Мир был на пороге конца Куманяева Наина
Затем он громко высморкался.
– В конверте лежит квитанция, – печально заметил он.
Я подписала заготовленную им бумагу и направилась к себе в комнату, собираясь уложить свои вещи. Больше доктора Кауфманна я не видела.
Полчаса спустя пришла моя дорогая писательница и направилась прямо в мою комнатку.
– Дорогое дитя мое, – сказала она. – Я не знаю, что я стану делать без вас. Ах, эти мужчины со своей злосчастной политикой. В такие минуты я чувствую, что Германия не создана для женщин. Мне всегда было нелегко мириться со многим, но вот это – самый тяжелый удар для меня.
Она опустилась на мою кровать и озабоченно обратилась ко мне:
– Они не хотят, чтобы русская девушка жила поблизости от этого замка, – сказала она. – Мы находимся в Германии, и они могут требовать этого от нас. Вы не должны быть в претензии на моего мужа. Сейчас в Берлине царит очень нервное настроение и если дело дойдет до войны между Австрией и этими ужасными сербами, то Германия не останется в сторонк, а Россия в свою очередь не сможет быть равнодушной свидетельницей, хотя, видит Бог, вы ничего хорошего ни от сербов, ни от болгар, ни от поляков не видели… Но… скорее всего тогда, быть может, окажутся вовлеченными в войну и Франция и Англия.
О, Боже, фрау Кауфманн! воскликнула я. Какие кошмарные картины вы рисуете! Сюжет, достойный пера Жюля Верна. Но даже он не смог бы додуматься до нарисованной вами картины всемирной войны, в которой все сражаются против всех.
Надеюсь, что у французов и англичан хватит ума не ввязываться в этот вечный спор австрияков с сербами.
– Кто этот хромой, перевернувший здесь все вверх дном? – спросила я.
– Я не знаю, – ответила она. – Муж не сказал мне этого, а если герр Кауфманн о чем-то умалчивает, то я привыкла не задавать ему никаких вопросов. Но могу лишь назвать вам его имя. Его зовут доктор Гланц, доктор Адольф Гланц.
– Он служит в полиции?
– Не имею понятия. Во всяком случае, он очень влиятельное лицо, в противном случае ему не удалось бы так повлиять на моего мужа.
– Что сталось с бежавшим офицером? – спросила я и рассказала об окровавленном воротничке, который мне показал в саду незнакомец.
Фрауц Кауфманн передернуло.
– Мне кажется, что мой муж осведомлен об этом, но мне он ничего не сказал. Ночью что-то произошло в саду, но я об этом ничего не знаю. Из того, что вас заставляют уехать отсюда, я предполагаю, что этого несчастного снова захватили. Или, быть может, его больше нет в живых? Очень возможно, что помимо него в замке содержатся еще и другие русские шпи… Verzeihung![1]
Я почувствовала, как забилось сильнее мое сердце, и я поспешила нагнуться к раскрытому чемодану, и тем самым скрыть от глаз госпожи Кауфманн мое раскрасневшееся лицо. Пытаясь не выдать своего волнения, я спросила:
– Так значит, вы полагаете, что это был русский шпион?
– Мой муж назвал его политическим заключенным, но я считаю, что это лишь более деликатное наименование…
Я вспомнила о неудачной выдумке Гланца, в которую я ни при каких обстоятельствах не поверила бы.
– В нашей стране происходит много вещей, которые остаются для всех неизвестными, – продолжала госпожа Кауфманн. – Дисциплина в Германии поистине изумительна. Когда дается приказание заглушить какой-нибудь скандал, то все покорно выполняют это требование. За исключением коменданта, мне кажется, ни одна душа в городе не подозревала о том, что в замке содержится иностранец. Наверное, его и заточили в нашем гнродишке специально, что скрать его подальше от людских глаз. Во всяком случае мой муж не знал об этом, потому что в противном случае он давно возражал бы против вашего пребывания здесь. И это – весьма большая и важная тайна, особенно, если судить по тому, какой переполох вчера вызвало исчезновение заключенного. Иностранцам категорически не следует вмешиваться в подобные истории. Вот поэтому мой муж и настаивает на скорейшем вашем возвращении домой.
Продолжая стоять у своего сундука, я погрузилась в раздумье, и снова в моих ушах зазвучали слова: «Если со мной что-нибудь случится, то я могу быть уверенным в том, что вы исправите отвратительную глупость, совершенную мною».
– Если со мной что-нибудь случится…
Меня обволакивал туман, и ясно мне было лишь одно – майор Дроботов окончательно выбыл из игры, его снова водворили обратно в каземат или, быть может, он навсегда ушел из жизни, и он доверил восстановление своей чести и своего имени мне… Если бы во мне нашлось достаточно смелости, чтобы ослушаться хромого и выполнить возложенное на меня поручение!.. Если я покину Визенхольм с вечерним поездом, то наутро уже буду в Берлине. Немного мужества, час работы – и моя миссия будет выполнена. Я рассчитала, что от поезда до поезда у меня будет достаточно времени для того, чтобы раздобыть конверт и доставить его мистеру Аарону Израэлю на Таубенштрассе, 97. Имена и адреса, данные мне маленьким майором, глубоко запали мне в душу.
Если бы даже я и не поспела на поезд, отходивший из Берлина днем, то я могла уехать из страны вечером. В конце концов моя задача была не особенно сложной. И все же, как только я вспоминала о хромом, я…
Я понимала, что умнее всего было бы, если бы я не вмешивалась во всю эту историю и если бы провела часок в Берлине в обществе Мари Марвиль. Но мой отец недаром был из кадровых военных, он сражался под Варной, под Бухарой и Хивой и не раз учил меня, что в некоторых случаях следует помышлять не только о своих удобствах.
– Но вы ведь не слушаете меня, – перебила меня госпожа Кауфманн. – Да, дитя мое, похоже, что ваши мысли очень далеко отсюда…
– Да, так оно и есть, – призналась я, – я думала о предстоящей мне поездке.
Глава девятая
Меня целуют
У перрона стоял берлинский поезд. В этот поздний час вокзал был безлюден и тих. До моего слуха доносилось хриплое дыхание паровоза. Заспанный проводник принял мои вещи и проводил меня в мое купе.
Тишина, царившая в спальном вагоне, свидетельствовала о том, что все пассажиры уже успели погрузиться в сон. В Визенхольме в поезд кроме меня сел лишь еще один пассажир, производивший очень скромное впечатление. На нем было пальто горчичного цвета, он походил на коммивояжера. Его купе было смежным с моим.
Меня никто не проводил на вокзал, госпожа Кауфманн хотела это сделать, но я не разрешила. Я боялась, что затянувшееся прощание может поколебать мою решимость. У меня был билет до Санкт-Петербурга, и свой багаж я непосредственно сдала до конечного пункта моего путешествия, оставив при себе лишь ручной саквояж. Билет предусматривал остановку в Берлине,
Проводник удалился, и я уже собиралась лечь спать, как увидела у окна моего купе огромный букет роз. Кто-то постучал о стекло кольцом с печаткой. Опустив стекло я увидела, что на перроне стоит Руди фон Линц. Лишь теперь я поняла, какой одинокой я чувствовала себя в это мгновение.
Юношеское оживленное лицо Руди было бледно, хотя, быть может, это было результатом слабого освещения.
– Наталья, – воскликнул он. – Я так опасался, что опоздаю к поезду. Я лишь сейчас в офицерском казино узнал о вашем отъезде! – В его голосе послышался упрек. – Я не был уверен в том, что вы не будете недовольны моим появлением на вокзале, ведь вы собрались в путь, ни с кем не попрощавшись…
– Мне право очень жаль, – откровенно призналась я, – но в этом я не виновата. Я едва успела собраться…
– Но ради чего такая спешка? – спросил он. – Я полагал, что вы уедете лишь в пятницу.
– Разве вы не слышали, что произошло?
– Нет.
Я бросила на него пытливый взгляд, но Руди действительно, казалось, ничего не знал.
– Откуда вы узнали о моем отъезде?
– Мне сказал об этом один из вестовых, когда я велел ему отнести к вам письмо. По-видимому, он слышал об этом в комендатуре. – Я вспомнила о том, что к Фриде действительно приходил один из вестовых. – Я поспешил на вокзал, предварительно разбудив владельца цветочного магазина. Я сейчас принесу вам цветы в вагон. У нас еще есть немного времени…
И он побежал в вагон, в спешке столкнувшись с каким-то разгуливавшим взад и вперед по перрону человеком. То был мой сосед в пальто горчичного цвета. Пробормотав несколько слов извинения, Руди бросился ко мне.
– Прекрасная Наталья, – такова была его обычная манера обращения, – если бы вы знали, как я огорчен вашим отъездом! Вот, возьмите цветы! Пусть они вам поведают о моем отчаянии и нашепчут вам о том, в чем у меня никогда не будет мужества признаться вам.
В устах этого красивого двадцатилетнего юноши, такого привлекательного в своем мундире, слова эти прозвучали так искренне, что я была тронута.
Он протянул мне розы, наполнившие своим благоуханием все купе. Я спрятала лицо в цветы.
– Руди, розы великолепны, каждый раз, когда я буду глядеть на них, я буду вспоминать вас. Но надо раздобыть для цветов воду…
Я отыскала умывальник, наполнила вазочку водой и положила в него цветы.
Повернувшись, я увидела, что Руди стоит за моей спиной и протягивает мне руки. Он отшвырнул свою фуражку, и теперь его светлые волосы мерцали как золото. Взяв мои руки, он коснулся их губами и затем мы сели на сиденье.
– Что случилось?
Я пожала плечами.
– В замке поднялась суматоха из-за бежавшего русского…
– Русского?
– Да. Разве вы ничего не знали об этом?
Руди покачал головой.
– Мы слышали о том, что бежал один из заключенных и что этот болван Гагенбек потерял из-за этого должность…
– Он вышел в отставку!
Руди удивленно поглядел на меня.
– Вы знаете даже больше, чем я! Бедняга! Между нами говоря, Натали, батальонный командир созвал сегодня после обеда офицеров и запретил им говорить о случившемся ночью. Но какое все это имеет отношение к вам?
– Мне кажется, что присутствие русской подданной поблизости от замка является нежелательным.
– Для кого это является нежелательным?
– Для некоего господина Гланца, для доктора Адольфа Гланца. Вы его знаете, Руди?
Мой провожатый покачал головой.
– Никогда не слышал о нем! Он из штаба корпуса?
– Нет, штатский.
Руди поморщился:
– Должно быть, какой-нибудь полицейский.
– По-видимому, он пользуется очень большим влиянием. Доктор Кауфманн уплатил мне жалованье за шесть месяцев вперед и посоветовал немедленно возвратиться в Россию, в противном случае для меня могли бы возникнуть неприятности.
Руди бросил на меня странный взгляд и промолчал.
Затем он громко простонал:
– Но что я буду делать без моей прекрасной Натальи? Быть может, вы мне ответите на этот вопрос? – продекламировал он на трагический лад. – Ведь только благодаря вам моя жизнь в этом ужасном болоте была хоть сколько-нибудь сносной. Здесь можно покончить с собой! И подумать только, что мне предстоит просидеть в этой проклятой трясине по меньшей мере еще целый год!
Внезапно он умолк. Между нами легла тень – то был мой сосед, шедший по коридору вагона.
– Вы слишком суровы по отношению к Визенхольму, – сказала я, – мне кажется, что это очень милый городок и проживающие в нем люди – прелестны.
Руди скорчил гримасу.
– Вы это говорите, потому что никогда не были в Берлине.
Все офицеры, проживающие в Визенхольме, вечно говорили о Берлине, – то был конечный пункт их стремлений. Берлин, его рестораны, театры, женщины!..
Большинство офицеров были провинциалы, и блеск столицы ослеплял их. Но Руди фон Линц был в ином положении. Он был родом из хорошей семьи и полтора года прослужил в гвардейском полку. Он никогда не говорил мне о причинах, заставивших его перевестись в Визенхольм, но Соня фон Кломпе как-то сказала мне под секретом, что Руди проиграл в экартэ больше денег, чем он мог бы себе позволить, и в наказание его перевели в линейный полк в Визенхольме.
Наступило минутное молчание.
– По-видимому, вы отправляетесь прямо в Санкт-Петербург? – нерешительно спросил он.
Читать бесплатно другие книги:
