Пандора Райс Энн
«Сил моих больше нет!» – простонала я и снова полезла в кошель.
Мой новый раб Флавий сразу же мягко протянул руку, чтобы остановить меня.
Он окинул торговца взглядом, полным бесстрашного презрения.
«За одноногого! – процедил Флавий сквозь зубы. – Ах ты, вор! Ты столько берешь с моей госпожи? И где? Здесь, в Антиохии, где рабы водятся в таком изобилии, что их везут в Рим на кораблях, потому что иначе нельзя сократить расходы!»
Это произвело на меня впечатление. Все прошло так хорошо. Темнота отхлынула от меня, и на миг мне показалось, что солнечное тепло исполнено глубокого смысла.
«Ты хитришь с моей госпожой, и ты знаешь это! Ты – отбросы земли! – продолжал он. – Госпожа, станем ли мы еще делать покупки у этого подлеца? Мой совет – никогда!»
Работорговец расплылся в бессмысленной улыбке, в чудовищной гримасе трусости и глупости, поклонился и вернул мне треть суммы.
Я с трудом удержалась от нового взрыва смеха. Пришлось еще раз поднять с земли накидку. Флавий подал ее мне. На сей раз я завязала ее спереди, как полагается.
Я посмотрела на вернувшееся ко мне золото, сгребла его, передала Флавию, и мы пошли прочь.
Когда мы влились в густую толпу в центре Форума, я все-таки посмеялась от души над всей этой историй.
«Что ж, Флавий, ты уже меня защищаешь, экономишь мои деньги, даешь отличные советы. Если бы в Риме было больше таких, как ты, мир стал бы лучше».
Он задыхался от переполнявших его чувств и не мог говорить. Лишь с трудом прошептал:
«Госпожа, я навеки вверяю вам свое тело и душу».
Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. До меня дошло, как бесчестила его нагота, как заставляла мучиться от стыда грязная набедренная повязка, а он сносил это без слова протеста.
«Держи, – сказала я, вручая ему деньги. – Отведи девушек домой, приставь к работе, а потом отправляйся в бани. Вымойся. Вымойся как римлянин. Найди себе мальчика, если хочешь. Или двух мальчиков. Потом купи себе красивую одежду, только смотри – не одежду для раба, а такую, какую ты купил бы для богатого молодого римского господина!»
«Госпожа, прошу вас, спрячьте кошель! – прошептал он, принимая монеты. – А как зовут мою хозяйку? Что мне отвечать, если спросят, кому я принадлежу?»
«Пандоре Афинской, – сказала я. – Однако тебе придется просветить меня относительно текущего положения дел в моем родном городе, так как я никогда там не была. Но греческое имя сослужит мне хорошую службу. Смотри, девушки на нас глазеют!»
На нас многие глазели. Ах, красный шелк! А Флавий был таким потрясающим мужчиной!
Я еще раз поцеловала его и с дальним прицелом, будучи настоящей дьяволицей, прошептала:
«Флавий, ты мне нужен».
Он посмотрел на меня с благоговением.
«Госпожа, я принадлежу вам навеки», – прошептал он.
«Ты уверен, что у тебя не получится в постели?»
«О, поверьте мне, я пробовал!» – признался он и снова покраснел.
Я сжала руку в кулак и ткнула им в мускулистую руку.
«Отлично».
По моему знаку девушки встали. Они поняли, что я посылаю его за ними. Я отдала ему ключ, объяснила, где расположен дом, описала приметы ворот и старый бронзовый фонтан со львом прямо за воротами.
«А вы, госпожа? – спросил он. – Вы пойдете в толпе без сопровождения? Госпожа, у вас огромный кошель! Он полон золота».
«Подожди, и увидишь, сколько золота в доме, – сказала я. – Распорядись, чтобы никто, кроме тебя, не смел открывать сундуки, и спрячь их в подходящих местах. Замени всю мебель, которую я разбила в своем… в своем уединении. В комнатах наверху много всяких вещей».
«Золото в доме?! – Он встревожился. – Сундуки золота?!»
«Ты за меня не беспокойся, – сказала я. – Я знаю, где искать помощи. А если ты меня предашь, если ты похитишь мое наследство, а по возвращении я найду дом в руинах, то, полагаю, это будет заслуженно. Прикрой сундуки с золотом коврами. Там целые кипы персидских ковриков. Загляни наверх. И позаботься о святилище!»
«Я сделаю все, что вы просите, и не только это».
«Так я и думала. Тот, кто не умеет врать, не сумеет и украсть. Ладно, здесь невыносимо жарко. Иди к девушкам. Они тебя ждут».
Я повернулась, чтобы отправиться дальше.
Он преградил мне путь.
«Госпожа, я должен вам кое-что рассказать».
«Что? – спросила я с угрожающим видом. – Только не говори, что ты евнух. У евнухов не бывает таких мускулов на руках и ногах».
«Нет, – сказал он и внезапно посерьезнел. – Овидий. Вы говорили об Овидии. Овидий умер. Овидий умер два года назад в жалком городке Томы на северном побережье Черного моря. Ужасный выбор места для ссылки – застава варваров».
«Мне ни слова никто не сказал. Что за отвратительная скрытность! – Я закрыла лицо руками Накидка упала, и он вновь укутал ею мои плечи, хотя я едва обратила на это внимание. – Я так молилась, что Тиберий позволит Овидию вернуться в Рим! – Я сказала себе, что у меня нет времени задерживаться. – Овидий… Сейчас нет времени его оплакивать…»
«Его книги здесь, без сомнения, в изобилии, – заметил Флавий. – В Афинах их найти очень легко».
«Хорошо, может быть, у тебя будет время их поискать. Ладно, я ухожу; шпильки, развалившиеся косы, упавшая накидка – мне все равно. И не беспокойся так. Когда будешь уходить из дома, запри девушек и золото».
Когда я обернулась, он уже грациозно пробирался через толпу к девушкам. На мускулистой спине приятно играло солнце. У него были вьющиеся темные волосы, почти как у меня. Он остановился на минуту, когда его атаковал продавец дешевых туник, плащей и всякой всячины; его товары больше походили на краденое добро, раскрашенное красками, которые потекут при первом же дожде, – но кто знает? Он поспешно приобрел тунику и натянул ее через голову, купил красный пояс и обернул его вокруг талии.
Какое превращение. Туника не доходила ему до колен. Должно быть, он испытал большое облегчение, надев чистую одежду. Нужно было подумать об этом до ухода. Вот дура!
Я им восхищалась. В одежде или без таковой, нельзя сохранять такую красоту и достоинство, если тебя не любили. Он носил на себе одеяния любви, и любовь вдохновляла мастера, столь искусно сделавшего ногу из слоновой кости.
Наша краткая встреча навеки связала нас прочными оковами.
Он поздоровался с девушками и, обняв обеих, вывел их из толпы.
Я отправилась прямиком в храм Изиды и таким образом, сама того не зная, сделала первый твердый шаг к ворованному бессмертию, бесславной, незаслуженной противоестественности, к бесконечному и совершенно бесполезному существованию.
Глава 5
Как только я вошла на территорию храма, меня приняли и радостно приветствовали несколько богатых римлянок. Все они были надлежащим образом накрашены – белые руки и лица, хорошо подведенные брови, аккуратно наложенная помада – все те мелочи, которые я сегодня утром смешала в кашу.
Я объяснила, что у меня есть средства, но я живу одна. Они согласились помочь мне всем, чем смогут. Услышав, что я получила посвящение в Риме, они прониклись благоговейным восторгом.
«Благодарение Матери Изиде, вас не нашли и не казнили!» – воскликнула одна из них.
«Входите, поговорите со жрицей», – сказали они. Большинство из них еще не прошли тайную церемонию и ждали, когда богиня призовет их к этому кульминационному событию.
Там стояли и другие женщины, египтянки или, может быть, жительницы Вавилона, можно было только догадываться. Шелка и драгоценности были в порядке вещей. На одних – накидки с золотой оторочкой, на других – простые платья.
Но мне показалось, что все они говорят по-гречески. Я не могла заставить себя войти в храм… Я подняла глаза и мысленно увидела наших распятых римских жрецов.
«Благодарение богам, вас не опознали», – сказала одна женщина.
«Очень многие бежали в Александрию», – добавила другая.
«Я не высказывала протеста», – мрачно пояснила я. В ответ – хор сочувственных голосов.
«А как вы могли – при Тиберии? Поверьте, все, кому удалось, сбежали».
«Не поддавайтесь горю», – сказала молодая голубоглазая гречанка, очень хорошо одетая.
«Я отошла от культа», – сообщила я. Новый успокаивающий хор тихих голосов.
«Входите же, – сказала еще одна женщина, – и попросите позволения помолиться в самом святилище нашей Матери. Вы – посвященная. Мы в основном – нет».
Я кивнула и, поднявшись по ступенькам храма, вошла внутрь.
У дверей я остановилась, чтобы стряхнуть с накидки все мирское, всю суетность, о которой шла речь выше. Я обратила свои мысли к богине и отчаянно хотела в нее поверить, ненавидя свое лицемерие, – ведь я использовала и храм, и культ, но прежде не придавала им особенного значения. Мое отчаяние за последние три ночи проникло слишком глубоко.
Внутри меня ожидало настоящее потрясение.
Этот храм был намного древнее, чем наш храм в Риме; стены покрывали египетские рисунки. У меня по спине побежали мурашки. Колонны в египетском стиле, не с выемками, но гладкие, круглые, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет, поднимались к большим листам лотоса на капителях. Повсюду пахло ладаном, из святилища доносилась музыка. Я слышала высокие ноты лиры, слышала, как перебирают металлические струны систра, слышала песнопения.
Но здесь все было до такой степени проникнуто духом Египта, что я почувствовала себя в крепких объятиях кровавых снов. И едва не упала в обморок.
Мне вспомнились сны – глубокое парализующее чувство пребывания в каком-то тайном египетском святилище, ощущение того, что душу поглотило чужое тело!
Ко мне подошла жрица. Новое потрясение. В Риме они носили римские платья и небольшие экзотические покрывала на голове, нечто вроде небольшого капюшона, доходившего до плеч.
Но эта женщина была одета в египетские наряды из плиссированного льна, согласно старому стилю, на ней также было великолепное египетское покрывало и парик – густая масса длинных черных жестких кос, падавших на плечи. Насколько я могла судить, она выглядела, наверное, так же экстравагантно, как Клеопатра.
Я всего лишь слышала рассказы о любви Юлия Цезаря к Клеопатре, а потом – о романе египетской царицы с Марком Антонием и ее смерти. Все это произошло до моего рождения. Но я знала, что знаменитый въезд Клеопатры в Рим очень задел чувство морали старых римлян. Я всегда знала, что старые римские семьи боятся египетской магии. В ходе описанной мной недавней римской карательной бойни много кричали о патентах и похоти, но за этим стоял невысказанный страх перед тайной и силой, скрывавшимися за дверью храма.
А теперь, глядя на эту жрицу и ее подведенные глаза, я в душе испытала тот же страх. Я узнала его. Конечно, казалось, что эта женщина вышла прямо из моих снов, но не это меня потрясло – в конце концов, что такое сны? Это египтянка – совершенно чужая и непроницаемая.
Моя Изида была греко-римской. Даже ее статую в римском святилище облачали в великолепное греческое платье со складками, а волосы мягко причесывали в старом греческом стиле, с волнами вокруг лица. В руках она держала систр и урну. Романизированная богиня.
Возможно, то же самое произошло в Риме и с богиней Кибелой. Рим проглатывал явления и делал их римскими.
Всего через несколько веков, хотя тогда я об этом не думала – да и как я могла? – Рим проглотит и отточит последователей Иисуса из Назарета и создаст из его христиан Римско-католическую церковь.
Полагаю, ты знаком с современным выражением: «Приехал в Рим – живи по-римски»?
Но здесь, в красноватом полумраке, среди дрожащих огней и более густого, мускусного аромата ладана, чем я привыкла, я молча возмущалась своей робостью.
Потом сны все-таки начались, как будто вокруг меня одна за другой опускались завесы. Передо мной мелькнула прекрасная рыдающая царица. Нет. Она кричала. Звала на помощь.
«Уходи от меня, – прошептала я. – Летите прочь, нечистые, злые мысли. Уходите от меня, я вступаю в дом моей благословенной Матери».
Жрица взяла меня за руку. Я услышала яростный спор – голоса из сна. Я попыталась сосредоточиться и смотреть на верующих, направляющихся в святилище для медитации или жертвоприношений, для обращения с просьбами о помощи. Я постаралась понять, что передо мной – большая оживленная толпа, почти такая же, как в Риме.
Но прикосновение жрицы лишило меня сил. Ее подведенные глаза вызывали ужас. Широкое ожерелье заставило меня зажмуриться. Ряды плоских камней.
Она провела меня в одно из тайных помещений храма и предложила устраиваться на роскошной кушетке. Я в измождении легла.
«Лети прочь, зло, – прошептала я. – И сны тоже».
Жрица села рядом и обвила меня шелковыми руками. На меня смотрела маска!
«Поговори со мной, страдалица, – сказала она по-латыни с сильным акцентом. – Открой мне все, что должно быть открыто».
Внезапно внутри меня словно что-то прорвалось, и я излила ей всю историю моей семьи, истребления моего рода, рассказала о чувстве вины и о своих муках.
«Что, если мое посещение храма Изиды стало причиной гибели семьи? Что, если Тиберий об этом вспомнил? Что я делала? Жрецов распяли, а я бездействовала! Чего хочет от меня Мать Изида? Я жажду умереть!»
«Этого она от вас не хочет», – сказала жрица, не сводя с меня глаз. У нее были огромные глаза – или это краска? Нет, я видела белки глаз, чистые, блестящие. Монотонные речи лились из ее накрашенного рта, как слабый ветерок.
Я быстро погружалась в бредовое состояние и лишалась способности рассуждать. Я бормотала о посвящении, рассказывала жрице все детали, какие могла, ибо эти вещи хранились в строжайшей тайне, но я все-таки подтвердила ей, что прошла ритуальное перерождение.
Накопившаяся слабость хлынула из меня потоком.
Потом я повинилась ей. Я призналась, что давно уже перестала почитать культ Изиды, что в последние годы я только ходила на публичные шествия к морю, когда на берег выносили Изиду, богиню Навигации, – благословлять корабли. Я не вела жизнь верующей.
Я ничего не сделала, когда распяли жрецов Изиды, я только обсуждала это за спиной императора. Несмотря на солидарность с римлянами, считавшими Тиберия чудовищем, мы не выступили в защиту Изиды. Отец велел мне молчать. Я и молчала. Он же велел мне жить.
Я перевернулась, соскользнула с кушетки и легла на выложенный плитами пол. Не знаю зачем. Я прижалась щекой к холодной плите. Мне нравилось чувствовать на лице прохладу. Я была как безумная, но контроля над собой не теряла. Я лежала с открытыми глазами.
Я знала только одно. Мне хотелось выбраться из этого храма. Мне здесь не нравилось. Да, это была очень плохая мысль.
Внезапно я возненавидела себя за то, что раскрыла этой женщине, кем бы она ни была, свои слабые стороны; меня манила атмосфера кровавых снов.
Я открыла глаза. Надо мной склонилась жрица. Я увидела плачущую царицу из кошмаров. Я отвернулась и закрыла глаза.
«Успокойтесь, – произнесла она ровным голосом. – Вы не сделали ничего плохого».
Казалось невероятным, что такой голос исходит от этого накрашенного лица и тела, но голос был настоящим.
«Во-первых, – сказала жрица, – вы должны понять, что Мать Изида прощает все. Она – Мать милосердия. – Потом она добавила: – Судя по вашим описаниям, вы прошли более полное посвящение, чем большинство местных верующих. За короткое время вы совершили длинный путь. Вы купались в священной крови быка. Вы, должно быть, испили зелье. Вы видели сон и переродились».
«Да, – ответила я, пытаясь восстановить в памяти былой экстаз, бесценный дар веры во что-то. – Да, я видела звезды, огромные поля цветов, такие поля…»
Нет, ничего хорошего из этого не выйдет. Я боялась этой женщины и хотела выбраться отсюда. Лучше пойти домой, исповедаться Флавию, и пусть он позволит мне выплакаться у него на плече.
«Я по природе не благочестива, – призналась я. – Я была молода. Я любила свободных женщин, ходивших в храм, женщин, спавших с кем им хотелось, римских шлюх, владелиц домов наслаждений; мне нравились женщины с собственным мнением, следившие за событиями в Империи».
«Здесь вы тоже можете наслаждаться подобным обществом, – и глазом не моргнув, отозвалась жрица. – И не бойтесь, что ваши старые связи в храме привели к вашему падению. У нас достаточно новостей, подтверждающих, что Тиберий, уничтожая храм, не преследовал высокородных. Страдают всегда бедняки: уличные шлюхи и простые ткачихи, парикмахеры, кирпичники. Во имя Изиды благородных не преследовали. Вам это известно. Некоторые женщины бежали в Александрию, потому что не хотели отказываться от культа, но опасность им не грозила».
Надвигались сны.
«О Матерь Божия!» – прошептала я. Жрица продолжала:
«Вы, как и Мать Изида, стали жертвой трагедии. И вы, как и Мать Изида, должны набраться сил и жить одна, как Изида после убийства своего мужа Озириса. Кто помог ей, когда она искала тело Озириса по всему Египту? Она была одна. Она величайшая из богинь. Восстановив тело своего мужа, она не могла найти его орган оплодотворения, чтобы забеременеть, поэтому она извлекла семя из его духа. Таким образом родился бог Гор, сын женщины и бога. Изида собственным могуществом извлекла из мертвеца дух. И Изида хитростью заставила бога Ра открыть свое имя».
Знакомая старая история. Я отвела глаза. Я не могла видеть ее раскрашенное лицо! Она, конечно, почувствовала мою неприязнь. Я не должна ее обижать. Она желает мне добра. Не ее вина, что она кажется мне чудовищем. О боги, зачем я вообще сюда пришла?
Я ошеломленно лежала и не двигалась. Через три двери в комнату проникал золотистый свет – двери, прорезанные в египетском стиле, шире у основания, чем наверху, – и этот свет позволил моему зрению утратить четкость. Я сама попросила об этом свет.
Я почувствовала прикосновение руки жрицы. Шелковистое тепло. Какая она милая, какое приятное прикосновение.
«А вы во все это верите?» – вдруг прошептала я.
Она не обратила на этот вопрос внимания. Ее раскрашенная маска излучала убежденность.
«Вы должны стать как Мать Изида. Ни от кого не зависеть. На вас не лежит бремя розысков потерянного мужа или отца. Вы свободны. Принимайте в своем доме с любовью кого захотите. Вы никому не принадлежите, только Матери Изиде. Помните, Изида – богиня любящая, богиня всепрощающая, богиня, обладающая бесконечным пониманием, ибо она сама страдала!»
«Страдала!» – охнула я. Я застонала, что происходило со мной крайне редко. Но я увидела рыдающую царицу из моих кошмаров, прикованную к трону.
«Послушайте, – обратилась я к жрице, – я расскажу вам сны, а вы объясните мне, почему это происходит. – Я знала, что в голосе моем звучит злость. И раскаивалась в этом. – Эти сны начинаются не от вина, не от зелья, не после длинных периодов бодрствования, искажающего мысли».
И я пустилась в следующую незапланированную исповедь.
Я рассказала женщине о кровавых снах, снах о древнем Египте, в которых я пила кровь… Алтарь, храм, пустыня, восходящее солнце…
«Амон-Ра! – сказала я. Египетское имя бога солнца, но я, насколько мне известно, в жизни его не произносила. А теперь произнесла. – Да, Изида хитростью заставила его раскрыть свое имя, но он убил меня, а я пила кровь, слышите, я была голодным богом!»
«Нет!» – воскликнула жрица. Она застыла на месте и задумалась. Я напугала ее и сама испугалась еще больше.
«Вы умеете читать египетские надписи в рисунках?» – спросила она.
«Нет», – ответила я.
Тогда она добавила уже более спокойно:
«Вы говорите об очень старых легендах, легендах, захороненных в истории нашего поклонения Изиде и Озирису; в них говорится, что они когда-то действительно принимали в ходе жертвоприношений кровь своих жертв. Существуют свитки, где об этом рассказывается. Но никто не умеет их расшифровывать, кроме одного человека…»
Ее слова повисли в воздухе.
«Кто этот человек?» – спросила я.
Я оперлась на локти. И почувствовала, что мои косы распустились. Хорошо. Так было приятнее – свободные, чистые волосы. Я сгребла их обеими руками.
Каково же быть замурованной в краску и парик, как эта жрица?
«Скажите, – попросила я, – кто этот человек, который может прочесть древние легенды. Скажите мне!»
«Это плохие легенды, – сказала она, – в них говорится, что Изида и Озирис продолжают где-то существовать в материальной форме и даже сейчас принимают кровь. – Она сделала жест неприятия и отвращения. – Но это не наш культ! Мы здесь не приносим в жертву людей! Египет был стал и мудр еще до рождения Рима! – Кого она уговаривала? Меня? – Мне никогда не снились такие сны, последовательные, на одну и ту же тему. – Ее до глубины души взволновали собственные заявления. – Наша Мать Изида не питает любви к крови. Она победила смерть и поставила своего мужа Озириса царствовать над мертвыми, но для нас она – сама жизнь. Не она посылала вам эти сны».
«Наверное, нет! Я с вами согласна. Но кто? Откуда они исходят? Зачем они преследовали меня в море? Кто этот человек, умеющий читать старые письмена?»
Она была потрясена. Она отпустила меня и отвела взгляд в сторону. Черная краска придавала ее глазам обманчиво свирепое выражение.
«Возможно, когда-то в детстве вы слышали древнюю легенду; может быть, вам рассказал ее старый жрец-египтянин. Вы ее забыли, а теперь она тревожит ваш измученный разум. Питается пламенем, на которое не имеет права, – смертью вашего отца».
«Да, очень на это надеюсь, но я никогда не встречала старых египтян. Жрецы в храме были римлянами. К тому же, если обдумать содержание снов, картина получается странная. Почему царица плачет? Почему меня убивает солнце? Царица – в оковах. Царица – пленница. Царица – в агонии!»
«Прекратите! – Жрица содрогнулась. Потом она обняла меня обеими руками, словно не я в ней нуждалась, а она во мне. Меня коснулся жесткий лен ее платья, густые волосы парика, а под ними я услышала быстрое биение сердца. – Нет, – сказала она, – вы одержимы демоном, и мы сможем изгнать его из вас! Вероятно, путь для гнусного демона открылся, когда на вашего отца напали у его собственного очага».
«Вы серьезно считаете, что такое возможно?» – спросила я.
«Послушайте, – сказала она беспечно, так же как те женщины снаружи. – Я хочу, чтобы вы выкупались, переоделись в свежее платье. Что касается денег… Какую сумму вы можете выделить? Если денег нет, мы все вам достанем. Мы богаты».
«Денег много. Они для меня не проблема».
Я вытащила кошель.
«Я распоряжусь, чтобы вам все принесли. Свежую одежду. Этот шелк слишком непрочный».
«Ну, мне-то вы можете об этом не рассказывать!»
«Накидка порвалась. Ваши волосы в беспорядке».
Я высыпала около дюжины золотых монет – больше, чем заплатила за Флавия.
Это ее потрясло, но она очень быстро взяла себя в руки. Неожиданно жрица посмотрела прямо мне в лицо, и ее маска пришла в движение, приобретая нахмуренное выражение. Я подумала, что маска может треснуть.
Я решила, что она сейчас заплачет. Я стала настоящим экспертом в вопросе доведения других людей до слез. Плакали Миа и Лиа. Плакал Флавий. Теперь и она собралась плакать. Царица во сне тоже плакала!
Я расхохоталась как безумная, запрокинув голову. Но вдруг увидела царицу! Увидела в смутно мелькнувшем воспоминании, и мне стало так грустно, что я сама чуть не заплакала. Моя насмешка была богохульством. Я лгала самой себе.
«Возьмите золото на храм, – сказала я. – На новую одежду, на все, что мне понадобится. Но моим подношением богине должны стать цветы и хлеб – теплый, прямо из печи, небольшой ломоть».
«Очень хорошо, – ответила она и энергично кивнула. – Вот что нужно Изиде. Кровь ей не нужна. Нет! Только не кровь».
Она помогла мне подняться.
«Поймите, в моем сне она плачет, – помолчав, принялась объяснять я. – Она недовольна теми, кто пьет кровь, она протестует, она страдает. Сама она не из тех, кто пьет кровь».
Жрица смутилась, но потом кивнула:
«Да, это же очевидно».
«Я тоже протестую и страдаю», – сказала я.
«Я понимаю, идемте», – ответила она, выводя меня в толстую высокую дверь. Она оставила меня на попечение рабов из храма. Я с облегчением вздохнула – я устала.
Меня провели в церемониальную ванную, очищенную и убранную девушками из храма.
Какое наслаждение, когда все делается как положено.
Я опасалась, что мне принесут одежды из белого льна и черный парик, но все платья были сшиты по римской моде, новые, расшитые по краям цветами. Эта роскошь, такая, казалось бы, незначительная, на самом деле была для меня ценнее золота. Она, безусловно, доставила мне гораздо больше удовольствия.
Девушки тщательно расчесали мои волосы и прочно уложили их в круг, оставив вокруг лица густые локоны.
Я так устала! Я была так благодарна!
Потом девушки накрасили мне лицо, более искусно, чем я смогла бы сделать это сама, но, как выяснилось, по египетским канонам, и, увидев себя в зеркале, я вздрогнула. Вздрогнула! На меня смотрела не маска жрицы, но глаза обведены черным.
«Разве я имею право жаловаться?» – прошептала я.
Я положила зеркало. К счастью, без него я не буду видеть свое лицо.
Я прошла в главный зал храма – настоящая римлянка, экстравагантно накрашенная в восточном стиле. Типичное для Антиохии зрелище.
Там я нашла знакомую жрицу, а с ней – еще двоих, одетых так же официально, и жреца в старомодном египетском убранстве, только он носил не парик, а простой полосатый капюшон. На нем была короткая плиссированная туника. Когда я подошла, он обернулся и окинул меня взглядом.
Страх. Гнетущий страх.
«Беги из этого храма! Забудь о подношениях, или пусть они сами все за тебя сделают. Иди домой. Тебя ждет Флавий. Уходи!»
Я онемела от ужаса и безропотно позволила жрецу отвести меня в сторону.
«Выслушайте меня внимательно, – ласково обратился он ко мне. – Сейчас я отведу вас в священное место. Я допущу вас поговорить с Матерью. Но после этого вы должны прийти ко мне! Не уходите, не повидав меня. Вы должны пообещать, что будете приходить каждый день, а если вас снова посетят эти сны, вы подробно нам их опишете. Есть один человек, которому их следует рассказать, если, конечно, богиня не изгонит их из ваших мыслей».
«Я с радостью расскажу о них любому, кто способен помочь, – сказала я. – Я эти сны ненавижу. Но что вы так нервничаете? Вы меня боитесь?»
Он покачал головой.
«Я вас не боюсь, но мне необходимо кое-что вам доверить. Мы должны поговорить – либо сегодня, либо завтра. Непременно должны. Идите же к Матери, а потом возвращайтесь ко мне».
Меня провели в помещение святилища – место поклонения скрывали белые льняные занавеси. Я увидела свое подношение – гирлянду благоухающих белых цветов и теплый ломоть хлеба. Я преклонила колени. Невидимые руки задернули занавеси, и я оказалась в комнате одна, на коленях перед Regina Caeli, Царицей Небесной.
Новое потрясение.
Передо мной стояла древняя египетская статуя нашей Изиды, вырезанная из темного базальта. Головной убор – длинный, узкий, сдвинутый за уши. На голове – большой диск между рогами. Обнаженная грудь. На коленях – фараон, ее взрослый сын Гор. Рукой она поддерживала левую грудь, предлагая ему молоко.
Меня охватило отчаяние! Этот образ мне ни о чем не говорил! Я попыталась почувствовать в нем сущность Изиды.
«Это ты посылала мне сны, Мать?» – прошептала я.
Я возложила цветы. Я преломила хлеб. В молчании безмятежной и древней статуи я не услышала ничего.
Я распласталась на полу и простерла руки, от всего сердца пытаясь сказать: «Я принимаю, я верю, я твоя, ты нужна мне, нужна!»
Но я заплакала. Все потеряно. Не только Рим и семья, но и моя Изида. Эта богиня – олицетворение веры другой нации, другого народа.
Постепенно на меня снизошло спокойствие.
Так ли это, подумала я. Культ моей Матери распространился повсюду – на севере и юге, на востоке и на западе. Силу придает ему дух этого культа. Совсем не обязательно в буквальном смысле целовать ноги изваяния. Суть в другом.
Я медленно подняла голову и села на пятки. На меня снизошло настоящее откровение. Не могу в полной мере его описать. Но я познала его мгновенно.
Я поняла, что каждая вещь есть символ какой-то другой вещи! Я поняла, что всякий ритуал есть введение в силу другого события! Я поняла, что практичность человеческого ума заставила нас изобрести эти вещи с таким духовным величием, которое не позволит миру лишиться смысла.
А эта статуя воплощала собой любовь. Любовь превыше жестокости. Любовь превыше несправедливости. Любовь превыше одиночества и осуждения.
Только это и имеет значение. Я подняла глаза к лицу богини и узнала ее! Я посмотрела на маленькую фигурку фараона, на предложенную грудь.
«Я твоя!» – холодно произнесла я.
Ее застывшие примитивные египетские черты не чинили препон моему сердцу; я взглянула на правую руку, поддерживавшую грудь.
Любовь… На это требуются силы; требуется выносливость; требуется признание неизвестного.
«Забери у меня сны, Небесная Мать, – попросила я. – Или раскрой их смысл. И укажи путь, которым мне надлежит следовать. Прошу тебя».
Потом по-латыни я произнесла слова старого песнопения:
- Ты – та, кто землю отделил от неба.
- Ты – та, кто поднимается в созвездье Пса.
- Ты – та, кто силу придает добру.
- Ты – та, кто вселяет в детей любовь к родителям.
- Ты – та, кто дарует милосердие тому, кто о нем просит.
Моя вера в эти слова была абсолютно языческой. Я верила, потому что считала: ее культ собрал лучшие идеи, какие только способен создать разум как мужчин, так и женщин. Вот в чем заключается функция существования богини; вот дух, питающий ее жизненные силы.
Пропавший фаллос Озириса остался в Ниле. А Нил оплодотворяет поля. Как это прекрасно!
Суть не в том, чтобы это отвергать, как мог бы предположить Лукреций, но в том, чтобы осознать значение ее образа. Чтобы извлечь из этого образа лучшее, что есть в моей душе.
Взглянув на прекрасные белые цветы, я подумала: «Они цветут благодаря твоей мудрости, Мать». Я подразумевала только то, что сам мир наполнен таким количеством вещей, которые нужно лелеять, сохранять, чтить, что наслаждение великолепно уже само по себе… А она, Изида, воплощает эти концепции – слишком глубинные, чтобы называться идеями.
Я полюбила ее – олицетворение добра, именуемое Изидой.
Чем дольше я смотрела на ее каменное лицо, тем явственнее мне казалось, что она меня видит. Старый трюк. И чем дольше я стояла на коленях, тем явственнее мне казалось, что она говорит со мной. Я полностью отдалась охватившим меня ощущениям, прекрасно сознавая, что они ничего не значат. Сны остались далеко. Они казались мне загадкой, для которой непременно найдется самое примитивное решение.
С истинным рвением я подползла к статуе и поцеловала ноги богини. Ритуал моего поклонения был завершен. Я вышла из святилища посвежевшей и исполненной радости. Мне больше не будут сниться эти сны. Солнце еще не зашло. Я была счастлива.
Во дворе храма я встретила нескольких своих подруг и, удобно устроившись под оливковыми деревьями, получила от них всю информацию, необходимую для практической жизни, – как найти поставщиков продуктов, парикмахеров, где купить то или другое и еще великое множество полезных вещей.
Иными словами, мои богатые приятельницы вооружили меня исчерпывающим набором сведений, благодаря которым я смогу жить в хорошем доме, не перенаселяя его нежеланными рабами. Мне хватит Флавия и двух девушек. Отлично. Все остальное можно взять внаем или купить.
Наконец, устав от болтовни, с полной головой имен и адресов, развеселившись благодаря шуткам и рассказам этих женщин и пребывая в восторге от той легкости, с какой они говорили по-гречески – этот язык я всегда любила, – я откинулась на скамье и решила: теперь можно идти домой, теперь можно начинать.
В храме все еще царило оживление. Я посмотрела на двери. Где же жрец? Ладно, я вернусь завтра. Мне определенно не хочется сейчас вспоминать и словно заново переживать сны.
Люди входили и выходили, держа в руках цветы, хлеб, некоторые – птиц, чтобы выпустить их во имя богини, птиц, вылетающих из высоких окон ее святилища.
Как же здесь тепло. Сколько цветов сверкает на стене! Я никогда не думала, что бывают места, равные по красоте Тоскане, но здесь, наверное, не хуже.
Читать бесплатно другие книги:
