Шпионские игры царя Бориса Гурин Александр
— Ты хоть знаешь, кто они?
Выходец прекрасно понимал, в какое время отправился в путь. И на сей раз нанял не обычных возчиков из Пскова, а знаменитых новгородских охранников. Он заплатил большие деньги, но охранники того стоили. То были потомки легендарных новгородских ушкуйников. Еще за 250 лет до описываемых событий, когда Золотая Орда грабила чуть ли не пол-Европы, а мир трепетал при имени монголов, ушкуйники собирали ватаги, плавали по Волге на своих ладьях и безнаказанно обчищали татарские стойбища, то есть грабили самых великих грабителей мира. Тимофей даже не стал объяснять Ванде подробно, почему за Еремея и Никодима, не стоит бояться. Умная женщина поняла всё по его реакции.
Через полчаса в печах барского дома горел огонь, на кухне Анисим и Еремей варили на всех кулеш — крупу с отменным сушеным мясом, пекли из муки свежий хлеб. Когда пани Ванда заговорила, что у нее в погребе осталось сало, это не вызвало у путников никакого интереса. А вот от яблочного вина никто не отказался. Тимофей лично поднял из винного погреба небольшой бочонок и предложил выпить за чудесное спасение ясновельможной пани Ванды:
«Не слишком ли много ты пьешь, Вандочка?» — ехидно поинтересовался внутренний голос, когда Тимофей налил ей вторую кружку.
Купец, словно читая ее мысли, пояснил Анисиму и Герасиму:
— Сейчас этой прекрасной пани просто необходимо напиться. Она потеряла мужа, сама чудом осталась жива…
Внутренний голос Комарской оказался прав. Голова вроде бы все понимала, но когда пришла пора подниматься, Ванда Комарская обнаружила, что ноги ее не держат. «Какой позор!» — подумала она. Ванде не раз приходилось видеть сильно пьяных шляхтичей, но ни разу она не наблюдала, чтобы польская шляхтянка напилась до положения риз.
Ванда вынуждена была опереться на надежное плечо Тимофея. Не долго думая, купец просто взял худенькую красавицу на руки и понес в спальню. Там он положил ее на кровать и собрался укрыть одеялом. Перед этим, подумав, стянул с нее сапоги. Трогать ее прекрасные ноги было невыразимо приятно, Ванда не противилась, напротив, сидела глупо улыбаясь. Конечно, сильное опьянение не красило ее, но даже в таком состоянии полячка казалась Тимофею прекрасной и желанной. Однако мысль о том, что нельзя пользоваться беззащитностью красавицы, которую он сам же и напоил, удержала его от попыток добиться ее. «Я не ангел, но все же не такой подлец», — подумал разведчик. Решил оставить пани в одежде — в платье, шерстяной кофте, накрыть ее теплым одеялом и уйти.
Неожиданно Ванда попросила, словно ребенок:
— Не уходи! Мне очень страшно и, наверняка вновь приснится кошмар о том, что меня хотят съесть. Побудь со мной.
Нетрезвая красавица села на кровати и, чтобы иметь точку опоры, оперлась головой о плечо Тимофея. Мужчина обнял ее за плечи. И уже ни о чем не думая, окончательно потеряв голову, нежно поцеловал в губы. При малейшем намеке на отпор он немедленно прекратил бы добиваться женщины своей мечты. Но Ванда лишь слегка напряглась, а через секунду ласково сунула свой язычок глубоко в его рот и откинулась на подушку, чтобы мужчине было удобнее, если он захочет поласкать ее груди или бедра.
Так началась самая упоительная ночь в их жизни… Стоило купцу начать расстегивать на ней пуговицы, как шляхтянка тут же стала раздевать его. Когда оба они были обнажены, Ванда нежно шептала ему что-то по-польски, а в конце концов, сгорая от нетерпения, попросила по-немецки: «Ну не медли же!». У Тимофея за время пути не было женщины, а Ванда вообще не была близка с мужчиной в течение нескольких месяцев. И потому, предаваясь любви, они были неутомимы.
Странным было то, что не опытный в любовных играх Тимофей, а именно юная шляхтянка изобретала всё новые и новые ласки. Ему же оставалось лишь прислушиваться к ее страстным и, казалось, нескончаемым желаниям.
Под утро удивленный Тимофей признался:
— Никогда в жизни я столько раз не испытывал наслаждения, силы мои кончались куда раньше.
Ванда, довольная и счастливая, разлегшаяся почти на всей широкой постели ответила:
— Это потому, что ты никогда не ласкал раньше меня, милый мой!
Увы, как бы ни была чудесна ночь, она в конце концов кончилась! С рассветом Тимофей и Ванда, наконец, заснули…
Давно уже проснулись возчики, давно съели кулеш с сухарями, а Тимофей все спал.
— Не пора ли разбудить нашего купца, — рассудительно сказал Никодим.
— Ты что?! Может, сейчас войдешь, так на всю жизнь врагом Тимофея станешь, — ответил более опытный Герасим. — Может, сейчас судьба его решается. Кто знает?
Наконец, Тимофей и Ванда проснулись. Когда купец наутро вспомнил, что произошло, то помрачнел. Ванда, напротив, выглядела веселой и довольной. Лишь мысль о том, что ее любовник, не шляхтич, слегка огорчала ее. «Тебя хоть один шляхтич за твою жизнь столько раз до экстаза доводил, Вандочка? — ядовито поинтересовался внутренний голос. — Упустишь такого кавалера, как говаривал пан Комарский, дурой будешь. Счастье женское не в гербе фамильном, а в кровати». Лишь мысль о судьбе пана Анджея сейчас огорчала молодую женщину. Но первая красавица Динабургского уезда успокаивала свою совесть тем, что сделала всё возможное, дабы уговорить пана Комарского бежать от опасности.
Обнаженной Ванда вскочила с кровати и потянулась, зная, что Тимофей видит сейчас и ее ладные груди, и ее осиную талию, и треугольник волос между ногами, и точеные бедра, и изумительные ноги. Выходец деликатно отвернулся.
— Что такое?! — возмутилась шляхтянка. — Я тебе не нравлюсь?
— Но ты же совсем голая.
— А ночью ты меня голой не видел? Чего мне стесняться?
С этими словами она сдернула с любовника одеяло, ловко оседлала его и, что очевидно, некоторое время им было не до разговоров…
Когда всё закончилось, Вандочка лукаво поинтересовалась:
— Ну как, все еще стесняешься моего польского тела?
— Ты — самая прекрасная женщина в мире, — честно ответил купец.
— Так почему ты столь мрачен? — поинтересовалась шляхтянка. — Я бы поняла, если бы я была печальной, после того, как ты добился меня невенчано, но ты-то чего переживаешь?
— Сегодня же я должен ехать в Ригу, чтобы купить у заморских моряков сельдь и быстро повести провизию в голодающий Псков.
Если бы Ванда сказала бы что-либо типа: «Да подождет твоя рыба!» — разговор мог бы на этом и закончиться. Но пани Комарская была для этого слишком умна.
— Я поеду с тобой, — предложила она. — Я и так собиралась в Ригу. Затем поеду на корабле в Данциг, оттуда по Висле в Малую Польшу, где находится имение моего дяди Януша.
— Поехали! — радостно ответил Тимофей, обрадовавшись, что может хоть что-то сделать для этой чудесной женщины.
— Но это я решила вечером. А как известно, утро вечера мудренее. Как ты смотришь на такой вариант…
Обнаженная Ванда вновь откровенно и бесстыдно демонстрировала себя, и Тимофей не мог оторвать взгляд от ее прекрасного тела.
— Итак, мы поедем в Ригу, потом ты отвезешь селедку в Псков, продашь ее, приедешь сюда и женишься на мне.
— Как так можно?! Ты подданная короля Сигизмунда, а я раб московского царя. Ты полячка, я русский, ты католичка, я православный, наконец, ты шляхтянка, а я купец. Не можем мы создавать семью.
— Глупости! — фыркнула Ванда, притянув для убедительности ладони купца Выходца к своим обнаженным бедрам. Пальцы мужчины тут же инстинктивно начали мять их.
— Вот-вот. Значит, ты русский, а я — полячка? И что же ты чувствовал ночью, кроме того, что тебе со мной лучше, чем с другими? У меня что три груди растут? Или я некрасива?
— Ты прекрасна, — признал Тимофей.
— Смотрим дальше. Ты — подданный царя московитов, а я — короля Сигизмунда. Да плевать мне на этого Сигизмунда! А теперь скажи, кто тебе дороже, твой царь или я? Он что, красивее меня?
— Нет, — признал Выходец. — Но Московия — моя родина.
— Это так важно? — поинтересовалась обнаженная шляхтянка и стала потихоньку ласкать Тимофея. — Разве не важны для тебя любящая жена, красивые и здоровые дети, их счастье?
— Какое счастье?! — будь перед ним опытная кокетка, купец решил бы, что его заманивают в какие-то сети. Но он понимал, что прекрасная Ванда говорит предельно искренне.
— Как может русский купец жениться на шляхтянке и уехать жить в Речь Посполитую?! — спросил он. — На родине меня объявят предателем, казнят.
— А как тебя могут казнить там, если ты будешь жить здесь? А жениться ты сможешь, местный ксендз Кароль очень уважает меня и без колебаний обвенчает нас. — Да, тебя не признают ни шляхтичем, ни владельцем имения, но дети наши будут шляхтичами. И неужели ты не позаботишься о том, чтобы имение твоей жены стало самым богатым во всем уезде? Мы, здоровые, красивые люди, а значит, у нас должны быть здоровые, красивые дети. Так не пора ли перестать болтать ерунду и заняться производством потомства?
Так как Ванда к тому времени уже более минуты ласкала Тимофея, он не мог больше сдерживаться и влюбленные прервали свой диспут.
Тимофей вновь ощутил, как хороша его возлюбленная. А через некоторое время она, удовлетворенная и прекрасная, продолжила, раскинувшись на постели:
— Ты говоришь, будто не можешь жениться на шляхтянке, будучи человеком простого звания, но разве это не моя проблема — сословная принадлежность мужа. И коли я согласна на всё, лишь бы быть с тобой, то стоит ли тебе гордо говорить: «Я купец и на какой-то там шляхтянке не женюсь!». И, кстати, подумай вот о чем. Судьба купца рискованна. Тебя могут ограбить, твой товар может сгореть при пожаре. А наши земельные владенья никогда не исчезнут. Следует лишь правильно, как ты наверняка сумеешь, заботиться о них, и мы всегда будем богаты. А значит, богаты будут и твои дети — шляхтичи.
Откровенно говоря, у Тимофея захватило дух от изложенной Вандой перспективы. Прекрасная женщина, много денег, здоровые дети, любовь в семье, наконец, вхождение в элиту общества, что еще надо человеку?! И честно говоря, купец Тимофей Выходец согласился бы незамедлительно. Вот только, разведчика Тимофея Выходца уговорить было намного сложнее. Слишком много сил отдал он своему главному в жизни делу.
Тимофей, конечно, уже давно не был юным идеалистом и прекрасно понимал, что к чему. Пока он рисковал жизнью, в Москве бояре вели борьбу за власть, готовые предать страну, лишь бы подставить ножку неугодному им царю Борису. В Польшу бежал не только князь Курбский, целый ряд бояр и князей. И получалось, пока он рискует жизнью ради Отчизны, другие думают не о стране, а о себе, или же, сидя в столице, пользуются плодами его трудов. И возникал вопрос: стоит ли отказываться от дворянства для своих детей, поместья и женщины своей мечты ради того, чтобы внук страшного негодяя Малюты Скуратова, царевич Федор унаследовал бы трон своего отца царя Бориса, а Ксения Годунова вышла бы замуж за какого-нибудь иноземного принца? Почему счастье Ксении Годуновой для него должно быть важнее счастья прекрасной Ванды и собственного счастья?!
И всё же не мог принять окончательного решения Тимофей, колебался.
— Я православный, — напомнил он полячке.
— Ты прав, — вздохнула и помрачнела Комарская. — Проблема серьезная. Вот только пусть меня назовут ведьмой за еретические мысли, пусть сожгут мое тело на костре, — она встала, вновь демонстрируя великолепную обнаженную фигуру, — но я хожу в храм не для того, чтобы говорить с ксендзом, а для того, чтобы говорить с Богом. Неужели для Господа нашего, словно для мелкого взяточника, важнее всего, как именно человек крестится и какому из наместников Бога на земле подчиняется?! Ведь важно, как человек себя ведет, не грешит ли, в любви ли живет с ближними.
Тимофей Выходец был простым купцом и никогда не задумывался над столь непростыми богословскими вопросами. Не задумывалась над ними, кстати, и сама Ванда до тех пор, пока любовь не подсказала ей эти слова. Любовь и желание получить здесь, в Инфлянтах, надежного защитника, при котором ее никто не съест, не причинит ей вреда. Испытавшая страшный шок женщина готова была всеми силами бороться за выбранного ею мужчину и не скрывала этого.
Растерян был Тимофей Выходец. С одной стороны богатая, знатная и прекрасная, как богиня, женщина буквально умоляла его о свадьбе. А ведь на самом деле он должен был быть счастлив оттого, что эта шляхтянка снизошла до него, он должен был на коленях умолять ее связать с ним свою жизнь. Но… Не так-то просто сразу поменять в жизни абсолютно всё — страну, родину, веру, любимое дело. И Тимофей сказал:
— Давай, не будем решать сейчас. Подождем до Риги. Сейчас ты в ужасе от того, что с тобой происходило…
— Я в ужасе?! — прервала его пани Комарская, смеясь, и снова стала ласкать любовника. При этом она добавила. — Мне даже ничего плохого не снилось. Во сне видела, будто я беседую с какими-то незнакомыми гусарами. Чушь какая-то!
Купец возразил:
— Хорошо, что ты сладко спала, чудесная моя. Но ты ведь понимаешь, о чем я. И я не хочу, чтобы наше решение было скороспелым. Давай отложим его до Риги.
— Тогда, если не передумаешь, готовься к свадьбе! — повернула его слова в свою пользу Ванда. — Ибо я не передумаю точно.
Чтобы закрепить свою победу, прекрасная полячка вскочила на Тимофея и вновь в позе наездницы предалась плотской любви… Надо ли говорить, что в тот день двое влюбленных так и не тронулись в путь?
Глава 31. Опасный соперник
И вновь Тимофей Выходец въезжал в Ригу. На сей раз это произошло утром — вчера в вечерней тьме немного не дотянули до города, а в полной темноте двигаться не стали. Многодневный путь обоза от польских Инфлянтов до крупнейшего города Лифляндии был нелегок и печален: он проходил через голодные деревни, где люди страдали и умирали. Однажды в лесу на купца попыталась напасть какая-то банда. Охранники, даже не вступая в рукопашную, отогнали нападавших выстрелами из пищалей. Сам Тимофей в схватке не участвовал: Ванда схватилась за него, глаза ее стали полубезумными, молодая женщина шептала: «Бежим, они нас съедят, съедят, съедят!». Быть может, разбойникам нужны были только товары и съестные припасы купца, а не их тела, но разведчику пришлось успокаивать любовницу. Не зная, что делать, он крепко поцеловал ее при всех и она затихла, покорно отдавшись его короткой ласке. Потом, когда разбойники удрали, Тимофей стал говорить черноволосой красавице, что бояться больше нечего, и ласково спросил ее:
— Всё ли у тебя в порядке, любимая?
Ванда уже успокоилась, стала прежней, спокойной, уверенной в себе ироничной, ненасытной до ласк. С иронией ответила:
— Всё ли в порядке? Поцеловал, возбудил и больше ничего не сделал. И еще говорит, что порядок!
Ванда посмотрела на него своими большими глазами, и Тимофей вновь осознал, что теряет голову.
Пани Комарская не просто скрашивала ему жизнь в пути: женщина его мечты стала его самым большим счастьем и самой большою болью. Его Вандочка постоянно менялась: была то покорной, то гордой, то насмешливой, то нежной и всё на удивление было к месту. С каждым днем Тимофей ощущал все большее восхищение ею, чувствовал не только любовь, но и нежность по отношению к ней. Он не мог себе представить, как смог бы теперь прожить без нее, но не мог и понять, как сможет жить без Руси, без православной веры и привычных ему дел. Он мучился, словно разорвавшись на две части. А гордая шляхтянка разумно не торопила его с окончательным решением. Лишь услаждала его по ночам, утром поправляла на любимом мужчине одежду, днем заботилась, чтобы Тимофей был сыт. Своей любви к нему не скрывала и вела себя на людях так, как не каждая венчанная жена решится. Тимофей утопал в ее любви и в глубине души понимал: всё уже решено, как бы тяжело ему ни было, он не сможет бросить женщину своей мечты.
Когда впереди показались первые дома рижского пригорода, Ванда спросила:
— Мы остановимся на постоялом дворе фрау Марии?
— Ну, наверное, — растерялся Тимофей и зачем-то стал объяснять. — Фрау Мария прекрасно готовит, постой у нее не дорог.
— Я рада, что тебе там тоже понравилось, любимый, — Ванда при всех поцеловала его в губы. — Мы сможем остановиться там в одном номере и ты будешь ласкать меня, сколько пожелаешь, — не стесняясь, что их могут услышать возчики, сказала пани Ванда.
«О Боже, как на это отреагирует Маша?! — с ужасом подумал разведчик. — Как я могу поселиться с Вандой в одной комнате в Машином трактире?»
Но тут он посмотрел на свою Вандочку, и сомнения исчезли. Тимофей и раньше слышал, что плотская любовь порой делает женщину красивее. Но Ванда во время их путешествия преобразилась: из просто красивой стала ослепительной.
Когда они ехали уже по рижским улицам, пани Комарская вдруг призналась:
— А мне здесь стало хорошо, спокойно. В этих домах никто никого не убивает и не ест, все живут счастливо, здесь властвуют закон и порядок.
Действительно, Ванда на глазах менялась: оставаясь все такой же прекрасной, сделалась какой-то умиротворенной. Потянулась, как кошка, повторила:
— Хорошо здесь!
Как только приехали на постоялый двор, Ванда, верная подруга и помощница, сказала:
— Может, ты ступай по торговым делам, а я здесь со всем разберусь…
Тимофей благодарно кивнул ей и отправился к своему старому торговому партнеру Францу Ниенштедту, надеясь, что один из четырех рижских бургомистров находится в городе.
Гостей почему-то встречала не фрау Мария, а рыжебородый слуга Ганс. Он низко поклонился вельможной пани и спросил: не желает ли она поесть?
— Я хочу посидеть у печки.
Ванда села в общем зале у камина, где горели дрова и окончательно поняла: ей больше нечего бояться. Ее никто не съест, не обидит, она полностью свободна в своих действиях. Внутренний голос сказал: «Мало же тебе, оказывается, надо для счастья, Вандочка. Оказывается, не съели, и на том спасибо!».
Мимо трактира проходили трое польских гусар. Один из них, молодой, рослый, красивый, на ходу посмотрел внутрь через окно и сказал товарищам:
— Сегодня первый теплый весенний день. Зайдем, выпьем по этому поводу по кубку хорошего вина.
Его товарищ, столь же молодой и высокорослый, удивленно заметил:
— Раньше ты не любил пить с утра, Казимеж. Но в любом случае, в этой забегаловке на окраине города такого вина, к какому мы привыкли, не будет.
Решающим оказалось слово их спутника, седовласого ротмистра. Внимательно взглянув на Казимежа, офицер сказал его спутнику:
— Кароль, я уже староват для того, чтобы долго бегать по Риге в поисках подходящего кабака. Вино, оно и в Лифляндии — вино.
Двое рядовых и офицер вошли в дом. Увидев прекрасную пани, гусары низко поклонились ей. Видя группу богатых посетителей, слуга Ганс бегом побежал наверх и вскоре по лестнице к гостям спустилась сама фрау Мария. Тут пани Комарская поняла, почему владелица постоялого двора не встретила ее сразу. Хозяйка была беременна и до родов ей оставалось лишь пара месяцев. «Интересно, — с женским любопытством подумала шляхтянка, — кто же это позаботился о прибавлении семейства для рижской вдовушки?»
Если Ванда заинтересовалась видом фрау Марии, то польские воины, естественно, заинтересовались шляхтянкой: какой гусар упустит возможность пофлиртовать с прекрасной пани?! Шляхтичи потребовали у хозяйки постоялого двора по кубку самого лучшего вина, после чего седой офицер вежливо и деликатно поинтересовался у прекрасной пани, как ее зовут, что привело ее в Ригу и не нуждается ли она в какой-либо помощи?
— Время нынче тяжелое, а пани путешествует одна…
Помещица вдруг поняла: ей, шляхтянке, неудобно говорить, что она путешествует, как любовница какого-то иностранного купца, и к тому же желает выйти за него замуж.
— Меня зовут Ванда Комарская, я еду из Инфлянтов в Малую Польшу к своему дяде Янушу Любаньскому.
Ротмистр словно подскочил на стуле. Тон его стал необычайно почтителен:
— Вы племянница самого Януша Любаньского?
— Что значит, самого?
И тут, в течение ближайших десяти минут Ванда узнала много нового, услышала то, что дядя никогда не рассказывал ей. Оказывается, Януш Любаньский не просто служил в молодости в гусарской кавалерии. Ротмистр Любаньский был живой легендой всей польской гусарии. Благодаря ему выигрывались битвы, когда же он решил однажды выйти в отставку, то король-воин Стефан Баторий и канцлер Ян Замойский настойчиво просили его подождать хотя бы до конца очередной войны, а лично ему, ротмистру Збигневу Крешеминскому, пан Любаньский однажды спас жизнь.
Естественно, не обошлось без возлияний. Пан ротмистр заказал еще вина и провозгласил тост за здоровье своего благодетеля — Януша Любаньского. Причем все три гусара выпили стоя, так, как обычно гусария пила только за здоровье Его Величества и за дам. А старый ротмистр уговорил выпить до дна и Ванду Комарскую.
«Ох, Вандочка, кажется, к приходу любимого мужчины ты опять напьешься», — подсказал внутренний голос и пить больше одного кубка молодая женщина отказалась.
Впрочем, чтобы у нее слегка развязался язык, хватило и одного кубка. Ротмистр вежливо спросил:
— Но что все-таки заставило вас отправиться в путь в столь трудное время?
Не совсем трезвая Ванда начала (не обращая внимания на вопли внутреннего голоса: «Что ты болтаешь, дура?!») правдиво и откровенно отвечать на вопрос. Она рассказывала о себе и о недавних событиях долго, даже дала понять, что ее семейная жизнь с покойным мужем не сложилась. Когда рассказ пошел о нападении людоедов, ротмистр Крешеминский побледнел так, что казалось, даже его седые волосы сделались еще белее. А молодой гусар Казимеж что-то шептал про себя, и на него было страшно смотреть. Присоединившаяся к слушателям фрау Мария не выдержала: подошла к Ванде и, словно мать, погладила ее по волосам: «Сколько же ты пережила, девочка!». И пусть это действие простой трактирщицы было не совсем учтиво по отношению к шляхтянке, никто не сделал фрау Марии никакого замечания.
Единственное, о чем умолчала пани Комарская, так это о своем отношении к купцу Тимофею, представив его случайным попутчиком.
Ванда охотно вела беседу не только из-за того, что слегка перебрала. Если последние дни она доверяла до конца одному Тимофею, то теперь, оказавшись в своей (как ей в тот момент ошибочно казалось) среде — среди благородных шляхтичей, пани Ванда словно оттаивала душой, ощущала возвращение к нормальной жизни.
Когда она закончила свой рассказ, то ротмистр уточнил:
— И вы едете к пану Янушу за помощью?
— Да. Больше мне надеяться не на кого, — солгала Комарская.
Неожиданно молодой гусар Казимеж вскочил со скамьи. Вид у него был крайне взволнованный, глаза горели:
— Почему не на кого?! — вскричал он. — А мы?!
— И чем вы поможете мне? — с вернувшейся к ней иронией сказала Ванда. — Вы же — гусар, на службе, сейчас война.
«Что Вандочка, навязывается тебе помощник, — произнес внутренний голос. — Вот придет любимый Тимофей, как ты от этого гусара отвяжешься?!».
— Я могу взять отпуск.
— Во время войну? Кто тебе его даст?!
— Дадут. Непременно дадут, — заверил ротмистр.
Чем-то всё же зацепил Ванду молодой малознакомый гусар, почему-то вызвал у нее положительные эмоции. Но она продолжала кокетливо иронизировать, как будто в нее вселился бесенок:
— Интересно, и что вы станете делать в отпуске? Отправитесь со мной в Инфлянты? А за чей счет, денег у меня немного? И в каком качестве? Родственника, мужа, любовника?
— Денег у меня хватит на нас двоих, — заявил без колебаний пан Казимеж.
Бесенок в душе пани Комарской продолжал резвиться:
— Точно хватит на двоих? А вы знаете мои потребности?
— У самой прекрасной женщины Речи Посполитой должно быть всё самое лучшее, — заверил ее Казимеж. — А денег у меня на это хватит.
— С гусарского жалованья?
Неожиданно пан ротмистр серьезно подтвердил:
— Денег у Казимежа хватит. Не беспокойтесь, милостивая пани!
Внутренний голос подсказывал: «Вандочка, ты никогда не вела себя так глупо», — но остановиться пани Комарская почему-то не могла:
— Ну-ну, — возразила она ротмистру с иронией.
Пан Казимеж достал висевший на его груди нательный крест и заявил:
— Клянусь, денег хватит! А что касается того, в каком качестве я могу поехать… Да, я вам не родственник. А предлагать стать невенчанной любовницей столь прекрасной пани из благородного рода непристойно…
Собеседник Ванды не знал, что сделал ей больно, ведь Комарская как раз и была невенчанной любовницей, причем связалась с человеком низкого происхождения.
Гусар упал на колени:
— Прекрасная пани Ванда, выходите за меня замуж!
Все онемели. Фрау Мария, не выдержав, прошептала по-немецки:
— Боже мой!
Хладнокровие сохранил лишь бесенок в душе пани Ванды.
— Не понимаю, — сказала она, — чего добивается этот юнец? Пан Крешеминский, вы были другом моего дяди, помогите мне разобраться в ситуации. Этот мальчишка, страстно хочет жениться на вдове старше его по возрасту. Он — рядовой гусар с небольшим жалованьем. Что его интересует: я или мое поместье?
Казимеж отшатнулся, словно получил пощечину. А пан Крешеминский встал и холодным тоном заявил:
— Отойдемте в сторонку, милостивая пани, и я вам кое-что объясню…
По его странному тону Ванда поняла, что вела себя неверно, хотя ей казалось: имеет полное право разговаривать так с легкомысленным юнцом, который делает даме предложение через полчаса после знакомства.
Збигнев Крешеминский безжалостно вывел ее из дома на холод — во двор и, когда они остались одни, свирепо произнес:
— Если на вас, пани, нашло безумие, то подумайте хотя бы о своем любимом дяде! Вы можете отказаться от предложения пана Казимежа, наверное, став единственной в Речи Посполитой женщиной, готовой на такое. Но зачем издеваться над парнем?! А вдруг его род станет врагом вашего рода? Только безумец может наживать столь могущественных врагов!
— Да, каких таких врагов?
— Тоцких!
— Этот Казимеж, что дальний родственник самого пана Тоцкого?!
— Да, это его единственный сын!
— Как сын?! Для чего вы меня обманываете? Сын Тоцкого не может быть рядовым!
— Что значит, не может? Сын Тоцкого может всё! Всё, что захочет, понятно вам! Его отец, имея сто тысяч крепостных хлопов, легко бы мог нанять за свой кошт гусарскую хоругвь и назначить сына полковником. А мог бы нанять армию и сделать его генералом. Но романтичный юноша решил изучить жизнь с низов и самостоятельно выбиться в люди. И кто мог запретить это самому богатому наследнику в Речи Посполитой? Конечно, услужить отцу пана Казимежа желающих немало и офицером молодой человек станет после первого же боя. Но он служит всего месяц, потому пока рядовой.
«Ну, Вандочка, ты сегодня в ударе! Оскорбить самого пана Тоцкого», — издевался внутренний голос.
Стараясь сохранять хладнокровие, Ванда Комарская вернулась в трактир, поклонилась и произнесла:
— Ясновельможный пан Тоцкий, я была пьяна. Нижайше прошу меня простить! Я была неправа.
И сделала реверанс. Юноша посмотрел на нее с обожанием и спросил:
— Вы просите прощения? Говорите, что были неправы? Значит ли это, что самая прекрасная женщина Польши согласна на мое предложение?
«Вот навязался, — подумала Ванда. Она не знала, что и сказать. — Я же люблю Тимофея!». «Вот-вот, — произнес внутренний голос. — Правильно говорил покойный пан Анджей, ты кретинка! Тысячи шляхтянок были бы на твоем месте счастливы, а она нос воротит. Не пора ли повзрослеть и перестать быть идиоткой?».
Ванда растерянно молчала. Казимеж воспрял духом и обрадованно произнес:
— Вы не отказываете мне?
После чего он взял ее за руку и нежно поцеловал кончики пальцев. Прикосновение его губ неожиданно показалось Ванде необычайно приятным. Она стала думать: «В самом деле — богатство, роскошь, любовь! Быть может, это лучше, чем муж холопского рода, которого не пригласят на бал в шляхетский дом?».
Женщина знаком показала ротмистру Крешеминскому, что хочет вновь поговорить с ним. Извинилась перед Казимежем Тоцким, пообещала скоро вернуться. Вышла во двор, на холоде спросила ротмистра:
— Пан Крешеминский, а как отнесется отец к тому, что его сын женится на безродной выскочке? Мне просто не у кого спросить, кроме вас, дядя ведь далеко…
— Так это у них фамильное. Отец Казимежа сам женился на простой шляхтянке, а когда родственники и друзья аристократы стали шептаться за спиной, холодно сказал им:
— Я не безземельный, худородный шляхтич, я — князь Тоцкий и могу позволить себе жениться на ком мне угодно.
— Этот Казимеж так молод…
— Ваша история потрясла его. А в сочетании с вашей красотой заставила потерять голову. Но теперь он ваш. Я слышал, что Тоцкие однолюбы — его отец всю жизнь был верен жене, что удивляет легкомысленных придворных дам. Решайтесь! Я понимаю, что вы испытали немало потрясений, но как будет рад ваш дядя Януш! Поймите, такой шанс дается раз в жизни. Я не стал бы вас уговаривать, если бы ни относился к Янушу Любаньскому, как к брату. Итак, вы согласны?
Ванда растерянно кивнула, что можно было принять за положительный ответ. Но пока они шли обратно в обеденный зал внутренний голос насмешливо сказал молодой женщине: «Вандочка, а ведь один всем хороший муж у тебя уже был, и что?! Заменит ли этот мальчик тебе Тимофея? Спишь ведь не с титулом, не с мешком с деньгами, а с мужчиной».
Пани Ванда села на скамью и жалобно попросила пана Казимежа Тоцкого:
— Дайте мне подумать. Пожалуйста!
Она не понимала в тот момент, что действует, словно опытнейшая охотница на мужчин, что своим сопротивлением не отталкивает молодого князя Тоцкого, а наоборот, лишь кажется ему всё более бесценной и становится потому всё более желанной… Тем более, что вельможный пан влюбился в красавицу-Ванду без памяти уже в тот момент, когда, проходя мимо постоялого двора, увидел ее в окно…
Глава 32. Сватовство разведчика
С некоторой тревогой шел Тимофей Выходец по городу к Францу Ниенштедту. Его беспокоило: «А вдруг мне не продадут рыбу в Риге? Продуктов ведь и в Ливонии не хватает. И зачем я тогда сюда ехал? Не ошибся ли, выбрав именно этот маршрут?»
На Руси, так же как и в Инфлянтах, настали страшные времена. Царь Борис Годунов велел открыть закрома царских амбаров: раздавать хлеб всем голодающим, давать деньги бедным на покупку продовольствия. В отдаленных воеводствах находили запасы зерна и везли в города на продажу. Увы, всё это мало помогало. Царского хлеба на всех, естественно, не хватало, сотни тысяч людей уже погибли от недоедания. Никогда за всю историю на Руси не было столь страшного голода. Как и в Инфлянтах, в Псковском воеводстве были зафиксированы случаи людоедства — от голода некоторые люди просто сходили с ума и совершали чудовищные преступления. Сам Тимофей не голодал — торговец мог покупать для себя хлеб и по цене в 20 раз дороже, чем обычно. Но именно потому, что будучи торговцем, много путешествовал, он понимал каковы масштабы бедствия. И осознавал, что нынешняя его поездка — не просто коммерция, что обоз с селедкой может спасти в Пскове немало жизней. Именно поэтому он очень хотел вернуться с товаром. И в то же время, понимая, что в Ливонии та же ситуация, он отнюдь не был уверен, что ему позволят в Риге купить и, главное, вывезти из Лифляндии рыбу.
От волнения Выходец даже ускорил шаг и, в результате, до богатого дома Франца Ниенштедта добрался быстро. Первая удача: рижский бургомистр оказался на месте. Лакей провел купца в обставленную дорогой мебелью гостиную. Франц Ниенштедт улыбнулся, произнес по-русски:
— Тимотеус, дела потом, сейчас как раз принесут обед. Давайте за едой не говорить о коммерции.
Купец Выходец не стал скрывать своего беспокойства:
— И всё же скажите, как обстоят в Риге дела с торговлей?
— Прекрасно! Главное препятствие исчезло: шведский флот больше не блокирует город, скоро лед на реке Даугаве растает и судоходство возобновится уже через несколько недель. Так что всё, как обычно.
— Я не о том. Мне необходимо купить селедку. Разрешат ли мне это?
Ниенштедт усмехнулся:
— Были бы деньги. Когда же в Риге препятствовали торговле?
— А разрешат ли власти вывезти мне продовольствие из Лифляндии? — Выходец и Ниенштедт между собой общались, как обычно: рижанин говорил по-русски, а московит из уважения к нему отвечал по-немецки.
— Всё, как обычно. Платите пошлину и увозите.
Поняв наконец, о чем беспокоился Тимофей, немец пояснил:
— Поймите, Рига снабжается морем, все в городе понимают, что, как только вскроется лед, сюда навезут много сельди из Дании, зерна и сыров из дальних стран, где не было таких ужасов. Потому продукты не берегут. К тому же у лифляндских крестьян своя жизнь. А у рижских купцов — своя. И прибыль интересует их больше, чем судьба хуторян. А магистрат и польского короля волнует, будут ли платиться торговые пошлины. Если доходы уменьшатся, то магистрат не сможет платить зарплаты своим служащим, а король — вести войну со шведами. Кто же решится ограничивать торговлю? Впрочем, что это вы, Тимотеус, говорите за обедом о таком плебейском продукте, как селедка. Посмотрите: сейчас мой слуга принес гороховый суп с копченными ребрышками, за ним последуют оленина под клюквенным соусом и вишневый пудинг… Нет, давайте сначала поедим, а лишь потом поговорим о делах. Не отнимайте у меня, старого человека, последней радости, — пошутил один из четырех рижских бургомистров.
Обед и в самом деле удался. После того, как два купца спокойно посидели за кружкой пива, Ниенштедт внезапно преобразился:
— Молодой человек, вы ведь ко мне не только за консультацией пришли, — на сей раз хозяин дома говорил по-немецки, просто не найдя на русском подходящего термина. — Наверняка, вы приехали в Ригу не с пустыми руками.
— Да, и товар у меня неплохой, не только беличьи меха из Пскова, но и дорогие меха из далекой Сибири.
— Увы, это не радует. Соболь, куница или чернобурая лиса — товар очень дорогой, его непросто продать какому-нибудь голландскому шкиперу.
— Да ведь мех замечательный!
— Знаю, но привычный товар мне в Германию или Нидерланды продать проще. Ну, пойдем, Тимотеус, покажете, где привезенные меха.
— А я принес образцы, — запасливый Тимофей достал из взятого с собой мешка мех горностая, чернобурой лисы, куницы, соболя.
— И сколько всего у вас связок?
Тимофей перечислил: соболей — столько-то связок, белок — столько-то, горностаев — всего две, зато чернобурки и куницы — по пятнадцать.
Торговались внешне без азарта, но напряжение витало в воздухе — на сей раз речь шла не просто о больших, а об очень больших деньгах. Причем, Ниенштедт явно рисковал и Тимофей понимал это. Ведь бургомистр не был специалистом по сибирским мехам и решил купить их, просто не желая упускать выгодную сделку. Потому и торговался рижанин жестче обычного.
Наконец, купцы сговорились и перед Тимофеем снова предстал радушный хозяин:
— Я пошлю с вами, Тимотеус, двух приказчиков, чтобы несли сундук с деньгами, на сей раз он будет тяжелым. Кстати, чтобы вы не беспокоились о сельди, — у меня есть знакомый купец Генрих Беренц, хотите я сведу вас с ним, он как раз держит сельдяной склад…
У купца Генриха Беренца Тимофею и Францу пришлось задержаться: выпить кружечку пива, поговорить за жизнь, сходить на склад, посмотреть хороша ли селедка.
Чтобы не терять времени даром, купцы договорились действовать так: Ниенштедт решил лично пойти на постоялый двор, где остановился Тимофей, взяв с собой приказчика купца Беренца. Дабы убедиться, что все меха таковы, как образцы, и Выходец не перепутал с их числом. Хоть и доверял бургомистр Ниенштедт своему давнему торговому партнеру, но на сей раз решил проверить товар — сумма была уж слишком велика. И только после этой проверки, Франц Ниенштедт готов был расплатиться. Затем возчики повезли бы меха к дому бургомистра (самые ценные товары он хранил на своем огромном чердаке-складе). И, наконец, приказчик купца Беренца показал бы им путь к складу своего господина, где русским предстояло загрузить на свои возы бочки с сельдью. Причем со всеми делами следовало торопиться — приближался вечер и через пару часов возчиков могли не пустить из предместья в город — городские ворота в темное время суток были заперты.
В результате, на постоялый двор к фрау Марии отправилась целая процессия: впереди шли беседовавшие друг с другом Франц и Тимофей, за ними два приказчика несли тяжелый сундук с деньгами, а позади всех следовал приказчик купца Беренца.
Тимофей увидел перемену в настроении Ниенштедта: в сравнении с их прошлой встречей купец был весел, несмотря на то, что сейчас решил рискнуть большими деньгами. Выходцу он объяснил:
Читать бесплатно другие книги:
