За столбами Мелькарта Немировский Александр

Бунт

Гискон ничком лежал у мачты. Голова гудела, как корабельный колокол, в который бьют во время бури. Мальчик приподнялся. В глаза ему бросились обломки вёсел, сломанные древки копий. Сначала Гискон не мог понять, где он, что с ним случилось. Но вот память мгновенно возвратила его к прошлому.

Да, началось это с того, что к судну подошла лодка. На палубу поднялся Мастарна и стал подтаскивать к борту корабля товары. Потом Мастарна наклонился над бортом и крикнул Саулу:

— Перемени вёсла!

Иудей привязал лодку к верёвочной лестнице, вытянул вёсла из петель и передал их Мастарне. Потом, быстро поднявшись на корабль, спустился на нижнюю палубу. Гискон знал, что там, рядом со скамьёй гребцов, хранятся запасные вёсла.

Но что это за крики, звон и шум? Может быть, Саул снова бьёт гребцов? Нет, гребцы выбегают на палубу. В руках у них цепи и вёсла. Они вопят. Лица их искажены яростью.

— Бунт! Бунт! — закричал один из матросов, но тотчас же свалился под ноги Мастарне.

Этруск мгновенно раскроил ему череп.

И только тогда Гискон понял, что гребцы не сами освободились от оков, что всё происходящее на его глазах — дело рук пиратов, заранее готовившихся к нападению.

— Лопни мои глаза! — кричал Саул. — Сдавайтесь!

Но только двое матросов бросились плашмя на палубу, моля о пощаде. Несколько человек кинулось в трюм, где хранилось оружие. Но под ними рухнула лестница. Видимо, её подпилили заранее. Один моряк, спасаясь от ярости гребцов, взбирался на мачту, но руки его соскользнули, и он упал.

Разъярённые гребцы окружили его.

В это время один из матросов выхватил у гребца весло и ловким ударом свалил его с ног. Саул с грозным рёвом бросился на матроса. И вот тогда Гискон решил, что и он может принять участие в схватке. Как кошка, он прыгнул на иудея.

Но Саул просто отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. Гискон покатился по палубе. Тюк материи спас ему жизнь: он смягчил силу удара.

Что же произошло дальше? Этого Гискон не знал. Уже смеркалось. Гискон понял, что он долго был без сознания.

И вдруг им овладела мучительная мысль: «Пираты захватили корабль! А где же Ганнон и Мидаклит? Где Малх? Они остались в чужой стране. Что их ждёт? Как им помочь? Где Синта?»

— Лопни мои глаза, а ведь рыбка клюнула! — раздался вдруг знакомый голос над головой Гискона.

Гискон стиснул зубы.

— Клянусь Тиннит, наживка была что надо! — самодовольно ответил этруск. — Пусть они теперь пешком добираются до своей Керны.

— С каких это пор ты стал клясться Тиннит, — проворчал Саул. — Не Стратон ли обратил тебя в свою веру?

— Мы, этруски, почитаем тех богов, которые нам полезны. И этим богам мы приносим жертву. Тиннит меня не обидела. «Сын бури» наш. И девчонка тоже.

— Не надо было их выпускать! — сказал Саул после некоторого раздумья. — Ганнон тебе не простит Синты. Он нас отыщет и на дне морском.

Этруск рассмеялся.

— Скажешь ещё, Ганнон! Его уже давно сожрали звери. Представляю себе, как он скулил, увидев, что нет корабля. Тиннит не простила ему, что он похитил жрицу.

— Смотри, как они гребут, — сказал Саул. — Без плети не обойтись!

— Я вижу, что тебе боги не дали разума, — молвил этруск. — Если ты к ним прикоснёшься пальцем, они нас вышвырнут в море. Теперь они господа, а мы с тобою рабы. Надо их уговорить. Пойдём!

Послышались тяжёлые шаги, скрип лестницы. Потом всё стихло. Только море било о борта гаулы.

«Так это был Мастарна! — вспыхнула мысль в мозгу у Гискона. — Вот кто ходил у костров вместе со Стратоном. Жрец подговорил пиратов захватить Синту. А этруск клялся Тиннит. Ганнон на него и не подумал. Даже иудей и тот удивился, услышав эту клятву. Откуда Ганнону знать обычаи этрусков?»

Превозмогая боль, мальчик поднялся и взглянул на клетку, где был Гуда. Лев ходил из угла в угол, с тоской вглядываясь в грозно шумевшее море. Казалось, он искал своего господина. Казалось, он понимал, что произошло.

Гискон спустился по деревянной лестнице. В каюте Ганнона было тихо. Гискон осторожно приоткрыл дверь и отшатнулся. Он увидел Синту: ноги и руки её затянуты верёвками, голова с распущенными волосами наклонена, глаза закрыты.

— Синта! — прошептал мальчик, переступая порог.

Синта вздрогнула. Увидев Гискона, она рванулась к нему и упала на ковёр. В этот момент мальчик почувствовал, что чьи-то жёсткие пальцы больно стиснули ему ухо.

— Щенок! — шипел Мастарна. — Ещё раз войдёшь сюда — задушу. А тебе, — обратился он к Синте, нагло улыбаясь, — советую быть поласковее. Твой хозяин теперь я!

Он протянул к девушке руку, напоминающую клешню, но остановился. Видимо, его смутил блеск ненависти в глазах Синты.

Гости Мастарны

Прошло несколько дней. За это время Гискон узнал, что после схватки на корабле в живых осталось лишь четверо матросов. Они посажены за вёсла. Освобождённые пиратами гребцы помогают им с неохотой. Мастарна и Саул, видимо, этим озабочены. Они постоянно шепчутся и смотрят на берег, словно ищут там спасения.

Вчера Мастарна подвёл корабль к самому берегу и приказал спустить паруса. Это стоило немалых трудов. Со спущенными парусами «Сын бури» вошёл в устье небольшой речки, возможно рукава Хреты. На правом её берегу, шагах в двухстах от воды, виднелось несколько десятков жалких шалашей. Мастарна жадно и нетерпеливо глядел на них, потирая руки. Появление корабля вызвало ужас у обитателей хижин. Они попрятались в кустах. Но, убедившись, что пришельцы мирно бродят по берегу, чернокожие осмелели. По двое, по трое они подходили к песчаной косе, близ которой стоял на якорях «Сын бури». Здесь они находили оставленные для них разноцветные кусочки материи, стекляшки и дешёвые медные фибулы.[67] От радости туземцы щёлкали языком, хлопали себя по животу, подпрыгивали.

На следующее утро Мастарна приказал развесить на перилах и реях яркие ткани. Судно стало напоминать персидский базар. На воду была спущена лодка, также украшенная тканями. С лодки на косу были переброшены сходни. Гискон понял коварный замысел пиратов: они хотели заманить чернокожих на корабль.

У сходен собралось человек двадцать туземцев, но никто из них не решался взойти на диковинное сооружение, полное заманчивых вещей. Многие почему-то указывали пальцами вверх.

«Они, наверное, считают, что корабль упал с неба!» — решил Гискон.

Наконец мальчик лет десяти, с курчавыми волосами, совершенно голый, с тугим, как барабан, животом ступил на сходни и сделал первый шаг. Он оглянулся, посмотрел на своих соплеменников. Чернокожие стояли не шевелясь, затаи в дыхание.

— Не бойся, малыш, иди сюда! — кричал ему Мастарна, протягивая целый кусок материи.

Мальчик догадался, что белый бородатый человек хочет подарить ему эту чудесную раскрашенную шкуру, кусочки которой он видел ещё вчера на берегу. Неужели ему одному будет принадлежать это богатство? Он разрежет эту шкуру кремнёвым ножом на мелкие полоски и повяжет вокруг шеи, рук и ног. Он раздаст их своим братьям и сёстрам. И, уже не колеблясь, мальчик взбежал на корабль и прижал к животу протянутый ему Мастарной кусок материи. Раздался восхищённый крик чернокожих. Обгоняя друг друга, они бросились на корабль. Вот они расхаживают по палубе, заглядывают в каюты и трюм, всему поражаются. Особенно удивительно большое бронзовое зеркало, которое вынес для них Саул. Трудно удержаться от смеха, видя, как они в ужасе отскакивают от своего собственного изображения, а потом, осмелев, пытаются его схватить.

Пираты дружески хлопают дикарей по плечам, угощают вином и финиками. Чернокожие довольно щёлкают языком. Угощение им нравится.

Несколько дикарей остановились у клетки с Гудой. Лев ходил из угла в угол, колотил хвостом по своим бокам. Чернокожие упали на колени. Лев, их самый страшный враг, покорён этими белолицыми колдунами! Какой же они должны обладать властью над людьми?

Увлечённые новыми для них вещами, обманутые ласковым обращением, туземцы не заметили, как матросы подняли сходни и корабль стал медленно отходить от берега.

Первым это обнаружил мальчик, которому Мастарна подарил кусок материи. Он хотел сойти на берег, унести своё сокровище, но сходен не было. Полоса воды отделяла корабль от берега. Мальчик вздрогнул, как перепел от тени ястреба, и издал жалобный крик.

Дикари в ужасе метались по кораблю. Но пираты ловкими ударами свалили их на палубу и живо скрутили им руки и ноги плетёными ремнями. Одному чернокожему удалось прыгнуть за борт. Мастарна приказал Саулу убить пловца. Но чернокожий, увидев дротик в руках иудея, с головой погрузился в воду. Он вынырнул у самого берега, вышел на берег, отряхнулся от воды, как утка, и, не оглядываясь, бросился к хижинам.

Пока пираты приковывали пленников к вёслам ржавыми цепями, Мастарна вслух подсчитывал добычу:

— Девятнадцать мужчин и один мальчишка!

На берег высыпала толпа разъярённых туземцев. Они грозили кораблю кулаками, исступлённо кричали. В руках у них были палки, камни и изогнутые луки.

Град камней обрушился на «Сына бури». Камни ударялись о борт корабля, о перила, но не причиняли пиратам никакого вреда.

Пленники увидели своих сородичей. Они пытались разорвать цепи руками, перегрызть их. Яростный вопль ужаса и бессилия сотрясал корабль.

А тем временем гребцы под наблюдением Саула занялись снастями. Был прилив, и корабль мог выйти в море.

Вдруг один из гребцов упал. Лицо его исказилось предсмертной судорогой. На синих вывернутых губах показалась пена.

Саул бросился к упавшему. Оперённое древко небольшой стрелки торчало в его бедре.

— Отравленные стрелы! — в ужасе завопил иудей и стремглав побежал к другому борту.

Человек тридцать чернокожих кинулись в воду. Вот они уже подплывают к кораблю и хватаются за его вёсла.

В это время послышался страшный рёв. Над палубой мелькнуло огромное огненное тело. Это был Гуда. Сделав гигантский прыжок, лев оказался на берегу среди мечущихся в панике чернокожих.

К вечеру «Сын бури» был уже далеко от того места, где были предательски захвачены туземцы. Шум волн заглушался тяжёлыми ударами вёсел, свистом хлыста и воплями чернокожих. Мастарна учил новых гребцов обращению с вёслами.

— Довольно, хозяин! — крикнул Саул. — В один день не выучишь!

Что-то проворчав, этруск спустился в трюм. Оттуда раздался глухой шум, звон чаш.

«Пьют! — подумал Гискон. — В трюме много вина. Его прислал в подарок Ганнону суффет Гадеса».

При мысли о Ганноне сердце мальчика больно сжалось. Это он, когда пираты были заняты чернокожими, незаметно выпустил Гуду. Гискон думал, что лев кинется на пиратов и растерзает их. Тогда можно будет освободить тех четырёх моряков, которых Мастарна приковал к вёслам, и привести корабль в Керну. Но лев бросился на берег. Невольно он, Гискон, помог этруску. Удивительно, пираты даже не заподозрили, что клетка была открыта мальчиком. Они убеждены, что Гуда не просто лев, а оборотень. Что ему стоило самому отодвинуть железный засов? Пираты радуются своему спасению и тому, что они избавились от этого страшного зверя. Сколько удач выпало на их долю!

Мальчик как-то слышал об умной собаке, отыскавшей заблудившегося хозяина. Не сможет ли Гуда найти Бокха? Тогда Ганнону будут не страшны ни дикие звери, ни дикие люди. Гуда их спасёт, как дельфин спас того греческого певца, выброшенного в море такими же коварными людьми, как Мастарна и Саул.

Гискон прошёл к корме. За кораблём неотступно следовала морская лисица. Видимо, тело гребца, погибшего от отравленной стрелы, пришлось чудовищу по вкусу. Время от времени чудовище переворачивалось, показывая брюхо молочного цвета и пасть, усеянную острыми зубами.

Из трюма доносились звуки песни. Гискон впервые услышал её в Гадесе, около таверны. Тот день принёс им всем несчастье. Какой злой дух послал этих проклятых пиратов! Слова песни сливались с рокотом волн. Это придавало ей какую-то грозную силу:

Глаза леопарда

Люди шли к морю. Впереди был маврузий, самый опытный и сильный, за ним шагали Малх и Мидаклит. Шествие замыкал Ганнон. Одиночные кусты, поднимавшиеся среди сероватой травы, вскоре превратились в чащу. На влажной земле виднелись следы каких-то зверей. Деревья оплетены колючими растениями. Всё имело такой зловещий вид, словно боги хотели преградить дорогу в этот лес. Приходилось пробираться через колючую чащу, шипы рвали в клочья одежду. Руки и ноги были в крови. Людей, привыкших к просторам моря, быстро утомил душный и влажный воздух этого леса. По спинам сбегал струйками горячий пот. Над головою жужжали крупные мухи, они, казалось, не жалили, а кололи.

Лишь вечером путники вышли к морю. Оно встретило их рокотом огромных валов. Валы нетерпеливо накатывались на низкий отлогий берег, обрамляя его сверкающей пеной. Неподалёку виднелся холм, заросший сочной травой. Ганнон поднялся на него. Он долго всматривался в морскую даль, словно надеялся увидеть крыло паруса. Но море было пустынным. Солнце медленно опускалось за линию горизонта.

Здесь же решили заночевать. Небо покрылось бесчисленными звёздами. Из темноты доносился торжествующий рёв, завистливый вой, злорадный хохот. Невидимые хищники вышли на ночную охоту, давая о себе знать другим обитателям леса.

Только один Бокх мог различать голоса отдельных животных. По рыку льва он знал, что царь зверей уже насытился и лежит около растерзанной туши какого-нибудь животного, а шакалы жмутся поодаль, опустив морды, в молчаливом ожидании, как изголодавшиеся слуги перед господским столом.

— Весёлая музыка! — вздохнул Ганнон, поворачиваясь на бок.

Он чувствовал свою беспомощность перед этой тёмной и враждебной ему стихией и с ужасом думал, что его ожидает бесчисленное количество таких же ночей, наполненных звериным воем и ещё более пугающими шорохами.

— Там! Там! — вдруг раздался шёпот эллина.

Все посмотрели в ту сторону, куда указывал Мидаклит. Локтях в двадцати от них, в кустах, они разглядели два горящих огонька.

— Леопард! — закричал Малх, хватаясь за дротик.

Ещё через мгновение его дротик полетел в хищника. Ганнон невольно вздрогнул. Сейчас зверь с рёвом обрушится на них. Люди замерли. Но что это? Горящие зрачки не двигались. Словно зверь хотел сначала испытать их терпение, а потом уж расправиться с ними.

— Ха-ха! — раздался вдруг язвительный смех маврузия. — Хотите, я принесу вам глаз леопарда?

Бокх смело шагнул в темноту и слился с нею. Слышно было, как он шарит в кустах. Вот трещат ветки под его ногами. Маврузии возвращается. И там, где раньше горели два огонька, теперь сверкал лишь один.

— Вот вам и глаз леопарда! — Бокх протянул ладонь. На ней лежал чёрный комочек. Это был просто-напросто светящийся жучок.

— Как же это ты? — посмеивался над Малхом маврузии. — Дал себя обмануть таким маленьким козявкам! Возьми свой дротик!

Укутавшись в плащ, Ганнон лежал с сомкнутыми глазами. Он надеялся быстро уснуть, но сон бежал от него. К полуночи его одолела усталость, и он забылся.

Вторая зарубка

Умывшись морской водой, путники закусили моллюсками, гнездившимися между камнями. После них захотелось пить, но пресной воды поблизости не было.

— Наберём моллюсков в дорогу, — предложил эллин.

— Зачем? — возразил ему Малх. — Если держаться берега, мы их найдём повсюду. Нас прокормит море.

— Посмотрю, как станешь есть всю дорогу моллюсков, — улыбнулся Ганнон. — Я уже не могу на них смотреть.

Но старый моряк, казалось, не слушал Ганнона. Прищурив глаза, он пристально вглядывался в море, ещё подёрнутое утренним туманом.

— Проклятье! Парус! — вдруг закричал он, бросившись к прибрежным камням.

— Где? Где?

— Видите? Вон там! Пират издевается над нами. Ох, попадись он мне в руки!

— А почему ты думаешь, что это именно «Сын бури»? — спросил Ганнон.

— А кому ещё быть в этих водах? — удивился старый моряк.

— Ты забыл про «Око Мелькарта». Гадесцы могли починить его, Адгарбал узнал, что мы поплыли к Керне, и последовал за нами.

— Но Керна далеко на севере. Адгарбал не стал бы рисковать гаулой. Хоть он и ныряльщик, но человек осторожный.

— Смотрите, куда держит путь этот корабль! — воскликнул эллин. — На юг. Это Мастарна. Может быть, он ищет Атлантиду?

Теперь Ганнон и Малх накинулись на эллина, никак не ожидавшего, что одно упоминание об Атлантиде встретит такой дружный отпор.

— Клянусь морем, — вскричал Малх, — я больше не могу слышать эти басни!

Один Бокх не принимал участия в споре. Казалось, его вовсе не интересовало, что это за корабль и куда он плывёт. Углубившись в кусты, маврузии срезал две ровные палочки и засунул их за пояс.

К полудню путники подошли к озеру. Оно отделялось от океана широкой песчаной полосой. Берега озера заросли высоким тростником и растениями, напоминающими олеандры. Яркие растения цвели и источали одуряющий аромат.

Ганнон вытащил из ножен меч, стал расчищать им дорогу к воде. Он рубил стебли, словно сражался с целым полчищем врагов. Кровавые головы цветов падали к его ногам, а Ганнон шагал по ним, а вслед за Ганноном шли его друзья.

Вода пахла гнилью. Ганнон выпил лишь два глотка и, вытерев ладонью губы, присел на поваленное дерево.

По озеру с громким кряканьем плыли утки и гуси.

— Смотрите! Смотрите! — воскликнул Мидаклит.

Сквозь кусты пробирался огромный бык с толстым, заострявшимся кверху рогом, но не на голове, а на носу. Бык спустился к воде. Он не смотрел на людей, словно не удостаивая их вниманием.

— Это носорог! — восторженно шептал эллин. — Самый загадочный зверь Ливии и самый крупный после слона. Он обитает в болотах, откуда, как говорят, вытекает Нил. Египтяне считают, что его рог обладает целебной силой. Порошок из этого рога излечивает любую болезнь.

— Я бы предпочёл мясо, — заметил многозначительно Малх, не спуская глаз с гиганта. — Наверное, оно нежное, как у всех толстокожих. Только где у него уязвимое место?

— Выкинь это из головы! — накинулся на Малха Ганнон. — Надо выбирать добычу по силам. Вот, например, тот гусь. Мне кажется, из него выйдет недурное жаркое.

С этими словами Ганнон размахнулся и метнул дротик. Дротик угодил гусю в грудь. Вода мгновенно окрасилась. Птица бешено заколотила крыльями, затем бессильно опустила голову.

— Хороший удар! — похвалил Бокх. — Но как мы достанем птицу?

Это оказалось нелёгким делом. Лишь после долгих усилий Ганнону удалось подцепить птицу и вытащить её на тинистую отмель.

И снова карфагеняне пустились в путь. Уже вечерело, когда путники подошли к огромному дереву. Оно имело высоту не более двадцати локтей, но ветви его простирались на все сто. Они были усеяны плодами в виде стручков акаций и красивыми белыми цветами.[68] Среди них, сверкая ярким оперением, мелькали птицы.

— Не дерево, а целая роща! — воскликнул Мидаклит.

— Если мы все возьмёмся за руки, нам не обхватить его ствол! — восторгался Малх. — Какую лодку можно из него выдолбить!

— У нас называют его вечным деревом, — пояснил Бокх. — Я слышал, что оно живёт до пяти тысяч лет.

— Значит, оно старше египетских пирамид! — восторженно промолвил эллин. — Воистину это страна чудес! — Прикоснувшись к рыхлой коре дерева, он добавил: — На Крите мне показывали платан. Под ним будто бы нашла убежище дочь финикийского царя Агенора — Европа,[69] похищенная громовержцем Зевсом. В Додоне[70] я стоял под священным дубом. По шелесту его листьев жрецы предсказывали будущее. Но лишь перед этим великаном я готов склонить голову. Он переживёт тысячелетия. Его увидят люди далёкого будущего.

— А почему бы нам не послать весть о себе в эти далёкие времена? — предложил Малх. — Пусть люди будущего узнают о нас, если мы не можем узнать о них. Не вырезать ли нам что-нибудь на коре этого великана?

— Ты замечательно придумал! — обрадовался эллин. — Пусть дойдёт до потомков хотя бы одно это имя…

С этими словами он взял у Малха нож и вырезал на коре заглавную букву. За нею появились другие. И вот уже можно прочесть слово «Ганнон».

— Жаль, что я ничего не смыслю в значках костяной таблички, — вздохнул эллин, передавая нож Малху, — я бы написал это имя и на языке атлантов.

— И задержал бы нас ещё на целый час! — недовольно проворчал Ганнон. — Какое мне дело до того, будут ли знать моё имя через пять тысяч лет или не будут! Мне не нужна слава. Мне хочется узнать только одно: что с Синтой и Гисконом. Живы ли они?..

Стемнело. Путники остановились на отдых. Бокх подобрал сухой кусок дерева и сел на корточки. Вынув свою палочку, которую приготовил утром, он просверлил отверстие в дереве. Вставив туда палочку, Бокх стал быстро вращать её ладонями. Подложив к отверстию сухой мох, он начал крутить палочку с ещё большей силой, пока из-под мха не показалась струйка дыма. Тогда Бокх наклонился и осторожно подул на мох. Метнулся крохотный язычок пламени. И вот уже пылает костёр. Все повеселели.

— Теперь мы стали сильнее во сто раз! — смеётся Малх, протягивая к огню ноги.

— Ты прав, — соглашается эллин. — Огонь — это великая сила. Чем был бы человек без огня? Смог ли бы он справиться с хищниками, превосходящими его силой? Без огня ему не был бы доступен металл. Недаром мои соотечественники самым благородным героем признают Прометея: он дал огонь людям.

Ганнон ощипал и выпотрошил гуся.

Бокх ударил себя ладонью по лбу, как человек, едва не забывший что-то очень важное. Отбежав немного в сторону, он вскоре возвратился с пучком пахучей травы. Засунув его в уже очищенного Ганноном гуся, маврузий блаженно растянулся на траве.

Ганнон насадил тушку на дротик и подставил под пламя. Вкусно запахло жареным.

— Никогда я не ел такого вкусного гуся! — заявил Малх.

— Просто ты никогда так не был голоден, — засмеялся Ганнон.

Старый моряк сделал рукой жест, который должен был означать, что он бывал и не в таких переделках.

Поев, маврузий взялся за свою палочку. Сделав на ней две зарубки, Бокх отложил палочку в сторону. Ганнон догадался: зарубки обозначали дни, проведённые в пути. Сколько ещё зарубок появится на этой палочке? Много ли ещё дней даруют им боги?

Ночные огни

Уже несколько дней шли путники. Кончилось редколесье. Потянулась бесконечная травянистая степь, кое-где покрытая жидкими рощицами. Никто из карфагенян не представлял себе, что травы могут быть так высоки. Когда путники шли ложбиной, лишь по шелесту травы можно было догадаться, что впереди идёт человек. На равнине травы были ниже. Здесь головы людей то возвышались над зелёными волнами, то снова исчезали, и Ганнона всё время не покидало ощущение, что он плывёт.

На травянистой равнине паслось множество животных. Больше всего карфагенян заинтересовали звери с длинными и тонкими передними ногами и необычайно длинной пятнистой шеей.[71] Их головы с короткими рожками и большими трубчатыми ушами поднимались даже над самой высокой травой.

— Не удивительно ли! — воскликнул Мидаклит. — На скалах близ Карфагена я видел рисунки древних людей. Один из них изображал точно такое животное. Тогда мне казалось, что это фантазия художника, но теперь я понимаю: когда-то эти красавцы бродили и на севере Ливии.

Диковинные звери были очень доверчивы. Они равнодушно смотрели на людей, нюхая верхушки трав. При этом они высовывали язык, длинный и круглый, как у змей.

— Закачай меня волны, — кричал Малх. — Если привезти эту тварь в Карфаген, можно разбогатеть, показывая её за деньги.

— Хорошо захватить хотя бы такую шкуру! — мечтательно произнёс Мидаклит.

Но о лишнем грузе не приходилось и думать. Может быть, потому эллин смотрел на невиданных животных с таким вниманием, словно желал навсегда запечатлеть их в памяти.

Карфагенянам довелось встретить и буйволов. У них было огромное мускулистое туловище, широкие копыта и длинные прямые рога. Глядя на этих мирно пасущихся животных, трудно было понять тревогу Бокха.

— Нет зверя опаснее буйвола! — говорил Бокх, уводя карфагенян подальше от стада. — В степи буйвол владыка. Ему здесь никто не опасен.

— И лев? — спросил Мидаклит.

Маврузий замолк и нахмурился. Видимо, он вспомнил о Гуде.

— Да, и лев! — сказал маврузий после долгой паузы. — Раз я возвращался с охоты и увидел буйволов. Они стояли кругом, а внутри этого круга металась львица. Разъярённый хищник взвивался в воздух, но всюду натыкался на острые рога. Круг постепенно смыкался. И тогда львица нашла смерть под тяжёлыми копытами. Буйволы втоптали её в землю. В стороне я наткнулся на львёнка, слепого и беспомощного. Это и был Гуда.

— Как же ты приручил его? — заинтересовался Малх. — Наверное, бил?

Маврузий покачал головой:

— Гуда знал только ласку. Я стал его братом. Мы с ним были всегда неразлучны, вместе охотились, спали рядом. Что с ним теперь? Не бросили ли его в море проклятые пираты?

Маврузий рассказал много других удивительных историй о львах. В дни, когда у хищников нет удачи на охоте и их мучает сильный голод, они подкрадываются к хижинам. Если дома мужчина, он отгоняет льва и преследует его, а если на месте одна хозяйка, она удерживает льва у порога и старается пристыдить, уговаривая владеть собой и не поддаваться голоду. Лев, как бы стыдясь своей слабости, поджимает хвост и тихо идёт прочь.

Мидаклит слушал маврузия, затаив дыхание. Он был далёк от того, чтобы не верить Бокху. «Мы так мало знаем о существах, которые нас окружают, — думал эллин. — Животным доступны благодарность, мужество, взаимопомощь. Но помимо того они обладают чудесными, таинственными качествами, отсутствующими у людей. Когда-нибудь человек проникнет в тайну поведения животных и многому научится у них».

— Я хочу приручить льва и сделать его своим другом, — внезапно молвил Ганнон. — Представь себе, я появляюсь в городе вместе с ним. Лучшего телохранителя трудно желать! А как приятно сознавать, что тебе послушен царь зверей![72]

Вечерело. В потемневшем небе красиво парили большие птицы. С завистью смотрел на них Ганнон. «Мне бы их крылья, — думал он, — догнать бы «Сына бури»…»