За столбами Мелькарта Немировский Александр

Корабль-призрак

Безветрие.

Пышные пурпурные облака плывут над морем. Паруса безжизненно обвисли. Не слышно тихого журчания воды у носа. Деревья на пустынном берегу стоят неподвижно, как изрисованные. Солнце пылает, яростное и бледное. Казалось, корабль идёт через огонь. Металлические части раскалились. При желании на них можно печь лепёшки, как на сковороде. Даже дерево жжёт, как железо. Дышать нестерпимо тяжело. Слепит глаза.

Одуряющая жара выгнала команду на палубу. В трюме и каютах было ещё душнее. Двое матросов, сбросив одежду, окатывают друг друга водой из кожаных вёдер. Впервые за много дней на палубе слышится смех. Морские лисицы, привлечённые необычными звуками, высовывают из воды пасть. Дни сменялись ночами, а берег, вопреки предсказаниям эллина, всё не поворачивал на север. Он тянулся всё в том же направлении на восток. И это всё больше волновало Ганнона. Вода, запасённая на острове Лесных Чудовищ, протухла. Перед тем как её пить, нужно было затыкать пальцами нос. Но и эта вода была на исходе. Ганнон приказал развесить на рее овечьи шкуры. За ночь они покрывались росой, и утром, выжав их, можно было получить несколько глотков воды.

О высадке на сушу нечего было и думать. Белая линия пены обрисовывала цепь прибрежных камней, а прибой превосходил своей силой всё ранее виденное.[85]

Сегодняшний день тоже принёс разочарование. Линия берега повернула на юг. Значит, Южный Рог вовсе не крайняя оконечность Ливии, как полагал Мидаклит. Значит, гаула находится в огромном заливе. Команда встретила эту новость глухим ропотом. Матросов можно было понять. Бледные и исхудалые, они еле передвигались по палубе. У многих распухли дёсны, во рту появились нарывы.

Людей одолевали кошмары. Грезились города, колодцы, пальмы. Когда матросы приходили в сознание, они стонали и звали на помощь.

Ганнон приказал принести в жертву Эшнуну самую большую черепаху. Но жертва не помогла. Может быть, бог-врачеватель гнушается черепашьим мясом и ему по вкусу лишь бараны и свиньи?

Вечерело. Подул свежий ветерок. Но он был слишком слаб, чтобы надуть праздные паруса. И в это время все увидели стадиях в десяти гаулу. Да, это была гаула, а не военный корабль, как «Сын бури».

«Может быть, — думал Ганнон, — люди на гауле наведут его на след похищенного корабля?»

Ганнон бросился к кормовому веслу, но Адгарбал решительно преградил ему путь. Ганнон остановился в недоумении. Что это? Бунт?

— Не пущу, — резко сказал кормчий. — Это корабль Бальзанара.

— Бальзанар! Что за Бальзанар? — раздались крики.

— Как! Вы не знаете о Бальзанаре! — воскликнул Адгарбал. — Тогда слушайте!.. Бальзанар был мореходом, — начал Адгарбал. — Жил он двести лет назад. Он объездил все моря, побывал во всех гаванях. Всюду ему сопутствовало счастье. Его гаула благополучно избегала подводных камней, уходила от бурь и этрусских пиратов. Бальзанара называли счастливцем. Однажды корабль Бальзанара застигло бурей. Никогда ещё не было такой страшной бури. Гаулу швыряло, как щепку. Волнами сбило мачты и унесло вёсла. Тогда Бальзанар взмолился богу Дагону. Он обещал ему принести в жертву своего первенца, если спасётся. Буря стала утихать. Бальзанару удалось добраться до берега и вернуться в Карфаген. Его встретили жена и сын. Вспомнил Бальзанар о своём обете, но у него не хватило мужества сдержать слово. Когда он снова вышел в море, волны разверзлись, и показался великан с трезубцем в руках. «Ты меня обманул, Бальзанар!» — закричал великан громовым голосом и взмахнул трезубцем. И гаула Бальзанара исчезла, растворилась в тумане. Невидимая, она поныне странствует по морям. Бывает, матросы в тумане слышат стоны и крики. Это Бальзанар проклинает свою судьбу. Но иногда корабль Бальзанара становится зримым для смертных. Бог Дагон показывает гаулу Бальзанара тем, кто нарушил данную ему клятву, чтобы они видели, какая участь их ожидает.

С ужасом выслушали матросы рассказ Адгарбала. Гаула исчезла на горизонте. Взгляд Ганнона напрасно ловил её. Появление корабля в этих водах действительно казалось чудом. Не этот ли корабль они видели тогда на берегу? Не за ним ли они гнались, принимая его за «Сына бури»? Не его ли весло они нашли на острове Лесных Чудовищ?

Ночь чудес

В ночном море дрожал и переливался свет.[86] Среди волн то там, то здесь вспыхивало голубоватое пламя. Нос гаулы разбрасывал в стороны снопы искр. Казалось, из глубины всплыли мириады драгоценных камней, золотых и серебряных слитков. Какой же могущественный волшебник преобразил море и зачем он это сделал? Может быть, он хотел показать смертным, сколь суетна их погоня за золотом? Перед вечной красотой природы, перед величием её тайн все богатства — мгновенный и обманчивый блеск.

Выйдя на корму, Ганнон решил проверить курс корабля. Небо было усеяно яркими звёздами. Они опустились так низко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой. Вон там, на севере, должен быть Большой Ковш. В прошлый раз Ганнон видел его у самого горизонта. Теперь его не было.[87] Глаза болели от напряжения. Нет и других знакомых звёзд. Где же Скорпион, Ворон, Дева? Как будто это Весы? Но раньше они были на юге, а теперь оказались на западе. Кто же это, как игрок в кости, разбросал и перепутал звёзды? Чья это злая шутка? Кому захотелось сбить их с пути. А где же звезда Синты? Сердце Ганнона защемило. Пока он видел эту звезду, он верил, что встретится с любимой.

А что стало с луной? Она имела очень странный вид. Её рожки были повёрнуты вверх.

— Мидаклит! — крикнул суффет.

На палубу поднялся эллин. Молча посмотрел он на месяц и на мерцающие звёзды. Потом перевёл взгляд на искажённое ужасом лицо Ганнона.

— Этого следовало ожидать, — сказал эллин спокойно. — Мы спустились в другое полушарие.

— Ты хочешь сказать, что земля — шар?

— Да, это так! С тех пор как мы плывём на юг, известные нам звёзды меняли положение и наконец вовсе исчезли. Появились новые, незнакомые нам звёзды. Представь себе яблоко. Сейчас мы находимся в его нижней половинке. Отсюда открывается один вид на звёздный мир, но стоит…

Эллин не успел закончить фразу. Корабль содрогнулся от мачты до киля.

Первой мыслью Ганнона было: подводная скала!

— В трюм! В трюм! — закричал он. — Пробоина!

Но Мидаклит схватил его за руку.

— Смотри! — указал он на море.

С левого борта чернело что-то огромное, продолговатое. На палубе поднялся крик.

«Скала? — подумал Ганнон. — Но гаула цела и не идёт ко дну».

— Симплегады![88] — закричал эллин. — Скала движется.

Эллин был прав. Действительно, скала двигалась по направлению к гауле. И вдруг поднялся фонтан. Он был выше корабельной мачты и устремлён прямо вверх.

— Чудовище! Морское чудовище! — раздался отчаянный вопль матросов.

Ужас приковал Ганнона к месту. Гаула наскочила в темноте на морское чудовище, и теперь оно, разъярённое, набросится на них, чтобы отомстить дерзким людям.

— Все по местам! — приказал Ганнон.

Очнувшись от оцепенения, моряки схватились за вёсла. Но чудовище не отставало. Оно приближалось к гауле. Если перегнуться за борт, можно увидеть длинное, чёрное, движущееся тело и огромную, словно срезанную пасть. В неё войдёт лодка средних размеров. Гиганту ничего не стоит одним ударом хвоста вышибить корабельное днище.

Гребцы выбивались из сил, но чудовище надвигалось на гаулу. Оно всё ближе и ближе.

Один из матросов подбежал к Мидаклиту и упал перед ним на колени.

— Спаси меня! — кричал матрос. — Спаси! Я хочу вернуться домой. У меня дети.

— Почему ты обращаешься ко мне? Что я могу сделать? — сказал эллин, недоуменно пожимая плечами.

— Ты можешь всё!

— Всё! Всё! — поддержали голоса сбежавшихся матросов.

— Ты съел ветер и заставил светиться море! — продолжал крикун. — Ты опутал на небе звёзды. Прогони же чудовище!

— Прогони! Прогони! — вторил ему хор голосов.

У Ганнона, наблюдавшего за этой сценой, лицо стало белее паруса. Он понял, что учителя принимают за могущественного волшебника и ему грозит смертельная опасность, если он не спасёт корабль. Мидаклит, казалось, и сам это понимал.

Отменявшись с Ганноном многозначительными взглядами, он подошёл к мачте, где висел корабельный колокол. И раньше, чем Ганнон успел опомниться, эллин рванул верёвку. Раздался глухой удар.

— Что же вы молчите, трусы? — крикнул он матросам. — Вы сами съели свой голос!

— А-а! — раздался вопль.

Колокол гудел в яростном исступлении.

Напуганное шумом чудовище повернулось и поплыло прочь, показав покатую спину и гигантский хвост. Матросы с ужасом смотрели ему вслед. Но ещё больший ужас был в их глазах, когда они, обернувшись, взглянули на Мидаклита. Теперь никто на корабле, кроме Ганнона, не сомневался, что эллин могущественный волшебник. Недаром он выходит по ночам и колдует над звёздами, нашёптывая им какие-то таинственные слова. Это он вызвал с морского дна чудовище, он же и прогнал его, когда захотел.

Назад!

Ночь казалась бесконечно длинной. Наконец наступил рассвет. Угрюмые матросы занялись уборкой корабля, починкой одежды. Двое вытащили из трюма черепаху и, опрокинув её на спину, стали с помощью топоров отделять нижний панцирь. Другие наблюдали за ними. Это была последняя черепаха на гауле. С ней кончались запасы мяса.

Около полудня Ганнон вышел на палубу. Он застал Мидаклита за странным занятием. Эллин заглядывал себе через плечо.

— Что ты ищешь, учитель? — поинтересовался Ганнон.

— Собственную тень! — отвечал эллин.

Приглядевшись, Ганнон убедился, что ни мачта, ни какой-либо другой предмет не отбрасывает тени.

Ганнон только махнул рукой. Можно ли удивляться, что исчезла тень, если пропали звёзды, мерцавшие тысячелетиями.

Но матросам исчезновение тени показалось страшнее, чем любое из совершавшихся на их глазах чудес. Они ощупывали друг друга. «Живы ли мы или уже сами превратились в тени? Тени не имеет только тень. Или мы попали в царство мёртвых?»

И снова на Мидаклита устремлены взгляды, упорные, недоверчивые, мстительные. «Конечно, это его проделки!»

Тяжёлое раздумье овладело Ганноном. Бессонные ночи, полные тревожных мыслей, дни без питья под палящим солнцем или под потоками воды, гибель друзей — всё это оказалось напрасным. Ярость команды в любое мгновение может окончиться взрывом. Надо вернуть людям тень. Кажется, они не могут жить без тени, как не могут обходиться без этой детской веры в колдовство, без неприязни к чужеземцам, без всего этого древнего груза суеверий и обычаев, который завещан прошлым. Куда ни забросит человека судьба, он всюду будет искать свою привычную тень. Вернуть людям тень — проще, чем открыть новый мир. Для этого достаточно повернуть корабль. Вернуться назад, когда цель так близка! А будет ли путь назад более лёгким?

Страшно подумать, какое расстояние отделяет их теперь до Столбов и дружественного Гадеса! Сколько дней и ночей придётся плыть вдоль этого чужого негостеприимного берега! Сколько ещё ожидает препятствий и потерь? Какие чудовища ещё могут встретиться на пути! И никто не поспешит на помощь. Никто! И всё же в ту ночь Ганнон приказал повернуть назад.

Против ветра

К вечеру забросили в море сеть. Не прошло и нескольких минут, как вся площадка кормы была заполнена трепещущей рыбой. Попалось и несколько морских раков, а также бесчисленное количество медуз.

— Я теперь понимаю этих атлантов, — говорил Адгарбал, с отвращением глядя, как один из моряков разжёвывал кусок сырой рыбы. — Что может быть отвратительнее этой еды!

— Была бы соль! — вздохнул моряк.

— Неподалёку от Утики, где я родился, — вспоминал кормчий, — добывают соль. Там вокруг нет леса, и люди живут в домиках из соляных глыб, белых и красных. Сюда бы такой домик!

На палубу вышел Мидаклит. Он следил, как по краю неба торжественно плыли семь ярких звёзд Большого Ковша. Кто-то тронул эллина за плечо.

— Ганнон, это ты! — радостно воскликнул эллин. — Видишь звёзды? Они вернулись на свои места. А помнишь затмение луны? Какую форму имела тогда тень?

— Она была круглая.

— Так вот… Тень, передвигающаяся по лунному диску, — это тень земли, ибо земля лежит между луной и солнцем. А скажи, какое тело имеет круглую тень?

— Шар, — произнёс в раздумье Ганнон. — Ты, учитель, совершил великое открытие, и имя твоё не будет забыто.

— Не преувеличивай моих заслуг, — скромно отозвался эллин. — Ещё двадцать лет назад Пифагор[89] утверждал, что Земля должна иметь самую совершенную, шарообразную форму.

— Твой Пифагор пустой болтун, — заметил Ганнон. — Легко ему было рассуждать о шарообразной форме, полёживая на боку с чашей разбавленного вина! Попробовал бы он проделать наш путь!

— Ты неправ, — возразил Мидаклит. — Пусть Пифагор и не плавал за Геракловы Столбы. Его мысль опередила наш корабль, и он заслуживает уважения не меньше, чем отважный мореход.

Гаула подошла к острову Лесных Чудовищ. Трюм снова наполнили черепахами. В шутку их стали называть корабельными баранами..

И снова в путь. Ветер изменился. Теперь он задул в нос. Пришлось идти на вёслах. Словно налитые свинцом, они скрипели в истёршихся петлях. Руки моряков покрылись волдырями. Несколько человек заболело. Несмотря на жару, они никак не могли согреться, и зубы у них стучали. Бледные, чудовищно худые, они казались духами, вышедшими из царства теней.

Через месяц корабль вошёл в большой залив. Перед людьми открылась широкая водная гладь со множеством островков. Залив замыкался далеко уходящим на запад мысом, покрытым высокими зелёными деревьями.[90]

— Назовём его Западным Рогом, — предложил Мидаклит. Очевидно, в залив впадала какая-то большая река, так как вода местами имела желтоватый оттенок. Но входить в устье этой реки за пресной водой — значило задержаться здесь лишний день. «А нет ли пресной воды на этом большом острове?» — подумал Ганнон и тотчас же приказал Адгарбалу править к острову.

Надвигались сумерки. Тени окутали берег. На небе показалась луна. Она осветила бухту, удобную для стоянки.

— Спустить якоря! — приказал Ганнон.

Люди рассыпались по берегу. После недолгих поисков им удалось обнаружить в глубине острова небольшое озеро. Адгарбал лёг на живот и зачерпнул ладонью воду, но тотчас же вскочил, отплёвываясь:

— Солёная!

— Поищем пресную, когда наступит рассвет, — предложил Ганнон.

Не успел он это проговорить, как послышались бой барабанов, то затихающий, то нарастающий, бряцание оружия, резкие крики. На противоположном берегу озера загорелись огни.

— Бежим к гауле! — крикнул Ганнон.

Подняв якоря, «Око Мелькарта» покинул негостеприимный остров. Люди настолько ослабели, что нечего было и думать о борьбе с неизвестными врагами. «Сколько ещё тайн скрывает этот материк!» — думал Ганнон, вглядываясь в берег.

— Придётся плыть в устье реки! — вздохнул Адгарбал. — Воды не осталось ни капли.

К вечеру гаула вошла в устье широкой реки,[91] медленно катившей свои воды в океан. Устье перегораживали жёлтые песчаные отмели. Пронзительные крики птиц наполняли воздух.

По отмели бродили ибисы. Ганнон слышал, что египтяне считают их священными. Смерть угрожала каждому, кто поднимал на них руку. У самой воды стояли какие-то большие белые птицы с кривыми чёрными клювами.

— А вот и журавли! — воскликнул Мидаклит. — Но ведут они себя совсем мирно.

— Разве журавль — воинственная птица? — удивился Ганнон.

Эллин улыбнулся:

— Гомер рассказывает, что каждое лето журавли летят на юг Ливии, где ведут войну с маленькими чёрными человечками.

— Вот видишь, какой выдумщик твой Гомер. Здесь нет никаких чёрных человечков.

— А может быть, это они нас так напугали три дня назад! — возразил эллин.

Вода здесь была ещё солоноватая. Пришлось дождаться прилива. Вместе с приливом гаула преодолела песчаные отмели. Берега стали выше и круче. Яркие зелёные кусты спускались к самой воде. Где-то в глубине их раздался рык льва. Ганнон обрадованно вздохнул. Что-то родное послышалось ему в этом рыканье. Таинственная тишина острова Лесных Чудовищ была для него страшнее.

Подведя гаулу ближе к берегу, моряки набрали воды. Здесь же забросили сети. С первого же раза удалось вытащить десятка два больших рыб. На берегу весело запылал костёр. Вот уже в медном котле бурлит вода. Вкусно пахнет свежей рыбой. Но карфагенянам так и не пришлось полакомиться ухой.

— Змея! Змея! — раздался вопль.

В нескольких шагах от костра извивалась огромная змея. Зеленоватого цвета, она была почти незаметна в яркой траве. Встревоженное пламенем костра, чудовище длиною не меньше чем в шесть локтей ползло прямо на людей. Из его пасти высовывался длинный, тонкий язык.

Бросив котёл с ухой, карфагеняне поспешили на корабль.

Снова потянулся берег, окаймлённый, словно зелёная туника, белой полосой пены.

После нескольких недель пути корабль достиг устья Хреты. Молча смотрел Ганнон на берег. В памяти оживали картины прошлого. Отсюда они двинулись пешком к Керне. Тогда с ними был Малх, Ганнон ещё надеялся отыскать «Сына бури», спасти Синту и Гискона. Теперь же в его душе лишь тень былой надежды. Он мечтает лишь о том, чтобы добраться до ближайшего карфагенского поселения и дать людям отдых.

Встречный ветер становился всё сильнее и сильнее. Путь к Керне отнял целый месяц.

Вот он наконец, этот маленький островок. Он должен стать богатейшей колонией Карфагена, её золотым дном. Но что это? Почему нет никого на берегу? Почему никто не встречает гаулу?

Страшное предчувствие зашевелилось в душе Ганнона. Керна пуста. Всё это время люди жили надеждой добраться до этого островка. Неужели надежда обманет их?

Едва якорь коснулся дна, Ганнон приказал спустить лодку. Вот моряки уже на берегу, они идут, с трудом передвигая опухшие ноги. Но дома колонистов пусты. Что же с ними стало? Не чернокожие ли напали на них? Нет, дома не разрушены, и нет никаких следов насилия.

— Нашёл! Нашёл!

Ганнон поспешил навстречу Мидаклиту. Учитель потрясал над головой чем-то белым.

— Вот! — и эллин протянул Ганнону лист папируса. — Они покинули остров. Я подобрал это вон в том доме.

Ганнон схватил свиток. В нём говорилось, что целый год колонисты ждали Ганнона и, отчаявшись, построили корабль и отплыли на нём к мысу Солнца.

«Неужели прошло больше года, как мы оставили Керну? — думал Ганнон. — Колонисты уже потеряли надежду меня увидеть. А Синта? Бывают дни, когда я о тебе не думаю. Но чувствую, что ты всегда со мной. Ты слышишь меня, Синта?»

Подошли моряки.

— Друзья, не надо отчаиваться, — твёрдо сказал Ганнон. — Колонисты покинули Керну. Они отправились в Тимитерий. Поплывём туда и мы. Но не будем торопиться. Над нашими головами здесь кровля. Мы починим гаулу, отдохнём.

Иного выхода не было. «Око Мелькарта» вытащили на сушу. Бедная гаула, что с тобой стало! Днище твоё покрылось толстым слоем ракушек, доски бортов сгнили, паруса истрепались! Нет, нелёгкий ты проделала путь! А какое огромное расстояние ещё отделяет тебя от Карфагена!

Целых две недели отняла починка гаулы. К счастью, на острове было много леса, а для людей — свежая вода и обилие пищи. Здесь люди отдохнули от душной и влажной жары, преследовавшей их начиная с острова Лесных Чудовищ. Когда «Око Мелькарта» был спущен на воду, моряки занялись заготовкой провизии: сушили рыбу, собирали моллюсков, охотились на черепах.

Один из матросов тяжело заболел. Он всё время бредил, выкрикивал какие-то имена. Адгарбал вылепил из глины человечка и принёс его в жертву Эшнуну. Но жертва не помогла. Моряк скончался, так и не придя в сознание. На берегу Керны появилась пирамидка из камня.

— Видимо, такова судьба каждого Одиссея — терять спутников! — глухо сказал Мидаклит.

И снова в путь. В ночном небе взошло созвездие Ориона. Во Внутреннем море восхождение этих звёзд предвещало бурю. Но здесь лишь переменился ветер. Он стал дуть в корму. Впервые за много месяцев гаула шла на парусах.

Вскоре показался мыс Солнца. Эта кровля под высокими деревьями — храм Дагона. Как он мал! А в воображении людей храм рисовался огромным, величественным.

Обогнув мыс Солнца, «Око Мелькарта» подошёл к Тимитерию.

На берегу много народа. Но люди настороженно выжидают.

— Их пугает наш парус! — воскликнул Адгарбал. Верно! Ведь ни один корабль карфагенского флота не имел алых парусов.

— Спустить паруса! — приказал Ганнон.

И, как только эта команда была выполнена, берег огласился приветственными криками.

К лодке, доставившей на берег моряков, бежит человек в широкополой шляпе. Конечно, это Мисдесс! Успокойся, Мисдесс, Ганнон посетит твой дом. Ты узнаешь о его странствиях, как узнают о них все карфагеняне. Но моряки сами засыпают колонистов вопросами.

— Где Стратон? — спрашивает Ганнон.

— Исчез!

— Исчез? Как может исчезнуть жрец? Как он может покинуть свой храм?

— Не проходил ли здесь «Сын бури»? — слышится другой вопрос.

— Нет. Его здесь не видели. Но у мыса Солнца останавливалась чья-то гаула. В ту ночь у храма горел костёр. Наверное, гаула захватила Стратона.

«Всё это было странно и непонятно. «Сын бури» затерялся в океане, а какая-то гаула всё время встречается мне на пути, — думал Ганнон. — Нет, это не корабль Бальзанара, не призрак, если он может плыть на костёр, зажжённый людьми. Тут какая-то тайна. И жрец никогда не решился бы покинуть храм, не будь на это воли Магарбала. Значит, Стратону больше нечего было делать на берегу океана. И он знал о том, что Синта в руках пиратов. Может быть, сейчас Синта в подземельях храма Тиннит? Кто ей там поможет? Даже Миркан может не знать, что его дочь в Карфагене. Скорее в путь! Скорее!»

После короткого отдыха Ганнон решил осмотреть колонию. Дома колонистов уже не напоминали те убогие постройки, которые оставил здесь Ганнон. Это были прочные сооружения из камня и брёвен. Их покрывал камыш, имевшийся в изобилии поблизости. Вокруг домов зеленели молодые сады. Город был наполовину обнесён стеной и окружён рвом. Над стеной уже кое-где поднимались башни. Стена и ров отделяли город от равнины, превращённой в пастбище и пашню. На постройке стены работали смуглые, тощие люди. Звенели оковы на их ногах. Это были рабы, захваченные во время набегов на соседние поселения троглодитов и маврузиев.

Мисдесса Ганнон застал в мастерской. Он стоял у гончарной печи. Багровые отблески пламени ложились на его суровое лицо. Мисдесс бросил на гончарный круг липкий бесформенный кусок глины, и он замелькал в воздухе.

— Рад видеть тебя! — воскликнул горшечник, останавливая круг.

— И я тоже рад встретиться с тобой, Мисдесс. Я слышал, что боги милостивы к тебе.

— Боги нам дали руки, чтобы лепить горшки, — отвечал горшечник. — В этом их милость. Сколько требуется посуды такому маленькому городу, как наш? — продолжал он. — Я бы смог её вылепить за неделю. Но горшки нужны жителям других колоний. Они нужны нашим соседям, пастухам и охотникам. Люди несут мне сыр и шерсть, шкуры и мясо, а я для них выделываю горшки и глиняные светильники.

Послышалось шлёпанье подошв по глинобитному полу. Ганнон обернулся. Шимба! Но сколько на её руках и ногах серебряных колец! А в ноздрях блестит даже золотое! Можно подумать, что это жена какого-нибудь богатого карфагенского купца. Цепляясь за край туники, рядом с нею стоял крохотный мальчуган. При виде незнакомого человека он поспешно спрятался за спину матери.

Поклонившись до пояса, Шимба пригласила гостя в дом.

За оградой дома бродило множество кур.

— С ними спокойнее, — сказал горшечник, показывая на птиц. — Они не пропустят во двор скорпионов. Мы так боимся за нашего маленького Мутумбала!

Внутри жилище горшечника имело богатый вид. Пол устилали сшитые львиные шкуры. Стол ломился от яств, немыслимых для карфагенского ремесленника. Тут были жареная утка с аппетитно подрумянившейся корочкой, лепёшки из белой муки, сушёные смоквы и плоды Владычицы.[92]

Лицо горшечника сияло. Как всякий человек, выбившийся из нужды, он любил похвастать, что живёт на широкую ногу. Теперь же он принимал у себя самого суффета. Пусть соседи лопнут от зависти!

Помолившись богам, хозяин и гость сели за стол. Шимба, но старинному обычаю, стояла возле гостя.

— Свои? — спросил Ганнон, указывая на гранаты.

— Из Ликса, — отвечал Мисдесс. — Свои деревья ещё не плодоносят. У меня пятнадцать яблонь, четыре груши и одно дерево Владычицы. Нужде не найти дверь в мой дом.

Как приятно было Ганнону слышать эти слова! Как отрадно видеть благополучие этой семьи! Нет, его труд не пропал даром. Если боги не дали ему своей семьи, то они принесли счастье сотням семей бедняков, переселившихся сюда, на край света.