Человек из грязи, нежности и света Соколов Игорь
– А потом он готов уступить тебе все выходные, – заговорила быстро Соня, словно боясь, что Эскин ее сейчас прервет своим тяжелым монологом, но Эскин молчал, он уже набрался от всех удивительного терпения, и думал только об одном, когда она, наконец, уйдет.
Он уже разочаровался во всем, даже любовь представлялась ему одной из самых примитивных формаций Вселенной, которая превращала его в самое жуткое и ущербное существо.
– А почему нельзя оставить все как есть?! – спросил ее наконец Эскин, собравшись с духом.
– Глеб на это не пойдет, – вздохнула Соня, – он будет думать, что я пошла не к тебе, а еще к кому-нибудь!
– Разве для него это имеет какое-нибудь значение? – засмеялся Эскин. Ему уже почудилось, что он сходит с ума, и его очень скоро куда-нибудь увезут.
– Для Глеба имеет, – заверила его Соня.
Все время, что она говорила, она не смотрела ему в глаза.
Возможно, она чувствовала, как он переживает.
– Глеб очень уважает тебя! Он видел, как ты его не испугался и стал заступаться за меня!
– Странно! – вздохнул Эскин. – У меня такое чувство, что вы все издеваетесь надо мной!
– Да, нет же, – обиделась Соня и с укором посмотрела ему в глаза.
Эскин молчал, он решил замолчать надолго, чтобы поймать истину в воздухе.
Пусть Соня будет говорить, а Эскин в это время, глядишь, и поймает свою истину. У каждого она своя! С каждой минутой Соня все больше злилась, разговаривая с Эскиным, разговаривая с Эскиным, как с приведением.
– Хочешь сделать мне больно? – презрительно улыбнулась Соня.
– Хочу, – вдруг отозвался Эскин, – хочу так заморочить тебе голову, чтобы ты больше никогда здесь не появлялась!
Соня заплакав, тут же набрала номер Глеба и сквозь слезы пожаловалась Глебу на Эскина.
– Он хочет с тобой поговорить, – протянула Соня телефон Эскину. Эскин взял телефон и тут же услышал плохо разборчивый мат:
– Ху-ху-хо-хо-бл*-ха-му-ха-х*эс-сэс!
– Слушай его сама! – Эскин отдал телефон Соне, а сам завалился на кровать.
– Ты, что, дурак, материшься-то? – немного послушав Глеба, заговорила Соня. – Я же просила тебя поговорить с ним по-человечески! А ты опять материшься! Что, хочешь приехать сюда? Он хочет приехать! – посмотрела Соня на Эскина.
– Что хотите, то и делайте, – Эскин демонстративно отвернулся к стене. Глеб вошел в квартиру через минуту. Возможно, все это время он стоял под дверью и ждал своего часа.
– Что ж ты, дорогой, жену-то нашу обижаешь?! – заговорил на удивление спокойным и ровным голосом Собакин.
– Послушайте! Оставьте меня в покое! – простонал Эскин.
– Бессовестный! Ты хотя бы лицом к нам развернулся! – закричала вдруг Соня.
Эскин повернулся к ним лицом и ахнул. Все лицо Глеба Собакина напоминало собой здоровенный красный волдырь.
– Что это с вами?! – приподнялся с постели взволнованный Эскин.
– Это я его, – всхлипнула Соня, – он о тебе всякие гадости говорил, а я обозлилась и ошпарила его кипятком!
– Видишь, как мне из-за тебя досталось? – Собакин глядел на него, будто вымаливая прощение.
– А ты еще не хочешь с нами жить!!! – обиженно вздохнула Соня.
«Придурки! Семья придурков!» О, если бы он только мог произнести эти слова вслух. Эскин улыбнулся.
Он почему-то решил им подыграть, а дальше посмотреть, что из этого получится.
– Я согласен жить с вами! – сказал он.
– А вот этого ты не хочешь?! – сказал Собакин, протянув ему под нос свой здоровенный кулак.
– Ты, что, хочешь, чтоб я опять тебя кипятком обварила, – зашумела Соня, отчего Собакин тут же притих, и даже заискивающе заулыбался. Эскину стало плохо.
Он еще тогда, в прошлый раз почувствовал, что они – психи, но как теперь отвязаться от них он не знал.
– Между прочим, я болен смертельно опасной болезнью, – заговорил Эскин, и неожиданно сам, поверив в свой обман, зарыдал.
– Значит, этот м*дозвон нас заразил! – подпрыгнул на месте Собакин, сжимая свои руки в кулаки.
– Эта болезнь не передается половым путем, – Эскин плакал, олицетворяя собой полную безнадежность.
Ему было легко заплакать от мысли, что с этими психами он еще помучается!
– Так тебя надо лечить! – всхлипнула Соня, присаживаясь к нему на кровать.
– Давай, его в больницу отвезем! – предложил Собакин.
– Пусть лучше дома лежит, – нахмурилась Соня, – я хоть за ним поухаживаю! – и немного поправила под Эскиным подушку.
– Ну, тогда надо врача на дом вызывать! – задумчиво поглядел на Эскина Собакин.
«А может это вполне нормальные люди, и я им зря морочаю голову, – подумал Эскин, – ну, хотят они жить втроем, но разве это такая уж ненормальность? При матриархате каждая женщина имела по несколько мужей, а среди некоторых народов, например в Полинезии до сих пор существует матриархат!»
– Не надо врача, у меня есть лекарство, – сдавленным голосом прошептал Эскин. В это время он краснел и потел одновременно, но происходило это от чрезмерного волнения.
– Ну, вот, я буду давать ему лекарство, – как будто немного обрадовалась Соня.
– И мы все вместе будем жить втроем, – радостно добавил свою мысль Собакин.
– Я отсюда никуда не уйду! – прошептал Эскин.
– Значит, будем жить здесь, – потер руки Собакин.
– А если отец приедет, что я ему тогда скажу?! – заволновался Эскин.
– Скажешь, что пустил на время двух студентов, сокурсников! – улыбнулась Соня.
– Но вы же намного старше меня, – вздохнул озабоченно Эскин.
– Есть и старые студенты, – успокоил его Собакин, чему-то про себя улыбаясь.
«Странно, – подумал Эскин, – я им сказал, что смертельно болен, а никто из них даже не заплакал?! Неужели они такие хитрые, что нисколько мне не верят?!»
– Раз ты так серьезно болен, то никуда не ходи, а лечись, а я себе отпуск возьму и посвящу его весь тебе, – с улыбкой прошептала Соня, и нисколько не стесняясь Глеба Собакина, прижалась к нему.
– Все-таки втроем жить хорошо! – хихикнул Собакин, подмигивая Эскину.
– Не знаю, не знаю, – смущенно отозвался Эскин.
– Эх, малыш, если б ты только знал, какая нас ждет жизнь, – мечтательно вздохнул Глеб Собакин.
– Но я же сказал, что я болен, – кусая губу, сказал Эскин.
– Ну, так, лечись! – с непониманием взглянула на него Соня.
– Но я же сказал, что смертельно болен, – Эскин с немым отчаянием глядел ей в глаза.
– А кто тебе сказал, что ты смертельно болен, – усмехнулась Соня, – может ты покажешь справку от врача с каким-нибудь диагнозом?!
«Она мне не верит», – подумал Эскин, краснея.
– А зачем тогда тебе брать отпуск?! – прошептал Эскин.
– Чтобы все время быть с тобой, – улыбнулась Соня и поцеловала его.
– Эх, как хорошо жить втроем, – опять добродушно рассмеялся Собакин.
– А в кровати мы тоже будем втроем?! – спросил Соню Эскин.
– А почему бы и нет, – ответил вместо нее Собакин.
– Дурдом, – уже вслух подумал Эскин.
– Можно и по очереди, одну ночь он, следующую ночь ты, – бодро отозвалась Соня.
Эскин покусывал губы и молчал, уже вся жизнь казалась ему каким-то безумным сном. Эти люди существовали, и значит, Богу было угодно, чтобы их сумасшедшие воззрения укладывались в одно место вместе с нравственной проповедью.
– Все больное нравственно, а все здоровое безнравственно! – вдруг озвучил мысль Эскина Глеб Собакин.
– Вы телепат?! – спросил его с ужасом Эскин.
– Нет, я амеба, – тихо рассмеялся Собакин, усаживаясь к ним третьим на кровать.
Его красное как большой волдырь лицо безумно раскачивалось из стороны в сторону. Соня в это время оставляла засосы на шее Эскина, а Эскин закрывал глаза, думая, что все это ему только снится.
Глава 6. Жизнь втроем
Эскин до сих пор никак не мог понять, как он мог дать им уговорить себя жить втроем. Ведь он изучал античную философию, христианство, эзотерические тайны древнего Востока, и вдруг его разум почему-то ослаб и он сделался совершенно безвольным человеком. Конечно, ему нравилась Соня как женщина, но присутствие ее мужа – Глеба Собакина постоянно раздражало его. Собакин часто безо всякой причины смеялся. Кроме всего прочего он редко мыл руки и почти никогда не смывал за собой в туалете.
– Не обращай внимания, все художники такие! – успокаивала его Соня.
Глеб Собакин действительно был художником. Только рисовал он почему-то одну голую Соню, то сидящую верхом на лошади, то верхом на страусе, то на голове самого Глеба Собакина.
Вместе с собой они привезли раскладушку, на которой теперь поочередно спали то Эскин, то Глеб Собакин, пока один из них удовлетворял в соседней комнате Соню. Самое ужасное, что поразило Эскина, что Соня кричала одинаково во время оргазма, что с ним, что со своим мужем!
Получалось, что она могла с одинаковым упорством любить двух мужчин сразу! Собакин вместе с собой приволок кучу мольбертов, холстов с рамками и красок, и теперь квартира сильно провоняла краской.
Эскин без конца открывал форточку, но это не помогало. Собакин писал свои картины масляными красками.
За один день он мог нарисовать три-четыре портрета своей жены Сони, которую уже давно рисовал по памяти.
Эскин был неприятно удивлен, когда на третий день их совместной жизни Собакин написал портрет Сони, которая сидела верхом на голове безумно ошарашенного Эскина. Особенно у Собакина удачно получились глаза и раскрытый рот Эскина, в который влетала толстая жирная муха.
Эта картина была явно духовно-сексуальным издевательством над Эскиным. Картины Собакина очень хорошо раскупались.
Собакин даже никуда не ходил, ему покупатели сами звонили по телефону и приходили за картинами.
После каждой продажи Глеб Собакин куда-то уходил из квартиры, а возвращался пьяным и невменяемым.
Эскин с Соней сразу запирались в комнате, а Собакин бродил по остальной части квартиры, громко матерился, курил, и обещал их убить, если они ему не откроют.
– Кажется, он сошел с ума, – шептал напуганный Эскин, уже сожалея о том, что продал свой единственный пистолет.
– Ничего страшного, – целовала его, успокаивая, Соня, – немного погорланит и уснет!
Но Собакин и не думал засыпать, он настойчиво стучал в дверь, требуя своего, поскольку был его день.
– Протрезвеешь, тогда и дам! – кричала в ответ Соня.
Их соседи давно уже не стучали в стенку. Им достаточно всего один раз услышать громкий мат Глеба Собакина, обещавшего всех укокошить, как они вообще навсегда затихли в своей квартире, как мыши в норе.
От такой жизни у Эскина на нервной почве появился запор, и теперь он мог часами заседать в туалете.
Глеба Собакина с Соней это очень возмущало, и они настойчиво предлагали Эскину сходить к врачу.
Наконец, Эскин сходил к врачу, но тот отправил его к психо-невропатологу.
Психоневропатолог посоветовал Эскину лечь в больницу, но Эскин отказался. Он почему-то боялся потерять свою Соню, за это время он так к ней привык, что до самой смерти готов был терпеть Глеба Собакина, который теперь не казался ему таким уж страшным.
– Художник есть художник, – объясняла ему Соня причудливые поступки Глеба Собакина, который и стены, и двери его квартиры тоже исписал портретами Сони.
Приемный отец Эскина – дядя Абрам – приехал совсем неожиданно, ночью когда пьяный и весь опухший от водки Глеб Собакин спал один в зале на раскладушке, а Соня с Эскиным спали в комнате, закрывшись от пьяного Собакина.
От какой-то странной любви и жалости друг к другу, они от вечера до полночи несколько раз соединялись в безумном порыве, и теперь спали как убитые, и даже не слышали звонка.
Но Глеб Собакин очень хорошо расслышал звонок и пошел открывать дверь дяде Абраму.
– Какого х*емыслия, ты так громко звонишь?! – заорал Собакин на дядю Абрама.
– Так поезд только ночью пришел, – дядя Абрам от удивления сел на свой чемодан.
– Какой на х*эй, Хуменгуэй, поезд?! Я спать хочу и нечего тут шастать! – проорал свою гневную тираду Собакин, и быстро захлопнул дверь перед изумленным взором дяди Абрама. Тогда дядя Абрам опять позвонил.
– Ну, что, х*еза, нацелил глаза?! – раскрыл дверь все еще никак не протрезвевший Собакин.
– Да, сын у меня тут, – обиженно вздохнул дядя Абрам.
– Н-да, – уже озабоченно завертелся на месте Собакин, – сын, сын?! А какой сын?!
– Мой сын! Куда вы его дели?! Отвечайте! – уже нахмурился дядя Абрам.
– Ах, Лева, что ли?! – радостно заморгал глазами Собакин.
– Он самый, – уже несколько облегченно вздохнул дядя Абрам.
– Ну, заходи-те, – добавил, смутившийся Собакин, – они с моей женой в комнате спят, так что вы их не будите! А то они устали! Я тут побуянил немного, вот они и заперлись от меня!
– Как это с вашей женой? – удивился дядя Абрам.
– Да, вы не волнуйтесь, я вам свою раскладушку уступлю, а сам себе пальтишко расстелю!!! – хохотнул Собакин, подталкивая в спину растерявшегося дядю Абрама.
– Мне бы вообще-то хотелось увидеться со своим сыном, – разволновался дядя Абрам.
– Но я же говорю, что они спят, устали, чего их будить-то?! – вздохнул Собакин. – Поспите до утра и увидитесь!
– Но я же не сплю, почему я не могу разбудить своего сына?! – рассердился дядя Абрам. – И почему вы и ваша жена находитесь здесь, в квартире моего сына?!
– Да, чего ты разбуянился-то, – огорченно поморщился Собакин, – ну, студент я, учусь с вашим сыном, и жена моя тоже студентка!
– Что-то вы не больно похожи на студента, – подозрительно взглянул на него дядя Абрам, – и в каком же вы учебном заведении учитесь?!
– В этой, как его, – задумался Собакин, – в Академии Бизнеса, мать ее *ти-то!
– Неужели там учатся такие студенты, – обеспокоено вздохнул дядя Абрам.
– Там всякие учатся, и такие, и сякие, – тихо засмеялся Собакин.
– А что это у вас все стены какими-то голыми бабами разрисованы, – изумился дядя Абрам, присаживаясь на стул в кухне.
– Это не бабы, это наша, то есть моя Сонька, – заулыбался пьяненький Собакин, – хотите я вам кофейку заварю?!
– Валяйте! – махнул рукой расстроенный дядя Абрам.
Неожиданно его взгляд остановился на разрисованном потолке, прямо по центру была изображена голая Соня, сидящая верхом на голове онемевшего от удивления Левы, в чей раскрытый рот залетела большая жирная муха.
– Это что еще такое?! – пробормотал совсем ничего не понимающий дядя Абрам.
– А это сынок ваш, – заулыбался Собакин, – а на нем Сонька сидит.
– Почему она сидит-то? Да, еще на голове?! – глухо пробормотал дядя Абрам.
– Да, хочется ей, вот и сидит, – доходчиво объяснил Глеб Собакин.
– А он, что, разрешает ей сидеть у себя на голове?! – столь аллегорический вопрос застал Собакина врасплох.
Постепенно трезвея, он почувствовал, что наговорил лишнего и теперь не знал, как отказаться от собственных слов.
– Между прочим, я психический больной! – угрожающе поглядел Собакин на дядю Абрама.
– И давно это с вами? – с сочувствием поглядел на него дядя Абрам.
– Даже не знаю, – растерялся Собакин, – кажется с прошлого века, – и подлил в остывающий кофе воды из-под крана.
– Что вы делаете?!
– Ну, я же говорю, что я больной! – и Собакин демонстративно насыпал вместо сахара соли в чашку дяде Абраму.
– Кажется, я расхотел пить кофе, – вздохнул дядя Абрам.
– Ну и зря, очень прекрасный напиток! – и Собакин сам выпил эту бурду.
– Вы сказали, что мой сын с вашей женой спят в соседней комнате, – напомнил Собакину его слова дядя Абрам.
– Да, когда у меня бывают припадки, они всегда прячутся, потому что во время припадка я могу убить, задушить, зарезать, располовинить, зажарить и даже съесть!
– Давайте вам вызовем доктора?! – уже с испугом прошептал дядя Абрам.
– Психбольницы в городе уже переполнены, так что меня не возьмут! А потом, если я еще никого пока не зарезал, то без моего согласия меня никто не заберет! – заулыбался Собакин.
– А если заплатить денег, то есть я хотел сказать заплатить за лечение, – спохватился дядя Абрам.
– У меня такое ощущение, что я сейчас кого-нибудь зарежу! – грустно поглядел на дядю Абрама Собакин.
– А вот этого делать я бы вам не советовал, – подпрыгнул на стуле дядя Абрам.
– Папа, это ты! – вбежал в кухню радостный Эскин, обнимая отца.
– Послушай, как ты с ним живешь, он же сумасшедший, – беспокойно поглядел сначала на сына, потом на Собакина дядя Абрам.
– Да, он просто стебается! – засмеялся Эскин. – Ну, значит, притворяется!
– А ты, значит, с его женой спишь! – поглядел в глаза Эскину дядя Абрам.
– Они просто спрятались, потому что я сильно буянил, – заговорил Собакин.
– Я попросил бы вас помолчать, – нахмурился дядя Абрам, – ну, что ты молчишь, Лева?!
– Да, мы живем втроем, а что, разве это запрещено?! – вошла на кухню Соня в халате, накинутом на голое тело.
Дядя Абрам от неожиданности присел на стул.
– Может, организуем застолье?! – поинтересовался Собакин.
– Давайте! – равнодушно ответил дядя Абрам, пристально глядя на краснеющего от стыда Эскина.
Соня и Собакин вытащили из холодильника продукты и стали готовить закуски, а отец с сыном сидели за столом и молча глядели друг на друга.
– Да, я полюбил эту женщину, а ее муж согласен, чтобы я любил ее тоже! – сказал Эскин, поднимая глаза на отца.
– Да уж, – тяжело вздохнул дядя Абрам.
– Эта жизнь мне нравится, она меня устраивает, – повысил голос Эскин, – и Соня тоже любит меня!
При этих словах Соня подошла и словно для наглядности поцеловала Эскина.
– А как учеба?! – спросил дядя Абрам.
– Учусь понемногу, – покраснел еще больше Эскин.
– А что мне матери сказать?!
– Не знаю, – вздохнул Эскин.
Остальное застолье прошло как в туманном бреду; отец с сыном машинально пили и ели, Соня с Собакиным безуспешно их пытались развеселить.
Эскин мучился из-за угрызений своей совести, и все еще пытался найти какое-то оправдание своей безумной жизни, чтобы это оправдание хоть как-то словами передать отцу.
– Ты ни о чем не жалеешь?! – спросил его перед отъездом дядя Абрам.
– Пока нет! – ответил Эскин.
– А мне показалось, что уже жалеешь! – вздохнул он и поцеловал сына на прощанье, и ушел весь какой-то жалкий, состарившийся и сгорбленный со своим чемоданом.
Эскин молча плакал, он продолжал стоять у раскрытой двери, когда к нему подошла Соня.
– Если хочешь, мы сегодня же съедем с квартиры?! – спросила она.
– Нет, не хочу, – прошептал сквозь слезы Эскин и поцеловал ее.
Так вот они и остались жить втроем.
Глава 7. Сумасшествие продолжается
После внезапного приезда своего отца Эскин стал более ревностно относиться к своей учебе. Он уже не пропускал занятий и даже стал посещать при Академии кружок кройки и шитья.
– Ты что, баба, что ли?! – смеялся Собакин.
– Не обижай его! – заступалась Соня.
Она тоже испытывала какой-то неподдельный стыд от встречи с отцом Эскина, и в то же время она, как и Эскин, никак не могла отказаться от этой жизни втроем. И Глеб, и Лева ей очень нравились, но каждый по-своему, к Глебу она уже привыкла, а в Эскина была влюблена.
В Глебе она находила какой-то пошлый, но весьма осязательный и земной примитивизм, в Эскине яркий и страстный флёр, окруженный романтическим ореолом.
Чаще всего ей приходил на память тот день, когда Эскин защищал ее от обманутого и рассвирепевшего мужа, как он отважно строил баррикаду из мебели, а потом пускал струю дихлофоса в его глаза.
Правда, после встречи с отцом Эскин заметно охладел к ней, а один раз даже избил разбуянившегося Глеба. Соне уже становилось страшно, что она может потерять Эскина, как и его квартиру, в которой он приютил их с Глебом.
Рассказывать же Эскину о том, что желание жить втроем пришло к ней и Глебу, когда их квартирная хозяйка стала их выгонять на улицу, она не хотела. Она тоже хорошо помнила этот день. После ссоры с хозяйкой Глеб неожиданно сам первый предложил ей уговорить Эскина жить втроем.
– Ведь ты все равно уже с ним переспала, так что ревновать я уже не буду, я это пережил!
– Зато у парня наверняка водятся денежки, и жить мы будем вполне припеваючи! – тогда улыбка Глеба показалась ей мерзкой и отвратительной, но это длилось всего лишь какую-то минуту.
Потом она задумалась о том, что иметь в своем распоряжении сразу двух мужчин, да еще в постели, и так свободно, и даже необычно, совсем неплохо!
Рассуждать же о какой-то морали – это дело интеллектуальных шизофреников!
Просто кому-то необходимо самоутвердиться, и он пытается это сделать с помощью бесполезной болтовни.
Даже старцы, считавшиеся святыми, как мужчины уже ничего не могли, хотя бы в силу своего возраста!
Еще ей казалось, что политики, как и религиозные люди, пытаются одурачить молодых, причем одни пытаются послать молодых на войну, другие в монастырь. И в том, и в другом случае, старые пытались уничтожить молодых, в одном случае физически, в другом – духовно.
Ведь человек лишенный радости секса становится похож на немощного старика, который прячет свою немощь за любым бесполезным занятием! Уподобить других себе вошло уже в привычку у любого мерзопакостного человека, обличенного хоть какой-то властью.
Она хорошо помнила, как работала до встречи с Глебом секретаршей у одного старика, который в силу своей старческой немощи заставлял ее раздеваться и засовывать себе в лоно бутылку из-под кока-колы, и как он вожделенно глядел на нее и кашлял от волнения, пока не захлебнулся собственной слюной. Это было ужасное время.
Однажды во время акта с бутылкой она порвала себе девственную плеву, и теперь Глеб до сих пор ее не может простить, про себя думая, что она трахалась со старым начальником.
Однако получалось, что это было на самом деле, только в умозрительном и немного осязательном плане!
Старый шеф похотливо разглядывающий ее, представлял коричневую тонкую бутылку входившую в ее лоно своим отвердевшим удом и поэтому мысленно испытывал оргазм вместе с ней.
Она так привыкла к этой бутылке, что до сих пор, когда одна закрывается в ванной, перед сном обязательно вводит ее во влагалище, испытывая при этом необыкновенное удовольствие.
Однажды Эскин услышал ее крик в ванной и подумал, что она ошпарилась, и ей потом пришлось перед ним целый час оправдываться, придумывая, что она случайно поскользнулась в ванной и чуть не задела головой о стеклянную полку, висевшую перед зеркалом.
После этого случая ей пришлось во время акта с бутылкой зажимать зубами полотенце, чтобы ее крик не вырвался наружу.
Потом бутылка из ванной исчезла, и она целых двое суток чувствовала себя неудовлетворенной, пока не додумалась вместо бутылки использовать хромированную головку душа. Удовлетворять себя с помощью глубокой мастурбации у нее вошло уже в привычку.
Она знала, что она больна и, по-своему неполноценна, что ее сексуальным желаниям нет конца и предела, но ничего не могла с собою поделать.
Даже своего Глеба, а впоследствии и Эскина она приучила к куннилингусу. Мужчины изо всех сил сопротивлялись поначалу, когда только впервые услышали из ее уст ее просьбу, но потом все же сдались.
Читать бесплатно другие книги:
