Посох волхва Витаков Алексей
Коротко у самой воды ухнул три раза филин. Старый охотник Ульрих, сидевший у правого борта, удивленно вскинул лицо и посмотрел в сторону леса, откуда вылетел крик. Ему показалось странным, что филин ухает под утро. Но в чужих землях многое странно, и Ульрих вновь склонил голову над веслом.
Открылась пологая паберега. За ней показалась ладная деревня с детинцем на возвышении. «Спите спокойно, пока вас не растормошил жадный старик Хроальд!» – подумал про себя Сиггурд, еле находя в себе силы держать глаза открытыми.
Вдруг прямо из-под носовой части драккара, словно неведомые духи ночи, вынырнули вначале бородатые головы, а потом показались жилистые обнаженные торсы. Намокшие тела так сверкали в свете луны, что Сиггурду вначале подумалось, что он видит сон.
Норманн тряхнул головой. Нет, не сон! Гребцы сидят спиной к носовой части, поэтому видеть гостей мог только находящийся впереди судна. Норманн открыл было рот, чтобы рявкнуть во все горло, но что-то острое вонзилось чуть ниже подбородка, и вместо крика тихо забулькала кровь. Шатаясь, Сиггурд попятился назад и через несколько шагов рухнул на спину, придавив собой скрюченную от цепей невольницу. Вокруг деревянной шеи «Фенрира» обвились несколько веревочных петель, хищно вонзились когти крючьев. Викинги поняли, что произошло неладное, и повскакивали с мест. В это время драккар дернулся вправо с такой силой, что несколько человек перелетело за борт, остальные кучей гороха посыпались к противоположному борту.
На берегу Вокша со всей дури давал коням кнута. Веревки между запряженными лошадьми и судном запели от напряжения. Драккар летел теперь прямо на береговые камни, которые были специально приготовлены для встречи с деревом. Доски днища, встретившись с каменным надолбом, жалобно затрещали и стали лопаться, разбрасывая в стороны тучи щепы.
– А ну, миленькие! – закричал Маковей с берега, обращаясь к тем, кто не был закован в цепи. – Подсоби! А то без вас не управимся!
Раскованные траллы бросились на врагов с отчаянием загнанного в угол зверя. Каждый понимал, что это, возможно, один-единственный шанс не просто освободиться, но и поквитаться за причиненную боль. Да и те, кто были в цепях, тоже изо всех сил старались помочь. Одни хватали врага за ноги, другие впивались в его плоть зубами. А через борта уже прыгали внутрь драккара бородатые воины и тут же завязывали сражение.
На сей раз викинги оказались во власти чужой стратегии. В строю ли на суше, или на море викинг побеждает только тогда, когда является хозяином положения, когда все подчинено его тактике и воле, а при других обстоятельствах северный воин предпочитает быстрое отступление. Но в данном случае ситуация сложилась таким образом, что бежать было совершенно некуда: кольцо нападающих сомкнулось.
Эгиль встретился лицом к лицу с Эйндриди, который был значительно крупнее скальда, но, подобно остальным викингам, был настолько растерян, что напрочь забыл об атаке. Он лишь защищался, прикрываясь щитом, да и это у него выходило довольно вяло. Эйндриди словно ждал команды на побег или на сдачу оружия.
– Что же ты не блеешь, Эйндриди? – Эгиль нанес косой удар справа, целясь между верхней линией щита и височной частью шлема.
Нужно сказать, что норманны не считали коварством нападение тогда, когда соперник не был готов к схватке. Предупреждающие фразы типа «защищайся!» или «оружие к бою!» были им совершенно несвойственны. В бою побеждал тот, кто был быстрее, хитрее и лучше вооружен.
Противник Эгиля чуть промедлил с реакцией, и меч, скользнув по кромке щита, глубоко рассек открытую челюсть. Полученная рана заставила Эйндриди очнуться. Он взмахнул секирой и нанес слепой удар по щиту, затем тут же сделал шаг вперед и выбросил перед собой левую руку, посылая энергию через умбон своего щита. Удар умбоном пришелся Эгилю в правое плечо. Рука, сжимающая меч, тут же повисла вдоль туловища. Теперь уже Рыжая Шкура оказался в позиции обороняющегося.
Он отразил четыре удара секирой, от пятого увернулся, уходя в сторону. Нужно было время, чтобы функции плеча восстановились. А Эйндриди наседал, чередуя удары секирой и щитом. Противники очутились у противоположного борта, не замечая того, что бой на драккаре уже прекратился. Викинги побросали оружие и, опустившись на колени, подняли вверх руки. Кривичи же с интересом наблюдали за поединком двух норманнов. Их завораживал бой и удивляло то, что соплеменники с такой ненавистью могут относиться друг к другу.
Для норманнов, напротив, такая ситуация считалась в порядке вещей. У себя дома, буквально повсюду, во время пира или в часы работы, потасовки вспыхивали настолько часто, что даже мало кого интересовали. И продиктовано это было не только диким нравом самих норманнов, но еще и тем, что скудная, каменистая почва фьордов давала мизерные урожаи. Дефицит продовольствия порождал проблему лишнего человека. Поэтому скандинавы тех мест с большим удовольствием резали друг друга, а хевдинги не только не препятствовали, но, напротив, поощряли поединки. Даже когда дрались целые кланы, никто не вмешивался и не старался примирить. Те, кто наблюдал бой, уже мысленно делили имущество и еду тех, кто погибнет. Победителям, впрочем, тоже было несладко: ослабевшие, они сами порой становились легкой добычей.
Эгиль слыл, ко всему прочему, неплохим актером. Он удачно изобразил на лице нестерпимую гримасу боли и всем телом как бы стал оседать. Эйндриди поверил, не почувствовав подвоха, и поднял секиру для завершающего, сокрушительного удара. Набрав полные легкие воздуха, он одновременно стал опускать оружие и переносить вес тела на левую ногу. Но секира, описав страшную, синеватую дугу, вонзилась глубоко в борт драккара. Эгиль ожидал этот удар, поскольку хорошо знал арсенал приемов соперника. Успев уйти в сторону, скальд-неудачник поднял в оправившейся руке меч и коротко рубанул Эйндриди по загривку. Того выручила броня. Несмотря на молодость и невеликий опыт походов, соперник Эгиля имел прочный кожаный панцирь, поверх которого еще надевал двойную кольчугу. Это делало его несколько неповоротливым в тесном бою, но давало широкие преимущества на просторе.
В данном случае Эгиль удачно использовал инерцию врага. Эйндриди перелетел через борт и грохнулся в прибрежное мелководье. Он тут же попытался вскочить на ноги, но беднягу повело в сторону, и он снова рухнул. Подняться удалось лишь с четвертого раза. К этому времени доспехи начерпали в себя столько воды, что она лилась забористыми струями буквально из всех щелей. Эйндриди, сорвав с головы шлем, пытался отыскать свою секиру, но страшное оружие викинга осталось торчать в борту драккара; щит же с грозным умбоном вывернул ему при падении руку из сустава и теперь скорее обременял, чем мог стать крепкой защитой. Внушительного роста, но при этом совершенно беспомощный, Эйндриди стоял перед своим врагом, а в глазах уже поплыли темные круги от боли. Он попытался освободиться от щита, но даже этого не получилось. Вывернутая рука при малейшем движении отдавала глубокой, тупой резью.
Эгиль, прыгая с драккара, попытался оттолкнуться как можно сильнее, чтобы перелететь полосу воды. Это ему удалось. Прибрежный песок оказался мягок, поэтому скальд не получил травмы при приземлении. Вообще нужно сказать, что несмотря на богатство своей жены Асгерд, Эгиль не имел металлического панциря. Во всех походах он обходился лишь кожаным доспехом. Правда, превосходного качества. За счет этого он был значительно легче и быстрее многих своих соплеменников, но и намного уязвимее. В данном случае именно кожаный доспех, его небольшой вес, помог Эгилю избежать травмы.
– Встань на колени, Эйндриди. Отныне ты сам тралл! – Эгиль отер со лба пот.
– Я… я… – викинг пытался что-то ответить, но рот словно перекосило судорогой. Он бы, не задумываясь, опустился на колени и сдался на милость врагу, к тому же шел слух, что кривичи совсем даже неплохо относятся к невольникам – не держат в цепях, не презирают, точно животных, и по большому счету вообще не ставят невольников ниже себя.
Вместо этого Эйндриди потянулся за кривым ножом, висевшим на поясе, – возможно, для того, чтобы сдать его, но Эгилю показалось все иначе. Он сделал молниеносный выпад и нанес противнику колющий удар в живот. Сила этого удара была такова, что клинок пробил все доспехи насквозь, вошел в тело викинга и вышел из спины. Эгиль два раза провернул оружие в теле врага, а потом резко выдернул.
Эйндриди, держась рукой за рану, рухнул на колени. Поднял лицо, обвел берег затуманенным взором, выпустил из груди хрип и резко загнал в свой живот скрюченную пятерню. Мгновение – и оттуда посыпались внутренности.
– Я должен был обмотать двенадцать раз своими кишками столб с изображением Тора, но оставляю эту радость тебе, Эгиль! – прошептал викинг и упал лицом в воду. Равнодушный Днепр избавил его от дальнейших мучений, долгой агонии и ужасных судорог, позволив быстро и безболезненно захлебнуться.
Глава 9
«…Я не беру учеников на излете осенних дней, потому что в это время лошади должны отдыхать от седоков, а наездники – от дороги. Дорога тоже должна засыпать и набираться сил. В это время я люблю тихо сидеть у огня и, глядя в него, размышлять о жизни. Но Аника-воин очень просил меня. Я долго не соглашался даже взглянуть, но потом все-таки сказал: «Пусть войдет!». И что я увидел?! Это был маленький сухощавый мальчишка. Он не доставал головой до плеча Аники. Я, помнится, разозлился тогда страшно. Обвинил своего лучшего друга в том, что он решил посмеяться над старым Ругиллом. И уже готов был выгнать их обоих за порог. Но вдруг меня поразили глаза этого малыша – синие, большие и словно забрызганные кобыльим молоком. Тогда я спросил: что он умеет? Мальчик ответил, что немного ездил верхом где-то на своем Днепре. «Немного это сколько?» – снова я задал вопрос. Его ответ ввел меня в состояние затычки в бурдюке: «Совсем немного. Чуть больше года!».
Аника вновь стал просить. Мы вышли из дома. В поле бродил жеребец без седла и стремян. Я кивнул на животное: мол, оседлай. Этот маленький человек, действительно, был легче голубиного пера. Он взлетел на спину коню, а тот даже не вздрогнул. Мне понравились его гибкость и смелость. И удивительно другое: строптивый жеребец даже не взбрыкнул. Неожиданно стал послушным, и лишь то, как он стриг ветер ушами, говорило о его нетерпении. «В нем что-то есть», – сказал я Анике. И мы стали упражняться в верховой езде.
Этот маленький человек по имени Ишута оказался невероятно терпеливым и умным. Мало того, животные подчинялись его воле с большой охотой. У меня как-то даже мелькнула мысль: а не превзойдет ли он вскорости меня, старого Ругилла? И тут же сказал сам себе: «Полно. Не завидуй, дряхлая развалина! Кто-то ведь должен когда-нибудь стать лучше тебя!» Мне было искренне жаль расставаться с ним. Я доселе не знал еще таких учеников. Преданных, любящих и смелых. Я привязался к мальчику всем сердцем и, когда Аника пришел за ним, стал просить его, чтобы Ишута остался при мне.
Но Аника, как всегда, был тверд. Кажется, они отправились к баскам, к семидесятилетнему бродяге и головорезу Гайярре. Тот умел лишать жизни в мгновение ока. Напоследок я сказал Ишуте: «Несправедливость будет часто вырастать на твоем пути. Но стоит ли ее ненавидеть? Она еще может обернуться справедливостью. В любом случае она преподаст тебе жизненно важный урок. Неравенство тоже не раз встретится, но и его не стоит ненавидеть, оно – зримая или незримая иерархия. Не стоит ненавидеть тех, кто пренебрегает твоей жизнью, ибо, если ты жертвуешь большему, чем ты сам, ты не жертва, тебя одарили. Ненавидь лишь то, что уничтожает саму жизнь, ее смыслы. Потрать себя на то, что сделает тебя долговечнее».
Похоже еще, что мой Ишута был во власти любви к женщине. Как-то нечаянно я подслушал их разговор с Аникой. Вот что говорил молодому человеку мой друг: «Все женщины, по сути, одинаковы. Они творят кумиров из своих мужчин. Твое отчаяние будет всегда сладким для нее. Она пожирает, не насыщаясь. Прибирает к рукам, чтобы сжечь в свою честь. Она – словно печь или костер – жадна и всегда готова захватить добычу, не сомневаясь, что грабежами добывают счастье. Но наживает лишь прах и пепел. Твои чувства для нее – заклад. Лишив тебя воздуха, она будет уверять тебя, что лишения и есть знак великой любви! Отвернись от нее. У тебя нет надежды сделать ее красивее или богаче. Твоя любовь станет, подобно драгоценному камню, украшением на ее пальце. Настоящий воин должен быть одинок!»
В чем-то он прав, этот Аника. Но я не думаю, что Ишута не согласился с ним…»
Такие слова начертал в своей кожаной книге авар Ругилл, после того как проводил Ишуту за порог своего дома.
«…На моем доме вот уже более тридцати лет висит табличка «МАСТЕР ФЕХТОВАНИЯ НА МЕЧАХ И КИНЖАЛАХ СЕБАСТИАН ГАЙЯРРА». И от учеников нет отбоя. В наше нелегкое время все споры решаются только с помощью клинка. Я учил убийству тех, кто любил дуэли и сам провоцировал их, учил и тех, кто хотел лишь защитить свою честь и достойно избежать ранения или смерти. Штоссы, выпады, парады, форте – все стало вульгарным и мелким, после того как… Но лучше обо всем по порядку.
Однажды в разгар учебного сезона ко мне нагрянул мой старый приятель Аника и попросил, чтобы я взял в обучение его протеже. Я стал отгораживаться: дескать, сейчас и так много работы, но Аника ведь черта лысого уговорит. Ну конечно же свои слова он подкрепил увесистым кошелем, и я, как добрый христианин, не смог отказать своему другу. Согласился взглянуть на парня. Но когда на моем паркете возник этот… Я даже слов подобрать до сих пор не могу, настолько меня удивила, как показалось, шутка Аники. Буквально коротышка стоял передо мной. Маленький, щуплый, неказистый. «Черт бы тебя побрал! – заорал я тогда на Анику. – Взгляни на его руки! Они такие же маленькие, как у Лауры!» А Лаура – это моя внучка, которой в ту пору едва стукнуло тринадцать. Ну посмешище решили из меня сделать! Вот и представьте: с одной стороны, убедительный кошель и доброе имя безотказного христианина, а с другой – этот, прости Господи, прыщ на ровном месте со своими ручонками. Но Аника в упор смотрел на меня, и мне показалось, что глаза его сквозь прядь волос сверкают от накатившей слезы. А мальчишка без всякого интереса, скорее из вежливости, разглядывал оружие, развешанное на стенах.
Да, забыл еще сказать: в руке он держал длинную палку больше своего роста и, похоже, относился к ней гораздо уважительнее, чем к мечам. «Хорошо, хорошо! – сказал я своему приятелю. – Но не обещаю, что у нас что-нибудь получится в области владения мечом. Попробуем освоить технику совсем близкого боя, а именно – на кинжалах!» Я снял со стены два коротких клинка генуэзской работы и попросил Ишуту защищаться своей палкой. Мне нужно было посмотреть, как он двигается, его пластику и оценить физические возможности будущего ученика.
И что вы думаете?.. Он стал отбиваться! Да не просто, уйдя лишь в глухую защиту, а сам атаковать! Несколько раз его посох находил мои предплечья, умело обойдя гарду. Признаться, мне было больно. И, если бы это была не деревяшка, а хорошо отточенная сталь, я бы лишился обеих рук!
Несколько минут мы сражались, и чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону. Я уже понял все о техническом арсенале мальчишки и стал мысленно выстраивать комбинацию приемов, чтобы затем воплотить ее в действие. Здесь-то он и усыпил мою бдительность. В какой-то момент парень крутнулся вокруг своей оси и исчез с линии взгляда, а дальше я получил удар в живот откуда-то снизу! Повторюсь: если бы это была сталь, а не тупой конец дерева, то я бы сейчас уже не писал эти строки, а лежал под деревянным крестом на кладбище.
Вы спросите: а что же я? Мне удалось несколько раз неплохо приложить его плашмя и оцарапать его щеки острием. В конце концов пора было заканчивать, и я использовал прием, который так популярен в стихийных драках где-нибудь в кабаке или таверне. Улучив момент, когда мальчишка оказался ко мне боком, я хлестко подсек его под опорную ногу своей ногой. Бедолага оторвался от паркета на добрую половину туловища, поскольку был значительно легче меня, а затем… Я рассчитывал услышать звонкий и мокрый звук от шлепка, но Ишута с проворством кошки перевернулся в воздухе и встретился с паркетом ладонями рук и коленями. Посох его взлетел. В тот же миг мои собственные ноги оказались в воздухе. Это он, находясь на четвереньках, сумел подсечь меня!
Он бы запросто мог, с его-то быстротой, откатиться в сторону и схватить свое оружие. Вместо этого он остался стоять на одном колене, позволив мне упереть острие клинка ему в шею. Мальчишка явно поддался. Не захотел унижать старика Себастиана. Я оценил жест и с радостью принял парнишку в свою школу.
И начали мы с теории. Он так попросил. Я рассказал, что первые мечи делали из меди, но медь слишком мягкая и легко гнулась от ударов, тогда человечество изобрело бронзу – сплав олова и меди. У меня есть такой образец. Но сталь возобладала. В подтверждение моих слов я попросил его вначале ударить по туше бронзовым мечом – след оказался серьезным, но, когда он нанес удар стальным клинком, туша развалилась на две части. Парня интересовало буквально все. Особенно как устроен меч изнутри. Я объяснил, что боевая сталь является соединением двух противоречий. Она должна быть твердой и пружинистой, чтобы не деформироваться во время ударов, и в то же время гибкой, дабы не ломаться, когда встречаешь оружие соперника. Поэтому хороший меч сделан из мягкой стали внутри и твердой снаружи.
Ишуту серьезно заинтересовал один древний японский меч. Но поскольку я не являюсь мастером такого оружия, то помочь ему ничем не мог. Единственное, что объяснил: катаной можно нанести два-три удара, тогда как европейским мечом – всего один. Меня удивило, что мальчишка был очень пытлив именно в области создания оружия. Например, он сразу определил, что японский клинок сделан из множества слоев стали. Я тогда еще подумал: «Эх, парень, кузнецом тебе с твоей-то фигурой точно не быть! А жаль, черт меня побери!»
И вот что я скажу: никогда не обращайте внимания на внешний вид человека. Можете сильно ошибиться. Ишута невероятно быстро овладевал наукой фехтования: все – от карманного ножа до широкого итальянского клинка – подчинялось ему. Мало того, у него оставалось время бегать к матросам и учиться у них метанию ножей. Поверьте, среди них есть оч-чень неплохие специалисты! Не берусь сказать, до какой степени Ишута овладел техникой метания, но могу догадаться, что там он тоже с его талантами кое-чему научился.
И вот пришел день расставания. Я стал уговаривать его остаться, чтобы передать ему школу. Но он лишь улыбался, чувствуя неловкость, и отрицательно вертел головой. Потом произошло совсем уж невероятное. Он сказал мне, что я не баск! Черт меня задери! Откуда он узнал это? Я более тридцати лет живу здесь, и мне казалось, что уже давно стал частью этого народа. Да, он, безусловно, был прав. Я – флорентиец. И настоящее мое имя Бруно Сполетти. Много лет назад, спасаясь от преследования, я сбежал из Флоренции и стал баском. Меня никто доселе не раскусил. И вот тебе на!.. Представляю себе, какими выпученными были мои глаза после его слов.
На прощание Ишута очень низко поклонился.
Я остановил его словами: «Подожди. Уж коли ты распознал меня, то и мне позволь сказать тебе кое-что. Ты влюблен. От моих глаз такое не спрячешь. Могу я дать тебе небольшой совет?.. Никогда не унижайся в любви и не унижай любовью. Окружи женщину, словно простор, втеки в нее, словно время. Скажи ей: «Не торопись узнавать меня. Я – пространство и время, где ты можешь сбыться!..»
– Я сейчас буду откусывать от твоей ягодицы! – Ишута хохотнул и, сделав «страшное» лицо, наклонился над тем местом, которое его в этот момент очень интересовало.
– Чем тебе не нравятся мои ягодицы, дурак? – Чаяна лежала на животе и тихонько улыбалась в скрещенные перед собой руки.
– Мне кажется, чуть больше, чем нужно. Как-то перевешивают…
– Чего-чего? Ты бы лучше смотрел, чтобы у тебя ничего не перевешивало. А то с виду-то такой прям безобидный, а как…
– Ну, понимаешь, – Ишута продолжал подтрунивать, – вот ноги у тебя тонкие, а ягодицы… словно для других ног!
– Ты вообще понимаешь, с кем говоришь? Я, между прочим, дама, и ягодицы мои должны быть не такими, как у вас, мужиков! Хватит придуриваться, лучше полежи на мне еще немного. Скоро уйдешь исполнять свое предназначение, и опять мне одной…
– А побежали купаться! – Ишута хлопнул Чаяну по тому месту, которое только что рассматривал в качестве кулинарного деликатеса, и вскочил на ноги.
Они, взявшись за руки, побежали к озеру, точнее это была старица[16] с немного потемневшей водой. Но Ишута очень любил такую воду. Еще находясь там, на берегах далекого Днепра, он подолгу просиживал возле стариц, рассматривая неподвижную гладь, украшенную желтыми коронами кувшинок. У него были свои излюбленные места, благодаря которым бурная фантазия уносила его в неведомые миры. Здесь волхв мог вслух разговаривать с лешими, кикиморами, испытывать влечение к зеленовласой русалке. Именно здесь он не раз представлял себя сражающимся с ордами врагов. И совсем уж – только тсс!.. – однажды почувствовал, что становится мужчиной. Во сне ему привиделась дева с белой сахарной грудью, которая шептала на ухо какие-то слова. Очень странный был сон. Ишута понимал, что спит, и поэтому старался запомнить каждое слово. Но, проснувшись почти на закате под кустом черной смородины, он не вспомнил ни единой цельной фразы – только какие-то разрозненные обрывки, где говорилось о широкой и светлой дороге и о сильной любви.
После этого сна правое ухо еще долго ощущало теплое и мягкое дыхание девы. Дыхание это потом не раз в самых непростых ситуациях приходило вновь и вновь, придавая уверенность, и тогда поток света вырастал прямо из груди юного волхва и освещал окружающий мир.
Ишута совсем не испытывал страха, как многие другие, перед водой старицы. Он всегда чувствовал себя рядом с ней, как дома. Даже напротив, тягучее течение Днепра вызывало чувство опасения, а возле старицы – только покой и умиротворение. Но у всех по-разному.
Чаяна же никогда до знакомства с кривичем не подходила близко к темному лику озера. Даже когда ее младший брат, вечно маленький Кнель, шел рыбачить, у нее замирало сердце. Замирало до такой степени, что она вынуждена была отворачиваться, чтобы не видеть, как Кнель с друзьями, натянув бредень, заходят в воду.
Но вот появился Ишута, этот невысокий человек, рост которого уступал росту четырнадцатилетнего Кнеля, и все изменилось. Чаяна поначалу настолько боялась за Ишуту, что сама не удержалась и прыгнула за ним в воду. А потом ей понравилось. Вода в старице была значительно мягче и очень разная по температуре в зависимости от того, где били донные ключи.
Молодые люди то плавали, осторожно и медленно гребя руками, то начинали ускоряться, меряясь наперегонки, то просто дурачились, покрывая друг друга тучами брызг.
Ишута то подныривал и срывал под водой кувшинки, поскольку те имели длинный стебель и торчали над поверхностью лишь головками, а потом осыпал ими Чаяну. А то уходил под воду, чтобы незаметно подплыть к девушке и легонько укусить или пощекотать. После этого непременно раздавался невероятный визг, а потом смех.
Наконец, измученные «упражнениями» и усталые от игр, они выбрались на берег. Ишута принялся разводить огонь, а Чаяна отправилась собирать хворост.
– А можешь поймать мне рыбку? Я хочу есть! – она притворно захныкала, бросив на землю охапку сухих веточек.
– Могу, – пожал плечами кривич и извлек из посоха «лисичку».
Чаяна смотрела на Ишуту, любуясь мягкими, уверенными движениями молодого парня, его пластикой и скрытой, спокойной силой.
Вот он замер над поверхностью озера, занеся свой посох. Минута, другая, третья… Резкое движение. Всплеск… И вот уже Ишута несет проткнутого насквозь зеркального карпа величиной почти с локоть.
Завернув рыбу в пучок чабреца пополам с мятой, кривич закопал ее в угли. И спустя четверть часа молодые люди уже наслаждались прекрасным ужином.
Чаяна встала, чтобы спуститься к воде помыть руки. Но неожиданно оступилась и попала ногой в догорающее кострище. Девушка охнула. Боль оказалась настолько сильной, что она зажала ладонью рот, сдерживая рвущийся наружу крик.
Ишута, подхватив любимую на руки, побежал к воде. Когда пепел удалось смыть, оказалось, что рана достаточно серьезная.
– Спокойно. Я сейчас тебе помогу! – сказал волхв и достал из походной сумки сверток с белым порошком.
– Что это? – Чаяна всхлипывала, но в то же время с интересом наблюдала за действиями друга.
– Это пепел божественного огня. Мне дал его один жрец, когда мы с Аникой были в Ливии.
– Где-где?! А туда-то вас как занесло? – Чаяне стало значительно легче, после того как белый порошок оказался на ране.
– После Бургундии учитель сказал, что я должен побывать у истоков человеческого мира.
– В Ливии?
– Да. Но вначале мы посетили Египет, и я увидел пирамиды и сфинкса. Все это построили когда-то древние боги, посещавшие землю несколько тысяч лет назад. Они прилетали на огненных колесницах. Помимо этого они оставили людям знания о медицине и звездах. Но меня больше интересовала человеческая плоть и как ее лечить. Особенно от полученных травм.
– Так-так… А поближе нельзя было поучиться?
– В Египте уже две тысячи лет назад люди умели такое, о чем наши современники даже не догадываются. Ты слыхала когда-нибудь о мумиях?
– Нет. Надеюсь, это не какие-нибудь ящерицы или крысы?
– Это люди. После смерти их тела мумифицируют, и они уже никогда не разлагаются. Но все это мелочи по сравнению со сложнейшими операциями, которые могли проводить египтяне.
– Ишута, какой ты умный! Меня даже оторопь берет!..
– Не хочешь, не слушай. Ноге стало легче?
– Стало. Вот поэтому и хочу послушать. А все-таки, что это за порошок? Дай посмотреть, – Чаяна прикоснулась кончиком пальца к лекарству и попробовала на язык. – Глазам не верю… Это же сода!
– Мне сказали, что это пепел божественного огня.
– Поняла. Ты уже говорил про пепел. Но разве этим можно лечить?
– Только этим, наверно, не очень. У меня в сумке уже приготовленное зелье. Кстати, его можно не только прикладывать к ранам, но, добавив немного меда, пить, чтобы не чувствовать усталости.
– А я-то думаю, почему ты такой бесконечный по ночам? – Чаяна уже забыла о ране, поскольку боль и жжение полностью были побеждены. Она даже захотела встать на ноги, но Ишута вовремя придержал за локоть.
– Ходить самой не нужно пока. Давай я тебя отнесу.
Глава 10
– Замолаживается небо-тоть! – Маковей, прищурившись, смотрел вверх на надвигающуюся тучу.
– Дядька Маковей, надо идти других отбивать. У нурманна еще одна лодия, а в ей – наши, понимаешь?! – Вокша нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Да не трещи ты под ухо, ровно сорока! Как ты пойдешь-от, хотел бы я послухать?
– А так. Теперича нас вона сколько! Нужно все лодки, что есть, вывести на стрежень да атаковать. А еще с берега стрелами сыпать.
– Вот с виду ты похож на орла, а ум как у тетерева! С берега бы надобно сейчас сойти да схорониться пока, чтобы нурманна не спугнуть да застать врасплох. А вот как врасплох-от застать, тут кумекать хорошо треба, и не мне одному. Ишута тут нужен! – Староста отмахнулся от Вокши и направился к волхву.
Ишута тем временем находился возле пленных норманнов. Всего захватить удалось восемнадцать человек, двенадцать убитых – значит, еще около двух десятков сбежало.
«Фенрир» должен был идти в ночи быстро, поэтому все без исключения скандинавы с согласия Сиггурда сняли доспехи, чтобы те не мешали при гребле.
С одной стороны, эти опрометчивые действия впоследствии не позволили оказать достойного сопротивления, но с другой – очутившиеся за бортом, в холодной днепровской воде, не пошли ко дну, а смогли доплыть до противоположного берега.
Ишута понимал, что сбежавшие пойдут навстречу «Хрофтотюру», а значит, численность дружины Хроальда увеличится. Но вряд ли жадный херсир захочет расставаться с невольниками. Скорее всего, он поведет часть своих людей берегом, в надежде отыскать «Фенрир», а заодно и поквитаться с кривичами. Все эти мысли пронеслись вихрем в голове волхва.
– Что мыслишь, молодец? – подошедший Маковей поскреб костистой ладонью поросшее бородой лицо.
– Думаю, десятка три берегом пойдут! Остальные – на драккаре. Будут искать этот, – Ишута кивнул на скособоченного «Фенрира».
– Три десятка – многовато для нас! Противу их трех десятков надобно три сотни выставлять.
– Они сильны, пока в строю. Нужно попытаться их рассеять. А пока… – волхв недоговорил.
– А пока-сь нужно хорониться в лесу! – Маковей не дал докончить мысль собеседнику.
– Мой знай, как поступать! – подошедший Эгиль вытирал со лба обильные капли ратного пота.
– Ну? – Ишута прищурился.
– Надо его затопить здесь прямо, чтобы перегородить путь, – Эгиль указал рукой на «Фенрира».
– Поперек реки, говоришь? – Маковей вскинул одну бровь.
– Так есть, так есть! – закивал Эгиль. – И поставить весла вертикально борт. Какой здесь глубина?
– А этот ваш Хроальд, неужто дурнее дрына? – Маковей усмехнулся. – А то не обойдет?
– Не-е, – протянул Ишута, – затопить – мысль хорошая. Но тогда норманна ничего держать здесь не будет. Они убьют лишних невольников. Посадят остаток людей с другой лодии на весла, и поминай, как звали…
– И то ж верно! – староста нахмурился.
– Есть где спрятать лодию ихнюю? – Ишута посмотрел на Маковея.
– Есть. Чуть ниже, в верстах восьми, старица. Туда загнать можно. А дале-то как?
– Лодию ихнюю, – Ишута кивнул на драккар, – нужно бы в старицу отвести, да в ней бы кого покрепче спрятать.
– Засада, значит!.. Ты куда ж клонишь? – Маковей пошел пятнами.
– Туда и клоню. Их нужно пропустить через деревню. Но чтобы ни в одном доме – ни крохи хлеба!
– Да ты соображаешь, аль нет?! Они все дома спалят за здорово живешь!
– А так не спалят?.. – Волхв остро взглянул на Маковея. – Ничего, дед, дома новые построятся. Лишь бы людей сохранить.
– По мне бы, так отбили ужо и то ладно. Чего ж других-то еще гробить? Мы ж не в за пазухе у Сварога!
– Ты чего, дядька Маковей? – вмешался Вокша.
– А ты молчи, прыщ гнойный!
– Они не должны учуять не ладное, – продолжал Ишута. – А для того нужно к ним своего человека, лазутчика, отправить.
– Ишь какой! Хочешь, чтобы нурманн нашего захватил, а тот бы им якобы раскрылся? Так ведь они запытать могут до смерти! Этих нелюдей я еще мальчишкой видел.
– Знаю, старик. Поэтому и лихо на сердце у меня. – Ишута застыл, опершись на посох.
Наступила тягостная тишина. Волхв смотрел на переливы закатного света, отражающегося в воде. Староста Маковей опустился на валун, скрестив на коленях руки, и тоже замер в думе. Вокша крутил головой во все стороны, не очень понимая, о чем задумались окружающие.
Наконец, до молодого кривича стало доходить. И он, еще толком до конца не понимая, ухватив только зыбкую суть, сказал:
– Так ведь я это… Я ж могу к нурманну пойти.
– Сиди ужо, ходок, аж в портах промок! – Маковей сердито замахнулся на Вокшу.
– Ты б, дядька Маковей, полегче тут-ка! – набычился парень.
– Давайте все спокойно обсудим. – Ишута встал между ними. – Если те норманны, что сбежали ночью, добрались до конунга, значит, тот уже знает, в какую засаду попал их драккар. Потому на такой крючок уже не попадутся. А берегом все равно пойдут – уж больно шибко нутро горит у их конунга. Мстить хочет!
Волхв долгим взором посмотрел на линию противоположного берега. В груди зашевелился когтистый зверек. Страшно отправлять к норманнам этого совсем еще сопливого и с виду глуповатого Вокшу. Но глуповат он, похоже, только с виду. Лишь бы сам чего не измыслил. Удержи такого, попробуй! А вдруг пытки не выдержит?.. А пытать ведь будут. И люто!
Ишута твердо посмотрел парню в глаза.
Хроальд стоял на носу «Хрофтотюра», скрестив на груди руки. Не хватало душевных сил у старого херсира видеть своих сородичей, позорно бежавших с «Фенрира». И сейчас эта кучка оборванцев, без доспехов и без оружия, промокших и трясущихся от холода, грудилась на берегу за его спиной, опустив головы. Конунг думал, и мысли его сталкивались лбами, споря между собой…
«Что делать? Нужно попытаться найти «Фенрир». Даже если русы затопили его, то все равно можно поднять со дна, отремонтировать и плыть дальше. Но на это уйдет много времени. А если убить часть траллов, чтобы освободить места на «Хрофтотюре»? Но об этом пока не может идти речи. Траллы слишком дорого стоят. Вначале нужно найти драккар, захваченный неприятелем. Придется идти наобум, не зная, где поджидает опасность…»
Хроальд тяжело ударил ладонью по деревянной шее дракона. Ждать чего-то бесполезно. Нужно двигаться! Он решил взять с собой для похода по берегу сорок человек, остальных оставить на судне, которое должно будет идти малыми веслами, а лучше просто сплавляться по течению, не опережая сухопутный отряд.
Старик перебежал с носа на корму, поставил правую ногу на борт.
– А ну, разойдись, позор Одина! – крикнул он в толпу викингов и прыгнул вниз.
– Хроальд, смотри! – Эйрик, внук Гольди Дождь-на-щеке, показывал рукой на излучину Днепра.
– Чего там?
– Рыбак, наверное…
– Рыбак, говоришь? – Херсир глянул из-под руки. – А вот рыбак нам и нужен! Так, ребята, быстро – по двое на две лодки и гребите, чтобы их никсам родить от вас захотелось! Еще четверо – по берегу. Притащите мне этого рыбака!
Скандинавы столкнули на воду оставшиеся долбленки кривичей и остервенело принялись грести в сторону одинокого лодочника. А четверка самых шустрых метнулась по берегу.
Рыбак, завидев, что к нему несутся какие-то чужаки и явно не для того, чтобы похвалить за улов, развернул долбленку и погреб к берегу. Но вскоре, заметив, что и на берегу его уже поджидают, суматошно развернулся носом к противоположной стороне.
Но что такое – один человек на весле? Двое гребут всегда в два раза быстрее. И все же кривич, а это был не кто иной, как Вокша, старался изо всех сил. До этого он по большой дуге, поднимаясь от Ремезы, обогнул лагерь норманнов и пришел в Калоки. Там отыскал годную для дела долбленку и отправился вниз по течению.
Все это нужно было сделать для того, чтобы норманны поверили в случайность его появления. Для пущей убедительности молодой человек в тот момент, когда носы лодок преследователей стукнулись о его борт, маханул в воду и поплыл короткими саженками, лихорадочно лупя по воде руками.
Его споро огрели веслом по спине, схватили за волосы и, не затаскивая в шаткую посудину, просто поволокли по воде. Потом уже, одуревшего от такого купания, вытащили на берег, несколько раз ударили кулаком по ребрам и по грудине, подавляя волю и остатки физических сил. В довершение шарахнули очень больно в подколенные сгибы чем-то ребристым, поставив на колени.
– Слушай внимательно мой голос! – Хроальд смотрел на пленного сверху вниз, уперев подбородок на увесистый кулак.
Вокша кивнул и поднял затуманенный взгляд на конунга.
– Ты хорошо знаешь свой местность?
– Да…
– Мне нужно понять, что есть там! – норманн указал рукой на Днепр. – Там, ниже по течений! Понимаешь мой?
– Да…
– Тогда говори скорее!
– Там есть деревня. И детинец.
– Эта я и без тебя знай! – Хроальд сплюнул. – Ночь туда ушел один мой драккар. Русы захватить его. Куда его можно спрятать?
– Я не знаю… – Вокша потупил глаза.
– Врешь! – закричал херсир. – Врешь, тварь! У меня нет времени говорить с тобой… – И, перейдя на скандинавский, добавил: – Сломайте ему ступню!
Вокшу повалили на спину, накинули на ноги веревочные петли, растянули и… удар! Сухой хруст. Кривич не смог сдержать крик боли.
– Мой знахарь Ульф облегчит твой страдания и даже вылечит ногу. Не до конца. Будешь хромать всю жизнь, – Норманн изобразил походку человека со сломанной ногой. – Но, если твой будет говорить «не знаю», я сломаю другой ступня! Тогда я твой даже продать не смогу. И что из этого выходит, а? А выходит то, что я буду вынужден тебя убить!
– Ладно… – едва выговорил Вокша.
– Тогда бери свой палец и рисуй здесь! – Хроальд разровнял прибрежный песок ногой рядом с Вокшей.
– Вот здесь, чуть ниже Ремезы, – кривич стал чертить указательным пальцем, – есть старица. С Днепра, если идти далеко от берега, ее можно не приметить. Поросла вся… Но на самом деле, чуть подрасчистив, туда можно спрятать целиком смоленскую башню.
– А потом обратно закидать так и так ветками, и ничего видно не будет? – Норманн присел на корточки перед чертежом.
– Да. Только туда и можно спрятать…
– Харашо. А теперь мой должен знать, где русы могут прятать пленный викинг?
– Прятать наверняка будут в лесных схронах.
– Зачем не в детинце?
– Да детинец тот токмо на вид крепкий, а изнутри весь изгнил давно. По нему чуть бревнышком вот тут-ка ударь, он и поедет катышами! – Вокша изобразил на песке крепость и показал, куда можно ударить.
– Харашо, – закивал Хроальд. – Теперь мой должен знать, где есть лесной схроны?
– Они вот здесь, за оврагом. Отойти нужно от Зеверы версты полторы…
– Это немного. Так-так… Значит, говорить: защищать они свой крепость не будут, а сразу пойдут в лес в надежде харашо сидеть?
– Давно уже так делают. Говорю же, детинец трухляв, аки пень столетний.
– Харашо-харашо. – Херсир, прищурившись, смотрел на изображение, начертанное пленником. – Мой не зря сломать тебе ступню. Видишь, как много ты мне смог сказать!.. Сейчас мой пойдет думать. А твой пойдет на драккар, и там Ульф сделать тебе лечение.
Два норманна подняли стонущего Вокшу и понесли на судно. Седовласый Ульф приложил к сломанному месту высушенные собачьи кости и крепко примотал их широкими кожаными ремнями. Потом дал выпить несколько глотков вина. Боль действительно стала быстро убывать, и Вокша даже задремал.
Сорок бойцов в полном боевом вооружении Хроальд повел по берегу, тридцать сели на весла «Хрофтотюра». Все траллы были загнаны на драккар и прикованы цепями к специальным кольцам.
Херсир решил поступить следующим образом. Поскольку любые военные действия на суше начинаются с постройки укрепленного лагеря, то он задумал захватить детинец. Затем переместить туда пленников и три десятка воинов. Траллы должны будут латать стены под угрозой меча. Другой отряд на «Хрофтотюре» проследует до старицы и отыщет «Фенрира». Пригонит оба драккара и приготовится к быстрой операции. Хроальд был уверен в том, что «Фенрир» охранять неприятель не станет, поскольку ему выгоднее держать все силы в одном кулаке. После этого можно предложить русам обменять траллов на захваченных в плен викингов. Но самого обмена не допустить, а попытаться, опять же с помощью хитрости, сохранить товар и освободить своих. Подобные вещи старик Хроальд проделывал не единожды.
Его всего ломало изнутри от мысли, что он лишится добычи и драккара. А еще херсир все время думал и удивлялся, насколько же быстро сбылись его слова, выкрикнутые в порыве отчаяния вослед уходящему Сиггурду.
Сорок человек осторожно двигались по суше, вздрагивая от каждого звука сломанной ветки, с обнаженными мечами и секирами. По воде сплавлялся драккар, на котором десять человек еле-еле шевелили веслами, остальные стояли вдоль бортов с натянутыми луками.
Хроальд решил, что передвигаться следует только днем, поэтому задача стояла не очень простая: преодолеть тридцать верст до Ремезы и прямо с марша захватить крепость, чтобы ночевать уже под защитой стен.
До вечерних сумерек еще было далеко, как перед глазами викингов предстала Ремеза. Деревня оказалась совершенно пуста – ни дымка, ни звука, ни шороха. Складывалось впечатление, что даже мыши покинули населенный пункт вместе с людьми.
Хроальд кивнул воинам на штабель из бревен. Шесть человек, вложив оружие в ножны, подбежали к штабелю, положили увесистое бревно на веревки, веревки закинули через плечи. И вот уже три пары здоровенных норманнов бегут к детинцу, а между ними раскачивается страшный деревяннолобый таран. Удар, другой, третий – в стене образовывается брешь, в которую может проехать всадник верхом на лошади.
Все шло по плану Хроальда-старого. Теперь нужно перегнать внутрь детинца траллов и перенести часть провизии. Херсир отдавал короткие и четкие приказания. Но если бы исполнители делали все так, как повелевал их вождь!
Викинги должны были вначале озаботиться о провианте. Но что-то не срослось в их действиях и пошло по другому сценарию. Первыми в крепость, спотыкаясь на сбитых ногах и гремя цепями, прибежали траллы. Пришлось возле них оставить большую группу воинов для охраны. Значит, за провиантом теперь пойдут всего несколько человек. А путь от драккара до детинца почти пятьсот шагов.
Хроальд недовольно выругался и сплюнул. Но вот уже все траллы в крепости и можно начинать заделывать брешь. В это время пять человек, неся на плечах провиант, отделились от кромки воды. Конунг дал знать воинам на «Хрофтотюре», чтобы те отчаливали. У него еще мелькнула мысль: не рано ли?.. Ох уж эта коварная тишина! Как только «Хрофтотюр» вышел на середину Днепра, а пять фуражиров оказались ровно посередине пути между крепостью и водой, земля, покрытая повсюду разбросанной соломой, вдруг зашевелилась, а из ближайших кустов в викингов полетели стрелы. Много стрел. Неожиданно много!
Через секунду раздался оглушительный боевой клич. Из образовавшихся ям, из-за стволов деревьев, из-за кустов, из колодцев и окон домов стали стремительно появляться бородатые люди, вооруженные топорами и вилами, мечами и копьями, луками и пращами.
Пять викингов уронили на землю мешки и даже не попытались достать оружие. Со стены им остервенело кричал Хроальд-старый:
– Деритесь, трусливые бабы!
Но в тот вечер его вновь ослушались. Норманны были окружены, подавлены и растеряны.
– Деритесь!.. Мы придем к вам на помощь! – тщетно долетали до них слова конунга.
Только пятерым, взятым в плотное кольцо, показалось, что никакой помощи не будет, она просто-напросто не поспеет. И они покорились судьбе, опустившись на колени.
Все произошло настолько быстро, что на «Хрофтотюре» даже не успели повернуть руль.
Теперь Хроальд из преследователя превратился в осажденного. Да еще без провианта, с тридцатью пятью викингами и почти сорока траллами.
– Эйрик! – прохрипел херсир. – Почему люди с провизией оказались слишком далеко от остальных?
– Кто-то додумался связать мешки между собой. Пока распутывали эти рыбацкие узлы, основная группа оторвалась. – Подошедший Эйрик был бледен.
Уж кто-то, а он хорошо знал, какое наказание может быть за подобную оплошность.
– Говоришь, мешки связаны?.. Да еще рыбацкими узлами?.. А где этот пленный рыбак, которому я приказал сломать ступню?
– Я велел ему остаться на «Хрофтотюре», чтобы не задерживать движение!
– Приказал остаться?.. Хм… И за ним, конечно, никто не приглядывал?
– Так он все время спал и стонал сквозь сон. Немало тех, за кем нужно было приглядывать! – викинг кивнул на толпу траллов.
– У тебя рыбьи мозги, Эйрик! Ты даже не слышишь того, что я пытаюсь до тебя донести! – Хроальд в бешенстве пнул ногой по деревянной опоре.
– Не понимаю, херсир?
– Да это он, этот пленный рыбак, спутал веревки! Спутал так, что сразу никто развязать не смог. Вот они и отстали. А я, старый пень, проморгал мальчишку! Нас перехитрили, Эйрик! Понимаешь. Пе-ре-хитрили. Хуже тупых норвежских коз!..
– Может, попробовать прорваться к «Хрофтотюру»?
– Прорваться – не самая трудная задача! Но мы останемся без добычи и потеряем еще людей. А нужно предложить совершить хороший обмен, вернуть воинов и «Фенрира»…
Читать бесплатно другие книги:
