Грааль и свастика. Религия нацизма Первушин Антон

Легенда о Шамбале

Если вспоминать историю масштабных мероприятий «Аненербе», предпринятых в интересах укрепления расовых доктрин и политических связей нацистов, то нельзя обойти вниманием знаменитую экспедицию Эрнста Шефера в Тибет. Современные комментаторы часто связывают ее с поисками Шамбалы, поэтому имеет резон поговорить о том, что это такое.

Слово «Шамбала» (тибетское – «Шам-бха-ла») имеет двоякое значение. В символическом смысле Шамбала – олицетворение времен грядущей правды, победы добра над злом, наступления века истины и единства человечества (век Майтрейи). В более конкретном смысле Шамбала – потаенное место пребывания в Центральной Азии общины великих «держателей» и «носителей» мира, то есть «Владыки» и его сподвижников-«махатм».

Вот что писал о Шамбале известный востоковед, путешественник и эзотерик Юрий Николаевич Рерих:

Шамбала является не только очагом тайного буддийского учения, но и источником грядущей галбы («галба», «калпа» – мировой период в индуистской космогонии. – А. П.), или космической эры. Европейский ученый склонен преуменьшать значение слова «Шамбала», но те, кто знаком с буддизмом, знают, какую огромную силу имеет оно среди буддистов высокогорной Азии. На протяжении всей истории это слово не только вдохновляло религиозные движения, но даже двигало армиями, военным кличем которых была «Шамбала». Солдаты Сухэ-Батора, изгнавшие из Монголии генерала Сюя с его армией и принесшие в свою страну свободу, сочинили песню, которую и сейчас поют монгольские кавалеристы. Песня начинается словами «Чанг-Шамбалын-дайн», или «Война Северной Шамбалы», и призывает монгольских воинов подняться на священную войну за освобождение своей страны от вражеских полчищ. «Пусть мы все умрем в этой войне, но мы родимся снова воинами Шамбалын-хана», – поется в этой песне. <…>

В наши дни возрождается мощный фольклор, иногда в виде пророчеств, песен, намтаров или легенд, илам-йигов или напутствий. Барды поют балладу о будущей войне Шамбалы, которая покончит со злом. Не следует недооценивать значения этой разбуженной силы, таящейся в юртах кочевников и во многих монастырях ламаистской Центральной Азии.

Буддийская традиция прочно связывает Шамбалу с учением о Калачакре (Колесе Времени). Согласно одной из интерпретаций, Калачакра – некое сокровенное учение, обладание которым позволяет достичь просветленного состояния Будды в течение жизни. Считается, что Будда Шакьямуни через год после достижения просветления (нирваны) преподал учение царю Шамбалы Сучандре. Вернувшись на родину, в Шамбалу, Сучандра стал проповедовать это учение, а также написал пространный комментарий к нему. Много столетий спустя учение о Калачакре вернулось из Шамбалы в Индию, где получило широкое распространение среди буддийских монахов. Произошло это на рубеже Х и XI веков нашей эры. Из Индии учение затем было перенесено странствующим пандитом (учителем) Соманатхой в Снежную страну (Тибет). Соманатхе также приписывается введение в Тибете в 1027 году особого календаря на основе шестидесятилетнего цикла, изложенного в Калачакре.

В XIV веке большой интерес к системе Калачакра начинают проявлять Панчен-ламы, в результате чего монастырь Таши-лхумпо в южном Тибете (провинция Цзян), являющийся их резиденцией, превращается в один из главных центров учения. В лице Панчен-лам Калачакра приобретает совершенно особых покровителей. Согласно древнему буддийскому пророчеству, в конце Кали-юги (железного века), когда учение Будды придет в упадок, 25-й Владыка Шамбалы Рудра Чакри (Ригден Джапо, ригдан Джэбо, Красный Всадник), воплотившись в одном из Панчен-лам, начнет войну против варваров – последователей религии Лало (явный намек на мусульманских гонителей буддизма). В результате великой битвы, которая произойдет на берегах реки Шрита (Сита) в Индии, полчища Лало будут разбиты и на Земле воцарится царство Майтрейи.

Изначальные сведения о Шамбале проникли в Европу на исходе Средних веков благодаря рассказам путешественников по азиатскому Востоку. Первыми о загадочной стране поведали португальские миссионеры-иезуиты Эстебан Качелла и Жоао Кабрал. В 1628 году, пытаясь пройти из Бутана в Китай, о котором в то время имелись довольно скудные сведения, они узнали о существовании неведомой им страны – Ксембале. Бутанский правитель сообщил им, что это очень известная страна и что она граничит с другим государством под названием Согпо. Из такого ответа Качелла заключил, что Ксембала – это и есть Китай, поскольку сообщенные ему сведения (огромная территория и ее соседство с владениями монголов) соответствовали тому, как Китай изображался на географических картах. После этого Качелла предпринял путешествие в Ксембалу, и ему удалось добраться до города Шигадзе во владениях Панчен-ламы (то есть в Тибете). Сюда в начале 1629 года из Бутана прибыл и его спутник Кабрал. Путешественники, однако, быстро сообразили, что попали не в Китай, а в страну, которая на европейских картах того времени именовалась Большой Татарией.

Другой европейский путешественник – венгр Чема де Кереши, побывавший в Бутане и Тибете в начале XIX века, – дополнил сведения португальских монахов. В небольшой статье, опубликованной в 1833 году, он сообщает, что Шамбала – «мифическая страна, расположенная на севере», и что ее столицей является Калапа – «прекрасный город, резиденция многих прославленных царей Шамбалы». Называя Шамбалу «мифической страной», де Кереши тем не менее указывает ее относительно точные географические координаты: «между 45 и 50 градусами северной широты, за рекой Сита или Яксарт».

Скупые сведения о Шамбале долгое время оставались достоянием узкого круга географов и востоковедов. И только во второй половине XIX века, благодаря теософскому учению Елены Блаватской, предание о Шамбале становится известным широкой европейской публике. В своем капитальном труде «Тайная доктрина» она со ссылкой на публикации Чема де Кереши и сообщения немецких путешественников по Тибету упоминает о Шамбале и о священной книге «Дускьи Хорло».

Следует отметить, что Шамбала для Блаватской и ее последователей – это уже не мифическая страна, а некая реально существующая община посвященных махатм. Таких мистических братств, хранящих остатки древней «универсальной» науки, на Земле существует немало, однако они не имеют никакого отношения к так называемым «цивилизованным» странам. Больше того, местонахождение их должно оставаться тайной для остального мира – до тех пор, пока «человечество в массе своей не очнется от духовной летаргии и не раскроет свои слепые очи навстречу ослепительному свету Истины».

Предание о Шамбале в его «европейском» варианте получило дополнительное развитие после публикации осенью 1933 года романа-утопии английского писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт». В этом произведении Хилтон необычайно увлекательно и правдоподобно изобразил буддийский монастырь Шангри-Ла, расположенный в одной из труднодоступных горных долин на территории западного Тибета. С помощью тайных знаний и оккультных методик обитатели монастыря сумели подчинить себе ход времени, замедлив его течение. Они живут замкнутой общиной – мирно и счастливо, погрузившись в занятия науками и искусством, не ведая тревог и забот, терзающих остальное человечество.

Роман Джеймса Хилтона в короткое время приобрел большую популярность на Западе, многократно переиздавался и в 1937 году был экранизирован. С легкой руки Хилтона слово «Шангри-Ла» прочно вошло в английский язык, означая «воображаемый земной рай, убежище от тревог современной цивилизации». Такое название присваивают роскошным отелям, ресторанам, горным курортам и прочим райским уголкам, а президент Теодор Рузвельт даже назвал так свою летнюю резиденцию в горах Мэриленда (впоследствии переименована в Кэмп-Дэвид).

Возможно ли существование в наше время где-нибудь в недоступной горной долине Тибета подобной общины мудрецов, хранящих неведомые остальному человечеству знания? Вряд ли. Во всяком случае никаких вещественных доказательств этому не представлено. Что касается самих тибетских лам, то они придерживаются самых разных точек зрения: одни считают, что Шамбала находится в горной системе Куньлуня, возвышающейся над Тибетским плато, другие – в соседнем Синьцзяне (Западном Китае), однако большинство из них верит, что Шамбала расположена в гораздо более северных широтах – в Сибири или в другой части России, возможно даже в Арктике.

Более серьезные исследователи предпочитают утверждать, что Шамбала не имеет отношения к истории или географии. Шамбала – это вера в лучшее будущее. И как символ этой веры может быть использована для борьбы в настоящем.

Три путешествия Эрнста Шефера

Немецкий зоолог Эрнст Шефер, имя которого часто связывают с поисками мифической Шамбалы, родился 14 марта 1910 года в зажиточной тюрингской семье. Его отец был главой гамбургского концерна «Феникс», занимавшегося выпуском резины.

В 1929 году молодой Шефер экстерном закончил школу в Мангейме. После этого он почти сразу же перешел в университет Гёттингена, чтобы изучать орнитологию. Во время каникул он предпочитал не отдыхать, а работать на орнитологической станции, которая располагалась на островке Меммерт. Именно здесь честолюбивый юноша познакомился с американским студентом Бруком Доланом, поставившим перед собой грандиозную цель – найти и изучить «гигантскую панду», о которой в Европе знали только по скупым сведениям.

В марте 1930 года Эрнст Шефер вместе с Доланом отправились в свою первую совместную экспедицию. Долгое время они провели в поезде, который вез их по Транссибирской магистрали. На Дальнем Востоке участники экспедиции зафрахтовали японское суденышко, на котором направились в Шанхай. Тут они столкнулись с проблемой: правительство Гоминьдана фактически не контролировало значительную часть Китая и не выдавало разрешения на выезд в центральные районы страны. В итоге нетерпеливый Шефер в сопровождении нескольких местных отправился в путь, договорившись встретиться с Доланом уже в Сычуани. Путешествие по Янцзы было очень опасным. Кораблик, на котором находился Шефер, несколько раз обстреливали. После утомительного плавания он наконец достиг Чунцина и поселился в семье, глава которой хорошо знал Шефера-старшего. Несколько недель спустя в город прибыла и остальная часть экспедиции.

Во время путешествия Эрнст Шефер удачно охотился: в зоологической коллекции экспедиции появились золотой фазан и горал. Но главное – 13 мая 1931 года он стал вторым белым человеком в мире, который смог подстрелить панду. Сохранилась фотография: Шефер запечатлен с пандой на одной руке и мертвой птицей – в другой.

После нескольких месяцев путешествий Эрнст возвратился на родину, где продолжил свое обучение в Гёттингене. Его отчет о поездке, положенный в основу небольшой книги под названием «Горы, Будда и медведи», разошелся по всей Германии, принеся молодому студенту известность.

Тем временем в Берлине к власти пришел Адольф Гитлер. Политические события не обошли стороной и Эрнста Шефера. 1 ноября 1933 года по рекомендации обер-бургомистра Гёттингена он стал кандидатом в члены СС.

В январе 1934 года Шефер получил от Брука Долана приглашение присоединиться к небольшой экспедиции, которая направлялась в Центральную Азию. Много позже Эрнст напишет об этом:

Вторая экспедиция была не итогом тщательного планирования и результатом научных разработок, а следствием выходки сумасбродного американца, у которого было слишком много денег. Он пресытился обычной жизнью и не знал, куда деть свою энергию.

Третьим участником экспедиции должен был стать английский миссионер Дункан, который в совершенстве владел китайским и тибетским языками. Целью почти двухлетнего путешествия должно было стать исследование малоизученной горы Амне-Мачин, которая располагалась на китайско-тибетской границе, а также разведывание истоков реки Янцзы. Однако начавшаяся Японско-китайская война поставила жирный крест на планах: националистическое правительство в Нанкине отказало трем иностранцам во въезде. В итоге исследователям пришлось отказаться от посещения Тибета и попытаться добиться разрешения хотя бы на изучение Янцзы.

Несмотря на то, что между Доланом и Шефером установились дружеские связи, они взяли на себя определенные договорные обязательства. Так, например, Долан должен был первым сообщать в США обо всех открытиях, которые сделает экспедиция. Именно так произошло в случае с неизвестным видом барана, который в декабре 1934 года был обнаружен Эрнстом Шефером. Однако пальма первенства досталась Долану. И лишь по возвращении в Европу Шефер получил возможность доложить о своем открытии в научных кругах. Не исключено, что в СС знали о существовании экспедиционного договора. Ведь только так можно объяснить тот факт, что в шанхайском представительстве немецкой фирмы «AGFA», в котором трудилось немало резидентов немецких спецслужб, были сделаны дубликаты всех снимков, полученных во время экспедиции, и тут же отправлены в Германию.

В городе Джекондо, расположенном в верховьях Янцзы, губернатор, поставленный на пост нанкинским правительством, на несколько недель задержал экспедицию. Из-за этого развалилось все предприятие. Долан направился назад, чтобы получить новые разрешения и доверенности, однако к своему другу так и не вернулся. Отныне брошенный Шефер должен был сам руководить остатками экспедиции. Невзирая на трудности и опасности, он все-таки продолжил путь.

2 ноября 1935 года Эрнст Шефер прибыл в Шанхай с богатым зоологическим, ботаническим и географическим «уловом». Но здесь молодой ученый столкнулся с проблемой, которая предопределила его будущее: Долан, встретив его, потребовал себе все собранные материалы. Шеферу пришлось следовать букве подписанного договора. Он решил, что отправится с Доланом в США, где изучит коллекцию и сможет добиться финансирования новой экспедиции. Однако немецкий консул Герман Крибель, старый боец национал-социалистического движения, участвовавший еще в «пивном путче», убедил молодого ученого, что тот будет полезнее на родине. Благодаря письменным рекомендациям и поддержке Крибеля, Эрнст Шефер сделал быстрый карьерный взлет. Помимо шума, поднятого в прессе, и благожелательного отзыва ведущих зоологов, Шефер получил внеочередное офицерское звание унтерштурмфюрера СС. Больше того: сам Генрих Гиммлер рекомендовал исследователю поскорее вернуться в Германию.

В Берлине Эрнст Шефер продолжал работу над диссертацией, давал интервью для газет и писал популярные статьи. Но при этом он все больше оказывался втянутым в водоворот политических событий. Ему, орнитологу по образованию, приходилось осваивать национал-социалистический лексикон. К примеру, во время выступления в ноябре 1936 года в Мюнхене перед местной организацией национал-социалистических студентов он рассматривал высокогорный Тибет с точки зрения арийской мифологии. Газета «Народный наблюдатель» сообщала:

Его голос заполнял огромное помещение. Скоро стало ясно, что перед нами стоит истинный германец, который вещает о далеких землях. О том, как он смог выстоять там, где струсили американцы, в результате чего «случайно» стал руководителем экспедиции. Той самой экспедиции, которая не отступила и достигла своей цели. В конце выступления Шефер отметил, что теперь, когда весь мир ополчился на Германию, очень важно, чтобы немцы высоко несли свое национальное имя. Эта фраза сорвала аплодисменты. Пожалуй, никто из многочисленной публики не ушел недовольным рассказом этого смелого первопроходца немецкого духа.

Примечательно, что на публичные лекции Эрнст Шефер приходил в новенькой форме младшего офицера СС и старался увязывать свои рассказы с актуальными политическими задачами, фактически выступая агитатором нового, национал-социалистического образа жизни.

Шефер много времени уделял подготовке третьей экспедиции. Однако для ее осуществления ему требовались новые связи.

Во время благодарственного визита к Фрицу Штифе, начальнику управления культуры при Министерстве иностранных дел Германии, молодой ученый открыто попросил поддержать запланированную им экспедицию. О том же самом он говорил в Немецком исследовательском обществе, которое располагалось в Городском замке Берлина. Самым сложным моментом в проекте была финансовая поддержка. Предполагалось, что ее должно было предоставить Немецкое исследовательское общество, в том числе через систему ссуд от всевозможных научных структур. Но цель заслуживала подобных затрат: Шефер намеревался изучить Восточный Тибет – область, которая в то время была закрыта для европейцев.

Чтобы ввести свои исследовательские планы в контекст господствующей идеологии, Эрнст Шефер продвигал идею, что в Гималаях могут быть обнаружены остатки первоначальной арийской расы. При этом он опирался на теорию венского этнографа Вильгельма Шмидта-старшего, который пытался доказать, что в Тибете сохранились не только исчезнувшие в других местах виды растений и животных, но и продолжают существовать архаичные общественные формы древних арийских племен.

В течение 1937 года Шефер дважды выступал в Немецком исследовательском обществе с докладами. При этом он обращал внимание присутствовавших на то, что экспедиция будет проводиться по поручению рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Кроме этого, Генрих Гиммлер, который возлагал на молодого зоолога большие надежды, ввел Шефера в состав своего персонального штаба, где назначил ответственным за хозяйственные вопросы. По этой причине отдел экономической помощи персонального штаба рейхсфюрера СС также помогал Шеферу собирать деньги. Процесс подготовки еще упростился, когда проект Шефера был записан как экспедиция «Аненербе», хотя привязка была формальной и не отражала действительности.

Примечательно, что с самого начала планирования экспедиции ее участники оказались прочно связанными со всевозможными расовыми теориями, столь популярными в Третьем рейхе. Кроме антропологических исследований различных этнических групп, проживающих в Тибете, Гиммлер почти сразу же вменил в обязанность Шеферу провести расовое исследование разбойничьего племени нголок. Предполагалось выявить в антропологическом типе этих кочевников признаки западно-азиатского и даже нордического влияния. По этой причине антрополог, включенный в состав экспедиции, занимался бы расовыми замерами, фотосъемкой, исследованием межплеменных, а возможно, и межрасовых отношений. После обработки собранного материала он должен был сделать соответствующие выводы о значении и развитии нордической расы в данном регионе.

В Немецком исследовательском обществе считали, что осуществить подобную программу под силу только специалисту высокого уровня. По этой причине ученые обратились к весьма неоднозначной фигуре – берлинскому профессору Ойгену Фишеру, который в период с 1927 по 1942 год занимал пост директора Института антропологии, наследственности и евгеники имени кайзера Вильгельма. Начиная с 1920-х годов этот профессор был ярым поборником так называемого «расоведения». В своей главной работе «Учение о человеческой наследственности и расовая гигиена» (1921) он требовал от государства активного вмешательства в процесс воспроизводства людей, следуя принципам излюбленной им евгеники.

После изучения рабочего плана антропологических исследований экспедиции Ойген Фишер остался очень доволен. Для него проект Шефера стал возможностью получить сведения из малоизученных земель, которые подтвердили бы его расовые теории. Более того, полученные данные позволили бы, по его мнению, выяснить развитие расовых отношений между индийцами и индо-германцами, равно как и влияние окружающей среды на процесс расового смешения.

Что касается причин интереса Генриха Гиммлера к Тибету, то трудно говорить о них в каком-то определенном ключе, но, скорее всего, они были связаны с его мистико-оккультными воззрениями. В своей автобиографии Эрнст Шефер писал, что после возвращения из второй экспедиции он неоднократно встречался с рейхсфюрером СС и тот слегка приоткрыл завесу тайны над своими планами:

Он хотел знать, можно ли встретить в Тибете человека со светлыми волосами и голубыми глазами. Я отверг такую возможность. Он поинтересовался, как я представляю себе возникновение человека. Я воспроизвел официальную точку зрения антропологов. Я говорил о питекантропе, гейдельбергском человеке, неандертальцах, сенсационных находках, сделанных иезуитом Пьером Тейяром де Шарденом близ Пекина. Гиммлер спокойно выслушал. Затем он покачал головой: «Академическое образование, школьная премудрость, надменность университетских профессоров, которые сидят как понтифики за кафедрой. Однако они понятия не имеют о силах, которые движут нашим миром. Может, то, что вы рассказали и касается низших рас, но нордический человек пришел с неба при последнем, третичном, вторжении луны».

Гиммлер говорил тихо, словно священник. Камарилья молчала, был безмолвен и я. Я думал, что меня сошлют в языческий монастырь. Гиммлер добавил: «Вам еще многому надо научиться». И продолжал поучительно говорить о рунической письменности, индоарийской лингвистике. Но самым настоятельным образом он рекомендовал ознакомиться с теорией Ганса Гёрбигера. Он указал, что фюрер давно занимается изучением теории о «мировом льде». А затем добавил, что и сейчас имеются многочисленные остатки людей, живших до падения третичной луны, – непосредственных наследников некогда бесследно пропавшей Атлантиды. «Как я полагаю, они находятся в Перу, на острове Пасхи, и, может быть, в Тибете».

К участию в следующей беседе Генрих Гиммлер привлек палеофантаста Эдмунда Кисса, который взялся подыскать для экспедиции специалиста по рунам, древней истории и религии. Эрнст Шефер не стал возражать, но сделал замечание, что поскольку его предприятие носит сугубо научный характер, то не хотел бы видеть в ее составе «ученых», занимающихся «мировым льдом». Рейхсфюрер не стал спорить.

Так или иначе, но Генрих Гиммлер не исключал возможности, что потомки первых арийских племен могли осесть в Тибете и сохраниться там благодаря изолированности от остального мира. Он лелеял надежду, что именно там можно прийти к сенсационным антропологическим выводам, которые принципиально нельзя сделать в Европе с ее тотальным кровосмешением. В молодом и честолюбивом ученом Гиммлер увидел ниспосланного ему судьбой человека, который должен был подвести научный фундамент под его мистические и откровенно фантастические представления.

Чтобы хотя бы отчасти повлиять на скептические взгляды Шефера, Гиммлер свел его со своим «личным магом» – Карлом Виллигутом (Вайстором).

В Далеме мы притормозили у высокой стены, которая огораживала виллу. Несколько эсэсовцев, охранявших вход, отсалютовали мне. Это было так внезапно: я спешил, а на меня сваливались еще новые дела. Хорошо, что ближайшая станция подземки лежала поблизости. Но я хотел знать, зачем меня привезли сюда! Молодая дама проводила меня в зимний сад, где стоял затхлый запах тропических растений. Даже в этот светлый солнечный день я чувствовал себя подавленным. Внезапно эту зловещую атмосферу разрядил знакомый сладковатый запах. Откуда я мог его знать. Точно! Китай и опиум! Мне казалось, что прошла вечность, пока не открылась дверь и не вошел прихрамывающий старик. Он обнял меня и поцеловал в обе щеки. Казалось, он только проснулся и смотрел на меня мутными глазами. Стояла такая тишина, что можно было услышать, как шуршит песок в часах. Долгое время мы сидели молча друг против друга, пока его руки не задрожали, а глаза не покрылись поволокой. Это был взгляд тибетского ламы. Он был в трансе. Затем он начал говорить странным гортанным голосом: «Сегодня ночью я связался с моими друзьями в Абиссинии, в Америке, в Японии и в Тибете. Я связался со всеми, кто прибыл из другого мира, чтобы создать новое государство. Западноевропейский дух испорчен до самой основы. Перед нами стоит большая задача. Наступает новая эра. Это неизбежность космического закона. Один из ключей находится у далай-ламы и в Тибетских монастырях». Затем он начал перечислять названия монастырей и их настоятелей, причем только те, которые я знал. Он черпал их из моего мозга? Телепатия? Я и сейчас не могу дать ответ. Я знаю, что покидал это зловещее место бегом.

Однако скептицизм Эрнста Шефера оставался непоколебим, и рейхсфюреру пришлось уступить. Для главы СС молодой исследователь оставался тем человеком, который мог добыть точные сведения о Тибете, а трактовать их с оккультно-антропологической точки предстояло другим людям. Возможно, именно по этой причине Гиммлер предоставил Шеферу полную свободу в обработке собранного материала.

Справедливости ради отметим, что Эрнст Шефер мог провести свою экспедицию без вмешательства СС. Кстати, он отверг помощь «Аненербе», в которое вступит позже, уже с началом Второй мировой войны. Но, несмотря на то, что экспедиция носила его имя, не нужно думать, будто речь шла о самостоятельном проекте: во всех аспектах экспедиции, начиная с ее рабочего плана, можно найти следы активного вмешательства Генриха Гиммлера. Со временем к ее планированию подключалось все больше эсэсовцев, равно как и «магов», направляемых лично рейхсфюрером.

В феврале 1938 года подготовка к тибетской экспедиции вошла в финальную стадию. Первоначально планировалось, что путь путешественников будет пролегать через СССР, а в Тибет они войдут со стороны Китая. Это был более простой маршрут. Однако было весьма сомнительно, что иностранные власти согласились бы дать въездную визу экспедиции, проникающей в Тибет со стороны Китая, да еще поголовно состоящей из офицеров СС. То есть Эрнст Шефер был бы лишен возможности произвольного маневра. В итоге было принято решение войти в Тибет через индийское княжество Сикким.

Для получения разрешения английских властей на путешествие через Индию Эрнст Шефер лично направился в Лондон. В качестве почетного члена Королевского центрально-азиатского общества он был удостоен нескольких высоких аудиенций, в ходе которых получил необходимые рекомендательные письма. Шеферу удалось даже повстречаться с сэром Френсисом Янгхасбэндом, который к тому моменту превратился в живую легенду «завоевателя Тибета». Пожилой англичанин увидел в молодом немце многообещающего ученого и посоветовал ему устанавливать контакты с тибетскими властями на месте.

Третья экспедиция Эрнста Шефера покинула Германию 19 апреля 1938 года. За несколько дней до этого он вызвал в Берлин и представил рейхсфюреру СС всех участников путешествия. Кроме Эрнста Шефера, руководителя проекта, в экспедиции принимали участие: Карл Винерт (геофизик и специалист по геомагнитным полям), Бруно Бергер (антрополог из состава Главного управления СС по вопросам расы и поселений), Эрнст Краузе (энтомолог, фотограф и кинооператор) и Эдмунд Геер (технический руководитель экспедиции, также ответственный за доставку грузов и организацию караванов). Во время путешествия дела экспедиции в Германии вел Конрад фон Раух. В Калькутте исследователей ожидал его приятель по имени Йобст Геслинг, который оказывал им организационную поддержку в Индии. Весьма важная роль во время путешествия отводилась переводчику Кайзеру Бахадуру Тапе, уроженцу Непала.

Карл Винерт, являвшийся ассистентом известного путешественника и геофизика Вильгельма Фильхнера, был зачислен в члены экспедиции едва ли не с момента начала ее планирования, а потому вместе с Шефером не раз принимал участие в переговорах с представителями Немецкого исследовательского общества. А вот антрополог и расовед Бруно Бегер был введен в состав экспедиции в самый последний момент. Буквально накануне отбытия экспедиции он написал рабочую программу антропологических исследований, которая была в не пример обширнее той, что в 1937 году Шефер представил в Немецкое исследовательское общество. В проекте Бегера речь шла не только о расовых и антропологических замерах, но и об изучении обычаев, ритуалов, равно как и всех культурных и общественных традициях народов и племен, проживавших в Тибете. Он расширил сугубо расовые изыскания, дополнив их этнографическими исследованиями.

Остановимся на этой фигуре поподробнее, так как именно Бруно Бегеру предстояло выполнить самые ответственные задания Генриха Гиммлера. Именно он должен был найти остатки нордической арийской расы в Тибете.

Бруно Бегер родился 27 апреля 1911 года. С рождения он был окружен наукой. Отец, Фридрих Бегер, занимался исследованиями в области лесоводства. Дядя Карл Бегер был профессором химии, а дядя Макс Бегер – талантливым инженером-изобретателем. При этом в семействе царили националистические настроения, что очень сильно сказалось на мальчике. Когда Бруно исполнилось чуть больше трех лет, его старшие родственники ушли на фронт. На войне погиб и отец мальчика, и оба его дяди. Гертруда Бегер стала одной из многочисленных германских вдов. На скромную пенсию ей приходилось растить пятерых детей. Поэтому детство и юность Бруно прошли в нескончаемой бедности.

Но юноша рос и стал обращать на себя внимание. Высокий, светловолосый, с аристократическим лицом, которое увенчивалось орлиным носом, он производил впечатление «истинного нордического арийца». Еще когда Бруно учился в школе, то попался на глаза скульптору Гансу Лихтенекеру. Эта встреча оказала сильное влияние на формирование идейного багажа Бегера. На рубеже веков Лихтенекер побывал в Африке, в Намибии, где хотел стать фермером-колонистом. Однако большую часть времени немцу приходилось проводить в боях против местных племен. Его рассказы очень сильно впечатлили молодого человека, который в мечтах путешествовал по всему миру. Его мечты получили подкрепление политическими идеями, когда в руки юноши попал роман Ганса Гримма «Народ без пространства» (1926). В нем обосновывалась набирающая популярность идея о необходимости расширения «жизненного пространства». Бруно потребовалось всего лишь два дня, чтобы проглотить почти полторы тысячи страниц. Надо отметить, что книга Гримма разошлась в республиканской Германии огромным тиражом – 315 тысяч экземпляров.

Но с реализацией своих мечтаний Бегеру надо было подождать. В 1931 году он начал изучать математику. Постепенно его интересы стали склоняться в сторону естественных наук. Само обучение во многом не устраивало Бегера хотя бы тем, что большинство профессоров были «унылыми и реакционными». Как он вспоминал много позже: «Они могли день за днем говорить только о восстановлении власти кайзера». Подобные чувства были характерны для многих студентов, зараженных революционной пропагандой. На фоне престарелых профессоров просто-таки блистал молодой антрополог Ганс Гюнтер, которого судьба сделала едва ли не главным расоведом Третьего рейха. «Расология» сразу же очаровала Бруно Бегера. И когда гитлеровцы пришли к власти, он вступил в «Черный орден», найдя свое место в Главном управлении СС по вопросам расы и поселений.

Нужно отметить, что Бруно Бгер был приверженцем особого направления в немецкой «расологии». Еще во время учебы он познакомился с Людвигом Фердинандом Клаусом, который придерживался точки зрения, что все представители одной и той же расовой группы обладают схожими духовными свойствами, а потому в областях, заселенных определенными расовыми группами, путем исследования можно выявить специфические «расово-психические элементы». Тибет был идеальным местом для проведения подобных изысканий. В своей рабочей программе экспедиции Бруно Бегер писал:

Если здесь граничат друг с другом столь богатые формы жизни… то возможно выделение в их жизненном пространстве четко обозначенных контактных зон. Для нас эти четко ограниченные ареалы обитания являются весьма благоприятной средой для проведения расовых исследований.

В Тибете для осуществления антропологических исследований Бруно Бегер сделал большое количество гипсовых лицевых масок. Подобный метод был удобен тем, что ему не приходилось во время экспедиции использовать краниологические инструменты и толстотные циркули, вид которых мог напугать тибетцев. На выручку пришла методика, разработанная еще в 1870 году Германом фон Шлагинвайтом. Иногда случались сложности. После нанесения гипса на лицо маска должна была застывать в течение примерно сорока минут. Бегер вспоминал, что первый подобный опыт чуть было не закончился трагедией, которая могла сорвать экспедиционные планы. Нанеся на лицо тибетца гипс, Бегер забыл вставить ему в нос специальные соломинки, позволяющие дышать, и через некоторое время тибетец начал задыхаться.

Но вернемся к истории самой экспедиции. Во время промежуточной пересадки на Цейлоне ее участники обнаружили в британской прессе многочисленные заметки, в которых они изображались как «посланники Гитлера» и «нацистские шпионы». Высадившись в Калькутте, экспедиция направилась сначала в Даржилинг, а затем в Гангток, истинную столицу Сиккима. Опережающая их слава привела к тому, что в первых числах мая 1938 года правительство Британской Индии направило в Министерство иностранных дел Германии письмо. В нем сообщалось, что Шеферу и его товарищам строго-настрого запрещается заходить на территорию Тибета.

После утомительных и бессмысленных бесед в различных органах власти Эрнсту Шеферу все-таки удалось добиться аудиенции у сэра Обри Меткалфа, министра иностранных дел при правительстве Британской Индии. Встреча произошла в Сильме, летней резиденции вице-короля. Перед Шефером стояло две цели. Во-первых, он намеревался остановить поднявшуюся в британской прессе волну публикаций, которые были направлены против экспедиции. Во-вторых, собирался получить разрешение на визит в Тибет. Во время встречи Меткалф вел себя очень осторожно, а потому предпочел организовать визит немца к лорду Линлитгоу, вице-королю Британской Индии. Однако он призвал Шефера не пересекать границу с Тибетом без специально оформленного пропуска. В любом случае экспедиция могла работать в Сиккиме, приграничной индийско-тибетской области.

Как раз отсюда немцы делали непродолжительные экскурсии по близлежащим окрестностям. Так продолжалось до тех пор, пока экспедиционный лагерь не посетил дворецкий «короля» Таринга. Таринг был чем-то вроде губернатора тибетской пограничной области. Его резиденция располагалась в Доптре – первом крупном от границы с Сиккимом населенном пункте. Это было удачей для Эрнста Шефера, так как сын «короля» Таринга был министром финансов тибетского правительства в Лхасе. Получив его приглашение, экспедиция могла спокойно пересечь границу между Сиккимом и Тибетом, чтобы совершить визит вежливости. Подвернулся удобный случай, чтобы попросить «короля» выхлопотать для немцев в Лхасе разрешение на вступление в Тибет. Одновременно с этим Шефер передал «королю» подарки, которые должны были быть отправлены правительству Тибета. К каждому из подарков прилагалось сопроводительное письмо.

После визита в Доптру прошло несколько недель. Шефер успел разочароваться в своей затее, когда из Лхасы пришло запечатанное письмо от тибетского правительства. Первые строки письма, казалось, ставили крест на дальнейшем продвижении экспедиции: ведь в них подтверждался категорический запрет на проникновение в Тибет. Но окончание письма вызвало бурный восторг – в нем говорилось, что немецкой экспедиции делалось исключение из общего правила:

Немецкому господину доктору Шеферу, мастеру ста наук. <…> Мы из опыта знаем, как трудно заниматься хотя бы двумя делами сразу. <…> Мы понимаем, что Вашей истинной целью является желание увидеть нашу святую страну, познакомиться с ее религиозными учреждениями, а также укрепить дружбу. Для ознакомления с ней мы даем Вам разрешение посетить Лхасу и оставаться там в течение 14 дней.

Далее подчеркивалось, что более длительное пребывание немецкой экспедиции в Лхасе может нарушить «религиозные чувства» жителей города.

Поспешно собрав все необходимое, 19 декабря 1939 года участники экспедиции снялись со своего постоянного лагеря, а три дня спустя пересекли границу с Тибетом. Именно в этот момент пришла радиограмма от Генриха Гиммлера, который поздравлял путешественников с праздником зимнего солнцестояния. Лично Шеферу были адресованы такие слова: «Пусть новый световой год станет порогом к Вашему самому большому успеху».

Понятно, что сам Эрнст Шефер не спешил во всеуслышание заявлять о своем пребывании в Тибете, а уж тем более о визите в Лхасу. Тем более что немцы нарушили предварительную договоренность и оставались в этом закрытом городе значительно дольше разрешенного. В поступившей из Лхасы радиограмме в шанхайское консульство Шефер просил прислать дополнительные подарки тибетским правителям от имени Генриха Гиммлера.

Позднее в своем сообщении о прибытии экспедиции в Лхасу Шефер заявлял, что национал-социалистическая Германия и ламаистское тибетское государство придают исключительное значение «встрече двух свастик»:

В первой половине дня 19 января в поле нашего зрения попал символ священной столицы – дворец далай-ламы. Несколько часов спустя он предстал перед нами во всем его гигантском величии. Затем тибетский офицер провел нас, первых немцев, через врата священного города. <…> Даже сейчас участников экспедиции СС с членами тибетского правительства связывает глубокая и искренняя дружба. Тибетское правительство проявило к немецким гостям огромную благосклонность. Об этом говорят не только множественные ответные визиты, но и огромное количество подарков, туш овец и свиней, напитка цамба (зеленый чай с молоком. – А. П.), муки, риса, фуража для коней, почти тысяча яиц, что позволило обеспечить многодневное благополучие нашей экспедиции. Один влиятельный тибетец блестяще сказал, что «впервые западная и восточная свастика встретились под сенью мира, культурного обмена и научных связей». Действительно, свастика, которая широко используется в буддизме и индуизме, значительно облегчила общение немцев с тибетцами.

Благосклонность тибетских правителей была настолько велика, что участникам экспедиции не только позволили принять участие в праздновании тибетского Нового года, но даже снять его на кинопленку. Это первый случай в истории науки, чтобы европейцы фиксировали ритуалы главного тибетского празднества.

Любезность проявлялась не только в этом. Провожатым Шефера по Лхасе был не кто иной, как сам регент Рединг Хутукту. Об этом религиозном и политическом деятеле (кроме того, что он правил Тибетом во время «междуцарствия» – между смертью в 1933 году Далай-ламы XIII и восхождением на престол в 1940 году Далай-ламы XIV) известно не очень много. Но благодаря документам немецкой экспедиции можно прийти к выводу, что Рединг Хутукту был настроен в антибританском ключе.

Тибетская политика первой половины XX века вновь показала, что эта страна стала объектом борьбы между Великобританией и набиравшим силу Китаем. Появление в Лхасе представителей третьей могущественной страны могло существенно изменить дипломатический расклад сил в Центральной Азии. Для этого было вполне достаточно даже крошечной экспедиции. Ко всему прочему, представители Третьего рейха и Тибета почти моментально прониклись взаимными симпатиями.

Во время первой встречи Рединг Хутукту приветствовал участников экспедиции как первых немцев, оказавшихся в священном городе. В знак гостеприимства он передал им белые покрывала и другие подарки. В ответ Шефер произнес:

От всего сердца прошу его святейшество и господина министра принять нашу благодарность. Для нас великая честь быть первыми немцами, ставшими гостями столицы этой священной страны. Боги и духи помогали нам во время этой длинной поездки, поскольку мы пришли как посланцы мира – в том числе и для того, чтобы изучить истинную философию великой религии в святом городе. Так как свастика означает воплощение Германии и является для нас самым священным символом, то наш визит должен пройти под девизом: «Встреча западной и восточной свастики в дружбе и миролюбии». Пусть наша великая дружба, которая возникла впервые в истории, послужит делу нашей взаимной пользы.

За формальными фразами торжественного обращения Шефера читается и желание установить тесные связи с правительством Тибета через общий символ свастики. Разумеется, наведение подобных культурных мостов было прямым вызовом Британской империи.

Эрнст Шефер почти сразу же заметил расположение регента и других высокопоставленных тибетских деятелей по отношению к его экспедиции. По возвращении в Германию он даже составил аналитическую записку на предмет политического отношения к Великобритании, Китаю и Советскому Союзу. Но Шеферу было очень сложно установить, что тибетское правительство знало о национал-социализме и о последних событиях в Европе. Он предполагал, что Тибету форсированное развитие отношений с «молодой европейской державой», соперничающей с Великобританией, могло пойти на пользу.

Во время пребывания экспедиции Шефера в Лхасе произошло немало забавных событий. В частности, регент был поражен высоким ростом светловолосого Бруно Бегера. Он просил оставить «расоведа» в Тибете, чтобы тот мог войти в его личную охрану, а в качестве «замены» предлагал послать в Берлин одного из своих монахов, который должен был проповедовать среди немцев буддизм. Получив вежливый отказ, регент не расстроился. Он повел немцев в удаленные комнаты резиденции, чтобы показать германским гостям священную реликвию – таинственный «божественный палец», который хранился под стеклом.

Однако больше всего проблем возникало с внешностью бородатых немцев. Безбородые тибетцы так и норовили вырвать волосок из их растительности. В один момент не удержался и сам регент. Как вспоминал Эрнст Шефер, «своими тонкими нежными пальцами он начал поглаживать мои волосы на запястьях». Именно после визита немецкой экспедиции Рединг Хутукту приказал доставить в Тибет из Индии средства от облысения, которые, по его мнению, должны были способствовать росту бороды.

За несколько дней до отъезда из Лхасы Шефер получил приглашение от регента на личную аудиенцию. Визит Шефера состоялся 16 марта 1939 года. Во время встречи немец получил запечатанное письмо, которое было адресовано лично Гитлеру. К нему прилагались подарки. В переводе на русский текст письма, предназначенного Гитлеру, звучал так:

Его Величеству немецкому королю господину Гитлеру

Господин Гитлер, немецкий король, который достиг власти на обширных землях. Меня радует, что Вы здоровы, а Ваши благородные дела увенчаны успехом. Я также здоров и посвящаю себя усердным делам на пользу буддийской религии и правительства. Я не только без какой-либо задержки пустил в Тибет сахиба Шефера и его спутников, которые стали первыми немцами, посетившими нас, но был им в полном смысле этого слова другом и помощником. Я надеюсь на упрочение связей между нашими резиденциями. Я полагаю, что Ваше Величество король господин Гитлер будет единодушным со мной и признает, насколько это важно и существенно. Посвятите Ваше здоровье насущным делам и сообщите мне о Ваших намерениях. В качестве даров в отдельном пакете посылаю Вам превосходный тибетский шелковый шарф хатаг, серебряную крышку для чашек, а также подставку вместе с бело-красной чашкой. А еще направляю вам тибетскую собаку азоб.

Отправлено Редингом Хутукту в 18-й день 1-го тибетского месяца года земляного зайца.

Несмотря на специфический азиатский протокольный стиль данного письма, из него ясно следует, что тибетское правительство хотело сближения с гитлеровской Германией. Но, с другой стороны, видно, что в Тибете почти ничего не знали о Третьем рейхе и его политическом устройстве. Если письмо было адресовано Гитлеру как королю, то регент не знал о его реальном положении во власти. Из письма также следовало, что отношения двух стран надо активизировать. Но каким путем это можно сделать, предлагалось решить германской стороне.

Есть версия о том, что сам Эрнст Шефер посчитал, что и письмо регента, и подарки были слишком «неподобающими» для того, чтобы направлять их фюреру. В итоге по его совету было составлено новое письмо, о содержании которого, увы, ничего не известно, и переданы новые подарки. Кроме всего прочего, среди них была древняя золотая монета и церемониальное облачение ламы. А собачка азоб была заменена тибетским догом.

Если говорить о курсировавших в британской прессе слухах о том, что немецкие исследователи, направлявшиеся в Сикким и Тибет, были «в действительности делегацией Гитлера, которая должна подорвать британское владычество в Азии», то эта история имела продолжение. Сведения о подобных заявлениях поступили к Шеферу, когда он уже находился на границе с Тибетом. Тогда эта проблема волновала его мало, поскольку экспедиция направлялась на север в Лхасу. Когда же Шеферу доложили, что англичане послали специальное воинское подразделение, чтобы арестовать членов экспедиции, то он стал распространять ложные сведения о том, что из Сиккима немцы направились в Бутан.

4 августа 1939 года экспедиция Шефера направилась в Германию. За прошедшее лето немцы проехались по разным местам Тибета. Кроме прочего, они посетили древний королевский город Ялунг.

На обратном пути в Калькутту Шефер делал лишь кратковременные остановки. Слухи о грядущей войне заставляли его спешить. Обратный путь в Германию проходил по маршруту Багдад – Александрия – Афины – Белград – Вена. Согласно плану, экспедиция направила весь свой багаж на корабле по морю, а сами ее участники пересели на самолет. Они успели вылететь из Индии раньше, чем британские власти отдали приказ, запрещающий выезд из Индии всем гражданам стран «гитлеровской оси» (Германия, Италия, Япония). Багаж экспедиции прибыл в Германию много позже – лишь весной 1940 года. В нем находились не только собранные материалы, но и подарки, которые тибетское правительство направило Гитлеру.

По пути следования немецких путешественников приветствовали соотечественники. В Афинах им устроили овацию – известность экспедиции опережала ее саму. Не желая терять ни минуты, Генрих Гиммлер послал в греческую столицу специальную машину. Нечто подобное случилось в Вене и в Мюнхене. В Баварии участников экспедиции встречал рейхсфюрер лично. В его распоряжении был персональный самолет, который должен был доставить всех в Берлин.

На следующий день немецкие газеты вышли с передовицами о возвращении тибетской экспедиции. До этого газета «Народный наблюдатель» на протяжении почти восьми месяцев публиковала путевые заметки Эрнста Шефера. Другие газеты давали короткие сообщения или обзорные статьи. Но при этом ни в одной из них не говорилось о политическом значении данного предприятия. Если же сравнивать публикации, то в глаза бросаются две особенности. Во-первых, везде подчеркивалось, что экспедиция проходила под патронажем рейхсфюрера СС. Во-вторых, подробно излагался маршрут путешественников. Много внимания уделялось азиатской экзотике, но почти ничего не говорилось о результатах самой экспедиции. В некоторых научных специализированных журналах рассказывалось о том, что в глубокой Азии удалось найти европейскую лань, но ни слова не было проронено про расовые исследования и антропологию.

Тибетологи в «Аненербе»

Сейчас практически невозможно назвать точную дату появления в «Аненербе» Исследовательского отдела Центральной Азии и экспедиций. Многое говорит о том, что это произошло зимой 1939–1940 годов.

По крайней мере, именно в это время Эрнст Шефер начинает использовать для своих писем бланки «Аненербе». В тот момент сам Исследовательский отдел размещался в Мюнхене, по адресу Видмайер-штрассе, дом № 35. В том же самом доме располагался и офис профессора Вальтера Вюста, куратора «Аненербе». Отдел располагался там несколько лет, пока в 1943 году не переехал в замок Миттерзилль в австрийском районе Пинцгау.

Главной задачей нового отдела «Аненербе» была обработка тибетских находок. Кроме того, когда отдел начал свою деятельность весной 1940 года, то его помещение использовалось для планирования очередных, в том числе военных, операции в Тибете. Когда стало ясно, что шансы на старт четвертой экспедиции уменьшились практически до нуля, Шефер стал активно заниматься делами «Наследия предков». Теперь только эта организация могла защищать его научные интересы.

Вернувшись назад в Германию, Шефер в первую очередь озаботился проблемой размещения и изучения собранного в Тибете материала. В этом ему должны были помочь его коллеги. Но поскольку продолжение научной деятельности в рамках традиционных академических структур ему казалось бесперспективным делом, то ученый решил развивать связи с СС. Именно по этой причине еще в августе 1939 года он составил на имя Генриха Гиммлера документ, в котором предлагал создать специальный Азиатский институт СС. В нем он написал, что «первая немецкая экспедиция СС по Тибету спешно закончила все полевые работы». И далее продолжал, что теперь необходимо разобрать привезенную коллекцию и проанализировать ее силами участников самой экспедиции. Шефер также сообщал:

В данный момент ни одно из существующих научных учреждений или институтов не в состоянии в полной мере обработать и осмыслить имеющийся в распоряжении материал тибетской экспедиции СС.

Таким образом Эрнст Шефер прямо указывал на новизну своих наработок, которая не могла быть оценена традиционными академическими структурами. Профессиональное честолюбие и возможность получить свой собственный институт побудили молодого исследователя начать карьеру настоящего эсэсовца. Интересно, что «Черный орден» он воспринимал не как спецслужбу с силовым уклоном, а как образец нового творческого сообщества.

В перспективе Азиатский институт СС должен был не только заниматься обработкой материалов, но и координировать все научно-исследовательские проекты, связанные с Азией. Необходимость его формирования Эрнст Шефер обосновывал еще и тем, что у немецкого научного сообщества не было возможности посылать небольшие узкопрофильные экспедиции: нужно было навести порядок в этой сфере, в том числе и в подборе кадров.

Планы Шефера распространялись так далеко, что он уже начал прикидывать, как должен управляться институт. Опираясь на собственный опыт, почерпнутый в трех тибетских экспедициях, Шефер полагал, что данной структурой, естественно, должен руководить именно он. Поскольку молодой тибетолог не мыслил ситуации, при которой новый институт должен входить в состав каких-либо академических структур, то планировалось, что он будет подчиняться непосредственно Генриху Гиммлеру, который должен занять должность председателя попечительского совета. Последний координировал бы деятельность исследователей Азии, следя за выполнением порученных им заданий. В большинстве своем членами попечительского совета должны были стать сотрудники и руководители «Аненербе». Кроме них, предполагалось привлечь представителей немецкой экономики и крупного капитала. В итоге именно такая структура могла гарантировать, что «рассмотрение всех научных вопросов проходило бы сугубо в национал-социалистическом духе».

В целом план создания Азиатского института СС был всего лишь тестом, который должен был выявить уровень доверия рейхсфюрера к молодому ученому. Еще во время беседы на мюнхенском аэродроме Эрнст Шефер набросал Гиммлеру приблизительные планы своей будущей деятельности. Поэтому не исключено, что исследователь лишь изложил в письменной форме то, что было озвучено устно.

Азиатский институт СС должен был располагаться в Берлине, так как там находились необходимые для работы библиотеки, архивы и музеи. Кроме того, в столицу легко могли приехать любые лояльные рейху иностранцы. В самом здании института кроме стандартных помещений должны были располагаться некие «затемненные комнаты» и специальные «теплицы», в которых можно было культивировать растения, привезенные с Востока.

Поначалу Генрих Гиммлер никак не отреагировал на предложенный план. Рейхсфюрер продолжал выказывать Эрнсту Шеферу свои симпатии и благосклонность, но не собирался обсуждать предложенный план создания Азиатского института СС. Если сравнивать проект института и возникший в рамках «Аненербе» Отдел Центральной Азии и экспедиций, то в глаза сразу бросается, что отдел был сугубо научной структурой. Очевидно, что такое «половинчатое» решение не совсем устраивало Шефера, но вскоре он понял, что, несмотря на все симпатии, рейхсфюрер не собирается давать ему какие-то особые полномочия.

И в самом «Аненербе» к Шеферу сначала относились неоднозначно. Учитывая, что до этого момента в структуре «Наследия предков» превалировали гуманитарные отделы, к тибетологу относились как к ученому с сомнительной репутацией. Но идея создания Азиатского института была все-таки поддержана. Начавшаяся война поставила гуманитарные отделы «Аненербе», чьи разработки не имели прикладного значения, в весьма невыгодное положение, а те из сотрудников, которые должны были заниматься «практическими изысканиями», напротив, оказались в фаворе. Перенаправление гуманитарных изысканий в сторону Азии оказалось своего рода палочкой-выручалочкой для тех, кто опасался подпасть под сокращение и призыв на фронт.

В декабре 1939 года Эрнст Шефер впервые встретился с Вальтером Вюстом. Во время первой же беседы Вюст предложил Шеферу занять место профессора этнографии Мюнхенского университета, которое пустовало с 1933 года после того, как на пенсию ушел престарелый преподаватель Люциан Шерман. Шефер вежливо отказался от подобного предложения. Тогда он еще мечтал о собственном институте. Но прежде чем Шефер смог попытаться реализовать свой план, ему надо было справиться с конкурентами и добиться более весомого статуса в НСДАП и СС.

Здесь нужно более подробно остановиться на фигуре Вильгельма Фильхнера – одного из самых известных немецких путешественников начала XX века. С 1900 года он принял участие в десятках экспедиций, посетив Россию, Китай, Тибет, Антарктику, Шпицберген. Все эти области интересовали его прежде всего как геофизика. В 1920-е годы Фильхнер сконцентрировал свое внимание на Тибете, который разведывал в 1903–1905 годах. Однако позже его стали интересовать геомагнитные характеристики данного региона. Авторитет Фильхнера был настолько велик, что в 1937 году Адольф Гитлер лично вручил ему национальную премию в области науки и искусства – это значило не простое признание заслуг со стороны режима, а возвышение до ранга небожителей. В 1939 году влиятельный глава Имперской канцелярии Ганс Генрих Ламмерс предложил создать Фонд Фильхнера, который финансировал бы зарубежные поездки перспективных ученых. Официально фонд был основан 11 мая. Первым председателем фонда стал генеральный консул в Шанхае – тот самый, к которому в 1936 году за помощью обращался Эрнст Шефер.

Для понимания дальнейших событий надо упомянуть, что весной 1939 года махараджа Непала пригласил Фильхнера к себе в гости, чтобы тот мог заняться геомагнитными изысканиями в его стране. Формально махараджа был сувереном, поэтому Фильхнер даже после начала войны мог спокойно продолжать свои работы в Непале. Однако у него стали отказывать почки, и он был вынужден сдаться британцам, чтобы пройти курс лечения. Так он оказался в лагере в Бомбее. Из-за этого Фильхнер не мог самостоятельно руководить фондом и его активами. В итоге деятельность фонда стала затухать и вовсе прекратилась. Это стало прекрасным поводом для того, чтобы целый ряд ученых, в том числе Эрнст Шефер, попытались воспользоваться средствами данной организации.

После смерти шанхайского консула в декабре 1941 года делами фонда стал управлять один из членов его попечительского совета Вальтер Гремер. Чтобы положить конец спорам между различными учеными, которые конкурировали друг с другом, он предложил учредить постоянно действующий институт, занимающийся организацией экспедиций. В мае 1942 года в персональном штабе рейхсфюрера СС прошло обсуждение нового проекта – создания Имперского института внутриазиатских исследований. К тому моменту Эрнст Шефер уже занимал ключевые позиции в правлении Фонда Фильхнера и хотел, чтобы новое учреждение получало аналогичную финансовую поддержку.

Самое примечательное: к работе Имперского института предполагалось привлечь всемирно известного шведского путешественника Свена Гедина, который лелеял планы по созданию синтетической науки, объединяющей биологические и географические исследования. Эрнст Шефер давал понять, что выступает едва ли не как преемник дела Гедина, чей авторитет в научной среде был непререкаемым.

Но тут обнаружилось, что против планов Шефера решительно настроен сам Вальтер Гремер. Он предполагал отложить решение данного вопроса до окончания войны и возвращения Вильгельма Фильхнера из британского плена. Шефера выручило только то, что глава Имперской канцелярии был близким приятелем Гиммлера: ликвидация фонда создала бы множество проблем для Ганса Ламмерса.

Теперь можно понять суть компромиссного решения, найденного заинтересованными сторонами. Было предложено основать Германский институт исследования Центральной Азии, которым бы руководил Эрнст Шефер и который был бы обязан тесно сотрудничать с Фондом Фильхнера. При этом Шеферу не собирались отдавать всю полноту власти: свой президентский пост он делил бы с почетным президентом института Свеном Гедином.

В начале июля 1942 года сотрудничество вновь дало трещину. Шефер сам подлил масла в огонь, когда направил Ламмерсу письмо, в котором сообщил, что планы геофизика Фильхнера никак не вписывались в сферу деятельности института. Шефер хотел ввести новшества, которые должны были в перспективе стать определяющими для национал-социалистической науки, – в его институте должны были быть устранены четкие границы между различными дисциплинами:

Задача института состоит в том, чтобы выйти за рамки работ Фильхнера и Гедина. Должна появиться всеобщность исследований, чего еще никогда не было в нашей германской науке. Пожалуй, подобные попытки можно было обнаружить у великого Александра фон Гумбольдта, но сто лет назад научные дисциплины были не настолько развиты, как сейчас.

Эрнста Шефера пригласили в Имперскую канцелярию для консультаций. С ним намеревались договориться о том, что в Мюнхене будет создан Институт научных исследований Центральной Азии, не обладающий привилегиями имперского научного учреждения. Шефер понял, что перегнул палку, и согласился на уступки.

В конечном итоге ему все-таки пришлось прибегнуть к заступничеству своего шефа – после некоторых раздумий Генрих Гиммлер принял решение, что институт будет называться Имперским институтом исследований Центральной Азии имени Свена Гедина и располагать соответствующими полномочиями.

За несколько дней до официального открытия Имперского института, которое состоялось 16 января 1943 года, произошла встреча Генриха Гиммлера и Ганса Ламмерса. На ней два политика собирались снять все возникшие вопросы. Ламмерс рекомендовал отложить открытие института, к проекту которого накопилось очень много претензий. Гиммлер «с уважением отнесся к прозвучавшей просьбе», но заявил, что это невозможно, так как Свен Гедин, который должен был присутствовать на церемонии, уже выехал из Швеции в Германию. Такую мировую величину нельзя было заставлять ждать. Единственное, что мог сделать в данной ситуации Ламмерс, так это настоять на том, чтобы институт Свена Гедина не получил статуса имперского. Гиммлер со своей стороны решил пойти на уступки, поэтому в день открытия институт назывался «исследовательским». Именно под таким названием институт и вошел в историю. Примечательно, что в приглашениях, рассылаемым знатным лицам, Шефер распорядился оставить слово «имперский», что через несколько дней вызвало большой скандал.

Эрнст Шефер достиг своей заветной цели – после многолетних усилий он получил в свое распоряжение самостоятельный научно-исследовательский институт. Но отношения с Фондом Фильхнера и дальше оставались весьма напряженными. Вся эта история показательна тем, что мелкие личные амбиции, которые вылились в споры, а затем в противостояние в очень специфической сфере деятельности, едва не привели к прямому столкновению весьма влиятельных политических фигур Третьего рейха. Формально был найден компромисс, но фактически в данной схватке победили Шефер и Гиммлер.

«Тайны Тибета»

После возвращения из третьей экспедиции Эрнст Шефер занимался не только аппаратными интригами, но и довольно необычными исследованиями. Остановимся на них поподробнее.

Среди материалов, доставленных в Германию из Тибета, находилась огромная коллекция уникальных растений и зерновых культур. По прибытии они были рассортированы и подробно описаны. В 1943 году Эрнст Шефер в обобщающем докладе ставил задачи для дальнейших опытов с тибетской флорой:

Наши устремления всегда были сопряжены с целью собрать все то, что могло быть полезно для собственного народа. Упоминавшиеся здесь полторы тысячи образцов ячменной культуры, которые по большей части являются результатом примитивной селекции, могут иметь целый ряд очень важных наследственных факторов – например, сопротивляемость засухе или устойчивость к морозам.

Таким образом, Эрнст Шефер понимал Тибет еще и как анклав растительного мира, который идеально приспособился к враждебной высокогорной среде. С точки зрения агрономии скрещивание тибетских культур с европейскими было не просто логичным, но и весьма выгодным занятием. Прививание особых свойств европейским злаковым культурам, по замыслу, должно было сделать их более неприхотливыми и повысить урожайность.

Руководство СС ожидало от Шефера появления морозоустойчивых и быстрорастущих «чудо-сортов» ячменя и пшеницы. Их культивирование позволило бы начать «германизацию» Восточной Европы, которая должна была быть застроена однотипными сельскохозяйственными поселениями. Гиммлер требовал, чтобы скрещивание различных культур позволило немецким крестьянам получать по несколько урожаев в год. Впрочем, дело было не только в колонизации Востока. Рейхсфюрер тешил себя тщеславной мыслью, что под его патронажем будет решена продовольственная проблема Германии, которой сам Адольф Гитлер придавал особое, почти мистическое значение. Именно СС должны были вывести снабжение Третьего рейха зерном на принципиально новый уровень.

Весной 1942 года Генрих Гиммлер отдал Эрнсту Шеферу как начальнику отдела «Аненербе» приказ готовиться к формированию Института сортов диких растений. Однако быстро выяснилось, что осуществить данный проект затруднительно. В те дни на работу «азиатского» отдела Шефера оказывало сильное влияние вышеописанное противостояние с руководством Фонда Фильхнера. Появление нового института грозило не меньшими проблемами, только на этот раз против эсэсовских ученых могли выступить ботаники. После длительных переговоров и консультаций было решено ограничиться организацией специального учреждения, действовавшего при Берлинском обществе кайзера Вильгельма. Новой структурой, которая гордо называлась Институтом изучения растительных культур, руководил профессор ботаники Фриц фон Веттштейн. Гиммлеру пришлось смириться с корректировкой грандиозных планов, поскольку профессор напрямую подчинялся могущественному имперскому министру продовольствия и сельского хозяйства.

Понимая, что вступать в еще один политический конфликт бесперспективно, Эрнст Шефер старался избегать конкурентных ситуаций с ботаниками. В октябре 1942 года он начал переговоры с представителями Имперского министерства сельского хозяйства, Берлинского общества кайзера Вильгельма и нового института, который должен был разместиться в Туттенхофе. Именно тогда ему ясно дали понять, что вместо института он может рассчитывать только на исследовательский отдел диких растительных культур в рамках «Аненербе». Причем упор в предстоящей работе делался опять же на восточные регионы, и приоритет отдавался Кавказу. Как на практике должно было осуществляться планируемое сотрудничество всех этих структур с «Аненербе», остается непонятным. Складывается впечатление, что его попросту не было: Шефер спокойно передал в Туттенхоф образцы собранных им зерновых культур и больше не встречался ни с фон Веттштейном, ни с представителями Министерства сельского хозяйства. Когда в конце ноября 1942 года Главное управление СС объявило, что рейхсфюрер совместно с Берлинским обществом кайзера Вильгельма планирует создать «чрезвычайно важный для всей германской экономики Институт злаковой селекции», имя Шефера даже не фигурировало в списках сотрудников. Руководителем института стал известный ботаник Хайнц Брюхер.

Другой проект Эрнста Шефера был связан с коневодством. Еще во время второй экспедиции он очень внимательно изучал живущих на воле лошадей. После начала войны с Советским Союзом тибетологу представилась возможность попробовать себя в роли зоолога-селекционера: нужно было вывести новую породу лошадей, не восприимчивую к суровым русским зимам.

По этой теме сохранилось не очень много материалов. Большинство из них вышло из стен Института военно-научных целевых исследований, созданного при «Аненербе». Некоторые документы были адресованы Главному хозяйственно-экономическому управлению СС, которым командовал Освальд Поль. Одновременно с этим Эрнст Шефер поддерживал контакты с Рудольфом Брандтом, который помогал ему подбирать необходимых ученых и специалистов.

Опыты по селекции предпринимались в 1942–1943 годах. При этом Шефер делал ставку на монгольских лошадей и лошадей Пржевальского. Где осуществлялись работы по селекции, можно установить лишь приблизительно, но известно, что речь шла об оккупированных восточных территориях. В 1944 году, в условиях отступления немецкой армии на запад, Эрнст Шефер принял решение перевести всех лошадей на конезавод в Познани. Оттуда они должны были отправиться в Венгрию, где уже было подготовлено три специальных предприятия.

Еще одним крупным проектом Эрнста Шефера стал фильм, выпущенный по итогам третьей экспедиции. Во время путешествия Эрнст Краузе снимал почти каждый шаг на портативную кинокамеру. Сразу же после возвращения возникла идея создать из отснятых материалов (более 50 часов) документальный фильм, который способствовал бы повышению общественного интереса к Тибету.

Осенью 1939 года киноматериалы были переданы в берлинскую фирму «Тобис Фильм» на проявку и обработку. Шефер был заинтересован в быстром выходе фильма на экраны хотя бы из меркантильно-финансовых соображений, но лента предварительно должна была пройти цензуру.

Всю последующую историю создания фильма можно проследить по переписке, шедшей между Эрнстом Шефером и Рудольфом Брандтом, начальником персонального штаба рейхсфюрера СС. С самого начала им было ясно, что нет возможности сохранить работы над киноматериалами в тайне. В итоге Брандт предупредил Гельмута Шрайбера, возглавлявшего «Тобис Фильм», что не должно быть ни одного официального упоминания о киноленте до тех пор, пока рейхсфюрер СС лично не даст приказ провести премьеру. В тайне должна была сохраняться не только работа Шрайбера: в конце января 1940 года Гиммлер издал директиву, в которой требовал согласовывать с ним лично текст всех публикаций и докладов, посвященных тибетской экспедиции. В итоге во время разработки проекта института Свена Гедина сведения о третьей тибетской экспедиции Эрнста Шефера ограничивались общими декларациями и заявлениями о ее сенсационности. Однако во всех публикациях чувствовался дефицит фактического материала. Кое-где мельком упоминалось, что участники экспедиции планируют подготовить фильм, но ни о дате, ни о приблизительном содержании никто ничего не мог сказать. Шеферу приходилось вести себя очень осторожно, так как его постоянно приглашали на различные радиопередачи, предлагали дать интервью, просили написать статью или прочитать доклад. После консультаций с Гиммлером тибетолог почти во всех этих случаях отказывался от всех заманчивых предложений.

Понятно, что такой запрет больно ударял по самолюбию ученого. Так, например, Брюссельское энциклопедическое общество весной 1940 года пригласило Эрнста Шефера сделать доклад о прошедшей экспедиции и запланированных на будущее исследованиях. Шефер тут же проинформировал рейхсфюрера СС о поступившем предложении. Несмотря на то, что не было официального запрета на чтение докладов за рубежом, Гиммлер попросил исследователя сказаться больным и вежливо отклонить приглашение. В итоге Рудольф Брандт передал в Брюссель следующую информацию:

К великому сожалению, в настоящее время д-р Шефер страдает тяжелой болезнью глаз, для лечения которой он направлен в мюнхенскую клинику. По данной причине подготовка доклада временно невозможна.

Для пущей правдоподобности тибетолог должен был найти какое-нибудь глазное заболевание, широко распространенное на Востоке. Даже в этой ситуации Генрих Гиммлер хотел, чтобы все выглядело реалистично. В итоге, к великому сожалению Шефера, широкая публика так и не узнала о сути его исследований. Возможно, в подобные минуты Шефер жалел, что находился под патронажем рейхсфюрера СС.

Несмотря на строжайший запрет сообщать любые сведения о готовящемся документальном фильме, весной 1940 года произошла утечка. В одной из гамбургских газет появилась заметка, в которой сообщалось, что на студии «Тобис Фильм» монтируется кинолента, посвященная тибетской экспедиции СС под руководством Эрнста Шефера. Гиммлер пришел в ярость. 12 марта 1940 года он написал Шеферу и вновь потребовал сохранять секретность.

Именно в это время готовилась масштабная военная операция в Тибете. Сохранение в тайне факта подготовки фильма обретало военно-тактическое значение, став мерой предосторожности против действий британской разведки.

Эрнст Шефер отказался брать на себя ответственность за утечку информации. Тогда Гиммлер запретил Гельмуту Шрайберу заниматься фильмом: он опасался, что могут произойти и другие утечки. Рудольф Брандт направил в «Тобис Фильм» уведомление, что информация о тибетском фильме секретна, поэтому сотрудники кинофирмы несут ответственность за соблюдение мер предосторожности. В ответ Шрайбер не выдержал и прояснил ситуацию. Оказывается, информация в газету попала после доклада в узком кругу, который Шефер делал в Гамбурге. Тибетолог получил строгий выговор.

В июне 1940 года Эрнст Шефер направил Рудольфу Брандту первый отчет о деятельности возглавляемого им отдела «Аненербе». В нем тибетолог подробно описывал работу над фильмом, а также принципы взаимодействия его отдела с «Тобис Фильм». На тот момент в фильме отсутствовал только синхронный звук и музыкальный фон. В целом из представленного материала получался полнометражный научно-популярный фильм. Не без чувства гордости Шефер приводил слова Гельмута Шрайбера, что это «не просто хороший фильм, а достижение, лучшая немецкая лента». Также тибетолог сообщал, что кинолента будет готова к прокату в октябре 1940 года. Для начала ее демонстрации требовалось только разрешение рейхсфюрера СС. Кроме того, Шефер подчеркивал, что было бы неплохо подготовить специальную пропагандистскую статью, посвященную тибетскому фильму.

Шефер полагал, что показ фильма стимулирует волну общественного интереса к Центральной Азии, а это в свою очередь станет предпосылкой для более активного финансирования его отдела в составе «Аненербе» и поддержки других инициатив. Гельмута Шрайбера интересовала касса, которую при правильной подаче мог собрать этот фильм. Но директива, поступившая от Гиммлера, перечеркнула надежды обоих. Шеф СС в очередной раз запрещал привлекать внимание государственных органов и европейской общественности к проблемам Тибета.

После изучения отчета Брандт вновь обратил внимание Шефера на сохранение полной секретности:

Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы ни из-под Вашего пера, ни из-под пера какого-либо участника Вашей экспедиции не появлялись статьи и материалы, которые не были бы согласованы с рейхсфюрером СС. Рейхсфюрер СС считает недопустимым, чтобы наши враги смогли установить связь между путешествием д-ра Шефера в Тибет и возможностью повторения экспедиции в данный регион с военными целями. По этой причине фильм не может появиться в ближайшее время в прокате. <…> Как только рейхсфюрер посчитает, что пришло время, он тут же воспользуется Вашими предложениями насчет организации рекламы фильма. До этого момента Вы не должны распространяться о киноленте ни среди знакомых, ни среди работников газет. <…> Рейхсфюpep с нетерпением ждет закрытого кинопоказа, который вы должны провести для него после монтажа ленты.

Такой «закрытый кинопоказ» действительно состоялся. 10 июня 1942 года подготовленный материал был продемонстрирован рейхсфюреру в кругу его близких друзей. Забавный факт – демонстрация проходила в священном для эсэсовцев замке Кведлинбург, где якобы захоронены останки Генриха I Птицелова. А ведь мы помним, что Генрих Гиммлер считал себя реинкарнацией этого германского короля.

Кинолента «Тайны Тибета» все-таки стала событием, но много позже, когда прошла через Центр научно-популярных фильмов Имперского министерства пропаганды. В декабре 1942 года министр Йозеф Геббельс первым ознакомился со 105-минутной прокатной версией фильма и дал ему очень высокую оценку. Премьера должна была состояться 16 января 1943 года, в присутствии Свена Гедина, прибывающего на открытие института его имени.

Один из сотрудников «Аненербе», работавший в отделе Шефера, делился с другом своими впечатлениями:

Фильм произвел фурор не меньший, чем сама экспедиция Шефера. Лента великолепная, в некоторых местах я задыхался от восторга. Понятно, почему по политическим причинам его до сих пор не показывали широкой публике. В связи с открытием Института исследования Азии этот фильм был впервые официально продемонстрирован. Я воспринимал его не как научно-популярный, а как полнометражный художественный фильм. Высокие зарубежные гости также пребывают под впечатлением. Все чествовали Свена Гедина. Затем в министерстве пропаганды была дана большая пресс-конференция для зарубежной прессы. Вскоре стартует широко задуманная рекламная кампания фильма. Почти во всех газетах появляются фоторепортажи или прошлые сообщения экспедиции. Все газеты, даже бульварные листки, пишут о Тибете.

Действительно, о фильме много писали в немецких газетах. При этом нередко появлялись перепечатки прошлых очерков Эрнста Шефера, в которых он рассказывал о культурной и повседневной жизни Тибета. Всего вышло около трехсот статей, не считая мелких заметок, о фильме «Тайны Тибета», но ни в одной из них даже не упоминался Отдел Центральной Азии и экспедиций, не говоря уже об «Аненербе».

Шефер и сам подключился к рекламе фильма. Он придавал большое значение тому, чтобы его имя и имена участников тибетской экспедиции как можно чаще появлялись на страницах газет. Получив разрешение Гиммлера, Шеффер составил подробный план того, как, по его мнению, надо организовать прокат фильма. В частности, перечислял города, в которых накануне показа киноленты он должен выступать с короткими докладами. В некоторых случаях его могли подменять другие участники тибетской экспедиции. Премьера фильма в столицах германских земель «должна была проводиться при тесном взаимодействии со всеми структурами СС». Шефер постоянно акцентировал внимание на «политико-пропагандистском значении фильма», что должно было способствовать покрытию финансовых издержек его отдела в «Аненербе». Но в первую очередь он хотел, чтобы «Тайны Тибета» были показаны в городах, являвшихся университетскими центрами.

Как и ожидалось, появления фильма на широких экранах значительно способствовало росту интереса немецкого общества к Тибету. Германской публике впервые предлагалось самой увидеть подлинные кадры из жизни страны, затерянной в горах где-то между Индией и Китаем. А в силу того, что выход фильма «Тайны Тибета» совпал со Сталинградской битвой, он выполнял еще и немалую психотерапевтическую функцию: национал-социалистической пропаганде требовался повод, чтобы еще раз утвердить достижения «славных германцев». И пусть в данном случае то были не солдаты, а ученые – в ситуации надвигающейся общенациональной катастрофы разница между ними не имела существенного значения.

Нацистская техномагия

Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года с вторжения немецких войск в Польшу. Эта война виделась Адольфу Гитлеру и его соратникам серией блестящих побед – блицкригов, по окончании которых он поставит на колени европейские державы и Советский Союз. Однако лидеры Третьего рейха просчитались. Великобритания, которая по замыслу должна была стать союзником Германии, продолжала войну, оставаясь постоянной угрозой на суше и на море. А нападение на СССР стало началом конца национал-социалистического государства.

После провала наступления под Москвой выяснилось, что сельское хозяйство и промышленность Третьего рейха в принципе не готовы к ведению продолжительных боевых действий. В 1941 году значительная часть вермахта представляла собой обычную пехоту; немецкий транспорт был преимущественно на конной тяге – соответственно, мобильность такой армии была весьма ограниченной. К началу войны Красная армия имела огромное преимущество в вооружении: семь к одному в танках, четыре к одному в самолетах. Другой вопрос, что советские войска оказались совершенно не готовы к ведению оборонительной войны. Но в любом случае хвастливое заявление Адольфа Гитлера от 14 июля 1941 года о том, что война на Востоке завершилась полной победой, было преждевременным.

Не дождавшись предложений о перемирии, немецкое руководство к ужасу своему обнаружило, что война будет жестокой и затяжной. Вермахт был в состоянии выиграть локальный европейский блицкриг, однако победить в тотальной войне на два фронта могла только страна, мобилизовавшая все ресурсы. Но именно ресурсов Третьему рейху и не хватало. Согласно исторической статистике, суммарные ресурсы союзников по антигитлеровской коалиции уже в 1941 году вдвое превышали германские, а вскоре преимущество утроилось! С момента вступления частей вермахта на советскую территорию Третий рейх был обречен на поражение, но Адольф Гитлер, ослепленный верой в собственную исключительность и в свою «высокую миссию», не сумел разглядеть очевидного.

К осени 1942 года, когда перевод экономики на военные рельсы стал неизбежным, немецкая пропаганда вовсю растиражировала миф о «качественном превосходстве». Мол, если Красная армия делает ставку на количество плохо вооруженных солдат, то мы, немцы, победим качеством нашего вооружения. И это, заметим, после того, как вермахт столкнулся с танками «Т-34» и реактивными минометами «БМ-13» (катюша). Неужели Гитлер всерьез рассчитывал, что его противники не будут развиваться, совершенствуя собственные виды оружия?.. Так или иначе, но именно в тот период начались первые разговоры о «чудо-оружии», которое спасет рейх и немцев от разгрома, враз уничтожив всех врагов. Данная тема заслуживает внимания, ведь идея «качественного превосходства» немецкого оружия произрастает из того же набора антинаучных теорий, откуда выросла вся мифология «высшей расы».

Концепция «чудо-оружия» завораживала воображение немцев задолго до прихода Гитлера к власти. Реваншистские настроения проявляли себя в самых разных сферах. В моду вошли «романы о будущем», в которых описывалось, как гениальный немецкий инженер изобретает технологию «двойного назначения» и применяет ее против врагов Германии, возвращая своей стране былое величие.

Вот, например, роман Пауля Тиме «Полет к Солнцу» (1926). Он рассказывает о том, как немецкий инженер открывает метод, позволяющий уменьшать вес тел с помощью сильного магнитного поля. Кроме того, тот же инженер изобрел некие «лучи», парализующие работу магнето. В результате Германия получает явное военное преимущество перед другими европейскими державами, отменяет Версальский договор, обретая господство над врагами.

Вот роман Карла Августа фон Лаффета «Мировой пожар» (1926). Действие отнесено в будущее – на тридцать лет вперед. Земным шаром правит Комиссия Лиги мира, в которой заседают представители всех государств, кроме большевистской России, сохранившей свою независимость в пределах Дальнего Востока. Лига мира построила и разместила на орбите так называемую Эфирную станцию. Там живут инженеры, управляющие громадными зеркалами и посылающие отраженный солнечный свет в различные районы, воздействуя таким способом на климат. Сообщение между Эфирной станцией и Землей поддерживается при помощи космических кораблей. Один из таких кораблей, совершивший вынужденную посадку возле Хабаровска, был захвачен диктатором – большевиков Колуминым. Он заставляет командира корабля Вестеркампфа, немца по национальности, починить корабль и построить второй такой же. Диктатор лелеет зловещий замысел полететь на Эфирную станцию, чтобы овладеть ею и захватить власть над Землей. Полет состоялся, но попытка захвата станции не удалась, и большевики попали в плен. В это время астрономы предсказали близкое извержение на Солнце, которое будет настолько сильным, что вся средняя полоса земного шара, за исключением полярной области, будет охвачена пожаром. И действительно, мировой пожар вскоре начинается. В огне гибнут миллионы людей. Несколько лучше обстоит дело в Европе, и в особенности в Германии, которая при помощи Эфирной станции прикрывается слоем облаков. Наконец пожар заканчивается, Вестеркампф овладевает станцией, и Германия благодаря его решительным действиям становится во главе Лиги мира.

Подобные романы писали и другие фантасты: Отфрид Ганштейн, Бруно Бюргель, Отто Гейль, Ганс Доминик, Рудольф Дауманн, Фредер ван Хольк, Фредерик Фрекса, Ганс Рихтер, Вальтер Кегель. Книги некоторых из них (например, Ганса Доминика) расходились миллионными тиражами. Весьма примечательно, что во многих немецких утопических романах того периода наряду с «гениальными» немецкими инженерами действуют «высшие существа»: либо возрожденные атланты, либо особая порода сверхлюдей, либо пришельцы с других планет. Кроме того, зачастую инженеры из романов используют какие-то особые силы («икс-лучи»), пока еще не известные человечеству, что указывает на связь научной фантастики Германии с европейским оккультизмом XIX века. Таким образом, немецкая фантастика стала предвестницей «техномагии» – сплава новейших технических средств и оккультных практик.

Современные историки обычно связывают понятие «чудо-оружия» (или «оружия возмездия») с атомным проектом, который вел нобелевский лауреат Вернер Гейзенберг. Однако факты свидетельствуют об обратном. Во-первых, Гейзенберг никогда не работал над бомбой, создавая так называемую урановую машину (прототип атомного энергетического реактора). Во-вторых, руководители Третьего рейха явно недооценивали перспективы, которые открывает цепная реакция распада атомных ядер. Не сохранилось даже каких-либо внятных высказываний Адольфа Гитлера по этому поводу. 23 июля 1942 года Альберт Шпеер, рейхсминистр вооружений и военной промышленности, записал в дневнике: «Фюреру вкратце доложено о совещании по поводу расщепления атома и об оказываемой нами поддержке». И это все! Что касается Генриха Гиммлера, тот уверенно заявлял, будто бы атомная физика никогда не создаст оружия, и даже не хотел обсуждать эту тему. В-третьих, в Германии не было достаточного количества «ингредиентов», чтобы «сварить» атомную бомбу. Норвежский завод по производству тяжелой воды не обеспечивал даже экспериментальную программу. Металлический уран, несмотря на его высокое качество, был в еще большем дефиците – чтобы его достать, немецкие физики пускались во все тяжкие.

Собственно, в сознании самих немцев понятие «оружия возмездия» было связано с тактикой использования тяжелых ракет дальнего действия, которая, казалось, имеет сплошные плюсы. Ракеты несли достаточно мощный по меркам того времени боевой заряд. Ракеты позволяли избежать потерь летного состава. Ракеты были неотразимы для средств противовоздушной обороны противника.

В то же время «оружие возмездия» стало одним из главных козырей немецких пропагандистов. Начиная с весны 1943 года пресса и радио неумолчно трубили о «секретном оружии фюрера», которое изменит ход войны и принесет Германии победу. Только в 1943 году Адольф Гитлер в своих речах трижды говорил о «новом неотразимом оружии». Йозеф Геббельс в это время в ряде своих выступлений тоже восхвалял «секретное оружие» фюрера:

Наступательное оружие, которое мы применим, будет совершенно нового типа. От него не спасет никакая оборона, никакая тревога. Здесь не поможет ни зенитная артиллерия, ни сирена. <…> Я даже не могу себе представить страшного морального воздействия таких ударов.

Упомянутым «секретным наступательным оружием» были два летательных аппарата. Первый из них, известный под обозначением «Фау-1», – самолет-снаряд «Fi-103» конструкции Фрица Глоссау с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем – мог доставить тонну взрывчатки на расстояние свыше двухсот километров. Второй, известный под обозначением «Фау-2», – тяжелая баллистическая ракета «А-4» конструкции Вернера фон Брауна – был способен забросить ту же тонну на расстояние свыше трехсот километров.

Особое впечатление на Гитлера произвели именно тяжелые ракеты «Фау-2». Да и стоит ли удивляться? Зрелище огромной стальной колонны, поднимающейся в небо на столбе огня, стремительно вырывающегося из дюзы двигателя, впечатлит кого угодно. А фюрер с его богатым воображением и языческим мировоззрением был вообще падок на подобного рода эффекты. Где-то в глубине души он был и оставался примитивным огнепоклонником – человеком, не понимающим природы огня и приписывающим ему божественные качества. Кстати, создатели ракет догадывались об этом, а потому старались выставить свою работу в соответствующем свете. В архивах сохранился эскиз двигателя «Фау-2», на котором изображена свастика – неведомый нацистский инженер нарисовал ее прямо в камере сгорания, подчеркнув тем самым связь между мощью древнего эзотерического символа и процессами горения немецкого спирта в немецком жидком кислороде. Чем не «техномагия»?..

Гитлеру даже не потребовалось присутствовать при запуске ракет – хватило рекламного фильма, снятого сотрудниками Вернера фон Брауна и показанного 7 июля 1943 года в ставке «Волчье логово» под прусским городом Растенбургом. Вернувшись в свой бункер, фюрер нацистов упивался перспективами, которые, как ему казалось, теперь открывались перед ним. Он отдал приказ – «уравнять по категории срочности „А-4“ с производством танков».

В тот день Адольф Гитлер совершил серьезнейший стратегический просчет. Далеко не первый, но в условиях близящегося военного краха – роковой. Тяжелые баллистические ракеты, без сомнения, были оружием будущего, только вот Германия в условиях тотальной войны на два фронта не успевала довести их конструкцию до ума: требовались совершенно иные денежные вливания, а главное – время и еще раз время. Куда разумнее было бы направить средства и специалистов на создание противовоздушной обороны. Впоследствии это признавали и сами нацисты. Альберт Шпеер писал в мемуарах:

Абсурдной была сама идея противопоставить бомбардировочной авиации образца 1944 г., которая на протяжении многих месяцев (в среднем по 4100 вылетов в месяц) ежедневно сбрасывала с четырехмоторных бомбардировщиков три тысячи тонн взрывчатки на Германию, ракетные залпы, которые могли бы доставлять в Англию 24 тонны взрывчатки, то есть бомбовый груз налета всего шести «летающих крепостей». И нарекать это Возмездием! Это, по-видимому, была моя самая тяжелая ошибка за время руководства немецкой военной промышленностью – я не только согласился с этим решением Гитлера, но и одобрил его. И это – вместо того, чтобы сконцентрировать наши усилия на создании оборонительной ракеты земля – воздух. <…> Но для этого на ее доводке нужно было бы сосредоточить все таланты техников и ученых ракетного центра в Пенемюнде под руководством Вернера фон Брауна. <…> Я и сегодня полагаю, что ракеты в комбинации с реактивными истребителями могли бы с начала 1944 г. сорвать воздушное наступление западных союзников на нашу промышленность. Вместо этого огромные средства были затрачены на разработку и производство ракет дальнего действия, которые осенью 1944 г., когда дошло дело до их боевого применения, оказались почти полной неудачей. Наш самый дорогой проект оказался и самым бессмысленным. Предмет нашей гордости… обернулся всего лишь растратой сил и средств. Помимо всего прочего, он явился одной из причин того, что мы проиграли и оборонительную воздушную войну…

Добавить к этому нечего. Не было в истории случая, чтобы «чудо-оружие» меняло ход войны, перевесив мужество солдат и искусство офицеров. Адольф Гитлер совершил ошибку, поверив в миф о «качественном превосходстве». А за ошибки всегда приходится платить.

Гуманитарный фронт

Примерно на том же уровне велись разработки «чудо-оружия» в отделах «Аненербе». С началом войны исследовательский институт СС оказался в сложном положении. Ведь очевидно, что армии не нужны «гуманитарии» (разве только в виде рядовых солдат), зато очень нужны инженеры, которые могут создавать новые виды оружия или совершенствовать старые. В «Аненербе», занимавшемся преимущественно историей, археологией, лингвистикой, символикой, геральдикой и эзотерикой, таковых не было.

Однако авантюристы из числа сотрудников этой организации никогда не добились бы того положения в обществе, которое они занимали, если бы не умели подать себя в выгодном свете. В «Аненербе» была принята программа «Военного использования гуманитарных наук». Идея состояла в том, чтобы способствовать борьбе с «духовными ценностями противника». Под этим соусом «Аненербе» удалось выбить дополнительное финансирование и даже учредить новые отделы.

Один из таких отделов возглавил музыковед Антон Квельмальц. В свое время он был сотрудником Берлинского государственного института немецких музыкальных исследований. После того как Квельмальца назначили в аппарат имперского комиссара по укреплению немецкого народа, Вальтер Вюст сделал ему предложение поработать на «Аненербе». В 1942 году Вольфрам Зиверс начал зондировать почву: можно ли сделать музыкальные исследования задачей военной политики. В июне 1943 года он еще раз подчеркнул значимость музыкальных исследований Квельмальца. Отдел народной музыки должен выполнять программу, утвержденную лично Генрихом Гиммлером. В ней Зиверс особо выделял следующие два пункта: обработка материалов, доставленных с оккупированных территорий, и формирование фонотеки народных мелодий. В том же 1943 году Квельмальц был провозглашен начальником нового отдела «Аненербе», а его группа по изучению индогерманской культурной истории была включена в деятельность программы «Военного использования гуманитарных наук». Годовой бюджет нового отдела составлял 20 тысяч рейхсмарок.

Осенью 1942 года Вальтер Вюст создал еще одну структуру – Отдел прикладной лингвистической социологии. Ее сотрудникам вменялось в обязанность планировать практические мероприятия в сфере «новой народной политики». Итогом работы стала программа создания тайных политико-лингвистических управлений. Начальником отдела был назначен человек, известный в определенных кругах под несколькими именами. Сам он с 1930 года именовал себя Георгом Шмидтом-Рором. Этот ветеран Первой мировой войны был одержим идеей коренного переустройства мира. Вместе со своим однополчанином в 1917 году он написал научно-пропагандистскую работу, предназначенную для населения русских оккупированных территорий. Работа называлась «Что надо делать, чтобы предотвратить наступающую революцию?». В ней начинающий автор предполагал использовать в политических целях лингвистику. В 1920-х годах Георг Шмидт-Рор принимал активное участие в деятельности Прусского министерства по делам образования и религии. В 1932 году опубликовал монографию «Язык как изобразительное средство нации». Книга подверглась ожесточенной критике со стороны нацистов. Почти десять лет языковед жил в безвестности, и в этой связи шаг, который предпринял Генрих Гиммлер, назначив в 1943 году его начальником нового отдела «Аненербе», более чем удивителен.

До сегодняшнего дня дошло всего несколько документов, посвященных деятельности Отдела прикладной лингвистической социологии. Сотрудники отдела утверждали, что язык и письменность являются не менее эффективным оружием, чем танки и пушки, – просто воздействие этих факторов не столь явно. Немецкий язык представлялся им важным средством укрепления Третьего рейха, который должен был включить в свой состав всю Европу вплоть до Волги. Немецкий язык в таком случае мог выступать средством коммуникации между представителями различных национальностей, живущих в рейхе. Именно этот язык связывал воедино добровольцев из Голландии, Латвии, с Украины, способствуя формированию нового европейского пространства. Кроме того, использование немецкого языка на оккупированных территориях как основного средства общения должно было подорвать сопротивление недовольных. Если обратиться к болезненному для нас примеру лингвистической политики нацистов в Советском Союзе, то Шмидт-Рор предлагал ряд мер, начиная от выработки специального германизированного шрифта и заканчивая установлением специфической языковой морфологии. А вот, например, английскому языку предполагалось объявить тотальную войну на уничтожение. Победа в лингвистической войне, по мнению Шмидта-Рора, должна была способствовать закату Британской империи. Руководство этим глобальным процессом онемечивания языков предполагалось поручить вышеупомянутым политико-лингвистическим управлениям. В их недрах должна была разрабатываться тактика «лингвистических боев».

Несмотря на желание Вольфрама Зиверса сохранить довоенные кадры и проекты «Аненербе», ему все чаще приходилось идти на уступки руководству СС, отдавая предпочтение практическим исследованиям и отодвигая на задний план чисто теоретические разработки. Но именно «практика» впоследствии привела Зиверса на виселицу.

В годы Второй мировой войны сотрудники «Аненербе» получили возможность более досконально подойти к изучению вопроса превосходства арийской расы над всеми остальными. Как мы помним, Генрих Гиммлер всегда проявлял повышенный интерес к этой проблематике и надеялся внедрить в жизнь методики по селективному улучшению немецкой расы. «Аненербе» служило одним из инструментов достижения этой цели. Например, там изучались так называемые палеолитические венеры – примитивные и довольно уродливые скульптурки, изваянные еще в первобытные времена. Ознакомившись с их изображениями, Гиммлер выдвинул гипотезу, что поскольку у различных народов существовал схожий «идеал женщины», то наверняка между первобытными племенами наличествовала культурная связь. При этом рейхсфюрер СС поручил «Аненербе» создать карту, где были бы обозначены места находок венер. Им двигал вовсе не археологический интерес – обнаружив схожие изделия у ряда африканских племен, Гиммлер хотел доказать, что негроидные расы не всегда обитали на черном континенте, а были вытеснены из Европы климатическими изменениями и нашествием нордических арийцев. Рейхсфюрер настолько увлекся этой идеей, что даже полагал, будто бы появление его палеофантастической теории станет вехой в истории антропологических исследований.

Комментарии ученых из «Аненербе» оказались более сдержанными. Отто Хут сообщил, что фигурки венер являются идеализированным, а не натуралистическим отражением представлений первобытных художников о человеке, а стало быть, не могут считаться доказательством того, что их изготавливали именно представители африканских народов. Впрочем, чтобы хоть как-то поддержать идею Гиммлера, он добавлял, что в период неолита могло существовать некое культурное родство между племенами Юго-Восточной Европы и племенами Передней Азии. Вальтер Вюст в январе 1942 года пошел на банальную отписку, в которой информировал любимого руководителя, что, поскольку в годы войны проводить полевые работы в Африке невозможно, он предпочел бы заняться этим вопросом после ее окончания. В качестве альтернативы Вюст предложил проводить в лагерях для военнопленных антропологические исследования, которые могли бы подтвердить подлинность гипотезы Гиммлера.

Единственным, кто сумел вселить в Гиммлера надежду, стал хорошо знакомый нам по истории тибетской экспедиции антрополог Бруно Бергер. Он не только согласился с тем, что фигурки венер необходимо использовать для воссоздания подлинной картины Древнего мира, но и установил на основании их изучения родственные связи между евреями и африканскими племенами! «Среди евреек часто встречается сильное развитие ягодичной мышцы, что напоминает нам телесную конституцию готтентотов и бушменов, – писал Бегер. – Можно предположить, что, кроме восточной и переднеазиатской расы, в евреях отразились и негроиды». Бегер не ограничивался теоретическими выводами – он настаивал на изучении телесного сложения евреек, которые находились в концентрационных лагерях и гетто.

В 1942 году берлинским профессором Вольфгангом Абелем был разработан «Поступательный план нейтрализации русской расы». Согласно этому плану, население северной части Советского Союза предполагалось германизировать, а остальных выселить в Сибирь. В 1943 году доработкой плана должен был заняться Бруно Бегер. Вольфрам Зиверс поддержал проект. Фактически Бегер принимал на себя ответственность за формулирование принципов, согласно которым будет проводиться сортировка населения оккупированных территорий – то есть кому из жителей Советского Союза предстоит покинуть родные места, кому стать рабом, а кому умереть.

6 июня 1943 года Бруно Бегер отправился в концлагерь Аушвиц, чтобы лично осуществить антропологические замеры. Воспользовавшись случаем, он занялся там изучением советских азиатов, которых почему-то называл «монголами». Через год эта деятельность была продолжена в женском концлагере Хефтлинг и в азиатских формированиях СС. Кроме того, Вольфрам Зиверс поручил Бегеру заняться «заготовкой еврейских черепов для проведения антропологических исследований».

Главный антрополог «Аненербе» сам мараться не стал, а нашел для этого дела профессионального анатома – профессора Августа Хирта из Страсбургского университета. Документы свидетельствуют, что этот ветеран Национал-социалистической партии не знал жалости даже к себе самому. Начав карьеру с разработки противоядия от иприта, он экспериментировал на собаках и на себе, в результате чего оказался в госпитале с тяжелым кровоизлиянием в легкие. Впоследствии он начал проводить опыты над узниками концлагерей, многие из которых затем ослепли или умерли. Для сбора черепов Хирт поддерживал тесные контакты с «поставщиком сырья» – Йозефом Крамером, комендантом концлагеря Бельзен, получившим за крайне жестокое отношение к заключенным прозвище «бельзенский зверь».

Но профессор Август Хирт не мог удовлетвориться только набором черепов. В его планы входило создание огромной антропологической коллекции, которая включала бы скелеты или целые тела представителей всех существующих рас.

«Коллекция» останков умерщвленных нацистскими антропологами людей была обнаружена осенью 1944 года, когда части французской 2-й бронетанковой дивизии, действовавшей в составе американской 7-й армии, вошли в Страсбург.

«Аненербе» занималось и «медицинскими опытами». В этой области специализировался мюнхенский хирург Зигмунд Рашер. Он изучал экстремальные состояния человеческого организма. В частности, проводил опыты по влиянию больших высот на организм, для чего помещал испытуемых в декомпрессионную камеру. Из агрегата выкачивался воздух, моделировались условия отсутствия кислорода и низкое давление, характерные для больших высот. После этого доктор Рашер приступал к наблюдениям:

Третий опыт проводился в условиях отсутствия кислорода, соответствующих высоте 8820 м. Испытуемым был еврей 37 лет в хорошем физическом состоянии. Дыхание продолжалось в течение 30 минут. Через четыре минуты после начала испытуемый стал покрываться потом и крутить головой. Пять минут спустя появились спазмы; между шестой и десятой минутами увеличилась частота дыхания, испытуемый стал терять сознание. С одиннадцатой по тридцатую минуту дыхание замедлилось до трех вдохов в минуту и полностью прекратилось к концу срока испытания. <…> Спустя полчаса после прекращения дыхания началось вскрытие.

Около двухсот заключенных были подвергнуты подобным опытам, прежде чем Зигмунд Рашер завершил их. Из этого числа, как стало известно после войны, около 80 погибли на месте; остальных ликвидировали позднее. Программа «исследований» была признана выполненной, когда в мае 1942 года фельдмаршал Эрхард Мильх из люфтваффе передал Гиммлеру благодарность Германа Геринга за «новаторские эксперименты» доктора Рашера.