Шестое действие Резанова Наталья

Дело шло к истерике. Следовало дать Анкрен пощечину и тем привести ее в чувство. А можно было подставить ей плечо – выплакаться.

И он предпочел последнее. Мало кто переносит женские слезы, но если совсем не позволять женщине плакать, она превратится в чудовище.

Мерсер подошел к ней, притянул к себе.

– Ну что ты… никто не виноват. И ты не виновата. Кто не ошибается? А ежели что и случилось, то все уже прошло. И главное – ты не одна. Ты не одна.

После этих слов ей полагалось разрыдаться. Но Анкрен не заплакала. Она резко подняла голову и взглянула Марсеру в лицо. Глаза ее, очень большие в полумраке, были сухи. И тогда он поцеловал ее в губы. Не потому, что решил утешить одинокую женщину, а потому, что хотел этого. С того дня, когда беловолосая женщина в черном отвернулась от морской дали и посмотрела на него. Так же, как сейчас.

А потом стало не до слез, и проклятая усталость безвозвратно исчезла.

Должно быть, отправляясь вместе в дорогу, они оба знали, что настанет утро, когда они проснутся в одной постели. И когда это в самом деле случилось, Мерсер лениво спросил:

– А как же наши деловые отношения?

– Сильно осложнятся, – серьезно отвечала Анкрен.

Она лежала, заложив руки за голову, – поза не слишком женственная, но для нее удивительно естественная. Одеяло сбилось, но Анкрен его не поправляла, видимо, нагота ее не смущала. Грудь у нее была полней, чем можно было вообразить при такой худобе.

– Кстати, мне следует тебя поблагодарить.

– За что?

– Ты же вчера спас мне жизнь. Забыл уже о подобной мелочи? Ну и вообще… В такую поганую минуту приятно услышать, что тебя любят, что жить без тебя не могут, даже если ты это всем говоришь.

Возможно, она хотела, чтоб он ответил: «Нет, только тебе, впервые в жизни».

– Ты ведь умная, Анкрен. Ты знаешь, что слова, сказанные ночью, утром забываются.

– Что мне в тебе нравится, так это откровенность…

Она вылезла из постели и стала подбирать разбросанную одежду. Действительно, пора было вставать. Солнце взобралось высоко, а дни в августе не такие длинные, как в июне. Но Мерсер впервые за много месяцев предпочел бы пренебречь делом. Однако следующий вопрос Анкрен нарушил приятную истому.

– Ты вчера упомянул Форсети… Ты хорошо его знаешь?

– Приходилось встречаться. Капитан Джайлс Форсети – глава тайной службы генерал-губернатора. Наши интересы иногда пересекались.

– Что за тип?

– Такой, какой нужен на его месте. Неглупый. Хитрый. Энергичный. Потому на хорошем счету, хоть и протестант.

– Протестант? – Анкрен взглянула на него с недоумением.

– Ты что, протестантов раньше не видела?

– Нет, почему же. В колониях. Там много всякой-разной публики. А здесь это вроде не одобряется, хотя и не запрещено.

– На Севере вообще-то прежде терпимее относились к иноверцам, чем в столичном округе. Но когда во время гражданской войны стали, как всегда, искать виноватых, протестанты, следом за евреями, подались прочь. На важных должностях их теперь почти нет, и это заставляет Форсети выслуживаться особенно рьяно. А ты что с ним не поделила?

Анкрен, уже одетая, но босая, села на постель.

– Он принял меня за ангелистку. Кажется, мои приметы, как ангелистки, ему сообщили из Аллевы. Забавно, да? Хотя ты, кажется, упоминал, что меня там за ангелистку приняли.

Но Мерсер не счел это забавным.

– Из Аллевы… так это я, когда собирал о тебе сведения, пустил слух, что ты ангелистка. Выходит, в городе есть агент Форсети… Не стоило благодарить меня за спасение. Получается, что я тебя и подставил.

– Под арест – возможно. Но глотку мою под тесак подставил не ты. Сама, по глупости…

Мерсер пресек это самобичевание, проведя пальцем по ее губам.

– Ты так и не объяснила мне внятно, зачем тебе понадобилось спасать этих сумасшедших.

– Твой Форсети поймал их в ловушку. И я знала, что их ждет. Не первый год живу в Эрде и видела, как тут поступают с ангелистами. Это жестоко и несправедливо.

– Я тоже видел. Побывал в местах пастырского служения епископа Деция. Но то, что с ними жестоко обошлись, еще не причина, чтоб я их жалел.

– Это я заметила. Стреляешь ты без промаха. Правда, больше в спину. А в лоб сумел бы?

– На войне приходилось.

– Да ладно тебе. Ты слишком молодой, чтоб успеть повоевать.

– Анкрен, это было не в Эрде.

– Верно. Прости, я опять сказала глупость. Где-нибудь война есть всегда. – Она соскочила на пол. – Пойду посмотрю на кухне, нет ли чего пожевать. Надеюсь, Миккель в обморок не грохнется, когда меня там увидит.

– Все, что найдешь, – тащи сюда. А я пока оденусь.

Неизвестно, упал ли в обморок слуга Китцеринга, но вскорости Анкрен вернулась с добычей: половиной курицы, хлебом, сыром и бутылкой можжевеловой настойки. Все это, возможно, было доставлено в дом из той же «Розы и единорога», где Анкрен вчера не успела притронуться к ужину.

Они устроились за столом в комнате у Мерсера. Анкрен была задумчива, что не мешало ей уплетать хлеб с сыром с обычным аппетитом. Потом она сказала:

– Капитану Форсети следовало быть на том совещании у примаса. Но его не было, я точно помню. Это из-за того, что он протестант?

– Возможно. А может, в его задачу входило обеспечить безопасность почтенного собрания. А для этого не обязательно находиться в доме. – Мерсер допил можжевеловую. – Из того, что ты любопытствуешь, делаю вывод, что ты не собираешься отступать.

– Если бы я отступала из-за каждой неудачи… А ты против?

– Нет. Я тоже привык доводить задуманное до конца. Однако послушай моего совета: на ближайшее время затаись. Вчерашняя заваруха не останется в городе незамеченной, а Форсети запомнил тебя в лицо. Вряд ли он додумается искать тебя здесь: отсиживаться едва ли не рядом с «Розой и единорогом» – это превосходит тот уровень наглости, к которому он привык. Но по Эрденону наверняка шныряют его агенты. Я понимаю: ты не из тех, кто сидит сложа руки или валяется в постели, читая романы, – хотя это неплохое занятие… И все-таки постарайся, чтоб тебя не увидели и не узнали. Если будешь выходить, прибегни к своему Дару. А лучше – доверься мне. Как договорились раньше: я буду искать, а ты книжку почитывать. Я чувствую, что разгадка где-то близко. Как только пойму, в чем она, введу в курс дела. Мы вместе разберемся с теми, кто хотел нас убить. И если останемся в живых, сумеем найти себе – на двоих – такое занятие, где каждый применит свои способности.

Анкрен ответила не сразу. Машинально коснулась шрама на мочке уха. Мерсер прежде не замечал за ней этого жеста. Правда, она обычно прикрывала уши, а сейчас волосы были распущены.

– Убедительно врешь… еще убедительней стреляешь и обнимаешь. В любом случае сегодня высовываться было бы глупо. Ладно, не стану выходить. Может, даже буду валяться в постели с книгой, как ты присоветовал. Но если твой Форсети меня выследил и его ребята начнут высаживать дверь прикладами – пеняй на себя.

– Посмотрим. Эти красные перевязи – отличные мишени. Так что я сегодня тоже останусь здесь. И еще: если уж ты вознамерилась лежать в постели, есть занятие получше, чем чтение…

– Стоило одеваться, – проворчала Анкрен.

* * *

– Да, в какой-то мере Эрдская провинция выиграла, лишившись прежних вольностей. Есть порядок, спокойствие, процветание. Но – увы! – исчез тот дух истинного северного, сурового рыцарства, что всегда отличал Эрденон. Я знаю, о чем говорю, поскольку застал то незабвенное время, а в Эрде подобных мне почти не осталось. – Напротив, сидя за столом, Мария Омаль о чем-то беседовала с двумя солидными господами – городским олдерменом и заехавшим из Свантера откупщиком. Рыцарь Ларком был, пожалуй, единственным человеком благородного происхождения, посещавшим утренние приемы госпожи Омаль. Вероятно, сюда своего покровителя заманивала Белинда, не упускавшая любого случая показаться в свете. Она и сейчас восседала рядом с ним, посверкивая обнаженными плечами и постреливая глазами – просто так, чтобы не растерять навыка.

С Мерсером, несмотря на то что он не мог похвалиться ни именем, ни состоянием, эйсанский рыцарь беседовал охотно. Может быть, инстинктивно почувствовал в нем отставного военного. Или ему просто было скучно.

– Вы возразите: старикам свойственно приукрашивать времена своей молодости. Не стану спорить – я был тогда молод. Молод и влюблен. Это было не просто юношеское увлечение, жар крови, заставляющий видеть Венеру в каждой замарашке; но высокое, истинное чувство, идеальная любовь, которую испытываешь раз в жизни. На счастье или на беду, я встретил женщину редкостной красоты и ума и назвал ее своей дамой…

– А она любила вас? – полюбопытствовал Мерсер.

– Все препятствовало нашему соединению. Разница в социальном положении… к тому же я уже принес обеты и вступил в орден. Но, думается мне, она понимала благородство моих чувств… Она называла меня «рыцарем без страха и упрека»…

– И чем все закончилось?

– К несчастью, ее жизнь сгубил человек, который принес горе не только мне, но и всему Эрду. Я говорю о Тальви-Самозванце.

– Вы знали Тальви?

– Вас это удивляет? Конечно, для молодых людей это уже древняя история… Как все, что было до их рождения. Увы, я встречал его до начала смуты. Правда, редко. Это был человек, желавший во всем добиваться первенства во что бы то ни стало. Но не умевший этого первенства удержать…

– Эйсанский орден не участвовал в тех событиях?

– Нет, не участвовал… Но не об этом речь. Она… Нортия… та женщина, вовсе не любила Тальви… однако когда-то, из-за своего стремления к показной храбрости, он спас ей жизнь. Из ложно понятого чувства долга она сочла, что должна ответить тем же… но лишь погибла сама. Меня тогда не было в Эрде… – Он смахнул набежавшую слезу. – Вот в чем истинная трагедия, а не в измышлениях вашего Бергамина.

– Вот и посоветуйте ему, о чем написать, когда он снова приедет, – подала голос Белинда. – Может, тогда он сочинит что-то дельное.

– Ни за что! Незачем всяким писакам опошлять идеальную любовь.

Оскорбленный в лучших чувствах рыцарь предпочел прервать разговор и снизошел до того, что ответил на какой-то вопрос откупщика относительно политики ордена в Южных водах.

– Как он мне надоел с этой идеальной любовью, – прошептала актриса на ухо Мерсеру. – Не подумайте плохого, но когда слышишь эту историю не помню уж который раз подряд…

– О чем беседуете, дети мои? – подошла хозяйка дома.

– Об идеальной любви, – ответил Мерсер.

– А! – Мария Омаль бросила понимающий взгляд в сторону барнабита. – Идеальная любовь – это как медовый сироп. В небольших количествах приятно, вкусно и полезно. Но нельзя же питаться исключительно медовым сиропом!

Белинда хохотнула, прикрывая рот веером.

– А кто говорит, что исключительно? Я бы такого могла порассказать…

– Не стоит, – тон Марии Омаль был мягок, но категоричен. – Тем более что господин Эриксдорф и олдермен Ховен нас покидают… ах, и вы, рыцарь, тоже?

Мерсер понял, что и ему пора прощаться. Однако, когда он подошел к руке, она не ограничилась формальным прощанием.

– Господин Мерсер, я попросила бы вас впредь не исчезать надолго. Появляйтесь хотя бы на утренних приемах, если общество высокородных посетителей моего дома вас почему-либо смущает. В городе неспокойно, кто знает, какие могут быть последствия, и, возможно, я буду нуждаться в помощи и совете такого человека, как вы… сведущего в законах, но не связанного служением им…

В ее голубых глазах Мерсер не заметил ни проблеска интереса к своей мужской персоне, ни профессионального интереса, хотя голос был исполнен искреннего доброжелательства. Что ж, женщина опыта и возраста Марии Омаль должна уметь скрывать свои чувства.

– Я непременно навещу вас, – заверил ее Мерсер.

Когда он вышел из дома, солнце сияло вовсю, словно в конце лета спешило отыграться за дождливое его начало. Где-нибудь об эту пору в Карнионе все стремились бы спрятаться под крышу. Но в Эрде никогда не бывало такого пекла, и на улицах полно народа. По большей части добрые граждане Эрденона, рачительные хозяйки и верные их слуги в эти часы посещали рынки, лавки, галереи. Солидные господа, из тех, что, в отличие от молодых гуляк, встают раньше полудня, разъезжали с визитами, а служители закона следили за порядком. Праздношатающейся публики было меньше, чем в Тримейне, но таковая имелась: кавалеры, подкрутив псевдогвардейские усы, подпирали бока кулаками так лихо, будто поддерживали перебитые хребты, важно оглядывали шествующих из церквей дам и семенящих горожанок; уличные певцы и музыканты, студенты, свободные от службы стряпчие. Наверняка были здесь и воры, помышлявшие, как освободить почтенную публику от кошельков, цепочек и батистовых носовых платков, а также переодетые полицейские. В сущности, каждый и каждая могли оказаться не теми, кем выглядели. И никаких вам мороков.

На площади Правосудия рыночных рядов не было, но по мелочи торговля все же шла. Продавали летучие листки с описанием наиважнейших событий, подслеповатыми гравюрами, где эти же события были изображены, всякую ерунду с лотков.

Дородная торговка вопила:

– А вот яблоки! Первые в году! Лучше всяких заморских!

Яблоки и в самом деле были хороши – румяные, крупные. Единственная отрада большинства городских сладкоежек. И лучше всякого медового сиропа.

Рядом с лоточницей, на низком каменном крыльце, расположился одноногий старикан с физиономией, также напоминающей яблоко, но печеное. Поблизости лежала стопка гравюр: «Казнь ужасных и богопротивных еретиков, кощунственно именующих себя ангелистами, в городе Вальграме весною 1662 года от Р. Х.».

Событие было малость устарелое, да и вообще торговля такого рода зачастую служила прикрытием для нищенства, официально запрещенного в Эрденоне, но, видимо, в связи с недавними происшествиями листки брали бойко. Посему инвалид был весел и горланил куплеты:

  • Козел и бык попали в один сарай,
  • Тогда среди скотины пошел раздрай.
  • Бык сильным был и страшным, тяжел, могуч.
  • Козел был послабее, зато вонюч.
  • И бык на всех бросался и всех бодал,
  • Ревел он и лягался. Козел вонял.
  • Бык вони надышался, и вот – готов.
  • Козел стал самым главным среди скотов…

А привирал рыцарь Ларком, думал Мерсер, выбирая яблоко на лотке. Не так мало в Эрде людей, которые помнят смуту. Тридцать пять лет, если вдуматься, не такой великий срок, и незачем рыцарю разыгрывать… как его?.. Мафусаила. Вот хотя бы этот старик с листками – ногу, скорее всего, на той войне потерял. Но заводить беседу с ним Мерсер не стал.

Роберт Китцеринг оказался дома – похоже, только что пришел, поскольку вокруг хозяина радостно скакал Тигр.

– Нужно было кое-что забрать из дома… документы, – объяснил чиновник.

– Не могли доверить это слуге, – понимающе кивнул Мерсер.

– Вот именно. Заодно решил пообедать… сейчас Миккель накрывает. У нас в канцелярии черт знает что творится, – доверительно сообщил Китцеринг. – И не только в канцелярии. Его светлость вернулся в город. Про инцидент со сбежавшими ангелистами вы наверняка слышали.

– Которых пристрелили? Об этом болтают во всех кабаках. Но приплетают столько небылиц, что уши вянут. Дьяволы, ангелы, огонь, который не жжет…

– Ну да. Кстати, о дьяволах и ангелах вопили те двое, что остались в живых. Вечно этим фанатикам ангелы мерещатся. Генерал-губернатор очень недоволен, а капитан Форсети – вы должны его помнить, – тот просто почернел от злости. Хотя он сумел выловить двоих беглецов, видимо, допрос не дал ощутимых результатов.

На лестнице послышались шаги, и Тигр, виляя хвостом, бросился к Анкрен, спустившейся из своей комнаты.

То ли Китцеринг свыкся с изменой пса, то ли служебные страсти оказались сильнее, но неудовольствия он не выразил.

– Добрый день, – Анкрен рассеянно потрепала пса по голове.

– Вам также, госпожа Герда. – Китцеринг внезапно вспомнил о своем долге хозяина. – Друзья мои, не отобедаете ли со мной? Конечно, это скорее легкая закуска, чем обед… Я прикажу Миккелю подать приборы.

За столом Мерсер спросил:

– Однако, Роберт, какое касательство эта история имеет к вашей канцелярии? Разве ангелистами занимается не церковный суд? Простите, если это не служебная тайна.

– Ангелистов, конечно, передадут Церкви. Что же, Эрденону время от времени полезно наблюдать казни еретиков.

– Непременно казни? Разве нет шансов, что им смягчат наказание?

– Когда еретики раскаиваются, им заменяют смертную казнь тюрьмой, ссылкой, публичным покаянием. Но кто слышал о раскаявшихся ангелистах? Так вот, отвечаю на ваш первый вопрос… Ходят упорные слухи, что почитатели Святого Альдрика объединились в некое братство. И что именно это братство отбило ангелистов у стражи, дабы покарать еретиков самолично. И это, знаете ли, звучит правдоподобнее, чем явление огненных ангелов и дьяволов из преисподней. И если следствие пойдет по этому пути – а так, похоже, и будет, – это сильно осложнит нашу жизнь. Вероятно, вы забыли, что в день вашего приезда я рассказывал, что примас желает от службы наместника борьбы с почитателями Альдрика.

– Нет, что-то такое я припоминаю…

– А если они объединились и взялись за оружие… он ведь был воином, их патрон. Мало того что это вызовет беспорядки… еще и горожане будут их поддерживать, не то что ангелистов! Нет, право, почему Святой Альдрик пал в сражении с императорскими войсками, а не наоборот!

Далее Китцеринг поспешил на службу, Тигра Миккель выставил из господских комнат, а Мерсер с Анкрен поднялись к себе.

– Совсем забыл. Я тебе яблоко принес. А то чахнешь тут в затворничестве. – Мерсер вынул покупку из кармана и протянул ей.

– Спасибо, заботливый ты мой… – Анкрен откусила от яблока, но, видимо, ее отвлекло новое соображение, и есть она не стала. – Скажи-ка мне лучше, что за братство Святого Альдрика появилось в Эрденоне? Уж нам-то лучше всех известно, что к нападению на тюремный возок оно не причастно. Знаешь ты что-нибудь об этом?

– Еще бы не знать, когда я это братство и придумал. Раз я распустил слух, который привлек к тебе внимание Форсети, надо было принять контрмеры. И всю неделю я старательно распространял этот слух в Эрденоне. А ты думала, я ухожу только кофий к мадам Омаль распивать? Нет, были у меня и другие занятия…

– И сколько трактирных служанок тебе пришлось перетрахать для успеха этого предприятия?

– Анкрен, что за выражения! И потом, ты думаешь, после тебя у меня еще остаются силы на служанок?

Она рассмеялась.

– Кроме того, – продолжал Мерсер, – если бы почитатели Альдрика… настоящего Альдрика… он же Рик Без Исповеди… впрямь объединились… публика бы там собралась специфическая. Потому что я слышал кое-что о привычках Альдрика Руккеркарта в его земном существовании, но говорить людям об этом не стал. Зачем бросать тень на память о герое? Тем более что героем он был, с правдой не поспоришь.

– Так что вместо мифической ангелистки Форсети ищет не менее мифических участников братства. Умный ты, просто страх берет. – Анкрен подошла к нему, обняла, и он подхватил ее на руки.

– Не сильно ты испугалась, как я погляжу.

– А у тебя, видно, силы еще остались… – И, тихо, в самое ухо, пробормотала: – В прошлый раз ты меня на руках нес, когда убийцам хотел сдать…

– Кто старое помянет…

Несколько позже, когда сил действительно не осталось, Мерсер заметил:

– Да, это точно не медовый сироп.

– Ты о чем?

– Так Мария Омаль называет идеальную любовь.

– Значит, ты опять был у этой старой шлюхи? Как будто тебе там медовым сиропом намазано.

– Анкрен, это уже не смешно. Мы почти не продвинулись в наших розысках. И у меня предчувствие, что разгадку я обнаружу не в банке Сигурдарсона, не в канцелярии наместника, не в кабаках и гостиницах, а в доме Марии Омаль. Что-то ей известно…

– Если ты так упорно привязываешь наше дело к гражданской войне в Эрде, при чем тут мадам Омаль? Она приехала из Тримейна. Вдобавок совсем недавно.

– Но у нее бывают люди, принимавшие участие в тех событиях. И, вероятно, кого-то она знала в Тримейне. Нет, я не могу так просто распроститься с Марией Омаль. И кроме того, я люблю кофе, а кроме как в ее доме, в Эрденоне я хорошего кофе не пробовал.

– А напиток из чайных листьев в Эрде вообще не варят. И в столичном округе тоже. А нам бы не помешало…

– Что за напиток такой и зачем он нам сдался?

– Потому что мозги прочищает и мыслям ясность придает. Его даже не во всех колониях попробуешь, разве что в некоторых факториях…

Это был чуть ли не единственный случай, когда Анкрен косвенно упомянула о своем прошлом, и Мерсер осторожно сказал:

– Далеко, однако, тебе приходилось путешествовать…

– Далеко… дальше, чем ты можешь представить.

– А не приходилось ли тебе в этих странствиях… там, в Дальних Колониях… слышать фамилию Брекинг?

– Нет… Ладно, раз нет чаю, пойду пива выпью. Ты хочешь?

– Благодарю, не надо.

На столе лежало оставленное Анкрен яблоко. Мерсер протянул за ним руку, со вкусом хрупнул и сморщился: несмотря на свой завлекательный вид, яблоко оказалось ужасно кислым.

* * *

На утренний прием Мерсер нарочно явился попозже и обнаружил, что, кроме давешнего свантерского откупщика, других гостей у Марии Омаль нет.

– Слышали? – откупщик, кажется его фамилия была Эриксдорф, обращался к Мерсеру как к давнему знакомому. – Генерал-губернатор приказал провести следствие.

– Вы про ангелистов? – Мерсер принял у горничной чашку кофе.

– Ангелисты – это вчерашний день. Говорят, что существует тайный заговор, угрожающий власти наместника. И некий капитан Форсети, до сих пор устраивавший засады и облавы в кабаках и борделях – прошу прощения, мадам, – получил доступ в самые уважаемые дома.

– Да, контролер и олдермен Ховен были изрядно обеспокоены. И многие сейчас боятся если не за жизнь, то за доходы, – мягко сказала Мария Омаль. – Однако уверена: этот Форсети выдумал заговор, чтобы укрепить свое положение при наместнике, а оно после нападения на стражу изрядно пошатнулось.

– Вы говорите, будто нисколько его не боитесь. А он, я слышал, человек опасный.

– Что ж, пусть приходит. Я научу его, что такое хорошие манеры… – Обращаясь к Мерсеру, она сменила тему: – Приор Ларком тоже нас покинул. Уехал из Эрденона. Белинда огорчена. Она осталась без покровителя…

– При таких прелестях она без труда сыщет нового, – вмешался Эриксдорф.

Вновь подошла горничная и что-то шепнула на ухо хозяйке. Улыбка на губах Марии Омаль истаяла. Она коротко приказала служанке:

– Проводи в комнату рядом с гардеробной.

Затем обернулась к гостям:

– Господа, у меня крайне неприятный визитер… дама. Чем быстрее я с ней переговорю, тем скорее отделаюсь. Она просит принять ее тет-а-тет… однако я ненавижу сцены и скандалы… поэтому попрошу вас, господин Мерсер, побыть в соседней комнате. Если будет нужно, я вас позову.

– Чья-нибудь ревнивая супруга? – осведомился Эриксдорф.

– О нет. Клянусь, я предпочла бы встречу с десятком ревнивых жен, чем с этой особой.

Мерсер, нисколько не удивляясь, проследовал за хозяйкой. Конечно, у госпожи Омаль есть слуги, которые могли бы выдворить зарвавшуюся гостью. Но, возможно, этот маневр имеет отношение к деликатному делу, которое она хочет ему поручить.

Они оказались в длинной комнате без окон. Здесь Мария Омаль, приложив палец к губам, жестом велела Мерсеру остаться и вышла, неплотно притворив за собой дверь.

Какое-то время Мерсер скучал, прислушиваясь к слабо доносящимся из-за стены женским голосам. Его глаза привыкли к полумраку, но разглядывать платья, развешанные вдоль стен на распялках, было неинтересно. Сильно пахло лавандой, в углу тускло мерцало зеркало, высокое, почти в рост. В Эрденоне такие не делали; оно стоило огромных денег, если не сказать больше.

Прозвучавшее за стеной имя Форсети заставило Мерсера встрепенуться. Собеседница Марии Омаль, вначале говорившая тихо, теперь возвысила голос. От этого или просто от сквозняка дверь приоткрылась, и Мерсер увидел в зеркале отражение обеих дам.

Посетительница являла собой прямой контраст элегантной и цветущей Марии Омаль. Она была в черном, но дорогие ткани, из которых был пошит ее наряд, вряд ли свидетельствовали о приверженности гостьи учению Лютера или какой-нибудь секте. Широкая роба, собранная спереди складками, скрывала фигуру, волосы дама закрыла чепцом, отделанным черными кружевами, а сверху было наброшено плотное покрывало, в данный момент откинутое с лица. Лицо же было чрезвычайно бледным, все в дряблых мешочках морщин. Такое бывает с женщинами, обладавшими в юности очень нежной кожей. Когда-то она была хороша собой, но если Мария Омаль сумела восторжествовать над возрастом, к этой годы были безжалостны. Она, однако, не сдавалась. Держалась прямо, точно аршин проглотила, выщипанные брови были тщательно прорисованы, губы подкрашены. В пальцах, украшенных перстнями, она сжимала батистовый платок.

– …этот мерзавец не только запретил мне являться к его светлости, но и попытался устроить мне допрос. – Ее выговор был так же чист, как у госпожи Омаль, но более резок. – Разумеется, я указала ему на дверь. Я сумею защитить честь покойного супруга. При нем в Эрде ни один мерзкий протестант не потревожил бы порядочную женщину. А он посмел заявить, что советует мне незамедлительно отбыть в имение. Потому как опасается за мою жизнь из-за посягательств сторонников этой новой секты. Спрашивается, какое касательство имею я к этому извращенцу, которого они нынче объявили святым?

Ответной реплики Мерсер не услышал – Мария Омаль говорила очень тихо.

– Итак, я вынуждена уехать. Но я прошу, я умоляю вас: употребите свое влияние, чтобы мне было дозволено встретиться с его светлостью. Ни я, ни мой сын никогда не забудем этой услуги. Вы знаете, что наше состояние позволяет достойно оплатить ваши хлопоты. У меня с собой до полусотни крон золотом, и я готова незамедлительно вручить вам…

– Не стоит, мадам, – ровно произнесла Мария. – Я извещу вас, если обстоятельства будут благоприятны, но большего обещать не могу. Вы же знаете, у меня нет возможности непосредственно влиять на господина де Бранзарда, а офицеры свиты бывают так ненадежны.

– И все же, вы не забудете моей просьбы?

– Уверяю, о вас я никогда не забуду.

С тем посетительница покинула дом, а Мария Омаль вернулась. Пока они с Мерсером шли обратно, куртизанка молчала и уже в гостиной произнесла:

– Были времена, когда эта дама спустила бы на меня собак, стоило мне показаться вблизи ее жилища, а теперь я же еще должна за нее хлопотать!

Это было нечто большее, чем рассуждение на тему «Так проходит мирская слава» либо проявление сословной неприязни куртизанки к знатной даме. В ее словах прозвучала несомненная злость – и это при безукоризненной сдержанности госпожи Омаль! Визит дамы явно разбередил нечто личное.

Эриксдорф тоже это почувствовал.

– Но кто это, госпожа Мария?

– Вдова Тевлис, – коротко бросила хозяйка и, поскольку это имя ничего гостям не прояснило, добавила: – Агнесса Тевлис, урожденная Олленше.

Искра понимания зажглась в глазах Эриксдорфа.

– Как, та самая?

Мария Омаль кивнула.

– Я не знал, что она еще жива.

– Еще как жива! Просто про нее давно не было слышно, поскольку она редко появляется в городе. Ее, знаете, не слишком принимают. Поэтому она обычно живет в имении, оставленном Тевлисом… Там прежде был их замок, за озером Бирена.

– Агнесса Олленше, – пробормотал Мерсер. – Бык и козел…

– Вот именно. – Мария Омаль встала с кресла. – Простите, господа, но после беседы с этой особой у меня разболелась голова. Надеюсь, наша следующая встреча будет более приятной…

Она вежливо выставляла гостей и на сей раз не сделала попытки задержать Мерсера. Он был рад этому, так как спешил увидеться с Анкрен. Было бы очень нехорошо не застать ее у Китцеринга. Но, по счастью, она строго выполняла его наказ не высовываться.

– Анкрен, сегодня я видел нашу убийцу… или ту, что имеет отношение к заговору против нас.

– Это женщина? Так я и знала!

– Ничего ты не знала, не прикидывайся.

– Ну, допускала. И, вообще, чего мы тут сидим?

– Погоди. Ты всегда каешься, что поступаешь необдуманно. И сейчас не надо бросаться в драку прежде времени.

Анкрен заходила по комнате, кусая губы.

– Хорошо… Тогда хоть скажи, кто это… и с чего ты взял, что это она?

– Агнесса Олленше. Вдова Тевлис.

– Слушай, мне на ниппонском или хинском языках будет понятнее…

– Я объясню. Не суетись. Сядь. Но, Анкрен, какой я дурак! Проницательный, но дурак. Я не ошибся в том, что все дело связано с гражданской войной, что искать нужно среди переживших те события, что заказчик живет неподалеку от Эрденона. И на этом зациклился. А ведь подбрасывали мне подсказки! Китцеринг сказал, что род Дагнальдов объявлен выморочным – «объявлен», понимаешь? И еще эта песня про козла и быка… Хорошо, хоть предчувствие насчет дома Марии Омаль меня не обмануло.

– Ничего не понимаю. Какая песня, какие козло-быки?

– Кто такие были Сверре Дагнальд и Виллибальд Вирс-Вердер, ты хотя бы помнишь? Ну вот, прозвище Дагнальда было Нантгалимский Бык, а у Вирс-Вердера в гербе был единорог, чем он всегда похвалялся; не удивлюсь, если его называли Козлом. Они ненавидели друг друга, император заставил их стать союзниками, но вряд ли от этого они воспылали взаимной любовью. Говорили, что Вирс-Вердер отравил Дагнальда, чтобы захватить власть, хотя доказательств не было.

– А эта дама здесь при чем?

– А эта дама была женой Дагнальда и любовницей Вирс-Вердера… Расскажу по порядку. Олленше были одной из самых богатых и влиятельных семей среди эрдского дворянства. Поначалу они, когда стало ясно, что род Йосселингов пресечется, собирались поддержать Тальви – при условии, что тот сделает герцогиней наследницу Олленше Агнессу. Он согласился. Это была самая что ни на есть сделка, Тальви был связан с другой женщиной, не уверен, что они с Агнессой хотя бы виделись… Но герцогом стал Сверре Дагнальд, и семья Олленше сменила курс. Дагнальд женился на Агнессе, а через два года умер. Герцогскую корону и Агнессу получил Вирс-Вердер. Он был женат, но жена его оставалась в Тримейне. Была ли причастна к убийству Дагнальда Агнесса, не знаю. Может, и нет. Наверное, она просто хотела удержаться у власти.

– Какая-то роковая женщина для претендентов на Эрдскую корону.

– Больше с претендентами она не связывалась. Когда казнили Вирс-Вердера, началась анархия и претенденты полезли из всех щелей, Олленше погибли, но Агнесса как-то сумела спастись. Она бежала из Эрда и вышла замуж за богатого купца по фамилии Тевлис. Когда установился мир, Агнесса с сыном появились в Тримейне при императорском дворе, желая, чтобы их утвердили в правах наследства на владения Олленше и Дагнальдов. По поводу наследства Олленше ее прошение было удовлетворено, а вот насчет Дагнальда вышла закавыка… Понимаешь, я эту историю в Тримейне слышал краем уха, подробностей не помню… Короче, не смогли определиться с тем, кто отец ее сына. Известно было, что пока Агнесса была замужем за Дагнальдом, никаких детей она на свет не производила. Она уверяла, что родила сына через полгода после смерти Дагнальда и, опасаясь Вирс-Вердера, скрыла это обстоятельство. А с кем на самом деле она прижила сына – Дагнальдом, Вирс-Вердером, Тевлисом, еще с кем, – один черт разберет. Болтали даже, что это вообще не ее ребенок… Короче, император Карл-Сигберт повелел ему раз и навсегда принять фамилию Тевлис и более с просьбами не обращаться. С тех пор о них в Тримейне не слышали. Как сказала Мария Омаль, они обосновались вблизи Эрденона. Тевлис, как я понимаю, тоже умер…

– Ну и что из этого следует? Мерсер, по-моему, ты на сей раз поторопился. Конечно, эта женщина не святая, но, имея дело с такими пакостниками, трудно ожидать иного. Из твоего рассказа следует, что она привыкла добиваться своего, не нанимая убийц. Пока была молода, завлекала мужчин, когда состарилась, стала доставать их прошениями.

– Она и сейчас приезжала в город, пытаясь пробиться к генерал-губернатору. А Форсети ее не пустил и фактически выслал из Эрденона. Кстати, это было бы не так уж глупо, если бы братство Святого Альдрика существовало. Какое касательство она имеет к Альдрику, вопрошала она мадам Омаль. А такое, что наемники Вирс-Вердера убили Рика Без Исповеди, а сам Вирс-Вердер устроил ему похороны с посмертным поношением. Чем и обеспечил Рику всенародную любовь. Кто помнит войну, вряд ли по-доброму относится к вдове Тевлис. Одноногий старик, наверное, орал песню про быка и козла, потому что видел ее карету.

– Ты по-прежнему не убедил меня, что она та, кого мы ищем.

– Может, и нет. Но тогда все сходится на этом самом пресловутом сыне. Ему сейчас немного за тридцать, в самой поре, денег у него должно быть много – наследство Тевлиса. Но он не появляется на людях ни в Эрденоне, ни в Тримейне. А почему? Потому что обижен на весь свет и готовит какую-то пакость.

– Это уже больше похоже на правду, но пока мы до него не доберемся, точно не узнаем.

– Вот именно. Поэтому я и просил тебя не срываться с места. Я должен узнать точно, где это самое имение находится. У Китцеринга есть карта окрестностей Эрденона. Я должен придумать, как мы туда проберемся. А ты будь готова использовать свой Дар. Возможно, он понадобится нам обоим.

Вместо ответа Анкрен улыбнулась странной, вернее, отстраненной улыбкой. И протянула Мерсеру невиданный им прежде цветок. Соприкоснувшись с рукой Мерсера, цветок медленно растаял в воздухе.

12. Претендент

Мерсер раздобыл-таки карту (расспрашивать Китцеринга, а тем более слуг ему не хотелось) и выяснил, что искомое поместье до войны именовалось Стор-Олленше, а ныне Стор-Бирена. Имя Тевлис не упоминалось.

Несомненно, преступлением, за которое высший свет изгнал вдову Тевлис из своих рядов, была не связь с графом Вирс-Вердером и, возможно, соучастие в убийстве, но законный брак с богатым плебеем. Приговорив вдову и ее потомство к этой фамилии, император не мог измыслить худшего наказания.

На рассвете Анкрен проснулась от запаха горелой бумаги. Мерсер жег на свечке какой-то исчерканный листок; чернильницу и перо он, очевидно, принес вместе с картой. Увидев, что его спутница приподняла голову, сказал:

– Вставай, одевайся. Я тут кое-что для тебя приготовил.

«Кое-что» оказалось темно-серым полукафтаном, рубахой, истертым замшевым камзолом, штанами и сапогами, все – из старых вещей Китцеринга. Длинный нож и пистолет Мерсер добавил из своего арсенала.

– Не нравится мне это, – с сомнением сказала Анкрен.

– Что, не по моде?

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Настоящая монография – одно из первых комплексных исследований административно-юрисдикционной деятел...
Течение времени, новые задачи или своеобразие автора – все в совокупности – сформировало и определил...
Данная брошюра о том, почему можно не уплачивать некоторые платежи, которые государство требует упла...
Если бы меня попросили дать определение жанру, в котором написана эта книга, то я бы без всякого сом...
Уже два года мир находится под властью вампиров, которые перекроили его ради собственного выживания....
В 1476 году Карл Смелый, спасаясь бегством от швейцарских войск, оставляет свои драгоценности. Среди...