Бизерта Шестёра Юрий

Глава I

Прощай, Севастополь!

В апреле 1919 года войска союзников России в мировой войне, так называемой Антанты*[1], ушли из Крыма, и к 1 мая весь полуостров был занят красными войсками.

Долго удерживать Крым большевики не смогли. Наступило лето 1919 года – пик успехов войск Добровольческой армии Деникина*, к концу июня очистивших полуостров от красных. К октябрю войска генерала Деникина контролировали огромные территории, население которых составляло десятки миллионов человек. Выполняя так называемую «московскую директиву» Деникина, белогвардейцы дошли до Орла. Казалось, вот-вот большевистский режим будет сокрушен.

Но счастье отвернулось от деникинцев, и начался их стремительный откат обратно на юг. Армии Юга России под влиянием поражений утратили свой боевой дух и были деморализованы. В марте 1920-го, после кошмарной Новороссийской эвакуации, в результате которой армия лишилась почти всей своей материальной части, деникинцы оказались в Крыму. Таким образом, полуостров стал последним плацдармом Белого Юга. Дальше отступать было некуда…

Крым оборонял 3-й армейский корпус под командованием генерала Слащева*. Необычайно эксцентричный и взбалмошный человек, но талантливый военачальник и блестящий организатор, Слащев был одной из наиболее ярких фигур российского лихолетья. Жестокими мерами генералу удалось остановить панику в своих частях и предотвратить распространение большевистских настроений в тылу. Поговорка «От расстрелов идет дым – то Слащев спасает Крым» довольно верно отражала то, что происходило на полуострове в начале 1920 года.

Потерявший в войсках всякий авторитет, сломленный, по его выражению, «морально и физически», Деникин решил оставить свой пост Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. На Военном совете, который проходил 21–22 марта 1920 года в Севастополе, изначально все собравшиеся высказались за то, чтобы генерал-лейтенант остался на своем посту. По требованию генералов председатель Военного совета генерал Драгомиров отправил в Феодосию, где в здании гостиницы «Астория» находилась Ставка Деникина, телеграфный запрос на имя командующего: действительно ли Антон Иванович хочет оставить свой пост? Вскоре из Ставки пришло подтверждение: воля Деникина непреклонна, он не желает больше быть вождем Белых Сил. « Армия потеряла веру в вождя, а я – в армию», – так мотивировал он свое решение. Тогда Военный совет высказался за кандидатуру генерала Врангеля*. Приказом Деникина Врангель был назначен на пост Главнокомандующего. В тот же день, 22 марта 1920 года, Деникин навсегда оставил Россию.

Начиналась крымская эпопея барона Врангеля – завершающий этап белой борьбы на Юге России. Сменивший Деникина на посту Главнокомандующего генерал Врангель находился в чрезвычайно трудном, практически безнадежном положении. Провал похода на Москву привел к тому, что очень многие из белогвардейцев были убеждены в бесплодности дальнейшей борьбы. Вера в победу у армии была потеряна. Поэтому новому вождю Белого движения предстояло решить огромное количество проблем, оставшихся по наследству от Деникина, а главное – вернуть армии веру в необходимость продолжения борьбы с большевиками.

Весной 1920-го под контролем Врангеля находился только Крымский полуостров, а под контролем большевиков – вся Россия. В связи с этим политическая программа Врангеля сводилась к тому, чтобы выиграть время в надежде на изменение обстановки в Центральной России в пользу противников советской власти.

Будучи военным человеком, Врангель рассматривал вверенную ему территорию как осажденную крепость, для наведения порядка в которой правителю этой территории нужна абсолютная власть. Работа генералу предстояла огромная, и он взялся за нее с характерной для него решительностью и энергией. Врангель совместил в своем лице посты Главнокомандующего и Правителя Юга России, то есть военную и гражданскую власти. Таким образом, он стал обладать всей полнотой власти. И только диктатура, опирающаяся на армию, могла стать гарантией возрождения Белого движения. Это было объективной реальностью того времени.

Армия была переименована в Русскую, а название «Вооруженные силы Юга России» ушло в прошлое. Врангель был, прежде всего, исключительно одаренным военным, и ему удалось восстановить в армии дисциплину, боевой дух и веру в вождей Белого движения. Армия, совершенно разложившаяся во время отступления от Орла к Новороссийску, снова стала армией в полном смысле этого слова: практически полностью прекратились грабежи и, как следствие этого, жалобы населения на «добровольцев». Казалось, произошло какое-то чудо. Популярность барона в войсках была необычайно велика.

Не обладавшему никаким опытом политической деятельности барону тем не менее все-таки удалось достичь заметных успехов и в деле мирного строительства на территории Крыма, и на дипломатическом поприще. В июле – августе 1920-го Врангель смог заручиться предварительным согласием правительства Великобритании на оказание помощи Русской армии, а также добиться признания Францией правительства Юга России.

Врангель предполагал превратить Крым в маленькое самостоятельное образцовое государство: с разрешением в пользу крестьянства земельного вопроса, с истинными гражданскими свободами, с демократическими учреждениями, с университетами и прочими культурными учреждениями. Пусть, мол, там, рассуждал он, за красной стеной, слышат о «земном рае», действительном не в Совдепии, а в Белом Крыму. Образцовое государство на носу у большевиков – лучший способ пропаганды к восстаниям. И притом к восстаниям не бесплодным: где-то на Юге есть база – Крым с признанным иностранными государствами правительством, с армией, с танками и боевыми припасами. « Хоть с чертом, но против большевиков» – эти слова Врангеля характеризовали политику вождя Белого движения.

Врангель пришел на свой пост с полным осознанием необходимости не повторять тех ошибок, которые были сделаны Деникиным. Нужно было иначе, чем Деникин, решить те вопросы, которые были главными: отношение правительства к аграрному вопросу, отношение к окраинным новообразованиям и отношение армии к населению. Кроме того, были забыты призывы к борьбе с самостийностью казачества.

Немалое значение имели начатые в конце мая 1920-го наступательные операции белых войск в Северной Таврии. Наступление поначалу развивалось достаточно успешно, однако затем войска Врангеля завязли в кровопролитных и ожесточенных боях, сокративших их состав более чем наполовину. К сентябрю Русская армия достигла своих наивысших успехов, но была уже в значительной мере обескровлена.

Роковым событием для судьбы Белого Крыма стало подписание в сентябре 1920-го предварительных условий мира между Польшей и Советской Россией. Советско-польская война 1920 года после неудач Красной армии по захвату Варшавы была завершена, и большевики теперь могли бросить все силы на уничтожение армии Врангеля. Прекрасно понимая это, Врангель в конце октября отдает секретный приказ о начале подготовки эвакуации войск из Крыма.

Утром 28 октября 1920 года после подъема флага раздался стук в дверь командирской каюты эскадренного миноносца «Гневный».

– Входите!

– Ваше высокоблагородие, их благородие дежурный офицер приказали передать вам, что вас срочно вызывает командующий флотом! – доложил вахтенный рассыльный.

– Добро! Свободен! – распорядился капитан 1-го ранга.

«Кажется, началось…» – взволнованно подумал Степан Петрович, убирая со стола бумаги.

Вызванные на совещание к командующему адмиралы и офицеры в чине не ниже капитана 1-го ранга пожимали друг другу руки и молча рассаживались в просторном кабинете у длинного стола, перпендикулярно приставленного к письменному столу командующего. Чувствовалось всеобщее напряжение. И не только от ожидания предстоящих событий, которые они как люди, достаточно информированные в соответствии с их служебным положением, предвидели. Дело в том, что контр-адмирал Кедров*, отозванный из Лондона, где координировал действия русских морских атташе в Париже и Лондоне, был назначен Главнокомандующим Русской армией генералом Врангелем на должность командующего Черноморским флотом лишь 12 октября с производством его в вице-адмиралы. Тогда Кедров заменил больного вице-адмирала Саблина, скончавшегося спустя несколько дней. Смена произошла лишь за полмесяца до этого совещания, и именно по этой причине контр-адмирал был еще малоизвестным на флоте и, соответственно, для них человеком.

Командующий обвел взглядом адмиралов и офицеров, приглашенных на совещание, и тяжко вздохнул:

– Господа! Красные прорвали нашу оборону на Перекопском перешейке* и вброд форсировали необыкновенно рано замерзший Сиваш*, развивая наступления в глубь Крыма. Поэтому в соответствии с указанием Главнокомандующего генерала Врангеля я подписал приказ по флоту об эвакуации войск и гражданского населения, не желающего остаться под властью большевиков, в Константинополь.

Эти слова адмирала были встречены гробовым молчанием. То, о чем все уже давно подозревали, свершилось. Теперь их ожидала участь изгнанников из своего Отечества…

– Погрузка войск и гражданского населения, – продолжил командующий, – будет осуществляться на боевые корабли, вспомогательные суда и транспорты в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии и Керчи. Кроме того, в соответствии с существующей договоренностью в помощь нам для эвакуации из Крыма прибудут в Севастополь и суда из Константинополя, Болгарии и Сухума. Старшими морскими начальниками в порты погрузки с соответствующими инструкциями назначаются: в Евпаторию – контр-адмирал Клыков, в Ялту – контр-адмирал Левитский, в Феодосию – капитан 1-го ранга Федяевский и в Керчь – контр-адмирал Беренс.

Все названные по очереди вставали и коротко по-флотски отвечали: «Есть!»

– Прошу садиться, господа! В соответствии с директивой главнокомандующего на Севастополь отходят первый и второй армейские корпуса, на Ялту – конный корпус, на Феодосию – кубанцы и на Керчь – донцы. Прикрытие отхода частей и соединений Русской армии будет обеспечивать конница.

Воспитанники Севастопольского Морского корпуса грузятся на линейный корабль «Генерал Алексеев», а Владивостокского Морского училища, недавно прибывшие в Севастополь, – на посыльное судно «Якут».

Таким образом, всего из Крыма, включая гражданское население, предстоит эвакуировать около ста пятидесяти тысяч человек.

Присутствующие многозначительно переглянулись.

– Завтра же необходимо начать погрузку семей господ офицеров на боевые корабли, а в последующие дни – гражданских лиц и войск, по мере их подхода, – на вспомогательные суда и транспорты. В связи с этим командирам боевых кораблей загрузить топливо по полной норме за счет оперативного запаса угля, а вспомогательные суда и транспорты, ввиду его нехватки, – из расчета, чтобы топлива хватило для перехода в Константинополь. Продовольствием же – сверх нормы. Не оставлять же его, в самом деле, большевикам! – усмехнулся адмирал. – А что нас ждет впереди – одному Богу известно… – тяжко вздохнул он. – Во всяком случае, на переходе морем в Константинополь нас будут сопровождать французские военные корабли. Вопросы есть?

– Разрешите, ваше превосходительство? – встал со своего места Степан Петрович.

– Прошу вас, господин капитан 1-го ранга, – испытующе глянув на него, ответил адмирал.

– Командир дивизиона эскадренных миноносцев капитан первого ранга Чуркин! – представился тот. – В настоящее время эсминец «Жаркий» находится на ремонте с разобранными машинами. В связи с этим прошу вас, ваше превосходительство, дать указание на его буксировку одним из кораблей или вспомогательных судов. А сборку его машин механики постараются осуществить своими силами во время перехода к Босфору или, в крайнем случае, уже по его прибытии в Константинополь.

– Вы уверены в этом? – засомневался командующий.

– Безусловно, ваше превосходительство! – твердо ответил тот.

– Добро! Постараюсь решить этот вопрос, – заверил адмирал. – Еще вопросы есть?

– Разрешите, Михаил Александрович? – встал со своего места командир линкора «Генерал Алексеев», самого мощного корабля Черноморского флота, капитан 1-го ранга Федяевский.

– Прошу вас, Иван Константинович.

– Должен, господа, отметить ненадежность части команд некоторых кораблей, в том числе, к великому сожалению, и на вверенном мне судне. И если Балтийский флот в результате большевистской агитации разложился окончательно и бесповоротно, то благодаря авторитету и дальновидности бывшего командующего флотом вице-адмирала Колчака* команды кораблей Черноморского флота в основной своей массе не были поражены большевистской заразой. Тем не менее рецидивы этих настроений наблюдаются и на наших кораблях. В связи с этим прошу вас, Михаил Александрович, разрешить всем нижним чинам и механикам, не желающим эвакуироваться из Крыма, свободно покинуть суда. Тем самым мы освободимся не только от бесполезного, но и чрезвычайно опасного для Белого движения балласта. Одним словом, как гласит народная мудрость, баба с возу – кобыле легче.

Впервые на лицах адмиралов и офицеров появились улыбки. Командующий же задумался.

– Я поддерживаю предложение уважаемого Ивана Константиновича, – заметил, встав со своего места, командир крейсера «Алмаз» капитан 1-го ранга Григорков. – В крайнем случае, на время перехода в Константинополь их могут заменить воспитанники Севастопольского Морского корпуса, приобретя тем самым незаменимые морские навыки.

– Кроме того, с моей точки зрения, было бы целесообразным на время перехода в Константинополь заменить на боевых кораблях сигнальщиков гардемаринами Морского корпуса, дабы исключить возможность искажения вполне вероятных секретных переговоров, ведущихся как флажными семафорами, так и с использованием фонарей Ратьера*, – отметил контр-адмирал Беренс.

Кедров еще раз обвел взглядом присутствующих.

– Благодарю вас, господа, за столь ценные замечания и предложения, которые, безусловно, будут учтены мной и штабом флота при организации эвакуации. Я весьма тронут вашей заботой о флоте в столь трудное для него время. Если больше нет вопросов, тогда с Богом, господа!

Приказываю: флоту взять курс на Босфор и идти каждому, по способности, в Константинополь.

– Мама, мама! Папа пришел! – радостно воскликнула Ксения, нетерпеливо открыв входную дверь после раздавшегося звонка.

– Эх ты, моя попрыгунья! Неужто уж так соскучилась по отцу? – шутливо спросил Степан Петрович, целуя ее в щеку.

– А как же, папочка! Уже стало темнеть, а тебя все нет и нет…

В прихожую прямо-таки впорхнула Ольга Павловна.

– Ну, наконец-то, Степа! А то мы с Ксюшей уже заждались тебя.

– Как будто это в первый раз, дорогая.

– Не в первый раз, конечно, – согласилась та и с тревогой в голосе уточнила: – Но время-то сейчас какое?

Степан Петрович обнял ее, передавая фуражку.

– Это, конечно, так, но не стоит же все-таки уж так волноваться, – пожал он плечами. – Может быть, лучше накормишь вернувшегося блудного сына?

Ольга Павловна улыбнулась:

– Если бы ты действительно был блудным сыном, то, как понимаешь, не мог бы рассчитывать на мою благосклонность.

– Папуля, проходи к столу – у мамы все уже давно готово, – вмешалась в разговор родителей Ксения, укоризненно глянув на мать. – Баснями-то соловья, как известно, не кормят…

– Спасибо, дочка, что не даешь отцу умереть с голоду.

– Не стоит благодарности, папа, – потупилась та. – Ведь мы с мамой очень и очень любим тебя…

Ольга Павловна застенчиво, как будто и не было прожитых вместе пятнадцати лет, взяла его за руку:

– Проходи, Степа! Я сейчас только кое-что подогрею…

Степан Петрович отложил в сторону салфетку – ужин окончен. Однако Ольга Павловна, внимательно наблюдавшая за ним, с озабоченностью спросила:

– Что-то произошло, Степа?

– За время прожитых со мной лет ты, Оля, успела-таки хорошо изучить меня, – усмехнулся тот. – Это действительно так, – тяжко вздохнул он, а Ольга Павловна по укоренившейся привычке прижала руки к груди, тревожно глянув на супруга. – Командующий подписал приказ об эвакуации флота в Константинополь.

Та же только ахнула, прошептав:

– А как же мы, Степа? Что же с нами-то будет?

Тот улыбнулся ее наивности:

– Из Крыма будут эвакуированы не только семьи офицеров, но и все гражданские лица, не желающие остаться под властью большевиков.

– Слава Богу! – облегченно воскликнула Ольга Павловна, перекрестившись на иконы в красном углу. – Не бросает нас, стало быть, Господь на растерзание красным варварам.

– А посему, Оля, собирай все самое необходимое с таким расчетом, чтобы завтра во второй половине дня быть готовой к переезду, если так можно выразиться, – горько усмехнулся он, – на мой «Гневный». Матросов для помощи по переносу вещей я пришлю.

– Стало быть, мы поплывем в Константинополь на твоем корабле, папа? – с загоревшимися глазами спросила Ксения.

– Не только на моем корабле, но и в моей каюте.

– Вот здорово! – с детской непосредственностью воскликнула Ксения, а Ольга Павловна улыбнулась: «Надо же, переняла-таки любимое восклицание брата, как и тот, соответственно, – у отца!» – Я ведь никогда еще не бывала на боевых кораблях.

– И слава Богу, Ксюша! Не женское это дело, поверь уж мне.

– Да я же все понимаю, папа, и все-таки очень хочется побывать на твоем миноносце! Ведь мы же с мамой столько раз смотрели на него со стороны, и не только тогда, когда провожали тебя в море… – заговорщицки призналась та. – А теперь и мы будем с полным правом иметь возможность говорить: «Наш корабль!»

Степан Петрович обнял Ксению, которая прямо-таки зарделась от счастья.

А Ольга Павловна тем временем разволновалась:

– Успею ли?!

– Успеешь, Оля. Сейчас мы с тобой составим список вещей, которые будет необходимо взять с собой. Но сразу же предупреждаю – только самых что ни на есть необходимых: постельные принадлежности, одежду, кое-какую посуду, книги…

– А все остальное? – растерянно произнесла та, обведя гостиную тоскливым взглядом.

Степан Петрович только вздохнул и развел руками.

– Да черт с ними, извини, Ксюша, за выражение, с вещами! – воскликнула Ольга Павловна, махнув рукой, как бы отрекаясь от уютной мебели, которую с такой любовью присматривала в дорогих магазинах – ведь денежного довольствия супруга для этого было вполне достаточно. – А как же Павлик, Степа? Что будет с ним? – вдруг с тревогой в голосе спросила она, волнуясь за судьбу сына.

Степан Петрович не разделил ее волнения:

– Не волнуйся, Оля, – мягко сказал он. – Воспитанники Севастопольского Морского корпуса будут погружены на линейный корабль «Генерал Алексеев», на котором и проследуют в Константинополь.

– Слава Богу! – снова перекрестилась та на образа и, удовлетворенная его ответом, уточнила: – Ведь как ты говорил мне, Степа, это же самый большой корабль Черноморского флота?

– Ты совершенно права, Оля. Так что теперь за сына можешь не беспокоиться.

Когда в 1916 году, в разгар мировой войны, Степан Петрович по рекомендации вице-адмирала Колчака, назначенного командующим Черноморским флотом, был переведен с Балтики в Севастополь, его сыну Павлу исполнилось девять лет. И перед его родителями неизбежно встал вопрос о его дальнейшем образовании. Хотя, вообще-то говоря, как такового вопроса и не было – в соответствии с традицией рода Шуваловых сыновья его представителей по достижении ими одиннадцатилетнего возраста должны были поступать в Морской корпус.

Однако приказом по флоту и морскому ведомству Севастопольский Морской кадетский корпус с 1 сентября 1917 года объявлялся переведенным в Петроград. Кадеты были распущены на каникулы на неопределенный срок. Строительство нового здания корпуса прекратилось. Его комендантом назначили капитана 2-го ранга Берга, под руководством которого до прихода Добровольческой армии в Крым охранялись помещения и имущество Морского корпуса от неоднократных попыток новых властей Крыма перепрофилировать здания корпуса для иных целей и задач. После же октябрьского переворота большевиков в 1917 году приказом наркома по морским делам Дыбенко* Севастопольский Морской корпус был упразднен.

Прошел роковой 1917 год, промелькнул и кровавый 1918-й, наступило лето 1919-го.

Окрепшая Добровольческая армия наконец заняла Севастополь. Так как военно-морские силы армии Юга России остро нуждались в офицерских кадрах, требовалась срочная организация специализированного морского учебного заведения на территории, занятой вооруженными силами Добровольческой армии. Но все прекрасно понимали, что создать в самый разгар войны такое сложное специальное учебное заведение, как Морской корпус, – дело не только чрезвычайно трудное, но и практически нереальное. Однако радикально настроенная часть офицеров Императорского флота, не желавших мириться с ликвидацией Севастопольского Морского корпуса, предпринимает отчаянную попытку его реанимации.

Посетив недостроенные здания Севастопольского Морского корпуса, старший лейтенант*, командир вспомогательного крейсера «Цесаревич Георгий», Машуков*, назначенный председателем комиссии по поиску свободных зданий и сооружений под боевое снаряжение и тыловые службы армий, действующих на Юге России, утвердился в своем решении претворить в жизнь идею подготовки флотских офицеров в Севастополе. В этом его горячо поддержал бывший преподаватель и воспитатель Морского корпуса капитан 2-го ранга Берг.

Морской корпус в Севастополе был образован 11 июля 1919 года, когда старший лейтенант Машуков подал рапорт начальнику портов и судов Черного и Азовского морей контр-адмиралу Саблину, написанный на рейде Новороссийска. К рапорту он приложил необходимые расчеты и тщательно обоснованные сметные расходы на приведение учебных корпусов в полную готовность к приему воспитанников через два месяца – к началу учебного года. Адмирал согласился с доводами Машукова. Он был обрадован тем, что нашелся офицер, которому была небезразлична судьба будущего российского флота и который готов и берется за столь ответственное и трудное дело.

Командующий выделил Машукову сто тысяч рублей – все, что было в наличии во флотском казначействе на то время, и отдал свою дачу «Голландия», примыкающую к зданию Морского корпуса в цветущем саду, в его распоряжение:

– Для Морского корпуса мне ничего не жаль, ему я готов отдать все: вот вам деньги, орудуйте, и желаю вам успеха!

Но инициатива, как известно, наказуема. И начальник Морского управления Добровольческой армии вице-адмирал Герасимов* в тот же день назначил Машукова исполняющим обязанности директора Морского корпуса в Севастополе. При этом старший лейтенант был оставлен в должности командира вспомогательного крейсера «Цесаревич Георгий».

Однако требовалось согласие генерала Деникина, Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России, на легальное существование корпуса. И в июле 1919 года Машуков подал еще один рапорт с обоснованием предложения вновь открыть Севастопольский Морской корпус, но теперь уже на имя правителя Юга России.

На приеме у него Машуков, по совету контр-адмирала Саблина, показал главкому великолепную фотографию Морского корпуса в Севастополе: высокий, длинный, с белыми колоннами и астрономическим куполом со шпилем дворец на высокой горе, сходящей сотнями ступеней прямо к берегу моря. Генерал был восхищен прекрасной архитектурой здания.

– Много вам нужно денег на достройку и прием воспитанников? – спросил главнокомандующий.

– Семнадцать миллионов, ваше превосходительство, – ответил Машуков.

– Я вам верю. Давайте бумагу. Я вам дам, – сказал Деникин, подписывая рапорт и смету на достройку здания.

И уже 15 августа начальник Морского управления в Таганроге вице-адмирал Герасимов получил все необходимые официальные документы и кредиты.

В короткий срок было достроено огромное здание Морского корпуса. Деятельный Машуков срочно посетил Таганрог, Одессу и Новороссийск, доставая обмундирование и необходимое оборудование. Из Одессы было получено постельное и носильное белье. Союз земств и городов предоставил столовую посуду и кухонную утварь. Из частных пожертвований учреждений и севастопольских жителей удалось составить библиотеку в 3500 томов. Наконец, английская база в Новороссийске дала солдатское обмундирование и небольшое количество голландок и матросских брюк. Каждая мелочь – тетради, карандаши, чернила – требовала поисков и переписки, ибо Крым был полностью разграблен и пуст.

В корпусе в тот период отсутствовало электрическое освещение, не было и банных помещений. Энергичный директор, получив предварительное разрешение начальства, пришвартовал к корпусной пристани крейсер «Память Меркурия», у которого англичане взорвали золотниковые коробки ходовых паровых машин. Корабль стал прекрасной учебной базой для практических занятий воспитанников корпуса и несения ими на нем регулярных учебных вахт. Мощные же электроустановки крейсера стали снабжать электроэнергией все учебные и жилые помещения морского учебного заведения. Корабельные душевые и помывочные помещения крейсера также находились в полном распоряжении корпуса, и «банный вопрос» перестал беспокоить его командование.

6 сентября 1919 года в газетах Южного края России объявили о приеме юношей в Морской корпус на 260 вакансий без различия сословий. Воспитанников от 16 до 18 лет со средним образованием – в гардемарины* и 130 человек от 12 до 14 лет, окончивших 3 класса гимназии или реального училища, – в младшую, кадетскую роту.

Машуков просил назначить директором корпуса одного из адмиралов, но вместо этого получил производство в капитаны 2-го ранга за все свои труды и остался его директором.

По поводу поступления сына в Севастопольский Морской корпус Степан Петрович встретился с Машуковым. Тот заверил капитана 1-го ранга в том, что преподавание в корпусе будет на самом высоком уровне, так как не составило особого труда сформировать в короткий срок прекрасный преподавательский коллектив. Ведь в 1919 году в Крыму скопились тысячи беженцев из многих городов России, где установилась советская власть. Среди них находились известные ученые, педагоги высших учебных заведений, знаменитые профессора и даже академики. А дух его воспитанников, заверил Машуков, будет соответствовать духу воспитанников бывшего Морского корпуса в Петербурге. Его же сын может быть принят в корпус без вступительных экзаменов, так как не только он, но и многие преподаватели и воспитатели корпуса приветствуют создание флотских династий.

Так решилось будущее Павла, сына Степана Петровича.

17 октября 1919 года в присутствии чинов Черноморского флота состоялось торжественное открытие Севастопольского Морского корпуса. Занявший место протопресвитера военного и морского духовенства епископ Вениамин (Федченков) отслужил молебен во временной церкви корпуса. Во время же торжественного обеда офицеры и воспитанники устроили овации капитану 2-го ранга Машукову и долго его качали.

А Ольга Павловна, присутствовавшая на церемонии открытия вместе со Степаном Петровичем и многочисленными родителями воспитанников, утирала платочком слезы радости за их сына, кадета Севастопольского Морского корпуса.

Неожиданно по личному выбору генерала Деникина директором корпуса был назначен контр-адмирал Ворожейкин, в 1916 году бывший директором Петроградского Морского корпуса. Это удивило и, надо признаться, разочаровало офицеров. Машуков отошел от дел учебного заведения и был назначен командиром крейсера «Алмаз».

Но уже в конце декабря 1919 года командующий флотом, ввиду тревожного положения на фронте, решил распустить корпус, распределить гардемарин по кораблям, а кадетов и вовсе уволить. Однако адмирал Ворожейкин протестовал против этого намерения, и вскоре командующий флотом получил из Екатеринодара* телеграмму от начальника Военно-морского управления генерал-лейтенанта Лукомского следующего содержания:

« Ваше решение распустить Корпус означает погубить с таким трудом созданное дело, лишить Флот будущих офицеров, город лишить надежной части, мальчиков же кадетов выбросить на улицу. Главнокомандующий приказал Корпус не распускать».

Морской корпус был спасен.

Когда же Павел в воскресенье пришел домой в свое первое увольнение, то с озорным блеском в глазах представился:

– Господин капитан первого ранга, кадет Чуркин прибыл в очередное увольнение!

Степан Петрович чуть не лишился дара речи при виде своего сына: защитного цвета френч пехотинцев английской армии без погон, свисающий почти до колен, рукава которого скрывали пальцы рук. Такого же цвета брюки, на ногах – тяжелые армейские ботинки и обмотки, на голове – зеленая фуражка с русской кокардой и огромным козырьком, провалившаяся до ушей. И никаких-либо знаков и эмблем принадлежности к военно-морским силам России. Он вспомнил обмундирование гардемарин в бытность его обучения в Морском корпусе, и к горлу подступил комок.

«Господи, что стало с Россией? – промелькнуло у него в голове. – Но ведь сейчас идет война с большевиками не на жизнь, а на смерть… – урезонил его переживания внутренний голос. – Вот возродится Отечество, и все станет на свои места», – утешил он себя.

А Ольга Павловна метнулась к сыну и прижала его к себе:

– Здравствуй, сынок, дорогой ты мой!

Павел же подмигнул Ксюше, во все глаза смотревшей на брата: «Вот, мол, каков я!»

Освободившись из объятий матери, он уже по-деловому попросил отца:

– Папа, ты сможешь достать для меня бескозырку? Нам разрешают носить ее во время увольнений и в отпуске. Думаю, что для тебя как командира эскадренного миноносца это не будет большой проблемой? – хитровато улыбнулся он.

– Ты прав, Паша, – будет у тебя бескозырка.

– Вот здорово! – воскликнул тот, а Ольга Павловна вздрогнула – это же было любимым восклицанием ее супруга. «Правильно говорят, что яблоко от яблони далеко не падает!» – с замиранием сердца подумала она, признательно глянув на Степана Петровича.

Однако уже весной 1920 года Павел поразил родителей своим внешним видом.

Перед ними стоял стройный подросток в черном мундире с двумя рядами латунных, начищенных до блеска пуговиц, с золотистыми петлицами и трехцветным добровольческим шевроном («галочкой») на левом рукаве. Черные брюки, ботинки и бескозырка с кокардой и золотистой надписью «Морской корпус».

– Вот это совсем другое дело! – удовлетворенно воскликнул Степан Петрович. – Сразу виден воспитанник Морского корпуса! Не поведаешь ли мне, Павлик, каким же это образом произошло превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя?!

– Да очень просто, папа! – сверкнул счастливыми глазами Павел и пояснил: – Однажды группа гардемарин, находясь в увольнении и гуляя в Инкерманской долине, встретила главнокомандующего генерал-лейтенанта Врангеля со свитой, которому незадолго перед этим Деникин передал обязанности командования армией Юга России. Тот, поздоровавшись с ними, спросил, из какой они части. Получив ответ, генерал чрезвычайно удивился, узнав, что эти одетые во все зеленое молодые солдаты являются гардемаринами Севастопольского Морского корпуса.

И уже через несколько дней Врангель посетил корпус. Он прошелся вдоль строя воспитанников, останавливаясь перед Георгиевскими кавалерами, бывшими воспитанниками упраздненного в 1917 году Севастопольского Морского корпуса, которые участвовали в операции под Тендрой, спрашивая каждого гардемарина, за что тот получил эту высокую награду.

В своем обращении к воспитанникам генерал сказал, что не привык видеть будущих флотских офицеров в столь необычной форме и что он немедленно прикажет сшить для них настоящую форменную морскую одежду. И действительно, вскоре в Морской корпус доставили отличное сукно, и каптенармусы сняли с каждого воспитанника индивидуальные мерки для пошива полного комплекта настоящего морского обмундирования.

– И как же мы были этому рады, папа! – восторженно воскликнул Павел.

– Представляю, сынок! Очень даже хорошо представляю! – растроганно ответил тот, обнимая кадета.

Ранним утром 30 октября Степан Петрович вместе с Ольгой Павловной и Ксенией стояли у борта «Гневного» и смотрели в сторону города, который нельзя было узнать. Улицы были запружены народом: все стремились к пристани на погрузку. Это были люди, не желавшие остаться под властью большевиков: чиновники, преподаватели и учителя учебных заведений, студенты, юристы, доктора, священники… Их лица были строги и сосредоточены – они покидали свою Родину. Большинство магазинов были закрыты, а двери покинутых домов распахнуты настежь. Город пустел, но паники не было.

Много беженцев было и на дорогах, ведущих к Севастополю. Так, группа воспитанников Морского корпуса, бывших в отпуске, пришла пешком из Симферополя.

Эвакуация госпиталей была особенно тяжелой задачей. Транспорт «Ялта», предназначенный для раненых, был перегружен, но их оставалось еще много.

Генерал Шатилов пришел к главнокомандующему с рапортом: «Англичане обещали взять пятьдесят раненых, но это капля в море; во всяком случае, невозможно увезти всех…»

Врангель нетерпеливо его прервал: «Раненые должны быть вывезены все, и они будут вывезены… и пока они не будут вывезены, я не покину Севастополя».

Помосты у пристани дрожали под тяжелыми шагами грузившихся полков. Казаки, эти бесстрашные рубаки, со слезами на глазах расставались со своими лошадьми – верными боевыми товарищами…

Ольга Павловна с тревогой посмотрела на дочь:

– Тебе не страшно, Ксюша?

– Что ты, мама! – укоризненно посмотрела та на нее: – Ведь с нами же папа!

Ольга Павловна с благодарностью и нежностью глянула на супруга.

Она хорошо помнила, как еще в Порт-Артуре радовалась за свою подругу Марию, сестру милосердия лазарета на госпитальном судне «Монголия», когда та начала встречаться с Андреем Петровичем, старшим братом Степана. А девчонки откровенно завидовали ей, так как главный врач разрешил Марии отлучаться с судна с Андреем Петровичем, капитаном 2-го ранга и командиром миноносца «Бесстрашный», в любое время дня и ночи. И как забилось ее сердце, когда на заснеженном перроне железнодорожного вокзала Владивостока при возвращении медицинского персонала лазарета из японского плена после падения Порт-Артура она встретилась взглядом со Степаном, сопровождавшим старшего брата, который встречал Марию. А когда тот улыбнулся ей в ответ, сердце радостно екнуло: «Неужели?..» И как права была Мария, когда уже позже, после их венчания с Андреем Петровичем, как-то шепнула Ольге, что она, мол, будет за Степой как за каменной стеной, так же, как и она, Мария, за своим Андрюшей.

И Ольга Павловна, обняв Ксюшу, прижалась головой к плечу Степана Петровича. Она еще раз благодарила судьбу за встречу со столь дорогим для нее человеком, отцом ее детей.

Еще вчера семьи офицеров готовились к переходу на корабли, чтобы разместиться в их каютах. Ольга Павловна, волнуясь, уточняла по списку, составленному накануне со Степаном Петровичем, наличие вещей, которые нужно было взять с собой. Ей помогали Ксения и Павел, который был в отпуске. Ведь вот-вот должны были появиться матросы, посланные Степаном Петровичем, чтобы помочь перенести имущество на его эскадренный миноносец.

У входной двери раздался звонок.

– Ну вот уже и матросы прибыли, – взволнованно произнесла Ольга Павловна, поспешно открывая дверь.

Однако в проеме двери был незнакомый ей кадет.

– Разрешите войти?

– Конечно, молодой человек, – с тревогой в голосе ответила она.

В прихожую вышел и Павел.

– В корпусе объявлена тревога для подготовки к эвакуации, и вам, кадет Чуркин, надлежит немедленно прибыть в него! У пристани вас и других кадет ждет наш «трамвай»!

Павел улыбнулся: так в среде воспитанников Севастопольского Морского корпуса назывался вместительный катер с тентом, служивший для перевозки членов корпуса в город и обратно, так как до Графской пристани было около трех километров.

– Добро, сейчас только оденусь по форме.

Ольга Павловна прижала руки к груди: «Вот и Павлика труба зовет, а ему-то всего-навсего четырнадцать лет… – и ее сердце сжалось. – Но ведь я супруга и мать моряков! Такова уж моя женская участь…» – с долей гордости за своих мужчин утешила она себя.

– Ты, Оля, будешь спать с Ксюшей на моей кровати, а я, пожалуй, устроюсь на диванчике, – распорядился Степан Петрович, когда те прибыли в его каюту на «Гневном».

– А почему ты, папа, не хочешь ложиться спать с мамой, как было у нас дома?

Ольга Павловна прикусила губу.

– А ты, Ксюша, не находишь, что нам с мамой будет тесновато на моей довольно узкой кровати?

– Я, папа, спросила тебя об этом потому, что диванчик-то тебе будет явно коротковат, – лукаво ответила та.

– Спасибо за заботу, Ксюша! – благодарно ответил тот, обменявшись с Ольгой Павловной коротким, но красноречивым взглядом. – Однако я откину подлокотник и подставлю под него стул. Думаю, что этого будет для меня вполне достаточно.

– Но ведь тогда у тебя, – не сдавалась та, – останется лишь одно кресло у письменного стола. А если к тебе придет кто-то из офицеров для разговора тет-а-тет?

– Ух ты, моя умница! На этот случай мой вестовой принесет еще два стула из кают-компании.

– А почему это два? – удивилась Ксения.

Степан Петрович улыбнулся:

– Потому что принимать пищу мы будем в моей каюте. А нас ведь теперь как-никак трое.

– Ну, если что так… – наконец согласилась Ксения. – А вот тогда объясни мне, почему у тебя в углу каюты образ Николая-угодника, а не Спасителя, как было у нас дома?

– Потому, Ксюша, что Николай-угодник – защитник путешественников и мореплавателей.

Ольга Павловна истово перекрестилась на икону.

– Одним словом, будем до Константинополя ютиться в моей каюте, – подвел итог Степан Петрович.

– Почему же это «ютиться», папа? – удивилась Ксения. – Мне, например, очень даже нравится здесь. К тому же ты не просто флотский офицер, а командир корабля, у которого довольно просторная каюта. А это ведь далеко не одно и то же. Ведь так?

Тот усмехнулся:

– Ты правильно мыслишь, Ксюша.

– А что будет с нами дальше, Степа? – осторожно спросила Ольга Павловна.

– Дай Бог, Оля, благополучно всей этой армадой добраться до Константинополя, а там будет видно.

И Ольга Павловна снова истово перекрестилась на икону святого Николая-угодника.

В это же время началась эвакуация и Морского корпуса.

Гардемарины и кадеты переносили на пристань всевозможное корпусное имущество, а некоторые с винтовками в руках несли охрану около него. Чего тут только не было – обмундирование и белье из опустошенного цейхгауза, всевозможные учебные пособия, многочисленные книги из библиотеки, различные приборы, винтовки и, в конце концов, хозяйственная утварь, начиная от походной кухни, сопровождаемой съестными припасами, заготовленными для питания воспитанников, до бочек со смальцем, кулями муки, крупы и прочее и прочее, – ведь они шли куда-то в полную пока неизвестность, а питание-то – очень даже важное дело.

Баржу «Тили», столь ожидаемую всеми, подал к пристани поздно ночью большой буксир, и с раннего утра началась лихорадочная погрузка корпусного добра. Складывали его в порядке по разным местам огромного судна, предварительно очистив его от угольной пыли. Поздно вечером баржа приняла весь груз, включая литографские станки, погруженные тоже, к всеобщему удивлению. А ведь впоследствии как же они пригодились в учебном процессе для печатания учебников и учебных пособий!

На другой день раздались звуки горна и бой барабанов – к пристани с развернутым Андреевским флагом с эмблемой Морского корпуса на нем подходила кадетская рота Севастопольского Морского корпуса во главе с ее командиром капитаном 2-го ранга Бергом. В ее строю, держа равнение и печатая шаг, шел и юный Павел Чуркин, потомственный моряк русского флота. При виде стройных рядов кадет, идущих церемониальным маршем, у людей светлели лица – русский флот жив!

– Смирно! Равнение направо, господа офицеры!

«Господа офицеры» – в первый и последний раз в жизни! Покидая родину навсегда, они были на одно мгновение офицерами для их любимого командира.

Баржа «Тили», приняв воспитанников корпуса, грузно отвалила от пристани за портовым буксиром. И только одинокая старушка на пирсе тихо плакала, утирая концом платка набегавшие слезы, твердо уверенная, что больше уже никогда не увидит своего ненаглядного внука.

Все невольно повернулись к зданию Морского корпуса. Величественный белый дворец, раскинув свои корпуса, как белые крылья, бесстрастно смотрел на них с высоты горы, постепенно уменьшаясь в размерах…

Директор корпуса одобрил предложение деятельных гардемарин увезти с собой всех коров, свиней и овец, остававшихся в подсобном хозяйстве, и всячески содействовал его реализации. Операция была выполнена воспитанниками блестяще. Животных (стадо коров, несколько десятков свиней и восемьдесят баранов) погрузили на поданную к пристани большую баржу, которую к вечеру прибуксировали к борту линкора «Генерал Алексеев». Теперь воспитанники Морского корпуса на многие дни были обеспечены свежими мясными продуктами.

В своем последнем приказе по армии и флоту главнокомандующий генерал Врангель объявил, что он никого с собой насильно увозить не будет. Пусть каждый выбирает: кто хочет оставаться – может остаться, кто же хочет вместе с ним покинуть Родину – тем он обещает позаботиться о них.

Согласно этому приказу, с линейного корабля «Генерал Алексеев» были отпущены все те, кто по разным личным причинам предпочел остаться на Родине. Они были заменены волонтерами из пассажиров, военных и штатских, с обещанием усиленного пайка. Караульная служба для охраны как имущества, особенно съестных припасов, так и важнейших органов корабля, а именно пороховых погребов, кочегарного и машинного отделений во избежание возможного саботажа со стороны уходивших на берег матросов, была организована из гардемарин и кадет.

То же самое происходило и на крейсере «Алмаз», куда по просьбе его командира капитана 1-го ранга Григоркова были посланы с «Генерала Алексеева» на выручку два взвода гардемарин. Только благодаря этому крейсер и смог самостоятельно выйти в море.

Гардемарины же и на «Генерале Алексееве», и на «Алмазе» исполняли должности сигнальщиков, дабы предотвратить возможность преступного искажения передачи сообщений, в том числе секретных.

Подбежавший вахтенный рассыльный доложил:

– Ваше высокоблагородие, поступил приказ командующего флотом вывести дивизион эскадренных миноносцев на внешний рейд!

– Добро! – ответил Степан Петрович и, извинившись перед семьей: – Служба! – поспешил на мостик.

– Передайте на миноносцы дивизиона: «Приготовить корабли к переходу на внешний рейд!» – приказал он дежурному офицеру.

И когда замигал фонарь Ратьера, передавая его приказ на эсминцы дивизиона, объявил по громкоговорящей связи:

– Боевая тревога! Корабль к бою и походу изготовить!

И тут же во всех многочисленных помещениях миноносца раздались прерывистые громкие звуки колоколов громкого боя*.

Ольга Павловна, прижав к себе встревоженную Ксению, отошла от борта к надстройкам корабля. Она уже знала, что последует за этими требовательными звонками. Ведь еще в том далеком 1905 году во Владивостоке, когда Александра Васильевна, мать братьев, и Мария с Ольгой посетили крейсер «Богатырь», по настойчивым просьбам дам старший брат Степана Андрей Петрович, командовавший этим кораблем, приказал объявить учебную боевую тревогу.

И женщина не ошиблась. Многие десятки матросов, унтер-офицеров и офицеров выскакивали из внутренних помещений корабля на его верхнюю палубу, разбегаясь по своим боевым постам. Задвигались стволы орудий – комендоры проверяли, а по-флотски – проворачивали – их механизмы. «И ведь всеми этими людьми, готовыми выполнить свой воинский долг, командует мой Степа!» – с гордостью, смешанной с чувством тревоги, подумала Ольга Павловна. А всегда говорливая Ксения притихла, захваченная единым порывом этих многочисленных мужчин, спешивших по своим местам по боевому расписанию. «И все это по приказу моего папы!» – торжествующе подумала она.