Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник) Дойл Артур

Они уже хотели продолжить путь, когда один из самых молодых и зорких мужчин удивленно воскликнул и показал вверх на возвышающийся над ними зубчатый утес. На его вершине на фоне серых камней ярко выделялась розовая точка. Тут же всадники натянули поводья, выхватили пистолеты, сдернули с плеч ружья, и на помощь авангарду галопом прискакали несколько десятков всадников.

– Краснокожие! – зашумел отряд.

– Здесь не может быть много индейцев, – сказал старший из мужчин, судя по всему, главный. – Мы уже покинули землю поуни, другие племена живут только за большими горами.

– Позволь мне сходить и узнать, что это, брат Стэнджерсон, – обратился к нему один из отряда.

– Я тоже пойду! И я! – подхватили другие голоса.

– Оставьте лошадей внизу, мы будем ждать вас здесь, – велел старший. В считанные секунды молодые люди спешились, привязали коней и стали взбираться по крутому склону, на верху которого находился заинтересовавший их предмет. Они передвигались проворно и бесшумно, к тому же уверенно и ловко, как опытные разведчики. Те, кто остался внизу, наблюдали, как они перебирались с камня на камень, пока наконец не достигли вершины. Первым на скалу поднялся тот молодой человек, который и поднял тревогу. Неожиданно те, кто следовал за ним, заметили, как он всплеснул руками, словно увидел нечто поразительное. Когда и они поднялись наверх, картина, открывшаяся их глазам, произвела на них такое же впечатление.

На небольшом плато, которым заканчивался отвесный склон, одиноко стоял огромный валун. Под камнем, прислонившись к нему спиной, сидел человек с длинной бородой и резкими чертами лица, необыкновенно худо. По его расслабленной позе и ровному дыханию было понятно, что он спит. Рядом с ним лежала девочка. Она обвила своими ручками коричневую жилистую шею мужчины, склонив голову ему на грудь. Золотистые волосы малышки рассыпались по его вельветовой куртке. Розовые губки девочки были приоткрыты и обнажали ровный ряд белоснежных зубов. На детском личике играла безмятежная улыбка. Странно было видеть пухлые белые ножки малышки, в чистых белых носочках и изящных туфельках с блестящими застежками, рядом с длинными тощими конечностями ее спутника. На каменном выступе над их головами сидели три грифа, которые выжидательно посматривали на спящих. При виде непрошеных гостей птицы всполошились, разочарованно вскрикнули хриплыми голосами, тяжело поднялись в воздух и полетели прочь.

Крики мерзких птиц разбудили спящих. Проснувшись, они начали удивленно оглядываться по сторонам. Мужчина с трудом поднялся и посмотрел вниз на равнину, которая была совершенно пустой, когда им овладел сон, но теперь кишела людьми и животными. Он какое-то время ошалело взирал на это столпотворение, потом, не веря своим глазам, провел костлявой рукой по лицу.

– Наверное, это бред, – пробормотал он.

Девочка тоже поднялась, подошла к мужчине и взялась за полу его куртки. Она ничего не говорила, только с характерной детской непосредственностью крутила головой из стороны в сторону.

Отряд всадников быстро убедил заблудившихся, что это не галлюцинация. Один из них схватил девочку и усадил себе на плечо, двое других взяли под руки ее измученного спутника и повели к фургонам.

– Меня зовут Джон Ферье, – рассказал мужчина по дороге. – Мы с этой малышкой – единственные, кто выжил. Остальные девятнадцать человек умерли от жажды и голода и остались лежать там, на юге.

– Это ваш ребенок? – спросил кто-то.

– Теперь, должно быть, мой, – взволновался мужчина. – Она будет моей дочерью, потому что я спас ее. Никто не заберет ее у меня. С этого дня она Люси Ферье. Но кто вы такие? – Он окинул взглядом крепких парней с загорелыми лицами. – Похоже, вас тут целая тьма.

– Почти десять тысяч, – веско сказал один из юношей. – Мы – гонимые дети Божьи… избранники ангела Морония.

– Никогда про такого не слышал, – пробормотал странник. – Он, как видно, не очень-то разборчив.

– Не святотатствуйте, – строго сказал другой молодой человек. – Мы верим в священные писания на египетском языке, начертанные на золотых листах, которые были вручены святому Джозефу Смиту{99} в Пальмире. Мы идем из Иллинойса, из города Наву, где основали свой храм. Мы ищем место, свободное от жестокости и безбожия, и когда найдем, обоснуем там новое поселение, даже если это место будет находиться в самом сердце пустыни.

При слове «Наву», что-то, очевидно, шевельнулось в памяти Джона Ферье.

– Понятно, – сказал он. – Вы мормоны{100}.

– Мы мормоны! – в один голос воскликнули молодые люди.

– Так куда вы направляетесь?

– Мы не знаем. Господь указует нам путь через пророка. Вам нужно пойти к нему, он решит, что с вами делать.

К этому времени они уже спустились к основанию скалы. Их тут же обступила толпа пилигримов: бледные кроткие женщины, крепкие веселые детишки и мужчины с открытыми, но напряженными лицами. Когда мормоны увидели, что их товарищи ведут с собой маленькую девочку и едва державшегося на ногах изможденного мужчину, со всех сторон раздались крики удивления и сочувствия. Однако молодые люди, которые вели спасенных, не остановились. В сопровождении толпы единоверцев они дошли до фургона, который заметно отличался от остальных огромными размерами и яркой, почти карнавальной раскраской. В фургон были впряжены шесть лошадей, хотя остальные повозки тянули по две, самое большее по четыре лошади. Рядом с кучером сидел человек. С виду ему не могло быть больше тридцати лет, но крупная голова и гордый взгляд выдавали лидера. Он был поглощен чтением книги в коричневом переплете, но, когда к фургону приблизилась толпа, отложил книгу в сторону и внимательно выслушал отчет о происшедшем. После этого мужчина повернулся к спасенным странникам.

– Мы можем взять вас с собой, – торжественным голосом провозгласил он, – только в том случае, если вы примете нашу веру. Мы не потерпим волков в нашем стаде. Лучше уж пусть ваши кости украсят собой эту величественную пустыню, чем выяснится, что вы станете червоточиной, из-за которой сгниет весь плод. Согласны ли вы присоединиться к нам на этих условиях?

– Да я с вами на любых условиях пойду! – вскричал Ферье так горячо, что седовласые старейшины заулыбались. Лишь предводитель сохранил строгое и неприступное выражение лица.

– Уведите его, брат Стэнджерсон, – приказал он. – Накормите, напоите, и про ребенка не забудьте. Вам поручается обучить этого человека нашей вере. Мы и так уже потратили много времени. Вперед! Вперед, к Сиону{101}!

– К Сиону, к Сиону! – дружно подхватили мормоны, и этот призыв волной прокатился по бесконечному каравану, передаваемый из уст в уста, пока не растворился вдали. Защелкали кнуты, заскрипели колесами огромные фургоны, и караван тронулся с места. Старейшина, которому препоручили двух спасенных странников, усадил их в свой фургон, где их уже ждала еда.

– Пока оставайтесь здесь, – велел он. – Через пару дней окрепнете, наберетесь сил. Тем временем не забывайте, что отныне и навсегда вы одной веры с нами. Так сказал Бригам Янг{102}, это значит, что таково желание Джозефа Смита, а он – глас Божий.

Глава II. Цветок Юты

Здесь вы не найдете рассказа об испытаниях и лишениях, выпавших на долю мормонов на пути к их земному раю. Во всей истории человечества мало сыщется примеров подобного упорства и целеустремленности, которые проявили они, пройдя от берегов Миссисипи до западных отрогов Скалистых Гор. Жестокость людей и диких зверей, голод, жажда, усталость и болезни, все невзгоды, какие только природа подбрасывала им во время великого переселения, были преодолены с истинно англосаксонским упрямством. Все же столь длительное путешествие и бесчисленные ужасы дороги измотали даже самых стойких из них. Не было ни одного, кто не пал бы на колени и не вознес благодарственную молитву Господу, когда перед странниками предстала огромная девственная долина, именуемая Юта, и с уст предводителя слетели слова, что это и есть земля обетованная, которая отныне будет принадлежать только им.

Янг скоро доказал, что может быть умелым руководителем и пламенным лидером. Были нарисованы карты и составлены планы города, который должен был вскоре вырасти на этом месте. Каждой семье было выделено хозяйство в строгом соответствии с ее потребностями и возможностями. Каждый занимался своим делом: торговец торговал, ремесленник производил товары. Город стремительно рос, словно по волшебству появлялись все новые улицы и площади. Земля засаживалась растениями, орошалась, осушалась, удобрялась, так что уже следующим летом вся долина заколосилась золотой пшеницей. В этом странном поселении ладилось буквально все. Огромный храм, который заложили мормоны в самом центре города, постепенно становился все выше и массивнее. От первого проблеска рассвета и до самого последнего лучика заката не смолкал стук молотков и визг пил вокруг памятника, который переселенцы воздвигли в честь Его, того, кто вывел их на Святую землю и помог преодолеть все препятствия.

Двое спасенных странников, Джон Ферье и маленькая девочка, разделившая с ним судьбу и сделавшаяся его дочерью, вместе с мормонами проделали великий путь до конца. Путешествовала маленькая Люси Ферье в фургоне Элдера Стэнджерсона в компании с его тремя женами и сыном, норовистым и упрямым мальчуганом двенадцати лет. Быстро, как и подобает ребенку, оправившись от смерти матери, Люси очень скоро стала любимицей женщин и полностью приспособилась к жизни на колесах. Тем временем окрепнувший Ферье проявил себя умелым проводником и неутомимым охотником. Он так быстро завоевал уважение своих новых товарищей, что в конце пути никто не стал возражать против того, чтобы предоставить ему участок земли такого же размера и такой же плодородный, как и у любого другого поселенца, за исключением самого Янга и четырех главных старост: Стэнджерсона, Кэмбелла, Джонстона и Дреббера.

На выделенной земле Джон Ферье поставил добротный бревенчатый дом, который с годами оброс таким количеством пристроек, что превратился в настоящий просторный особняк. Ферье был человеком практичным и основательным, за любое дело брался энергично и обязательно доводил до конца, к тому же у него были золотые руки. Заложенная от природы выносливость позволяла ему с утра до ночи трудиться на своем участке, поэтому его хозяйство процветало. Через три года он уже жил лучше соседей, через шесть лет стал довольно обеспеченным человеком, а через девять превратился в богача. Прошло еще три года, и уже мало кто мог сравниться с ним по достатку во всем Солт-Лейк-Сити{103}. От великого озера до далекого хребта Уосатч не было имени более известного, чем Джон Ферье.

Его единоверцев тревожило лишь одно. Джон Ферье наотрез отказывался связывать себя отношениями с представительницами прекрасного пола, подобно своим соседям. Никакие доводы и уговоры на него не действовали. Он не считал своим долгом объяснять свое упорство и твердо придерживался принятого решения. Одни объясняли это жадностью и нежеланием делиться нажитым богатством с кем бы то ни было, другие обвиняли Ферье в лицемерном пренебрежении законами новой религии. Были и такие, кто поминал некое любовное приключение и светловолосую девушку, якобы томящуюся в ожидании где-то на атлантическом побережье. Но, как бы то ни было, Ферье продолжал хранить обет безбрачия. Во всем остальном он безоговорочно следовал религиозным нормам молодого поселения и даже снискал себе славу ортодокса и ревнителя.

Люси Ферье росла в бревенчатом доме и во всем помогала своему приемному отцу. Чистый горный воздух и целительный аромат сосновых деревьев заменили девочке мать и няню. Годы шли, и Люси становилась все выше, сильнее, щеки наливались румянцем; ее походка была упругой и грациозной. Многие путники, проходившие по дороге, которая вилась высоко в горах над фермой Ферье, начинали испытывать душевное волнение, глядя на гибкую девичью фигурку посреди пшеничного поля или встречая Люси верхом на одном из отцовских мустангов, с которыми она управлялась с легкостью и изяществом истинной дочери Запада. Постепенно бутон превратился в цветок, и когда отец Люси сделался богатейшим из фермеров, она приобрела славу красивейшей девушки на всем тихоокеанском побережье.

Однако ее отец не был первым, кто заметил превращение ребенка в женщину, что случается довольно часто. Это таинство столь неуловимо и постепенно, что его невозможно отнести к определенной дате. И меньше всего об этом догадывается сама девица, пока оттенок мужского голоса или прикосновение руки не заставит ее сердце учащенно забиться и она с гордостью и страхом не поймет, что в ней просыпается что-то новое, большое. Мало есть людей, которые не смогли бы вспомнить тот день или воскресить в памяти то пустячное событие, которое возвестило о начале их новой жизни. В случае с Люси Ферье это событие мало того что оказалось роковым для нее самой, оно еще и повлияло на судьбу многих людей.

Было теплое июньское утро, и Святые последнего дня[60] были заняты трудами насущными, как пчелы, чей улей они избрали своим символом. Поля и улицы города наполнились обычным деловитым шумом. По пыльным горным дорогам тянулись караваны тяжело груженных мулов. Они шли на Запад, ибо к тому времени Калифорния уже подхватила золотую лихорадку, и дорога, по которой старатели пересекали американский континент с востока на запад, проходила через Город Избранных. Кроме того, по тем же тропам с дальних пастбищ гнали стада овец и волов, шли уставшие переселенцы. И люди, и лошади были одинаково измотаны бесконечной дорогой. Сквозь эту пеструю толчею с уверенностью опытного наездника мчалась на горячем мустанге Люси Ферье. От быстрой езды ее лицо раскраснелось, длинные каштановые волосы развевались за спиной. Она скакала в город с поручением от отца и по привычке мчалась во весь дух, не задумываясь над тем, что в горах это может быть опасно. В ту минуту мысли девушки занимало лишь отцовское задание. Путники в пыльных сапогах и пропитанных птом куртках провожали ее удивленными взглядами. Даже невозмутимые индейцы в кожаных одеждах с явным восхищением рассматривали прекрасную бледнолицую девицу.

Люси почти уже въехала в город, когда дорогу ей преградило огромное стадо быков, которое человек пять-шесть пастухов перегоняли с равнины. Девушка, горевшая желанием как можно скорее выполнить поручение отца, попыталась с ходу преодолеть досадное препятствие и, завидев место, где быки шли не так густо, направила туда лошадь. Увы, не успела Люси углубиться в стадо, как длиннорогие животные с налитыми кровью глазами окружили ее со всех сторон, и прекрасная наездница оказалась в плотном движущемся кольце. Обращаться со скотом было для Люси делом привычным, поэтому она не испугалась, а попыталась пробиться через гурт, направляя лошадь между огромными животными. К несчастью рога одного из быков то ли случайно, то ли намеренно угодили в бок мустангу, отчего тот бешено взвился на дыбы, яростно заржал и стал прыгать и брыкаться так, что удержаться на нем смог бы только самый искусный наездник. Положение было крайне опасным. Прыгая, взбесившийся мустанг снова и снова напарывался на рога быков, отчего впадал в еще большее неистовство. Девушка изо всех сил старалась удержаться в седле, поскольку падение означало бы страшную смерть под копытами громадных неуправляемых животных. Перед лицом опасности Люси начала терять самообладание, у нее закружилась голова, руки уже не так крепко держали поводья. Облако пыли и пар, поднимающийся над мечущимися животными, не давали ей дышать. Люси чувствовала, что вот-вот выпадет из седла, но тут где-то рядом с ее локтем раздался ободряющий голос, и в тот же миг сильная загорелая рука схватила испуганную лошадь за уздечку, потащила за собой через стадо и вскоре вывела на свободное место.

– Надеюсь, вы не ранены, мисс? – вежливо осведомился голос.

Люси наконец посмотрела на смуглое, энергичное лицо своего спасителя и беззаботно рассмеялась.

– Вообще-то я ужасно струсила, – простодушно призналась она. – Кто бы мог подумать, что Пончо так испугается стада коров!

– Слава Богу, вы удержались в седле! – воскликнул молодой человек, а это был именно молодой человек, высокого роста, в грубой охотничьей куртке, с длинным ружьем за плечом. Он сидел верхом на крепкой лошади чалой масти. – Вы, должно быть, дочь Джона Ферье, – сказал он. – Я видел, как вы выезжали из его дома. Когда увидите отца, спросите, помнит ли он Джефферсона Хоупа из Сент-Луиса. Если он – тот Ферье, о котором я думаю, они были очень дружны с моим отцом.

– Почему бы вам самому не съездить к нему и не спросить? – опустив глаза, предложила Люси.

Молодому человеку эта мысль, похоже, понравилась, его глаза весело заблестели.

– Съезжу! – сказал он. – Только мы два месяца проторчали в горах, так что я сейчас не в лучшей форме для визитов. Придется мистеру Ферье принимать меня таким, какой я есть.

– Я думаю, ему есть за что вас благодарить. И мне тоже, – ответила девушка. – Отец во мне души не чает. Если бы быки растоптали меня, он бы этого не перенес.

– Я тоже, – обронил молодой человек.

– Вы? Не думаю, что для вас это так важно. Вы даже не наш друг.

От этих слов мужественное загорелое лицо молодого охотника сделалось таким кислым, что Люси Ферье громко рассмеялась.

– Да нет, я не то хотела сказать! – воскликнула она. – Ну конечно теперь вы наш друг. Обязательно приезжайте в гости. Но теперь мне нужно ехать, у меня поручение от отца. До свидания!

– До свидания, – отозвался Хоуп, приподнял широкополое мексиканское сомбреро и склонился над поданной изящной рукой.

Девушка развернула мустанга,хлестнула его плеткой и скрылась из виду на широкой дороге в клубящемся облаке пыли.

Молодой Джефферсон Хоуп тоже двинулся в путь со своими товарищами, только в отличие от них теперь ехал молча, повесив голову. Компания долгое время провела среди гор Невады, где молодые люди искали месторождения серебра, и теперь возвращалась в Солт-Лейк-Сити, чтобы раздобыть средства на разработку нескольких жил, которые им удалось обнаружить. До сего дня Джефферсон, как и все его товарищи, думал только о деле, но происшествие на дороге направило его мысли совершенно в другое русло. Образ прекрасной девушки, чистой и легкой, как горный бриз, врезался в его буйное, горячее как вулкан сердце. Когда Люси скрылась из виду, Джефферсон Хоуп понял, что в его жизни наступил переломный момент и что теперь он уже не сможет думать ни о чем другом. Торговля серебром и все остальные насущные вопросы отошли для него на второй план. Любовь, вспыхнувшая в его сердце, не была внезапным и быстротечным юношеским увлечением, напротив, это была дикая, огненная страсть мужчины, наделенного сильной волей и железным характером. Хоуп привык доводить до конца все, за что брался. Джефферсон дал себе клятву, что и сейчас добьется своего, если только человеческое терпение и упорство – не пустые слова.

Тем же вечером он нанес визит Джону Ферье и после этого стал ездить на его ферму так часто, что сделался там своим. Джон, который практически не выезжал из долины и был постоянно занят работой, последние двенадцать лет был почти лишен возможности следить за событиями, происходящими в мире, и Джефферсон Хоуп с готовностью взялся восполнить этот пробел, причем делал это так, чтобы вызвать интерес не только у Джона Ферье, но и у его дочери. Когда-то Хоуп был старателем в Калифорнии и знал множество историй о том, как зарабатывались и пускались на ветер целые состояния в те счастливые дни всеобщего безумства. Еще ему довелось побывать разведчиком, траппером{104}, искателем месторождений серебра, скотоводом на ранчо. Где бы ни затевалось очередное приключение, Джефферсон Хоуп был тут как тут. Вскоре он очень сдружился со старым фермером, который при каждом удобном случае восхищался его достоинствами. В такие минуты Люси отмалчивалась, но яркий блеск глаз и вспыхивающий на щеках румянец указывали на то, что молодое сердце красавицы уже не принадлежит ей самой. Простодушный отец, возможно, всего этого и не замечал, но от глаз того, кто стал причиной волнения, эти симптомы, естественно, не укрылись.

Стоял жаркий летний вечер, когда на дороге, ведущей к ферме, показалось облако пыли. Через какую-то минуту у самых ворот Джефферсон Хоуп резко осадил скакуна и спрыгнул на землю. Люси, дожидавшаяся в дверях, бросилась ему навстречу. Он привязал поводья к забору и пошел по дорожке, ведущей к дому.

– Люси, я уезжаю, – сказал Хоуп, взяв ее за руки, и нежно посмотрел в глаза. – Я не прошу тебя ехать со мной сейчас, но когда я вернусь за тобой, ты согласишься уехать со мной?

– И когда же это случится? – засмеялась она, но щеки ее зарделись.

– Через пару месяцев. Я приеду и попрошу твоей руки, дорогая. Никто не сможет помешать нам быть вместе.

– А отец? – спросила она.

– Он уже согласился, но при условии, что наши рудники заработают в полную мощность. Об этом можешь не беспокоиться.

– Ах, конечно, я согласна. Раз вы с отцом обо всем уже договорились, значит, все будет хорошо, – прошептала Люси, прижимаясь щекой к его горячей груди.

– Слава Богу! – воскликнул Джефферсон охрипшим голосом, наклонился и поцеловал ее. – Значит, решено. Ну, ладно, долгие проводы – лишние слезы. Ребята ждут меня у каньона. До встречи, моя любимая… До встречи. Через два месяца я вернусь, и мы снова будем вместе. Жди.

Хоуп отстранился от нее, вскочил на коня и понесся по дороге галопом, не оборачиваясь, словно боялся, что решительный настрой покинет его, если он хоть раз взглянет на ту, которую оставлял. Люси же стояла у ворот и провожала его глазами до тех пор, пока он не скрылся из виду. Потом она пошла домой, чувствуя себя самой счастливой девушкой во всей Юте.

Глава III. Джон Ферье разговаривает с пророком

Три недели прошло с того дня, когда Джефферсон Хоуп с товарищами покинул Солт-Лейк-Сити. Сердце Джона Ферье сжималось от горечи, когда он представлял себе, как молодой человек вернется и заберет у него приемную дочь. Однако ему достаточно было взглянуть на светящееся, счастливое лицо Люси, чтобы в очередной раз убедиться, что он принял верное решение. В глубине души Ферье всегда был уверен, что ни за что на свете не позволит дочери стать женой мормона. Подобные браки он вообще не считал браками, для него это был сплошной позор и унижение. Каковы бы ни были его взгляды на остальные догматы мормонов, в отношении этого Джон Ферье был непоколебим. Однако ему приходилось держать свое мнение при себе, поскольку в те времена на Святой земле иметь взгляды, идущие вразрез с общепринятыми, было опасно.

Весьма опасно. Настолько опасно, что даже самые праведные мормоны, обсуждая вопросы религии, переходили на сдавленный шепот, ибо, если хоть что-нибудь из их слов могло быть понято неверно, это привело бы к неминуемому и скорому возмездию. Жертвы преследований теперь сами сделались преследователями, причем самого жестокого толка. Ни севильская инквизиция{105}, ни немецкий фемгерихт{106}, ни тайные итальянские общества не сумели создать столь ужасной карательной машины, которая распростерла свои крылья над штатом Юта.

Невидимость и таинственность, которой было окутано все, связанное с этой организацией, делало ее еще более ужасной. Она казалась вездесущей и всесильной, но в то же время оставалась невидимой и неслышимой. Люди, рискнувшие пойти против Церкви, пропадали бесследно, и никто не знал, где их искать и что с ними произошло. Жены ждали дома мужей, дети – отцов, но никто не возвращался, чтобы поведать о таинственном судилище. Одно неосторожное слово или необдуманный поступок, и человек попросту исчезал. И никто не догадывался о природе этой ужасной силы, держащей весь штат в стальном кулаке. Неудивительно, что люди жили в постоянном страхе и даже в открытом поле не решались высказывать вслух мучавшие их сомнения.

Поначалу неуловимая и жестокая десница карала лишь тех упорствующих еретиков, которые, однажды приняв мормонскую веру, впоследствии захотели либо отказаться от нее, либо извратить ее законы. Но вскоре власть ее распространилась и на другие сферы. Мормонам стало не хватать взрослых женщин. Доктрина о многоженстве при нехватке незамужних женщин выглядела довольно нелепо. Вскоре по долине поползли странные слухи: люди перешептывались об убитых иммигрантах и лагерях, обстрелянных из ружей в тех районах, где индейцев отродясь не водилось. Но вот в гаремах старейшин новые женщины появлялись постоянно. Правда, никто и никогда не видел, чтобы они радовались или хотя бы улыбались. Женские глаза всегда были полны слез, на лицах без труда читалось выражение тоски и неимоверного ужаса. Запоздалые путники, возвращаясь с гор, рассказывали о случайных встречах с бандами вооруженных людей в масках, которые по ночам шли куда-то крадучись, совершенно бесшумно. Эти неясные слухи и рассказы постепенно приобретали плоть и кровь, подкреплялись все новыми и новыми фактами, пока наконец не стали элементом действительности и не приобрели определенное название. Даже сегодня на отдаленных западных ранчо словосочетания «Общество Данитов» и «Ангелы мщения»{107} вызывают ужас, произносить их вслух считается плохой приметой.

Чем больше люди узнавали об этом страшном обществе, тем глубже проникал ужас в их сердца. Никто не знал, кто состоит в организации, для которой не существовало таких понятий, как жалость или пощада. Имена тех, кто чинил зверства во имя религии, хранились в строжайшем секрете. Друг, которому ты между делом признавался в том, что пророк или его действия вызывают у тебя сомнения, мог оказаться одним из тех, кто, вооружившись винтовками и тесаками, придет ночью требовать страшного искупления. Поэтому сосед боялся соседа, и никто не осмеливался говорить о том, что его на самом деле тревожило больше всего.

Однажды утром Джон Ферье собирался выходить из дому, чтобы съездить на пшеничное поле, когда услышал, как во дворе щелкнула щеколда. Подойдя к окну, он увидел, что по дороге от ворот к дому идет тучный светловолосый мужчина. У Ферье кольнуло в сердце, поскольку это был не кто иной, как сам великий Бригам Янг. Забеспокоившись, поскольку Джон Ферье знал, что подобный визит не сулит ничего хорошего, он поспешил к двери, чтобы выйти навстречу и поприветствовать главу всех мормонов. Тот, впрочем, принял его приветствия довольно прохладно и молча со строгим лицом проследовал за хозяином дома в гостиную.

– Брат Ферье, – сказал Бригам Янг, усевшись в кресло и внимательно посмотрев на фермера из-под белесых ресниц. – Истинно верующие были тебе добрыми друзьями. Мы подобрали тебя, когда ты умирал от голода в пустыне. Разделили с тобой кусок хлеба и в целости и сохранности доставили в Обетованную равнину. Здесь мы дали тебе землю, и под нашим покровительством ты сделался богатым человеком. Разве это не так?

– Так, – согласился Джон Ферье.

– И за все это мы просили тебя лишь об одном: принять в свое сердце истинную веру и жить в соответствии с ее традициями и канонами. Ты дал слово, что исполнишь нашу просьбу, но, если верить тому, что говорят люди, нарушил свое обещание.

– Да чем же я его нарушил? – удивленно всплеснул руками Ферье. – Разве не отдаю я десятину? Разве не хожу в храм? Разве не…

– Где твои жены, брат Ферье? – Янг посмотрел по сторонам. – Позови их, чтобы я мог поздороваться с ними.

– Да, я не женат, – сказал Ферье. – Но ведь женщин сейчас мало, да и женихов поинтереснее меня вокруг полно. К тому же я живу не один. Мне помогает дочь.

– Как раз о твоей дочери я и хочу поговорить, – сказал предводитель мормонов. – Она выросла, стала настоящим цветком Юты. У многих достойных людей она вызывает интерес.

Джон Ферье чуть не застонал.

– Правда, про нее ходят слухи, которым лично я не верю… что она якобы обручена с каким-то язычником. Конечно, это всего лишь досужие вымыслы. Что гласит тринадцатое правило Кодекса святого Джозефа Смита? «Да станет каждая дева истинной веры женою одного из избранных, ибо, выйдя замуж за язычника, совершит она грех великий». Памятуя об этом, возможно ли, чтобы ты, приверженец истинной веры, принудил дочь преступить закон?

Джон Ферье не ответил, лишь стал нервно поигрывать хлыстом.

– Этим и будет испытана твоя вера… Так постановил Священный Совет Четырех. Девушка молода, и мы не хотим принуждать ее выходить за старика. И лишать ее права выбора тоже не собираемся. Мы, старейшины, имеем достаточное количество телушек[61], но и детей своих мы тоже должны обеспечить. У Стэнджерсона есть сын, и у Дреббера есть сын. И каждый из них с радостью примет твою дочь в свой дом. Пусть она выберет одного из них. Они молоды, богаты и не отступают от истинной веры. Что ты на это скажешь?

Какое-то время Ферье продолжал хмуро молчать.

– Дайте нам время, – наконец произнес он. – Моя дочь еще слишком молода… Рано ей еще думать о замужестве.

– У нее месяц на то, чтобы определиться с выбором. – Янг поднялся с кресла. – В конце этого срока она должна будет дать ответ.

В дверях он обернулся и, сверкнув глазами, громогласно изрек:

– И тебе, и твоей дочери, Джон Ферье, лучше было бы навсегда остаться на Сьерра-Бланка, чем осмеливаться противиться воле Священного Совета Четырех!

Пригрозив рукой, Бригам Янг вышел за дверь, и Ферье услышал, как захрустела галька на дорожке под его тяжелыми шагами.

Ферье все еще сидел, упершись локтями в колени, и размышлял над тем, какими словами рассказать обо всем дочери, когда на его руку легла мягкая нежная ладонь. Подняв глаза, он увидел Люси. С первого взгляда на ее бледное испуганное лицо Джон Ферье понял, что она слышала их разговор.

– Я не подслушивала, – ответила девушка на его молчаливый вопрос. – Но он так громко говорил, что было слышно по всему дому. О отец, что же нам делать?

– Не думай о плохом. – Ферье прижал дочь к себе и ласково провел широкой грубой ладонью по ее каштановым волосам. – Что-нибудь придумаем. Тебе ведь этот парень все так же нравится?

В ответ она лишь всхлипнула и стиснула его руку.

– А то как же, конечно! Можно было и не спрашивать. Джефферсон – славный малый. К тому же христианин, не то что эти пустобрехи здесь. Завтра в Неваду отправляется экспедиция старателей, я пошлю ему с ними весточку. Опишу, в какой ловушке мы оказались. Насколько я знаю этого молодого человека, он примчится сюда быстрее, чем сообщение по электротелеграфу.

Такое сравнение развеселило Люси, она даже рассмеялась сквозь слезы.

– Конечно, он приедет и посоветует, что нам делать. Но я боюсь за тебя, отец. Тут ведь… такое рассказывают! Будто бы со всеми, кто противится воле пророка, происходят всякие страшные вещи.

– Но мы же еще не противились ему, – ответил отец. – Бояться нужно будет потом, когда поступим по-своему. У нас впереди целый месяц. Потом, я думаю, нам нужно будет дать деру из Юты.

– Что, насовсем?

– Вроде того.

– А как же ферма?

– Заберем сколько сможем денег, остальное придется бросить. Знаешь, Люси, я уже не первый раз думаю об этом. Не могу я пресмыкаться, мне тошно смотреть, как эти ребята лижут пятки своему пророку, будь он неладен! Я свободно рожденный американец и не умею унижаться. А учиться мне уже поздно. Если Бригам Янг явится и начнет заявлять права на мою ферму, то у него есть неплохие шансы побегать наперегонки с картечью.

– Но нас не отпустят, – возразила его дочь.

– Надо дождаться Джефферсона, мы с ним все уладим. А пока, солнышко, нечего изводить себя всякими мыслями, и глазки утри, а то Хоуп приедет, увидит тебя и подумает, что это я тебя обижаю. Бояться-то нечего, нам и правда ничто не угрожает.

Слова утешения звучали очень убедительно, но Люси не могла не заметить, что тем вечером отец запирал двери на ночь тщательнее обычного, а после долго и внимательно чистил свой старый ржавый дробовик, который висел в его спальне на стене.

Глава IV. Побег

На следующий после разговора с пророком день, утром, Джон Ферье отправился в Солт-Лейк-Сити. Там он разыскал старого знакомого, который собирался ехать в Неваду, и попросил его передать письмо Джефферсону Хоупу. В письме Ферье сообщил о нависшей над ними опасности и просил молодого человека как можно скорее вернуться. После этого настроение Джона Ферье немного улучшилось, и он с легким сердцем поехал домой.

Приближаясь к своей ферме, он с удивлением заметил, что к обоим столбам ворот привязаны лошади. Войдя в дом, он еще больше удивился, когда увидел в собственной гостиной двух молодых людей. Один, с длинным бледным лицом, в расслабленной позе сидел в кресле-качалке, задрав ноги на печку. Второй, дюжий парень с бычьей шеей и грубыми, тяжелыми чертами лица, стоял у окна, засунув руки в карманы, и насвистывал популярный среди местной молодежи церковный гимн. Когда хозяин дома вошел, оба молодых человека кивнули, и тот, который сидел в кресле, начал разговор.

– Вы, вероятно, нас не знаете, – сказал он. – Это – сын старейшины Дреббера, а я Джозеф Стэнджерсон. Я встречался с вами в пустыне, когда рукой Божьей вы были направлены в лоно истинной Церкви.

– Со временем это произойдет со всеми людьми на земле, – гнусавым голосом добавил второй молодой человек. – Господь никого не забудет.

Джон Ферье молча кивнул. Он и так догадался, кем были его гости.

– По совету отцов, – продолжил Стэнджерсон, – мы пришли просить руки вашей дочери. Ей и вам остается только выбрать одного из нас. Поскольку у меня всего четыре жены, а у брата Дреббера семь, мне кажется, что мое предложение для вас должно быть более заманчивым.

– Постой, постой, брат Стэнджерсон! – воскликнул его товарищ. – Дело не в том, сколько у кого жен, а кто сколько жен может содержать. Мой отец уже передал мне свои мельницы, так что я богаче.

– Но это пока, – снисходительно улыбнулся первый. – Когда Всевышний призовет к себе моего отца, мне перейдут его дубильная мастерская и кожевенная фабрика. К тому же я старше тебя и положение у меня повыше.

– Все равно решать невесте, – ухмыльнулся молодой Дреббер и самодовольно посмотрел на свое отражение в оконном стекле. – Посмотрим, кто ей понравится больше.

Джон Ферье, слушая этот диалог, яростно сжимал кулаки, но молчал. В ту минуту ему больше всего хотелось пройтись хлыстом по спинам наглых юнцов.

– Слушайте-ка, вы, – наконец произнес он, сделав шаг вперед. – Когда моя дочь захочет вас видеть, можете приходить, но до тех пор чтоб духу вашего здесь не было.

Оба молодых мормона недоуменно уставились на него, они-то думали, что спор о невесте должен казаться и ей, и ее отцу наивысшей честью.

– Есть два способа убраться из этого дома, – яростно закричал Ферье, – либо через дверь, либо через окно! Вы какой выбираете?

Он приближался с таким страшным видом, что оба гостя поспешно бросились вон из комнаты. Старый фермер вслед за ними подошел к двери.

– Когда решите, дайте мне знать, – насмешливо бросил он им вдогонку.

– Ты за это заплатишь! – выкрикнул Стэнджерсон, белый от гнева. – Ты пошел против пророка и Совета Четырех. Жалеть будешь до конца своих дней.

– Тяжела десница Господня, – подхватил молодой Дреббер. – Она обрушится на тебя всей тяжестью и раздавит, как букашку!

– Я вам сейчас покажу, кто кого первый раздавит! – взбешенно закричал Ферье и бросился бы наверх за ружьем, если бы в этот миг его за руку не схватила Люси. Прежде чем он освободился, мормоны вскочили в седла и во всю прыть понеслись прочь, оставляя за собой облако пыли.

– Молокососы! Какие наглецы! – горячился Ферье, вытирая пот со лба. – Мне лучше видеть тебя в могиле, девочка моя, чем женой одного из них.

– Да, отец! – горячо воскликнула она. – Но скоро приедет Джефферсон.

– Да, уже недолго ждать. И чем скорее он вернется, тем лучше, потому что мы не знаем, что они будут делать дальше.

И действительно, сейчас было то самое время, когда старому, но крепкому фермеру и его приемной дочери больше всего был нужен кто-нибудь способный помочь советом или делом. За всю историю поселения еще никто не осмеливался ослушаться воли старейшин. Если даже самые незначительные нарушения в Городе Избранных карались столь жестоко, к каким же последствиям приведет открытое неповиновение? Ферье прекрасно понимал, что ни богатство, ни положение не спасут его. Не раз уже люди столь же богатые и столь же известные исчезали, а их состояния переходили Церкви. Джон Ферье не был трусом, но страшная и, хуже того, неведомая угроза, нависшая над ними, не могла не сказаться на его душевном спокойствии. Любую опасность он готов был встретить лицом к лицу, но что делать, когда у опасности нет лица, когда не знаешь, чего ждать? От этого становилось жутко. Однако от дочери он скрывал свой страх и, как мог, старался делать вид, что все хорошо, но от ее глаз не укрылась перемена, происшедшая в его настроении.

Джон Ферье не сомневался, что в скором времени Янг в той или иной форме выразит свое возмущение подобным поведением, и не ошибся, хотя и никак не мог ожидать, что это произойдет именно так. Проснувшись на следующее утро, Ферье с удивлением обнаружил прямо у себя на груди приколотый к одеялу маленький квадратный листок бумаги. На нем большими неровными буквами было написано: «У тебя двадцать девять дней, чтобы одуматься. Потом…» Многоточие в конце записки было страшнее любой угрозы. Как это предупреждение попало в его комнату, Джон Ферье не мог даже предположить, поскольку слуги спали в пристройке, а в доме все двери и окна были надежно заперты. Записку он скомкал и выбросил, дочери ничего говорить не стал, но происшествие это отложилось неприятным осадком у него в душе. Двадцать девять дней – срок, явно совпадающий с тем, который отвел ему Янг. Какой силой и мужеством нужно обладать, чтобы вступить в противостояние с врагом, наделенным столь загадочными способностями! Рука, приколовшая к одеялу записку, могла пронзить сердце Ферье, и он бы умер, даже не узнав, кто его убийца.

Следующий день начался с еще более жуткого происшествия. Когда сели завтракать, Люси, вскрикнув от удивления, показала вверх. В самой середине потолка, очевидно, при помощи горящей палки было начертано число 28. Для девушки смысл этого послания остался загадкой, а отец не стал ей ничего объяснять. Вечером старый фермер вооружился ружьем и всю ночь просидел, прислушиваясь к малейшему шуму. Ничего подозрительного он не услышал и не увидел, но наутро обнаружил на входной двери нарисованную краской большую цифру 27.

И так каждый день неизменно, как приход утра, в доме то тут, то там обнаруживались оставленные невидимыми врагами указания на то, сколько осталось дней до истечения месяца жизни в безопасности. Иногда роковые цифры появлялись на стенах, иногда на полу, несколько раз обнаруживались на небольших листовках, пришпиленных к воротам сада или забору. Джон Ферье, как ни старался, так ни разу и не смог увидеть, каким образом появляются эти послания. Каждое утро при виде очередного числа его охватывал почти суеверный страх. Фермер потерял покой и осунулся. Его взгляд сделался блуждающим, как у загнанного животного. Теперь ему оставалось надеяться только на скорейшее возвращение из Невады юного охотника.

Число двадцать скоро сменилась пятнадцатью. Потом дошло до десяти, но от Джефферсона Хоупа по-прежнему не было известий. Цифры становились все меньше, а он все не возвращался. Если на дороге, ведущей к ферме, появлялся всадник или раздавался окрик извозчика, понукающего своих лошадей, старый фермер бросался к воротам, надеясь, что это наконец пришла помощь. В конце концов, когда счет оставшихся дней дошел до трех, Ферье отчаялся и перестал надеяться на спасение. Без помощи, почти не ориентируясь в горах, окружающих поселение, он был бессилен. Все более-менее наезженные дороги находились под постоянным наблюдением и тщательно охранялись. Никто не мог проехать по ним, не имея на то разрешения Совета. Казалось, спасения ждать уже неоткуда. Но старик по-прежнему был решительно настроен скорее распрощаться с жизнью, чем допустить то, что он считал позором для своей дочери.

Вечером того дня, когда на стене дома красовалась двойка и до истечения отпущенного времени оставался лишь один день, Джон Ферье сидел в гостиной, погруженный в мысли о своей судьбе, и безо всякой надежды обдумывал планы выхода из страшной ситуации. Что ждет их с дочерью? В воображении роились всевозможные неясные страхи. А Люси… Что будет с ней, когда его не станет? Неужели действительно нет никакого способа вырваться из опутавшей их невидимой паутины? Ферье уткнулся в сложенные на столе руки и горько вздохнул от бессилия.

Что это? Ему послышался какой-то звук, похожий на царапанье… Тихий, но хорошо различимый в ночной тишине звук, идущий со стороны двери. Ферье неслышно прокрался в переднюю и стал прислушиваться. Несколько секунд было тихо, потом звук повторился. Кто-то явно тихонько царапал по дверной створке. Может быть, это явился ночной убийца, чтобы привести в исполнение приговор таинственных судей? Или кто-то из присных пророка рисует на двери единицу, символ того, что наступил последний день отсрочки? И тут что-то надломилось в душе Джона Ферье, он почувствовал, что больше не выдержит этого постоянного мучительного напряжения, уж лучше смерть! Подскочив к двери, он рывком открыл задвижку и распахнул дверь.

На пороге никого не было. Ночь была необыкновенно светлой, на небе ярко горели звезды. Взгляд фермера уперся в небольшой сад с забором и воротами, но ни там, ни на дорожке не было видно ни души. Облегченно вздохнув, Ферье стал смотреть по сторонам, пока случайно не взглянул вниз, где к своему изумлению увидел человека, лежащего на земле лицом вниз с неестественно согнутыми руками и ногами.

Это зрелище произвело на фермера такое впечатление, что он отпрянул в сторону и, упершись спиной в стену, схватился за горло, чтобы сдержать крик. Его первой мыслью было, что этот лежащий на земле человек – труп или раненый, но тут распростертая фигура пришла в движение. Не отрываясь от земли и извиваясь словно змея, человек проворно и бесшумно вполз в открытую дверь.

Оказавшись в доме, странный человек вскочил на ноги, захлопнул дверь и повернулся к Ферье. Потерявший дар речи фермер узнал эти огненные глаза и решительное выражение лица. Это был Джефферсон Хоуп.

– Господи Боже! – выдохнул Джон Ферье, глядя на нежданного гостя. – Как же ты меня напугал! Чего это ты?

– Дайте поесть. Я двое суток ничего не ел и не пил, – прохрипел тот и жадно набросился на остывшее мясо и хлеб, оставшиеся на столе после ужина хозяина дома. – Как Люси, держится? – спросил Хоуп, утолив голод.

– Да. Она не знает об опасности, – ответил фермер.

– Хорошо. За домом следят со всех сторон. Поэтому мне и пришлось пробраться сюда ползком. Как они ни хитры, а до охотника вашо{108} им далеко.

Теперь, когда рядом был преданный союзник, Джон Ферье воспрянул духом. Он схватил крепкую руку молодого человека и радостно стиснул.

– Ты настоящий мужчина! – воскликнул он. – Не каждый решился бы прийти сюда, чтобы разделить наши трудности.

– Это вы точно сказали, – ответил молодой охотник. – Я вас уважаю, но если бы дело касалось вас одного, я бы дважды подумал, прежде чем сунуть голову в это осиное гнездо. Я делаю это из-за Люси, и надеюсь, что, пока с ней ничего не случилось, одним из рода Хоупов в штате Юта не станет меньше.

– Что нам делать?

– Завтра ваш последний день, так что действовать нужно прямо сейчас, иначе ваша песенка спета. В Орлином ущелье я оставил мула и двух лошадей. Сколько у вас денег?

– Две тысячи долларов золотом и пять бумажками.

– Этого хватит. И у меня столько же. Нам нужно будет пробиться через горы к Карсон-сити. Будите Люси. Хорошо еще, что слуги спят не в доме.

Пока Ферье готовил дочь к предстоящему путешествию, Джефферсон Хоуп сложил всю еду, которую нашел, в небольшой мешок, наполнил водой глиняный кувшин, поскольку по собственному опыту знал, как редко в горах встречаются источники. Как только он закончил, вернулся фермер с дочерью, которая была полностью одета и готова отправиться в путь. Влюбленные обменялись теплым, но быстрым приветствием, так как каждая секунда была дорога и им предстояло много работы.

– Нужно выходить немедленно, – тихо, но решительно произнес Джефферсон Хоуп, как человек, осознающий опасность, но готовый встретиться с ней лицом к лицу. – За парадной и задней дверью наблюдают, но, если действовать осторожно, можно уйти через боковое окно и дальше через поле. Если доберемся до дороги, останется пройти две мили до ущелья, где я оставил лошадей. К рассвету мы уже будем в горах.

– А если нас остановят на дороге? – спросил Ферье.

Хоуп похлопал себя по животу, где из-под блузы проступала рукоятка револьвера.

– Если их окажется слишком много, двоих или троих подонков мы заберем с собой, – криво усмехнулся он.

Свет в доме не горел, и Ферье осторожно выглянул в окно, выходившее на поле, которое когда-то принадлежало ему и которое он собирался навсегда оставить. Но он уже давно приучал себя к тому, что когда-нибудь это случится, мысли о чести и счастье дочери всегда перевешивали в нем жалость об утраченном богатстве. И деревья, безмятежно шелестящие листвой, и широкая нива, все казалось таким спокойным, что трудно было поверить, что где-то там прячутся безжалостные убийцы. Но все же решительное выражение на бледном лице молодого охотника доказывало, что, пробираясь к дому, он имел возможность очень хорошо убедиться в этом.

Ферье взял сумку с золотом и банкнотами, Джефферсон Хоуп – мешок с провизией, которую удалось собрать, а Люси – узелок со своими вещами. Они медленно и очень аккуратно открыли окно, дождались, пока на луну наползет темное облако, отчего ночь сделалась почти непроглядной, и потом один за другим выскользнули в небольшой сад. Затаив дыхание и пригнувшись, беглецы прошмыгнули к забору и стали пробираться вдоль него, пока не подошли к тому месту, где через пролом был ход к кукурузному полю. Но тут молодой человек обхватил своих спутников за плечи и прижал к земле. Они замерли, молча и дрожа от страха.

К счастью, жизнь в прериях научила Джефферсона Хоупа быть чутким, как рысь. Едва они успели припасть к земле, как в нескольких ярдах от них раздалось заунывное уханье горной совы и словно в ответ ему еще одно, но уже с другого места. В тот же миг в проломе, прямо перед ними показался неясный темный силуэт. Человек опять издал жалобный сигнал, и из тени вышел его напарник.

– Завтра в полночь, – сказал первый, который, похоже, был главнее. – Когда козодой прокричит три раза.

– Хорошо, – отозвался второй. – Передать брату Дребберу?

– Передай, и пусть он скажет остальным. Девять к семи!

– Семь к пяти! – ответил второй, и фигуры разошлись в разные стороны. Их последние слова, очевидно, были каким-то паролем и отзывом. Как только их шаги стихли, Джефферсон Хоуп вскочил, помог Люси и Ферье пробраться через лаз, и беглецы пустились со всех ног через поле. Юноша подхватывал Люси, когда ее покидали силы, и, не останавливаясь ни на секунду, увлекал дальше.

– Быстрее! Быстрее! – то и дело поторапливал он своих спутников. – Мы пересекли линию часовых. Теперь все зависит от скорости. Быстрее!

Оказавшись на дороге, они помчались еще быстрее. Лишь раз кто-то встретился им на пути, и они скользнули в поле, сумев остаться незамеченными. На подступах к городу молодой охотник свернул на узкую неровную тропинку, которая уходила в горы. Впереди на фоне темного неба замаячили два остроконечных пика. Теснина между ними и была Орлиным ущельем, где беглецов ждали лошади. Повинуясь инстинкту, Джефферсон Хоуп безошибочно находил дорогу между огромными валунами, лежащими на дне давно высохшей реки, пока наконец не вышел к месту, скрытому от посторонних глаз горными отрогами, где были привязаны верные животные. Девушку посадили на мула, старика Ферье, который держал в руках сумку с деньгами, – на одну из лошадей, сам Джефферсон Хоуп взял вторую лошадь под уздцы и повел по опасной крутой тропе.

Для человека, не привыкшего к природе в ее самых диких проявлениях, это был нелегкий путь. С одной стороны вздымался гигантский утес высотой в тысячу футов или даже больше, черный и мрачный. На его неровных склонах возвышались длинные базальтовые колонны, похожие на ребра какого-то циклопического окаменевшего чудовища. По другой стороне было совершенно невозможно пройти из-за нагромождения валунов и осколков камней. Между ними и пролегала извилистая тропа, которая местами становилась настолько узкой, что путникам приходилось перестраиваться и продвигаться дальше гуськом. К тому же со всех сторон торчали острые камни, так что проехать здесь мог только опытный всадник. Однако, несмотря на все опасности и трудности, на душе у беглецов было радостно, потому что каждый шаг отдалял их от смертельной опасности.

Но вскоре выяснилось, что они все еще находились на земле, где царят законы Святых. Когда беглецы доехали до самого глухого места на пути, девушка удивленно вскрикнула и показала куда-то вверх. На нависшей над тропой скале на фоне неба четко вырисовывалась фигура одинокого дозорного. Как только беглецы обратили на него внимание, и он заметил их. Первозданную тишину ущелья нарушил по-военному строгий окрик:

– Кто идет?

– Путники. Мы едем в Неваду, – прокричал в ответ Джефферсон Хоуп и положил руку на ружье, висевшее у седла.

Им хорошо было видно, как часовой взялся за оружие, словно ответ его насторожил.

– Кто разрешил? – спросил он.

– Совет Четырех, – ответил Ферье. Долго прожив среди мормонов, он отлично знал, что это высшая инстанция, на которую можно сослаться.

– Девять к семи, – крикнули сверху.

– Семь к пяти, – быстро крикнул в ответ Джефферсон Хоуп, вспомнив отзыв, услышанный в саду.

– Проходите с Богом, – разрешил часовой.

За постом дорога сделалась шире, так что лошадей можно было пустить рысью. Оглянувшись, путники увидели, что часовой провожает их взглядом, опершись на ружье. Они знали, что только что миновали последний рубеж Страны Избранных. Впереди их ждала свобода.

Глава V. Ангелы мщения

Всю ночь они ехали по узким ущельям и заваленным камнями горным тропам. Несколько раз небольшой отряд сбивался с пути, но Хоуп снова находил нужную дорогу. Когда рассвело, их взору открылась удивительно красивая картина первозданной природы. Повсюду вокруг до самого горизонта торчали заснеженные горные пики, словно выглядывающие из-за плеча друг у друга. Склоны гор были такими крутыми, что лиственницы и сосны как будто висели прямо над головами путников, и казалось, что достаточно легкого дуновения ветра, чтобы деревья сорвались и обрушились людям на головы. И это была не пустая иллюзия, поскольку бесплодная равнина внизу вся была завалена деревьями и камнями. Один раз путники даже стали свидетелями такого падения, когда прямо за ними с высоты сорвался огромный валун и с глухим рокотом, эхом разнесшимся по безмолвным ущельям, покатился вниз, испугав уставших лошадей так, что те понеслись галопом.

Когда на востоке из-за горизонта показалось солнце, белые верхушки скал начали вспыхивать одна за другой, как праздничные огни, пока все вокруг не озарилось ярким алым сиянием. Величественное зрелище наполнило сердца беглецов восторгом, и они продолжили путь с удвоенной энергией. На берегу бурной горной реки, которая вытекала из ущелья, они остановились, напоили лошадей и наскоро позавтракали. Люси с отцом были бы рады отдохнуть подольше, но Джефферсон Хоуп был непреклонен.

– Они уже идут по нашему следу, – говорил он. – Все зависит от того, сумеем ли мы оторваться от них. Если доберемся до Карсона{109}, сможем отдыхать всю оставшуюся жизнь.

Весь день они пробирались сквозь лабиринт ущелий и вечером подсчитали, что теперь от врагов их отделяет никак не меньше тридцати миль{110}. На ночь путники устроились под выступом скалы, который укрыл их от пронизывающего ветра. Прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то согреться, беглецы на несколько часов забылись сном. Но еще до того, как начало светать, они уже снова были на ногах и продолжили путь. Погони видно не было, и Джефферсон Хоуп начал уже думать, что им удалось ускользнуть от страшной организации, врагами которой они стали. Но не знал он, какие на самом деле длинные у нее руки и что уже очень скоро стальная хватка защелкнется и раздавит непокорных храбрецов.

На второй день поспешного бегства незначительные запасы провизии, которые им удалось захватить с собой, начали подходить к концу. Но это не обеспокоило молодого охотника, поскольку ему и раньше не раз приходилось добывать себе еду в горах при помощи ружья. Подыскав укромное место, Хоуп сложил в кучу несколько сухих веток и развел костер, у которого могли погреться его спутники, ведь сейчас они находились на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря и здесь было очень холодно. Привязав лошадей и попрощавшись с Люси, Джефферсон Хоуп закинул за плечо ружье и отправился на охоту. Отходя, он оглянулся: старик и девушка сидели, съежившись у яркого огня, чуть поодаль неподвижно стояли животные. Потом их заслонили скалы.

Несколько миль охотник шел по ущельям, но ничего не нашел, хотя отметины на стволах деревьев и другие знаки указывали на то, что в этих местах много медведей. После двух или трех часов безуспешных поисков он конце концов начал задумываться, не повернуть ли обратно, но тут, случайно посмотрев вверх, увидел такое, от чего его сердце радостно затрепетало. На вершине одной из скал где-то в трехстах или четырехстах футах над ним стояло животное, формой тела похожее на овцу, только голову его украшала пара огромных рогов. Снежный баран (а именно так зовется это животное), очевидно, выполнял функции дозорного при стаде, которое охотнику не было видно. К счастью, баран смотрел в другую сторону и не заметил человека. Джефферсон Хоуп бесшумно лег, положил ружье на камень и, прежде чем нажать на спусковой крючок, долго и внимательно целился. Когда грянул выстрел, животное высоко подпрыгнуло, потом еще какую-то секунду продержалось на краю обрыва и наконец полетело вниз в долину.

Добыча оказалась слишком тяжелой для охотника, он не смог бы унести всю тушу, поэтому отрезал заднюю ногу и часть бока. Взвалив мясо на плечо, Хоуп, не теряя ни минуты, поспешил в обратном направлении, так как уже начинало смеркаться. Но, не пройдя и сотни шагов, он понял, что перед ним возникла неожиданная трудность. Увлеченный охотой, он так далеко ушел от знакомых ущелий, что теперь не так-то просто было найти дорогу обратно. В долину, в которой оказался Джефферсон Хоуп, сходились несколько совершенно одинаковых с виду ущелий. Он углубился в одно из них, но, пройдя около мили, наткнулся на горный ручей, которого никогда раньше не видел. Пришлось возвращаться и идти по другой теснине, но с тем же результатом. Темнело очень быстро, и уже почти наступила ночь, когда охотник наконец вышел на знакомое место. Но даже там не сбиться с пути было не так-то просто, потому что луна еще не взошла и на дне глубокого ущелья было довольно темно. Сгибаясь под тяжестью добычи, не чувствуя под собой ног от усталости, Джефферсон Хоуп шел вперед, успокаивая себя мыслью, что каждый шаг приближает его к Люси и что еды теперь хватит им до конца пути.

Он уже дошел до того места, где был вход в ущелье, в котором он оставил девушку и ее отца. Даже в темноте охотник узнал очертания скал, окружавших долину. Должно быть, думал он, Люси и Ферье волнуются, ведь его не было почти пять часов. Предвкушая радость встречи, он поднес ко рту руки и громко крикнул, давая знать о своем возвращении. Радостное «эге-гей» эхом прокатилось по безжизненным ущельями. Хоуп остановился и прислушался, надеясь услышать ответ. Но ответа не последовало, лишь его собственный крик продолжал отражаться от бесконечного множества унылых скал. Охотник крикнул еще раз, уже громче, и снова его спутники, которых он оставил совсем недавно, не дали о себе знать ни звуком. Холодный, смутный страх вкрался в его сердце, и Джефферсон Хоуп бросился бежать, бросив по дороге драгоценную добычу.

За углом его взору предстала площадка, на которой он разводил огонь. На месте костра еще тлела зола, но огонь явно не поддерживали после того, как он ушел. Все было погружено в мертвую тишину. Тревожное подозрение обернулось горькой реальностью. Охотник подбежал к кострищу. Здесь не осталось ни одного живого существа: ни животных, ни старика, ни девушки. Нетрудно было догадаться, что за время его отсутствия произошло что-то ужасное и непредсказуемое… нечто такое, что забрало их всех, не оставив следа.

У Джефферсона Хоупа, потрясенного таким ударом, все закружилось перед глазами. Ему пришлось упереться в землю прикладом ружья, чтобы удержаться на ногах и не упасть. Но он был не из тех людей, которые легко поддаются отчаянию, поэтому быстро оправился от временного бессилия. Взяв из кострища тлеющую, наполовину обгоревшую головешку, Хоуп раздул на ней огонь и стал осматривать остатки небольшого лагеря. Повсюду были следы лошадей, что указывало на то, что большая группа всадников налетела на стоянку и, судя по направлению следов, повернула обратно, к Солт-Лейк-Сити. Но кого они повезли с собой? И старика и девушку или?.. Джефферсон Хоуп почти заставил себя думать, что обоих его спутников сейчас везут в логово Святых, но в эту секунду он увидел такое, от чего мороз пошел у него по коже. В нескольких шагах от места стоянки была насыпана небольшая куча красноватой земли. Раньше здесь ее не было, так что ошибки быть не могло: это свежая могила. Когда молодой охотник приблизился к ней, он увидел, что в холмик воткнута раздваивающаяся на конце ветка, на которую нанизана бумажка. Надпись была короткой, но исчерпывающей:

«Джон Ферье

Из Солт-Лейк-Сити,

Умер 4 августа 1860 года»

Значит, еще крепкий, полный сил старик, которого Хоуп оставил совсем недавно, теперь был мертв и лежал в этой могиле. Безумными глазами охотник посмотрел вокруг, нет ли рядом второй могилы, но ничего похожего не увидел. Выходит, Люси схватили и повезли обратно, чтобы отправить в гарем одного из сынков старейшин. Подумав об этом и о том, что он бессилен помешать этому, Джефферсон Хоуп пожалел, что не лежит рядом со старым фермером в темной могиле.

Но снова деятельная натура взяла верх над апатией, которую рождает отчаяние. Что ж, когда у тебя отнимают все, остается одно – месть. Джефферсон Хоуп был безгранично терпелив, настойчив и мстителен. Очевидно, он перенял эти качества у индейцев, среди которых жил. Стоя над потухшим костром, он почувствовал, что заглушить его горе может только страшная и безжалостная месть, исполненная его собственными руками. Отныне, решил Хоуп, вся его сила воли и неудержимая энергия будут направлены на это. С побледневшим суровым лицом он вернулся к тому месту, где бросил добычу, потом раздул тлеющий огонь и поджарил себе мяса, ровно столько, чтобы хватило на несколько дней. Завернул его в узел и, даже не отдохнув, пошел обратно в горы по следам ангелов мести.

Пять дней Джефферсон Хоуп, сбивая ноги в кровь, шел по горным ущельям, которые еще совсем недавно преодолевал в противоположном направлении верхом на лошади. По ночам он находил укромное место и ложился прямо на голые камни, чтобы на несколько часов забыться сном, но всегда просыпался и продолжал путь намного раньше рассвета. На шестой день он достиг Орлиного ущелья, с которого началось их злополучное путешествие. Отсюда уже были видны дома Святых. Превозмогая смертельную усталость, Хоуп оперся на ружье, поднял яростно сжатый кулак и погрозил безмолвному городу, широко раскинувшемуся в долине внизу. Присмотревшись повнимательнее, охотник увидел, что на главных улицах вывешены флаги и другие символы торжества. Задумавшись над тем, что бы это могло значить, он услышал цокот копыт и увидел приближающегося всадника. Когда всадник подъехал настолько, что можно было различить его лицо, Джефферсон Хоуп узнал в нем мормона по имени Каупер, с которым не раз работал, поэтому окликнул его, думая разузнать что-нибудь о судьбе Люси Ферье.

– Я Джефферсон Хоуп, – сказал он. – Ты должен меня помнить.

Мормон воззрился на него в полном недоумении… И действительно, трудно было узнать в этом изможденном, грязном путнике с совершенно белым лицом и горящими глазами молодого жизнерадостного охотника, каким когда-то был Джефферсон Хоуп. Однако когда Каупер наконец-то удостоверился, что перед ним действительно стоит Хоуп, его изумление превратилось в испуг.

– Ты с ума сошел! – воскликнул он. – Тебе нельзя здесь быть. Разговаривая с тобой, я рискую жизнью. Совет Четырех принял решение объявить тебя вне закона за то, что ты помог семье Ферье сбежать.

– Плевать мне на Совет и на его решения, – горячо сказал Хоуп. – Я хочу поговорить с тобой, Каупер. Прошу тебя во имя всего, что тебе дорого, ответь на мои вопросы. Мы же всегда были друзьями. Ради всего святого, не отказывайся.

– Что ты хочешь узнать? – с сомнением в голосе произнес мормон и беспокойно посмотрел по сторонам. – Спрашивай скорее. Ты же знаешь, здесь у гор есть уши, а у деревьев глаза.

– Что с Люси Ферье?

– Вчера вечером ее выдали замуж за младшего Дреббера. Что ты, парень, держись! У тебя, я вижу, совсем сил не осталось.

– Не обращай внимания, – еле слышно проговорил Хоуп. Он побледнел как полотно и медленно осел на камень. – Замуж, говоришь?

– Да, вчера… поэтому и флаги на Доме собраний вывесили. Младший Дреббер с младшим Стэнджерсоном все никак не могли решить, кому она достанется. Они оба были в отряде, который гнался за вами, но именно Стэнджерсон застрелил отца Люси, поэтому у него шансов вроде как было больше, но Совет поддержал Дреббера, поэтому пророк ему ее и отдал. Вот только, думаю я, ни у кого она долго не задержится. Я вчера видел Люси, и у нее в глазах была смерть. Она была больше похожа на призрака, чем на женщину. Ну что, все?

– Да, я узнал все, что хотел, – сказал Джефферсон Хоуп, вставая с камня. Его бледное суровое лицо было словно высечено из куска мрамора, только глаза полыхали зловещим огнем.

– Куда ты теперь?

– Не важно, – ответил он и, забросив ружье за плечо, двинулся вдоль узкого ущелья в горы – прибежище диких животных, ни одно из которых не было столь лютым и опасным, как он сам.

Предсказание мормона исполнилось полностью. То ли ужасная смерть отца была тому причиной, то ли брак, к которому ее принудили силой, но бедная Люси начала чахнуть и через месяц умерла. Ее недалекий муж, который женился на ней в основном ради того, чтобы прибрать к рукам состояние семейства Ферье, не слишком горевал об утрате. Люси оплакивали его остальные жены. По заведенному у мормонов обычаю перед погребением им полагалось всю ночь просидеть у тела. Когда ночь начала отступать и забрезжил рассвет, они все еще сидели, окружив гроб тесным кольцом, когда, к их невыразимому ужасу и изумлению, с грохотом распахнулась дверь и в комнату ворвался человек, диким выражением лица и изорванной одеждой напоминающий безумца. Не сказав ни слова и даже не взглянув на забившихся в угол женщин, он подошел к белой неподвижной фигуре, в которой когда-то обреталась чистая душа Люси Ферье, наклонился и благоговейно припал губами к ее холодному лбу. Потом приподнял ее руку и снял с пальца обручальное кольцо.

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

Романтическая драма, первый литературный успех английского писателя Томаса Гарди, одна из первых кни...
Новый взгляд на стыд – неожиданный, потрясающий, возникший на основе последних исследований в област...
Я не задумывалась о том, что наш мир не единственный во Вселенной, до тех пор, пока в мою жизнь не в...
В сборник «Сказки о русских богатырях» вошли русские народные сказки о героях, которых в народе назы...
Как начать свой гостиничный бизнес и преуспеть в нем? Из книги вы узнаете, как составить бизнес-план...
Настоящее издание продолжает серию «Законодательство зарубежных стран». В серии дается высококвалифи...