Из Америки с любовью Серебряков Владимир

– Вам известно, что незадолго до убийства профессора фон Садовица погиб еще один специалист, работавший в той же области, – профессор Джон Норман? – спросил я.

– Само собой! – воскликнул Дженнингс и осекся, словно боясь выболтать что-то лишнее.

– Да? – скептически переспросил я. – Что ж, возможно. У нас есть серьезные подозрения, что его гибель могла быть инсценирована, либо, если это не так, она находится в одном ряду с убийством фон Садовица. Мы предполагаем, что организатор этих преступлений находится в США. Поэтому мы и обратились к вам в надежде, что вы окажете помощь следствию.

– Вы подозреваете меня в… в соучастии? – заволновался химик.

– Ни в коей мере, доктор, – успокоил его я. – Нас интересуют любые необычные события последних месяцев, связанные прямо или косвенно с химией рутения. Есть шанс, что это поможет нам выделить виновника из ряда подозреваемых. А к кому лучше обратиться за такими сведениями, как не к химику, работающему по тому же профилю?

– Увы, не того же уровня, – вздохнул Дженнингс. – А вы не скажете, кто фигурирует в этом вашем черном списке?

– Это тайна следствия, – отрубила Кейт.

– Ну, тогда даже не знаю, – промямлил химик. Врать он не умел совершенно, любой наш цыганенок дал бы ему фору. Я сразу понял, что Дженнингс что-то скрывает.

– Господа, – выдавил американец, когда я впился в него инквизиторским взором. – Вы не против прогуляться? Видите ли, я не хочу, чтобы мои коллеги кое о чем узнали. Знаете, как завистливы люди!

– Пойдемте, мистер Дженнингс. – Я поднялся. – Мы ни в коей мере не желаем причинять вам лишних неудобств.

По мнению Дженнингса, самым безопасным местом для приватных бесед оказалась скамейка в сквере напротив здания. Мы усадили его в середину, Кейт пристроилась справа, Андрей – слева, а я остался стоять, замыкая кольцо окружения. Химик вжался в спинку скамьи и принялся рассказывать.

– Понимаете, господа, примерно полгода назад я хотел сменить работу.

– А у вас это запрещено? – не сдержался Заброцкий.

– Нет, нет! – замахал руками Дженнингс. – Просто… если бы узнало начальство, меня бы так и так выжили. Знаете, всякий босс считает, что уж при нем-то у сотрудников наступает райская жизнь. Решил уйти – значит, предатель и ненадежная личность. Так что, не имея уверенности… А уйти очень хочется.

– Платят мало? – сочувственно поинтересовался я.

– Не то слово! – Дженнингс всплеснул руками. – Просто стыдно перед друзьями. Только и спасаемся, что все покупаем в федексе.

– Где-где? – переспросил я.

– Я вам потом объясню, – нетерпеливо перебила Кейт. – Давайте дальше, доктор. В ваше бедственное положение мы уже вошли.

– И вот с полгода назад я узнал, что «Стаддер кемиклз» требуются специалисты по платиноидам. Комплексная химия, все такое. И я до того загорелся – вы не поверите, я подал не одну, а две заявки! Одну – на место исследователя, а другую – на лаборанта. У них даже лаборанты получают больше, чем мы тут.

– Однако вы еще здесь, – проговорил Заброцкий без намека на вопрос.

– Не прошел по конкурсу. – Дженнингс вздохнул. – Вы не поверите, какой был конкурс! А я никогда не умел писать заявки.

– Простите, – не понял я, – а кого там оценивали – людей или анкеты?

– Вначале всегда смотрят на анкету, – вздохнул Дженнингс. – Они, видите ли, отдают предпочтение женатым кандидатам. Ну откуда я мог знать? Женился бы, богом клянусь.

– Значит, «Стадлер»… – протянул Андрей.

– «Стадлер кемиклз», – кивнул химик.

– Скажите, а вам не приходилось слышать о химических исследованиях, проводимых под эгидой МММ? – поинтересовался я.

– Комитета? – удивленно переспросил Дженнингс. – Боже мой, да зачем это им?

– Ну, у них есть исследовательские лаборатории, – неопределенно отозвался я.

– А у меня есть руки! – отрезал Дженнингс. – Но я ими никого не убивал. Это не аргумент. Кстати, ни о каких исследованиях комитетчиков я не слышал и не читал.

– Хорошо, хорошо, – успокоил его Андрей. – А вы не подскажете, вероятно, кто-то может помочь нам больше вашего?

– Едва ли, – фыркнул Дженнингс. – Во всяком случае, не в Принстоне. Если вас интересует «Стадлер» – их лаборатория находится где-то в Монтане, это все, что я знаю.

– Кейт, ваши родители не… – начал было Андрей, но американка одарила его таким взглядом, что мой товарищ чуть не обуглился.

– А по химии платиноидов, боюсь, в Принстоне больше меня об этом никто не знает, – продолжил Дженнингс. – Обратитесь в Эм-ай-ти, больше ничего не могу посоветовать.

Перед лицом такого упорного молчания нам ничего не оставалось, как распрощаться с ехидным химиком и вернуться на автовокзал.

– Кстати, Кейт, – нарушил я молчание, – вы обещали объяснить, что такое Э-майти и федекс.

– Эм-ай-ти, – ответила мадемуазель Тернер, – это Массачусетский технологический институт. Один из лучших в стране. С ними соперничают только Беркли, Окленд и Хьюстон. А федекс – это просто сеть магазинов для федеральных служащих.

– Как – для служащих? – не понял Андрей. – Больше никого не пускают?

– Нет, – серьезно подтвердила Кейт. – Понимаете, наши федеральные служащие, у вас говорят – чиновники, получают очень мало. И правительство, чтобы поддержать их, организует особые магазины, где продаются товары по сниженным ценам.

– А кто эти товары закупает? – поинтересовался Андрей.

– Вообще-то правительство… – замялась Кейт.

– А почему просто не отдать деньги чиновникам? Повысить им оклады? – полюбопытствовал я.

Андрей покосился на меня – похоже, я украл его реплику.

– Ну, в федексах еще распродаются конфискованные товары, – ответила Кейт. – И армейские излишки.

– Это я тоже понимаю, – задумчиво проговорил Анд-жей. – Я не понимаю, почему только чиновникам.

– Живут они плохо! – окрысилась Кейт. – Вот почему!

Мы еще немного побродили по городу, обошли, по моему настоянию, почти весь университетский парк, пообедали безвкусными, точно бутафорскими, бутербродами в пустой и тесной забегаловке – делать все равно было нечего, кроме как дожидаться автобуса.

Обратная дорога в Вашингтон мне запомнилась плохо – возможно, потому, что в районе Уилмингтона начало смеркаться. Когда мы вернулись в гостиницу, ночная жизнь уже была в разгаре. Заходили, воровато оглядываясь, прилично одетые пары и тут же разбегались по номерам, сновали ночные разносчики и подозрительно разрумяненные горничные. Кейт взирала на все это с брезгливой завистью, Андрей – с веселым недоумением, а мне стыдливая суета подобного рода надоела уже не один год назад. Мне хотелось только подняться в номер и заснуть крепким-крепким сном. Поездка в Принстон не оправдала наших надежд, и теперь оставалось только ждать, что добудет для нас мисс Джейн из полицейского архива.

Вашингтон, округ Колумбия,
28 сентября 1979 года, пятница.
Сергей Щербаков

Следующим утром мы сидели в кабинете Кейт и уныло взирали на плоды своих усилий.

Добрейшая мисс Джейн – мне все еще было неловко оттого, как бесчестно мне пришлось обмануть ее чувства – сделала невозможное. Она не только перешерстила полицейские архивы, не давшие, как и следовало ожидать, ни единого винера информации. Она подала – и пробила – запрос на получение данных из вычислительной сети ФБР.

– Должно быть, Салли хохотала до колик, – мрачно изрек Заброцкий, глядя на распечатки.

Распечаток было два комплекта. Первый Андрей позавчера с риском для жизни выцыганил у фэбээровских девушек-корреляционисток. Второй я получил от Джейн этим утром. Совпадали они до запятой.

Похоже было, что следствие зашло в тупик. У нас все еще не было ни единой улики, позволяющей привязать убийство фон Садовица к кому-то из подозреваемых. Конечно, можно было еще разрабатывать фирму-импортер злосчастной «беретты», но я готов был поставить свой чин и звание, что фирма эта фиктивная, как председатель акционерного общества по переработке дураков. Да и вообще это уже напоминало атональные корчи детективного жанра.

Не знаю, чем бы мы занялись в то утро – возможно, как успел предложить Андрей, пошли бы пить за казенный счет, если б не зазвонил телефон.

– Да чтоб им, – пробормотала Кейт, но трубку все же сняла.

Мы слышали только ее реплики, и звучало это, на мой взгляд, довольно комично, но на протяжении второй части разговора щеки Кейт постепенно шли то розовыми, то белыми пятнами, напоминая экзотический калейдоскоп.

– Да! Да!! Что? Что… Соедините, конечно, кретины!.. – Пауза секунд на пятнадцать. – Да?.. Слушаю… Да. Вы правы. Рядом со мной… Когда?.. Сегодня?! Но это. Да, конечно, конечно, очень занят, понимаю… Да. Передам. Непременно. Само собой. Признательна. Да. Да. Спасибо. Да. Да!

Когда она бросила трубку, лицо у нашей американки было, как у контуженой.

– Господин Щербаков, господин Заброцкий, – она аккуратно сложила распечатку номер два, яростно смяла то, что получилось, и зашвырнула в корзинку. – Вас желает видеть сенатор Аттенборо.

– Кто-кто? – переспросил Заброцкий. – Это еще что за птица?

– Сенатор от штата Виргиния Дэвид Эрод Аттенборо, – отчеканила Кейт. – Сегодня. В час дня. То есть…

Она глянула на свои наручные, но я ее опередил:

– Через полтора часа? А в чем сложность? У него ведь, думаю, приемная в столице, а ее можно проехать насквозь за двадцать минут.

– Если мы вообще пойдем, – поддержал меня Заброцкий. – А то что это за барство – предупреждать за полтора часа до визита? А если бы у нас были какие-то планы?

Кейт сглотнула.

– Что значит – если пойдете? Это же сенатор.

– Ну, сенатор. – Я пожал плечами. – Это такой выборный чиновник, да?

Наверное, на наше с Андреем отношение повлияло российское значение слова «сенатор». Сенат давно уже потерял какой бы то ни было вес, но титулом все еще жалуют тех, для кого настоящие чины или должности – слишком жирный кусок. Синекура, одним словом.

– Можно сказать и так. – Похоже, Кейт начинала отходить от шока. – Но это чиновник очень высокого ранга.

– Тогда что ему от нас надо? – риторически поинтересовался я. – Нет, Кейт, не отвечайте. Это я сам у него спрошу. Вы лучше расскажите, кто такой этот Аттенборо. И лучше по дороге – вы ведь, вероятно, захотите переодеться?

– Переодеваться мне не во что, – огрызнулась наша провожатая. – По милости вашего коллеги это мой единственный приличный костюм. Второй надо долго отстирывать от кетчупа.

Я не сразу понял, что речь идет о соусе.

– Тогда не знаю, на что мы употребим этот час, – признался я. – Потому что нам с Андреем тоже не во что разодеваться. Мы как-то не предполагали, что в программу нашего визита входят официальные встречи.

– Это не официальная встреча, – объяснила Кейт, вставая. – Секретарша сенатора просила особо подчеркнуть, что мистер Аттенборо хочет нас видеть как частное лицо.

– Тогда на кой черт он нам нужен? – тут же поинтересовался практичный Заброцкий.

Кейт бросила на него жалостливый взгляд.

– У наших чиновников частное лицо часто путается с общественным, – объяснила она. – А как сенатор мистер Аттенборо способен устроить вам и вашей стране много мелких… «неприятностей» – будет правильно?

– Если я вас верно понял, точней сказать «пакостей», – поправил я.

– А что, у вас в России так не бывает?

– Бывает, – признался Андрей. – Но у нас все уже привыкли.

– А мы с этим боремся, – ответила Кейт. – Но безуспешно.

– Пойдемте, – я тоже поднялся. – Вы, Кейт, так и не сказали – куда?

– В парикмахерскую, – объяснила Кейт. – Вы же не позволите, чтобы дама пошла с вами на прием к сенатору с этаким вороньим гнездом на голове?

– Помилуйте, Кейт, какое гнездо, – шебурхнулся было я, однако американка безжалостно перебила:

– Что вам, правительственных денег жалко? Давайте-давайте. Пошли.

Уже ссыпаясь по лестнице со второго этажа, она рассказывала тоном заправского гида:

– Аттенборо Дэвид Эрод Второй. Возраст – около шестидесяти, но выглядит моложаво. Сенатор от штата Виргиния от демократической партии; остается на этом посту уже больше десяти лет, трех президентов пережил. Консерватор, но в своем роде довольно гибок – умеет вовремя поймать ветер. Последовательный противник Форда, популяров ненавидит черной ненавистью; те платят ему тем же. Пользуется большой популярностью в своей партии как на Юге, так и на Севере. Многие прочат его, а не Джонсона, в президенты. Выборы, знаете, через год.

Характеристика яркая и четкая, подумалось мне. Только вот на что мы сдались этой восходящей звезде от политики?

Вашингтон, округ Колумбия,
28 сентября 1979 года, пятница.
Кейтлин Тернер

Когда мы подходили к новому офисному зданию на Пенсильвания-авеню, где располагалась приемная сенатора Аттенборо, челюсти мои уже ныли в томительном предвкушении. Настроения мне не поднимала даже шикарная стрижка.

Если бы я знала, что мои подопечные спляшут у Аттенборо на столе «Барыню», мне было бы проще. Я могла бы не сопровождать их вовсе, а спокойно складывать вещи и искать дальнобойщика, чтобы выйти за него замуж. Проблема как раз и заключалась в том, что я совершенно не знала, как они отреагируют – уже потому, что не имела даже отдаленного представления, зачем они сенатору понадобились.

Посмотреть на живых русских? Да нет, чушь какая. Если надо, он их насмотрится на приемах – господа из посольства там бывают часто… наверное, сама не видела. В общем, с его связями Аттенборо найдет живых русских. Надо будет, ему и мертвых оживят.

Значит, нужны ему не просто русские, а эта парочка. Конкретно. Из-за убийства какого-то яйцеголового, который даже не американец? Глупость какая.

В лифте меня трясло все два с половиной этажа, что мы ехали. А на выходе вдруг отпустило. Не потому, что на меня снизошла благодать, а потому, что страх мой перешел в ту фазу, когда его не ощущаешь. Мне было уже все равно, что случится через минуту. В таком состоянии я могла бы идти на приступ линии «Барбаросса».

Однако при виде приемной мистера Аттенборо броня моего безразличия треснула. Сволочь, какая все же сволочь! И кресла у него кожаные, и секретарша у него явно в той же парикмахерской, что и я, побывала (как только не разорились мои русские?), и в углу элефон приткнут – такой модели я даже в журналах не видала. И, что характерно, куплено это все на мои же деньги, на ту треть зарплаты, что я плачу Службе внутренних доходов. Вряд ли мистер Аттенборо хоть цент от своих капиталов вложил в обстановочку.

А секретарша у него не для красоты приставлена.

– Господа Щербаков, Заброцки и мисс Тернер?

– Офицер Тернер, – с удовольствием поправила я. – А так все верно.

– Сенатор вас ждет, – объявило это платиновое чудо. – Прошу.

Ждет, значит. Значит, не так занят, как мне вкручивали по телефону.

На пороге меня опять робость пробрала – все же в первый раз меня приглашают к сенатору. Но тут я взяла себя в руки и цыкнула так, что голова сама собой гордо поднялась, плечи расправились, и вошла я вся из себя такая внушительная, хоть сейчас на передовицу.

Кабинет был огромный, и я вначале подумала, что мы попали в спортзал. Ну, дверью ошиблись, с кем не бывает. Только потом увидала стол. О таком столе я мечтала давным-давно. Но стоять он должен был у меня в спальне, под балдахином, и называться кроватью, нет, ложем для любовных утех. Широким-широким. Правда, в мою квартиру он бы все равно не вместился.

Я покосилась на своих спутников. Щербаков был, как всегда, убийственно серьезен, Заброцкий же, как мне показалось, совершенно не осознавал важности момента – глазел по сторонам и, поймав мой взгляд, игриво подмигнул.

Ну, держись, Кейт. Сейчас что-то будет.

Вашингтон, округ Колумбия,
8 сентября 1979 года, пятница.
Сергей Щербаков

Первое, что я понял, вступив в этот кабинет, в нем чего-то отчаянно не хватает. И только через секунду понял, чего.

Портрета.

В каждом из неисчислимых присутственных мест России взирает на тебя со стены Е. И. В. Александр Георгиевич Романов, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая. И так быстро привыкаешь к этому пронзительному взору, что отсутствие его замечается быстрей, чем присутствие.

В этом кабинете портретов не было. Само собой, президентов развешивать по стенкам накладно – меняй их потом каждые четыре года, но уж народных героев-то могли бы. Впрочем, с какой стати? Они все уже увековечены – на банкнотах. Были зато какие-то фотоснимки во множестве – каждый в отдельной лакированной рамке, – и нечто вроде дипломов. Это меня не удивило. Я еще на Аляске заметил склонность янки выставлять все свои достижения напоказ.

Потом я заметил стол. На этом столе можно было играть не в пинг-понг, а в футбол – и я клянусь, по краям осталось бы место для беговой дорожки! Мне даже страшно стало, что мы до сенатора просто не докричимся.

Где-то по другую сторону площади, мощенной полированным деревом, нам навстречу поднялся седеющий крепкий мужчина с радушной улыбкой и холодными глазами прожженного политикана.

– Добрый день, господа, – произнес он хорошо поставленным актерским баритоном. – Присаживайтесь, прошу.

С присаживанием вышла заминка – кресел перед столом стояло только два. Непосредственный Андрей оттащил стул от низенького столика в углу и этим закрыл вопрос, но я заметил, как у сенатора дрогнули крылья носа. Вероятно, его посетители позволяли себе вольности нечасто, если вообще позволяли.

Наверное, Кейт не преувеличила, говоря, что это важный чин. В политической системе Соединенных Штатов я разбирался откровенно плохо – солдаты, как известно, вступают, когда политики сходят со сцены. Поразмыслив, я решил обращаться к сенатору так, как обращался бы к губернскому земскому голове, с поправкой на то, что этот тип – янки и бояться меня не обязан.

– Итак, что вам будет угодно? – произнес я тоном, не оставляющим сомнения, что это не мы тратим время сенатора, а он – наше.

Аттенборо помедлил с ответом – встал, прошелся до окна, вернулся обратно к столу. Наверное, ему казалось, что таким образом он нагоняет на себя значимости.

– Я пригласил вас сюда не как политик, а как гражданин, – выговорил он с некоторым напряжением. – Как американский гражданин.

И как это прикажете понимать?

– Мне известно, зачем вы прибыли в нашу страну, господа Шчербаков и Заброцки. И я заявляю вам – вы ищете черную кошку там, где ее нет. Как сенатор, я официально заявляю, что отрицаю любую возможность того, что убийцы нашли приют на американской земле. А как озабоченный гражданин, я приложу все свои усилия, чтобы эти позорные подозрения были немедленно сняты.

– И чем вы готовы нам помочь? – поинтересовался я. Кейт многозначительно закашлялась.

– Помочь? – Сенатор надулся жабой. – Я подал запрос в Госдепартамент на вашу немедленную высылку из страны! Мне не нравится, когда русские сыщики считают американцев повинными во всех смертных грехах. Мне не нравится, когда они приезжают к нам в поисках козлов отпущения. Мне не нравится, что они шляются по нашим улицам, точно У себя дома! И я буду чертовски… простите, мисс Тернер.

– Офицер Тернер, – машинально поправила Кейт.

– Чертовски рад, когда вас под конвоем посадят в самолет и вышлют отсюда в вашу Сибирь!

– Интересно, – усмехнулся я. – Вы считаете, что лучший способ избавиться от подозрений – это услать подозревающих куда подальше? Я-то считал, что проще эти подозрения снять.

– Я не намерен с вами спорить. – Сенатор подозрительно быстро успокоился. Или у него железная выдержка, или все его негодование – липовое. – И терпеть ваше присутствие на американской земле я тоже не намерен. Думаю, мои избиратели со мной согласятся. Нашей стране достаточно позора. Еще не хватает, чтобы нас считали пособниками международного бомбизма. Мы наделали слишком много ошибок в прошлом. И я присмотрю, чтобы они не повторялись.

Краем глаза я заметил, что Заброцкий, совершенно не прислушиваясь к беседе, внимательно изучает обстановку кабинета.

– Сенатор Аттенборо, вы пригласили нас только для того, чтобы сорвать злость, или у вас есть другие идеи? – поинтересовался я, когда тот замолк.

– Я предлагаю вам немедленно свернуть свою… деятельность, свою антиамериканскую деятельность, и отбыть на родину, – заявил сенатор. – Только так вы сможете избежать высылки. Я мог бы не предупреждать вас, но мною движет обыкновенное человеческое сочувствие. Вы не найдете здесь ничего, потому что искать нечего. Америка не замешана в каких-либо преступлениях. Уехав, вы избавите себя от разочарований и унижений.

Я чуть не задохнулся. Мне хотелось вслед за Андреем возопить: «Что за барство?!» Или этот господин обладает рычагами влияния на государственную политику, или он отчаянно блефует. Первое казалось мне невероятным, а второе – неправдоподобным.

– Спасибо за предупреждение, сенатор, – произнесли мои губы, – но мы, пожалуй, останемся. Думаю, мы уже вышли на след настоящих преступников, не исполнителей, а заказчиков убийства, и находятся они здесь, на территории Соединенных Штатов. Больше того, – я почувствовал в себе необыкновенный порыв к вранью, – опоздай вы на день другой со своим вызовом, и мы смогли бы представить их имена вместе с уликами.

– Думаю, вы лжете, мистер Шчербаков, – выговорил сенатор тяжело. – Поверьте, я достаточно хорошо информирован о ваших действиях, и вы не могли получить никаких важных сведений за эти три дня.

– Значит, вы недостаточно хорошо информированы, вот и все, – Я пожал плечами. – Вы хотите еще о чем-то нас предупредить, или это все?

– Если вы столь упрямы – это все, господин Шчербаков, – процедил Аттенборо.

– Мы гораздо упрямее, – поправил я его, вставая.

– Тогда не смею вас задерживать, – сенатор чопорно склонил голову.

Я глянул на своих спутников. Кейт, казалось, была близка к обмороку. Заброцкий имел странно задумчивый вид.

– Что вас так заинтересовало в кабинете, Андрей? – спросил я, когда мы выходили.

– Кейт, – поинтересовался он вместо ответа, – почему вы не сказали, что сенатор – член Комитета?

– А кто сейчас не член? – отбрыкнулась американка. – Каждый третий – озабоченный. Аттенборо у них, кажется, штатный координатор.

Я сообразил, что она хотела сказать «в пределах штата».

– А как вы узнали, Андрей? – полюбопытствовал я.

– У него из-за фоток обоев не видно, вы не заметили? – отозвался Заброцкий. – А зрение у меня хорошее. На каждом втором снимке он с товарищами из Комитета. Я это к чему говорю – мне было не разглядеть, а подойти поближе неловко, но в одной грамоте под именем сенатора стояло еще одно. Какой-то Дональд Эберхарт.

Я покачал головой. Имя мне ничего не говорило.

Андрей вытащил свой затертый блокнотик.

– Это имя было на одной из визиток, которые я стащил у детектива Спарроу, – сообщил он. – Ну да вот оно.

В голове у меня со щелчком сомкнулись контакты.

– Знаете что, коллеги, – проговорил я, – пойдемте обедать. А там и поговорим. Кажется, мы нашли недостающее звено.

Вашингтон, округ Колумбия,
28 сентября 1979 года, пятница.
Кейтлин Тернер

Настроение у меня было премерзопакостное. А как еще может себя чувствовать женщина, чья карьера погублена навеки, а доброе имя будет вываляно в грязи надежнее, чем если бы она переспала со всеми постояльцами Алькатраса? Еще попомнит мне сенатор Аттенборо эту беседу. До русских ему не дотянуться, ну так сорвет зло на том, кто поближе. Чтоб неповадно. В том, что дело обстоит именно так, я не сомневалась, и намекни мне кто в тот момент, что я неадекватно оцениваю ситуацию, – обиделась бы страшно. Растерзала бы попросту.

Щербаков решительно отклонил все мои попытки двинуться в отель (там я планировала оставить своих русских на милость портье и отправиться сначала на исповедь, а потом, с чистой совестью, повторять алкогольные подвиги Заброцкого; ну и черт с ней, с печенью!). Мы поехали в тот самый «Мэйфлауэр», где обедали в понедельник. Как объяснил немногословный агент охранки, «там очень тихо».

Тихо – это правда. Просто могильная стояла тишина. Еще бы, середина дня перед уикендом. Правда, на сервисе это, слава богу, не отражалось – сколько в прошлый раз ждали, столько и в этот, не дольше.

– Так и ждешь, что сейчас выйдет из дальней двери толстый негр во фраке, сядет за рояль и изобразит что-нибудь тихое и джазовое, – пробормотал Анджей.

– Лучше, если это будет негр с саксофоном, – горько выдавила я. – Выйдет и сыграет блюз.

– А что такое «блюз»? – тут же поинтересовался Заброцкий.

– Блюз – это когда хорошему человеку плохо, – объяснила я. – Мне сейчас очень плохо.

– Почему? – не понял Анджей.

– Я предвкушаю завершение своей беспорочной службы, – ответила я. Передо мной стоял бокал вина – красного, такого темного, что цвет его просто не воспринимался, с непроизносимым французским названием, которое Щербаков выговорил, не споткнувшись. Но я бы с удовольствием обменяла этот напиток богов на нечто менее культурное, но быстрее вводящее в забытье.

– Почему?

Я объяснила.

– Ой, – суммировал мой рассказ Заброцкий.

– Три раза «ой», – парировала я.

– Выходит, Кейт, мы вас сильно подставили, – проговорил Щербаков раздумчиво. – Прощения просить не стану. Но мы постараемся, чтобы все оказалось не так мрачно.

– И что вы намерены делать? – собрав остатки желчи, процедила я. – Пригрозите сенатору поставить его в угол?

– Кстати, Кейт, я не совсем понял, – Щербаков потер переносицу. – Мистер Аттенборо действительно обладает властью выслать нас из страны? Или это было…

– Сам сенатор, конечно, не обладает, – ответила я, машинально впадая в режим «учительницы». – Он вообще не обладает исполнительной властью. Но он – законодатель от своего штата. От его поддержки может зависеть, пройдет тот или иной федеральный закон. Голосуя, как ему выгодно, он может заручиться поддержкой очень влиятельных лиц, которые обладают реальной властью.

– Иными словами, он покупает власть за совесть? – уточнил Заброцкий.

– Почему? – удивилась я.

– Ну, если я не путаю, парламентариям положено голосовать по своим убеждениям, – неуверенно проговорил Анджей.

– Есть и такие, но их очень мало, – ответила я устало. – Кроме того, страна у нас большая. Всегда можно найти кого-то, кто готов заплатить, чтобы ты голосовал так, как и без него собирался.

– Потрясающе, – усмехнулся Щербаков. – Но мы отвлеклись. Значит, мистер Аттенборо, – он упорно отказывался именовать сенатора по должности, как, впрочем, и меня, – может нас выслать. Так что действовать надо быстро.

– О нет! – простонала я. – Что вы еще задумали?! Имейте в виду – я против! Все, что бы вы ни делали, каким-то образом кончается плохо!

– Не сказал бы, – ответил Щербаков. – Но речь даже не о том. Видите ли, всем уже понятно, кто убийца.

– Что?! – воскликнул Анджей в то же время, как я фыркнула:

– Меня не прочитывайте!

Щербаков обвел нас изумленным взглядом.

– Неужели вы не догадались? «Стадлер», конечно. Все сходится. Убийца-одиночка, явно скорее преступник, чем тайный агент. Уже одно то, что мы так легко его вычислили. Это не стиль работы, который я бы приписал Комитету. Потом, этот набор химиков-исследователей – спасибо доктору Дженнингсу! На мой неискушенный взгляд, дело было так. Норман сделал какое-то открытие в области химических технологий. Судя по закупленным материалам, это метод связывания азота при низких давлениях. Договорился со «Стадлер кемиклз» – тайно, разумеется, чтобы не делиться ни славой, ни деньгами с жадным британским правительством. По его наводке одного потенциального конкурента устранили бескровно, а второго – попросту убрали. Теперь ученых, способных повторить его открытие в ближайшее время, не осталось. «Стадлер» выходит на рынок и снимает сливки на протяжении нескольких лет. «Дюпон» идет по миру, фонд Нобеля перестает раздавать премии. Очень простой сценарий.

– Очень! – не выдержала я. – А доказательства у вас есть?

– А зачем они нам? – непритворно удивился Щербаков. – Я же не собираюсь привлекать их к ответу. Время терпит, да и… бог им судья, в самом деле. Меня гораздо больше пугает Комитет.

Вашингтон, округ Колумбия,
28 сентября 1979 года, пятница.
Сергей Щербаков

На лицах моих товарищей отразилось почти комическое удивление.

– Ну думайте, думайте, – подбодрил я их. – Чем занимается «Стадлер», мы знаем. Хотя бы приблизительно. А Комитет в лице Арлингтонской лаборатории закупил добрых шестьдесят килограмм рутений-родиевого сплава плюс огромное количество той разной техники, не подходящей по профилю ни к одной из известных областей исследования. Неужели вы не задали себе вопроса – чем они там занимаются.

Над столом повисло молчание.

– Исследованиями… – пробормотала Кейт неубедительно.

– Сколько у Комитета таких лабораторий? – гнул я свою линию.

– Не знаю, – созналась Кейт. – Даже боюсь представить.

– Одна, – ответил я. – Я проверял. Основана пять лет назад, еще до Трехдневной войны. Очень нетипичное поведение для агрессивной организации вроде Комитета, не находите? Лаборатории, ученые… Кстати, мне так и не удалось выяснить, какого профиля эта лаборатория. Физическая, и все.

– Значит, Садовиц тут ни при чем, – пробормотал Андрей. – А что же они так всполошились?

– На воре, – я улыбнулся, – шапка горит. Их проект входит в завершающую фазу – об этом говорит и закупка рутения, раньше за ними такого не замечалось. А тут приезжаем мы, начинаем что-то совершенно нагло вынюхивать… Понятно, что господин Аттенборо всполошился. Сейчас его беспокоит гораздо больше вопросов, чем нас, потому что перед нами вопрос всего один – что делать?

– «Кто виноват?» отложим на потом, – хихикнул Андрей. – А что тут думать? Передать все наверх, побултыхаться еще недельку для виду, просто чтобы сенатора язва замучила, и отбыть домой.

– Мы не можем, Андрей, – проговорил я раздельно.