Гамлет, отомсти! Иннес Майкл

1

Мистер Джон Эплби из Скотленд-Ярда сидел в театре. Принадлежа к новому типу полицейского, он пошел на балет и ждал, когда после «Волшебной лавки» начнутся «Предзнаменования». Поскольку платили ему по-старому и он обладал весьма скромными накоплениями, то сидел он там, как во времена его проведенного в провинции детства говорили, «семейным кругом». Но, будучи не женат, он сидел там без семьи, а обладая серьезным и несколько застенчивым характером – то и без дамы сердца. Вследствие этого он мог посвятить антракт размышлениям о балете как о чисто мужском стиле. Эплби живо интересовался литературными новинками на эту тему. Он размышлял о японских акробатах – они, разумеется, не балет, но могут ли они также относиться к чисто мужскому стилю? – когда начал гаснуть свет и зал наполнился музыкой Чайковского, насыщенной размышлениями о загадочной Вселенной.

Театральные завсегдатаи, перенесшиеся из светских гостиных и свысока взиравшие на партер, неторопливо шли по проходам и рассаживались по местам. Сидевшая рядом с Эплби дама закрыла коробку с шоколадными конфетами и поместила ее под кресло. Торжественно поднялся занавес, открыв убранную в стиле импрессионистов сцену. Как бы там ни было, подумал Эплби, для кого-то это новаторское решение, а для кого-то просто «выстиранные декорации».

Красно-коричневые дамы, своими костюмами напоминавшие что-то испанское, зелено-коричневые мужчины, чуть стыдившиеся своего грима (как можно стыдливо и лицемерно предположить), сценическое действо в мелких складках юбок и дивной грациозности поворотов… «Все они снова на сцене», – размышлял Эплби, который почти превратился в закаленного балетомана. Разумеется, это захватывало, а вот Чисто Мужской Стиль – с заглавных букв – едва ли мог вызвать восторг. Беспокоило то, что эти живые фигуры как будто что-то задумывали и замышляли – смертельный образ вскоре появится, – словно глухонемой, пытающийся что-то сказать с помощью изощренной жестикуляции. Мужчины на фоне задника скакали от кулисы к кулисе в три невероятных прыжка, потом они проделывали тот же путь парами, держа дам перед собой с поднятыми, словно тараны, головами. Все, очевидно, с космическим размахом старались передать, как и музыка, Природу Вещей. «Но чем чаще приходишь, – подумал Эплби, – тем хуже это получается, тем больше удовольствия доставляют отдельные движения – например, изящная точность па-де-де, обозначенного в программке как Страсть». И все же больше всего в «Предзнаменованиях» ему нравилось пришествие Судьбы. Жаль, что Судьба появлялась в черном, словно эфиоп, и отступала на пятках, словно в фарсе. Однако в ее появлении органично сочетались драма и хореография.

Эплби вспомнил своего дядю Джорджа, любившего декламировать перед гостями стихотворение Джозефа Кэмпбелла, начинавшееся словами «В Шотландию вождь клана торопился». На слове «торопился» тот буквально выскакивал на середину комнаты. Судьба появлялась вовсе не так. На огромной сцене жизнь шла своим чередом, ровно и размеренно. И вдруг там оказывалась Судьба, прихода которой никто не заметил и которая еще скажет свое грозное слово.

Балет почти закончился. Мужчины появились в новых, еще более футуристических костюмах: они превратились в машины, в пехоту, под огнем пересекавшую поле боя. Человеческое зло, как указывалось в программке, возбуждало изуверскую страсть к войне – и красно-коричневые дамы, также преобразившиеся, сами поддались очарованию войны. Как чистая пантомима это производило впечатление, но символизм действовал на нервы. Теперь финал – неоднозначная победа. Герой живописно прыгает на плечи партнеров, протягивая вперед руки. Возможно, к Будущему, но неминуемо к невидимой трапеции, что опять наводило на мысли об акробатах, и казалось, что кордебалет вот-вот зааплодирует и начнет отвешивать церемонные японские поклоны.

Сидевшая рядом дама стала искать коробку с конфетами.

Эплби вышел из театра и неторопливо шел по ночному Лондону, рассуждая сам с собой о том, как меняются его обывательские представления. Он много работал на ниве сыска, часто делая работу своим отдыхом, и было приятно провести три часа, никак не связанные со службой – монотонными погонями за взломщиками в Эрлс-Корте и опрометчивыми филантропами в Сити. Когда он спускался по лестнице у колонны герцога Йоркского, его взгляд упал на Адмиралтейство и заскользил по разномастной веренице правительственных зданий. Спасибо Пальмерстону, что Казначейство – или это Форин-офис? – не стало воплощением псевдоготики. Где-то вдали, сразу за Даунинг-стрит, горел одинокий огонек. Занимались ли там его менее одаренные современники повседневной работой? Что они там делали?

Эплби занимал весьма скромную квартиру в одном из самых больших домов в Вестминстере. Он подозревал, что три его комнаты первоначально замышлялись как ванная, кухонька и кладовка для обуви в апартаментах более состоятельного жильца. Но расположение дома позволяло ему ходить с работы и на работу через парк Сент-Джеймс, окно его гостиной выходило на дивную скульптуру Джейкоба Эпштейна «Ночь», оставляя за кадром куда менее привлекательный «День», а сидя на кровати, он мог разглядеть верхнюю часть флагштока над Букингемским дворцом. Приближаясь к входу в здание, Эплби ускорил шаг. У подъезда стояла машина, что означало работу. Секундой позже он заметил вторую машину и присвистнул. А когда увидел третью машину, которую должен знать каждый полицейский, то буквально побежал вперед.

Ночной привратник, обычно недосягаемый для обладателей меньше чем шести комнат, торопливо выскочил из своей каморки, чтобы пробормотать что-то, что Эплби не удосужился выслушать. Лифтер, обычно фамильярный и словоохотливый, теперь смотрел на него с благоговейным ужасом. Эплби пронесся по коридору и, задыхаясь, влетел в комнату.

Его глазам предстало потрясающее зрелище. Старший комиссар полиции расхаживал взад-вперед по трехметровому участку пола. Непосредственный начальник Эплби в Управлении уголовных расследований суперинтендант Биллапс с растерянным и униженным видом стоял в углу. В единственном кресле сидел премьер-министр, держа большие карманные часы сантиметрах в десяти от носа.

– Добрый вечер, господа, – сказал Эплби. Он чувствовал, что эти слова знаменуют собой поворотный момент в его карьере.

Премьер-министр взорвался:

– Это он? Хэддон, в следующий раз не упускайте своего лучшего сыщика из виду. У театров, знаете ли, есть названия, а у кресел – номера. Посоветуйтесь с врачом.

Когда премьер-министры подобным тоном говорят с комиссарами полиции, инспекторы скромно смотрят на них свысока, что Эплби и попытался сделать. Однако премьер убрал часы и откинулся на спинку кресла, словно просто заехал поболтать.

– И где же вы были, мистер… м-м-м… Эплби? – добродушно спросил он.

– На «Предзнаменованиях», сэр.

Премьер-министр покачал головой:

– Со времени моей молодости балет осовременился. Когда писал Дега… Дело вот в чем – убит лорд-канцлер. В Скамнуме, очевидно, играя «Гамлета» – странную пьесу, мистер Эплби, создающую вокруг себя загадочную атмосферу. Убит неизвестно кем тридцать пять минут назад. Но как бы то ни было, это дело не имеет никакого политического значения. Вы меня понимаете?

– Никакого политического значения, – повторил Эплби.

Премьер-министр поднялся.

– Однако, знаете ли, «Сильфиды» мне нравятся. А теперь, мистер Эплби, пойдемте. Не надо говорить стоя. Я расскажу вам об этом в машине.

Эплби открыл дверь и почувствовал, что у него немеют кончики пальцев – возможно, под впечатлением от балета.

– О «Сильфидах», сэр? – кротко осведомился он.

– Да. То есть нет! Об Олдирне. – Премьер-министр милостиво повернулся к комиссару. – Прекрасный план приехать сюда, Хэддон. Мы сразу до него добрались. Однако советую вам в следующий раз держать его в поле зрения. – Он бросил взгляд на суперинтенданта Биллапса. – Проследите, чтобы Доллапс при необходимости развернул в городе систему связи. Полагаю, он получит указания напрямую от мистера Эплби в Скамнуме.

Премьер-министр с напускной наивностью вдруг забыл систему подчинения в полиции. Пожертвовав во время разговора сорок секунд на сознательную эксцентричность, которая так нравилась его избирателям, он втолкнул Эплби в лифт и с такой яростью крикнул «Вниз!», что и без того взвинченный лифтер окончательно потерял голову и отправил их прямиком на верхний этаж. Эплби подумал, что это стало великолепной прелюдией к приключениям.

Так же, как и пожарная машина. Биллапсу и в голову бы не пришло задействовать ее, но премьер-министр подумал обо всем. Ее колокола, как он объяснил, вызывали куда больше уважения, чем полицейская сирена. Плюс к этому их звук меньше раздражал людей. Пожарная машина пробиралась сквозь быстро редеющий вечерний поток транспорта к мосту Воксхолл, за ней следовал автомобиль премьер-министра, а замыкала небольшую колонну полицейская машина – огромный желтый «Бентли», при виде которого сердце Эплби каждый раз сжималось, как у школьника.

Эплби осторожно посмотрел на молчаливого премьер-министра, сидевшего в углу салона. Сыщик не мог точно сказать, спит тот или нет. Всего лишь четверть часа назад он шел вдоль казарм королевского конногвардейского полка, мысленно протестуя против рутины и словно издалека глядя на загадочный огонек в здании Форин-офиса, символизировавшего средоточие власти над великой империей. Теперь по обе стороны от него со скоростью шестьдесят километров в час во тьму уносились Эрлс-Корт с его взломщиками и Сити с его обманщиками. Величавая кавалькада резко обогнула стадион для гольфа и разогналась почти до восьмидесяти километров в час на Клапам-роуд. Эплби с неким облегчением подумал о четвертой машине, уехавшей в другом направлении, в которой мрачный комиссар решил подвезти Биллапса домой. Он еще раз осторожно взглянул на сидевшего рядом с ним великого человека. Да, все правда. Это действительно был премьер-министр, и им предстоял путь в один из известнейших домов Англии. «Смерть в Скамнум-Корте» – что за название для романа Джайлза Готта!

Премьер-министр снова вынул свои старомодные часы. Когда в Новом Уимблдоне дорога сузилась и машины сбавили скорость, он тихонько выругался. Это были его единственные слова, пока через километр после Кингстонского обводного канала пожарная машина не свернула в сторону Патни и не исчезла из виду. После того как автомобили выехали за город, он заговорил:

– Лорд Олдирн отправился в Скамнум в пятницу днем. Он намеревался пробыть там пять-шесть дней и поучаствовать в постановке «Гамлета»… Вы не знакомы с герцогиней?

Эплби признался, что незнаком.

– Замечательная женщина, и к тому же любит подобные мероприятия. Она дочь Лионеля Диллона – малого, у которого преуспевающие приказчики выглядели как святые у Эль Греко. Так вот, Олдирн уехал в пятницу, и в тот же вечер, – премьер-министр задумался, – поступили важные сведения. Мы тотчас же отправили их ему.

– Лорд-канцлеру. – Это сделанное вскользь уточнение настолько близко граничило с каверзным вопросом, насколько Эплби считал уместным. Премьер-министр легко понял намек. Он надул губы, явно решив действовать осторожно.

– Смерть Олдирна, – негромко начал он, – стала ужасным ударом. Причем не только лично для многих нас, но и для страны. Он обладал большей политической мудростью и опытом, нежели кто-то другой. И прекрасной головой. Для юриста его карьера сложилась весьма любопытно. Как вы помните, он был министром иностранных дел в очень непростое время.

– Конечно, – ответил Эплби.

Наступило долгое молчание. Они проезжали какой-то южный пригород, одновременно ничем не примечательный и загадочный под ярким лондонским небом. Где-то далеко к востоку прогудел поезд, словно предвещая беду во мраке ночи.

– В субботу днем, – негромко продолжал премьер-министр, – Олдирн решил, что ему нужно вернуться в Лондон. В воскресенье состоялись различные… обсуждения. Однако он подчеркнул, что сегодня ему необходимо вернуться в Скамнум, чтобы играть в постановке – для него это дело чести. Вы, очевидно, понимаете, что он никоим образом не ставил пьесу выше своего долга. Вот только… он взял с собой для изучения некий документ. Мистер Эплби, как же мне жаль, что он так поступил.

Премьер-министр, совсем недавно упрямо демонстрировавший эксцентричность в словах и манерах, сделался серьезным и прямолинейным.

– В одиннадцать пятнадцать вечера мне принесли телефон – срочный звонок. На проводе был герцог Хортон. Он сказал, что Олдирна застрелили прямо на сцене при обстоятельствах, ничего не говорящих о личности преступника. Дело чрезвычайное, однако так вполне могло быть. Хортон знал или догадывался, что тут может быть замешана политика. Он сказал, что никого никуда не выпускает, и умолял меня действовать без промедления. Он особо подчеркнул, что нужен человек, который не испугается множества влиятельных особ. Очевидно, он имел в виду съехавшихся к нему гостей. Когда я вызвал Хэддона, тот указал на вас. – Наступила пауза. – От вас может зависеть очень многое.

Эплби не ответил. Ему не хотелось бы поклясться в том, что он, по крайней мере именно в тот момент, совершенно ничего не испугался. Но когда премьер-министр вдруг протянул ему портсигар, его рука не задрожала под испытующим взглядом собеседника. Это был некий ритуал посвящения в доверие. Эплби тотчас достал спички.

Премьер-министр закутался в плед и снова заговорил:

– Нет никаких оснований предполагать, что это ужасное происшествие является чем-то иным, нежели случайным проявлением безумия или актом личной мести. Этому подвержены все общественные деятели. И по этой причине они не могут себе позволить обратиться прямиком в разведку. Никто не знает, кто там известен и какая на него имеется информация. К тому же огласка того, что посланы люди из разведки, может стать крайне нежелательной. Поэтому, – закончил премьер-министр с грустной улыбкой, – мы посылаем обычного полицейского.

Эплби задал первый вопрос:

– Его охраняли?

– Он и слышать об этом не хотел. Уверен, что мне не удалось бы придерживаться подобного мнения, но Олдирн мог настоять на своем. – Премьер-министр посмотрел на своего охранника, сидевшего рядом с шофером, и вздохнул: – Это был волевой человек.

Машины промчались по Эшеру.

– Хвала Провидению, мистер Эплби, что этот документ теперь надежно помещен в портфель для бумаг Олдирна. Но если вам придется иметь с ним дело, вы сможете какое-то время продержаться без поддержки специалистов. Если что-то разузнают о том, что происходит сейчас в Скамнуме, рапорт будет ждать нас в Гилдфорде, где я вас покину. Вы когда-нибудь занимались подобными делами – шпионажем?

– Да, сэр, – коротко ответил Эплби.

– Тем лучше. Это безумная, поразительная и сложная игра, в которую играют все страны, делая большие ставки и иногда кому-то успешно вредя. Думаю, нужно помнить, что это безрассудство на грани возможного, как плохой роман. Никогда не знаешь, кто вовлечен в эту игру, особенно – как мне говорили – это относится к женщинам. Если исходить из абсурдного, мистер Эплби, то не верьте никому, даже если там окажется архиепископ Кентерберийский. Не верьте ничему, кроме своей интуиции и чутья.

Эплби несколько секунд обдумывал данные ему указания, прежде чем задать вопрос:

– Могу ли я чуть подробнее узнать о сути и важности документа, сэр?

Премьер-министр с готовностью ответил:

– Документ касается организации крупных индустриальных капиталовложений в международном масштабе в условиях определенной международной обстановки. Общую тенденцию к развитию ситуации, содержащуюся в документе, как вы понимаете, нельзя сохранить в тайне. Ничто более или менее объемное не может оставаться в секрете. Однако детали могут. Из этого документа можно извлечь двоякую пользу. Содержащаяся в нем информация может оказаться полезной тем или иным влиятельным кругам. Многочисленные детали, являющиеся косвенным доказательством чего-то известного в общих чертах, могут заинтересовать правительство недружественного государства. Вот почему я столь озабочен: в настоящий момент документ может стать недостающим рычагом, который ищут. Или назовите его выключателем, мистер Эплби. Выключателем, который может заискрить.

Снова воцарилось молчание. Премьер-министр задумчиво смотрел на тлеющий кончик своей сигары. А Эплби в темноте перед собой с новой выразительностью увидел расписанную в агрессивной манере сцену и кроваво-бурые воплощения враждующих сторон, потрясавшие своими абстрактными орудиями войны в такт все более грозно звучавшей музыке.

– Война? – спросил Эплби, помимо воли перейдя к обобщениям. – Но ведь причины войны кроются не в шпионаже и не в похищенных документах?

Его спутник с интересом посмотрел на него. Однако ответил он твердо и быстро:

– Война! Нет-нет, это не более чем дело рук одного человека. Таковым оно должно остаться. – Он постучал по оконному стеклу. – Вы знаете эти места? Где-то там, в паре километров от реки, находится городок под названием Грязь-город. Война – это Грязь-город для всей Европы, мистер Эплби. А знаете, что впереди, чуть к северу от Бизли? Осел-город. Это тоже война. Разумеется, ее причины не в похищенных документах! Они кроются глубоко внутри каждого из нас, в страсти к разрушению, в том самом безумии, что убило Олдирна – да-да, сколь бы тщательно рассчитанным это убийство ни оказалось. Но все эти штуки, документы, планы, – тут он упрямо вернулся к своему сравнению, – могут стать рычагами, ужасными детонаторами.

Он подождал, пока с сигары упадет пепел.

– Ну, мистер Эплби, именно это вы, безусловно, должны знать, если вам придется столкнуться с неожиданностями. Вы также должны знать, как идентифицировать документ. Он озаглавлен «Министерство сельского хозяйства и рыболовства: предполагаемый совместный план Пайка, то есть «щуки», и Перча, то есть «окуня».

Выдавая секрет кабинета министров, он улыбнулся пораженному Эплби.

– Последняя шутка Олдирна, – добавил он. – И не без добавления некоторой порции соли с перцем.

Сразу за окраиной Гилдфорда машина остановилась. Почти тут же у окна выросла чья-то плохо различимая фигура, и дверь открылась. Премьер-министр и Эплби вышли наружу.

– Капитан Хильферс?

– Так точно, сэр. Опередил вас на пять минут. Пока никакого рапорта. После вашего отъезда я поднял людей из Скотленд-Ярда и нашу службу. За последние пять лет в Скамнуме произошло два инцидента. Первый: во время вашего визита обнаружен и выдворен нежелательный гость. Второй: выяснилось, что слуга получал деньги от хорошо известного нам агента. Но теперь пока что ничего не известно.

– Вы человек опытный. Насколько все это серьезно?

– Не слишком, сэр. Но если была стрельба, то, полагаю, произошло что-то невероятное. С другой стороны, я сам раньше частенько сталкивался с невероятным.

Премьер-министр нетерпеливо кивнул:

– Да-да. Ни одно правительство, ни одна разведка не решатся на такое. Однако, несомненно, есть дилетанты, любители… оригиналы. – Он рассмеялся. – Ну-с, у нас здесь свой оригинал. Хильферс, вы знакомы с инспектором Эплби? Мистер Эплби, идемте.

К северу небо все еще светилось красноватым сиянием Лондона. К югу ярко светили звезды и низкая луна. Они молча подошли к полицейской машине. На заднем сиденье сидели лучшие филеры Скотленд-Ярда, мужчина и женщина – свидетельство того, что премьер-министр учел практически все. Эплби, не теряя времени, прыгнул на место рядом с шофером. Премьер-министр бросил ему свой портсигар и захлопнул дверь.

– Возможно, у вас выдастся время еще на одну сигару. Внутри вы найдете номер телефона, по которому сможете меня найти в течение следующих двенадцати часов… Вы видели Войцеховского?

– В «Предзнаменованиях», сэр? Да, в партии Судьбы.

– Судьбы?.. Ну что ж, удачи.

Премьер-министр резко развернулся и исчез во тьме вместе с капитаном Хильферсом, своим таинственным Меркурием.

– Поехали, Томас, – сказал Эплби. «Бентли» с ревом рванулся на юг.

Примерно в двенадцать сорок, когда до места оставалось километров десять, они поравнялись с первой встречной машиной – большим лимузином, тускло освещенным изнутри, со слугой, сидевшим рядом с шофером.

– Нобс, – сказал Томас, когда они промчались мимо, приветственно мигнув фарами.

– Бразильский посланник, – рассеянно ответил Эплби, заметивший флажок.

В этот момент Томасу пришлось резко заложить руль, чтобы разминуться со спортивным авто, срезавшим в темноте коварный поворот. В нем сидел юноша во фраке, но без шляпы, одной рукой управлявший машиной, а другой обнимавший закутанную в белый мех даму. Сразу за ним следовал огромный ярко-красный седан.

– Граф Липпитт, – произнес Томас, хорошо разбиравшийся в автопарке английской аристократии. – Где-то тут у них вечеринка.

– Томас, а что там дальше?

Тот задумался:

– Ничего особенного, разве что Скамнум, сэр.

Мимо них снова пронеслась машина, затем еще одна. Где-то справа, в низине, цепочка мигающих огней неслась на запад в сторону Гемпшира.

– Сворачивайте в сторону, Томас, – тихо сказал Эплби.

Томас свернул, и «Бентли» внезапно остановился посреди небольшого моста, едва не задев капотом подножку элегантного двухместного авто, неуклюже застрявшего посреди дороги. Его единственным пассажиром был мужчина в накидке на плечах, бессмертным творением мсье Гибу на голове и беспокойством на лице. Он яростно крутил заводную ручку.

– Привет, Счастливчик! – Господин в шапокляке на голове подпрыгнул, услышав раздавшийся из темноты голос. – Томас, это мистер Счастливчик Хаттон. В чисто образовательных целях хорошенько его запомните.

Эплби нагнулся вперед и повернул подвижную фару. Беспокойство на лице мистера Счастливчика Хаттона сменилось неподдельным ужасом. Двигатель его машины взревел, он выжал сцепление, нервно приподнял шапокляк, и его автомобиль с ревом исчез в ночи.

Эплби усмехнулся:

– Счастливчик всегда вежлив, даже если напуган до смерти. Полезная информация, Томас, но не по нашей части. Поехали.

На сей раз Томас беспрепятственно повел машину вперед. Остаток пути пролетел незаметно. «Бентли» въехал в южные ворота Скамнум-Корта.

2

Возьмите револьвер и пройдите в дальний конец сада, чтобы немного попрактиковаться в стрельбе, и соседи (если они не из пугливых) пожалуются лишь на то, что вы «громыхаете». Обрушьтесь на улице с бранью на того, кто вам не нравится, и девять из десяти прохожих расценят это как громкий рев мотоцикла. Но если вы выстрелите из пистолета в зале со сводчатым потолком, это прозвучит как удар грома.

Неизвестность, вскоре оказавшаяся смертью, ворвалась в театральный зал Скамнума, произведя эффект разорвавшейся бомбы. И именно поэтому, возможно, публика восприняла все последующее на удивление спокойно. Выстрел заставил кого-то вскочить на ноги, кто-то вскрикнул. Однако зрители быстро успокоились, они ждали и наблюдали. Они видели, как Мелвилл Клэй замер у занавеса, к которому он приближался с обнаженной шпагой, повинуясь стремлению актера выиграть время, когда что-то идет не так. Затем он быстро шагнул вперед и скрылся за занавесом. Возбужденный голос воскликнул: «Боже мой!» – и через мгновение герцогиня встала и тихонько сошла со сцены.

Прошла минута, после чего из-за задней сцены появился герцог Хортон, сжимая в руке мятый парик короля Клавдия. Он сказал:

– Произошло несчастье. Прошу всех оставаться на своих местах.

В ответ по рядам пробежал ропот согласия и поддержки, после чего герцог исчез. Кое-кто начал шептаться, как в церкви, но большинство людей молчали. Однако все резко повернули головы, когда Джайлз Готт, все еще в костюме актера-короля, быстро прошел через зал, переговорил с пожарным у дальней двери и молча вернулся за кулисы. Пять минут спустя герцог появился снова. С не предвещавшей ничего хорошего медлительностью он пересек главную сцену с явным намерением поговорить со своей матерью. Он спрыгнул с помоста и, взяв ее за руку, сказал ей несколько слов. Затем снова забрался на сцену и обратился к зрителям. В зале стало тихо.

– У меня плохие новости. Пистолетный выстрел, который вы все слышали, был направлен против лорда Олдирна. Он мертв. – Герцог умолк, чтобы дать улечься ужасу, который произвело это известие. Затем он продолжал: – В настоящий момент никто не должен покидать зал. Вам лучше всего не приближаться к сцене и к кулисам. Прошу вас оставаться на своих местах до прибытия полиции.

По залу вновь пронесся ропот, на сей раз далекий от страха или благоговения. Кто-то из влиятельных гостей – возможно, какой-то посол, прибывший в последний момент – произнес:

– Мы сделаем все точно так, как вы сказали.

После этого герцог кивнул и снова удалился.

К этому времени сидевшие в зале поняли, что в чрезвычайных обстоятельствах ведут себя должным образом, что в меру сил помогают справиться со сложившейся ситуацией. Освещение не меняли, и на находившихся в тени пустая сцена, освещенная яркими дуговыми лампами, производила завораживающее впечатление. Медленно текли минуты, и все продолжали сидеть тихо. Получилось так, словно эффект присутствия, вызванный у публики происходившими на сцене событиями, скорее усилился, нежели исчез под влиянием случившейся трагедии. В течение получаса публика вела себя, как один-единственный бесстрастный зритель. Лишь иногда тут и там слышался приглушенный разговор, призванный как-то снять напряжение.

Ничего особенного не происходило. Вернулся герцог, чтобы несколько минут поговорить с матерью. За ним последовали Джервейс и доктор Биддл, которому удалось выступить в роли придворного и который теперь подал вдовствующей герцогине стакан воды в качестве семейного врача. После его ухода публика пришла в некоторое замешательство при появлении на верхней сцене Макса Коупа с палитрой в руках. Он спокойно оглядел зал, словно ничего и не случилось. Вскоре к нему присоединился Мелвилл Клэй в строгом темном халате, будто он возил с собой запас одежды на все случаи жизни, и увел того прочь. Через минуту Клэй появился внизу, пересек главную сцену и сел рядом с вдовствующей герцогиней. Он тихо заговорил с ней своим мелодичным голосом, и отрывки его фраз долетали до сидевших рядом. Затем он снова ушел и вскоре вернулся, ведя за руку Макса Коупа, после чего бережно посадил старика рядом со старухой и опять куда-то пропал. Пару раз из-за кулис раздавались телефонные звонки, оттуда долетали несвязные обрывки разговоров. Затем в одиннадцать тридцать пять открылась задняя дверь зала, и в сопровождении Бэгота вошли сержант полиции и три констебля.

Один из них остался у двери, остальные быстро пересекли зал, глядя прямо перед собой, и скрылись за кулисами.

Вот и все. Вот и все, чем для публики сопровождалась трагическая гибель лорд-канцлера, как заметили некоторые на следующий день, исходя из принципа «утро вечера мудренее». Плюс чашка кофе, поскольку без четверти двенадцать слуги вкатили тележки с приличествующими случаю напитками и закусками. В течение четверти часа зрители передавали друг другу чашки. Раздавали бутерброды, которые отвергались как некая вольность или съедались как часть тризны – в зависимости от характера. В три минуты первого герцог в последний раз появился на сцене. Он говорил коротко и спокойно, как раньше, однако в его голосе слышалось еще кое-что – возможно, облегчение.

– Вам больше нет нужды оставаться здесь. Не могли бы остановившиеся у нас пройти в дом? Вам нет необходимости оставаться дольше, чем вы того пожелаете. За остальными сейчас прибудут машины. Находящиеся на сцене задержатся там на некоторое время.

Герцог снова спустился вниз, чтобы переговорить с матерью. Он подозвал двух дам, чтобы те присмотрели за ней, после чего увел Макса Коупа за кулисы. Гости начали выходить. Так закончилась трагедия «Гамлет», сыгранная в Скамнум-Корте.

Когда последний фрак исчез из виду и двери закрылись, в зал начали поодиночке и парами просачиваться актеры в поисках еды. Один большой кофейник опустел, но второй оказался полным. Вот им-то они и занялись. Актеры бесцеремонно поглощали бутерброды. Они чувствовали себя здесь главными, и поэтому приличия на них не распространялись. Двое слуг в тюдоровских ливреях вместе с камердинером герцога невозмутимо обносили их подносами с закусками. Два костюмера из Лондона сидели в углу, потягивая кофе и жуя бутерброды, напуганные и несколько раздосадованные. Полицейский сержант и один из констеблей ушли, как говорили, для рутинного допроса слуг. Второй констебль скрывался где-то на задней сцене, охраняя тело. Макдональд присматривал за герцогиней, куда более похожий на Просперо, нежели на первого могильщика. Большинство актеров решили поскорее избавиться от театрального облика, но удалось это далеко не всем. Женщины смыли легкий грим и набросили плащи. Джервейс расстался с причудливой шляпой Озрика, но не с его красочным камзолом. Ноэль накинул плащ Лаэрта поверх одеяния призрака. Доктор Крамп торопливо снял ризу, но забыл про тонзуру. На белых рейтузах доктора Биддла алели пятна крови. В общем, все они представляли собой осколки эльсинорского двора короля Клавдия, взорванные куда более мощной миной, чем мог придумать любой из Гамлетов, стоявшие или бродившие по залу, воплощению причуды Питера Криспина. Странное зрелище… Часы во дворе пробили час ночи, когда дверь открылась и быстро вошел молодой человек. Он окинул взглядом сцену и сказал:

– Мне нужен герцог Хортон. Я из Скотленд-Ярда.

Его голос прозвучал ровно, без напора, но в нем чувствовалась та же твердость, с которой герцог два часа контролировал ситуацию. У самого же герцога словно гора с плеч свалилась.

– Тогда, конечно же, мы сможем все прояснить. – Герцог нерешительно оглядел гостей. – Ну, идемте, идемте.

Герцогиня вздохнула. И все вдруг почувствовали, что после безумного вечера жизнь входит в нормальную колею.

Но вскоре герцог, вышедший вместе с Эплби с задней сцены и ведший его в опустевшее артистическое фойе, подумал, что желательно заново изложить ход событий.

– Лорда Олдирна застрелили во время пьесы именно там, где вы видели тело, то есть в отделенном занавесом пространстве, которое называется задней сценой. Он играл Полония, и по ходу действия настает момент… – Герцог задумчиво посмотрел на Эплби: высшие полицейские чины должны иметь элементарное представление о Шекспире. – Вы, очевидно, помните, что настает момент, когда Полоний прячется за занавеской в комнате королевы. Он зовет на помощь, когда ему кажется, что Гамлет нападает на королеву, после чего Гамлет протыкает шпагой занавеску, вытаскивает шпагу и обнаруживает, что убил Полония. Именно в этот момент все и случилось. Олдирн вскрикнул, и его голос заглушил пистолетный выстрел.

– А почему, – начал Эплби, – кому-то понадобилось убивать лорда Олдирна?

Полчаса назад герцог слушал премьер-министра, который лестно отзывался об этом молодом человеке, говоря с ним из телефонной будки в Гилдфорде. И все же он смотрел на него с некоторым недоверием.

– Я подумал, – ответил он, – что кто-то может стремиться завладеть чем-то, что было у Олдирна. Именно поэтому я запер зал и удерживал всех собравшихся внутри.

– Однако позже вы отпустили зрителей?

Недоверие герцога незаметно сменилось усталостью.

– В некотором смысле мне показалось, что ситуация могла усложниться.

– Что за документом охотятся агенты?

– Да. Но мы его нашли.

– Нашли?

– Ровно в полночь. У него, если можно так выразиться.

С этими словами герцог достал из складок костюма короля Клавдия аккуратно свернутый лист бумаги, после чего снова его спрятал.

Однако Эплби, в свою очередь, достал авторучку.

– Я дам вам расписку, – быстро сказал он.

– Прошу прощения?

– Если вашей светлости угодно, я дам расписку.

Эти слова так напоминали манеру Макдональда, что герцог удивленно заморгал. Произошел обмен расписки на злополучный документ – «Совместный план Пайка и Перча».

– Пожалуйста, продолжайте, сэр, – вежливо произнес Эплби.

– Я не продолжу, а вернусь назад, – несколько раздраженно ответил герцог и на секунду задумался. – Олдирн как раз вскрикнул, и тут раздался выстрел. Я отправился на звук и вышел на заднюю сцену с дальнего края. Мой родственник Джервейс Криспин стоял на коленях, держа в руках голову Олдирна. Клэй… Мелвилл Клэй, который играл Гамлета, стоял чуть дальше со шпагой в руке. Похоже, он только что вошел с главной сцены. А чуть сбоку стоял мистер Боуз. Джервейс сказал: «По-моему, он мертв». Я тут же побежал за кулисы и остановил спешивших на помощь актеров. Затем я позвал доктора Биддла – он наш семейный врач и тоже участвовал в постановке – и сэра Ричарда Нейва. Он тоже доктор, но, по-моему, занимается какими-то экзотическими болезнями. Потом я опять пересек заднюю сцену, прошел за занавес и сказал публике, что произошло несчастье, попросив сохранять спокойствие. Когда я вернулся на заднюю сцену, Нейв и Биддл стояли рядом с телом, и оба сказали, что он мертв. Олдирна, как вы видели, убили выстрелом в сердце с близкого расстояния. Он был одним из старейших наших друзей.

Герцог умолк, и Эплби ничего не ответил. Премьер-министр и пожарная машина, загадочный капитан Хильферс, мрачный разговор о документах, которые могут служить детонаторами войны – все это, казалось, отошло на второй план, а на первый план выдвинулась обычная работа полицейского. Эплби испытал облегчение, поскольку работа сыщика обеспечивала прямой поиск истины, в то время как политические осложнения ставили загадочные препоны, когда до раскрытия было рукой подать. Тем временем герцог продолжал, перейдя от личного аспекта трагедии к некоторым обобщениям:

– Когда кто-то погибает вот таким образом – от пули, первое ощущение не какой-то тайны, а тревоги. Ищешь маньяка с револьвером, угрожающего жизни других. Наверху есть молодой человек, который, вероятно, обратит на это внимание, когда в очередной раз об этом напишет. – Герцог не стал вдаваться в объяснения. – Но маньяка не оказалось. Потом я подумал об ограблении, причем ограблении необычном. Я выбрал наиболее надежного человека из стоявших рядом и послал его следить за дверью позади публики. Вторая дверь только одна – за артистическим фойе, – и я сразу же направился к ней и запер на замок. Мы поставили здесь телефон, чтобы звонить в главное здание. Я пошел к нему и самое большее через пять минут после выстрела соединился с премьер-министром. Это было в одиннадцать. Потом я позвонил в местную полицию Хортона. Кто-то посоветовал поставить охрану у спальни Олдирна, и я согласился: безопасности много не бывает. Я выпустил своего двоюродного брата Джервейса и того, кого я послал к дальней двери – родственника моей жены, – через эту дверь и запер ее за ними. Затем надо было не дать актерам смешаться со зрителями. С находившимися за кулисами я мог справиться, даже если бы пришлось пойти на крайние меры. Но публика представляла собой большое скопление людей, к тому же там находились дипломаты. Нельзя же обыскивать посла!

Эплби односложно согласился. Его в равной мере поразили четкие действия, о которых ему рассказывали, и какая-то отстраненность рассказчика. Он чуть было не поверил в то, что герцогу все это не очень интересно.

– Знаете, если бы что-то пропало и существовала бы возможность передать это сообщнику из публики, на меня бы легла ответственность за разрешение на повальный обыск. Но это скандал. Вы можете себе представить, что творилось бы в кабинете министров?

Эплби не стал представлять совещание министров его величества. Вместо этого он сделал пометку в блокноте.

– Как бы то ни было, – продолжал герцог, – существовала возможность все это предотвратить. Мы были изолированы от зрителей и могли оставаться в таком положении. Я снова вышел на сцену, пересек ее и спрыгнул вниз, чтобы как можно осторожнее сообщить о случившемся моей матери. Она пребывает в очень преклонном возрасте и сидела одна в первом ряду. Потом я опять вскарабкался на сцену и объявил всем, что Олдирн убит. Я добавил, что никто не должен покидать зал или пытаться попасть за кулисы.

– В какой мере вы контролировали ситуацию? – спросил Эплби.

– Как выяснилось – полностью. До публики можно добраться тремя путями: через открытую сцену на глазах у всех или через два занавешенных входа по обе стороны сцены. У каждого из входов стоял пожарный. Актеры и зрители оказались полностью отрезанными друг от друга.

В двенадцать двадцать мой кузен Джервейс вернулся из комнат Олдирна, и я впустил его в зал. Он принес страшную новость. Комнату вскрыли и обыскали. Очевидно, работал профессионал, поскольку взломали сейф.

– Понимаю, – произнес Эплби.

– Что-что?

– Пожалуйста, продолжайте. Кстати, сейфы у вас во всех спальнях?

– Иногда люди приезжают с огромным количеством драгоценностей. В некоторых комнатах мы установили стенные сейфы, чтобы хоть как-то разрешить эту проблему. Так вот, новость, как я сказал, оказалась ужасной – если что-то вообще можно назвать ужасным после убийства. Я прекрасно знал, что у Олдирна с собой этот важный документ.

– Он вам его показывал?

– Нет. Но он упомянул о нем, как и о связанной с ним шутке: документ называется «Согласительная комиссия Пайка и Перча» или что-то в этом роде. Так вот, в комнате Олдирна имелись свидетельства по крайней мере попытки грабежа. И убийца вряд ли предпринял ее после выстрела, поскольку никто не мог выйти из зала. Также невозможно было вскрыть сейф за те семь-восемь минут, что прошли между выстрелом и моментом, когда Джервейс попал в спальню. Я заключил, что, если только тут не орудует банда, стреляли потому, что взлом и вскрытие сейфа оказались неудачными. То, что напрасно искали в спальне, потом искали у самого человека, у того, кого убили, чтобы обыскать. Можно, конечно, возражать, но об этом я подумал в первую очередь.

Если герцог и устал, то говорил он на редкость рассудительно. Не каждый может похвастаться рассудительностью сразу после ужасной трагедии. Теперь она экономила Эплби драгоценные часы.

– Оставалось сделать самое логичное. Мы с доктором Биддлом обыскали тело. Там ничего не оказалось.

– Я так понял, что вы сказали…

– Подождите. Там ничего не оказалось. Потом я подумал, что ситуация еще более усугубляется и я должен держать всех взаперти не только до прибытия местной полиции, но и пока не приедет кто-то из Лондона. Я подумал, чем мне заняться до его приезда, и тут мне пришла мысль об орудии убийства.

Герцог беспокойно обошел артистическое фойе и остановился у длинного стола, усыпанного театральным реквизитом – париками, мечами, короной, шлемом призрака. Он рассеянно взял что-то в руки, и Эплби не без робости заметил, что это череп, череп Йорика.

– Вряд ли кто-то решился бы носить с собой револьвер, ведь от него не так просто избавиться. Поэтому я поискал вокруг. Но не нашел ни следа… Боже мой!

Он тихонько вскрикнул, поскольку из черепа с легким стуком вывалился крохотный револьвер.

– Боже мой! – произнес герцог. – Джайлзу бы это понравилось. Ну, довольно об орудии убийства. Как вы думаете, на нем остались отпечатки?

Эплби удивленно смотрел – не на револьвер, а на герцога. В эту минуту он обнаружил то, что Скамнум уже знал: герцог Хортон был прирожденным актером. Никто не мог бы поразиться такому совпадению слова и дела. Однако герцог – без видимой причины, разве что ради удовольствия – продемонстрировал удивительную бесстрастность. Через мгновение он продолжил свой рассказ. Эплби решил, что герцогом довольно легко очароваться, поскольку перед ним находился человек с подсознательным стремлением быть в центре внимания.

– До половины двенадцатого ничего больше не произошло, разве что здесь ходили и что-то вполголоса обсуждали, а в зале двигали кресла. Потом прибыли ваши местные коллеги. Я привык доверять специалистам, поэтому я их нейтрализовал.

Нейтрализация сельских полицейских, безусловно, являлась одной из привилегий хозяина Скамнума. Однако Эплби, который пока что видел только невозмутимого констебля рядом с телом и нервничавшего констебля, встретившего его у ворот Скамнума, почувствовал, что это в какой-то мере может относиться к нему самому.

– Нейтрализовали их, – вежливо отозвался он.

– Если быть точным, я рассказал им о взломе, после чего они ушли. Там есть сержант, и он что-то говорил о том, что надо опросить слуг. Знаете, слуг там чертовски много.

Эплби сомневался, что его местные коллеги так просты, как их изображали. Похоже, их образ совпадал с явной тягой герцога к банальным шуткам. Но он промолчал.

– Так вот, мы снова поставили время, хотя я как можно подробнее изложил на бумаге все передвижения людей за кулисами в этот период. – Герцог тонко улыбнулся, тем самым вновь демонстрируя Эплби всю действенность организации Криспинов. – Затем я подумал о наших несчастных зрителях. Я посоветовался с женой, и она сказала: «Надо их накормить», – после чего позвонила в дом, чтобы принесли кофе и бутерброды. Она замечательный организатор, и через десять минут провизию передали, так сказать, через решетки. А потом мистер Боуз обнаружил документ.

– Вы упомянули мистера Боуза, который стоял у задней сцены, когда вы вошли. Он один из актеров?

– Он суфлер. Интеллигентный индус. Это все моя жена, знаете ли. Он и нашел документ.

Намек явно состоял в том, что интеллигентные индусы – настолько интеллигентные, что могут находить документы, – соотносились больше с герцогиней, нежели с герцогом. Однако Эплби показалось, что в последней фразе он услышал нечто большее. В ней звучала какая-то бесповоротность. Казалось, она говорила: документ в безопасности, Скамнум больше за него не отвечает, охота за преступниками – дело других.

– Мистер Боуз случайно обнаружил документ. Ровно в полночь я заметил, что он стоит рядом со мной – он всегда подходит так незаметно – и вид у него жалкий. Я подумал, что он хочет помочь, он довольно милый человек. Тогда я попросил его найти мою дочь Элизабет. Я хотел отослать ее к своей матери, о которой я так волновался. Он прошел по занавешенному коридору, который вы увидите за задней сценой, и там он едва не поскользнулся на чем-то, что, очевидно, скатилось с самой задней сцены. Это был небольшой свиток пергамента, который Полоний по ходу пьесы носит с собой. В его роль входило время от времени заглядывать туда. Так вот, мистер Боуз поднял его и обнаружил в нем еще одну цветную бумагу. Он человек неглупый и внимательный, так что он тотчас принес ее мне. Именно это объясняет мои слова, что Олдирн все время носил документ с собой. И после этого я отпустил зрителей. Если и была попытка завладеть документом, то Олдирн ее предотвратил. Возможно, он знал, что такую попытку предпримут. Возможно, эти непонятные послания заставили его быть начеку.

– Послания?

– «Гамлет, отомсти!» – мягко ответил герцог, после чего все объяснил.

Было без двадцати два, а зал все еще напоминал собой тюремную камеру. К этому времени у невольных узников появилось некое право роптать, однако Эплби не предпринимал в отношении них никаких действий, пока хоть немного не разобрался в деле. Шпионская версия все быстрее отходила в область фантастики. Эмиссары иностранных государств обычно не афишируют свое присутствие призывами к мести, а насчет вскрытия спальни лорда Олдирна у Эплби имелось свое мнение. Однако присутствовал еще один ключевой момент: временной фактор, на который намекнул герцог, ставивший под сомнение шпионскую версию. Ни один расчетливый преступник не стал бы стрелять с целью ограбления, если бы располагал для этого самого ограбления достаточным количеством времени. Так ли это было? Почти наверняка нет. Сам по себе выстрел являлся крайне рискованной затеей, и только особая конфигурация задней сцены давала преступнику половинчатые шансы для того, чтобы суметь скрыться.

Задняя сцена представляла собой большое прямоугольное занавешенное пространство, куда можно проникнуть с любой стороны через щель в драпировке. Однако поскольку одного слоя занавеса оказалось недостаточно, чтобы заглушить шум из артистического фойе, с трех кулисных сторон повесили дополнительные занавесы, создав впечатление коридора с двумя поворотами под прямым углом. Наличие многослойных занавесов, перекрывавших друг друга, давало решительному человеку шанс незаметно спрятаться в некий благоприятный момент и чуть менее вероятную возможность передвигаться после выстрела с целью избежать обнаружения. Казалось, что так, по-видимому, и произошло. Кто-то мог бы еще высказать свои подозрения, но если бы заметили что-то явное, то уже давно бы об этом рассказали. Предстояла тщательная выверка фактов, которую, по его словам, начал герцог, чтобы разъяснить передвижения и местоположение порядка тридцати человек в роковые минуты до и после десяти сорока пяти вечера.

Однако первоочередная задача Эплби представлялась куда более простой. Кто первым оказался на задней сцене после выстрела и как скоро? На сколько секунд мог рассчитывать покушавшийся, чтобы совершить кражу и скрыться? Эплби взял орудие убийства, столь драматично открывшееся миру, обернул его платком и положил в карман, после чего вместе с герцогом вышел в зал. Ему предстояло в более спокойной обстановке взглянуть на основную труппу, которую он заметил при входе.

Открывшееся перед ним зрелище напоминало прерванное веселое действо, с которым он был знаком с профессиональной точки зрения. Как раз в таких случаях в самый разгар веселья наиболее самозабвенно веселящиеся господа избавляются от накладных носов, бумажных шляп, воздушных шаров и лент серпантина, перекрывают все выходы и впускают стаю коллег в форме, чтобы пересчитать бутылки, обнюхать стаканы и записать фамилии и адреса. Еще три констебля прибыли в зал по указанию сержанта, который все еще настойчиво занимался расследованием за пределами зала. Один скромно стоял в углу, явно осматривая стропила в поисках стрелка. Второй неохотно разрешал Бэготу заменить пустой кофейник на полный. Третий, оказавшийся счастливым обладателем рулетки, с серьезным видом обмерял главную сцену. Актеры сидели, разбившись на группы, без особой охоты пили кофе и начинали, как показалось Эплби, смотреть друг на друга с неприязнью. Некоторых из них он сразу узнал. Джервейс Криспин, верховный жрец златого тельца, втихаря играл в крестики-нолики с отдаленно похожим на него молодым человеком. Сразу можно было узнать Мелвилла Клея, разгуливавшего в халате, накинутом поверх черного одеяния Гамлета. Герцогиня Хортон, очень бледная, заботливо опекала молодых женщин. Одна из них, явно ее дочь, столь же заботливо опекала ее. Лорд Траэрн слонялся вокруг с тарелкой бутербродов в руках, словно на одном из своих «домашних» колониальных приемов, но никого ими не угощал. Темнокожий забился в угол и, казалось, предавался медитации; возможно, что нравственному очищению и покаянию. Все посмотрели на Эплби, когда тот появился.

– Мне бы хотелось знать, кто первым оказался на месте гибели лорда Олдирна и как скоро после выстрела?

Услышав эти слова, темнокожий тихо, но явственно произнес из угла, откуда он приближался:

– Это я.

– За мгновение до того, как я проник через занавес между главной и задней сценами, – сказал Клэй.

– Мистер Боуз? Пожалуйста, следуйте за мной.

Эплби направился к задней сцене и через несколько шагов остановился, поскольку ему показалось, что мистер Боуз стоит на месте, в то время как мистер Боуз, шедший позади, налетел на него, и оба начали извиняться. Эплби впервые познакомился с движениями, которые герцогиня назвала «неземными».