прошипел он.

– Хвост, – говорю. – Вы не дали штаны снять, а там хвост, я просто-таки спать не смогу, если не узнаю, где он. – И, придвинувшись ближе к декану, я жарко прошептала: – Покажите, а?

Владлен Азаэрович закрыл глаза, секунд на пять, ме-е-е-е-едленн-но выдохнул, посмотрел на меня, улыбнулся и ласково сказал:

– Конечно, Стасенька, обязательно покажу. Я тебе все покажу, гораздо больше, чем ты способна увидеть. А сейчас будь хорошей ведьмочкой, подпиши листочек.

– Уау, – восторженно выдала я.

И подписала. Ага. Так и написала: «Санкционирую заселение в чертовое общежитие на денек».

– Какого… – прошипел кто-то над ухом.

– Не мешайте, расписываюсь, – заявила я, ставя размашистую подпись.

И вот все время, пока я расписывалась, этот зубами скрежетал, и скрежетал, и.

– Нате, – я протянула листок Владлену Азаэровичу, – живите и помните о моей доброте.

После чего обняла метлу и. завалилась спать. Прямо там. Просто хотелось очень. И хорошо было, и чувствую себя такой доброй, милосердной и.

И нас с метлой обеих вдруг ка-а-ак понесло куда-то вниз, а потом вверх, и вбок, и на диван. Только не этот, а какой-то другой. Красный, с золочеными ножками и подлокотниками, а еще тама был мужик.

Такой мужик!

Здоровый, широкоплечий, черноглазый, темноволосый, нос у него оказался выдающийся, морда – ух, ну и зверская же, и росту, главное, росту превеликого, а уж тело-то, тело до штанов до самых голое и это… лысое такое. Лысое-прелысое, разве что руки волосатые, а так ну весь лысый.

– Здравствуй, Стасенька, – сквозь зубы и при этом пристально наряд мой разглядывая, произнес этот мужик.

И таким он мне вдруг знакомым показался.

Я отпустила метлу, и та вдруг исчезла. Странно, но не суть. Села, внимательно глядя на мужика, потом подперла кулаком щеку, продолжая сосредоточенно его разглядывать, и честно призналась: