Мерзиния Хегай Вениамин

То есть – в больницу.

– Порядок! – Леонид постарался голосом передать свою бодрость и уверенность в благополучном исходе своих действий. – Перелом простой, видать, просто кость хрупкая – переломилась, как спичка. Но излом прямой, и теперь надо просто его зафиксировать… Потерпишь? Я тут во дворе видел подходящие ящики… – он положил многострадальную руку на помост, и показал Лене, как её придерживать другой рукой, до его прихода.

Та кивнула. Простыня во рту придавала ей странный вид…

Крупные капли пота, смешиваясь со слезами, текли у неё по всему лицу, и даже капали с кончика носа. Что-то кольнуло Леонида прямо в сердце.

Что это?! Жалость? Сострадание?

Давненько он ни к кому их не испытывал…

Здесь, в Мерзинии, культивировали самостоятельность и силу! Как в мультфильме о Маугли… Выживает сильнейший.

И – «каждый – сам за себя!..»

Засопев от неловкости за неуместные проявления, Леонид вышел.

Под навесом, где хранился всякий хлам, он в рассветной полумгле быстро разломал с помощью рук и подошв подходящий ящик из-под фруктов, и отобрал пару тоненьких дощечек. Жаль, конечно, что неоструганные…

Ничего, сгодятся на первое время.

Первую дощечку он все равно был вынужден подогнать: она оказалась длинновата. Зато разорвать на полосы простыню, извлечённую из зубов Лены, оказалось просто: от частой стирки та совсем потеряла прочность.

– Так что, здесь у твоей подруги дом свиданий? – пытаясь отвлечь Лену от неприятной и снова болезненной процедуры, Леонид глянул ей в глаза. Это было просто: он опять стоял перед ней на коленях, и по мере возможности быстро и плотно прибинтовывал распухшую руку к дощечкам, сложенным в подобие лоточка. Главное, лишить кость возможности смещаться!

– Ну… да. – выдавила та, пытаясь перестать плакать. Ей плохо удавалось, и слёзы текли по грязным щекам, оставляя две явственно видимые светлые дорожки.

– А мы, значит… Предаёмся преступному разгулу похоти? – он попытался пошутить, зная, что получилось неудачно, и что Лене сейчас не до его плоского юмора. Но всё равно – пусть говорит. Ей сейчас лучше не молчать.

– Да… Вот уж не думала, что мужчина сможет опять довести меня до слёз! И стонов, – в голосе Лены была и ирония, и облегчение.

Леонид успел убедиться, что кость, пока он ходил, не сдвинулась, и прибинтовал от души. Лена фыркнула:

– Я прям горю от жгучей… страсти. Блин. Вот уж некстати! – она кивнула на руку, – Как теперь будем выбираться?

– А ничего… План у нас не изменился. Если ты… м-м… уверена в своей старушке, можем пару дней, пока не успокоится, переждать здесь – видишь, никого нет! Мы – первые!.. Да если кто и придёт, они же не будут к нам лезть…

– Вот уж точно. – Лена криво, но усмехнулась. – А мы к ним тем более!

И, после очередной неловкой паузы, добавила:

– Спасибо. Ты ловко обращаешься с переломами… Учился?

– Ну… Можно и так сказать. В «период бурной молодости» ходил с отрядом альпинистов, хотел подработать… А у них как раз случилось… Хм. Падение. Вот тогда, когда мы втроём вправляли всё, что можно, пятерым здоровенным балбесам, а потом и тащили их на себе до Базового Лагеря, я и постиг, так сказать, кое-что из…

– А… как получилось, что эти пятеро?..

– Да очень просто. Они тренировал и групповое восхождение. И работали связавшись. Верхний чего-то недоглядел… – Леонид, подогнав длину жгута, и повесив руку Лены на петле к шее, привстал и сел рядом с ней на помост. – Верхний чего-то напортачил, говорю, и сорвался. А костыль, который он вбил, да и все прочие, были, оказывается, жайтайские… И все попадали, словно гроздья винограда… Хорошо хоть внизу была осыпь! Иначе в лепёшку бы! Ну а так только переломы, гематомы, уязвлённое самолюбие… А это для альпинистов – хуже нету! В общем, они потом, как поправились, пытались в суд подать. На фирму, которая оборудование закупала. Ага, два раза!.. Босс, как узнал, что случилось, сразу с семьёй чухнул в Чурессию, а оттуда – в БША… А здесь остались стрелочники. Ну, всё как всегда.

– Да, знакомая история… – Лена вздохнула, – Это Мерзиния, мать её…

Потом подняла взгляд на Леонида. Снаружи стало светло, да и лампочка у них горела. Леонид внезапно осознал, что Лена вовсе не так стара и озлоблена на жизнь, как ему показалось в детском садике, словно бы годы и километры назад… И она улыбалась:

– Спасибо. Теперь мне куда лучше, – она рукавом свободной руки попыталась стереть с лица пот, – И чёрт меня дёрнул нырять в проклятую дыру!.. Прости… Хотела порисоваться! На тренировке я видела, как наши это проделывают. Но… Я же не могла знать, что коробки украли!

Леонид фыркнул, осторожно пытаясь помочь ей, вытирая чумазое лицо остатками неиспользованных полос:

– Да нет… Было здорово! Ты классно летела! Я сразу подумал о футболе! Ох, и вратарь бы из тебя получился!.. – и уже серьёзней, – Ничего, заживёт. Тебе сколько лет?

– Ф-ф-у-у!.. Что за вопрос к даме?! – вот она уже и (может, бессознательно?)кокетничает…

– Балда ты, а не дама. Спрашиваю, как доктор: сколько лет, столько и дней должен лежать гипс! – Леонид старался выглядеть серьёзным.

– А-а… Ну, тогда пусть месяц с небольшим лежит… А гипс – этот? – она с сомнением повела рукой на перевязи, глянув вниз, на неуклюжую конструкцию.

– Нет, конечно… Этот на пару дней, не больше. Надо зафиксировать, чтобы кости не сдвигались и не тёрлись, и опухоль не увеличивалась. Потом можно наложить нормальный. Но его-то уж лучше в больнице.

– Если в больнице, так только не в любимой Мерзинии! Здесь меня – ну, то есть, нас! – наверняка слишком хорошо знают! – В голосе снова слышались нотки злости.

– Ну… Посмотрим, – выдавил Леонид. – А сейчас нужно подстраховаться. Разрывы тканей обширные. А заражение нам совсем ни к чему. Поэтому, – он перечислил, что нужно из лекарств, и спросил, – Твоя… Гуландом ничего не подумает, если я дам ей денег, и отправлю в аптеку?

– Н-нет. Но… будет лучше, если с ней буду общаться я. Меня она знает давно… – вдруг она хихикнула, как бы смущённо. – Нет, не подумай ничего такого! Я здесь была… Только с моими! Э-э… Соратниками!

Леонид… Рассмеялся. Весело и свободно. Потом посерьёзнел. Плохо.

Ему совсем ни к чему, чтоб эта… женщина в него влюблялась.

А к этому, похоже, идёт: вон, уже стесняется, что он может заподозрить её в… романах на стороне. И неразборчивых связях.

Нет, это пока лишнее. Здоровье и… бегство – важнее.

– Надеюсь, старушка простит нас за простыню? – попытался он сменить тему.

– Само собой! Ну, в смысле, включит в счёт!

– Понял. Ладно, чем раньше ты выпьешь антибиотики, тем мне будет спокойней.

Он накинул Лене на плечи свою ветровку, чтобы не так было заметно лубок, и снабдил соответствующим количеством валюты – как местной, для аптеки, так и иностранной, для компенсации «материального ущерба».

Вскоре Леонид слушал разговор, проходивший на кухне, вернее, не сам разговор, так как слов было не разобрать, а гул голосов, доносящийся с кухни. Он почему-то был спокоен «за свои тылы»: по тону Лены чувствовалось, что она доверяет женщине «старой закалки».

Лена вернулась, неся в здоровой руке новую простыню. «Порядок!» – она кивнула, и Леонид отошёл от двери, хмыкнув.

Они скинули обувь и носки – да, у Лены они тоже не просохли.

Развесили все на краю помоста. Затем Леонид расстелил по три курпачи, и они прилегли, вздыхая и переговариваясь. Леонида интересовало, далеко ли до аптеки, и не вызовет ли заказ подозрения…

Через десять минут зашумели запоры, и хозяйка отчалила, заперев их на три ключа.

Лена объяснила, почему за хозяйку не волнуется: её сын служил в армии в Чурессии, и не так, как сейчас служат: дал деньги, и не выходи из дома хоть целый месяц, а по-настоящему, два года. Вернулся – попал под исторический «Разгул демократии».

Работы не стало – пошёл в челноки. Ездил и в Жайтай, и в Фурцию… А потом его на границе таможенники и убили… Ну, как убили – видать, затребовали слишком большую мзду, он и стал «выступать». Слово за слово – сцепились. А у тех, само собой, ленты под боком – сдали в КПЗ. А там строптивого решили «обработать». А тот стал отмахиваться. Даром, что Десбат…

Ну и доотмахивался – со злости забили до смерти. Так что когда Гуландом выдали труп, его было не узнать: вместо лица – сплошной синяк. А на теле – ни одного целого ребра!

Само собой: ни суды, ни Дисциплинарные Комиссии никого не признали виновным. Так как причину смерти судебные медики записали «воспаление лёгких».

Про такие случаи Леонид слышал. А сейчас и столкнулся, получается, лично.

Он согласился, что особой любви к Власти Гуландом испытывать не может… Но готова ли она рискнуть ради них двоих и личной свободой?..

– Я всё же думаю, до этого не дойдёт. – Лена покачала головой, – Говорю же, она телевизор принципиально не смотрит, а по радио – только музыку. Она про нас если и узнает, только когда с соседями будет трепаться, ну, на «гяпе»…

Это «мероприятие» Леонид знал не понаслышке, ещё когда жил в доме с родителями. Пожилые женщины махалли традиционно собирались пару раз в месяц на «девишник» – так называемый «гяп», на котором перемывали кости снохам, соседям, родственникам, и отдыхали от «домашних обязанностей»… Собственно, он и сам был примерно на таком же мероприятии всего несколько дней назад: корпоратив – это современный «гяп». Призванный, по идее, сплачивать. А на деле – поливать грязью тех, кому завидуешь, сплетничать, доносить, сколачивать группировки «за» и «против», словом, вносить в скучную и однообразную жизнь родного предприятия чуточку «перчика» и очень нужной суеты, и неуверенности друг в друге…

Но Леонид за годы привык. Приспособился. Хоть лицемерие и не стало его второй натурой, как у большинства мерзинийцев. Он даже мог послушать сплетни. Но сам никогда не передавал дальше. Брезговал.

– Ладно. Раз так, думаю, нам действительно можно пожить здесь пару дней… Где тут туалет? – Леонид решил справить «дела», да и готовиться ко сну.

Лена, приоткрыв дверь, показала будку с «удобствами».

Надо же. Леонид и забыл, что у простых махаллинцев «удобства» представляют дырку в досках над ямой… И никакого «мягонького папира»[3]! А – газеты на гвозде… Или как здесь, остатки старой книги. Ага, это учебник физики за шестой класс… Ладно, хорошо хоть сейчас не зима!

Обнаружив в центре двора кран с водой, Леонид помыл руки. А когда же он мыл их в последний раз? Дайте вспомнить… Вроде, ещё дома, как только пришёл. Перед тем, как… Невольно он проверил: на месте ли флэшка… На месте.

Неужели вся эта суета – ради этого крохотного кусочка пластмассы и кремния?!.. И на ней – жизни тысяч людей, или его смерть?

Он не обольщался: если поймают – точно живым не выпустят.

Допрашивать будут, чтобы выяснить, кому ещё успел…

А он – никому. Только, получается, брату кое-что, и Лене на словах. И если он погибнет, не добравшись до брата, тот вряд ли запустит раскрутку этого дела.

Хотя, с другой стороны, как будто он сам представляет, как взяться за эту самую «раскрутку»… Для официальных властей Чурессии его страна НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Однако недавние Явро Санкции кое-чему поспособствовали. В налаживании рассыпающихся, как карточный домик, бывших связей…

Послухам, когда Президент Мерзинии ездил на встречу с их Президентом, был подписан секретный Меморандум – в СМИ Чурессии слова «Мерзиния» и «мерзинийцы» не употребляются вообще, а Мерзиния за это предоставляет рекламным фирмам Чурессии неограниченный доступ к своему «информационному пространству» и… Газу и Нефти.

Плюс, само собой, поставки традиционных фруктов-овощей.

Леонид осмотрел двор подробней. В свете утреннего солнца всё отлично видно. Вон их флигель с тремя дверьми комнатушек для… Хм! А это хозяйский одноэтажный и давно не штукатуренный дом в Мерзинийском стиле: из саманного кирпича и толщиной в одну комнату. Глина проглядывала из больших дыр, с которых обвалилась тонкая цементная корочка с побелкой.

Шифер на крыше от времени потрескался и покрылся зелёным мхом.

Пристройка кухни. Маленькая какая – как Гуландом там помещается?!

Он подошёл поближе.

Так, плита на две конфорки, с духовкой. Труба. Газовая. Интересно, работает?

Он знал, что большую часть газа из регионов продавали в тот же Жайтай, и поэтому в областях готовили еду и топили дровами и кизяком[4]… В городе же ещё был небольшой напор.

Покачав головой, он вернулся в их комнату.

Лена сидела на помосте, свесив ноги, и раскачивалась. Лицо было бледным, осунувшимся.

– Опять болит? – Леонид знал, что болеть будет долго, – Потерпи, в списке, есть и обезболивающее.

Лена кивнула. Вяло, отрешённо. Похоже, готова: организм вымотан до предела.

Послышался звук проворачиваемых ключей. Блеснула сквозь открытую дверь улица.

Дверь закрылась, загремели задвигаемые засовы.

Гуландом прошаркала к их двери и постучала. Лена с кряхтением, словно это она семидесятилетняя старуха, подошла к двери. Забрала объёмный полиэтиленовый пакет, поблагодарив по-мерзинийски.

Гуландом ушла, что-то буркнув так тихо, что Леонид не разобрал слов.

Когда Лена закрыла дверь, Леонид подошёл, мягко отобрал пакет и попросту вывалил содержимое на доски помоста. Ага, есть. Он вскрыл две пачки таблеток.

В одной из упаковок таблеток было всего две. Ногтем вспоров фольгу, он достал первую.

– Вот. Это мощнейший антибиотик. Съешь-ка… – он налил воды из баклажки в пиалу, аккуратно придерживая, пока Лена с трудом запрокинула голову и проглотила.

– Отлично. А теперь – эту, – он «впихнул» в неё и обезболивающее.

– Ну а теперь давай займёмся ссадинами, они мне не очень понравились…

Леонид осторожно разбинтовал руку в импровизированном лотке, и покачал головой: синяк занимал полпредплечья… Опухоль, правда, оставалась на старом месте.

Вырвав тампон из упаковки ваты, он обильно намочил его из флакона со спиртом, и протёр все царапины и синяк:

– Терпи. Сейчас протру с той стороны.

Лена кивнула, отвернувшись. Да уж, зрелище не для слабонервных. Впрочем, она такой явно не была.

Леонид намочил ещё тампон, обработал всё повторно. После чего капитально и плотно примотал руку к дощечкам, позаботившись обеспечить кровообращение.

– Н-ну, хорошо… Теперь, по крайней мере, за столбняк вы, девушка, можете не беспокоиться. Да и антибиотики не дадут воспалиться… Не туго?

Лена покачала головой. Он хмыкнул:

– А теперь посети-ка тоже, на всякий случай, «домик неизвестного архитектора», и спи. От этих таблеток жуткая слабость, головокружение, и сонливость. Да и заживает лучше, когда не двигаешься.

– А… кто сторожить будет? – хоть Леонид не видел смысла в «сторожении», вызвался приглядеть за двором. Впрочем, он не обольщался: если их «сдали», спецназ и группа Захвата теперь-то придут по крышам, и из соседних дворов… Они не повторяют ошибок.

Лена проспала часа четыре. Хоть вначале и упиралась, но не слишком сильно. Леонид укрыл её одной из «своих» курпачей, а сам пристроился на двух других, для приличия иногда поглядывая в единственное небольшое окошко в передней стене флигеля.

Подумать ему было о чём. Но почему-то не думалось.

Он бессознательно рассматривал лицо «бомбистки», удивляясь, до чего оно изменилось во время сна…

Черты из заострённых, чётких и резких, непонятным образом стали мягче, плавней. Рот приоткрылся, показывая остренькие зубки. Но они вовсе не казались оружием – скорее, украшением небольшого рта. «Наверное, у неё приятная улыбка», – почему-то подумалось Леониду. Да и волосы – если помыть, да покрасить…

Эк, куда его повело!..

Леонид заставил себя отвернуться, и даже встал. Постоял в приямке, изучая пустой двор. У Гуландом на кухне явно что-то готовилось: вдруг зашипело брошенное в раскалённое масло нечто. Возможно, мясо. Или лук.

Леонид вспомнил, что не ел нормально часов пятнадцать, и в животе засосало… Да, покушать бы надо. Только как? Попросить у хозяйки?.. Неудобно. С другой стороны – им сейчас есть надо! Чтобы появились силы взамен растраченных организмом «неприкосновенных запасов», и можно было нормально двигаться и соображать. А Лене ещё надо кости сращивать. Хорошо бы достать ей мумие… Но это уже когда окажутся зарубежом.

Леонид, вздохнув, снова сел. Нет, с едой придётся подождать до того, как Лена проснётся. Он потерпит. А ей сейчас сон важней!

Лена проснулась внезапно. Леонид услышал, как она дёрнулась и вскрикнула.

– Что?! Больно?!

– Нет-нет… – она махнула здоровой кистью, – Просто кошмар приснился… Ну, как тут?..

– Всё тихо. Есть будешь? Я уже сходил к Гуландом, она сказала, обед готов. – Леонид действительно заходил на кухню. Но особо с бабушкой не разговаривал, только договорился о стоимости обеда и ужина. Деньги, само собой, отдал.

Гуландом ему понравилась. Что-то в ней было такое… Глубоко порядочное. Надёжное…

Такая скажет – сделает… Словом, Человек Старой Закалки!

– Вообще-то есть не хочется. – Лена скривилась, как от зубной боли.

– Я знаю. Это таблетка действует. Но поесть надо… Ослабнешь.

– Ага… – в голосе не чувствовалось энтузиазма, – Ну, давай поедим. А что там?

– Вроде, шурпа. – Леонид вышел.

Когда он вернулся, неся в обеих руках обжигающие касы, Лена сидела на краю помоста, свесив ноги вниз. Проверяла носки. Те ещё не высохли, и Лена буркнула «Блин».

– Сходи-ка… э-э… оправься, а то эта штука ещё и мочегонная… Да и руки заодно помой. Я – за лепёшкой.

Шурпа оказалась вкусной. Картошки было много, а бульон сильно насыщен специями. Домашняя еда. Ох, когда Леонид последний раз едал такую… Он и не помнил: сам себе он готовил на скорую руку. И обычно чего попроще. Типа супа. Или борща.

Лена не смогла доесть – отставила половину:

– Нет. Не могу. Может, ты?.. – она, смущаясь, пододвинула касу, – Если, конечно…

– Не брезгую!.. – усмехнулся Леонид. – Вот уж чего мне сейчас страшнее всего: подцепить парочку твоих бацилл!..

Лена покачав головой, усмехнулась. Потом рассмеялась:

– Да уж… Бациллы любимой страны – самые наши грозные враги!..

Леонид зыркнул на неё хитрым взглядом:

– А что? Читала «Война Миров»? – Лена кивнула, – Ну так там все враги сдохли от наших бацилл! Эх… – он тоже махнул рукой. – Если б так можно было убивать только лентов… Представляешь оружие будущего: бацилла, поражающая только людей в погонах!..

Лена фыркнула. Потом полезла на своё «ложе», и легла с видимым облегчением:

– Знаешь, а голова-то… Здорово кружится.

– Поспи ещё. Я… тоже скоро лягу.

Леонид, не торопясь, доел, сложил остатки лепёшки в полиэтиленовый пакет, который предусмотрительно дала хозяйка. Пока он ел, Лена, отвернувшаяся к стене, засопела.

Он долго сидел, глядя то на неё, то во двор, то на потеки и трещины в побелке потолка.

Чёрт. Вот у него и появилось снова существо, к которому он невольно привязался. Фыркающее, сердитое. Возможно, когда-то убивавшее людей… Почему же он так волнуется за него?.. Давно уже не испытывал такого – чувства ответственности за кого-то.

Он не обольщался: мерзинийский дух, менталитет, постепенно проникают в плоть и кровь… Исподволь, незаметно, делают каждого законченным эгоистом. Самовлюблённым до дрожи, и беспокоящимся только за себя.

Даже родные и близкие здесь лишь способ самовыразиться, пустить пыль в глаза соседям, коллегам и родне: смотрите, мол, на какой машине я вожу детей и жену. В какие тряпки одеваю. Какими деликатесами кормлю!.. Какие подарки делаю родителям и родственникам! А какие у нас завязки и возможности!

Когда все, кто составляет твой круг общения, говорят: «кисло!», поневоле скривишься… Чтобы не выделяться. А рано или поздно любая игра, любое притворство накладывает неизгладимый отпечаток на характер. Что ни говори, «среда обитания» формирует привычки и мировоззрение. Может, и не сразу, но неотвратимо!

Что, если, пожив здесь ещё с десяток лет, он так и превратился бы в Мерзинийца?

И не по паспорту, а по сути?!..

Может, это его бунтующее и всё осознающее подсознание сказало ему жёстко и однозначно: «Всё! Пора сваливать отсюда к чёртовой матери! Пусть даже рискуя жизнью! Иначе…»

Иначе – что?..

Духовное рабство – самое страшное рабство.

Во всяком случае, для человека мыслящего. А здесь…

Не то, чтобы Леонид считал, что большая часть мерзинийцев не мыслила вообще…

Но с молоком матери они, похоже, всосали лишь тягу к достижению высокого «общественного» положения, и к… Да, к материальным благам. Достатку. Престижу. Собственно, всё это наверняка свойственно и большинству людей и других стран.

Но не настолько, чтобы полностью исключить остальные интересы в жизни!

Леонид точно знал: почти никто из его знакомых не читал. Не посещал Театры и Музеи. Не ходил на концерты классической музыки. Зато все Служащие-перебиральщики бумаг старались ткнуть в глаза коллегам и соседям: вот, мы были на концерте Пети Милана. Билеты по сто зелёных, но мы-то!.. Можем себе позволить быть «в струе» модной современной эстрады!..

Леонид отнёс касы на кухню:

– Спасибо, Гуландом-опа, было очень вкусно! Вы – отличная хозяйка!

Гуландом, явно решающая кроссворд (вот это да! Леонид знал, что никто из его коллег не осилил бы и половины из простеньких, специально на местный интеллектуальный уровень рассчитанных, на весь разворот, простынь!), с хитринкой посмотрела на него:

– Да на здоровье! Как там… Маша?

Леонид понял, что умная женщина специально называет псевдоним его напарницы, и подыграл:

– Маша спит. Ещё раз спасибо за лекарства!

– А какие ещё лекарства?

– А… А это у нас присказка такая, Гуландом-опа. Лекарства нужны только для души!

– Точно. А ещё лучше для души – покой и сон. Ну, идите уж, «лечитесь»…

«Маша» спала, даже подхрапывая – расслабилась. Ротик снова приоткрылся.

Леонид заставил себя отвернуться.

Осторожно, стараясь не шуметь, подтащил к противоположной стене одну из оставшихся курпачей. Лёг, не раздеваясь. Простыню, принесённую Леной, не разворачивал. Так и лежал, глядя в потолок, а когда поворачивался на бок – в окно. Как заснул – не заметил.

Проснулся в темноте. Сел. Послушал, как сопит Лена. Нет, так не пойдёт.

Встал, включил свет. Осторожно подобрался с баклажкой и пиалой к стонущей во сне:

– Лена! Лена… Проснись, пора выпить таблетки… – она замычала, вскинувшись.

Села.

Спросонья Лена выглядела восхитительно: вылитая Горгона-медуза!

Волосы всклокочены, глаза дикие, и – на пол-лица!.. А тело готово к действию: не то бежать, не то драться!..

Леонида спасло только то, что он предусмотрительно держался в метре, а то бы точно треснули здоровой рукой! Но вот она его узнала:

– Ох!.. Извини, привычка. В последнее время мне нечасто… предлагают кофе в постель, – она кивнула на пиалу и таблетки.

– А ничего. Я привык к жестокому обращению. Все мои женщины меня тоже били!

– Ничего удивительного. Если ты с утра пичкал их такими мерзкими лекарствами…

– Да нет, их-то как раз я пичкал кофе!

– Представляю… что это был за кофе! Раз ты без женщины.

– Так. Поговорили. Ну-ка, вредная пациентка, извольте сожрать вашу дозу колёс, и запить. Это вам личный врач говорит.

Лена, кряхтя, села поудобней, и взяла с его ладони таблетку и капсулу. Посмотрела на них без особой любви. Но сунула в рот и взяла пиалу с водой. Запила. Глотнула. Глотнула снова. Скривилась:

– Чёрт! Капсула вроде застряла… – Леонид долил воды, она глотнула ещё, – А… порядок.

– Ну что, как рука?

– Ничего. Пока не отвалилась, – Лена поёжилась.

– Кушать хочешь?

– Нет! Нет. Не хочу. У меня с обеда во рту сплошная шурпа…

– Ладно. Настаивать не буду. Можно и не есть, пока организм сам не потребует…

– Да, может, к утру… А пока… Подвинься-ка… – Лена влезла в полусухие кроссовки и пошла во двор. Леонид хлопнул по шее: в приоткрытую дверь пролетели комары. Он встал и прикрыл. Есть ему тоже не хотелось.

Лена вернулась. С лица текла вода. Умывалась, что ли? Точно. Руки вытирала о кофту.

Леонид передал ей неиспользованную простыню:

– Лучше о простыню. И лицо тоже.

– С-с…спасибо.

– Пожалуйста.

Обоим стало почему-то неуютно и неловко.

– Ну… Ты спи дальше, а я покараулю, – Леонид присел снова на край помоста.

– Не вижу смысла, – отозвалась Лена. – Если будут брать, ты всё равно не заметишь, как они заполнят соседние дворы… Так что ложись и спи тоже.

Ага. Здравый смысл вернулся в голову напарницы. Уже хорошо.

Леонид убедился, что Лена улеглась и подоткнула себе одеяло. Потом погасил свет. Сам лёг на спину, и уставился в потолок. Глаза почему-то не закрывались.

– Леонид… – через какое-то время спросила Лена, – Ты спишь?

– Ага. Сплю… Хотя, нет. Я думаю.

– И о чем же ты думаешь?

– В основном о том, как бы нам через границу перебраться…

– А-а… Да, мне это тоже покоя не даёт. Ну, и что ты надумал?

– Хм. У меня тут в одном месте припрятано кое-какое барахлишко… Вот, думаю, завтра вечерком забрать его. А ночью двинуться. Если ты, конечно, сможешь…

– Да смочь-то я смогу… Но куда же мы двинемся?

– Думаю, до Мибрая. А там я знаю пару мест, где кроме контрабандистов никого нет…

– Каких ещё контрабандистов?

– Смешно. Это вообще-то ты должна мне про это рассказывать. Как днём, в рассветных лучах утреннего солнца, группа наркокурьеров грузит упаковки наркоты на беспилотник, джойстиком ведёт его к условленному месту на территории Вазастана, а потом там самолётик освобождают от товара, заряжают зеленью, и оператор ведёт его обратно…

– Нет, смотри-ка… Я о таком прогрессе в наркотрафике и не слыхала!