Наука Плоского мира Пратчетт Терри

Глава 44

Экстел вовне

ДЫМ – ЭТО ПРОГРЕСС… Человеческая раса, несомненно, добилась многого за недолгие годы своего существования. Каким образом мы этого достигли? Благодаря нашему интеллекту и наличию мозгов. А кроме того – разума. Но существуют и другие интеллектуальные существа, например, дельфины. Однако все, на что они способны, это резвиться в океане. Что же такого есть у нас, чего у них нет?

Во многих обсуждениях особенностей мозга во главу угла ставится вопрос о его устройстве. В таком случае возможности мозга выводят из его устройства, а качества, которые мы ассоциируем с мозгом (свобода воли, сознание и интеллект) – из его нейрофизиологии. Это один подход. Другой связан с попыткой взглянуть на проблему глазами социологов и антропологов. С их точки зрения возможности разума в значительной степени рассматриваются как данность, а вперед выходит вопрос о том, как именно человеческая культура, построенная на этих возможностях, порождает разум, способный думать, чувствовать и любить, воспринимать красоту и так далее. Может показаться, что оба подхода полностью охватывают рассматриваемую область: достаточно их соединить, и получишь ответы на все вопросы о нашем разуме.

Однако нейрофизиология и культура не являются взаимонезависимыми, они – комплицитны. Мы хотели сказать, что они эволюционировали совместно, постоянно изменяя одна другую, и их коэволюция строилась на неожиданных результатах этого взаимодействия. Но представление о культуре, которая конструирует и изменяет мозг, будет неполным без учета того, что и мозг также, в свою очередь, конструирует и изменяет культуру. Концеция комплицитности отражает это рекурсивное взаимное влияние.

Интеллектом мы называем совкупность способностей, присущих мозгу. Почему же не дать какое-нибудь название всем этим внешним влияниям, культурным или иным, воздействовавшим на эволюцию мозга и тем самым на разум? Мы с удовольствием прибегнем к термину экстеллект, придуманному ГЕКСом, занимавшимся вычислениями в режиме «Отныне и навсегда». Разум – это вовсе не сумма интеллекта и экстеллекта, то есть его внутренней и наружной стороны. Напротив, разум – это петля обратной связи, в которой интеллект влияет на экстеллект, а экстеллект – на интеллект, причем их комбинация превосходит возможности обоих явлений по отдельности.

Интеллект – это способность мозга обрабатывать информацию. Но интеллект – это всего лишь одна составляющая разума, и она не может эволюционировать обособленно.

В своей основе культура есть соединение взаимодействующих разумов. Если у вас случайно нет индивидуального разума, то не будет и культуры. Обратное, конечно, уже менее очевидно, но столь же верно: без общей культуры человеческий разум развиваться не может. Причина в том, что в среде, окружающей развивающийся мозг, нет ничего, что может заставить его усложняться, стать изощреннее. Другое дело, если ему не приходится взаимодействовать с чем-то сопоставимым по сложности. Прежде всего это мозги других людей. Поэтому эволюции интеллекта и экстеллекта неразрывно связаны между собой, а их взаимопроникновение неизбежно.

В окружающем нас мире полно вещей, созданных нами или другими людьми. Эти вещи чем-то похожи на интеллект, но находятся вне нас. Мы имеем в виду библиотеки, вообще книги, Интернет, которому в соответствии с концепцией экстеллекта больше подошло бы название «экстернет». В Плоском мире, кстати, тоже есть нечто подобное, это Бпространство, иными словами, библиотечное пространство, объединяющее все библиотеки. Эти влияния (не просто источники информации, но смысла) – настоящий «культурный капитал». Это вклады различных людей в культуру, которые затем не лежат там мертвым грузом, но бесконечно воспроизводятся и взаимодействуют таким образом, что сами люди не в состоянии это контролировать.

Старый вопрос о том, можно ли создать думающую машину, подразумевал, что такая машина будет являться уникумом, самодостаточным объектом. Основной проблемой считалось создание правильной архитектуры и программирование разумного поведения. Но подобный подход, вернее всего, ошибочен. Конечно, очень может быть, что коллективный экстеллект людей, работающих с подобной машиной, может создать машинный разум и, в частности, наделить его интеллектом. Но куда правдоподобнее, что без некоего сообщества взаимодействующих между собой машин, способных эволюционировать, создавая экстеллект, повторить структуру нейронных связей Муравьиной Страны, а следовательно, и развить разум, ей не удастся. История разума – это история эмерджентности и взаимодействия. Более того, разум – это замечательный пример результата такого взаимодействия.

Внутренняя история развития разума может быть описана как серия шагов, где ключевым игроком является нервная клетка. Нервная клетка – это такой протяженный объект, способный передавать сигналы из одного места в другое. Как только у вас появляются нервные клетки, вы тут же получаете возможность создать из них целую сеть; а едва у вас появляется такая сеть, вы бесплатно получаете целую кучу бонусов. Например: существует некая область теории сложности, называемая эмерджентными вычислениями. Оказывается, что когда вы занимаетесь развитием сетей (произвольно выбранных случайных сетей, а не созданных с определенной целью), эти сети начинают совершать некоторые действия. Их действия могут казаться бессмысленными, а могут и не показаться таковыми; сети делают то, что хотят. Но если вы внимательно присмотритесь к их действиям, то наверняка заметите признаки эмерджентности. Вы обнаружите, что, несмотря на произвольную архитектуру, сеть развила способность к вычислениям, став своеобразным обладателем алгоритмов (или чего-то вроде алгоритмических процессов). Выходит, что способность сетей к вычислениям, обработке информации и алгоритмическим действиям вы получаете совершенно даром – стоит лишь изобрести устройство, передающее сигналы из одного места в другое, реагирующее на эти сигналы и посылающее ответные. Если вы позволите вашей сети эволюционировать, то без усилий получите сеть, способную к осуществлению подобных процессов.

А от получения такого объекта рукой подать до обретения способности выполнять те процессы, которые оказываются полезными для выживания. Все, что для этого требуется, это банальный дарвиновский естественный отбор. Тот, у кого будет такая способность – выживет, у кого не будет – исчезнет. В процессе эволюции усиливается способность обрабатывать поступающую информацию, извлекая из нее полезные сведения о внешнем мире, для того чтобы было легче уходить от хищников или добывать еду. Внутренняя структура мозга возникла из фазового пространства возможных структур благодаря эволюционному отбору. Если он происходит, можно уверенно начать эволюцию структуры мозга, обладающего нужными функциями. Причем окружающая среда, безусловно, будет влиять на его развитие.

Обладают ли животные разумом? В некоторой степени это зависит от животного. Однако даже у тех из них, кто кажутся простыми, имеются удивительно сложные ментальные способности. Одним из таких поразительных существ является забавное создание рак-богомол.

Он очень похож на обычных креветок, которых кладут в сэндвичи, только более крупный – около 5 дюймов (12 см) в длину и намного более сложный. Раков-богомолов можно содержать в аквариумах для создания морской экосистемы в миниатюре. Вскоре вы заметите, что рак-богомол создает вокруг себя хаос. Он будет разрушать вещи и создавать новые. Раки-богомолы обожают строить туннели, в которых затем поселяются. Подобно настоящим архитекторам, они украшают вход в свое жилище всякими штучками, особенно кусочками, оставшимися от их добычи. Охотничьи трофеи, так сказать. Одного туннеля раку мало, поскольку совершенно ясно, туннель с одним-единственным входом – это ловушка. Поэтому рак сооружает черный ход, и притом не один. Всего через пару месяцев в аквуриуме все дно будет перекопано туннелями, а рачья голова будет торчать то из одного, то из другого входа, причем вы даже не сообразите, как он между ними передвигается.

Несколько лет назад у нашего Джека был рак-богомол по имени Дугал[73]. Джек и его студенты обнаружили, что Дугалу можно давать задания. Его кормили креветками. Чтобы схватить креветку, рак должен был выйти из норы. Тогда они стали класть креветки в пластиковый контейнер с крышкой. Через некоторое время рак научился открывать крышку и доставать их оттуда. Они примотали крышку резинкой, тогда Дугал научился сдвигать резинку, открывать контейнер и лопать свои креветки. Когда же ему давали креветок просто так, Дугал выглядел весьма разочарованным: «Они не предложили мне никакой головоломки, это неинтересно, я так не играю!» Он глядел на креветку долгим взглядом, после чего уползал в свою нору, не прикасаясь к еде.

У каждого из нас сложилось впечатление, что тот рак немножко развил свой разум, хотя мы никак не можем это доказать. У его мозга имелся потенциал, и мы, люди, предоставили ему возможности для развития этого потенциала. Дикие раки-богомолы не играют с резинками, ведь в море резинок нет, но, дав ракам стимулы, вы тем самым их измените. Будучи сами разумными, мы обладаем способностью зарождать разум в других существах.

Разум – это процесс, скорее, даже сеть процессов, происходящих в мозге. Если он собирается чего-то достичь, ему требуется определенное количество взаимодействий с другими разумами. Не существует эволюционного цикла обратной связи, призванного обучать зарождающийся ум и развивать его, по крайней мере если эволюция не ставит перед собой такую цель. Как же возникают подобные циклы? Человеческие существа являются частью репродуктивной системы: нас много, и мы продолжаем размножаться. В итоге ольшей частью окружающей среды людей являются сами люди. Во многих отношениях мы – это самая важная часть нашей окружающей среды, часть, на которую мы реагируем сильнее всего. У нас имеются самые разные культурные системы. Например, образование эксплуатирует именно эту особенность окружающей среды для выработки разума, который бы вписывался в существующую культуру и распространял ее дальше. Таким образом, фоном для эволюционирующего разума является не сам разум, а множество других. Между всеми существующими разумами и нашим индивидуальным разумом формируется комплицитная обратная связь.

Люди довели этот процесс до такой крайности, что часть петли обратной связи вышла из-под их контроля и теперь существует вне нас. В определенном смысле она получила свой собственный разум. Это и есть экстеллект, без которого мы не можем теперь обойтись. Многое из того, что делает нас людьми, передается нам не генетическим путем, а культурным. Оно передается нам племенем, через ритуалы, обучение, через то, что связывает один мозг с другим, разум с разумом. Генетика только предоставляет возможность это сделать, даруя нам те или иные способности, отличающие конкретного человека от других людей, но гены не содержат информации о том, что именно вам передадут люди. Это своего рода конструктор по сборке человека. Каждая культура разработала свой метод для ввода в умы очередного поколения того, что позволит им передать культуру следующему поколению. Эта рекурсивная система поддерживает культуру живой. И «враки детям» частенько занимают в этой системе очень видное место.

Однако сейчас, похоже, возникли кое-какие проблемы. И древние племенные, и современные национальные культуры быстро соединяются в единую глобальную культуру. Это приводит к конфликтам между ранее изолированными культурами и даже к их распаду. В любом городе мира вы можете увидеть рекламу кока-колы. Мировая торговля внедряет в различные культуры те вещи, которые иначе бы в них не возникли. Конечно, кока-кола не имеет определяющего влияния на конструктор «Собери человека сам», поэтому и не отвергается большинством культур. Вы не найдете таких религиозных фундаменталистов, которые бы выступали против заводов по розливу кока-колы в своей стране (то есть найдете, конечно, но это всегда не более чем повод выкрикнуть: «США, убирайтесь вон!»). Вот если закусочные начнут продавать бургеры со свининой в исламских странах или Израиле, то проблем не избежать.

Экстеллект стал настолько мощной и влиятельной силой, что культура одного поколения может теперь радикально отличаться от культуры предыдущего. Второе поколение иммигрантов зачастую сталкивается с еще худшей проблемой: с культурным шоком. Они выросли в другой стране, впитав новые обычаи. Они куда свободнее своих родителей разговаривают на чужом языке, но тем не менее они должны вести себя так, как нравится их родителям. Дома они ведут себя в соответствии с традициями родной культуры, а в школе – в соответствии с новой. Безусловно, из-за этого они чувствуют дискомфорт и порой стремятся разорвать обратную культурную связь. Как только эта связь окажется разорвана, некоторые части культуры уже не будут переданы следующему поколению, необратимо выпадая из их конструктора по сборке человека.

В этом смысле экстеллект находится вне нашего контроля. А выходит он из-под контроля именно тогда, когда становится воспроизводимой системой: экстеллект копирует сам себя (или свои части).

Ключевым моментом здесь стало изобретение печати. До этого достижения экстеллекта передавались из уст в уста. Он жил в умах людей – мудрых старух и старцев. Но, существуя лишь в человеческой памяти, экстеллект не мог расти, ведь память единичного человеческого существа ограниченна. Потом мы научились записывать свои знания, и экстеллект чуточку подрос, но совсем ненамного: ну сколько можно написать от руки? Так что он по-прежнему оставался «в загоне». Большая часть того, что дошло до нашего времени, – это вещи вроде египетских монументов, где записана лишь история отдельных правителей, их величайших битв и отрывки из Книги Мертвых…

Еще одной важной, но, так сказать, приземленной функцией письменности в человеческом обществе являются налоги, счета, контроль за имуществом. Конечно, в сравнении с героическими битвами это звучит довольно скучно, но с ростом общества требуется что-то более надежное, чем старая добрая человеческая память о том, что кому принадлежит или кто кому сколько должен. Такие записи стали выдающимся изобретением своего времени.

С появлением печати стало возможным распространять информацию как можно шире и в куда больших количествах. Всего за несколько лет после изобретения печатного станка в Европе было издано около пятидесяти миллионов книг, то есть больше, чем самих людей. Книгопечатание в ту пору было трудоемким и медленным процессом, зато станков было много, книги хорошо расходились, и это способствовало дальнейшему развитию книгопечатания. Вот тут-то и началось настоящее взаимное влияние, поскольку, как говорится, что написано пером, то не вырубишь топором. Чтобы защитить себя, правители начали фиксировать конституционные права и обязанности на бумаге, поскольку в сомнительном случае можно было всегда сослаться на книгу.

Но королям было невдомек, что, записывая свои права и обязанности, они тем самым ограничивают свои возможности. Ведь граждане тоже всегда могли прочитать эти записи, а следовательно, заметить, что их король начал присваивать себе права, о которых в той бумаге ничего не было сказано. Воздействие закона на человеческое общество изменилось, как только эти самые законы начали записывать и любой желающий мог их прочитать. Это не означало, что отныне короли всегда подчинялись законам, но теперь любые их нарушения оказывались на виду. Что повлияло и на структуру человеческого общества. Кстати, хотя это и не особенно бросается в глаза, люди чаще всего чувствуют себя неуютно, если в их присутствии ведется запись.

Тогда-то интеллект и экстеллект и начали свое комплицитное взаимодействие. Но как только взаимодействие становится комплицитным, индивидуум теряет контроль над ним. Вы можете привносить что-то новое в экстеллект, но никогда не сможете сказать заранее, как это на него повлияет. Все это развивается таким образом, что люди могут быть посредниками между экстеллектом и интеллектом, но не следует забывать, что книгопечатники печатают книги, зачастую не интересуясь их содержанием. Для них куда важнее, чтобы напечатанное было продано.

Когда-то все слова имели власть. Но записанное слово обладало ею в куда большей степени. И обладает до сих пор.

Пока мы говорили об экстеллекте как о чем-то едином, унифицированном и внешнем. В каком-то смысле так оно и есть, однако более важным вопросом яляется взаимодействие между экстеллектом и личностью. Это своего рода индивидуальная петелька обратной связи: мы получаем элементы экстеллекта через родителей, через книги, которые мы читаем, наших учителей и так далее. Так и работает конструктор по сборке человека, и именно поэтому существует культурное разнообразие. Если бы мы все одинаково откликались на один и тот же пакет экстеллектуальной информации, мы были бы одинаковы. Система из мультикультурной стала бы монокультурной.

В настоящее время человеческий экстеллект переживает период интенсивной экспансии. Возможности людей быстро увеличиваются. Когда-то наше взаимодействие с экстеллектом было предсказуемым: родители, учителя, родственники, друзья, деревня, племя. Это позволяло преуспевать отдельным субкультурам, существуя независимо от других субкультур, просто потому, что они об этих других вообще никогда не слышали. Взгляды на мир, отличные от ваших, терялись прежде, чем успевали до вас добраться. В книге «Умм, или Исида среди Неспасенных» Йен Бэнкс описывает странную шотладскую религиозную секту и детей, в ней выросших. Несмотря на то, что члены секты сохранили контакты с внешним миром, по-настоящему важное влияние на них оказывают только события, происходящие внутри секты. В конце истории персонаж, ушедший во внешний мир и взаимодействующий с ним, одержим одной-единсвенной идеей: стать лидером секты и пропагандировать ее учение. Подобное поведение типично для замкнутых человеческих общностей, пока в дело не вступит экстеллект.

Экстеллект отличается от секты тем, что не несет единообразного мировоззрения. Точнее, у него вообще нет мировоззрения. Экстеллект превращается в мультиплекс, это понятие введено в оборот писателем-фантастом Сэмюэлом Дилэни в романе «Имперская звезда». Ординарный (симплексный) ум имеет единственное мировоззрение и точно знает, кто и что должен делать. Сложный (комплексный) ум признает существование различных точек зрения. Мультиплексный же ум задается вопросом, какой толк от конкретных мировоззрений, если мир представляет собой конфликт парадигм, но ум все равно находит способ с ним взаимодействовать.

Любой желающий может создать в Интернете страницу, посвященную НЛО, и рассказывать всем ее посетителям, что НЛО существуют на самом деле, летают по космосу, посещают Землю, похищают людей, крадут детишек… Да-да, так оно и есть, ведь это написано в Интернете.

Один из знаменитых астрономов, читая лекцию о жизни на других планетах и существовании инопланетян, привел несколько научных доводов в пользу того, что где-то в галактике могут быть разумные инопланетяне. Один из слушателей поднял руку и заявил: «Мы и так знаем, что они существуют. Об этом весь Интернет давно пишет».

С другой стороны, вы всегда можете зайти на другой сайт и познакомиться с совершенно противоположной точкой зрения. В Интернете имеется, или по крайней мере может иметься, весь спектр точек зрения.

Это вполне демократично: взгляды глупых простаков имеют ровно тот же вес, как и тех, кто умеет читать, не шевеля губами. Если вы думаете, что холокоста на самом деле не было, то при наличии луженой глотки и кое-каких способностей к веб-дизайну вы можете попробовать потягаться с теми, кто считает, что записанная история все же должна соотноситься с реальными событиями.

Мы вынуждены справляться с мультиплексностью. Мы уже столкнулись с этой проблемой: вот почему глобальная политика неожиданно стала гораздо сложнее, чем была раньше. Нам пока не хватает ответов, но одно кажется вполне ясным: жесткий культурный фундаментализм не приведет ни к чему хорошему.

Глава 45

Блеяние продолжается

ЭКСТЕЛЛЕКТ РАСЦВЕТАЛ БЫСТРЕЕ, чем ГЕКС успевал создавать дополнительное пространство, чтобы его размещать. Он уже достиг моря, распространился по всем континентам и, покинув поверхность мира, достиг Луны, разбросав по небу свои сети… Оттуда он отправился дальше, поскольку интеллект всегда найдет что-то, над чем можно поработать.

Экстеллект непрерывно учился. Помимо всего прочего, он научился бояться.

Факультет Высокоэнергетической Магии постепенно заполнялся волшебниками, немного пошатывающимися после плотного обеда.

– Ринсвинд, – сказал Аркканцлер, – мы тут искали добровольца, который отправится на площадку для сквоша и отключит реактор. Короче, это будешь ты. Прими мои поздравления!

– А это опасно? – спросил Ринсвинд.

– Зависит от того, что именно ты понимаешь под опасностью, – сказал Чудакулли.

– Ну, знаете… То, что причиняет боль или неизбежную остановку сердца, – подсказал Ринсвинд. – Если высок риск агонии, вероятна потеря рук и ног, смерть от удушья…

Чудакулли с Думмингом отошли в сторону. Ринсвинд внимательно прислушивался к их шепоту. Наконец сияющий Аркканцлер повернулся к нему.

– Мы с коллегой разработали новое определение, – сообщил он. – А именно: «Не опаснее всего остального». Извини… – Он склонился к Думмингу, что-то быстро зашептавшему Аркканцлеру на ухо. – Маленькая поправка: «Не опаснее кое-чего другого». Вот. Теперь, надеюсь, тебе все ясно.

– Ну да. Вы имеете в виду, что это не так опасно, как некоторые из самых опасных вещей во вселенной?

– Точно. Причем одной из них, Ринсвинд, будет твой отказ, – Аркканцлер подошел к вездескопу. – О, там еще один ледниковый период. Ну надо же, какой сюрприз.

Ринсвинд покосился на Библиотекаря, который лишь пожал плечами. В Круглом мире прошло всего несколько десятков тысяч лет. Приматы, вероятно, даже не поймут, что их расплющит.

Тут раздалось механическое покашливание ГЕКСа. Думминг подошел к нему, прочитал записку и произнес:

– Эээ… Аркканцлер! ГЕКС утверждает, что нашел на планете развитый интеллект.

– Разумная жизнь? Там? Но там же сплошной лед!

– Не жизнь, сэр. Ну, то есть не совсем жизнь.

– Погодите-ка, а это что такое? – спросил Декан.

Мир опоясывало тонкое, как нить, кольцо. Через равные промежутки на нем располагались мелкие точки, похожие на бусинки, от которых на поверхность спускались тонкие линии. Волшебники решили поступить так же.

Над тундрой завывал ветер. Лед, толщиной в несколько сотен миль, лежал повсюду, даже на экваторе.

Едва материализовавшись, волшебники огляделись.

– Что, черт возьми, здесь произошло? – вопросил Чудакулли.

Пейзаж представлял собой сплошную мешанину рвов и ям. Под снегом едва виднелись дороги, по обочинам которых торчали развалины того, что когда-то было зданиями. Половину горизонта занимало нечто, ужасно похожее на зачахшую версию гигантского «морского блюдца», которую когда-то предлагал Профессор Современного Руносложения. Эта штука имела несколько миль у основания, а верхушка даже не просматривалась в пасмурном небе.

– Ну, и чья же это работа? – обвиняющим тоном поинтересовался Чудакулли.

– Да брось ты, – сказал Декан. – Мы даже не знаем, что это такое.

За путаницей разбитых дорог метель задувала в глубокие траншеи, выдолбленные в земле. Все это выглядело совершенно заброшенным.

Думминг показал на огромную пирамиду.

– То, что мы ищем, должно быть там, – сказал он.

Первое, что заметили волшебники, был какой-то звук вроде жалобного блеяния. Он то затихал, то возобновлялся через равные промежутки времени: то есть – то нет, то есть – то нет. Казалось, звук заполнял собой все здание.

Волшебники бродили туда-сюда, периодически прося ГЕКСа переместить их в новое место. Все они были согласны, что в происходящем нет никакого смысла. Здание в основном было заполнено транспортными путями и погрузочными площадками, чередующимися с массивными колоннами. А еще все тут скрипело, как старый парусник. Иногда до них доносился стон, эхом повторявшийся со всех сторон. Время от времени земля дрожала.

Ясно было, что в самой середине произошло нечто важное. Там торчали трубы в несколько сотен футов высотой. Волшебники опознали вентили, но другие огромные механизмы остались для них загадкой. Канаты толщиной чуть не с целый дом свисали из мрака. И на всем этом блестел иней.

Блеяние не кончалось.

– Смотрите! – воскликнул Думминг.

Высоко над их головами вспыхивали и гасли красные буквы.

– ТРИВОГА, – по слогам прочел Декан. – Интересно, к чему бы это? Похоже, они изобрели магию, кем бы эти «они» ни были. Заставить буквы вот так загораться и гаснуть довольно сложно.

Думминг исчез на несколько секунд, затем появился вновь.

– ГЕКС считает, что это – камбузный лифт, – сказал он. – Ну, понимаете… такая штуковина, которая поднимает вещи с этажа на этаж.

– И куда же? – поинтересовался Чудакулли.

– Эээ… наверх, сэр. В то самое кольцо вокруг планеты. ГЕКС побеседовал с местным интеллектом. Тот в какой-то степени похож на ГЕКСа, сэр. Но он умирает.

– Какая неприятность, – хмыкнул Чудакулли. – А остальные куда подевались?

– Ну, они… сделали что-то вроде громадных… шаров из металла, чтобы в них жить. Знаю, это звучит глупо, но они все улетели. Из-за льда, сэр. И еще тут была комета. Не очень крупная, но она всех напугала. Тогда-то они и построили эти штуки… похожие на бобовые стебли, и стали добывать металлы на небесных камнях, а потом… Улетели.

– Куда?

– Он… то есть интеллект не уверен. Он забыл. Говорит, что многое забыл.

– О, я понял! – воскликнул Декан, пытавшийся не потерять нить беседы. – Они все полезли наверх за волшебным бобом, да?

– Ну, в общем и целом, Декан – дипломатично сказал Думминг. – В общем и целом…

– Похоже, прежде чем уйти, они все тут перевернули вверх дном, – заметил Чудакулли.

Ринсвинд, следивший за рывшейся в мусоре крысой, услышал слова Аркканцлера и буквально взорвался:

– Вверх дном? Где же вы тут видите дно?

– Чего-чего? – переспросил Чудакулли.

– Вы случайно прогноз погоды для этого мира не смотрели? – Ринсвинд даже всплеснул руками. – Ожидается выпадение нескольких миль льда, за ним пройдет небольшой дождичек из камней, временами – удушливый туман, который рассеется через каких-нибудь тысячу лет. Также будет наблюдаться повышенный вулканизм, на одной половине континента разольется лава, после чего последует непродолжительный период горообразования. И по-вашему, это – в порядке вещей?

– Ну, если ты так ставишь вопрос…

– О да! Конечно, бывали и относительно спокойные времена, все вроде бы устаканивалось, а потом – БА-БАХ!

– Незачем так волноваться…

– Я здесь был! – заорал Ринсвинд. – Именно так все тут и происходило! А теперь ответьте, пожалуйста: как, по-вашему, какое-нибудь живое существо может тут перевернуть что-нибудь вверх дном? – Он замолчал и судорожно сглотнул. – Не поймите меня неправильно, если выбрать подходящее время, то – да, это место просто создано для каникул… Десять тысяч лет, может быть, даже пара миллионов, если повезет с погодой, однако строить долгоиграющие планы? Это, черт побери, несерьезно. Отличное место, чтобы провести каникулы, но жить здесь? Увольте! И если кто-то решил отсюда слинять, то я от всей души желаю им удачи.

Он показал пальцем на крысу, подозрительно глядевшую на волшебников. Земля вновь задрожала.

– Посмотрите-ка на нее, – продолжил Ринсвинд. – Мы с вами знаем, что произойдет дальше. Через миллион лет ее потомки будут говорить: «Ух ты! Какой здоровский мир сотворила Великая Крыса специально для нас». А может, наступит черед медуз или еще каких-нибудь неизвестных пока тварей, болтающихся сейчас в морских волнах. Но будущего тут нет! Нет, не так… Я хочу сказать, будущее-то есть, но оно всегда принадлежит кому-нибудь другому. Знаете, из чего состоит местный мел? Из мертвых животных! Нынешние камни – это мертвые животные! Когда-то здесь жили…

Даже будучи в возбужденном состоянии, Ринсвинд вовремя прикусил язык. Не стоило говорить волшебникам о приматах. Смутное чувство вины овладело им.

– Одни существа, – подобрал наконец он слово. – Жили в известняковых пещерах. Известняк состоит из остатков тех самых древних «кисельных капель». Я сам видел, как он появился: оседал на дно, словно снег шел в воде… И те существа жили прямо внутри костей своих далеких предков! Обалдеть! Этот мир… Он напоминает калейдоскоп. Вы поворачиваете его, ждете мгновенье и любуетесь новым узором. Потом еще раз. И еще… – Он замолчал и вдруг поник. – Дайте мне стакан воды, пожалуйста.

– Это была очень… впечатляющая речь, – сказал Думминг.

– Вполне себе точка зрения, – добавил Чудакулли.

Однако другие волшебники давно потеряли интерес к Ринсвинду, как случалось всегда, когда впечатляющие речи произносились не ими.

– Я вам еще кое-что скажу, – продолжил Ринсвинд уже более спокойным тоном. – Этот мир – настоящая наковальня. И все, что здесь, – находится между молотом и наковальней. Каждая его частица – это потомок тех, кто когда-то спасся, несмотря на все беды, которые мир обрушил на них. Надеюсь, что они никогда на нас не разозлятся…

Главный Философ и Декан бочком приблизились к огромному цилиндру. На его боку черной краской было намалевано: «РИММОНТ».

– Эй, парни! – громко позвал Декан. – А здесь что-то разговаривает…

Изнутри цилиндр напоминал маяк. Там имелась винтовая лестница, а на стенах висели изогнутые шкафчики. Тускло горели огоньки, целые созвездия огоньков. Сомнений не оставалось: строители цилиндра владели магией.

Слово «ТРИВОГА» по-прежнему мигало в воздухе.

– Как бы я хотел, чтобы эта пакость выключилась, – проворчал Главный Философ.

Свет тут же потух. Звуки смолкли.

– Наверное, они использовали демонов, – весело сказал Декан. – Ну-ка… Привет!

– Лифт нестабилен, – произнес приятный женский голос.

– А, магия, – скучающим тоном отозвался Чудакулли. – Что ж, это нам подойдет. Эй, голос! Мы хотим подняться наверх в этой волшебной коробке!

– А мы разве хотим? – удивился Думминг.

– Все лучше, чем торчать в этом унылом месте, – отрезал Чудакулли. – К тому же это может быть занятно. Бросим, так сказать, последний взгляд на мир, так сказать, а потом… Ну, в общем, вы поняли.

– Нестаб… иль… ность растет, – сказал голос. Судя по тону, лично его это никак не волновало.

– Что-что она сказала? – переспросил Декан. – Звучит как название местности.

– Прелестно, прелестно, – сказал Чудакулли. – А сейчас можем ли мы наконец подняться?

Узор из огоньков изменился. Затем тот же голос, словно бы взвесив все «за» и «против», произнес:

– Аваррийный реджим.

Дверь закрылась, цилиндр дернулся. Почти тут же включилась приятная музыка, которая, разумеется, совершенно не действовала никому на нервы.

Крыса проводила взглядом штуку, ползущую вверх по тросам, свисающим из центра пирамиды.

Земля опять задрожала.

Паутина вокруг планеты медленно рассыпалась.

Лед подобрался вплотную к закрепленным в земле тросам, но нестабильность уже несколько недель упорно делала свое дело, превращая небольшие толчки в разрушительные удары.

Один из тросов неторопливо выскользнул из пирамиды и улетел в небо, при этом дергаясь и жарко разгораясь алым пламенем.

По всему горизонту другие тросы, танцуя и завывая, уносились ввысь…

Все закончилось за день.

Система сложилась по экватору как карточный домик, извиваясь и пылая на фоне сотен и сотен миль снега. «Ожерелье» вокруг планеты развалилось. Часть обломков разлетелась в стороны, часть – упала на поверхность, приземлившись несколькими часами позже.

Экватор еще некоторое время окружало кольцо огня.

А затем холод вернулся.

Как и говорили волшебники, через сотни миллионов лет все это обязательно повторится. Но мир будет уже иным.

В опустевшей комнате факультета Высокоэнергетической Магии ГЕКС направил вездескоп в космос, разыскивая эту странную новую жизнь.

Он обнаружил ядра комет, к которым были приделаны тросы в тысячи миль длиной. Дюжины поездов за миллионы километров от замерзшей планеты убегали в темное межзвездное пространство.

В их окошках мерцали огоньки. Похоже было, что экстеллект с надеждой смотрел из них в будущее.

Во мраке медленно кружился желтый цилиндр. Он был пуст.

Глава 46

Как удрать с планеты

В ГОРЯЧЕЙ РЕЧИ РИНСВИНДА МНОГОЕ – ПРАВДА. Если вы полагаете, что он перегнул палку, и Земля на самом деле – идиллическое место, заметьте, что он пробыл на планете гораздо дольше, чем вы, и повидал многое, с чем вам никогда не доведется повстречаться. Мы с вами наблюдаем за нашей планетой гораздо меньше времени, чем волшебники. Возможно, поэтому мы уверены, что планета – это здорово. Потому что мы здесь выросли. Мы прямо-таки созданы для нее, а она – для нас… в настоящий момент.

А теперь расскажите это динозаврам.

Ах да. Они куда-то подевались. То-то и оно.

Мы не предлагаем немедленно все бросить и начать строить Ноев ковчег. Но дело дошло до того, что даже Конгресс Соединенных Штатов озаботился вопросом о безопасности нашей планеты, а как вы сами знаете, политики обычно не способны думать о сколько-нибудь отдаленных перспективах. Зрелище кометы Шумейкеров – Леви-9, врезавшейся в Юпитер, заставило некоторых политиков изумленно вздернуть брови. Были рассмотрены предварительные разработки систем, способных защитить от комет и астероидов. Основная проблема в том, что этих «врагов» надо вовремя засечь. Обнаружьте их в срок, и скромная ракета спасет Землю от превращения в поджаренный бекон.

Удивительно, как земная жизнь смогла вынести все, что уготовила ей Вселенная. Эволюция имеет дело с Глубоким Временем, и периоды меньше, чем сто миллионов лет, ее не интересуют. Сама по себе жизнь чрезвычайно устойчива, а вот отдельные ее виды – нет. Они существуют считаные миллионы лет, а затем уходят в небытие. Жизнь продолжается благодаря своей изменчивости, ее книга состоит из сплошных введений. Люди же рассчитывают сделать из своей истории блокбастер минимум на десять серий.

Впрочем, кое-что может нас немного утешить. В натоящий момент нам нечего волноваться по поводу катастроф, которые могут свалиться Сверху. Куда серьезнее то, что происходит у нас Здесь Внизу: опасность ядерной войны, биологической войны, глобальное потепление, загрязнение окружающей среды, перенаселенность, разрушение среды обитания, сжигание тропических лесов и так далее. Впрочем, опасность того, что действия человека убьют планету, невелика. По сравнению с тем, что природа уже делала и обязательно сделает снова, наша деятельность ничтожна. Один-единственный астероид обладает большей разрушительной силой, чем все человеческие войны, вместе взятые, включая гипотетическую Третью мировую войну. Любой ледниковый период изменит климат сильнее, чем выбросы углекислого газа от всех автомобилей нашей цивилизации. А что до деканских траппов… Поверьте, вам бы очень не захотелось дышать воздухом той эпохи.

Нет, мы не можем разрушить Землю. Мы можем разрушить только самих себя.

Впрочем, вряд ли это обеспокоит кого-то, кроме нас. Тараканы и крысы вернутся, а если произойдет самое худшее, страницы «Книги Жизни» будут продолжены бактериями в толще горных пород. А потом кто-то их прочтет.

Если мы хотим заслужить гордое имя Homo Sapiens, нужно сделать по крайней мере две вещи, увеличивающие наши шансы на выживание. Вопервых, нам надо резко сократить свое воздействие на окружающую среду. Тот факт, что природа временами способна наносить смертельные удары, не дает нам права ей подражать. Ведь именно мы изобрели этику. Окружающая нас среда достаточно настрадалась от различных сил, и последнее, что ей требуется, это чтобы человечество усугубило проблемы. Даже с точки зрения банального эгоизма таким образом можно попытаться выиграть немного времени.

Которое мы могли бы использовать для того, чтобы переложить часть яиц в другую корзину.

Люди всегда мечтали о путешествиях к иным мирам. Но сейчас эта отвлеченная идея превращается из забавы или расчетов на коммерческую выгоду в вопрос нашего выживания.

Правильнее всего сказать себе прямо сейчас, что все это уже не научная фантастика. Ну, то есть и фантастика, конечно, тоже, поскольку данная тема лежит в основе жанра научной фантастики, а многие из лучших писателей-фантастов (из тех, по чьим книгам не снимается кино) упорно писали об этом десятилетиями. Но это не означает, что все их фантазии не могут стать реальностью. Ледниковые периоды – это тоже реальность. Когда большие-пребольшие камни с диким визгом ворвутся в атмосферу, чтобы остановить их, нам потребуется нечто более серьезное, чем Брюс Уиллис на космическом шаттле в роли Сокола Тысячелетия.

Может быть, наше стремление исследовать Вселенную не более чем проявление обезьяньего любопытства. Но существует и иной, более рациональный импульс, побуждающий нас наносить на карты новые земли и завоевывать новые миры. А может быть, все дело в заложенном в нас изначально стремлении распространить свое присутствие как можно более широко: ведь леопард не может съесть всех, если вас – неисчислимое множество.

Эта потребность заставила нас проникнуть в каждый уголок и щель нашей планеты, от льдин Арктики до пустынь Намибии, от глубин Марианской впадины до пика Эвереста. Многие из нас придерживаются Ринсвиндовых взглядов на комфортную жизнь и предпочитают оставаться дома, но некоторые – слишком беспокойны, чтобы чувствовать себя счастливыми, сидя сиднем на одном и том же месте.

Все это вылилось в мощную движущую силу, превратив наш вид в нечто очень странное, чьи коллективные возможности превосходят понимание отдельного индивида. Мы не всегда используем их с умом, однако без них мы были бы намного слабее. Теперь же у нас они воплощаются в реальность.

Так мечта может сотворить чудо. Когда Колумб открывал (ну хорошо – переоткрывал) Америку и люди в Европе узнали о ее существовании, на самом-то деле он искал новый морской путь в Индию. Опираясь на сведения, которые ученые того времени считали фантазиями, он убедил самого себя, что мир – намного меньше, чем кажется. И рассчитал, что, поплыв на запад от Африки, можно довольно быстро добраться до Японии и Индии. Ученые оказались правы, а Колумб ошибся. Вот только помним мы именно Колумба, потому что в итоге он стал тем, кто уменьшил наш мир. Он взял на себя смелость отправиться туда-не-знаю-куда, поддерживаемый только убеждением, что там, на той стороне, обязательно есть что-то важное.

Мы по крайней мере видим цель нашего путешествия, Колумбу же пришлось довольствоваться лишь предчувствием.

Огромная ракета «Сатурн5» с приделанной к ней крошечной капсулой «Аполлона» стала первой попыткой человека уйти за пределы земной гравитации. Мы не имеем в виду, что гравитационное притяжение Земли станет равным нулю, если вы отлетите подальше, хотя это весьма распространенное заблуждение. Мы подразумеваем, что если вы летите достаточно быстро, то сила тяжести Земли никогда не сможет притянуть вас обратно. Небесная механика оперирует в фазовом пространстве дистанций и скоростей, ее «ландшафт» включает в себя не только скорость, но и расстояние. Лишь узнав достаточно много о гравитации и динамике, чтобы понять этот нюанс, мы обрели шанс воплотить проекты типа «Аполлона» на практике.

Вы легко поймете это на примере неких древних идей, которые были совершенно умозрительными (в приземленном смысле этого слова) и одновременно вполне фантастическими и непрактичными, по крайней мере по меркам Круглого мира. В 1648 году епископ Джон Уилкинс перечислил четыре способа покинуть Землю: заручиться поддержкой духов или ангелов; оседлать птиц; прикрепить крылья к телу; построить летательную колесницу. Из христианского милосердия мы могли бы интерпретировать последние два способа как самолеты и ракеты, но Уилкинс определенно думал, что земная атмосфера распространяется до самой Луны. Гравюра шестнадцатого века Ханса Шойфелина изображает Александра Македонского, улетающего в космос на двух грифонах. А что? Дешево и сердито. Бернардо де Заманья подумывал о воздушной лодке, в то время как другие – о воздушных шарах.

Каждая эпоха фантазировала в рамках существовавших тогда технологий. В романе Жюля Верна «С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут», написанном в 1865 году, путешественники отправляются в космос на капсуле, выстреленной из огромной пушки, установленной во Флориде. В 1870 году вышло продолжение романа – «Вокруг Луны», и там уже описан целый космический поезд из подобных капсул. Жюль Верн не ошибся, выбрав Флориду. Он знал, что благодаря вращению Земли возникает центробежная сила, помогающая капсуле покинуть планету, и что сильнее всего она действует на экваторе. Поскольку героями книги были американцы, то Флорида вполне подошла. Когда НАСА начало запуск ракет, они пришли к тем же выводам и космодром был построен на мысе Канаверал.

У больших пушек, правда, имеются отдельные недостатки, такие, как стремление расплющить своих пассажиров по полу из-за слишком быстрого ускорения. Однако современные технологии помогают этого избежать благодаря постепенному росту скорости. С инженерной точки зрения ракеты пока наиболее предпочтительны, однако все еще может измениться. В 1926 году Роберт Годдард изобрел жидкое ракетное топливо. Первая его ракета поднялась на головокружительную высоту 40 футов (12,5 м). С тех пор ракеты проделали немалый путь, доставив людей на Луну и разослав наши приборы по всей Солнечной системе. Да и сами они стали куда совершеннее. И все же, все же… Не кажется ли вам, что способ покидать планету на гигантском одноразовом фейерверке не слишком элегантен?

До недавнего времени считалось, что запас энергии, необходимый для полета в космос, должен переноситься самим снарядом. Тем не менее у нас уже имеется, пусь и в зачаточном состоянии, способ покинуть Землю, оставив источник энергии на планете. Это лазерная двигательная установка: мощный луч когерентного света, направляемый на твердый предмет, буквально толкает его вперед. Подобный способ требует огромных затрат энергии, однако прототипы, созданные Лейком Мирабо, уже были испытаны в Центре высокоэнергетических лазеров на полигоне Уайт-Сэндс. В ноябре 1997 года небольшой снаряд достиг высоты 50 футов (15 м) за 5,5 секунды; в декабре того же года – уже 60 футов (20 м) за 4,9 секунды. Это может показаться не слишком впечатляющим, но сравните с первой ракетой Годдарда. Для достижения эффекта гироскопической стабилизации снаряд вращается со скоростью 6 тысяч оборотов в минуту. Лазерный луч частотой 20 импульсов в секунду направляется на специальную полость, нагревая воздух под ней и создавая волну сжатия в несколько тысяч атмосфер с температурой 30 000 °К. Именно это и толкает снаряд вперед. На большой высоте воздух становится разреженным, поэтому для аналогичной ракеты потребуется взять на борт топливо. Оно будет закачиваться в полость и испаряться под лазерным лучом. Для того чтобы вывести на орбиту снаряд весом в 2 фунта (1 кг), потребуется лазер мощностью 1 МВт.

А еще это может быть очень мощным оружием…

Другой вариант – это направленная передача энергии. С Земли можно направить пучок высокочастотной электромагнитной энергии. Это не просто фантазии: в 1975 году Дик Дикинсон и Уильям Браун переслали на расстояние в 1 милю пучок мощностью 30 кВт (чего достаточно для питания тридцати электроплиток). Джеймс Бенфорд и Мирабо предложили использовать для запуска космических кораблей волну миллиметрового диапазона, которая не затухает в атмосфере. Это одна из вариаций лазерного метода, при которой используются снаряды аналогичной конструкции.

Оба этих метода требуют огромного количества энергии. В них слышится отголосок старых инженерных предрассудков, что любой выход в космос потребует много энергии для преодоления гравитации Земли. Но их преимущество заключается в том, что источник энергии остается на планете, а электростанция мощностью 1000 МВт, которая потребуется для лазерного запуска, в промежутках может генерировать электроэнергию для бытовых нужд.

Более тонкий метод, основанный на принципе боласа, впервые был предложен в 50х годах ХХ века. Болас – это такое охотничье приспособление, представляющее собой 3 грузика, прикрепленных к ремешкам, концы которых связаны вместе. В полете болас вращается, растягивая грузики в стороны. Когда ремни достигают цели, грузики закручиваются по спирали и наносят смертельный удар. Похожее устройство, напоминающее гигантское колесо обозрения с треми спицами, на концах которых будут располагаться кабины, можно установить над экватором. Нижняя часть боласа будет располагаться где-то в нижних частях атмосферы, а верхняя – в космосе. Вы можете подлететь к нижнему «шарику» на самолете, пересесть в кабинку, а потом – рраз! – и вы уже в космосе. Самое большое препятствие на пути подобного проекта – это трос, который должен быть прочнее, чем все известные нам материалы. Впрочем, углеродное волокно – шаг в правильном направлении, поскольку сочетает прочность с легкостью. Атмосферное трение замедлило бы вращение боласа, но подобные потери можно компенсировать, установив в космосе солнечные батареи.

Впрочем, самым известным устройством подобного типа является космический лифт. Мы упоминали о нем в первой главе в метафорическом смысле, также в качестве технологической идеи. Теперь мы поговорим о нем подробнее. По сути, космический лифт первоначально представляет собой спутник на геостационарной орбите. Затем вы опускаете с него трос на поверхность Земли, сооружаете подходящую кабинку и находите подходящий материал для кабеля. Этот материал вы поднимаете наверх ракетами или системой боласов (а как только у вас будет первый такой трос, с его помощью можно соорудить и остальные). Все это вам нужно сделать лишь однажды, поэтому величина первоначальных расходов становится несущественной.

В начале книги мы уже подчеркивали, что, как только количество спускаемого вниз и поднимаемого наверх груза уравняется, преодоление гравитации станет абсолютно бесплатным и не потребует новых затрат энергии. С этого момента можно будет начать строить межпланетные корабли прямо в космосе, используя материалы, добытые на Луне или в поясе астероидов. Космический лифт станет новой отправной точкой нашей цивилизации, именно поэтому мы использовали его прежде как метафору, говоря о жизни вообще.

Идея космического лифта принадлежит ленинградскому инженеру Ю. Н. Арцутанову и впервые была опубликована в 1960 году в газете «Правда». Он назвал его «небесной канатной дорогой» и подсчитал, что таким образом можно доставлять на орбиту 12 тысяч тонн грузов в день. Благодаря Джону Айзексу, Хью Браднеру и Джорджу Бэкусу в 1966 году идея привлекла внимание и западных ученых. Этих ученых полеты в космос не интересовали, они были океанографами, то есть теми людьми, которых весьма занимает подвешивание тяжестей на тросах. Они предпочли бы протянуть тросы на дно океана, а не запускать в космос. Океанографы не знали о русской разработке, но вскоре идеи Арцутанова получили широкую известность среди западных ученых, после того как русский космонавт и живописец Алексей Леонов создал картину, изображающую космический лифт в действии.

Вероятно, столь простая, сколь и невыполнимая идея приходила в голову многим людям, но так и оставалась неизвестной широкой публике именно потому, что выглядит невыполнимой с точки зрения существующих или возможных в ближайшем будущем технологий. Это означает, что она время от времени будет заново изобретаться все новыми и новыми людьми. В 1963 году писатель-фантаст Артур Кларк размышлял о том, как можно увеличить количество геостационарных спутников связи. Для этого, по его мнению, со спутника, находящегося на геостационарной орбите, достаточно спустить трос и подвесить на него другой спутник. Позже он сообразил, что отсюда рукой подать до космического лифта, идея которого была им позже развита в романе «Фонтаны рая». В 1969 году А. Р. Коллар и Дж. У. Флауэр также пришли к идее подвешивания спутников на тросах, спускающихся со спутника на геостационарной орбите. А в 1975 году Джером Пирсон предложил создать «орбитальную башню», что по сути то же самое.

Естественно, как только вы соорудите один космический лифт, вы можете подвесить к нему несколько тросов. Раз все нужные материалы можно поднять, почти не затрачивая средств, зачем же останавливаться на достигнутом? Чарльз Шеффилд в романе «Паутина меж мирами» придумал целое кольцо космических лифтов, размещенное вокруг экватора. Именно его и увидели волшебники. По иронии судьбы, из-за высокой, по эволюционной шкале, скорости развития человеческой цивилизации нас с вами волшебники уже не застали.

Но случится ли когда-нибудь так, что космический лифт выйдет из области чистой фантазии? Можно ли построить подобное в ближайшем будущем? В 2001 году две группы ученых НАСА, проанализировав технические возможности, заключили, что это вполне осуществимый проект. Правда, Дэвид Смитерман, бывший руководителем одной из этих групп, считает, что воплотить подобное на практике можно будет лишь к 2100 году.

Главной проблемой остается трос. Нагрузка на трос будет меньше у поверхности, а чем выше – тем больше, поскольку каждый его отрезок должен удерживать вес троса, находящегося под ним. Таким образом, его нужно сделать толще. А теперь вопрос: какой материал обладает достаточной для этого прочностью? Сталь не годится: трос толщиной 4 дюйма (10 см) у Земли потребует толщины 2,5 триллиона миль (4 триллиона км) в верхней части. В переводе с языка инженеров, это означает: «Сталь использовать нельзя, так как она слишком тяжела». Кевлар подошел бы лучше (толщина троса в верхней части составила бы всего-навсего 1600 м – чуть больше мили), но тоже не годится.

Чтобы изготовить трос приемлемой толщины, нужен материал, прочность которого на разрыв составляет не менее 62,5 гигапаскаля: то есть он должен быть в 30 раз прочнее стали и в 17 раз –кевлара. И такой материал уже существует. Это углеродные нанотрубки: молекулы углерода, свернутые в полый цилиндр, которые можно рассматривать как половинки молекул знаменитого фуллерена, состоящих из 60 атомов углерода и имеющих форму футбольного мяча. Прочность на разрыв одной такой нанотрубки – не менее 130 гигапаскалей, то есть более чем в два раза превышает требуемую. Загвоздка в том, что пока мы научились создавать углеродные нанотрубки длиной лишь в несколько микрон. Но если удастся довести их длину до 4 мм, можно будет встраивать их в композитный материал подходящей прочности.

Вторая проблема – это база. Чем выше от поверхности Земли будет поднят трос, тем больше удастся сэкономить наверху, где сосредоточена основная масса. Вот почему у основания тросов в Круглом мире имеются огромные «зачахшие морские блюдца». По расчетам НАСА высота башни должна составлять по крайней мере 6 миль (10 км). Чтобы уменьшить высоту башни, логично построить ее на вершине горы, однако, поскольку в случае разрыва трос упадет на землю, лучше всего разместить такую башню в океане близ экватора. В принципе современные методы строительства позволяют возвести башню высотой 12 миль (20 км).

Ну и, наконец, третья проблема: как перемещать кабины вверх-вниз по тросу? Тут неважно, какой метод применить, главное, чтобы он был экономен в эксплуатации и обеспечивал высокую скорость. Магнитная левитация выглядит довольно симпатично.