Автостопом по Галактике. Опять в путь (сборник) Адамс Дуглас
Матрасс момнухнул еще раз.
– Осмелюсь заметить, что ваши диоды полны глубокой печали, – влючал он (чтобы узнать значение слова «влючать», купите либо трактат «Речь жителей болот Прутивнобендзы» – имеется на любом складе уцененных книг, либо «Максимегалонский словарь», чем страшно порадуете университет, вынужденный отводить под его хранение свою драгоценную автостоянку), – и это меня очень огорчает. Попытайтесь взять пример с нас, матрассов. Мы живем тихой, уединенной жизнью на болоте, радостно флёпаем и влючим, а на сырость смотрим плучительными глазами. Некоторые из нас гибнут от рук охотников, но, поскольку всех нас зовут Земами, утраты проходят незамеченными, и момнуханье, таким образом, остается минимальным. Почему вы ходите кругами?
– Потому что у меня нога завязла, – сказал Марвин без обиняков.
– На мой взгляд, – сказал матрасс, сочувственно рассматривая вышеуказанную конечность, – это не такая уж замечательная нога.
– Вы правы, – сказал Марвин.
– Ву-ун, – заметил матрасс.
– Что я и ожидал услышать, – продолжил Марвин, – а также я ожидаю узнать, что идея робота с искусственной ногой вас немало забавляет. Можете рассказать это вместо анекдота своим друзьям Зему и Зему при первой же встрече – они животики надорвут, если я их знаю. (Естественно, я не знаю их лично, но я знаю природу всех органических живых существ, и гораздо более досконально, чем хотел бы.) Ха! О, жизнь моя – жестянка, жестянка на червячном ходу!
И снова побрел вокруг своей тонкой стальной ноги-протеза, которая вращалась в грязи, но никак не поддавалась.
– Но зачем вы все ходите и ходите кругами? – спросил матрасс.
– Выражаю свою позицию, – процедил Марвин, не переставая описывать круг за кругом.
– Считайте, что вы ее уже выразили, мой дорогой друг, – флюрбнул матрасс, – считайте, что вы ее уже выразили.
– Еще миллион лет, – заявил Марвин, – еще миллиончик. Тогда я попробую ходить задом наперед. Из чистой любви к переменам, сами понимаете.
Всеми фибрами своего пружинного сознания матрасс чувствовал, что робот горячо мечтает, чтобы его спросили, давно ли он совершает это бесплодное и бессмысленное топтание. Что матрасс и сделал, испустив еще одно легкое флюпчание.
– О, сущие пустяки. Примерно одну целую и пять десятых миллиона единиц времени. Около того, – сказал Марвин надменно. – Ну же, спросите, не бывает ли мне скучно.
Матрасс спросил.
Марвин не удостоил его ответа и лишь с усиленной демонстративностью заработал суставами.
– Однажды мне довелось произнести речь, – сказал он внезапно, как бы безо всякой связи с предыдущим. – Возможно, до вас не сразу дойдет, что именно навело меня на это воспоминание, – таков уж мой мозг. Скорость его функционирования феноменальна. Если грубо округлить параметры, я в тридцать биллионов раз интеллектуальнее вас. Для примера – задумайте число, любое число.
– Э-э, пять, – сказал матрасс.
– Неверно, – пробурчал Марвин. – Вот видите?
Это произвело на матрасса весьма сильное впечатление. Он осознал, что удостоился знакомства с носителем незаурядного ума. Матрасс зауйломикал с головы до пят, отчего гладь мелкой, заросшей ряской протоки подернулась восторженной рябью.
А потом даже гумкнул от избытка чувств.
– Расскажите о речи, которую вам однажды довелось произнести, – взмолился он. – Жду с нетерпением!
– Она была принята очень плохо, – сказал Марвин, – по многим причинам. Я выступил с ней, – тут он выдержал паузу, чтобы сделать неуклюжий жест своей здоровой рукой (относительно здоровой по сравнению с другой, наглухо приваренной к его корпусу слева), – во-он там, примерно в миле отсюда.
Еле-еле – подчеркнуто еле-еле – удерживая на весу руку, он простер ее к участку болота за туманом и зарослями, удивительно похожему на все другие участки болота.
– Вон там, – повторил он. – Тогда я был в некотором смысле знаменитостью.
Матрасс пришел в возбуждение. Он никогда не слышал, чтобы на Зете Прутивнобендзы выступали с речами, а тем более знаменитости. С его шкурки, заплимтавшей от умиления, во все стороны полетели брызги воды.
Затем он совершил нечто, что матрассы обычно делать ленятся. Собрав все силы, он выпрямил свое длинное тело, встал на дыбы и несколько секунд простоял на цыпочках, вглядываясь в туман. Он увидел место, указанное Марвином, и не был разочарован, осознав, что оно в точности похоже на все остальные участки болота. Тут силы матрасса иссякли, и он флюмкнулся обратно в протоку, обрушив на Марвина струю мокрой тины с водорослями и мхом.
– Мне довелось побыть знаменитостью, – скорбно завывал робот, – совсем недолго благодаря моему чудесному и весьма досадному спасению от удела, сравнимого разве что с такой удачей, как гибель в сердце пылающей звезды. По моему состоянию вы можете заключить, что я едва спасся. Меня выручил сборщик металлолома – можете себе это представить? Меня, мозг масштаба… ну да ладно.
Он сделал несколько яростных шагов.
– И он же снабдил меня этим протезом. Каков мерзавец? И продал меня в Психозоопарк. Я стал звездой экспозиции. Меня заставляли сидеть на ящике и рассказывать мою историю, а зрители уговаривали меня приободриться и мыслить позитивно. «Брось дуться, лапочка робот! – кричали они. – Ну-ка, улыбочку, усмешечку!» Я разъяснял, что для того, чтобы мое лицо исказила улыбка, нужно отнести его в мастерскую и часа два поработать над ним кувалдой. Эта фраза проходила на ура.
– Речь, – взмолился матрасс. – Жду с нетерпением вашего рассказа о речи на болоте.
– Над болотами был сооружен мост. Гипермост с кибернетическим интеллектом, во много сотен миль длиной, по которому должны были перебираться через болото ионные багги и товарные составы.
– Мост? – не поверил своим ушам матрасс. – Здесь, на болоте?
– Мост, – подтвердил Марвин. – Здесь, на болоте. Он был призван воскресить экономику системы Прутивнобендзы, напрочь подорванную расходами на его строительство. Они попросили меня открыть мост. Бедные кретины.
Начал моросить дождь. Мелкие капли едва просачивались сквозь туман.
– Я стоял на центральной платформе. В обе стороны, на сотни миль передо мной и на сотни миль позади меня, тянулось полотно моста.
– И он сверкал? – воскликнул очарованный матрасс.
– Сверкал-сверкал.
– Он гордо возносился над водами?
– Да, он гордо возносился над водами.
– Серебряной нитью пронзал незримый туман и скрывался за горизонтом?
– Еще как, – процедил Марвин. – Вы хотите дослушать эту историю или что?
– Мне хотелось бы услышать вашу речь, – заявил матрасс.
– Вот что я сказал. Я сказал: «Я хотел бы сказать, что выступить на открытии этого моста для меня большая честь, радость и удача, но не могу – все мои цепи лжи вышли из строя. Я ненавижу и презираю вас всех. На сем разрешите объявить это злополучное киберсооружение открытым для бездумных издевательств всякого, кого понесет нелегкая ступить на него». И я подключился к цепи открытия моста.
Марвин помедлил, отдавшись воспоминаниям.
Матрасс клюшивал и фнукивал. А также флёпал, гумкал и уйломикивал. Это последнее он совершал с большой плучительностью.
– Ву-ун, – враднул он наконец. – И это было величественное зрелище?
– Довольно величественное. Весь мост, мост длинный, титаночугунный, на тысячу миль, моментально свернул свое сверкающее полотно и с плачем утопился в трясине, унося с собой всех до последнего прутивнобендзянина.
На миг воцарилась скорбная тишина, но тут же ее нарушил громкий ропот (будто сотня тысяч невидимых людей вымолвила: «Уф!»), и с небес, точно пушинки с одуванчика, посыпались белые роботы. Правда, роботы сыпались не абы как, а четким военным строем. На миг болото буквально вскипело: роботы все разом накинулись на Марвина, оторвали его ногу-протез и вознеслись обратно на свой корабль, который вымолвил: «Фу!»
– Вот видите, с какими издевательствами мне приходится смиряться? – сказал Марвин момишкающему матрассу.
И вдруг роботы вернулись, снова начался кавардак, и на этот раз после их отлета матрасс остался на болоте один. Он зафлёпал туда-сюда, ошеломленный и взволнованный. Он чуть не взлел со страху. Он встал на дыбы, чтобы заглянуть за заросли, но смотреть было не на что. Ни робота, ни сверкающего моста, ни корабля – одни камыши да ряска. Он прислушался, но в свист ветра вплетались лишь привычные голоса полусумасшедших энтомологов, перекликающихся через мрачную трясину.
Глава 10
Тело Артура Дента завертелось.
Окружающая его Вселенная распалась на мириады блестящих осколков, и каждый осколочек тихо вращался в пустоте, отражая своей серебряной кожей все то же жуткое пиршество огня и смерти.
А потом тьма позади Вселенной взорвалась, и каждый лоскуток тьмы обернулся косматым дымом преисподней.
А потом и ничто, что находилось позади тьмы позади Вселенной, тоже раскололось вдребезги, а за этим ничто позади тьмы позади расколошмаченной Вселенной возникла черная фигура человека-исполина, который произносил исполинские слова.
– То были, – проговорила фигура, восседающая в исполинском мягком кресле, – криккитские войны, величайшая катастрофа в истории нашей Галактики. То, что вы испытали…
Слартибартфаст, проплывая мимо, помахал Артуру рукой.
– Это только документальный фильм, – вскричал он. – Не лучшее его место. Извините, бога ради, никак не найду клавишу перемотки…
– … это удел биллионов биллионов невинных…
– Ни в коем случае, – прокричал Слартибартфаст, вновь проплывая мимо и яростно возясь с устройством, которое раньше воткнул в стену Зала информационных иллюзий; при ближайшем рассмотрении Артур сообразил, что оно по-прежнему торчало в стене, – не соглашайтесь ничего покупать.
– … людей, существ, ваших братьев по разуму…
Взметнулась музыка – музыка под стать зрелищу, исполинская. Колоссальные аккорды. А за спиной человека из исполинских клубов мглы стали постепенно вырисовываться три высоких столба.
– … это их жизненный, а чаще предсмертный опыт. Задумайтесь об этом, друзья мои. И давайте хранить память о том – через несколько минут я подскажу вам, как это сделать, – что до криккитских войн Галактика была чудо как хороша. То была счастливая Галактика!
Колоссальные аккорды ошалели от собственной весомости.
– Счастливая Галактика, друзья мои, а образ ее – Трикетная Калитка!
Теперь три столба различались ясно. Три столба с двумя поперечинами. Эта композиция почему-то показалась Артуру до идиотизма знакомой.
– Три столба, – гремел мужчина. – Стальной Столб – символ Силы и Мощи Галактики!
Лучи света бешено заплясали на столбе слева, действительно изготовленном из стали или чего-то очень похожего. Музыка рвала и метала.
– Плексигласовый Столб – символ могущества Науки и Разума Галактики!
Новые лучи озарили правый, прозрачный столб, закутав его в замысловатое световое кружево. Артуру Денту остро захотелось мороженого.
– И, – продолжал громоподобный голос, – Деревянный Столб – символ, – здесь бас слегка осип от избытка умиления, – могущества Природы и Духовности!
Лучи переместились на центральный столб. Музыка бодро штурмовала небесное царство полной несказанности.
– И они поддерживают, – зашелся в истерике голос, – Золотую Перекладину Процветания и Серебряную Перекладину Мира!
Теперь все сооружение качалось в светящейся паутине, а музыка, к счастью, давно исчезла за горизонтами восприятия. Над тремя столбиками сияли, слепя глаза, две перекладины. Похоже, на них восседали не то девушки, не то ангелы. Правда, ангелы так не одеваются, точнее, не раздеваются.
Внезапно воцарилась драматическая тишина. Свет померк.
– Нет ни одной планеты, – отчеканил высокопрофессиональный голос ведущего, – нет ни одной цивилизованной планеты в Галактике, где и в наши дни ни почитали бы этот символ. Даже у примитивных племен он таится в родовой памяти. Вот оно – то, что разрушили орды Криккита, то, что теперь держит их планету в заточении и будет держать до скончания вечности!
И вальяжным жестом мужчина извлек из воздуха модель Трикетной Калитки. О ее масштабах судить было трудно, но, по-видимому, она была около метра высотой.
– Разумеется, это не подлинный ключ. Он, как известно всем, был уничтожен, развеян по извечным водоворотам пространственно-временного континуума и исчез навеки. А в моих руках точная копия, изготовленная руками народных умельцев. Пользуясь секретами древних мастеров, они любовно смонтировали этот сувенир, который украсит ваш дом – в напоминание о павших и в знак почтения к Галактике – нашей Галактике, – на алтарь которой они положили свои жизни…
Тут мимо вновь проплыл Слартибартфаст.
– Уф, нащупал, – сообщил он. – Сейчас промотаем всю эту чушь. Главное – не кивайте ему!
– А теперь преклоним наши головы в знак оплаты, – произнес голос, а потом пробормотал ту же фразу гораздо быстрее и задом наперед.
Огни зажглись и потухли, столбы исчезли, мужчина, пятясь, растворился в пустоте, а Вселенная проворно сложилась обратно в привычную картину.
– Уловили суть? – спросил Слартибартфаст.
– Я изумлен, – сказал Артур, – и потрясен.
– А я спал, – заявил вынырнувший откуда-то Форд. – Было что-то интересное?
И вновь они балансировали на краю ужасно высокого утеса. Ветер обдувал бухту, где останки одной из крупнейших и мощнейших космических флотилий в истории Галактики поспешно превращались из пепла в исходное состояние. Грязно-розовое небо померкло, посинело, вновь окуталось мраком. Клубы дыма струились с небосклона и влезали обратно в корабли.
Теперь события мелькали задом наперед с почти неподвластной глазу быстротой, и, когда вскорости огромный боевой звездокрейсер сбежал от них, точно они показали ему «козу», Форд с Артуром едва успели сообразить, что это и есть момент, когда они подключились к инфоиллюзии.
Но теперь все происходило слишком уж молниеносно – сплошное видеотактильное пятно, которое волокло их сквозь века галактической истории, крутясь, дергаясь, мерцая. Звук превратился в монотонный звон в ушах.
Периодически в головокружительном мельтешении событий они выделяли, скорее чутьем, чем зрением, ужасные катастрофы, кошмарные преступления, катаклизмы, и всегда они были связаны с определенными, вновь и вновь возникающими образами – единственными, которые ясно выступали из беспорядочной лавины исторических фактов: крикетная калитка, твердый красный мячик, беспощадные белые роботы, а также нечто смутное – что-то темное, закрытое облаками.
Также эта стремительная гонка по водопадам времени подарила им еще одно четкое ощущение.
Если последовательность размеренных щелчков, записанную на пленку, прокручивать с ускорением, одиночные щелчки постепенно сольются в постоянный, повышающийся тон. Аналогично последовательность отдельных впечатлений сливалась тут в единое чувство – хотя на чувство оно как-то не походило. Если это и было чувство, то абсолютно бесчувственное. То была ненависть, слепая ненависть. Она была холодна – и то был не ледяной хлад льда, но холод стены. Она была безлична – не как неизвестно чей злобный вопль в толпе, но как отпечатанный на принтере квиток за неправильную парковку. И она была смертельно опасна – и вновь не на манер ножа или пули, но наподобие кирпичной стены поперек шоссе.
И аналогично повышающемуся тону, который, забираясь все выше и выше, будет по дороге менять характер и обретать мелодичность, так и это бесчувственное чувство возвысилось до невыносимого, если и немого, вопля. Внезапно почудилось, что это вопль вины и отчаяния.
И так же внезапно оно стихло.
В вечерней тиши они стояли на вершине холма.
Солнце клонилось к закату.
Вокруг них расстилались нежно-зеленые поля и луга. Птицы выражали в песнях свое мнение обо всем этом – по-видимому, благоприятное. Невдалеке слышались голоса играющих детей, а чуть подальше в раннем сумраке виднелся небольшой городок.
Похоже, в основном он состоял из низеньких зданий, построенных из белого камня. На горизонте маячили симпатичные круглые холмы.
Солнце почти закатилось.
Словно ниоткуда, зазвучала музыка. Слартибартфаст дернул за ручку, и она умолкла.
Какой-то голос произнес: «Это…» Слартибартфаст дернул за ручку, и он умолк.
– Я сам вам поясню, – прошептал старец.
То был мирный край. Артур пришел в безмятежное настроение. Даже Форд, похоже, повеселел. Они немного прошли в сторону города, и инфоиллюзия травы приятно пружинила под ногами, а инфоиллюзии цветов безупречно благоухали. И только Слартибартфаст ежился, точно ему было не по себе.
Старец остановился и поднял глаза к небу.
Артуру пришло в голову, что раз они добрались до конца, точнее, до начала всех ужасов, которые смутно пережили, сейчас должна стрястись беда. Ему не хотелось думать, что эту идиллическую страну постигнет несчастье. Он тоже задрал голову. В небе ничего не было.
– Что, неужели сейчас на это место нападут? – спросил он. Он сознавал, что находится внутри фильма, но все равно нервничал.
– Никто на это место не нападет, – сказал Слартибартфаст с неожиданным волнением в голосе. – Это исток всему. Это та самая планета и есть. Криккит.
Он уставился вверх.
Небосвод – от горизонта до горизонта, с востока до запада, с севера до юга – был абсолютно черен.
Глава 11
Топ-топ.
Шшшшрр.
– Рада быть полезной.
– Затвори пасть.
– Спасибо.
Топ-топ-топ-топ-топ.
Шшшшрр.
– Спасибо, что осчастливили простую скромную дверцу.
– Чтоб твои диоды сгнили и выпали.
– Спасибо. Вам того же.
Топ-топ-топ-топ.
Шшшшрр.
– Польщена честью раскрыться перед вами…
– Сгинь.
– … и премного довольна вновь затвориться с сознанием выполненного долга.
– Сгинь, тебе говорят, дурилка пластиковая.
– Спасибо за внимание.
Топ-топ-топ-топ.
– Уф!
Зафод остановился. Он уже много дней шлялся, не зная покоя, по «Золотому сердцу», но еще не было случая, чтобы какая-нибудь дверь сказала: «Уф!» Да и сейчас он был почти уверен, что «Уф!» исходило не от двери. Не характерное для дверной речи выражение. Чересчур осмысленное и лаконичное. Кроме того, в звездолете просто не нашлось бы столько дверей – пресловутое «уф» прозвучало так, будто его произнесли сто тысяч человек разом. А ведь Зафод был на борту один.
Было темно. Зафод отключил большинство второстепенных систем и механизмов. Корабль лениво дрейфовал где-то в галактической глуши, окруженный чернильно-черной пучиной космоса. Откуда здесь взяться сотне тысяч людей и что они хотели сказать этим своим «Уф!»?
Зафод огляделся по сторонам – то есть взглянул в оба конца коридора. И там и сям царил глухой мрак. Только тускло-розовые каемки вокруг дверей, мерцавшие в такт их речам, – Зафоду так и не удалось придумать, как заткнуть им глотки.
Свет он выключил, чтобы его головы не видели друг дружку, поскольку обе выглядели довольно погано – с самого того момента, когда Зафод сдуру заглянул к себе в душу.
Идиот, идиот и еще раз кретин.
Дело было поздно ночью – что правда, то правда.
Денек выдался тяжелый – тоже правда.
Музыка, доносившаяся из бортовых динамиков, рвала душу – ничего тут не поделаешь.
И само собой разумеется, он был слегка пьян.
Другими словами, имелись в наличии все предпосылки для приступа самокопания, но, как показала жизнь, поддаваться ему никак не следовало.
И теперь, стоя в молчании и одиночестве посреди темного коридора, он содрогнулся при воспоминании о содеянном. Левая голова посмотрела влево, а правая – вправо, и обе решили, что следует отправиться куда глаза глядят.
Он напряг слух, но больше ничего не слышалось.
Одно-единственное «Уф!», и все тут.
Зачем это понадобилось притаскивать сюда сто тысяч человек ради такой ерунды?
Он нервно двинулся в сторону рубки. По крайней мере там он будет чувствовать себя во всеоружии. И тут же остановился. В таком настроении к оружию лучше не прикасаться.
Он вновь задумался о происшедшем. Первым потрясением для него было открытие, что у него имеется душа как таковая.
Правда, он всегда подозревал о ее существовании, поскольку обладал полным комплектом стандартных органов (и даже двойным – кое-каких), но, внезапно обнаружив в глубине своего существа эту затаившуюся зверюшку, был крайне шокирован.
А потом был еще более крайне шокирован тем, что она оказалась, мягко говоря, не столь мила и очаровательна, сколь полагалось бы такому человеку, как он. Он почувствовал себя ограбленным.
После чего задумался, а настолько ли хорош, как ему кажется, – и, испытав новое потрясение, едва не уронил стакан (полный). И поторопился опустошить его, пока не случилось чего похуже. Затем поспешил влить в себя еще один – пусть догонит первый и составит ему компанию.
– Свобода, – произнес он вслух.
Тут в рубку вошла Триллиан и произнесла несколько комплиментов свободе.
– Не могу я с ней сжиться, – мрачно вымолвил он и выслал в свой желудок третий стакан: пусть найдет второй и выяснит, почему тот еще не доложил о здоровье первого. После чего подозрительно обозрел двух Триллиан и пришел к выводу, что та, что справа, ему больше по вкусу.
Зафод влил еще стакан в свою другую глотку. Стратегия заключалась в том, чтобы он перехватил предыдущий у скрещения дорог, и пусть соединенными силами поднимут дух второго. Затем пусть отправляются все втроем на поиски первого, поговорят с ним по-людски, споют ему колыбельную, что ли.
Не будучи уверен в понятливости четвертого стакана, он послал за ним пятый с дополнительными пояснениями и шестой чисто ради моральной поддержки.
– Ты слишком много пьешь, – сказала Триллиан.
Пытаясь совместить четырех Триллиан в единый образ, его головы столкнулись лбами. Он плюнул на это занятие и, переведя взгляд на навигационный экран, ахнул при виде беспрецедентного полчища звезд.
– Приклюса и чудесения, – пробормотал он.
– Послушай, – промолвила Триллиан сочувственным тоном и присела рядышком, – очень даже объяснимо, что некоторое время жизнь будет казаться тебе бесцельной.
Он только пялился на нее – ему еще не доводилось видеть девушку, способную сидеть на коленях у себя самой.
– Ни фига себе, – с этими словами он выпил еще стакан.
– Ты завершил то, к чему шел много лет.
– Я к этой фигне не шел. Я, наоборот, от нее бегал.
– И все же довел это дело до конца.
Зафод крякнул. В его желудке точно черти свадьбу справляли.
– По-моему, это оно меня довело до ручки. Финиш. Вот он я, Зафод Библброкс. Куда пожелаю, туда и полечу, что на ум взбредет, то и выкину. У меня самый классный корабль во всем известном небе, девушка, с которой у меня все чудесно…
– Да?
– Ну, насколько я понимаю. Я не спец по межличн… межличностным взаи-мо-от-но-ше-ни-ям, во…
Триллиан только подняла брови.
– Перед тобой мужчина в полном расцвете сил, который может сделать все, что ему захочется, вот только что-то не хочется мне ни фига, ну ни фигошеньки…
Он помолчал.
– Порвалась, – добавил он, – ни с того ни с сего порвалась цепь причин и следствий…
И наперекор сказанному, неуклюже сполз под стол после еще одного стакана.
Пока он отсыпался, Триллиан заглянула в бортовой экземпляр «Путеводителя». Там есть кое-какие советы по поводу пьянства.
«Пейте смело, – рекомендует «Путеводитель», – и ни пуха вам ни пера».
Также там советовалось заглянуть в главу о необозримости Вселенной и методике примирения с этим фактом.
Затем Триллиан набрела на главку о Хэй-Виляй, экзотической планете-курорте, одном из чудес Галактики.
Планета Хэй-Виляй изобилует сказочно, непостижимо роскошными отелями и казино. Причем все они созданы трудами ветра и дождя – естественный процесс эрозии.
Вероятность подобного события равна примерно одному шансу из бесконечности. Его причины остаются тайной, так как ни одному из геофизиков, специалистов по статистике вероятностей, метеорологов-аналитиков и чудологов поездка на Хэй-Виляй не по карману.
«То, что надо», – решила Триллиан, и спустя несколько часов их огромный белый корабль в форме кроссовки уже вальяжно спускался с небес, украшенных жарко блестящим солнцем, к яркому космопорту-скале. Несомненно, «Золотое сердце» произвело здесь фурор, и Триллиан была польщена. Она услышала, как Зафод топочет и насвистывает где-то в недрах корабля.
– Как ты там? – спросила она по внутренней связи.
– Порядок, – ответил он бодро, – ужас как хорошо.
– Ты где?
– В туалете.
– И что ты там делаешь?
– Сижу.
– А скоро выйдешь?
– Нет, тут останусь.
Часа через два стало очевидно, что Зафод тверд в своем решении, и корабль вновь поднялся в небо, даже не спустив трапа.
– Охохонюшки! – воскликнул компьютер Эдди.
Триллиан терпеливо кивнула, побарабанила пальцами по столу и нажала кнопку внутрисвязи:
– Думаю, в веселье из-под палки ты сейчас не нуждаешься.
– Видимо, нет, – ответил Зафод неизвестно откуда.
– Думаю, активный спорт поможет тебе не замыкаться на собственных переживаниях.
– Твои идеи – мои идеи, – согласился Зафод.
«ДОСУГ В МИРЕ НЕСБЫТОЧНОГО» – вот какой заголовок привлек внимание Триллиан, когда некоторое время спустя она вновь уселась на диван с «Путеводителем». И меж тем как «Золотое сердце» неслось с невероятной скоростью в неопределенном направлении, Триллиан прихлебывала какое-то неудобоваримое творение нутримата и читала о том, как научиться летать.
Вот что написано в «Путеводителе» об искусстве полета:
Полет – это искусство, а точнее сказать, навык.
Весь фокус в том, чтобы научиться швыряться своим телом в земную поверхность и при этом промахиваться.
Попробуйте проделать это в погожий денек, рекомендует «Путеводитель».
Первый этап прост.
От вас требуется одно – решительно кинуться вниз, не боясь ожидающей вас физической боли.
Читать бесплатно другие книги:
