Наука Плоского мира Пратчетт Терри
ГЕКС пришел к следующим выводам: если имеется жизнь, то где-нибудь возникнет интеллект; а когда появится интеллект, то где-нибудь обязательно возникнет и экстеллект. Если же не возникнет, значит, интеллект недостаточно интеллектуален. Разница такая же, как между крошечным морским рачком и целой стеной из известняка.
Еще ГЕКС решал, надо ли делиться этими выводами с волшебниками, учитывая то обстоятельство, что последние существовали в одном из высокоразвитых экстеллигентных миров. Впрочем ГЕКС понимал, что его создатели несравненно умнее его самого. Другое дело, что они – великие мастера маскировки.
Новое существо разработал Профессор Современного Руносложения.
– Все, что нам нужно, это какой-нибудь миленький моллюск: морское блюдце или рапанчик, – объяснял он свою идею прочим волшебникам, уставившимся на доску. – Мы переносим его сюда, в магическую среду, используем парочку заклинаний роста, а потом отпустим, и пусть Природа берет свое. А поскольку там, как мы знаем, все остальные вымирают как мухи, наше создание вскоре станет доминирующим видом.
– И насколько высоко оно будет доминировать? – скептически спросил Чудакулли.
– Около двух миль от подножия и до вершины конуса, – сказал Профессор Современного Руносложения. – И примерно четыре мили в поперечнике.
– Тяжеленько же ему будет передвигаться, – заметил Декан.
– Вес раковины действительно будет его немного тормозить, но, по моим расчетам, оно сможет преодолевать путь, равный длине своего тела, всего за год. Ну, максимум за два.
– А есть-то оно что будет?
– Все подряд.
– То есть?..
– Да вообще все! Я хочу пустить по низу основания ряд всасывающих отверстий, приспособленных для фильтрации питательного плактона из морской воды.
– И кто у нас планктон?
– Ну, что там есть? Киты… Косяки разных рыб и прочая мелочь.
Волшебники еще раз внимательно осмотрели схему конусообразного объекта.
– А как у него с мозгами? – поинтересовался Чудакулли.
– Зачем они ему?
– Ну да, ну да…
– Зато оно сможет выдержать чуть ли не прямое попадание кометы, а срок его службы, по моим предварительным прикидкам, составит более пятисот тысяч лет.
– А потом оно сдохнет? – спросил Чудакулли.
– Разумеется! Мои расчеты показывают, что, чтобы выжить, к тому времени оно должно будет поглощать пищу в течение 24 часов и 1 секунды каждые 24 часа.
– И тогда-то оно сдохнет?
– Да.
– А оно само в курсе?
– Вряд ли.
– Боюсь, тебе придется начать все заново, уважаемый лектор.
Думминг тяжело вздохнул.
– Тебе не надо то и дело пригибаться, – сказал он. – Не говоря уже о том, что это и не поможет. Мы следим за всеми кометами и в случае чего заранее тебя предупредим.
– Ты не представляешь, что я тогда пережил! – воскликнул Ринсвинд, ползком пробираясь вдоль берега. – Да еще этот проклятый шум!
– Слушай, ты Сундук не видел?
– Говорю ж тебе, у меня до сих пор в ушах звенит!
– Так что же Сундук?
– Что-что? А, Сундук… Смылся. Ты не видел ту сторону планеты? Там возникла целая горная страна!
После столкновения волшебники немного прокрутили время вперед. Всюду, куда ни глянь, царил удручающий беспорядок. И все же, используя свои бездонные запасы сварливиума, жизнь постепенно возрождалась. Вернулись и крабы, не проявлявшие, впрочем, больше никакого интереса к сооружению домиков. Вероятно, что-то нашептывало им, что это будет сплошная потеря времени.
Ринсвинд мысленно вычеркнул их из списка. «Ищи любые признаки разума!» – так наказал ему Аркканцлер. Сам Ринсвинд считал, что все действительно разумные создания должны бежать от волшебников сломя голову. Если ты где-нибудь встретишь волшебника, немедленно начинай пускать слюни и мычать как идиот. Вот что посоветовал бы Ринсвинд местному разумному существу.
Впрочем, его совет пока никому не понадобился: что в море, что на суше, все и так действовали с похвальной глупостью.
Негромкий звук заставил Ринсвинда посмотреть под ноги. Оказалось, он едва не наступил на рыбу.
Она, извиваясь в прибрежной грязи, тщетно пыталась добраться до лужи соленой воды.
Будучи по природе добрым человеком, Ринсвинд осторожно поднял несчастную и отнес в море. Некоторое время рыба поплескалась на мелководье, а затем, к немалому изумлению Ринсвинда, опять полезла на берег.
Он снова отнес ее в воду, на этот раз выпустив поглубже.
Через тридцать секунд рыба вновь была на берегу.
Ринсвинд присел над упорно ползущей куда-то тварью.
– Не хочешь ли поговорить об этом? – спросил ее он. – Пойми, там, в море, тебя ждет прекрасная жизнь, не стоит отрекаться от нее из-за каких-то пустяков. В конце концов, у всего можно найти положительные стороны, если знаешь, конечно, куда смотреть. Нет, я тебя понимаю: жизнь – это как замок из песка. А ты – всего лишь неказистая рыба. Но знаешь, по моему опыту, истинная красота находится где-то внутри, под кож… Я хотел сказать, что под чешуей, ты…
– Что там у тебя творится? – спросил голос Думминга.
– Вот, с рыбой беседую, – ответил Ринсвинд.
– Зачем?
– Она все время вылезает из воды. Похоже, на все готова, чтобы свести счеты с плавниками.
– И?
– Что и? Сами же сказали искать что-нибудь интересное.
– Мы здесь все как один пришли к выводу, что в рыбах ничего интересного нет, – возразил Думминг. – Рыбы глупы по определению.
– Там среди волн плавают крупные рыбы, – сказал Ринсвинд. – Может быть, она их боится?
– Ринсвинд, рыбы на то и рыбы, чтобы жить в воде. Пойди лучше и отыщи крабов. И ради богов, выкинь ты эту чокнутую рыбешку подальше в море.
– Возможно, нам придется кое-что переосмыслить, – мрачно произнес Чудакулли.
– Насчет тритонов, – уточнил Думминг.
– Тритоны окончательно там распоясались, – сказал Декан. – В сортире и то можно найти более приличные вещи.
– Пусть тот, кто выпустил туда тритонов, сделает шаг вперед, – распорядился Чудакулли.
– Уверен, никто не мог этого сделать, – сказал Главный Философ. – После падения кометы Сундук куда-то запропастился, и мы не можем больше ничего переправить в тот мир.
– Вот именно! А у меня, между прочим, полный аквариум первоклассных зачарованных моллюсков, готовых к отправке, – добавил Профессор Современного Руносложения. – И что, скажите на милость, мне теперь с ними делать?
– Закажи себе из них похлебку, – предложил Декан.
– Эволюция призвана улучшать вещи, – продолжал наставления Чудакулли, – но она не должна их изменять. Ладно, допустим, как-то случайно получились эти дурацкие амфибии. Но! И это чрезвычайно важный момент: есть ведь еще Ринсвиндовы рыбы. И если они непременно должны отрастить себе ноги, почему они до сих пор там?
– Головастики совсем как рыбы, – подал голос Казначей.
– Но головастик знает, что он станет лягушкой, – принялся терпеливо объяснять Чудакулли. – В том же мире вообще нет нарративиума. Тамошняя рыба не может сказать себе: «Ах, меня так манит жизнь на суше, хочется побродить там на таких длинных штуковинах, для которых у меня пока даже нет названия». Нет, уважаемые! Или эта планета каким-то образом сама генерирует новые формы жизни, или нам придется вернуться к старой гипотезе насчет «скрытых богов».
– Да там вообще все наперекосяк, – сказал Декан. – Дело наверняка в сварливиуме. Никакие боги не совладали бы с этим миром. Едва там возникла жизнь, все сразу же пошло вразнос. Помните ту книжку, которую нам приносил Библиотекарь? Сплошные враки! В том мире все происходит совершенно не так! Они просто делают то, что им заблагорассудится!
– Все-таки какой-никакой, а прогресс налицо, – осторожно заметил Думминг.
– Ты об этих амфибиях-переростках, что ли? – фыркнул Главный Философ. – А в море все шло так хорошо. Помните медуз-сетевязов? А какую великолепную цивилизацию построили крабы! Они, можно сказать, обрели культуру!
– Они жрали захваченных в плен врагов живьем, – напомнил ему Профессор Современного Руносложения.
– Ну да, было дело… – нехотя признал Главный Философ. – Но, должен заметить, делали это, соблюдая все правила этикета. И только у подножия статуи Великого Краба. Бедняги пытались покорить мир, а чем он им отплатил? Миллионом тонн раскаленного добела льда прямо промеж глазок на тоненьких стебельках? Все это так грустно, друзья мои.
– Возможно, им следовало пожирать врагов поинтенсивнее, – заметил Декан.
– Возможно, рано или поздно планета поймет намек, – сказал Чудакулли.
– А может быть, наконец настало время гигантских моллюсков? – с надеждой спросил Профессор Современного Руносложения.
– Пока у нас имеются только гигантские тритоны, – осадил его Чудакулли. Он внимательно посмотрел на Декана и Главного Философа. Не обладай Аркканцлер определенной политической сметкой, ему ни за что не удалось бы удержаться на вершине клокочущего вулкана, называемого Незримым университетом. – Тритоны, господа, могут стать отличным выходом. Они же амфибии, значит, чувствуют себя как дома и в воде, и на суше. Взяли, так сказать, навар от обеих стихий. Ну, что скажете?
Оба волшебника неуверенно переглянулись.
– Что ж… Я лично полагаю… – начал Главный Философ.
– Да, может быть, – скрепя сердце, согласился Декан. – Вполне возможно…
– Вот и договорились, – довольно потер руки Чудакулли. – Итак, будущее за тритонами!
Глава 34
Девять из десяти
«В ТОМ МИРЕ ВООБЩЕ НЕТ НАРРАТИВИУМА».
Давайте немного отвлечемся от сказания о «Рыбе, которая вышла из моря» и обратимся к более философским темам. Наши волшебники снова в затруднении. В Плоском мире события происходят потому, что повествовательный императив понуждает их свершаться. Выбор способа достижения цели остается на совести действующих лиц, но не сама цель. Профессор Современного Руносложения пытается создать устойчивую форму жизни. Он думает, что выживаемости биологических видов препятствует хрупкость самой жизни, и единственным способом преодолеть это полагает моллюска с раковиной диаметром в две мили, способного выдержать все, что может свалиться с неба.
Судя по всему, ему даже не пришло в голову, что жизнь добивается выживаемости другими, косвенными методами. С невероятной цепкостью она возникает в самых неблагоприятных местах, успешно воссоздавая себя снова и снова. Волшебники прямо разрываются между фактом, что планета – на редкость неудачное место для возникновения жизни, и тем обстоятельством, что это положение опровергается самой жизнью.
Всем им там, в Плоском мире, ясно как день, что один шанс на миллион осуществляется в девяти случаях из десяти[59]. Дело в том, что обитатели Плоского мира сами являются частью истории, которая и определяет все, что с ними происходит. И если истории требуется, чтобы кому-то выпал один шанс на миллион, что ж, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, именно так и произойдет. В Плоском мире абстракции, как правило, материализованы, поэтому там имеется специальный элемент, нарративиум, гарантирующий всеобщее подчинение повествовательному императиву. Другой персонификацией абстракции является Смерть, следящий за тем, чтобы каждая частная история заканчивалась именно тогда, когда ей и надлежит быть законченной. Нарративиум служит залогом того, что даже если кто-то попытается восстать против истории, в которой живет, ему все равно не удастся выйти за ее пределы.
Неудивительно, что маги пришли в замешательство, столкнувшись с нашим миром, в котором все совсем не так.
Или?..
В конце концов, в нашем мире тоже попадаются субъекты, управляющие историями.
Кстати, вот вам история о тех, кто управляет. Дело было в 1997–1998 годах на гоночной трассе Херес во время проведения последнего заезда Гран-при гонок «Формулы1». В борьбе за чемпионский титул знаменитый гонщик Михаэль Шумахер опережал на одно очко своего главного конкурента Жака Вильнева. Однако ключевую роль, по всей видимости, сыграл член команды Вильнева Хайнц-Харальд Френтцен. Гонщики конкурировали за поул-позицию, то есть за наиболее выгодное положение при следующем старте, которое получает пилот, показавший лучшее время в квалификационных заездах. И что же произошло? Как это ни странно, но и Вильнев, и Шумахер, и Френтцен прошли круг за 1 минуту и 21,072 секунды. Время совпало вплоть до тысячных долей, что совершенно невероятно!
Но факт остается фактом: время прохождения действительно совпало. Однако так ли уж это было невероятно?
В научных сферах подобные вопросы всплывают довольно часто, потому что они на самом деле представляются важными. Насколько показательна статистическая выборка случаев заболевания лейкемией вблизи ядерной установки? Является ли достаточным доказательством опасности пассивного курения корреляция между раком легких и наличием в семье курильщика? Свидетельствуют ли сексуальные отклонения у рыб о загрязнении системы водоснабжения химическими веществами типа эстрогена?
Или вот еще такой пример. 84 % детей у пилотов израильских истребителей – девочки. Почему у летчиковистребителей чаще рождаются дочери? Станет ли ответ на данный вопрос прорывом в области программирования пола ребенка или это просто влияние статистической погрешности? Оценить это отнюдь не просто. Так называемое чутье тут бесполезно, потому что люди не больно-то и способны предугадывать случайные события. Многие считают, что если в лотерее давно не выпадали какие-то номера, то вероятность, что они скоро выпадут, больше. Но у лотерейной машины память отсутствует, и ее будущие действия никак не зависят от прошлых. Цветные пластмассовые шарики не в курсе, как часто они выпадали прежде, а следовательно, не стремятся компенсировать дисбаланс.
Когда же дело доходит до совпадений, наша интуиция вообще сбивает нас с толку. Вот вы приходите в бассейн, и парень за стойкой не глядя достает из ящика ключ от шкафчика. Идете в раздевалку, где с радостью обнаруживаете, что почти все шкафчики свободны. Но тут же выясняется, что еще три человека получили шкафчики по соседству с вами: начинаются извинения и дружное хлопанье дверцами. Или вот, например: вы впервые в жизни летите на Гавайи, где встречаете одного венгра, с которым когда-то работали в Гарварде. Другой случай: вы с новой женой проводите медовый месяц в кемпинге в отдаленной части Ирландии. И вот вы с ней прогуливаетесь по пустынному пляжу, а вам навстречу… топает ваш начальник и тоже с новой женой. Все вышесказанное – реальные истории из жизни Джека.
Почему нас так завораживают совпадения? Потому что нам кажется, что случайные события должны равномерно распределяться во времени, и их статистические скопления нас безмерно удивляют. Мы просто уверены, что «типичный» лотерейный розыгрыш должен выглядеть примерно как «5, 14, 27, 36, 39, 45», а вот последовательность «1, 2, 3, 19, 20, 21» представляется гораздо менее вероятной. На самом же деле шанс выпасть у обеих последовательностей совершенно одинаков, а именно 1 к 13 983 816. Типичный лотерейный розыгрыш довольно часто включает несколько соседних номеров, потому что последовательности из 6 случайных номеров между 1 и 49 скорее склонны группироваться, чем наоборот. По крайней мере, именно так работает лотерея в Великобритании.
Откуда мы это знаем? Для ответа на подобные вопросы теория вероятности пользуется термином «пространство элементарных событий» (так в этой теории вероятности называют уже упоминавшееся нами фазовое пространство), то есть виртуальное пространство, включающее в себя все множество вероятных событий. Оно содержит не только интересующее нас событие, но и все возможные альтернативы. Для игральной кости, например, пространство элементарных событий – это: 1, 2, 3, 4, 5, 6. Для лотереи же оно должно содержать все последовательности чисел от 1 до 49. В этом пространстве некое численное значение присваивается каждому событию. Именно это значение и называется его вероятностью, то есть соответствует тому, насколько вероятно данное событие. Если игральная кость не была мимоходом «подправлена» шулером, вероятность выпадения у всех чисел одинакова: 1 к 6. То же самое верно и по отношению к лотерее, только теперь речь идет о вероятности 1 к 13 983 816.
Мы можем использовать пространство элементарных событий, чтобы приблизительно оценить вероятность совпадения, произошедшего на соревнованиях «Формулы1». Лучшие пилоты проходят трассу примерно на одной и той же скорости, поэтому три из них легко могут прийти к финишу в пределах одной десятой секунды. В интервале тысячных долей секунды для каждого из лидеров существовало всего 100 возможных результатов: это и было их пространством элементарных событий. Тогда вероятность совпадения для троих гонщиков – 1 к 10 000, то есть достаточно маленькая, чтобы произвести на нас впечатление, но ненастолько уж сверхъестественная.
Подобные прикидки помогают объяснять те якобы поразительные совпадения, о которых частенько пишут в газетах, вроде получения игроком в бридж «идеальной руки», то есть тринадцати карт одной масти разом. Количество партий в бридж, сыгранных в мире за неделю, огромно, огромно настолько, что в течение нескольких недель реальные события заполнят все пространство элементарных событий целиком. Поэтому в масштабах всего мира «идеальная рука» иногда выпадает с частотой, имеющей действительно небольшую, но отнюдь не нулевую вероятность. Но вероятность того, что «идеальная рука» достанется всем четверым игрокам одновременно, мала настолько, что даже если бы на каждой планете галактики было по миллиарду жителей и все они миллиард лет играли бы в бридж каждый день, то и в этом случае подобное вряд ли бы произошло.
Тем не менее время от времени в газетах сообщают о случаях такого рода. Логичный вывод, который можно сделать, что это не чудеса, а нечто нарушившее естественную вероятность событий. Возможно, игроки получили почти «идеальную руку», а потом молва приукрасила случившееся настолько, что, когда подключились журналисты с фотографами, повествовательный императив предопределил соответствие истории тому, о чем спрашивали газетчики. В конце концов, может быть, кому-то просто захотелось увидеть свои имена в газете. Ученые тоже часто недооценивают склонность людей ко лжи. Многие из них были одурачены «доказательствами» экстрансенсорных способностей и всяких сверхъестественных явлений, на поверку оказавшихся мошенничеством.
Многие другие странные совпадения при ближайшем рассмотрении уходят в «серую зону». Имеются сильные подозрения в обмане, который обычно никак нельзя доказать либо потому, что необходимые доказательства недоступны, а то и из-за того, что овчинка выделки не стоит. Другая возможность оказаться обманутым каким-нибудь совпадением связана с незнанием реальных границ данного пространства элементарных событий. Та же «идеальная рука» может вполне объясняться способом, каким игроки тасуют карты перед очередной сдачей (короче говоря, тасуют они паршиво). Если колоду заранее разложить так, чтобы сверху легли четыре карты различной масти, а кроме того, каждая четвертая карта была одинаковой масти, можно сколько угодно снимать колоду (разумеется, не тасуя ее при этом) и все равно получать «идеальную руку». Между прочим, к концу игры карты на столе лежат более-менее упорядоченно, поэтому, когда их собирают, они зачастую сохраняют исходный расклад.
То есть даже в таком, казалось бы, математически аккуратном примере, как бридж, подобрать адекватное пространство элементарных событий совсем не просто. В приведенном примере оно состояло из «колоды карт, которые игроки в бридж обычно собирают в конце партии», а не из «всех возможных сочетаний карт». Это сильно меняет дело.
Увы, статистика, как правило, работает именно с так называемым очевидным пространством элементарных событий. Так, в случае с израильскими летчиками-истребителями: она, естественно, берет в качестве такого пространства всех детей израильских летчиковистребителей. Тут может случиться непредвиденная ошибка вроде той, какую демонстрирует одна сказка.
Согласно легенде, норвежский король Олаф и шведский король (тоже Олаф, между прочим) поспорили из-за одного приграничного острова. Они решили разыграть его в кости: кто выбросит больше, тот и победит. Шведский король выбросил две шестерки и гордо объявил норвежскому, что тот может сразу сдаваться. Однако норвежец не поддался и тоже бросил кости. На одной выпала шестерка, а вторая… раскололась на две половинки, показав шестерку и единицу. «Тринадцать, – как ни в чем не бывало сказал норвежский Олаф. – Я выиграл»[60].
Что-то похожее описано и в книге «Цвет волшебства», где несколько богов, решая желательный исход кое-каких событий в Плоском мире, играли в кости:
«Госпожа едва заметно кивнула и подняла череп. Несмотря на то, что игровой стаканчик едва шевельнулся, звук загремевших игральных костей разнесся по всему залу. Потом богиня вытряхнула кубики на стол, и они, подпрыгивая, покатились по поверхности.
Шестерка. Тройка. Пятерка.
Однако с пятеркой происходило чтото странное. Кубик, который подтолкнуло случайное столкновение сразу нескольких миллиардов молекул, качнулся на один из углов, медленно перевернулся и… сверху оказалась семерка.
Слепой Ио поднял кубик и сосчитал грани.
– Послушайте, – устало сказал он. – Давайте играть честно»[61].
Пространство элементарных событий природы зачастую намного превосходит наши ожидания. Ведь такое пространство – это чисто человеческий способ моделирования реальности, учитывающий далеко не все. Когда дело доходит до оценки значимости, выбор другого варианта пространства может полностью изменить нашу оценку вероятности того или иного события. Причина тут кроется в одной чрезвычайно важной нашей особенности – изначальной предвзятости всякой выборки, что, без сомнения, является воздействием нарративиума. Этот фактор часто игнорируется при обработке статистических данных. Выпадение «идеальной руки» в бридже привлечет пристальное внимание местной, а то и национальной прессы, в отличие от обычной сдачи карт. Много ли вы видели заголовков в газетах, вроде: «ИГРОК В БРИДЖ ПОЛУЧИЛ САМУЮ ОБЫКНОВЕННУЮ КОМБИНАЦИЮ!»? Человеческий мозг неутомим в поиске шаблонов. Мы приходим в восторг от определенных событий, которые считаем существенными, и неважно, являются ли они таковыми в действительности. При этом мы склонны игнорировать соседние события, которые могли бы помочь рассудить, насколько велика вероятность совпадения.
Предвзятость выборки оказала воздействие и на оценку результатов «Формулы1», о которых мы упоминали выше. То же самое могло касаться результатов матчей открытого чемпионата США по теннису, или футбольных матчей, или соревнований по гольфу… В любом случае люди говорили бы только о совпадениях, и никто не вспомнил бы о том, что не совпало и не произошло. Представьте: «ПИЛОТЫ «ФОРМУЛЫ1» ПРИШЛИ К ФИНИШУ С РАЗНЫМИ РЕЗУЛЬТАТАМИ!»… Между прочим, если включить в список несостоявшихся событий всего лишь десяток главных спортивных соревнований, то оценка «1 к 10 000» превратится уже в «1 к 1000».
Теперь, когда мы с этим наконец разобрались, вернемся к израильским летчикам-истребителям. В случае стандартного статистического исследования будет выделено «очевидное» пространство элементарных событий, рассмотрена вероятность рождения мальчика и девочки в каждом случае и подсчитан шанс рождения девочек в 84 % случаев. Если этот шанс окажется менее чем 1/100, то данные будут объявлены «показательными на 99 %». Но подобный анализ не учитывает возможной предвзятости выборки. Почему мы вообще занялись полом детей израильских летчиковистребителей? Потому что наше внимание уже было привлечено серией совпадений. Если бы они касались роста отпрысков производителей израильских самолетов или музыкальных способностей жен израильских авиадиспетчеров, наш мозг, постоянно ищущий какие-нибудь совпадения, отреагировал бы сходным манером. Мы изначально исключили множество других факторов, которые не совпали, и наши расчеты уровня показательности оказались искаженными.
Человеческий мозг обрабатывает огромные объемы данных, ища что-нибудь необычное, и только в этом случае посылает рефлекторный сигнал: «Ух ты! Посмотри-ка на это!» И чем шире мы расставляем сети для ловли сопадений, тем больше шансов их обнаружить. Именно по этой причине совершенно неправомерно считать данные, привлекшие наше внимание к какой-то серии совпадений, доказательством их необычности. Это все равно что тасовать колоду карт до тех пор, пока не вытащишь туза пик, выложить его на стол и объявить, что свершилось чудо, вероятность которого 1 к 52.
Подобная ошибка произошла и в ранних экспериментах на наличие экстрасенсорного восприятия. Несколько тысяч испытуемых просили угадать карту из специального набора с пятью сиволами. Все те, кто показывал результаты выше среднего, приглашались заново, а остальных отправляли домой. Через несколько недель эксперимента все оставшиеся демонстрировали поразительные успехи! После чего «хороших провидцев» без отсева протестировали еще много раз. Как ни странно, с каждым тестом показатели становились все хуже, их сила как бы иссякала. На самом деле ничего странного в этом не было. Дело было в том, что вероятность случайных совпадений изначально входила в общую статистику эксперимента. Если бы это учитывали, то процент «хороших провидцев» тут же скатился бы до среднего уровня.
Наверняка то же самое произошло и с израильскими летчиками. Любопытные цифры, которые привлекли внимание публики к этим конкретным фактам, возможно, были результатом предвзятости выборки. Если это было так, то мы уверенно можем предположить: «Достаточно взглянуть повнимательнее, и цифры окажутся где-то пятьдесят на пятьдесят». Если наш прогноз не оправдается и данные, вместо того чтобы подтвердить субъективность выборки, покажут аномалию, то эти данные могут считаться существенными, и уровень их значимости может действительно быть оценен обычными методами. Но вероятность такого исхода все равно 50 на 50.
Предполагаемое снижение количества сперматозоидов у людей может оказаться как раз примером предвзятости выборки. История, широко растиражированная в прессе, утверждает, что за последние пятьдесят лет количество сперматозоидов в сперме «нормальных» мужчин уменьшилось в два раза. Мы не утверждаем, что вина за предвзятость этих сведений лежит на тех, кто первым их опубликовал, они-то как раз сделали все, чтобы исключить любую возможность предвзятости. Нет, ответственность лежит на тех исследователях, которые получали иные результаты и не публиковали их, думая, что в чем-то ошиблись; на рецензентах журналов, которые легче принимали к печати статьи, подтверждающие снижение, чем те, которые его опровергали; на газетчиках, связавших разрозненные сведения о сексуальных отклонениях в единую историю, игнорируя тот факт, что каждый случай по отдельности может иметь логичное объяснение, не связанное с уменьшением количества сперматозоидов, а иногда вообще никакого отношения к полу не имеющее.
Например, сексуальные нарушения у рыб, обитающих вблизи канализационных стоков, вероятнее всего, происходят из-за избыточной концентрации нитратов, которые, как прекрасно известно рыбоводам, способны вызвать множество различных нарушений, а вовсе не из-за повышенного содержания в воде соединений, подобных эстрогену. Этот пример прекрасно подкрепляет историю с подсчетом сперматозоидов. Кстати, современные данные клиник, лечащих бесплодие, никакого их снижения не подтверждают.
Люди упорно приправляют свое видение мира нарративиумом, продолжая считать, что Вселенная рассказывает им некую историю. В результате они сосредоточиваются на фактах, которые соответствуют истории, игнорируя все прочие. Однако нельзя позволять случайным совпадениям выбирать вместо нас пространство элементарных событий, иначе мы рискуем потерять из виду «почти совпадения».
Мы попытались проверить эту теорию по пути в Швецию. В самолете Джек сказал: «Йен, благодаря предвзятой выборке в стокгольмском аэропорту обязательно обнаружатся какие-нибудь совпадения. Ведь если постараться, всегда можно что-нибудь да заметить». Однако на автобусной остановке у терминала никаких совпадений не обнаружилось. Когда мы не нашли там своего автобуса, Джек вернулся к стойке регистрации. В очередь позади него встал Стефано, математик, работавший по соседству от кабинета Джека. Прогноз подтвердился. Но на самом деле было нужно доказательство «почти совпадения», а именно того, которое не случилось, но если бы оно случилось, это могло бы показать предвзятость выборки. Например, если бы какой-нибудь другой знакомый оказался у стойки в то же самое время, но в другой день или в другом аэропорту, мы бы с вами никогда об этом не узнали. Вы же понимаете, «почти совпадения» довольно сложно заметить… Хотя и возможно. Через некоторое время Йен рассказал о произошедшем своему другу Тэду. «Стокгольм? – переспросил Тэд. – А в каком отеле вы жили?» Йен назвал. «Забавно, – сказал тот. – Я там тоже останавливался, только на день позже». Если бы мы полетели в Швецию на следующий день, то не встретились бы со Стефано, зато повстречали бы Тэда.
Следовательно, мы не должны все время оглядываться назад и искать особый смысл в отдельных событиях, кажущихся нам почему-то странными. Пусть этим путем идут пирамидологи и гадетели на кофейной гуще. Каждый узор, образованный каплями дождя на тротуаре, – уникален. Мы не говорим, что если узор сложится в ваше имя, в этом не будет ничего удивительного. Просто если бы подобный узор сложился в полночь на тротуаре в Пекине в эпоху династии Мин, то никто бы этого не заметил. Мы не должны оценивать значимость чего-либо, исходя из уже случившегося. Необходимо также рассматривать все те события, которые могли произойти вместо того.
Повторяем, каждое событие уникально. Пока мы не отнесли его к какой-либо категории, мы не можем знать, в каком именно контексте следует его рассматривать. А если нам неизвестен контекст, мы не можем оценить и его вероятность. Так, взяв в качестве пространства элементарных событий все возможные коды ДНК и просчитав вероятность того, что у кого-то обнаружится одинаковый с вами код, мы убеждаемся, что вероятность этого ничтожна. Однако утверждать на этом основании, что ваше существование невозможно, было бы глупостью.
Глава 35
Опять эти треклятые ящерицы
– ДА, БУДУЩЕЕ ЗА ЯЩЕРИЦАМИ, – произнес Чудакулли. – Это очевидно.
Прошло несколько дней. Все это время вездескоп был направлен на ворох листьев и гниющей растительности неподалеку от реки. Главный Философ ходил мрачнее тучи, а у Декана под глазом вызревал свежий синяк. Война между морем и сушей вошла в решающую стадию.
– Такие маленькие переносные моря… – пробормотал Думминг. – Знаете ли, я никогда не думал о них в подобном ключе.
– Яйцо, оно яйцо и есть, что в фас, что в профиль, – сказал Чудакулли. – Эй, вы двое! Чтобы больше никаких драк, ясно вам?
Главный Философ промокнул платком кровоточащий нос и сказал:
– Он сам бедя сбровоцировал. Все рабно осеан, с какой сдороны ни сбодрите.
– Отдельный океанчик, полный пищи… – завороженно шептал Думминг. – Сокрытый в глубинах… хм, компостной кучи. Которая его нежно согревает. Это все равно что иметь свое собственное солнышко.
Крошечные ящерки, только что вылупившиеся из яиц, одна за другой выползали из-под прелых листьев и соскальзывали в воду. Их глазенки светились надеждой. Самые первые тут же были сожраны крупным самцом, затаившимся в водорослях.
– Да уж, их мамашам многое предстоит узнать о послеродовом уходе, – проворчал Чудакулли. – Интересно только: будет ли у них на это время? И вообще, откуда они узнали, что надо делать? Кто им об этом рассказал?
Волшебники загрустили. Теперь почти каждый день начинался именно так. Казалось, новые существа в этом мире появляются исключительно волею случая и в полнейшем несоответствии с картинками из книжки Библиотекаря. Ведь если кто-то превращается в кого-то другого, то почему некоторые продолжают до сих пор оставаться самими собой? Если на суше так здорово, почему в море все еще водятся рыбы?
Воздуходышащие рыбы, в свое время замеченные Ринсвиндом, так и шныряли вокруг, прячась в мелких болотцах и прибрежных лужах. В общем, все менялось, при этом продолжая оставаться таким, каким было.
Если гипотеза Думминга о том, что одни существа превратились в других, была хоть отчасти верна, то вырисовывалась донельзя унылая картина: мир, населенный малодушными лодырями, отрастившими себе ножки и удравшими на сушу в поисках легкой жизни, вместо того чтобы испытывать всю полноту существования в океане, болоте, ну или где они там еще обретались.
Та рыба, первой вышедшая из воды, воистину являлась позором всего своего рода. К тому же она постоянно кашляла, как будто только что бросила курить.
Чудакулли твердил, что во всем этом нет ни грана смысла. Ну, хорошо, предположим, жизнь двинулась на сушу. Однако, согласно книге, там уже должны были появиться огроменные ящеры, а никто из этих существ пока явно не намеревался работать в этом направлении. Стоило только этим созданиям почувствовать себя в безопасности, как они тут же расслаблялись и складывали лапки.
Ринсвинду, отдыхавшему пока от трудов, сидя на замшелом валуне, все происходящее в общем-то нравилось. В зарослях неподалеку от его камня посапывали какие-то довольно крупные зверюги, выглядевшие как небольшие тощие бегомотики, сляпанные в полной темноте каким-нибудь профаном. Ко всему прочему, они были мохнатыми. А еще они кашляли.
Живые штуковины, ведущие себя в достаточной степени по-жучиному, чтобы их можно было условно принять за жуков, сновали туда-сюда по земле.
Думминг сказал ему, что континенты вновь зашевелились, поэтому Ринсвинд сидел, крепко вцепившись в свой валун.
А самым замечательным было явное отсутствие поблизости какого бы то ни было мышления. Ринсвинд был твердо убежден, что ничего хорошего из подобного рода фокусов выйти не может.
Последние несколько недель (по времени Плоского мира) оказались довольно поучительными. Перед катастрофой волшебники составили ориентировочный список нескольких дюжин потенциальных зачатков цивилизации, или, на худой конец, существ, которые, как казалось, беспокоились не только о том, когда же мимо пробежит следующий обед. И куда же они все подевались? ГЕКС утверждал, что в самых холодных глубинах океана сохранилась цивилизация кальмаров. Но за этим исключением, огонь, лед, или то и другое вместе, с одинаковым успехом уничтожили как умников, так и глупцов. Наверное, отсюда следовало вывести какую-нибудь мораль.
Вдруг воздух замерцал, и перед Ринсвиндом возникло полдюжины призрачных силуэтов. Это были бледные тени волшебников. Серебристые линии вспыхивали на краях их эфемерных тел, то появлявшихся, то исчезавших.
– Помните, – провозгласил Думминг, и его голос прозвучал как-то глухо, – в действительности вы по-прежнему находитесь в здании факультета Высокоэнергетической Магии. Теперь попытайтесь сделать несколько медленных шагов, чтобы ГЕКС смог подогнать ваши ноги к локальному уровню земли. Вы сможете даже в каких-то пределах перемещать материальные предметы, хотя на самом деле за вас это будет выполнять ГЕКС.
– А есть мы тут сможем? – озабоченно спросил Главный Философ.
– Нет, сэр. Ваш рот ныне находится в другом месте.
– Да? И чем же я, по-твоему, сейчас говорю?
– Остается лишь гадать, сэр, – дипломатично ответил Думминг. – Но в принципе можно предположить, что мы слышим вас потому, что наши уши остались на факультете, а здешние звуки вы слышите благодаря ГЕКСу, который там создает для вас их аналоги. Лучше не думайте об этом, скоро вы привыкнете, и все будет казаться совершенно естественным.
Призрак Декана пнул какую-то кочку. Миг спустя земля разлетелась в разные стороны.
– Удивительно! – радостно воскликнул Декан.
– Эээ… Прошу прощения, – произнес Ринсвинд.
Все повернулись в его сторону.
– А, Ринсвинд, это ты тут, – сказал Чудакулли тоном, каким обычно произносят: «Вот гадство, опять дождь пошел».
– Я, сэр.
– Видишь ли, наш Тупс нашел способ, с помощью которого ГЕКС теперь может управлять несколькими виртутамошними скафандрами. Вот мы и решили спуститься сюда и, так сказать, понюхать местные розочки.
– Только не в ближайшие сто миллионов лет, сэр, – сказал Думминг.
– Да, пейзажик скучноват, – Профессор Современного Руносложения огляделся по сторонам. – Нигде ничего не происходит. Вроде как жизнь бьет ключом, а толку чуть.
Чудакулли потер руки.
– Вот мы их сейчас и взбодрим, – сказал он. – Будучи здесь, мы заставим все это продвигаться ускоренными темпами. Несколько тычков в правильные места – как раз то, что требуется здешним зверюшкам.
– В путешествиях во времени веселого мало, – возразил Ринсвинд. – То в вулкане очутишься, то на морском дне.
– Разберемся, – твердо сказал Чудакулли. – Хотя, пожалуй, с меня хватит. Вы только взгляните на этих раскисших тварей! – Он сложил ладони рупором и заорал: – Надоело жить в море, да? Улизнуть решили? Мамочка нотациями извела? – Аркканцлер опустил руки. – Ладно, Тупс, передай ГЕКСу, чтобы перенес нас вперед… Ну, скажем, пятьдесят миллионов лет. Погодите, что это было?
Раскат грома прокатился от горизонта до горизонта.
– Опять небось чего-то с неба свалилось, – мрачно объявил Ринсвинд. – Как только жизнь налаживается, так обязательно что-нибудь да упадет. Похоже, на этот раз в море грохнулось, так что приготовьтесь к хорошенькой приливной волне, – сообщил он нескольким существам, щипавшим поблизости молодую травку, которые и не подумали отрываться от своего занятия.
– А вот Декан считает, что все эти камни с неба делают жизнь только крепче, – произнес Чудакулли.
– Что же, вполне себе точка зрения, – сказал Ринсвинд. – Вот только скоро здесь будет волна высотой с университет и подчистую унесет пляж на вершины вон тех гор. Затем, судя по всему, пробудятся местные вулканы… снова… Поэтому с той стороны стоит ожидать потока лавы, шириной с полконтинента. Вслед за этим, вероятно, пойдут ливни, водой из которых можно травить надписи на меди, потом похолодает на несколько лет, пока все не покроется туманом, таким густым, что его можно резать на куски… – Ринсвинд обреченно вздохнул. – Действительно, то, что нас не убивает, причиняет уйму головной боли.
Он посмотрел в небо. Странного вида молнии сверкали в низких тучах, а на горизонте разгоралось кровавое зарево.
– Проклятье, – сказал Ринсвинд тем же безразличным тоном, – похоже, сейчас опять вспыхнет атмосфера. Терпеть не могу, когда она горит.
Чудакулли смерил его долгим, ничего не выражающим взглядом и подозвал Думминга:
– Эй, мистер Тупс!
– Да, Аркканцлер.
– Пусть лучше пройдет семьдесят тысяч лет, хорошо? И… Уважь меня, сделай это немедленно.
Волшебники исчезли.
В кустах смолк хор насекомых.
Мохнатые ящерицы продолжали безмятежно жевать листики. Затем что-то заставило их поднять глаза вверх…
Солнце подпрыгнуло, промелькнув в сумрачном небе яркой красно-желтой полосой, и мир погрузился в сумрак. Под ногами у Ринсвинда была густая чернота, над головой – ослепительная белизна, а вокруг – какая-то дрожащая серость.
– Это всегда так происходит? – спросил Декан.
– Чтобы мы что-то смогли различить, оно должно просуществовать хотя бы пару столетий, – ответил Ринсвинд.
– Я думал, это будет более впечатляющим…
Свет еще раз подмигнул, и солнечный диск в небе взорвался. На миг волшебники увидели вокруг себя морские волны, а затем все окутал мрак.
– Ну, вот все, как я и говорил. Мы – под водой, – сказал Ринсвинд.
– Неужто земля провалилась под всеми этими вулканами? – поинтересовался Чудакулли.
– Скорее просто съехала на сторону, – важно пояснил Ринсвинд. – Здесь это обычное дело.
ГЕКС приноровился к новым условиям, и волшебники вынырнули на поверхность. Где-то у самого горизонта виднелось пятнышко суши, скрытое пеленой облаков.
– Поняли теперь? – спросил Ринсвинд. – Вот так и мучаюсь тут все время. Темпоральные путешествия чаще всего приходится совершать на своих двоих.
– ГЕКС, перенеси нас, пожалуйста, на ближайшую сушу. Примерно миль на десять от берега, – попросил Думминг.
– То есть можно было просто попросить? – вскричал Ринсвинд. – И мне тогда не нужно было бы ходить?
– Ну разумеется.
Пейзаж вокруг на секундочку размылся.
– Мог бы и раньше сказать, – укоризненно заметил Ринсвинд, пока они неслись вперед, местами прямо сквозь заросли древовидных папоротников.
Наконец движение прекратилось. Волшебники очутились на опушке леса. Низкорослая поросль тянулась к кронам папоротников.
– Все то же самое, – сказал Чудакулли, прислонившись к какому-то стволу. – А сейчас мне уже можно раскурить трубку, Тупс?
– Можно, сэр, поскольку технически вы будете курить на факультете Высокоэнергетической Магии.
Ринсвинд чиркнул спичкой о ствол и произнес:
– Невероятно!
– Действительно, странно, – сказал Думминг. – Я был совершенно уверен, что никаких деревьев тут быть не должно.
– Ну, а они есть, – сказал Чудакулли. – Я вижу еще по крайней мере три штуки…
Ринсвинд уже убегал прочь. Даже если вам ничто не может навредить, это еще не достаточная причина, чтобы перестать бояться. Хороший эксперт всегда найдет повод для беспокойства.
А тот факт, что у ближайшего ствола обнаружились здоровенные когти, был отличным поводом.
Из листьев ближайших папоротников высунулась широкая плоская голова на непропорционально длинной шее.
– А, – невозмутимо бросил Чудакулли, – и здесь эти треклятые ящерицы.
Глава 36
Бегство от динозавров
«ПРОГУЛКИ С ДИНОЗАВРАМИ» были очень популярным британским телесериалом в 2000–2001 годах, а вскоре после этого с успехом прошли и на американском телевидении. Там были показаны десятки динозавров, прекрасно и в мельчайших подробностях нарисованные на компьютере. При этом говорилось что-то вроде: «Вот эти какиетотамзавры были травоядными. Разноцветная шкурка маскировала их силуэты на фоне цветущей растительности и таким образом защищала от хищных чертекакихтотамзавров. Они были моногамны, выращивали потомство в отлично защищенных пещерах и охотно предоставляли своим деткам неограниченный доступ к компьютерным играм».
При этом что от первой, что от второй бестии до наших дней дошло от силы по одной косточке. «Прогулки с динозаврами» – один из последних опытов в длиннейшей цепи произведений, популяризирующих динозавров, начиная с «Очерков истории» Г. Дж. Уэллса, «Затерянного мира» Артура Конан Дойля, а заканчивая «Фантазией» Уолта Диснея и, конечно, «Парком юрского периода» Майкла Крайтона. Динозавры обладают бездной обаяния и мощной харизмой. Пиарщики просто спят и видят таких клиентов. Интересно, откуда у древних ящеров такая власть над нами?
Вслед за палеонтологом Беверли Хальстедом психолог Хелен Хейст считает, что в современном мифотворчестве динозавры – символ мощи и секса. Они доказывали, что, превратив этих ящеров в культовый символ, мы вместе с тем затруднили понимание того, что в действительности происходило на Земле, когда по ней бродили динозавры. Теперь уже сложно отделить образ реальных динозавров от многочисленных наслоений вкупе с традиционными «враками детям».
Читать бесплатно другие книги:
