Скажи, Лиса! Смелик Эльвира
– Вроде как.
Двое остановились; дожидались, когда Тимофей к ним подойдет, и в это время пялились на меня.
Жалко, что у меня, в отличие от атомного взрыва, нет ударной волны. Вот уж я бы не пожалела всех своих мегатонн на эти мордовороты. Разговаривали они тихо. Да я и не прислушивалась, отвернулась и отключилась. Чего мне на них любоваться?
И тут раздался гогот. Вот, честное слово, смехом не назовешь. Гогот. Или хрюканье. И слова:
– Тимох, а деньги не хочешь сэкономить? Может, твоя подружка с нами расплатится?
Я не знаю, что Грачев им ответил. Мне – без разницы! Я к нему как к нормальному человеку. Я помочь хочу. А он… Он при мне бежит за очередной дозой. Он общается с этой мразью. Да пошел он!
– Лиса! Подожди! Ну, Лиса! Ну, чего ты? Стой!
– Зачем? Все-таки решил сэкономить?
Он молчит.
Ха! Я отворачиваюсь и иду дальше. Но Грачев хватает меня за рукав и пытается не столько удержать, сколько повернуть к себе.
– Ну, ты же не думаешь, что я…
– А как мне узнать, что думаешь ты? Ты всегда в состоянии контролировать свои мысли?
– Лиса, перестань! Хватит представлять меня каким-то уродом!
Если бы я представляла его уродом, я бы не пустила его дальше предбанника, я бы с ним разговаривать не стала, грохнула бы домофонную трубку, едва услышав голос.
Я удивляюсь, как можно, зная обо всех тех ужасах, которые творит наркота, надеяться, что уж с тобой-то такого не случится, что на тебя-то она не подействует. А если и подействует, то это всегда легко исправить и переиначить во что-нибудь безвредное, милое, славное.
– Лиса! Я ведь курю уже давно, и все нормально. Это ж так, ерунда. Почти тот же табак. Он же тоже вреден, но об этом даже никто не думает. И с головой у меня в порядке. Я – не опасный! Я не ворую, не убиваю и людьми не торгую. Ты, наверное, просто начиталась всякой мути. Или насмотрелась. Лиса, ну не заморачивайся, а? Не надо меня спасать. У меня все хорошо.
– Знаешь, Грачев, а по виду и не скажешь, что ты такой наивный и глупый.
Он обиделся. Конечно, он считал себя умным, волевым и стойким. Он сделал то же самое, что недавно пыталась проделать я. Отвернулся и пошел в другую сторону. А я не стала его удерживать.
А может, нужно было?
Надо же! Попалось, будто специально. Только там про обычные сигареты. И все-таки… «Когда начинаешь курить, врешь родителям. Врешь, когда спрашивают, сколько куришь, – либо преувеличиваешь, либо преуменьшаешь: „О, я выкуриваю четыре пачки в день“. Или: „Что вы, что вы, мы только по одной, и то редко“. На самом деле минимум три штуки в день. Потом врешь себе, когда бросаешь. Потом врешь медикам, когда уже выявили рак: „Ох, я же никогда много не курил“. Джулиан Барнс, „Пульс“».
Брат со стипендией
Фокина таинственно лучилась и глупо улыбалась. Подсела ко мне и, многозначительно приподняв брови, произнесла:
– Лиса! А мы вас видели.
Кто «мы», мне без разницы. А вот кого «вас»?
– Тебя с мальчиком.
С каким мальчиком? Я не успела произнести вопрос вслух, как Янка уже выдала ответ. Она что, прочитала мои мысли? Или же все мои чувства настолько отчетливо написаны на лице?
– Ничего такой, – заискивающе улыбнулась Фокина. – Симпатичный. Вы вместе хорошо смотритесь.
О ком она? Неужели о Грачеве?
– А чего ты молчала? Ничего не говорила! – ворковала Фокина.
Включаю грубость и насмешку.
– Ян, ты в своем уме? Почему я тебе должна докладывать?
Хорошо хоть, Светки рядом нет. Вот ей-то впору обижаться на мою скрытность. Я ей ни слова о Грачеве не сказала. Хотя она моя лучшая подруга. И маме не сказала. Ну а Фокиной тем более не стану говорить.
– И вообще это мой сводный брат. Почти. У меня же мама замуж выходит. А он – сын ее жениха.
Мамочки! Чего я несу?
– Ой, правда! – Фокина тоже обалдела. И обрадовалась. – Тогда, может, меня с ним познакомишь? Если он не занят. Такой лапочка.
Грачев – лапочка! Пф-ф!
– Нет, Яночка. Я родственникам гадостей не делаю.
Фокина надулась. Но ее обиды меня не трогают.
«Лапочка» Грачев явился тем же вечером и в первую очередь спросил:
– Лиса, у тебя деньги есть?
– На травку не хватает?
Он скривился.
– Что ты привязалась с этой травкой?
– Я? А может, это ты к ней привязался?
Тимофей опять скривился и, кажется, скрипнул зубами.
– Так, мать Тереза! Ты способна по-нормальному ответить?
Не хотелось его разочаровывать, но выходило, что не могу.
– А где ты обычно деньги берешь?
– У родителей.
А еще я не могу реагировать тихо и сдержанно. Глаза сами вылупляются, а рот открывается.
– Твои родители дают тебе деньги на наркотики?
– Они не спрашивают, на что.
Тимофей ответил быстро и жестко, с интонациями: «Хватит об этом!», но меня уже нелегко остановить.
– А чего же сейчас…
Грачев не дал договорить, резко сменил тему. Но голос смягчил.
– Ты не переживай. Я тебе отдам со стипендии.
Ну и опять: глаза… рот…
– С какой стипендии?
– Обычной, – усмехнулся он и объяснил: – Я в колледже учусь.
А мне почему-то представлялось, что Тимофей учится в какой-нибудь престижной школе. Держится заносчиво. Та-акой прям крутой. Временами. Не для бывшего ПТУ.
Но надо что-то ответить.
– Понятно. В колледже. Со стипендией.
Стоит мне растеряться, как я забываю, что могу разумно мыслить и анализировать. Я становлюсь покладистой и доверчивой и отвечаю честно и прямо на нужный вопрос, прозвучавший еще в самом начале разговора: «Лиса, у тебя деньги есть?»
– Точно не на травку? – Очень хотелось верить, что ему можно верить. – У меня только пятьдесят рублей. В школу завтра на обед. – Плюс душещипательный комментарий: – И если я с голоду умру…
Тимофей опять перебил.
– Ладно, не умирай. Спасибо! Оставь свои пятьдесят рублей себе.
Ностальгическая
Мама вернулась домой восторженная. Как будто только что встретила волшебника из голубого вертолета с неимоверным количеством дармового эскимо.
– Представляешь, Лисичка! – воодушевленно воскликнула она. – Оказывается, у нас на вокзале поставили автомат с газированной водой. Почти совершенно такой же, как те, что были в моем детстве.
Ну, мама дает! Так радоваться из-за торгового аппарата.
– Нет, Лисичка! Ты не представляешь. Я шла, шла, а как увидела его, просто на месте застыла. Тридцати лет словно и не бывало. Опять как маленькая девочка. – Мама рассказывала торопливо, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, прибавляя все новые и новые подробности, купалась в реке своих воспоминаний, плыла по течению, довольная, легкая, и вылезать на берег не собиралась. – Будто меня в гастроном отправили, а мне в сдаче попались три копейки одной монетой. Большая такая монетка была, тяжеленькая, желтая. А возле магазина как раз автоматы стояли. Кажется, штуки четыре. И разве можно мимо пройти?
Не скажу, что мне было очень интересно ее слушать. Терпела из вежливости, уж очень мама была взволнованной. А еще я пыталась понять: неужели можно радоваться и тревожиться из-за такой ерунды?
– Я и сегодня не прошла, – продолжала мама. – Пятнадцать рублей за стакан с сиропом. И главное два сиропа на выбор. Вишневый и крем-сода. В наше время такого не было. И стаканчиков одноразовых не было.
– А какие же были? – только чтобы не молчать, спросила я.
– Обычные. Стеклянные, граненые, мухинские.
– И все пили из одного стакана?
Бр-р.
– Представляешь, Лисичка, из одного! – Мама рассмеялась. – Предварительно мыли, конечно. Там в автомате специальная мойка была. Но все равно. И никакой заразы никто не цеплял. Все были живы.
– Ага.
Мама внимательно посмотрела на меня и, похоже, заметила мое скучающее нелюбопытство.
– Неинтересно, да? – спросила немного расстроенно, но не обиделась. – Ой, Лисичка. Это хорошо, что ты пока еще не волнуешься из-за воспоминаний.
«На березе сидел дятел»
Начался декабрь, а год заканчивался.
Своеобразный такой декабрь. То засыпал город пушистым снегом, глянцевал тротуары и чертил на окнах красивые шифровки с прогнозом погоды: «Температура воздуха – минус двадцать два. Внешние ощущения – жуткие. Надежд на то, что отменят занятия в школе, – никаких». То вымачивал город, как рачительная хозяйка – антоновские яблоки, готовя маринад из холодной мороси, соли, когда-то посыпавшей ледяные дорожки, автомобильных выхлопов и дурного людского настроения.
Учителя принялись многократно напоминать о том, что близится конец четверти, что самое время закрывать полученные поначалу двойки приличными оценками. Но на их слова никто не обращал внимания. Как обычно. Зато все чаще звучали разговоры про Новый год, про планы и подарки, и каждый наивно надеялся на то, что впереди его ждет – как пишут в поздравительных открытках – здоровье, счастье, благополучие, много-много ясных солнечных дней, радость, удача и исполнение всех желаний.
Зашла к Светке в гости. Тут же из комнаты стремительно выскочило курносое создание с двумя тощими, болтающимися по бокам головы косицами и повисло на мне.
– Ура! Лиса пришла!
– Молочка принесла, – ехидно добавил выглянувший из-за угла Савелий.
– Размечтался! – подвела итог Светка и потащила меня в свою комнату.
Создание с косами увязалось следом, но старшая сестра захлопнула дверь перед носом у младшей и заперлась на защелку.
Младшая забарабанила и заныла:
– Ну пустите! Я тоже к вам хочу!
– Перебьешься! – коротко крикнула Светка.
Пришлось вступить в разговор мне.
– Свет, ну правда. Чего ты? Пусть входит. Чем она помешает?
– Еще чего! – сердито буркнула подруга. – Могу я хоть полчаса отдохнуть от этого балагана?
Если честно, мне трудно ее понять. Когда я прихожу домой, там тихо и пусто. Никто не носится, не орет, не виснет радостно. Я – сама по себе, в полном своем распоряжении. Свободна и одинока. Разве так лучше?
– Ты подумай! – гнула свое Светка. – Эта мелочь пришла ко мне и заявила, что она играет с малышом и ему для комплекта срочно требуются папа и бабушка. Представь! Я должна быть бабушкой.
Я представила подругу в платочке и с палочкой. Нет. Такой, как наша соседка по площадке Галина Сергеевна: с тщательно завитыми и уложенными седыми локонами, с аккуратно накрашенными губами и подведенными глазами, в модных голубых джинсах с вышивкой и меховой жилетке. Представила и хихикнула.
– Ну и поиграла бы чуть-чуть.
– Ага. С одной чуть-чуть поиграй, другому чуть-чуть уроки учить помоги. А потом ты у меня спрашиваешь, почему я домашку опять не сделала. А когда? И вот оно еще! – Светка не глядя, но с осуждением ткнула пальцем в сторону скромно притаившегося в углу комнаты пианино. – А этот сявка несчастный?!
Перевожу. Сявка несчастный – это второклассник Савелий.
– Написал в упражнении по русскому: «На березе сидел дядел». Значит, получается, от слова «дядя»?
Светка делает вид, что сердится. Но сквозь напускное недовольство просвечивает гордость. Я такое уже видела однажды в маршрутке. Две мамаши с явным удовольствием хвастали друг перед другом:
– А мой вчера двойку за диктант получил!
– А мой – по «Окружающему миру». Весь вечер картинки в рабочую тетрадь клеил, а в портфель ее положить забыл.
И каждое их слово дышало любовью. Вот так!
Светка тоже любит своих мелких. Помню, когда еще Соня (она же мелочь, она же создание с косицами) не родилась, подруга едва не подралась во дворе с какой-то девчонкой, выясняя, кого лучше иметь – брата или сестру.
Теперь повода для подобной драки нет. У Светки есть и тот и другая. Зато у меня нет никого. Только Грачев.
Трудный возраст
Тимоха плюхнулся в кресло и произнес:
– Ни разу не видел, чтобы у тебя родители были дома.
– Просто у мамы сейчас сложный период. Любовь.
Грачев растерянно хлопнул глазами и, наверное, подумал, какая же я чурка бесчувственная, если столь спокойно и равнодушно говорю о непростой обстановке, сложившейся в нашей семье.
– А отец?
– Папа умер, когда мне было четыре года.
Я всегда так отвечаю на этот вопрос. Фраза оформилась давно и не меняется уже несколько лет. Канцеляризм. Сухой до треска и официальный.
Грачев что-то промычал, потом добавил:
– А я уж думал, ты одна живешь.
Какое-то время назад я тоже так думала.
Обычно дочери бегают на свидания, задерживаются допоздна, а мамы сидят в одиночестве и ждут, беспокоясь. У нас в семье все наоборот.
Ну да, я беспокоилась. Но, если честно, не о маме. О себе. Все свободное время мама проводит с Толиком. А я?
Я, конечно, не собиралась ходить с ней в кино, в театр и тем более просто гулять по улице. Я еще не рехнулась. Но я же все-таки ее дочь! В трудном подростковом возрасте. Нуждающаяся в особом внимании. Она вообще помнит о моем существовании?
Мама! Ау!
– Лисичка! – сыпала словами телефонная трубка. – Ты там как? Все в порядке? – Сыпала и сыпала, без пауз, без ожидания ответа. – Ты уж не сердись, что я так долго. Я скоро приду. Пока, Лисенок.
В конце концов, неужели ей посторонний мужик необходимее единственной дочери?
Они ушли в театр, на любимого маминого артиста. Толик с трудом достал билеты через каких-то важных знакомых. Светка сидела дома с мелкими, родители ее тоже куда-то отвалили. Она звала меня к себе, но я бы просто не вынесла вида еще троих брошенных взрослыми детей.
Сокольников, вместо того чтобы обратить внимание на меня, стал встречаться с Можаевой из «одиннадцатого».
Где в жизни справедливость?
Мобильник коротким утробным гудком сообщил об эсэмэске, и на экране высветилась надпись:
«Мама. Этот абонент снова в сети».
Отлично! Идея пришла мгновенно. Быстрый набор, кнопка номер один. Не лучшая подруга Светка. Не любимый парень – ах, да его нет! Мама, мама, мама.
– Мама, ты где? – не давая вставить и слова. – Ты когда придешь? Мам!
– Лисенок, что с тобой?
– Я… не знаю.
– Я сейчас приеду!
– Да нет. Не надо. Просто… Просто… Я не знала, что «просто». Слова кончились, не желали они участвовать в моей безумной затее. А мама и не стала дослушивать, отключилась.
Они примчались вдвоем. Нереально быстро. И окружили вниманием, и засыпали тревожными вопросами. Скакали возле меня мама и Толик, как испуганные зайчики. А мне было плохо. По-настоящему плохо. Я жалела, что на самом деле не случается такое: «Земля разверзлась под ее ногами, и она рухнула вниз. Она падала, падала, долго и безнадежно, и рожденный скоростью ветер сдувал краску смущения с ее пылающих щек и нестерпимый стыд с ее души».
Только Грачеву я об этом рассказывать не стала, поинтересовалась в ответ:
– А твои родители целыми днями дома сидят?
– Мои? – переспросил Тимофей с такими интонациями, как будто понятия «его родители» никогда в мире не существовало, и больше ничего говорить не стал.
Что с ним? Что у него происходит?
Он ничего о себе не хочет рассказывать – действительно важного. Треплет о всякой незначительной ерунде или случайно проговаривается, а я не могу строить теории, потому что у меня получается сплошная художественная литература.
Толик и еще один хороший человек
У мамы загадочный и немного виноватый вид. Не иначе готовится сообщить мне какую-то потрясающую новость.
Могла бы и не строить из себя заговорщика. О чем пойдет речь, угадаю с первого раза. Они с Толиком наконец-то решили пожениться.
Упс!
Я, конечно, могу сказать, что я за них очень рада и прочие полагающиеся к случаю фразы. Но ведь, если честно, не так уж я и рада.
Но я же взрослая девочка и понимаю, что моя мама тоже имеет право на личное счастье, и я одна, как бы ни старалась, обеспечить его маме не в состоянии.
Мама была замужем всего пять лет, а потом папа погиб, и она жила только для меня. А теперь я выросла, со мной не надо нянчиться, и мама заслужила право на собственную мечту и радость. В общем, как-то так.
Я все понимаю. И очень надеюсь, что она выходит замуж за Толика не потому, что внезапно решила: девочке в моем сложном возрасте непременно требуется отец.
Не требуется.
Мамины отношения с Толиком развивались на моих глазах. Может, и не с самого начала, а с того периода, как мама осознала, что попала серьезно. Но все равно. Удивительно, что она ничего не стала скрывать от меня, подводила медленно и постепенно к мысли, что мне от их пары никуда не деться.
Я у нее недавно спросила об этом.
– Лисенок, а ты разве не помнишь? – изумилась мама.
– Что я должна помнить?
– Надо же! Неужели не помнишь?
Надо же! Обязательно нужно бессмысленно восклицать, вместо того чтобы сразу рассказать?
– Ты уже тогда довольно взрослая была. Лет девять, наверное.
– Когда тогда?
Я уже начала раздражаться, и мама рассказала.
Толик – не первое ее увлечение после папы. Была у нее возможность выйти замуж и раньше. Встретила она «одного хорошего человека». Он о моем существовании сразу узнал, а вот мне о нем мама побоялась сообщать, скрывала до последнего. А потом обрушила на меня девятый вал. Нет, цунами:
– Что ты скажешь, Лисенок, если мы переедем жить к одному хорошему человеку?
Я кое-как пережила сокрушающий удар; упрямо цепляясь за жизнь, вынырнула на поверхность и сказала:
– Лучше я уйду жить в детский дом!
Мама попробовала меня убеждать, красочно расписывала прелести новой жизни с новым папой, любящим и славным.
– Да делай что хочешь! Живи с кем хочешь! – разрешила я и поставила условие: – Только без меня!
Честное слово, не помню. Ничего не помню.
Думаю, это действительно было для меня ужасно, если моя память начисто избавилась от малейших воспоминаний.
Какой-то посторонний мужчина, какой-то чужой дом вместо моей милой родной комнатки. И мама – уже не совсем моя.
– Мама! Разве нам вдвоем плохо? Зачем нам еще кто-то нужен?
Но теперь я выросла, поумнела (надеюсь) и не буду устраивать истерик, не буду шантажировать и подличать. И Толик в общем-то – определение Светкино – клевый мужик.
Ну да. Я согласна. Но почему мне кажется, что сам по себе он был бы гораздо лучше?
По-нормальному Толика зовут Анатолий Петрович. Я к нему так и обращаюсь при встрече. Уважительно и официально. Я – девочка воспитанная. Но на самом деле я не могу относиться к нему столь серьезно. Для меня он – Толик. Не больше.
Надеюсь, он не планирует изображать из себя моего нового папу. Любящего и славного. А так – пусть существует. Я – сама по себе, он – сам по себе.
Живут же в гостинице в одном номере посторонние люди. Нормально живут, не ссорятся. Но и не лезут друг к другу.
– Лисичка, Толя переедет к нам.
– А что, у него нет своей жилплощади?
Мама не стала акцентировать внимание на моем нахальном грубоватом тоне.
– Почему же? – качнула головой. – Но он живет на другом конце города. А ты, я думаю, не захочешь менять школу, расставаться с друзьями, со Светой.
Ну, прямо все для моего удобства!
– Да пусть, конечно. Это же смешно будет, если вы поженитесь и станете жить отдельно.
Я все понимаю. Я – взрослая.
Услышав в очередной раз «вы» и «Анатолий Петрович», Толик застыл неподвижно.
– А-лиса, – чуть запнулся на моем имени. – Тебе обязательно нужно обращаться ко мне на «вы»? Может, лучше «ты»? Как считаешь?
«Раз, два, три, четыре, пять…»
– Л-ладно.
– И лучше без отчества. Просто – Анатолий. Хорошо?
Чудесно!
На скорости
Опять разговариваю с Грачевым по домофону.
Он начинает как обычно:
– Лиса, привет! – И дальше без переходов: – Давай одевайся быстро и спускайся!
– Зачем еще?
Тимофей не желает ничего объяснять.
– Сама увидишь.
Я не уверена, что мне стоить смотреть.
Сюрпризы у него, надо сказать, не всегда приятные. А нынешний меня еще больше тревожит. Что там такое, с чем он не может подняться на мой пятый этаж?
Я нарочно одеваюсь медленно. Пусть не думает, что по первому зову помчусь за ним куда угодно. Слишком жирно будет!
Спускаюсь, выхожу во двор.
Читать бесплатно другие книги:
