Мир был на пороге конца Куманяева Наина
– Наталья, дорогая, ты сегодня выглядишь восхитительно, – воскликнула она со свойственной ей живостью, – твоя шляпа обворожительна, неудивительно, что все молодые офицеры влюблены в тебя. Руди фон Линц только и говорит, что о тебе… Вчера за столом…
– Глупости! – перебила я ее. – Руди очень милый юноша, но он чересчур сентиментален. Если ты не спешишь, пойдем со мною на вокзал. Я должна отправить письмо и боюсь опоздать.
– Охотно, дорогая, – ответил Соня, переходя на французский язык. Немецкий язык был ей не по вкусу и при малейшей возможности она переходила на французский. – Как поживает наша дорогая «жорж-санд»? Я видела сегодня нашего милого судью, он направлялся к коменданту, и у него был отчаянно важный вид. Кстати, ты в курсе того, что произошло сегодня ночью?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Все, что я могу тебе сказать, сводится к тому, что ночью меня разбудил отчаянный шум, немало меня напугавший. Доктор фон Кауфманн говорит, что это была учебная тревога.
Соня презрительно рассмеялась.
– И ты веришь в эту сказку?
– Мне приходится верить, потому что я не знаю другого объяснения. Что же произошло?
– Говорят, сбежал один из заключенных.
Я вздрогнула. Быть может, мой земляк все же спасся?
– Об этом тебе рассказал твой муж?
Она откинула голову и звонко расхохоталась.
– Конечно нет. Фриц вообще никогда ничего мне не рассказывает. Я узнала об этом от моей горничной Анны, которой рассказал денщик моего мужа. Я спросила об этом Фрица, но он велел мне молчать и сказал, что все это – чепуха. И все-таки я продолжаю верить в это.
– Почему? – вырвалось у меня. Мы как раз подходили к вокзалу.
Соня бросила взгляд на часы и воскликнула:
– Боже, четверть пятого! Я больше не могу провожать тебя. Я обещала к четырем быть у Дернер к бриджу…
И она поспешила к пролетке. Я последовала за ней.
– Почему ты не веришь в объяснение твоего мужа? – повторила я, пытаясь казаться равнодушной.
– Потому, что сегодня в комендатуре произошел отчаянный скандал. Сюда прибыл генерал из соседнего городка Кронсфельда и основательно пробрал бедного Гагенбека. Антуан рассказал моей Анне, что он еще никогда не видел генерала в таком раздраженном состоянии.
И, помахав перчатками, она добавила:
– До свидания, дорогая. И навестите нас, Фриц ведь в вас влюблен.
– Все знают, в кого влюблен Фриц, – шутливо отпарировала я.
Кивнув мне на прощание, она уехала. Ее сообщение несколько обрадовало меня, и я бодро отправилась на вокзал.
Опустив рукопись в отверстие почтового вагона, я отправилась к выходу. В дверях со мною поздоровался господин в штатском. То был майор фон Гагенбек. Я не сразу узнала его, потому что привыкла видеть его в форме гвардейского драгуна. А теперь на нем был ужасный костюм в клеточку, к которому он надел желтые ботинки. В штатском он утратил всю свою привлекательность.
Он подошел ко мне и церемонно поцеловал мне руку.
– Я только что думал о вас, – заговорил он по-русски. – Дорогая фройляйн Наталья, вы единственный человек в Визенхольме, с которым мне жаль расставаться, не простившись.
Итак, Соня была права, узнику удалось бежать. Неужели несчастного майора отрешили от должности? И я подумала о Кауфманнах – для них эта новость должна была иметь особенное значение.
– Но, господин майор, – воскликнула я, – разве вы покидаете нас навсегда?
Он мрачно кивнул головой.
– Да. Я не вернусь в Визенхольм.
Мне бросилось в глаза, что он утратил свойственную ему жизнерадостность. Казалось, что, утратив свой яркий мундир, он одновременно утратил и всю свою предприимчивость. Голос его потерял звучность, и весь он в дурно сшитом костюме совершенно не походил на прежнего майора.
– Майор, мне будет недоставать вас, – сказала я. – Но как неожиданно все это случилось? Вы назначены куда-нибудь комендантом или возвращаетесь к себе в полк?
– Ни то ни другое, – ответил он.
И к моему ужасу лицо его искривилось, и я заметила, как дрожат его усы.
– Ни то ни другое, – хрипло повторил он, – я должен вам признаться, моя дорогая, что я покидаю ряды армии. Мне пришлось… – и отвернувшись, он закончил, – …выйти в отставку.
Пожалуй, в другое время этот крупный мужчина, близкий к тому, чтобы расплакаться, был бы смешон, но сейчас мне было не до смеха. В противопоставлении испытываемого им унижения его обычной веселости было что-то трогательное и трагическое. К тому же его сообщение застало меня врасплох. Было похоже на то, что мой ночной визитер имел большое значение…
– Мне очень жаль, – повторила я, – но что случилось? Неужели этот заключ…
Он предостерегающе поднял руку и поспешил оглядеться по сторонам.
– Вы должны забыть о том, что я вам сказал вчера вечером. Из-за этого и из-за… мне теперь приходится уезжать.
– Это невероятно! – вырвалось у меня.
Он печально кивнул головой.
– Я ухожу из армии по постановлению кабинета его величества… Без расследования, без объяснений…
– Но что вы сделали, что заслужили столь суровое наказание?
– Этого я не смею сказать. Но я заверяю вас, что не сделал ничего, что противоречило бы понятиям о чести. Ведь вы мне верите, фройляйн Наталья?
– Разумеется, – поспешила я заверить его.
– Восемнадцать лет службы – и теперь выброшен, как старая перчатка… Это слишком суровый приговор, – вздохнул он. – Теперь я возвращаюсь в свое имение в Померании и займусь разведением свиней. Вы можете себе представить меня в этой роли?
На мгновение в его голосе зазвучала прежняя веселость.
– И там дома, в Померании, я буду думать: если в Визенхольме все сплетницы и станут чернить мою репутацию, то одна-единственная фройляйн Наталья будет продолжать верить в меня и скажет им, что бедный Гагенбек, быть может, и был глуп, но ничего бесчестного не сделал. Ведь вы поступите именно так?
– Разумеется!
– Ну, вот и хорошо! – сказал он повеселев.
Мы пожали друг другу руки, раздался свисток и майор поспешил в вагон. Когда поезд тронулся, я увидела, как он высунулся из окна и галантно послал мне на прощание воздушный поцелуй.
Я возвратилась обратно в домик коменданта. У подъезда стояла сильная спортивная машина красного цвета. Она была очень запылена и, по-видимому, проделала немало километров. На переднем сиденье растянулся усталый небритый шофер и спал. Очевидно в этом автомобиле кто-то приехал навестить судью, но так как его не оказалось дома, то гость остался ждать в гостиной. Не было дома и госпожи Кауфманн. Я вспомнила о том, что она собиралась пойти на партию в бридж к Дернерам.
Я собиралась подняться к себе наверх в комнату, но внезапно мне пришла в голову мысль воспользоваться отсутствием хозяев и пройти осмотреть сад. Мне следовало побывать в саду, потому что госпожа Кауфманн возложила на меня обязанность заботиться о том, чтобы в доме всегда были свежие цветы.
Поэтому я взяла ножницы и корзину и отправилась в сад.
Я всегда любила цветы, а наш сад был мне особенно дорог. Он разросся и превратился в чудесный парк, в котором имелись прекрасные цветочные клумбы. Поэтому, отдавшись обаянию красок, ароматов и одиночества, я мечтательно прошлась по дорожке, порой срезая приглянувшиеся мне цветы.
Я была счастлива в саду. Мне было двадцать два года, я была романтична, пережила интересное приключение, а теперь мне ко всему этому была еще и доверена тайна, восхитительная волнующая тайна. Я погрузилась мыслями в происшедшее накануне и, решив, что для майора Дроботова и для меня все кончилось как нельзя лучше, счастливо улыбнулась.
Подойдя к клумбе с розами, я наклонилась к цветам и внезапно услышала позади себя резкий мужской голос:
– Как печально, что приходится радоваться жизни в одиночестве, – произнес голос.
Испуганно я отпрянула в сторону и увидела, что за порослью кустарника внезапно вырос крупный мужчина с резкими чертами лица.
– Простите, что вы сказали? – спросила я.
Незнакомец снял котелок и я увидела, что волосы его подернуты сединой и коротко острижены на прусский манер, на висках и на затылке. Тем не менее у него была очень густая растительность, и я обратила внимание на то, что волосы росли у него даже близ скул и в ноздрях. Руки его, походившие на лопаты, также густо поросли волосами. Из-за кустов он был виден лишь по пояс, и внимание мое привлекли его непомерно высокие плечи, длинные руки и сильно развитый торс. Все это в сочетании с его густыми сросшимися бровями, нависшими над внимательными умными глазами, и с густым волосяным покровом делало его похожим на исполинскую человекообразную обезьяну.
– Это цитата, – сказал он, – из «Минны фон Барнгельм». Произведение нашего классика Лессинга. Вам, иностранке, следовало бы поближе ознакомиться с нашей литературой.
Его манера разговаривать и бесцеремонность, с которой он разглядывал меня, внушили мне неприязнь, и поэтому я поспешила сказать:
– Это частный дом. Вам кого-нибудь угодно видеть?
На мгновение его рот скривился, а потом он улыбнулся и сказал:
– Совершенно верно, и богиня Фортуна пришла мне на помощь, послав мне именно вас.
И, произнеся это, он повесил котелок на рукоять своей трости и сложил руки на животе.
– Мне пришлось проделать очень длительную и тяжелую поездку в автомобиле, и все это только для того, чтобы повидать нашего друга, судью фон Кауфманна.
По-видимому, он наблюдал за мной, потому что внезапно он добавил:
– Вы ведь видели у дома мой автомобиль? Отлично, – продолжал он, – почтенного судью я не застал дома, и потому я решаю присесть вот здесь и отдохнуть в тени. Не понапрасну ли я трачу время в ожидании судьи? О нет. Я никогда не сижу без дела, и поэтому я решаю направиться в сад и там богиня Фортуна посылает мне вас.
И, произнеся эти слова, он затрясся всем своим грузным телом в беззвучном смехе.
При этом он не сводил с меня глаз. Меня охватил отчаянный страх, и вдруг я вспомнила слова майора Дроботова: «Если крупный, сильный немец, хромающий на одну ногу, вздумает у вас осведомляться обо мне, тогда будьте начеку. Не дайте в нем зародиться подозрению против вас, а не то… берегитесь!»
Инстинктивно я попыталась взглянуть на ноги незнакомца, но они были скрыты за кустарником.
Тем временем незнакомец продолжал:
– И пока я разгуливал здесь, размышляя об изменчивости человеческой судьбы, я вдруг увидел прелестное олицетворение светловолосой славянской женственности. Вы порхали от цветка к цветку, словно бабочка, погрузившись в свои грезы. – И после легкой паузы он добавил: – И разумеется, эти грезы были грезами невинной и беззаботной юности.
Я тщетно ломала себе голову, под каким предлогом я могла бы освободиться от него и удалиться к себе. Этот человек играл со мною в кошки мышки. Он что-то знал, но что именно?
– Фортуна была очень благосклонна ко мне, потому что я нуждаюсь в вашей помощи, сударыня…
Внезапно он умолк, молчала и я, охваченная страхом.
Он угрожающе опустил руку в карман своего люстринового пиджака и вытащил из нее мужской воротник. То был мягкий в синюю и белую полоску воротник. И он был весь испачкан землей.
Я тут же опознала этот воротник, то был воротник майора Дроботова.
Незнакомец протянул мне его.
– Быть может, вы будете добры, сударыня, и скажете мне, не приходилось ли вам уже ранее видеть такой воротник?
Я напрягла все свои силы и попыталась равнодушно ответить:
– Право, не знаю. Такие воротники носит большое количество мужчин.
– Но не в Германии, – последовало быстрое возражение. – Этот воротник не немецкого происхождения. – И расправив его, он сказал: – Вот видите, какой здесь стежок? Тонкий и аккуратный наредкость старательная подделка под германский военный мундир.
Его толстый палец указывал на стежок.
Но я не смотрела на нитки, мои глаза были прикованы к темному расплывшемуся пятну, впитавшемуся в ткань. И я знала происхождение этого пятна. То была кровь.
Сильным броском вперед незнакомец продвинул свое туловище сквозь кустарник и вырос передо мной во весь свой рост.
Он прихрамывал, и, когда он вышел на дорожку, я заметила, что одна его нога была в бесформенном уродливом ботинке.
Глава седьмая
«До свидания!»
Если бы не внезапное появление Фриды, то мне кажется, мое лицо выдало бы меня. Я окаменела от ужаса. Так значит моего ночного посетителя снова захватили в плен или, быть может, его больше не было в живых? И теперь по его свежему следу охотился этот «колченогий», о котором меня предупреждал майор.
Я не могла забыть странное выражение, которое приобрели глаза Дроботова при упоминании об этом человеке. Я думала о запыленной машине, о мертвецки усталом шофере, – хромой не терял даром времени. Воспоминание о предупреждении, сделанном мне майором, подействовало на меня, как холодный душ: «того, на кого падет подозрение, что он мне содействовал в бегстве, ожидают самые большие неприятности…» И я почувствовала, что уверенность в своей безопасности рушится во мне, как карточный домик.
Появление Фриды выручило меня и дало мне на некоторое время отсрочку. Я не слышала ее приближения и внезапно увидела перед собой ее крупное тело в синем с белым платье. Она споткнулась и упала передо мной, – Фрида, краснощекая здоровая деревенская девушка, была весьма неуклюжа и двигалась словно слон, пробивающийся сквозь джунгли. Я помогла ей подняться на ноги.
– Ах, я так бежала, – воскликнула она, приложив руку к груди, – герр советник сегодня такой нервный. Он ожидает господина в кабинете… – И она поперхнулась.
Я помогла ей отряхнуть платье, чувствуя, что под огнем этих проницательных глаз важнее всего было выиграть время.
– Скажите герру советнику, что я скоро приду, – проворчал незнакомец. – И убирайтесь!
Девушка уставилась на него.
– Но господин советник приказал мне отыскать вас и провести в кабинет…
– Герру советнику придется подождать, пока я приду к нему, – с достоинством сказал он. И повелительно взмахнув тростью, добавил:
– Делайте то, что я вам приказываю, дитя мое.
Его слова напугали горничную и, вытаращив глаза, она пролепетала:
– Но…
– Прочь отсюда!
Эти слова прозвучали резко, словно они были брошены собаке, и в то же мгновение хромой сделал шаг вперед и грозно взмахнул тростью. Бедняжка не стала выжидать, что последует за этим и поспешила убежать.
Тем временем я успела овладеть собой. Теперь я поняла, какая мне угрожала опасность, и была настороже.
Я стояла перед незнакомцем и смело смотрела ему в лицо. Он держал передо мною воротник, но я не обращала внимания на кусочек ткани.
– Доктор Кауфманн не привык к тому, чтобы его не слушались в стенах его дома, – сказала я.
Хромой нахмурился и взглянул на меня.
– В таком случае ему придется привыкнуть к этому. Как и еще ряду самоуверенных особ, проживающих в этом городе.
И, произнося эти слова, он исподлобья бросил на меня испытующий взгляд. То была явная угроза, и мне было неприятно это слышать. Как-никак, я была иностранной подданной и гостьей видного должностного лица в Визенхольме. А кто был этот человек, вздумавший угрожать мне? Его поведение свидетельствовало о его большом влиянии и силе, но все это странно не вязалось с его скромной одеждой, – он одевался так, как одеваются мелкие прусские чиновники.
– Быть может, вам неизвестно, что советник фон Кауфманн является высшим судейским авторитетом этого округа? – спросила я.
Он отвесил мне насмешливый поклон:
– И тем не менее… Так значит, вы не узнаете этого воротника? – сказал он, задумчиво комкая воротник.
– Нет, – ответила я. – Вы, кажется, сказали, что он не германского происхождения?
– Вы ведь видели стежок…
– Я вовсе не знала, что в Визенхольме есть кто-нибудь из иностранцев, – заметила я, – во всяком случае я никого не встречала… Кроме самой себя.
– И тем не менее здесь находился один иностранец, – сказал он, пряча воротник в карман. – Он содержался в замке…
– Но мне казалось, что в замке содержатся только германские офицеры?
– Как общее правило, это действительно так. Это был опасный преступник, убийца, человек, который не останавливается ни перед чем. Он был арестован германскими властями по требованию русского правительства и содержался здесь впредь до…
Говоря это, он не сводил глаз с моего лица. Ни на одно мгновение я не поверила его словам. Мой храбрый майор не мог быть убийцей, в этом я была убеждена. И, чувствуя западню перед собой, я снова стала нервничать.
– Вы ведь знали, что один из заключенных бежал? – добавил он.
Я быстро обдумала положение. Если этот человек действительно был в курсе событий и производил расследование вчерашнего происшествия, то ему должно было быть известно, что я рассказала майору Гагенбеку и фон Кауфманну. Поэтому я призналась, что мне действительно известно о том, что одному из заключенных удалось бежать.
– Разве этот майор, как его звали, Гагенбек, не сказал вам, что бежавший заключенный был русским?
Лишь мельчайшую долю секунды колебалась я. Я не боялась сказать ему правду, но инстинкт подсказал мне, что в этом вопросе кроется западня.
– Нет, – решительно заявила я.
– Так, – задумчиво сказал хромой, – так значит, вы только от меня узнали о том, что бежал ваш соотечественник?
– Да. Именно от вас.
И он, улыбаясь, снова обнажил зубы:
– Как флегматичны эти русские, – воскликнул он медовым голосом. – Какое безразличие! Какое самообладание! Вас, прелестную молодую девушку, будит отчаянный шум, выстрел из пушки и суматоха, и вы узнаете о том, что бежал пленник. Как все это драматично! Можно ли себе представить нечто более волнующее? Неужели это вас не волнует?
Я чувствовала себя в это мгновение жалкой, беспомощной крысой, которую преследует пес. Не обдумывая своего ответа, я решительно заявила, что действительно все это очень взволновало меня.
– И все же, – заметил он, – вы остались совершенно спокойной. Это делает честь вашему воспитанию. Я уверен, что всякий другой на вашем месте, узнав о романтическом побеге из замка и о том, что беглец – ваш соплеменник, тут же засыпал бы вопросами, заволновался бы…
Руки мои горели, я совершила большую ошибку. Разумеется, мне следовало притвориться, что новость изумила меня, но в присутствии этого человека я растерялась и не могла обдумать своего поведения.
– В конце концов, если он находился здесь и знал, что всего лишь в нескольких шагах от него находится его землячка, он мог разыскать и попросить вас помочь ему…
– Как хорошо, что он этого не сделал, – поспешила я воскликнуть, – я бы перепугалась насмерть! Ведь вы сказали, что это был убийца?
– Да. Очень опасный преступник.
– И ему удалось бежать? Я хочу сказать, что ему удалось скрыться от преследователей? Или его поймали?
Лицо незнакомца омрачилось. И снова он пристально взглянул на меня.
– Об этом вам следовало бы спросить своего приятеля майора… майора… – и, щелкнув пальцами, он добавил, – этого идиота коменданта.
Я рассмеялась, несмотря на то, что мне вовсе не было весело.
– Но майор ничего не захотел сказать мне. К тому же он уех…
Великан глубоко вздохнул и глаза его загорелись.
– Да, – проворчал он, и он может быть счастлив, что так легко отделался. Если бы на то была моя воля, я бы упрятал его в самый глубокий каземат в Шпандау и заставил бы его там сгнить заживо. Какой смысл разрабатывать планы, неуклонно идти к цели, не считаясь с могущественным врагом, чтобы в один момент все было спутано каким-то болваном-майором. При одной мысли об этом можно сойти с ума! – воскликнул он, потрясая кулаком.
И, вытащив из кармана огромный цветной носовой платок, он шумно высморкался. По-видимому, эта процедура его несколько успокоила, потому что он протянул руку, и если бы я не поспешила уклониться, то он схватил бы меня за руку.
– Жизнь нелегка, – заметил он смягчившись. – На долю старого калеки выпадает гораздо больше неприятностей, чем радостей. Но у вас я мог бы поучиться. Право, я завидую вашему самообладанию. Это – незаменимое свойство. – Он умолк и снова испытующе поглядел на меня. – Самообладание – великая вещь. Или как говорят янки: «Жизнь хороша, пока чувствуешь свою силу». Пока не чувствуешь слабости. Позвольте пожелать вам приятно провести вечер!
И он отвесил поклон.
– Прощайте!.. – пролепетала я.
– До свидания! – ответил он.
И, надев котелок, он, тяжело волоча за собой свою хромую ногу, направился к дому.
Я осталась в залитом солнцем саду и, взяв свою корзину, обратилась снова к своим цветам. Я поняла, что все еще ничего не знаю о судьбе майора Дроботова, и размышляла над тем, не скомпрометировала ли я себя в глазах незнакомца и не таилось ли в его последних словах замаскированной угрозы. Этот таинственный калека внушал мне страх, и я решила вопреки его многозначительному «до свидания» постараться больше не встречаться с ним.
Я провела примерно еще полчаса в саду, пока до моего слуха не долетел шум отъезжавшего автомобиля. Я поняла, что хромой оставил наш дом. Однако, не будучи в этом уверена, я отнесла цветы на кухню и встретила там Фриду.
– Я как раз собиралась пойти вас искать, – объявила она. – Барин велел мне отыскать вас. Он в кабинете и хочет говорить с вами. Он сказал, чтобы вы пришли к нему немедленно.
Слова прислуги вызвали во мне неприятный осадок. Еще никогда судья Кауфманн не обращался ко мне таким образом. Что мог ему сказать этот человек?
– А гость уже уехал, Фрида? – спросила я.
Облегченно вздохнув, Фрида всплеснула руками.
– Слава Богу, что мы, наконец, избавились от него. Вы бы послушали, как он разговаривал с барином! Он кричал и шумел как турок! Я думала, дело дойдет до драки! И когда меня позвали, чтобы я его проводила, барин был бледен, как полотно. Он подал гостю его шляпу, словно перед ним стоял сам епископ! Жаль, что барыни не было при этом! Она бы осадила эту обезьяну…
Возмущение прислуги развеселило меня. И, направившись в кабинет, я также пожелала от всей души, чтобы госпожа Кауфманн уже была дома.
В этой бурной обстановке ее присутствие подействовало бы успокоительно.
Глава восьмая
Меня увольняют
Судья фон Кауфманн всегда напоминал собою пожилого херувима. Он был небольшого роста, расположен к полноте, и его розовое лицо всегда светилось довольством.
Но теперь он взволнованно шагал по кабинету и курил. Завидев меня, он поспешил пригласить меня войти в кабинет и запер за мной двери.
– Прошу вас, присядьте, фройляйн Наталия, – сказал он. – Мне необходимо вам сообщить кое-что.
И, став у печки, он сложил руки на животе. Он был очень смущен и в это мгновение напоминал сконфуженного амура.
– Я должен вам сообщить, моя дорогая, – начал он, – что я… что мы… – он тщетно пытался подыскать нужные слова, – что я и моя супруга принуждены внести некоторую перемену…
Лицо мое вытянулось. Этого я ожидала. В двадцать два года будущее вызывает не слишком много забот, но теперь, после того, как я свыклась и с этим городком и с семьей Кауфманн, мне менее всего хотелось какой-либо перемены.
Отвратительные воспоминания о маленьком купеческом городке, о моем прошлой работе, о борьбе за место в вечернем трамвае, который должен был увезти меня из центра в пригород, – все это сразу нахлынуло на меня.
– О, нет, – воскликнула я, – надеюсь у вас нет причин быть недовольным мною!
– Нет, нет, – поспешил он ответить, – мне очень жаль, но мне придется расстаться с вами. Моей жене придется искать себе другую секретаршу.
– Ваша супруга недовольна моей работой?
– Что вы! Она очень довольна! – поспешил он заверить меня. – У нее еще никогда не было такой толковой секретарши.
– Так почему же мне придется расстаться с вами?
Он не отвечал и продолжал разглядывать узор ковра.
– Ваша жена уже знает об этом?
Он не отводил глаз от ковра, но уши его зарделись.
– Я еще не говорил с ней об этом, – заметил он нерешительным тоном, – но ей придется согласиться с тем, что это совершенно необходимо.
Я поняла, что произошло. В то мгновение, когда я вошла в комнату, я поняла по поведению советника, что наш гость выступил против меня. Я всегда считала доктора Кауфманна очень справедливым человеком и была теперь изумлена его поведением. Отнюдь не лицемеря, а просто желая выяснить, как далеко зашли направленные против меня подозрения, я спросила:
– Я полагаю, что человек, который только что побывал у вас, успел возбудить в вас подозрения против меня. Я знаю это. Вы верите, что я имею какое-то отношение к бегству этого заключенного?
– Нет, – ответил судья, и его слова были настолько искренни, что я не могла в них усомниться. – Я верю вам, и это я заявил и тому господину. Я поставлен перед очень тяжелой задачей. Мы очень привязались к вам. С тех пор, как наша дочь поселилась в загранице, а сын больше не живет с нами, мы чувствуем себя очень одинокими. Вы снова внесли в наш дом молодость.
И он поспешил снять пенсне и, желая замаскировать свое смущение, стал яростно протирать стекла.
– Милая фройляйн Наталия, – сказал он, – я старше вас и мог бы быть вашим отцом. Поэтому я беру на себя смелость дать вам совет. Отнюдь не по своей вине вам было суждено соприкоснуться с одним очень неприятным обстоятельством… Нет ничего удивительного в том, что вы испытываете некоторое любопытство, – ведь это свойственно вашему полу. Поверьте мне, что если вы проявите неуемный интерес к происходящему, то для вас могут возникнуть большие неприятности. Тем самым вы лишь усилите возникшие против вас подозрения. Поэтому, дорогая моя, не спрашивайте ни о чем и без промедления возвращайтесь к себе на родину.
Фон Кауфманн любил ораторствовать, и произнесенная им тирада явно улучшила его настроение. Он направился к письменному столу и, взяв конверт, лежавший на нем, протянул мне его.
– Вот ваше жалованье за шесть месяцев, а также и деньги на дорогу. Последний поезд отходит в Берлин в 11 часов 12 минут и прибывает в 6.21 утра. Вы успеете позавтракать и затем переедете с Силезского вокзала на вокзал Фридрихштрассе и поспеете к дневному поезду. Если хотите, я вам порекомендую спокойный приличный отель…
– Но, доктор, – взволнованно перебила я его, – неужели вы хотите, чтобы я уже сегодня вечером уехала?
Доктору явно было не по себе:
– Поверьте мне, это будет самое лучшее, что вы можете сделать, – пробормотал он.
– Но ведь я и без того собиралась в пятницу поехать в Берлин, а сегодня еще лишь понедельник. Марвили не смогут раньше пятницы принять меня у себя, потому что у них гостят в настоящее время другие. В Россию я также не могу вернуться, потому что сестра моя первого числа приезжает в Берлин, чтобы провести вместе со мною свой отпуск в Шварцвальде. Ведь ничего не изменится оттого что я останусь у вас до четверга.
– Мне очень жаль, фройляйн Наталья, – заметил он, – но это совершенно невозможно.
Тогда мне стало ясно, что этот проклятый хромой потребовал моего немедленного увольнения. Меня не удивляло то, что он не доверял мне, взял меня под подозрение, но то, что советник подчинился полностью его требованиям, было мне неприятно.
Советник юстиции фон Кауфманн происходил из родовитой померанской семьи, всегда бывшей очень лояльной, но в то же время привыкшей очень ревностно отстаивать свои привилегии и права. Фон Кауфманн не шел ни на какие компромиссы и был верен голосу своей совести. Кто же мог быть этот таинственный хромой, располагавший такой силой и властью, что мог выгнать из армии несчастного Гагенбека, у которого были хорошие связи, и сумел подчинить своей воле независимого и честного судью. Если хромой и принадлежал к составу полиции, то он должен был быть там очень важным лицом, быть может, ее главой. Во всяком случае, в его лице я приобрела опасного врага.
– Вы на период отпуска по уговору с моей женой имеете право на билет первого класса до Шварцвальд. Разумеется, вы вправе распоряжаться собой, но если вы разрешите дать вам совет, то я скажу, что вам следует изменить ваши планы и немедленно возвратиться к себе на родину.
– И отказаться от поездки в Шварцвальд? – воскликнула я. – Но почему?
Кауфманн нервно потер руки и огляделся по сторонам:
– Я сказал ровно столько, сколько был вправе сказать, – мрачно ответил он. – И я добавлю лишь одно: если вы вздумаете остаться в Германии, то рискуете навлечь на себя неприятности, а быть может, и нечто худшее.
Он не назвал ни одного имени, но я поняла, что он хотел этим сказать. То было предупреждение, направленное мне этим таинственным хромцом, то было второе полученное мною предупреждение за последние сутки, и внезапно мною овладело чувство страха. Я почувствовала, что вокруг меня плетется какая-то сеть. И в этой сети мужчина с искалеченной ногой казался мне исполинским жадным пауком, продолжавшим терпеливо и непреклонно ткать свою паутину.
Под влиянием этого чувства я решила последовать совету доктора и возвратиться на родину. Приняв конверт, я сказала:
– Благодарю вас, но столько денег я не могу принять. Жалованье за шесть месяцев – это слишком много. Вы слишком добры ко мне.
На лице доктора выразилось явное облегчение. Он просиял и, приблизившись ко мне, положил мне на плечо руку.
– Нет, нет, – сказал он, – Это единственное, что я могу для вас сделать. Мы у вас в долгу, фройляйн. Вы внесли в наш дом сияние молодости и дали нам крупицу счастья… – И он задумчиво потер лоб. – Но что, черт побери, скажет моя жена? – Взяв мои руки, он добавил: – Когда вы возвратитесь на родину, вспоминайте о нас без чувства неприязни. Мы… мы очень любили вас, Наталья, и мне стыдно, что мне приходится подобным образом поступить по отношению к вам. – Он оборвал свои слова и пожал плечами. – Я позвонил по телефону жене, и она уже направилась домой. Мне придется еще съездить в Кронсфельд, – то был соседний город, – но прежде чем я уеду, я хочу переговорить с ней. А вашей сестре вы при встрече все расскажете сами. Так как я вернусь из Визенфельда только завтра, то я попрощаюсь с вами сейчас. – И запнувшись, он нерешительно добавил: – Позвольте мне обнять вас, дорогая фройляйн Наталья…
Я не смогла сдержать себя, глаза мои увлажнились слезами. Маленький приветливый советник был всегда так добр по отношению ко мне. Я наклонилась к нему – ведь я была выше его на полголовы. Он торжественно приложился к моей щеке.
Читать бесплатно другие книги:
